Принцесса Элли

2. Элли

Когда дело доходит до музыки, я приверженец старой школы. В этом я виню свою мать. Одно из моих самых ранних воспоминаний – она поет мне на ночь колыбельную Led Zeppelin – «All My Love». Когда она пекла на кухне нашей семейной кофейни, которая названа в ее честь, «Амелия», ее бумбокс всегда грохотал. Иногда она слушала все подряд, но чаще это были хриплые, бередящие душу, высокооктавные женские партии, которые лились из динамиков прямо в уши мне и моей старшей сестре. Это произвело на нас неизгладимое впечатление. Если раз услышал, как Дженис Джоплин во все горло орет – «Me and Bobby McGee», пути назад уже нет.

Сегодня в четыре утра я врубила «Gloria» Лоры Брэниган. Она стучит по моим барабанным перепонкам – бодро и свежо. Мне не помешает немного бодрости духа.

Вчера Оливия уехала в Весско, и я так счастлива за нее – действительно искренне, безумно счастлива. Она этого заслуживает – чтобы ее там приняли с почестями, чтобы ее баловал и обожал прекрасный принц с грязной душой и золотым сердцем. Лив заслуживает всего мира, даже если это всего на три месяца.

Но я буду очень скучать по ней.

Есть еще одна маленькая деталь… Я не спала уже двадцать четыре часа. Глаз не сомкнула. И если прошлое – это пролог, то в моем будущем будет много бессонных ночей. Я старшеклассница – мне нужно готовиться к экзаменам, выполнять проекты, заниматься всякой внеклассной деятельностью, создавать воспоминания на всю жизнь – но теперь у меня есть бизнес, и им надо управлять.

У кого, черт возьми, в такой ситуации есть время на сон?

Я увеличиваю громкость на своем телефоне и сую столовую ложку растворимого кофе себе в рот, запивая горькие, колючие гранулы глотком черного холодного кофе. В кофейне мы не подаем растворимый кофе. Растворимый кофе отвратительный.

Но он отлично справляется со своей задачей. Мгновенный эффект. Я люблю кофеин. Люблю. Кайф, порыв, такое чувство, словно я двоюродная сестра Чудо-женщины, которая потерялась еще в детстве, и нет на свете такого дерьма, с которым я не могла бы справиться.

Я бы плотно на него подсела, если бы оно того стоило.

Я бы точно стала торчком, если бы меня не пугали гнилые зубы, разрушенная жизнь и возможная смерть от передозировки. Я старшеклассница, а не дура.

Проглотив свою мерзкую волшебную жидкость, я возвращаюсь к песне – покачиваю бедрами и плечами, мотаю русалочьими волосами с разноцветными прядями туда-сюда. Кружусь на цыпочках, покачиваюсь, я даже подпрыгиваю на носочках, как балерина – хотя если бы кто-то меня увидел, я бы все отрицала, – и одновременно вожусь с формами для пирогов, выкладывая в них вкуснющие фрукты, а еще раскатываю тесто для верхнего слоя двух дюжин пирогов, которые мне нужно испечь до открытия.

Пироги моей матери – ее авторские рецепты – это то, чем славится «Амелия», и единственная причина, по которой мы до сих пор не разорились.

Раньше мы продавали всего дюжину в день, но, когда поползли слухи о романе моей сестры с наследным принцем Весско, фанатки, любители королевской семьи, просто любопытные прохожие и психи-сталкеры повыползали бог знает откуда… прямо к нашей двери.

Бизнес процветает, но это палка о двух концах.

С деньгами теперь немного меньше проблем, но рабочая нагрузка удвоилась, и с отъездом моей сестры рабочая сила сократилась вдвое. На самом деле даже больше – осталась скорее треть, потому что именно Оливия всем заправляла. До недавнего времени я была абсолютной лентяйкой. Вот почему я была непреклонна в том, что она поедет в Весско, – я поклялась, что со всем тут справлюсь, пока ее не будет.

Я у нее в долгу, и я об этом знаю.

И если я действительно собираюсь сдержать свое обещание, мне нужно быстрее шевелить задницей и заканчивать с пирогами.

Я посыпаю тесто мукой и раскатываю его тяжелой деревянной скалкой. Как только оно становится идеального размера и толщины, я переворачиваю скалку и пою в нее, как на сцене «Американ айдол».

– Названивая Глориииии…

А потом я оборачиваюсь.

– АААААААААААААА!

Не раздумывая, я вскидываю скалку вверх и бросаю ее, как томагавк… прямо в голову парня, который стоит за кухонной дверью.

Я не слышала, как он вошел.

И он ловит летящую скалку, не дрогнув – одной рукой, как ниндзя, – всего в паре сантиметров от своего идеального лица.

Он наклоняет голову, оглядывая скалку, и встречается со мной взглядом проникновенных карих глаз.

– Хороший бросок.

Логан Сент-Джеймс.

Телохранитель. Невероятно крутой. Самый сексуальный парень, которого я видела в своей жизни – и это включая книги, фильмы и телепередачи, зарубежные и наши.

Он – идеальное сочетание мальчика-красавчика, которого я могла бы встретить у себя в школе, и чего-то горячего, мучительно таинственного. Если бы Супермена из комиксов, Джеймса Дина, Джейсона Борна и еще какого-нибудь парня с самым гладким, самым совершенным голосом в британо-шотландском стиле с вессконским акцентом объединить в одного человека, то получится гребаный Логан Сент-Джеймс.

И я только что пыталась убить его с помощью скалки, стоя за прилавком в коротких шортах от пижамы с «Риком и Морти», футболке с Винни Пухом, которую я ношу с восьми лет, и тапочках с Губкой Бобом.

И без лифчика.

Не то чтобы у меня там наверху много чего есть, но все же…

– Гребаный Иисус! – я хватаюсь за грудь, как старуха с кардиостимулятором.

Логан морщит лоб.

– Не слышал такого раньше.

О черт, он что, видел, как я танцую? И как прыгаю? Боже, убейте меня.

Я выдергиваю наушники из ушей.

– Какого черта, чувак?! Пошуми чем-нибудь, когда входишь, – дай девушке понять, что она тут не одна. У меня чуть сердечный приступ не случился. И я могла бы убить тебя своими ниндзя-приемами.

Уголок его рта кривится.

– Не могла.

Он кладет скалку на прилавок.

– Я постучал в кухонную дверь, чтобы не напугать тебя, но ты была занята своим… выступлением.

Кровь и жар приливают к моему лицу. Я хочу просто растечься по полу, а затем просочиться до самого ядра Земли.

Логан показывает на вход в кофейню.

– Дверь была не заперта. Я думал, Марти собирался заменить сломанный замок?

Испытывая облегчение от того, что у меня есть причина на него не смотреть, я поворачиваюсь и достаю из ящика разобранный замок – все еще в упаковке.

– Он купил его, но у нас было много дел, и у него не было времени его поставить.

Логан поднимает замок и вертит в руках.

– Я позабочусь об этом.

– Тебе нужна отвертка?

– Нет, у меня есть инструменты в машине.

Я опираюсь локтем на стойку, глядя на него снизу вверх. Логан действительно высокий. И не только потому, что я сама ростом метр шестьдесят. Он такой высокий-высокий. Длинный – как сексуальное дерево. И солидный – широкая грудь в черной рубашке. И ремень.

– Ты как бойскаут, да?

Это я так пытаюсь флиртовать – возможно, чуть менее успешно, чем в «Грязных танцах». Я принесла арбуз…[1]

Он снова делает эту причудливую штуку со ртом.

– Даже близко нет.

В том, как он это говорит, есть что-то от плохого парня – явный намек на запретное, – от чего у меня колотится сердце и отвисает челюсть.

Чтобы скрыть свою реакцию, я энергично киваю.

– Верно, я тоже… Никогда не была…

Слишком энергично.

Так энергично, что мой локоть скользит по муке, и я чуть не разбиваюсь насмерть. Но Логан не только большой и мускулистый – он еще и быстрый. Достаточно быстрый, чтобы успеть схватить меня за руку и талию, прежде чем я шлепнусь головой о разделочную доску.

– С тобой все в порядке, Элли?

Он наклоняется, пристально глядя на меня – взгляд, который я увижу во сне сегодня ночью… Если вообще засну. И, вау, у Логана потрясающие ресницы. Густые, длинные и черные. Держу пари, это не единственная часть тела, которая у него толстая и длинная.

Мой взгляд устремляется вниз, на землю обетованную, и на его брюки, достаточно узкие, чтобы подтвердить мои подозрения – конечно, может, у него в кармане служебный револьвер, но тогда это точно «магнум».

Ням.

– Да, я в порядке. – Я вздыхаю. – Просто… ты знаешь… я устала. Но все классно… все супер.

И я встряхиваюсь, как будто это правда.

Он кивает и отходит.

– Сейчас я сделаю замок. А потом дам тебе ключ. Храни его при себе, не теряй. С этого момента ты запираешь за собой дверь, когда уходишь, и держишь ее запертой, когда остаешься одна. Поняла?

Я снова киваю. Ливви, должно быть, с ним разговаривала. Я не виновата, что ключи постоянно от меня убегают. Я кладу их в определенное место, чтобы всегда знать, где они, – и, клянусь богом, у них тут же вырастают ноги, и они сматываются.

Скользкие, маленькие трюкачи.

После того как я достаю последний пирог из духовки и ставлю его на стеллаж, я лечу наверх, чтобы собраться в школу. У меня нет ни времени, ни классного гардероба, как у некоторых девочек в моей школе, но я по максимуму использую что есть: темные джинсы, прозрачный бледно-розовый топ с короткими рукавами и белой майкой под ним, черные ботинки без каблуков, черную кожаную куртку, которую я откопала в комиссионке в прошлом году.

Мне нравятся украшения, нравится звенеть, когда я иду, – как живая музыкальная шкатулка. На каждом пальце дешевые кольца, дешевые браслеты на запястьях и длинная серебряная цепочка.

Я не делаю контуринг и не рисую себе светлые брови темно-коричневым карандашом, как Кайли Дженнер, – я бы выглядела как сумасшедшая серийная убийца. Но я мажу консилер под глаза – выдавливаю почти целый тюбик – плюс немного туши для ресниц и светло-розовый блеск для губ.

Когда я спрыгиваю с задней лестницы за несколько минут до шести утра, Логан уже заканчивает с замком и разговаривает с нашим официантом Марти на кухне.

Марти МакФлай Гинзберг не просто наш сотрудник – он наш с Ливви старший брат от другой матери. При условии, что наша общая другая мама была бы черной, еврейкой, лесбиянкой и чертовски крутой. Марти – это бомба-точка-ком.

– Привет, Цыпленок. – Он обнимает меня. Этот парень не скупится на объятия. – Как у тебя дела? Что-нибудь слышала от Лив?

Я киваю.

– Она прислала тебе фотографию своей комнаты? – Марти вздыхает.

– Как будто она умерла и отправилась на небеса Нейта Беркуса. – Он убирает прядь моих волос с зелеными концами. – Как здесь обстояли дела прошлой ночью?

– Нормально. – Я зеваю. – Я не ложилась, но это не новость.

Марти мелет кофейные зерна, заполняет два фильтра и начинает заваривать первый из множества кофейников.

– Как там твой отец, держится?

– Да вполне, я думаю. Он не приходил домой.

Это случается не так уж часто, но достаточно, чтобы не быть событием. По крайней мере для меня.

Логан медленно поворачивается в мою сторону.

– Что ты имеешь в виду?

Я пожимаю плечами.

– Его все еще нет дома. Наверное, расстроился из-за отъезда Лив, надрался и вырубился в баре или на ближайшей скамейке. Такое иногда случается.

Глаза телохранителя, кажется, начинают искриться – как будто внутри его разгорается огонь.

– Ты хочешь сказать, что провела ночь наверху совсем одна, с незапертой гребаной дверью на первом этаже?

– Да. Но со мной был Боско.

Боско – это наша собака, смесь ши-цу и чихуа-хуа. Он не совсем подходит на роль сторожевой собаки – если только план не в том, чтобы напугать незваных гостей до смерти своей отвратительно-ванильной моськой. А уж если грабитель попытается украсть хот-доги из холодильника, он не выберется отсюда живым. За хот-доги Боско глотку разорвет.

– Да забей, Логан.

Логан смотрит на Марти, и они обмениваются тайными взглядами клуба-мужчин-и-парней. Когда он поворачивается ко мне, его лицо и голос становятся каменными. Он определенно в бешенстве.

– Мы будем работать посменно – я и парни. Мы можем оставаться здесь, в закусочной, если тебе неудобно с нами в квартире, но с этого момента кто-то будет здесь с тобой круглосуточно. Ты больше не будешь одна. Поняла?

Я медленно киваю, чувствуя, как по венам разливается тепло, как будто моя кровь становится газированной.

– Хорошо.

Так вот каково это, когда кто-то за тобой присматривает.

Не поймите меня неправильно – моя сестра словила бы за меня пулю и все равно поднялась бы и уничтожила человека, который сделал выстрел. Но это совершенно другое дело.

Он еще горячее. Больше похож на Тарзана. Более спокойный. Я – приоритет этого крутого, красивого парня. Он будет заботиться обо мне, защищать меня… как будто это его работа.

Но ведь это так.

Я знаю от Лив, что Николас считает постоянную опеку ужасной. Но для меня это просто… очень приятно.

По заднему переулку с грохотом проезжает грузовик.

– Это датская доставка, – говорит Марти. – Если он снова попытается всучить нам раздавленные в дерьмо пирожные, мне придется проломить кому-то череп. – Он хрустит костяшками пальцев. – Я скоро вернусь.

Когда он выходит через заднюю дверь, моя подруга Марлоу проскальзывает через нее на кухню.

– Эй, сучка. Ты готова идти?

– Да, пять минут.

Марлоу из богатой семьи. Ее отец – менеджер трастового фонда и в некотором роде придурок. Ее мама очень красивая и очень грустная, и я никогда не видела ее без бокала Пино Гриджио. Они не отправляют Мар в частную школу, хотя могут себе это позволить, потому что хотят, чтобы у нее была «выдержка». Уличная смекалка.

Уж не знаю, влияние ли это государственной образовательной системы или для нее это естественно, но, если бы мне пришлось ставить на девушку, которая, скорее всего, будет править миром, я бы поставила деньжат на Марлоу.

– Входная дверь заперта – что с ней?

– Логан починил замок, – говорю я ей.

Ее ярко-красный рот в форме сердечка складывается в улыбку.

– Хорошая работа, Кевин Костнер. Но тебе придется прилепить ключ Элли на лоб, иначе она его потеряет.

Она тоже вечно придумывает парням прозвища, и, когда ее любимый охранник, Томми Салливан, через несколько минут входит к нам, Марлоу использует одно из своей коллекции.

– Привет, Вкусняшка. – Она накручивает свои упругие волосы медового цвета на палец, выпячивает бедро и наклоняет голову, как пинап-модель.

Томми, веселый парень и любитель пофлиртовать, подмигивает.

– Привет, милая, несовершеннолетняя девочка. – Затем он кивает Логану и улыбается мне. – Ло… Доброе утро, мисс Элли.

– Привет, Томми.

Марлоу с важным видом выходит вперед.

– Три месяца, Томми. Три месяца до того, как я стану совершеннолетней – и тогда я попользуюсь тобой, поиздеваюсь и выброшу.

Темноволосый дьявол ухмыляется.

– Как раз так я себе и представляю идеальное свидание. – Он показывает на заднюю дверь. – Что ж, мы готовы к очередному веселому учебному дню?

Один из телохранителей провожает меня в школу с тех пор, как общественность и пресса сошли с ума от все еще-технически-неподтвержденных отношений Николаса и Оливии. Они следят за тем, чтобы ко мне никто не приставал, и еще они возят меня в тонированном пуленепробиваемом внедорожнике, когда идет дождь – это не так уж плохо.

Я хватаю свою модную сумку.

– Не могу поверить, что не подумала об этом раньше. Элль, сегодня вечером тебе просто необходима масштабная попойка, – говорит Марлоу.

Томми и Логан не смогли бы синхронизироваться лучше, даже если бы репетировали:

– Ни за что, мать вашу.

Марлоу поднимает руки ладонями вверх.

– Разве я сказала «попойка»?

– Масштабная попойка, – поправляет Томми.

– Нет, не так, черт возьми. Я имела в виду, всего парочка друзей… потусоваться. Совсем чуть-чуть. Очень по-взрослому. Ну как… почти как вместе поработать.

Я играю со своей цепочкой и говорю:

– На самом деле идея неплохая.

Устраивать вечеринку, когда родители в отъезде, – это обряд перехода в высшую школу. И после этого лета Лив, скорее всего, больше никогда не уедет. Сейчас или никогда.

– Это ужасная идея. – Логан хмурится.

Он выглядит немного пугающе, когда хмурится. Но все равно сексуально.

Возможно, даже больше.

Марлоу делает шаг вперед, ее стальные яйца гордо торчат перед ней.

– Ты не сможешь ее остановить – это не твоя работа. Это как когда близнецов Буш арестовали в том баре с фальшивыми удостоверениями личности или Малию поймали за курением травки на Коачелле. Секретная служба не имела права их останавливать; они просто должны были убедиться, что их не убьют.

Томми засовывает руки в карманы, расслабленно откидываясь назад, несмотря на конфронтацию.

– Мы можем позвонить ее сестре. Готов поспорить, она и через океан ее остановит.

– Нет! – Я слегка подпрыгиваю. – Нет, не беспокойте Лив. Я не хочу, чтобы она волновалась.

– Мы можем просто заколотить здесь все двери и окна, – предлагает Логан.

Ну это уже перебор.

Я встаю перед двумя телохранителями и излагаю свою позицию.

– Я понимаю, почему вы беспокоитесь, окей? Но у меня есть кое-что – это мой девиз. Я хочу высосать лимон.

Глаза Томми выпучиваются.

– Высосать что?

Я смеюсь, качая головой. Парни такие глупые.

– Ты знаешь поговорку: «Когда жизнь дает тебе лимоны, сделай лимонад»? Ну, вот, я хочу высосать лимон досуха.

Ни на одного из них, похоже, это не произвело особого впечатления.

– Я хочу прожить каждую секунду жизни, испытать все, что она может мне предложить, хорошее и плохое. – Я задираю джинсы, чтобы показать свою лодыжку – и маленький лимон, который я там нарисовала. – Видите? Когда мне исполнится восемнадцать, я набью татуировку по-настоящему. Как напоминание о том, что нужно жить так полно, так много и так потрясающе, как я смогу, – ничего не принимать как должное. И мои друзья сегодня вечером – часть этого плана.

Я перевожу взгляд с одного на другого. Томми сдается – я это чувствую. Логан все еще как кирпичная стена.

– Маленькая вечеринка. И мы тихо – клянусь. Полностью под контролем. И кроме того, вы, ребята, будете здесь со мной. Что может пойти не так?

Все.

Все идет чертовски не так.

К десяти тридцати зал кофейни заполняется людьми, стоящими плечом к плечу. И я никого из них не знаю. На столах повсюду пустые бутылки из-под пива, а на кухне пахнет как в нарколаборатории.

Как я попадаю в такие ситуации? Почему со мной это происходит? И где, черт возьми, Марлоу?

Мимо меня протискивается матрос.

Да, настоящий гребаный моряк – как Папай – в белой форме. И сейчас даже не Неделя флота!

– Ты тоже его видишь? – Я заикаюсь, обращаясь к Логану, который с неодобрением смотрит на меня так пристально, что его лицо практически превращается в камень. И все равно он чертовски сексуален.

– Я же тебе сказал, что это плохая идея, – рычит Логан.

Я топаю ногой.

Потому что я взрослая. Ну почти.

– Ты не должен так говорить! Ты не должен говорить: «Я же тебе сказал», – это грубо!

– Мне плевать, что это грубо; ты должна меня слушаться. С этого момента делай то, что я говорю, поняла?

У меня на кончике языка вертится вопрос, что он сделает, если я не послушаюсь. Отшлепает меня? Свяжет? Прикует наручниками к себе? Если таковы последствия неповиновения специальному агенту секси-личико, то я готова стать плохой девочкой.

Прежде чем я успеваю задать этот вопрос, грохот с кухни вырывает меня из знойных извращенных фантазий и возвращает в отстойную реальность.

Музыка такая громкая, что деревянные стулья вибрируют; еще минута, и сосед вызовет полицию. Я устала, и к тому же эти сукины дети едят пироги! Я замечаю троих – нет, четверых, – они стоят, разговаривают и руками запихивают в рот завтрашние пироги. Ублюдки!

– Ты прав. Я сдаюсь. Давай успокоимся.

Темно-карие глаза Логана закатываются к потолку.

– Наконец-то.

Я складываю руки, прокручивая все в голове.

– Итак, может, сделаешь эту свою штуку пальцами, чтобы привлечь всеобщее внимание? А я встану на стул и скажу: «Спасибо вам всем, что пришли. Это здорово. Я надеюсь, что вы…»

Тут я понимаю, что Логан не слушает. Потому что он больше не стоит рядом со мной. Он стоит у стереосистемы – выключает музыку, затем складывает ладони рупором у рта.

– Убирайтесь к чертовой матери!

О, тщеславие! Имя тебе не Логан Сент-Джеймс.

– Знаешь, ты мог бы и помочь.

После того как вечеринка закончилась, Логан отправил Томми домой – сказал, что он выйдет в ночную смену, а кто-то из парней сменит его утром. Что он хочет убедиться, что все приведено в порядок.

У меня такое чувство, что Логан не слишком хорошо справляется с делегированием полномочий.

– Зачем я вообще это делаю? – спрашивает он, водя большим пальцем по экрану телефона. – Я говорил тебе не устраивать эту чертову вечеринку.

Хвала богам, я сделала домашнее задание сразу после школы, в перерывах между выполнением заказов на кухне. Завтра у меня экзамен на четвертом уроке, но я могу позаниматься за обедом. А прямо сейчас я стою на четвереньках, соскабливая и подметая липкие, расплющенные кусочки пирога, прилипшие к полу. Мусорные баки набиты до краев, кухня чистая, столы вытерты. Остался только нижний этаж.

– Это было бы по-джентльменски.

– Я не джентльмен и не подметаю чертовы полы.

– Мило.

Он поворачивает голову в сторону, как будто собирается что-то сказать, но тут в дверь входит мой отец.

Спустя двое суток.

Он вваливается внутрь – не сказать чтобы пошатывается, но нетвердо держится на ногах, глядя прямо перед собой.

Как и Логан, мой отец высокий – широкоплечий, – и он обладает грубоватой, рабочей красотой. Из тех парней, которые принимают душ после работы, а не до. По крайней мере он был таким раньше.

Теперь, особенно когда он выходит из запоя, он постоянно горбится, из-за чего выглядит сутулым и старше своих лет. Его фланелевая рубашка мятая и грязная, а черно-седые волосы свисают на глаза.

– Что это, Элли? – бормочет он.

И самое странное – я надеюсь, что он накричит на меня. Накажет. Отберет телефон. Как сделал бы нормальный родитель, обычный отец… которому не наплевать.

– У меня, э-э, тут были кое-какие гости. Мы немного повеселились. Я все уберу перед завтрашним открытием.

Он даже не смотрит в мою сторону. Просто коротко кивает, и то этот жест я замечаю только потому, что смотрю на него в упор.

– Я иду спать. Я приду, чтобы помочь Марти, когда ты уйдешь в школу.

Затем он пробирается между столами и через вращающуюся кухонную дверь идет к задней лестнице, которая ведет в нашу квартиру наверху.

Я опускаю голову и возвращаюсь к мытью пола.

Несколько минут спустя, не поднимая глаз, я говорю Логану:

– Ты не должен этого делать, ты знаешь.

– Не должен делать что?

– Волноваться. Ты весь напряжен, как будто думаешь, что он собирается меня обидеть или что-то в этом роде. Он едва может собраться с силами, чтобы просто заговорить со мной – он никогда бы меня не ударил.

Логан смотрит на меня сверху вниз своими глубокими темными глазами, как будто видит меня насквозь, читает мои мысли.

– Речь не про его кулаки. Есть множество способов причинить людям боль. Разве нет?

Обычно меня это не напрягает. Я этого не позволяю. Но последние несколько дней были не такими, как всегда. И большие, мучительные слезы выступают у меня на глазах.

– Он ненавидит меня, – тихо говорю я. Но затем рыдание сотрясает мою грудь и плечи. – Мой отец ненавидит меня.

Логан сдвигает брови и через мгновение делает глубокий вдох. Затем с грацией, удивительной для парня такого роста, он подходит и опускается на пол рядом со мной, упершись предплечьями в колени, спиной к стене.

Он наклоняется ближе и мягко шепчет:

– Не думаю, что это правда.

Я качаю головой и вытираю щеки.

– Ты не понимаешь. Я болела. В ту ночь, когда убили маму, у меня болело горло, я кашляла. Я без конца ныла. Аптека в конце квартала была закрыта на ремонт, поэтому она поехала на метро.

Когда твое детство проходит в городе, родители довольно рано проводят с тобой беседу о грабежах. О том, что никакое количество денег или драгоценностей не стоят твоей жизни. Так что, если кто-то потребует эти вещи, просто отдай их. Их можно заменить – а тебя нельзя.

– Он написал нам письмо из тюрьмы несколько лет назад – тот парень, который это сделал. Он сказал, что ему жаль, что он не хотел в нее стрелять, что пистолет просто… выстрелил.

Я поднимаю взгляд и вижу, что Логан внимательно смотрит и слушает.

– Я не знаю, как кто-то вообще может подумать, что подобные вещи могут успокоить людей. Что он сожалеет. Что он не хотел делать то, что сделал. Что дело не в нас. Во всяком случае, это просто еще раз доказывает, что она оказалась не в том месте и не в то время. И что… если бы меня не существовало, любовь всей жизни моего отца была бы жива. Я не драматизирую, это просто факт. И именно поэтому он даже не может взглянуть на меня.

Несколько минут мы молчим. Я сижу на коленях, Логан смотрит прямо перед собой.

Затем он потирает шею и спрашивает:

– Ты же знаешь, говорят, что Нью-Джерси – это подмышка Америки?

– Я всегда думала, что это бред. Мне нравится Джерси.

– Там, где я вырос – Ист-Амбой, – это как лишай на теле Весско.

Я коротко хихикаю.

– Был там один парень, Алкаш Вилли – все его так называли. Он целыми днями попрошайничал, бродил по улицам и искал по канавам мелочь. Потом покупал самую большую и дешевую бутылку спиртного, какую мог достать.

Ровный звук глубокого голоса Логана, его мелодичный акцент успокаивают. Баюкают, как мрачная колыбельная.

– Но он не всегда был Алкашом Вилли. Когда-то он был Уильямом. А у Уильяма была хорошенькая жена и трое маленьких детей. Они были бедны, мы все были бедны, и они жили в крошечной квартирке с одной спальней на четвертом этаже в доме-развалюхе, но они были счастливы.

Его голос становится низким.

– Уильям работал в ночную смену в супермаркете, разгружал грузовики, заполнял полки. И однажды ночью он поцеловал на прощание свою милую жену, уложил детей в постель и отправился на работу. И когда он вернулся домой… Все, что он любил, все, ради чего он жил, превратилось в пепел.

Я ахаю, вдруг став маленькой и тихой.

– Там был пожар, плохая проводка, и все они оказались в ловушке в этой крошечной квартире и погибли. Все, кроме одного. Самый старший, Брэди, был примерно моего возраста. Он успел выпрыгнуть в окно до того, как до него добрался дым. Он переломал кости на ноге в нескольких местах, но выжил. Кажется, что, потеряв все остальное, Уильям должен был держаться за этого парня обеими руками. Не уходить, никогда не выпускать из виду.

Логан пожимает плечами.

– Вместо этого, как только Брэди выписали из больницы, Уильям позвонил в социальную службу, подписал отказ от всех прав и бросил своего единственного выжившего ребенка.

Он качает головой, его голос смягчается, когда он все вспоминает.

– Когда они пришли, чтобы забрать его, это было самое печальное, что я видел в своей жизни. Брэди стоит на тротуаре, прыгает на костылях, плачет и умоляет своего отца позволить ему остаться. Вилли даже не обернулся. Не попрощался. Просто пошел дальше… и начал искать мелочь.

– Но как же так? – восклицаю я, переживая за ребенка, которого я никогда даже не видела. – Почему он так сделал?

Логан смотрит мне в глаза.

– Чтобы наказать себя за то, что его не было рядом, когда люди, которых он любил, нуждались в нем. За то, что подвел их, не защитил… Это худший грех, который может совершить человек. Если мужчина не может уберечь тех, кто ему дороже всего… он их не заслуживает.

– Но это была не его вина.

– Он считал, что его.

Его голос мягкий. Нежный.

– Я видел лицо твоего отца, когда ты с ним рядом, Элли. Он не ненавидит тебя. Прав я или нет, но он ненавидит себя. Ты напоминаешь ему обо всем драгоценном, что он не сумел сберечь. Он так глубоко погружен в собственную боль, что не видит ни твоей боли, ни боли твоей сестры, ни того, как он все усугубляет. Он слаб, опечален и зациклен на себе, но это его дело – понимаешь? Это не имеет к тебе никакого отношения.

Конечно, все это делу не поможет. Не исправит ситуацию. Но слышать эти слова от кого-то, кто лично во всем этом не замешан и у кого нет причины лгать – облегчение, потому что все вдруг становится не так уж ужасно.

И вот тогда я чувствую усталость. Она обрушивается на меня, как стремительный поток воды – сильно и быстро, и в один миг сбивает с ног. Я ощущаю себя так, словно мне семьдесят, а не семнадцать. По крайней мере я представляю, как буду чувствовать себя в семьдесят.

Я прикрываю зевок тыльной стороной ладони.

– Иди в постель, подруга. – Логан встает, отряхивает брюки и поднимает с пола метлу. – Я тут закончу.

Я тоже поднимаюсь.

– Я думала, ты не подметаешь гребаные полы?

Логан подмигивает. И прямо там, в этой полутемной маленькой кофейне, он навсегда крадет кусочек моего сердца.

– В твоем случае я сделаю гребаное исключение.

Он начинает подметать, но, когда я подхожу к кухонной двери, я останавливаюсь.

– Спасибо, Логан. За все.

Секунду он смотрит на меня, затем легко кивает.

– Не нужно меня благодарить, я просто делаю свою работу.