Говорящий Правду взглянул на небо и увидел, что на луну наползают облака. Он помнил, что говорила принцесса Симпатия: чародей бессилен, только пока на него падает лунный свет. Едва воин повернулся, чтобы броситься бежать в долину, как появилась летучая мышь. Когда облака скрыли луну, перед ним снова явился чародей, могущественный и разъяренный.
— Что ты сделал? — прогремел он. — Зачем ты освободил Симпатию? Теперь ты останешься здесь вместо нее и улетевших птиц. Тебе все равно не догнать ее. Я заколдую тебя, так что ты потерял ее навсегда.
К тому времени как Алистэр вернулся в гостиницу, уже стемнело. Его преследователь старался не отставать от кареты, но когда они добрались до гостиницы, его место занял другой человек. Однако Алистэра в этот момент заботило совсем другое. Он хотел побыстрее оказаться в комнате, которую делил с Хелен, укрыться от взглядов, неизменно провожающих его, и спокойно поужинать.
Он просто хотел отдохнуть.
Но как только он вошел в комнату, сразу почувствовал напряжение. Он на мгновение остановился в двери и посмотрел на Хелен. Она нервно ходила от окна к кровати и была явно чем-то взволнована.
— Я подумал, что закажу простой ужин, и мы поедим здесь, наверху, — сказал Алистэр, подходя к умывальнику. Он налил немного воды в таз. — Ты согласна, здесь поесть? — Он умыл лицо и повернулся к Хелен.
— Думаю, да.
Алистэр промокнул лицо полотенцем.
— Чем ты занималась днем?
— О, ничем особенным. — Густой румянец залил ее щеки, шею и грудь. Она выглядела премило, но она лгала.
Алистэр подошел к ней и спросил:
— Ты выходила?
Хелен захлопала ресницами.
И он внезапно и неотвратимо понял.
— Ты виделась с Листером.
Она подняла голову и встретилась с ним взглядом.
— Да. Я все же должна была попытаться убедить его. Жаркий гнев кипел и бурлил у него в крови, но он держал себя под контролем — из последних сил.
— Убедила?
— Нет. Он решил оставить детей у себя. Алистэр склонил голову набок, разглядывая Хелен:
— И он позволил тебе уйти? Может, даже помахал рукой на прощание?
Румянец Хелен стал еще гуще.
— Он не пытался удержать меня…
— Нет, конечно, нет. Зачем ему это, если он похитил детей, чтобы заполучить тебя назад.
Хелен вздрогнула как от удара.
— Как ты узнал, что он хочет вернуть меня?
Алистэр рассмеялся:
— Мужчина не станет просто так красть своих внебрачных детей, если у него уже есть три сына-наследника. Я его понял. Я разгадал его игру. Он использует их как приманку, чтобы ты вернулась.
— Он сказал, что я никогда не увижу их, если не стану снова его любовницей.
Что-то внутри его оборвалось. Он почувствовал, как яростный поток подталкивает его к безумию.
— Ты согласилась? — Алистэр пересек комнату и сжал ее руки. — Скажи мне, Хелен, ты согласилась вернуться к нему и разделить с ним постель?
— Он сказал, что я не увижу их, пока не вернусь к нему. Они все, что у меня есть, Алистэр. Мои дети. Мои кровиночки.
Он встряхнул ее:
— Ты согласилась?
— Я не могу расстаться с ними навсегда.
— Будь ты проклята, Хелен! Ответь, ты согласилась?
— Нет! — Она закрыла глаза. — Нет. Я сказала ему «нет».
— Слава Богу! — Он схватил ее в объятия. От мысли, что Хелен будет с Листером, он едва не потерял рассудок. — Он не обижал тебя?
— Нет, — глухо сказала она. — Он схватил меня за руку, но…
Алистэр замер, держа ее тонкие пальцы в своей большой ладони.
— Он причинил тебе боль?
— Это ничего.
Она мягко отняла руку.
— Он ударил тебя?
— Нет, Алистэр, нет.
— Слава Богу!
Он прижался губами к ее губам, желая вытеснить образ Листера, вставший между ними. Ее отклик успокоил его, так что через некоторое время он смог оторваться от ее губ.
— Прости, ты, должно быть, считаешь меня… зверем.
— Нет, — тихо произнесла Хелен. — Я считаю тебя мужчиной. Мужчиной.
И когда она вновь приблизила к нему свои губы, Алистэр уже был способен целовать ее нежно и бережно.
Его глаз был закрыт — может быть, он не хотел видеть реальность их ситуации, — он только чувствовал. Легкие пальчики пробежались по его груди, спустились к бриджам, и он затаил дыхание, ожидая, что она сделает. Ее пальцы добрались до пуговиц, расстегнули их, освобождая его.
Он потянулся к ней.
— Хелен.
— Нет, — твердо сказала она. — Нет, позволь мне. Его руки опустились — он был хоть и джентльменом, но все же не святым. Он слышал шелест ее юбок, когда он встала на колени, чувствовал пальцы, а потом тепло ее дыхания.
Он сделал героическое усилие и попытался хоть раз отговорить ее:
— Ты не должна это делать.
Ее шепот ветерком подул на его раскаленный жезл.
— Я знаю.
Потом ее горячий влажный рот обхватил его, и он мог только стонать. Его ноги дрожали и подкашивались. Господи! Как-то раз, очень давно, он платил за это проститутке и был разочарован. Тогда после нескольких простых движений он просто был способен кончить. Сейчас… сейчас было легкое давление, прикосновение ее бархатного языка, а больше всего — осознание, что это она. Он больше не мог.
Открыв глаз, Алистэр посмотрел вниз и подошел к самому краю. Ее голова склонилась перед ним, его пылающий пенис скользил между ее розовыми губами, ее изящные белые пальцы ласкали его грубую плоть.
Хелен посмотрела вверх, все еще удерживая его во рту. Ее васильковые глаза потемнели. Самое таинственное, женственное и эротичное зрелище, которое приходилось ему видеть в своей жизни.
У него был чуть солоноватый вкус, вкус мужчины, вкус самой жизни.
Хелен закрыла глаза, смакуя ощущения от его пениса у себя во рту. Она пробовала это несколько раз с Листером, но ничего не чувствовала. Иногда она делала это, только чтобы доставить ему удовольствие. Она никогда не наслаждалась им, как сейчас. Было ощущение власти в том, чтобы удерживать его самую чувствительную часть тела в своих губах, чувствовать его трепет, когда она ласкает его, слышать его учащенное дыхание.
И было еще кое-что. Ей нравился его вкус. Нравилось ласкать его мягкую кожу и чувствовать под ней твердость металла. Это было возбуждающе. Первобытно и немного шаловливо. Ее грудь набухла и натянула платье, соски стали твердыми и чувствительными. Хелен чувствовала влагу между бедрами и сжимала их. Алистэр стонал над ее головой. В этот момент она чувствовала себя самой соблазнительной женщиной Англии. Она аккуратно, нежно просунула руку в его бриджи и нашла мошонку, сафьяновый мешочек с драгоценными камнями. Она перекатывала их в своей ладони. Он зарычал.
Она посмотрела наверх. Его голова была закинута назад, и она чувствовала его напряженные бедра у своей головы. Она могла продолжать ласкать его, пока он не утратит контроль и не выплеснется в ее рот. Эта мысль была настолько соблазнительна, что она сжала губы, удерживая его.
Но она ошибалась в нем. Он внезапно склонился, сгреб ее так быстро, что она вскрикнула от неожиданности, и бросил ее на кровать.
— Достаточно, — прошептал он. Он сорвал кружевную косынку, прикрывающую ее декольте, и отшвырнул в сторону. — Хватит играть, хватит дразнить, хватит откладывать.
Он содрал с нее юбки и поднял ее прежде, чем она смогла что-то сделать. Он тянул и толкал ее, пока она не оказалась на четвереньках, опираясь на колени и локти, и задрал ее рубашку. Он вошел в нее без подготовки, и Хелен открыла рот от неожиданности.
Горячий и твердый, он заполнял ее всю. Она прикусила губу, сдерживая крики удовольствия. Он был таким правильным, таким совершенным. Он чуть отодвинулся, держа ее голые бедра, и снова вошел в нее. Он проникал в нее глубоко и быстро. Ее руки скользили от силы его ударов, она снова выпрямлялась.
Потом она закрыла глаза и полностью погрузилась в ощущения. Он яростно вонзался в ее влажную податливую плоть. Жар в ней нарастал.
Внезапно он остановился, и она застонала от разочарования. Но он склонился над ней, все так же погруженный в ее плоть, его ладони легли на полушария ее груди. Он потянул соски, уже твердые и напряженные, потом резко сжал их, и она закусила губу, прижимая ягодицы к его бедрам.
Он засмеялся рокочуще и почти беззвучно, отодвинулся и вновь резко вошел в нее, одной рукой придерживая ее бедра, а другой по-прежнему играя с ее грудями. Она застонала и посмотрела вниз, на его большую, обжигающе горячую руку, терзающую ее белую грудь. Это зрелище вызвало в ее плоти волну судорог и внезапный взрыв. Пожар вспыхнул в ее глубине, ослепляя ее и ослабляя члены. Ее руки подогнулись от этой стихии наслаждения. Она упала на кровать, и он последовал за ней, все еще толкаясь в нее, требуя подчинения, требуя удовлетворения.
И она дала его. Интуитивно. Без осознания. Ее бедра содрогались от долгого оргазма. Она тяжело дышала, уткнувшись в простыни, закусив угол подушки, стараясь заглушить громкий вопль.
Хелен почувствовала, как его торс поднялся, а его бедра еще сильнее придавили ее. Краем глаза она видела его руку, вцепившуюся в ее плечо. Он отодвинулся. Медленно. Сейчас, когда она лежала на животе, широко раздвинув ноги, давление было еще сильнее. Он с трудом втискивался в нее, потом вытягивался с таким же усилием, словно сдавался перед ее плотью. Она закрыла глаза, утопая в ощущениях. Он снова входил в нее, очень медленно, и она остро чувствовала всю его длину и твердость, наполняющие ее. Это было блаженство. То, чего она еще никогда прежде не испытывала. Она могла вечно лежать так и подчиняться ему, упиваясь ощущениями от его твердой плоти, его мужского запаха, окружающего ее.
— Хелен, — хрипло шептал он, — Хелен.
И она почувствовала, как он содрогнулся в ней. Он еще раз толкнулся в нее, входя до самого основания, и по ней снова прокатилась теплая, сладкая волна удовольствия, еще одна, еще. Он внезапно вышел из нее, и горячее семя оросило ее ягодицы.
Он лежал на ней недвижно, тяжело дыша, его вес вдавливал ее в кровать. Ей хотелось, чтобы он оставался так, прижимая ее, но он скатился набок.
Он соскользнул с нее и встал рядом, срывая с себя одежду. Его движения были медленными, словно он ужасно ослаб. Он снова растянулся рядом с ней, уже обнаженный, и притянул ее ближе. Без слов он пристроил ее податливое тело к своему большому и твердому, уложив ее голову на изгибе своей руки.
Она покорно ткнулась в его грудь и теперь щекой чувствовала, как бьется его сердце. Она задавалась вопросом: что им делать, если они не смогут вернуть детей? Если он любит ее, смогут ли они прожить всю жизнь вместе?
И, наконец, она решила, что думать об этом прямо сейчас — это уж слишком. Она закрыла глаза и провалилась в сон.
* * *
Когда Хелен проснулась, в комнате было темно. Ее разбудило движение Алистэра, который осторожно вытягивал руку из-под ее головы. Хелен молча смотрела, как он ищет одежду и натягивает бриджи. Она вспомнила кое-что, о чем собиралась спросить, когда он только вернулся в гостиницу.
— Куда ты ездил?
Его руки, застегивающие пуговицы на бриджах, остановились при звуке ее голоса, потом продолжили работу.
— Я говорил тебе. Я ездил в порт справиться о корабле.
Лежа на боку, Хелен подперла голову рукой.
— Я рассказала тебе о моих секретах. Может быть, пришло время и тебе рассказать о своих?
Это было необходимо после их последних занятий любовью. Он мог по-прежнему оттягивать этот момент, впадая в гнев, как это было неделю назад. Он мог просто притвориться, что не понимает, о чем она говорит. Он не сделал ничего из этого. Он наклонился и поднял ее платье. Держа его в руках, он смотрел так, словно видел перед собой вовсе не светлую ткань, а что-то другое.
— Около семи лет назад я был в американских колониях. Ты знаешь об этом. Я приехал, чтобы написать мою книгу. И еще чтобы потерять глаз.
— Расскажи, — прошептала она, не смея шелохнуться, не смея даже вздохнуть.
Он кивнул:
— Моей целью в Америке были открытия — новые растения и животные. Лучшее место для таких открытий — то, которое человек только начал осваивать, на самом краю цивилизации. Но поскольку это был край цивилизованного мира, и мы воевали там с французами, это было еще и самое опасное место. В таких условиях было разумно присоединиться к армейским частям. Так я провел три года, продвигаясь вместе с ними, собирая образцы и делая записи во время остановок. — Алистэр помолчал, потом тряхнул головой и посмотрел на Хелен: — Прости. Это грустная история. — Он глубоко вздохнул. — Осенью тысяча семьсот пятьдесят восьмого года я присоединился к небольшой воинской части, к 28-му пехотному полку. Мы двигались через густой лес в форт Эдуард, где полк должен был остаться на зиму. Дорога была довольно узкой, деревья подступали очень близко, когда мы подходили к холмам… — Его голос оборвался.
Хелен никогда не видела Алистэра таким. Воплощенное отчаяние и боль. Ей хотелось плакать. Он откашлялся.
— Как я обнаружил позднее, это место называлось Спиннер-Фоллз. — Мы были атакованы с двух сторон французами и их индейскими союзниками. Излишне говорить, что мы проиграли битву. — Он попытался улыбнуться, но не смог. — Я сказал «мы» не просто так. В гуще битвы нельзя остаться сторонним наблюдателем. Хотя я не был военным, я сражался рядом с солдатами. Мы боролись за одно и то же: за нашу жизнь.
— Алистэр, — прошептала Хелен.
Она видела, как он прикасался к мертвому телу Леди Грей, как терпеливо учил Абигайль удить рыбу. Он не был мужчиной, для которого естественно насилие.
— Нет, — отмахнулся он от ее сочувствия. — Я снова отклоняюсь. Я выжил в битве и почти не пострадал в ней. Кроме меня выжили еще лишь несколько человек. В конце концов, индейцы окружили нас и взяли в плен. Мы много дней шли за ними через лес, пока не остановились лагерем. — Он хмуро посмотрел на платье и аккуратно сложил его. — Эти люди имели преимущество в битве, потому что они здесь жили, они знали лес. Они захватили выживших и пытали их. Демонстрация отчасти торжества, отчасти малодушия врага. По крайней мере, так я это вижу. Может, и не было никаких причин для пыток. Наша собственная история показывает, что люди часто причиняют другим боль только для своего удовольствия.
Его голос был почти спокоен, только пальцы нервно комкали ткань платья, и Хелен ощущала, как слезы струятся по ее лицу. Думал ли он что-то похожее, когда они пытали его? Старался ли занять свой ум, анализируя поступки людей, ввергающие его в бездну боли и ужаса? Ей было страшно, но если он мог все это пережить, она должна хотя бы суметь выслушать его до конца.
— Я подхожу к главному. — Он глубоко вздохнул, словно пытаясь успокоить себя. — Они полностью сняли с нас одежду, связали руки за спиной и оставили на привязи, так что мы могли стоять и немного двигаться, но не могли уйти далеко. Сначала они играли с человеком по фамилии Колеман. Они протыкали его, отрезали ему уши, бросали в него горящие угли. И когда он упал на землю, они скальпировали его и еще живое тело засыпали горящими углями.
Хелен протестующе вскрикнула, но Алистэр как будто и не слышал ее.
— Колеман умирал два дня, и все это время мы должны были смотреть на него, и мы знали, что придет и наша очередь. Страх… страх делает ужасные вещи с человеком. Он лишает его человечности.
— Алистэр, — прошептала Хелен, — не надо. — Она не желала больше слышать его рассказ.
Но он продолжал:
— Другого человека — офицера — они распяли. Его крики были похожи на высокие, пронзительные крики животного. Я никогда не слышал ничего подобного ни до, ни после. Когда они принялись за меня, это было почти облегчением, если ты сможешь поверить этому. Я знал, что умру. Моей задачей было умереть так храбро, как только получится. Я не кричал — ни когда они прижимали раскаленные головни к моему лицу, ни когда резали пальцы. Но когда они приставили нож к моему глазу… — Его рука поднялась к лицу, пальцы коснулись шрамов. — Я отключился. Думаю, я на время утратил рассудок, потому что не могу вспомнить, что было дальше. Я больше ничего не помню с того момента и до своего пробуждения в форте Эдуард. Я был удивлен, что жив.
— Я рада.
Он посмотрел на нее:
— Чему?
Она отерла слезы со щек.
— Что ты выжил. Что Господь лишил тебя этих воспоминаний.
Он криво усмехнулся:
— Но Бог ни при чем во всей этой истории.
— О чем ты?
— В этом не было умысла. — Он махнул рукой, словно отметая ее предположение. — Ты не понимаешь? Не было причин и не было смысла. Кто-то из нас выжил, а кто-то нет. Кто-то был искалечен, а кто-то нет. И не важно, был ли человек добрым, или храбрым, или честным, или сильным. Всего лишь везение.
— Но ты выжил, — прошептала Хелен.
— Выжил? Я жив, но я уже не тот, что прежде. Так действительно ли я выжил?
— Да. — Она поднялась и подошла к нему, положила ладонь на его покрытую шрамами щеку. — Ты жив, и я рада этому.
Он накрыл ее руку своей, и какое-то время они стояли так. Он смотрел на нее, одновременно ищуще и настороженно.
Потом он отвернулся, и ее рука дрогнула. Хелен казалось, что она упустила что-то в этот момент, но она не понимала что. Тогда она снова села на кровать.
Он продолжил одеваться.
— Как только я достаточно оправился, я отбыл в Англию. Остальное ты знаешь.
Она кивнула.
— Ну вот. Я жил с тех пор примерно так, как ты увидела, когда приехала в замок. По вполне очевидным причинам я избегал общества других людей. — Он потрогал повязку, закрывающую пустую глазницу. — Но месяц назад виконт Вейл и его жена, твоя подруга… — Он прервался, нахмурившись. — Я говорю так, словно ты действительно близко знакома с леди Вейл. Была ли эта часть твоей истории тоже выдумкой?
— Нет, в целом нет. — Хелен скривилась. — Полагаю, это выглядит странно, когда содержанка вроде меня дружит с респектабельной женщиной, подобной леди Вейл? Признаюсь, я знаю ее довольно, поверхностно. Мы часто встречались в парке, но когда я сбежала от Листера, она помогла мне. Так что мы все же друзья.
Алистэр, казалось, удовлетворился таким объяснением.
— Как бы то ни было, Вейл был одним из тех, кто попал в плен под Спиннер-Фоллз. Когда Вейл приехал ко мне, он рассказал странную историю. Ходили слухи, что ловушка у холмов стала результатом предательства. Предательства британского солдата.
Хелен вздрогнула:
— Что?
— Да. — Он пожал плечами и, наконец, положил ее платье. — В этом весь смысл. Мы были глубоко в лесу, когда нас атаковали превосходящие объединенные силы французов и индейцев. Как еще они могли здесь оказаться, если не знали заранее, что мы пойдем этой дорогой?
Сердце Хелен колотилось как безумное. Неужели это надругательство над жизнью было спланировано заранее, и к тому же соотечественником?
Она посмотрела на Алистэра:
— Я бы поняла, если бы ты возжаждал мести. Его улыбка была грустной.
— Даже если мы вычислим этого человека, поймаем и повесим, это не вернет мне глаз и не оживит тех, кто погиб под Спиннер-Фоллз.
— Это так, — согласилась Хелен, — но ты ведь хочешь найти его? Разве это не принесет тебе успокоение?
Он отвел взгляд.
— Я не испытываю потребности в покое. Но полагаю, что предателей следует наказывать.
— И француз, твой друг, с которым ты хочешь встретиться, как-то связан со всем этим?
Алистэр подошел к камину и взял щипцами уголек, чтобы зажечь в комнате свечи.
— Этьен узнал о слухах во французском правительстве, но не захотел доверить их бумаге — ради нашей безопасности, его и моей. Он нанялся на корабль, который зайдет в Лондонский порт, прежде чем отправиться в плавание к южным берегам Африки. — Он бросил уголек в камин. — Если у меня получится переговорить с Этьеном, может быть, тайна прояснится.
— Понимаю. — Хелен просто смотрела на него какое-то время, потом вздохнула. — Ты хочешь спуститься на ужин?
Алистэр моргнул и посмотрел на нее:
— Я надеялся, что его принесут сюда.
Она начала приводить в порядок свою одежду, и его взгляд немедленно переместился на ее грудь.
— Вино и еду уже принесли. — Она кивнула на корзинку, оставленную на стуле. — Вон там. Если ты считаешь, что этого будет достаточно, мы можем остаться здесь.
Он пересек комнату и приподнял полотенце на корзинке.
— Настоящий пир.
Хелен, наконец, расправила помятые кружева на платье, встала с постели и пошла к Алистэру.
— Садись у камина, я сейчас накрою тебе. Он нахмурился:
— Нет необходимости…
— Ты не возражал против этого, когда я была твоей экономкой. — Она порылась в корзинке, достала маленькую сливу и предложила ее Алистэру. — Зачем сопротивляться сейчас?
Он взял сливу.
— Потому что ты больше не моя служанка. Ты…
Он смолк и откусил сливу.
— Кто? — Она присела у его ног. — Кто я тебе? Он проглотил и сказал горько:
— Я не знаю.
Она кивнула и повернулась к корзинке, чтобы он не увидел ее слез. Ведь в этом и была проблема? Они больше не знают, кто они друг другу.