Пробуждение души

1

Боль пришла внезапно, остро, ослепляюще, за нею последовала волна тошноты и противная влажность липкого пота. Женщина за рулем сразу же передвинула ногу на тормоз и направила машину на обочину дороги. Как только та остановилась, она наклонилась вперед и уронила голову на руль.

У нее часто бывали головные боли в течение последних трех лет. Доктор сказал ей, что когда-нибудь они могут прекратиться, и она все время молилась, чтобы очередной приступ стал последним.

Но пока ее молитвы оставались без ответа. Когда мучительная боль несколько ослабла, женщина открыла глаза, инстинктивно прищурилась от яркого солнца, несмотря на темные очки, которые она носила. Впереди, всего в нескольких сотнях ярдов, стоял дорожный указатель, но она с трудом могла разобрать надпись. Она не знала, будет ли городок Новер, штат Монтана, достаточно большим, чтобы там была гостиница, но с каждым новым приступом боли она все больше надеялась, что она там есть. В противном случае ей придется найти место для стоянки и переползти на заднее сиденье, пока этот приступ не пройдет.

Она осторожно включила передачу и снова вырулила на дорогу между штатами. Боль притупляла ее зрение, затрудняя попадание предметов в фокус, и яркое послеполуденное солнце не помогало ей. Поэтому она была особо внимательна на оставшихся двух милях до городка, и это дополнительное напряжение еще больше усилило ее головную боль.

Вот и гостиница, увидела она с облегчением. Расположенная в правой части центра городка Новер, она напоминала о старых вестернах, которые приятно смотреть по субботам. Тротуар был деревянным, а ступени, ведущие к хлопающим двойным дверям, были широкими и неокрашенными. Большие окна с зеркальными стеклами, расположенные по фасаду, позволяли видеть слева стойку регистрации и ресторан справа.

В ушах начало звенеть, каждый звук стал далеким и неразборчивым, а тошнота грозила приступом рвоты. У нее уже не было сил, чтобы достать свой чемодан из багажника; только бы войти внутрь, сразу к регистрационной стойке. Ей необходимы были сейчас две вещи: стакан воды, чтобы принять прописанное доктором обезболивающее лекарство, и кровать, чтобы отлежаться до тех пор, пока лекарство подействует.

Женщина-регистратор разговаривала по телефону, стоя спиной к вошедшей.

— Простите, — голос прозвучал слабо. Она знала из прошлого опыта, что выглядит ужасно, что, несмотря на пот, выступивший на лбу, ее лицо бледное, глаза темны от боли, колени подгибаются от слабости, а руки дрожат. Бедняга может подумать, что с нею случилось что-то страшное. Хотя, пожалуй, так и есть.

Женщина закончила разговаривать по телефону, положила трубку и повернулась к клиентке.

— Чем могу служить… — начала она и замерла, ее рот изумленно открылся, и женщина уставилась на посетительницу, пожирая ее глазами.

— Пожалуйста, мне нужна комната.

Женщина медленно подошла к стойке.

— Боже мой… Лора… Я не думала, что ты когда-нибудь вернешься. Ты еще не видела Морин?

Аромат приправ: красного, черного перца, чеснока, — проникая из ресторана через фойе, вызвал приступ тошноты. Пришлось быстро сглотнуть, и она попробовала дышать через рот, чтобы не чувствовать этих запахов.

— Пожалуйста, — прошептала она сухими губами, — меня зовут Карли Джонсон, и мне нужна комната на ночь.

Посмотрев на нее долгим взглядом, женщина медленно протянула ей карточку регистрации.

— О чем ты говоришь? У тебя будет комната, номер три, вверх по лестнице, потом направо. Это всегда был твой любимый номер, не так ли?

Карли кое-как заполнила карточку, удивляясь, как неряшливо она написала и как неразборчив ее почерк. Она уплатила за комнату наличными, благодарно взяла ключ и начала подниматься по лестнице.

— Как насчет твоего багажа, Лора? — крикнула женщина.

Карли, держась за перила, продолжала свой медленный подъем.

— Я возьму его позже, потом, — сказала она, с усилием посылая слабую, больную улыбку женщине внизу. Позже, когда леденяще-обжигающая боль исчезнет. Позже, когда она сможет стоять не качаясь, сможет дышать без позывов рвоты, сможет смотреть, не прищуриваясь…

Держа ключ от двери, Карли с трудом пересекла холл, прошла мимо комнаты девять, семь, пять. Около следующей двери она остановилась и перед тем, как вставить ключ в замок, на мгновение облокотилась о стену, стараясь устоять против новой волны боли, такой сильной, что она испытала озноб.

Наконец ей удалось открыть замок и войти внутрь. Остановившись рядом с туалетным столиком, она сняла темные очки и с шумом вывалила содержимое сумочки в поисках пузырька с таблетками. Когда Карли нашла его, она с третьей попытки открутила колпачок и дрожащими руками вытряхнула на ладонь две большие круглые таблетки; потом она наполнила чашку водой из-под крана в ванной и запила лекарство.

Через минуту Карли почувствовала, как заболело у нее в животе. Карли стиснула пальцами пузырек с лекарством, борясь с болью. Эта головная боль возникает слишком быстро, а ждать, пока лекарство подействует, приходится так долго!

Если бы она не взяла с собой пилюли, ей пришлось бы переждать боль — не слишком приятная перспектива.

Но постепенно в животе у нее утихло. С чувством облегчения Карли, пошатываясь, дотащилась до спальни. Она сейчас снимет туфли, свитер и джинсы. Через минуту, решила она, как только прилегла на кровать. Всего лишь через минуту…

Ее глаза закрылись, и яркие, живые танцующие цвета боли начали блекнуть. Удары сердца замедлились, дыхание становилось все менее напряженным, и, наконец, она предалась дарующему забвение сну.

Бак Логан сидел за столом и сортировал почту, которую один из его помощников приготовил для него. Там было не много интересного, если не считать оперативки из полицейского отделения в Баттле, содержащую фотографию неопознанного погибшего, которого там нашли. Бак минуту изучал фото, удостоверяясь, что он не знал этого человека, потом отложил фото в сторону. Оно будет вывешено на доске объявлений так, чтобы его смогли увидеть все служащие. Потом это событие будет зарегистрировано и забыто. Скорее всего, никто из увидевших оперативку не опознает этого человека. Он будет зарегистрирован как очередной неопознанный труп, тело его не будет затребовано, и его семья, если она у него есть, никогда не узнает, что с ним случилось.

Бак приготовился просмотреть остальную почту, когда зазвонил телефон.

Джансену, его новому и самому молодому служащему, племяннику мэра городка Новер, полагалось отвечать на звонки, когда диспетчер уходил на ланч, но он был увлечен спортивным журналом. Ругаясь себе под нос, Бак подошел к телефону.

— Шериф слушает.

Это была Хэзел из гостиницы, и она говорила так быстро, что слова сливались. Но он понял достаточно. После обещания приехать сразу же, он положил трубку и протянул руку за серебристо-белой шляпой от Стетсона на полке позади своего стола. Когда Бак вышел из своей маленькой захламленной комнаты, он позвал:

— Харви, я буду в отеле.

Помощник, ответственный за радио, взглянул на него и кивнул, прежде чем вернуться к своему пасьянсу.

Гостиница находилась через улицу, вниз на один квартал. Как и все в Новере, она была старой. В городе не было ни одного нового здания, построенного после 1940 года, подумал Бак. Новер не только не рос, но количество его жителей за последние пятнадцать лет уменьшилось с двенацати тысяч до трех.

Но если Хэзел говорила правду, то число жителей увеличилось на одного. Новер получил обратно одного потерянного жителя.

Она приехала на голубом «шевроле», сказала Хэзел, и Бак увидел машину, когда пересекал улицу. Автомобиль не был таким безвкусным, как тот красный «корвет», на котором Лора уехала из Новера. Это было простое эффективное средство передвижения. Срок действия вашингтонского номера, заметил он, истекал в следующем месяце. Конечно, в следующем месяце будет три года с тех пор, как Лора исчезла.

Остановившись около машины, он заглянул в окна. Внутри на сиденье рядом с водителем была пачка бумажных салфеток вместе с полдюжиной кассет, дорожный атлас, воткнутый между сиденьями, и жакет, накинутый на спинку. В машине не было ничего, что давало бы ключ к личности владельца. Даже записи на кассетах: смесь классического рока и народной музыки — то, что каждому доставляет удовольствие.

Хэзел ждала в дверях. Бак поднялся по ступенькам к широкой веранде, задев одно из кресел-качалок, когда проходил мимо, и вошел внутрь.

— И что самое странное, Бак, — начала Хэзел еще прежде, чем двери за ним закрылись, — я знала Лору всю ее жизнь. Господи, я даже меняла ей пеленки раз или два. Но она вела себя так, будто никогда прежде не видела меня, и настаивала, что ее имя Карли. Карли Джонсон. Ты можешь себе представить такое? После того, как прошло столько времени, она возвращается и заявляет, что она — не она?! Мы что, слепые?

Он тоже знал Лору всю ее жизнь, подумал Бак мрачно, знал так долго, что пережил все, чем она могла удивить: ее требования, ее вспышки раздражения, ее исчезновение. И возвращение.

— Можно мне взглянуть на ее карточку?

Хэзел достала регистрационную карточку из своего кармана и протянула ее Баку. Он молча изучил ее.

Карли Джонсон, адрес в Сиэтле, и он узнал код штата Вашингтона. Записанный ею номер машины соответствовал номеру голубого «шевроле», стоящего снаружи, и плата за комнату, по словам Хэзел, была внесена наличными.

Бак возвратил карточку и, поколебавшись, спросил:

— Как она выглядит?

Лицо женщины оживилось: ей не терпелось посплетничать.

— Ужасно, Бак! Бедная девочка, должно быть, больна, возможно, у нее грипп, он как раз ходит вокруг. Может, поэтому она вела себя так странно. О, но она все еще хорошенькая, все еще самая красивая в Новере!

Женщина подвинулась ближе и, хотя вокруг никого не было, понизила голос.

— Как ты думаешь, что происходит? Почему она лжет о том, кто она? И где она была все эти три года?

— Может быть, это не Лора? — предположил Бак холодно. — Вдруг Карли Джонсон просто похожа на нее.

Хэзел не приняла его предположений.

— Я не ошиблась ни разу ни с одним чужим человеком за более чем тридцать лет, Бак. Это Лора Фелпс там, наверху. Для меня тут нет сомнения. Ты только поднимись и посмотри сам.

Бак улыбнулся:

— Это как раз то, что я собирался сделать. В какой она комнате?

— Три.

Он поднялся по лестнице и автоматически повернул направо. Третий номер был в конце коридора, большая угловая комната с окнами на главную улицу. Он постучал, подождал минуту и постучал снова.

Внутри комнаты не было слышно ни звука: ни телевизора или радио, ни скрипа половиц или пружин кровати. Может быть, таинственная женщина ушла опять, подумал он, но тотчас отбросил эту возможность. Здесь не было способа выйти, не пройдя внизу мимо Хэзел.

Потом он вспомнил слова Хэзел. Лора, выглядящая ужасно? Он не мог этому поверить. Он знал ее ближе, чем кто-либо в городе, но не мог вспомнить, чтобы она выглядела плохо… Даже рано утром или только что из-под душа, даже в постели после сумасшедшей страстной любви она всегда выглядела чертовски здорово.

Хэзел сказала, что бедная девочка, должно быть, больна. Так больна, что не может ответить через дверь на стук? Может, больна так, что ей нужна срочная помощь, а шериф должен войти без приглашения?

То, что он делал, было незаконно, подумал Бак, но все-таки нажал на дверную ручку и почувствовал, что та поворачивается. Если внутри Лора, он мог бы не беспокоиться. А если это не она… что ж, тогда он только убедится, что с женщиной все в порядке, и уйдет.

Бак молча вошел в слабо освещенную комнату, прикрыв за собой дверь. Некоторое время он просто стоял, глядя на женщину, лежавшую на постели в десяти футах от него; она лежала поверх покрывала совершенно одетая, спиной к нему, поэтому он не мог видеть ее лица, но ее волосы… Как давно это было, когда он видел эти волосы золотистого цвета?

Больше, чем три года назад. Ближе к четырем. Лора любила свои золотистые волосы только по одной причине: их было легко и просто превратить во что-нибудь еще. Она красила их в рыжий, в платиновый цвет и с полдюжины оттенков каштанового, а незадолго до того, как покинуть город, она была брюнеткой. Тогда она обещала, что заставит его пожалеть.

А теперь она снова блондинка. Прекрасная блондинка с золотистыми волосами.

Бак замешкался, обходя кровать, чтобы взглянуть ей в лицо, оттягивая тот момент, когда увидит его и сможет точно сказать, Лора ли, наконец, вернулась, или это просто редкое совпадение. Откладывая этот момент, Бак огляделся. Ее сумочка была опустошена на туалетном столике, словно она второпях что-то искала. Там же лежал ключ от комнаты вместе с ключами от машины, но вокруг не было багажа. Наверное, она оставила его в машине.

Наконец Бак собрался с духом, обошел кровать и, встав у ее края, всмотрелся в лицо женщины. Он тотчас же понял по шоку, который испытал, по внезапной волне чувств в глубине его существа, что Хэзел не ошиблась.

Это была Лора.

Боже мой! Она вернулась домой!

Бак долго смотрел на нее, стараясь понять, что он чувствует. Облегчение, что с нею все в порядке; любопытство, почему она вернулась домой именно теперь, а не год или два назад. Сожаление о том, что случилось, — ведь, несмотря ни на что, он любил ее. Негодование, потому что он был рабом влечения к ней.

И гнев. Белый, обжигающий, мучительный гнев от того, что она может исчезнуть так же, как сбежала раньше, сбежала от своей семьи, от людей, которые о ней заботились, от него. Гнев из-за того, что она оставила его в неизвестности, исполненного беспокойства о ней и, наконец, понимание, что знать о ее смерти было бы для него лучше, чем ничего о ней не знать. Гнев за то, что она была расчетлива, всегда манипулировала им, зная, как он поступит и что будет чувствовать, потому что она, действительно, заставила его пожалеть об ушедшем. Боже мой, она заставила его жалеть о потере даже больше, чем он мог себе представить.

Последние три года немного изменили ее. Нос, раньше прямой и правильной формы — предмет ее гордости, был, вероятно, сломан и имел маленькую выпуклость около переносицы. Там был шрам, тонкий и кривой, проходящий через лоб и исчезающий в волосах. Зная Лору, он понимал, что ей, видимо, доставляло немало хлопот, пробуждаясь, укладывать волосы так, чтобы скрыть этот дефект. И, конечно, она чуточку постарела, как и все.

Но она была все равно прекрасна.

Все еще ангел.

Все та же Лора.

Почувствовав, что обе его руки сжаты в кулаки, Бак сделал над собой усилие и постарался расслабиться. Такое напряжение не было необычным, когда дело касалось Лоры. Когда они были вместе, жизнь казалась ему блаженством и… чистым адом.

Так, невыразимо прекрасна, так испорченно-фальшива, так неизменно эгоистична: она была его единственной слабостью…

Наваждение. Нет, слово было не то, ему не нравился его как явный, так и скрытый смысл.

Иногда он любил ее. Порой ненавидел. Но он всегда нуждался в ней, она была ему нужна, она дарила ему то, что никто больше не мог ему дать. Эта потребность в ней была больше, чем страсть, много больше, нечто сильное, темное и напряженное, голод, который он не мог прогнать и который мог бы остановить его дыхание.

Бак прожил эти три года без нее. Три года его жизни, когда он делал, что хотел, не давая никому отчета. Три года быть без всякого контроля, выбирать себе любовниц вместо того, чтобы быть выбранным, соблазнять вместо того, чтобы быть соблазненным…

И теперь она вернулась.

Неровно дыша, Бак сделал шаг вперед, и пол предательски заскрипел. Она спит слишком глубоко, подумал он. Потом он увидел пузырек с лекарством, который она сжимала в руке даже во сне. Опершись рукой о кровать, он наклонился вперед и осторожно разогнул ее пальцы, ощутив их тепло и нежность. Потом вынул пузырек из ее руки. Это было сильное обезболивающее средство. Однажды он сам принимал такое после футбольной травмы, которой закончилась его карьера в колледже. Почему Лора принимает его?

Он снова посмотрел на этикетку. Оно было выписано для Карли Джонсон и изготовлено в Сиэтле. Почему ее зовут Карли? Что она скрывает?

Сунув пузырек в карман, Бак снова обошел вокруг кровати, остановившись около туалетного столика. Содержимое сумочки было разбросано на стертой деревянной поверхности. Оно было типично для любой женской сумочки: бумажник, чековая книжка, пачка бумажных салфеток. Маленькая плоская коробочка для пилюль, две ручки, маленькая записная книжка, губная помада и пудра. Три аптечных рецепта, две упаковки мятных таблеток и обертка от жевательной резинки.

Он коснулся ее бумажника, потом отдернул руку. Бак хотел бы знать, насколько далеко она зашла в своем перевоплощении: выписаны ли ее водительские права на фальшивое имя? Получены ли ее кредитные карточки на имя Карли Джонсон? Но он не имел права рыться в ее бумажнике, как бы ни хотел получить ответы на свои вопросы. Ответы — он знал твердо — должны исходить от нее.

Медленно проходили часы. Бак покидал комнату дважды: первый раз — предупредить Хэзел, чтобы она никому не говорила о возвращении Лоры, и второй, чтобы позвонить из автомата в холле в свое управление и попросить Харви просмотреть информацию о Карли Джонсон в компьютере. Так как у них не было своего компьютера — местный бюджет не выдержал бы таких расходов, — проверка требовала времени и означала ожидание, пока его помощник использует вторую линию для звонка шерифу Краудеру в соседний округ, чтобы один из его людей просмотрел данные. Бак ждал, пока Харви сделает это, и только несколько минут назад вернулся с сообщением: никаких данных.

Потом он позвонил в соседний квартал доктору Томасу для консультации о лекарстве. Доктор сказал, что его никому не прописывают постоянно.

Итак, почему Лора принимает его?

Возвратившись в комнату, Бак молча наблюдал, как она спит. Устав от полумрака, он поднял шторы, которые защищали комнату от послеполуденного солнца. Но когда лучи коснулись лица Лоры, она беспокойно задвигалась, издав слабый, беспомощный стон и прикрывая глаза рукой. Бак немедленно опустил шторы, и она постепенно затихла.

Большую часть времени Лора спала спокойно и глубоко, но иногда она что-то бормотала и металась из стороны в сторону. Она никогда не спала беспокойно. Интересно, что вызывает ее тревогу во сне: боль или неприятные сновидения?

Она была причиной его ночных кошмаров. За долгое время ее отсутствия они преследовали его. Все, о чем он был способен думать, — какое это хорошее было время и как его было мало, а потом наступили плохие времена, когда она просила, нет, требовала большего, чем он мог дать ей. Они мирились, она угрожала, а потом уехала. Исчезла. Пропала.

И вот она здесь снова. Жива и здорова. Прошло три года. Сегодня она вернулась, одним махом перечеркнув хрупкое подобие спокойствия, достигнутое им с таким трудом. И, черт побери, он хотел знать почему. Уж это, по крайней мере, она ему обязана объяснить.

Бак устроился в кресле в углу. Было уже больше пяти часов, время, когда он мог пойти домой. Он мог бы пригласить своих помощников, чтобы они проследили за ней, но не хотел делать этого. Бак не желал оставлять ее даже на минуту и решил не уходить до тех пор, пока она не проснется, пока не посмотрит ему в глаза и не расскажет все, что он хотел от нее узнать.

Когда солнце приблизилось к закату, Бак включил один из ночников над кроватью, осторожно отклонив свет от лица Лоры, потом сел в кресло и ждал. Однажды Хэзел подошла к двери и осторожно постучала. Она принесла поднос с кофе, две чашки и два куска своего знаменитого вишневого пирога. Бак нарочно не дал ей посмотреть в комнату, взял поднос и поблагодарил ее.

Он снова сел в кресло и съел кусок пирога. Две чашки кофе — позже, как и второй кусок пирога. Он ждет.

Ему всегда удавалось ее дождаться, подумал Бак с улыбкой. Лора всегда заставляла его ждать: ее внимания, ее раздражения, ее требований. Он ждал ее, чтобы порой увидеть лишь недовольную гримасу и уйти домой. Теперь Бак ждал, когда она проснется; он хотел не только увидеть золотистые светлые волосы и четкие линии ее лица, но и посмотреть ей в глаза, в холодные голубые глаза и услышать ее голос.

Он ожидал увидеть, что она еще хочет его; он убедится, что она все еще нужна ему; и еще он хотел проверить, по-прежнему ли он ненавидит ее.

Карли проснулась отдохнувшей. После двух недель отпуска она привыкла просыпаться в незнакомых комнатах. Правда, пробуждаться вечером — это немного обескураживало, как, впрочем, и просыпаться совершенно одетой; но уже первое движение объяснило ей и то, и другое. Когда она приняла лекарство, острый приступ головной боли прошел, но пульсирующая боль была еще в ней, сильная и резкая.

Лампа на ночном столике мягко светила в темной комнате. Разве она ее включила перед тем, как уснуть? Она не могла вспомнить. Но Карли не могла вспомнить и как снимала туфли и накрывалась одеялом, которое лежало сложенным в ногах на постели, но, наверное, она это сделала, так как сейчас ее ноги были босы, и она была укрыта.

Карли облизнула губы. Они были сухие, во рту было сухо, слишком сухо, чтобы глотать. Но она почувствовала голод. Это хороший признак. Это значит, она вынесет эту головную боль так же, как она переносила другие приступы.

Карли осторожно села. Она знала, как быстро может вернуться тошнота, как просто боль может снова овладеть ею. Когда ничего не случилось, она осторожно опустила ноги на пол и надела туфли, которые ее ждали на полу. Она окончательно встала, когда голос произнес из темноты:

— Привет, Лора.

Она вздрогнула, и резкое движение заставило ее почувствовать слабую тошноту. Прикрывая рот одной рукой, она ухватилась за железную спинку кровати другой, чтобы удержаться на ногах.

Человек, который говорил, медленно вышел из тени. Это был мужчина примерно шести футов роста, широкоплечий и черноволосый, как ночь. Несмотря на мягкость его приветствия, в нем было что-то угрожающее, опасное. Что-то злое.

Быстрые удары ее сердца начали замедляться, когда он вышел на свет и она увидела форму, которая была на нем. Жетон на его рубашке говорил, что его зовут Логан, нашивки — что это шериф Логан. Женщина внизу вела себя странно, когда она заполняла карточку, вспомнила она смутно. Может, у нее были причины вызвать к ней шерифа?

Он подошел на несколько шагов ближе.

— Нечего сказать? Ни «привет, шериф», или «как давно мы не виделись, Бак», или «я скучала по тебе, дорогой»?..

Карли сделала усилие, чтобы медленно и глубоко вздохнуть. Ко всем ее проблемам сегодня это было последней каплей. Такое случилось с ней однажды раньше, когда головная боль была такой сильной, что она думала, что не перенесет ее. Потом, как говорится в одной старой шутке, она уже боялась, что не умрет.

— Привет, шериф, — сказала она, стараясь говорить спокойно и сдержанно, но слова все равно звучали напряженно. Теперь он стоял меньше чем в футе от нее. Карли хотела отступить, уклониться от него, но не позволила себе проявить какие-либо эмоции. Если она будет терпелива, он просто скажет: «Убирайся из города до захода солнца, бродяга», — подумала она, испытывая головокружение, и потом он уйдет, а она сможет принять еще две таблетки, пообедать и немного поспать; это ей было просто необходимо.

Как он сказал, его зовут? Она была как в тумане. Бак. Бак Логан. Это звучит как имя ковбоя с Дикого Запада. Он должен поменять свою форму на пару джинсов и рубашку, блестящие ботинки — на пару башмаков ручной работы. Тогда он будет по-настоящему соответствовать своему имени.

Давай, подумай, решила она, массируя между глазами, он прекрасно соответствует своему имени в форме шерифа. Мужчина. Мужественный самец.

Время шло. Наконец она не выдержала и спросила напрямую:

— Что вы хотите, шериф?

— Давай, Лора, ты всегда знала, чего я хотел. — Он помолчал, потом усмехнулся и добавил: — И ты знала всегда, что мне нравилось.

Лора? Женщина внизу тоже называла ее так, верно. Или это часть дурного сна? Порой это случалось с ней: совсем незначительные тревоги оставляли ее после пробуждения с чувством смутного беспокойства; иногда ее преследовали во сне кошмары. Когда такие сны проходили, то ее собственные крики будили ее, подушки были мокры от слез, а постель — от пота. Но она никогда не знала, чем они закончатся, — то ли простым беспокойством, то ли ужасом. Она не хотела вспоминать о них.

— Меня зовут Карли Джонсон, — сказала она ровным голосом, — а не Лора.

— Угу, — он бросил долгий взгляд, рассматривая ее с головы до пят, и усмехнулся такой усмешкой, которую можно назвать дьявольской. — Правильно.

Как это случилось, хотела бы она знать, что ей выпало провести ночь в том единственном городе штата Монтана, где шериф связан с женщиной, которая выглядит так похоже на нее? Очень сильно похожа, подумала она, так как невозможно даже представить, что шериф Бак Логан перепутал бы свою женщину с другой.

И почему шериф оказался таким привлекательным? Если бы она не была так больна, почувствовала бы она минутное сожаление, что она не эта таинственная Лора? С темными волосами, темными глазами и дьявольской усмешкой шериф был одним из самых красивых мужчин, которых она видела.

Самым красивым и самым опасным. Несмотря на почти дружеский тон разговора, в его голосе, в его словах были заметны злоба и антипатия. Хорошо, что она не была той женщиной, о которой он говорит. Теперь ей только придется убедить его в этом.

— Вы ошиблись, шериф, — сказала она. — Мое имя Карли Джонсон, я из Сиэтла, проезжала через штат Монтана по пути домой. Я не Лора.

Сказав это, она шагнула вперед, обходя его, и, стараясь не задеть, подошла к туалетному столику. Она вытряхнула все содержимое сумочки или он? Карли не могла вспомнить, хотя предполагала, что сама. Она так торопилась найти лекарство, когда попала в комнату. Кроме того, она полагала, что шериф был бы более осторожен, осматривая не вызывающую подозрений дамскую сумочку.

Она рассортировала содержимое, когда клала обратно в сумочку, но там не было пузырька с таблетками. Мгновение она стояла, обдумывая, потом прошла в ванную. Стакан, из которого она пила, стоял на полочке, но пузырька с лекарством не было и там, как не было и на кровати, и на смятом покрывале, и…

— Ищешь это? — шериф показал пузырек. Она не заметила этого раньше, так как пузырек был мал, а рука шерифа такая большая. Когда он обхватил его пальцами, пузырек полностью исчез из вида.

Кивнув, она провела пальцами по волосам.

— За кого вы меня принимаете? Вы думаете, что нашли кого-то с наркотиками? Я уверяю, шериф, рецепт абсолютно законный. Подождите до утра и позвоните доктору — спросите у него.

— От чего эти таблетки?

— От головной боли.

— Я принимал такие же раньше, в колледже. Одна таблетка способна свалить слона…

Когда Бак увидел ее поджатые губы, он остановился, но потом продолжил:

— Это, должно быть, очень сильные головные боли.

— Я не была бы сейчас здесь, если бы они были другими. — Ее терпение было готово лопнуть, и Карли чувствовала себя все хуже с каждой минутой. — Я еду домой, — повторила она, ее голос был натянут и дрожал. — Я больна, а это был ближайший город, поэтому и остановилась здесь на ночь. Я не сделала ничего плохого, шериф, ничего, что давало бы вам право врываться сюда, рыться в моих вещах и допрашивать меня.

— Я сюда не врывался. Ты оставила дверь незапертой.

Карли заметила, что он не отрицал, что рылся в ее вещах. Что он искал, хотела бы она знать, думая о 67 долларах в своей сумочке, которых должно хватить до Сиэтла. Потом она вспомнила одеяло, свои туфли и отбросила подозрения. Этот человек, шериф, не мог украсть ее доллары, — ведь он снял с нее туфли и укрыл, чтобы ей было удобнее.

— Очевидно, вы ошиблись, шериф. Я не Лора. Поэтому, если вы вернете мои вещи и покинете комнату, я бы хотела подумать об ужине прежде, чем все в этом городе закроется на ночь.

— Ресторан внизу и открыт до десяти, Лора. Ты же знаешь это.

Вместо того, чтобы положить склянку с лекарством в ее протянутую руку, как она ожидала, Бак взял ее за руку.

— Я пропустил обед, пока ждал твоего пробуждения, поэтому я присоединяюсь к тебе.

— Нет! — Карли дернулась, разволновавшись, но потом сконцентрировалась, чтобы прийти в себя. Она тяжело дышала и снова дрожала. Она ненавидела слабость, которая всегда сопровождала головные боли. Слабость делала ее совершенно беззащитной перед таким сильным человеком, как Бак Логан.

Стараясь глубоко дышать, Карли поправила волосы, потом взяла сумочку и ключи; затем снова повернулась лицом к шерифу.

— Вы не имеете права беспокоить меня, шериф. Я не сделала ничего плохого. Сейчас я собираюсь спуститься вниз и поесть — одна. Мне наплевать, как вы тут оказались и что делали, пока я спала. Ясно?

Не дожидаясь его ответа, она открыла дверь и ждала, пока Бак покинет комнату. Когда он вышел, Карли последовала за ним и заперла дверь, потом положила ключ в сумочку. Минуту она просто стояла, используя дверь, как опору. Карли чувствовала себя так плохо, что при одной мысли о еде ее затошнило… Но она была очень голодна, и если бы не попыталась поесть, то ей стало бы еще хуже.

Двигаясь осторожно, она оторвалась от двери, приоткрыла ее и выглянула в коридор, чтобы убедиться, что шериф действительно ушел. Она пока не знала, что отвязаться от него будет не просто: он олицетворял закон в этом маленьком ничего-не-представляющем-из-себя городке. Это, возможно, давало ему преувеличенное чувство собственной значительности. Это также давало ему много возможностей злоупотреблять своей властью, и вокруг не будет никого, кто бы мог остановить его. Он мог бы преследовать ее всю ночь, обвинять в чем захочет, и никто не сможет помешать ему, по крайней мере, до тех пор, пока она не сможет пригласить сюда адвоката. Пожалуйста, Боже, слабо взмолилась она, не дай этому случиться. Только не сегодня.

Карли не обращала на него внимания, пока шла по ярко освещенному коридору. На лестнице одной рукой она держалась за перила, стараясь не замечать стука его ботинок, который словно эхо, отзывался на ее шаг. Когда Карли остановилась перед дверью ресторана, она сделала вид, что не замечает его навязчивого присутствия.

Внутреннее помещение ресторана было большим, примерно с двадцатью столиками в центре и еще с десятком кабин вдоль стен. Около половины столиков было занято обедающими, но она даже не взглянула на них, когда двинулась вперед прямо к кабине в дальнем углу. Официантка засуетилась и положила на стол завернутые в салфетку серебряные приборы, кофейные чашки и меню, потом отошла и встала около ближейшего незанятого столика.

Все столы позади были пусты, подумала Карли, когда она дошла до кабины. Как официантка узнала, что она подойдет именно к этому столу? И почему у нее жуткое чувство, что каждый смотрит на нее и что все разговоры замерли, когда она вошла в ресторан?

Когда Карли повернулась, чтобы сесть, она увидела, что чувство не обмануло ее. По меньшей мере тридцать пар глаз были обращены к ней: ее осторожный пристальный взгляд перемещался с одного вопросительного лица к другому. Шериф повесил свою шляпу на крюк в конце кабины и сел напротив нее. Он не позаботился взять меню, как она: просто сцепил свои руки и молча наблюдал за ней.

— Что за дела, шериф? Неужели жизнь в вашем городке настолько бедна, что вашего появления с женщиной достаточно, чтобы привести присутствующих в состояние шока? — спросила она сухо.

— Я имел женщин с тех пор, как ты уехала, Лора, — Бак усмехнулся; его глаза были темными, враждебными, бросающими вызов. Может быть, его Лора была ревнивой женщиной, подумала Карли; но она бесконечно устала и была не в состоянии продолжать эту игру.

Нахмурившись, Карли сконцентрировалась на меню, выбирая что-нибудь для своего больного желудка. Она знала, что красный перец будет для нее слишком острым, даже тушеная говядина была не для нее. А жареный цыпленок был жирным, куриный бифштекс фри был мороженым… Быть может, попросить кусок индейки, это будет для нее самым лучшим, а потом кусок пирога, который она видела в углу — шоколадный крем, покрытый толстым слоем ягод.

— Зачем ты смотришь меню? — спросил шериф. — Ты всегда заказывала одно и то же: индюшку и пирог с кремом.

Карли быстро взглянула на него, ее глаза сузились. Как он узнал? По спине у нее пробежал холодок. Потом она тряхнула головой. Если та женщина так похожа на нее, то у нее могут быть такие же вкусы в еде. Это пустяки. Простое совпадение.

Жаль, что у них разный вкус на мужчин. Такие красивые, как этот шериф, не нравились Карли, — самоуверенные, высокомерные начальники, она никогда раньше не встречала никого, кто лучше бы подходил под это определение, чем Бак Логан. Шериф жестом подозвал официантку, и она заторопилась: кофейник в одной руке, блокнот заказов — в другой. Она наполнила первой чашку шерифа, затем повернулась к Карли. Вызывающе медленно Карли перевернула чашку.

— Я бы хотела чай со льдом, — заявила она. — И еще гамбургер и жареный картофель.

Логан усмехнулся, будто полагая, что она изменила свой заказ назло ему. Себе он заказал двойной бутерброд с сыром и двойную порцию лука кружочками. Карли видела наверху, в своей комнате, две опустошенные им десертные тарелки с крошками, коркой от пирога и каплями вишневой глазури. Как он может столько есть и оставаться таким худым? Конечно, если даже из-за упражнений или какого-нибудь чуда в обмене веществ калории не приносят вреда его внешности, то все равно он получает огромный вред от всех этих жиров и холестерина.

— Нет предупреждений о холестерине? — спросил он. — Может быть, лекция об опасности диеты с высоким содержанием жиров и сахара?

Карли прошиб озноб, и она задрожала. Как он узнал, о чем она думает? Опять совпадение? Счастливая догадка? Вряд ли…

— Где ты была последние три года?

— Вы смотрели мою сумочку, шериф, и знаете, где я живу.

Внезапно его ирония исчезла и уступила место злости.

— Меня зовут Бак.

— А меня зовут Карли. Не Лора, а Карли.

Он пристально смотрел на нее, и она выдержала его взгляд, глядя так же твердо и не мигая. Карли удивило, что он отвел глаза первым. Судя по всему, он не часто так делает.

— Ладно. Прекрасно. Это твое дело, Карли. Теперь дай мне послушать, что ты скажешь в ответ на маленькую речь к тебе.

Он сделал знак рукой кому-то впереди, кто подходил к ним, и Карли оглянулась, но рассмотреть не успела: ее заключили в объятия, с недюжинной силой вытащили из кабины и поставили на ноги. В какой-то момент она почувствовала себя тонущей в непреодолимом сладком аромате, исходящем от женщины, которая ее держала, и попыталась вывернуться, но та была сильнее.

— Лора! Боже мой, Лора, это ты! — всхлипывала женщина. — Я не могла поверить, когда пришла домой от Хелен и услышала, что ты вернулась! Я молилась о тебе каждую ночь, и ты вновь с нами! О, ты вернулась, слава Богу! Дорогая! Почему ты не предупредила, что приезжаешь? Почему ни с кем из нас не общалась? — Потом ее голос прервался, и она спросила: — О Лора, почему ты так поступила?

Карли потребовалась вся сила ее воли, чтобы не оттолкнуть от себя старую женщину и бежать, пока не окажется в безопасности. Ей были омерзительны эти объятия, этот запах, она тяготилась этой удушающей близостью. Ее голова вновь словно раскалывалась, кожа покрылась мурашками, но, наконец, ей удалось вырваться из объятий этой женщины и отступить назад.

— Вы ошиблись, — настаивала она, и ее голос дрожал так же, как она сама. — Я не Лора. Мое имя Карли — Карли Джонсон. Я из Сиэтла, здесь проездом по пути домой. Мне очень жаль, что Лора уехала, но я — это не она…

— Почему, Лора… — старая женщина выглядела обиженной. — Бак, почему она так говорит? О чем она говорит? Конечно же, она Лора. Любой, кто ее знал, скажет то же самое. Спаси тебя небо, девочка, я же сама растила тебя, как свою собственную дочь, так же, как Трину. Как ты можешь стоять тут и говорить мне, что незнакома с нами? Как ты можешь быть такой жестокой?

Женщина снова было двинулась к ней, и Карли отпрянула назад. Теперь ей больше некуда было отступить: она попала в угол между стенкой кабины и окном, старая женщина жалобно причитала, и все вокруг уставились на нее, в том числе молодая женщина, стоящая на пороге; по злобе, сквозившей в ее пристальном взгляде, Карли сумела догадаться, кто это.

Трина, подумала она оцепенело. Это была Трина. Если отношение к известию об исчезновении и появлению Лоры могло быть разным, то чувства Трины к ней были ясны. Она ненавидела Лору.

— Пожалуйста, пойдем домой, Лора, — уговаривала ее старая женщина. — Пойдем домой, все пройдет. Все будет хорошо, я обещаю, мы все сделаем. Пожалуйста, Лора…

— Бога ради, шериф, скажите ей! — сказала Карли. — Скажите ей, что я не Лора! Скажите им всем!

Какое-то движение послышалось позади нее, и Бак вскочил на ноги.

— Морин, успокойтесь, держите себя в руках. Трина!

Молодая женщина торопливо подошла и проводила всхлипывающую Морин к соседнему столику, бросая на Карли взгляды, полные ненависти.

Охваченная чувством негодования и обиды, Карли удивилась, когда Логан схватил ее руку мертвой хваткой и потащил к выходу. Карли пыталась освободиться, но разгневанный шериф был сильнее ее.

Он не отпускал ее, пока они не оказались одни в ее комнате, и он стал у туалетного столика, закрывая собой выход.

— У тебя есть десять секунд, — сказал он сквозь зубы, — дать приемлемое объяснение. Сколько это может продолжаться, черт возьми, Лора?

Это было для нее слишком. Боль, слабость, злость, крушение планов. Все это было невыносимо, и Карли упала в обморок.