Пробуждение души

6

Днем в понедельник Бак сидел за своим столом, когда Харви принес почту. Сверху лежал большой плоский конверт с поставленным поперек него штампом срочной почты. Он был из Сиэтла.

Не обращая внимания на остальную почту, Бак вскрыл его и вытащил фотокопию анкеты Карли, заполненной при приеме на работу.

Откинувшись назад на стуле, Бак повертел документ из стороны в сторону, потом начал читать. Там была текстовка (рядом с заголовком) о том, что компания оставляет за собой право уволить любого служащего, предоставившего ложную информацию. Дальше шли интересующие его данные.

Некоторые из них Бак пробежал быстро: имя, адрес. Карли указала свой предыдущий адрес — в Далласе, а дату рождения — 4 апреля. Графы, предназначенные для указания прежних мест работы, были пусты, и ниже — пометка карандашом, сообщающая, что данное лицо было занято лишь на неоплачиваемых работах в благотворительных организациях.

Добровольная работа без оплаты. Это прекрасное дополнение к части рассказа Карли и признак того, как тщательно Лора планировала свое исчезновение. Она должна была понимать, что тот, кто нанимается на работу в тридцать с небольшим лет, не выглядит достойно, если никогда прежде не имел работы.

Вызвало ли ее заявление вопросы о том, как жила она все эти годы, работая только в благотворительных целях без зарплаты, размышлял Бак. Естественно, у нее были приготовлены какие-то ответы: может быть, правда о ее капитале. Может быть, полуправда о богатой преуспевающей семье. Или совсем ложь о бывшем муже, чьи финансовые успехи сделали возможным роскошь благотворительной работы.

На второй странице были вопросы об образовании, где Карли перечислила школу и колледж в Техасе. Под ними были три графы для лиц, дающих рекомендацию, но Карли заполнила только одну — адвокат из Хьюстона. Интересно, подумал Бак, действительно ли существует леди-адвокат, и если существует, действительно ли Карли когда-то знала ее или просто выбрала ее имя из телефонной книги Хьюстона.

Последний раздел анкеты запрашивал имя человека, с которым следует связаться при чрезвычайных обстоятельствах. Карли указала свою соседку Хилари Уайт. Женщину, которая верила, что годы учебы в школе — лучшие в ее жизни. Кто-нибудь вызывал Хилари после несчастного случая? Ей сказали о том, что ее соседка едва не погибла?

Она давала клятву? Испытывала ли она чувство вины, когда подписывала это? Испытывала ли она когда-нибудь угрызения совести? Наверное, нет. Анкета заполнена и подписана до несчастного случая. Когда Карли была еще Лорой. Лживой, безнравственной, бесчестной Лорой.

Бак был поражен ее предусмотрительностью. Она была относительно честна в главных графах: например, прежнее место работы, и ограничилась ложью там, где компания не могла бы проверить. Кто стал бы тратить время и деньги, проверяя прежний адрес и образование, полученное почти пятнадцать лет тому назад кандидатом на канцелярскую работу?

Как она узнала это? Карли спрашивала его на прошлой неделе, знала ли Лора, как создать себе новую личность. Документ перед ним был доказательством того, что Лора знала. Если только…

Если только Карли — это не Лора.

Бак не хотел рассматривать эту возможность. Проведя четыре из последних пяти дней с нею, он знал, что она была Лорой, знал так же точно, как свое собственное имя, но, тем не менее, желал устранить все случайности. Что, если Карли не лжет? Что, если он проверит всю информацию, и это подтвердится? Что, если она действительно Карли Джонсон из Далласа, штат Техас?

Тогда ему придется на коленях просить прощения у Карли.

Бак достал из ящика телефонную книгу. Найдя код Далласа, он потребовал номер публичной библиотеки. Его соединили со справочным столом. Доброжелательная женщина с чисто техасской манерой растягивать слова заставила его довольно долго ждать, пока она просмотрела адрес Карли в городе.

— Вы уверены, что адрес правильный? — спросила она, вернувшись на линию.

Бак прочитал адрес опять, уже зная, каким будет ее ответ.

— Прошу извинить, но я не могу найти запись о такой улице в городе. Вы уверены, что это в Далласе?

— Полагаю, что да. Послушайте, вы не могли бы посмотреть сведения за пару лет назад?

Эти поиски тоже были безуспешными. Женщина предложила проверить по телефонной книге, но Бак отказался. Для города размером с Даллас в телефонном справочнике будут страницы с Джонсонами, возможно, несколько К. Джонсон и, может быть, одна или две Карли. Но так как адрес был ложным, то не было смысла проверять дальше. Даллас был только частью ее истории.

Одна ложь обнаружена.

К тому времени, когда его рабочий день закончился, Бак обнаружил еще некоторые несоответствия в ее анкете. Ни школа, ни колледж не имели никаких сведений о ее пребывании в них. Не была найдена и леди-адвокат из Хьюстона, а в списке коллегии адвокатов нигде в Техасе не было практикующего поверенного с таким именем.

Завтра Бак начнет со звонка в администрацию службы социального обеспечения, а сегодня вечером он поговорит с Карли, которую не видел с субботнего вечера. Тогда, стоя рядом со своим автомобилем, он просил Карли остаться, и она дала на это согласие. Потом она ушла в гостиницу; Бак хотел бы проводить ее до номера, но она не пригласила его, поэтому и он не предложил. Вместо этого он стоял, погруженный в свои мысли, не замечая холода, и смотрел на Карли, пока она не скрылась внутри гостиницы. Потом зажегся свет в комнате номер три, и Бак увидел ее тень, появившуюся из полумрака и потом исчезнувшую. Тогда он забрался в свой автомобиль и поехал домой.

В воскресенье Бак старался держаться от нее как можно дальше. Он поехал в Миссоулу, намереваясь увидеть бабушку и навестить семью сестры. Но как только Бак выехал, он почувствовал, что не в настроении общаться с кем-либо. Его бабушка сразу поняла бы, что с ним что-то не в порядке. Ее здоровье было неважным, но ум оставался острым, и она не оставила бы его в покое до тех пор, пока бы он ей все не рассказал. Поэтому Бак сходил в кино, посмотрел фильм, сюжет которого тут же забыл, съел обед, вкус которого едва ощутил, и ездил на автомобиле до тех пор, пока изнеможение и усталость не заставили его вернуться домой.

Бак подошел к телефону, намереваясь позвонить Карли в гостиницу; потом медленно положил трубку, не сказав ни слова. Не было смысла звонить ей, если дойти туда занимало лишь пару минут, причем вместо того, чтобы просто услышать ее голос, он мог увидеть Карли.

Выходя из участка, Бак сказал диспетчеру, что его можно найти в гостинице или дома. Редко случалось, чтобы дежурным приходилось связываться с ним после работы, но такая возможность была. По заведенному порядку, Бака вызывали на все случаи смерти: было ли это дорожно-транспортное происшествие, несчастный случай, умышленное или непредумышленное убийство. Его присутствие всегда требовалось, если дело касалось их окружного сенатора, жившего в пятнадцати милях от Новера, а также при любых происшествиях, в которых был замешан кто-либо из его подчиненных. Иногда, когда Бак был с Лорой, он молился, чтобы его вызвали…

Когда Бак зашел в гостиницу, он обнаружил Карли удобно сидящей на скамье за столом с маленькой худой рыжеволосой девочкой на коленях. Бак знал, что ребенок принадлежит старшей дочери Хэзел и выглядел в точности, как его мать: бледная кожа, морковно-рыжие волосы и большие голубые глаза.

Бак не был удивлен, увидев здесь ребенка, — Хэзел часто сидела с внуками. Но он был поражен, обнаружив Карли, нянчившей девочку: Лора терпеть не могла детей, тем более детей в том возрасте, когда они имеют обыкновение пускать слюни и пачкать пеленки.

Когда подошел Бак, Карли улыбалась ребенку. Ее лицо было прямо-таки озарено счастливой улыбкой; она выглядела так, словно все ее проблемы были уже позади. Но у Бака было иное настроение: проблемы только начинались.

Она была прекрасна. Но эту красоту в какой-то степени портила ее натура. Красота Лоры всегда казалась какой-то стерильной, холодно-идеальной, ее улыбки — хорошо отрепетированными, ее сексуальная привлекательность — тонко рассчитанной. Для всех своих поклонников Лора была пустой, как прекрасно упакованная коробка, внутри которой был только воздух.

Лора никогда не была дружелюбной. Она никогда не была самой собой. Она никогда не была невинной.

И она никогда не была столь прекрасной.

— Хэлло, шериф, — приветствовала Карли Бака, подвигаясь на скамье, чтобы он мог присесть. Бак сел на противоположный конец.

— Как ты управляешься с этой вонючкой?

— Я сама вызвалась. Я люблю детей. Кроме того, если бы я осталась в своем номере еще на час, то сошла бы с ума. — Ребенок начал беспокоиться, и Карли подняла его к плечу, нежно похлопывая по спинке. — Как люди могут оставаться дома, ничего не делая целый день? Я даже не могла посмотреть телевизор. Мой телевизор в номере принимает только полтора канала.

Бак протянул руку, приглаживая волосы на голове девочки. Этот жест приближал его к Карли.

— Полтора канала?

— Один канал работает хорошо, а на другом я поймала изображение пятого и звук шестого канала. — Карли посмотрела на ребенка. Веки девочки сомкнулись, а губки приоткрылись, делая слабые посапывающие движения.

— Хэзел пошла принести ее бутылочку, — нежно сказала Карли, — но, похоже, что она собирается заснуть и без нее. Ну, шериф, как прошел день?

Бак отвернулся от нее и от ребенка. Карли уже знала это движение, знала, что он обнаружил нечто, что одному из них не понравится. Стараясь не обращать внимание на занывшее вдруг сердце, Карли сказала:

— Дай-ка я угадаю. ФБР обнаружило, что мои отпечатки пальцем принадлежат одному из самых опасных разыскиваемых преступников.

Этой фразой Карли заслужила хмурый взгляд Бака:

— ФБР еще даже не получило твоих отпечатков пальцев. Зато я получил твою анкету с работы из Сиэтла.

— Так быстро? — спросила она. — Что же, Джанис оплатила немедленную доставку?

Бак кивнул.

— Джанис всегда так исполнительна, что просто жуть берет. Некоторые из менеджеров компании не могут работать без своих секретарей, которые постоянно водят их за ручку, но Джанис может все, что могу я… — Карли почувствовала, что дрожит, и, не закончив фразу, глубоко вздохнула, потом спросила — Что же ты обнаружил в этом документе?

— Адреса в Далласе, который ты указала, не существует, школа и колледж никогда не слышали о тебе, а в коллегии адвокатов ничего не ведают об адвокате, который якобы давал тебе личную рекомендацию.

— Но компания, тем не менее, наняла меня, — Карли слабо и натянуто улыбнулась. — У меня, наверное, настоящий талант лгать.

— Лора была великим лжецом, — равнодушно сказал Бак. — Я не уверен, что ты могла бы солгать, даже чтобы спасти свою жизнь.

Итак, Бак снова вернулся к различиям между ними. После субботнего вечера Карли вспоминала о том, как Бак требовал от нее бросить притворство и обман и настаивал на том, чтобы называть ее настоящим именем. Вчера, в одиночестве в своей комнате, Карли пыталась сделать то, что он хотел: поставить себя на место Лоры, допустить, что она — это Лора, что это она в прошлом делала все эти ужасные вещи.

Я соблазнила Бака. Я была женщиной, которую он ненавидел. Я была той женщиной, которая оскорбляла его. Я была той женщиной, которая отравила его душу.

Но Карли не могла представить себя делающей то, что делала Лора. Она не верила, что была способна на это. Она не верила, что она могла таким образом использовать и оскорблять Бака.

Может быть, раньше она и была Лорой Фелпс, но, как Карли сказала в субботу вечером, она никогда не будет ею снова. Даже если он представит ей неопровержимые доказательства, она все равно останется Карли Джонсон.

Она не могла бы иначе.

— Ну, и что же дальше?

— Завтра я позвоню в службу социального обеспечения. Хочу узнать, когда и где выдано твое удостоверение. А как насчет твоего свидетельства о рождении?

— А что с ним?

— У тебя есть копия?

Карли кивнула.

— Оно из Техаса?

Карли кивнула, но менее уверенно. Если вся информация, полученная в Техасе по ее анкете, была фальшивой, то какова вероятность, что ее свидетельство о рождении подлинное, хотела бы она знать. И если оно было фальшивым, это означало, что ее личность, ее жизнь были фальшивыми тоже. Это означало, что она вся опутана ложью.

Это означало бы, что она была Лорой.

— Я бы хотел получить копию. Завтра я свяжусь со штатом и тогда посмотрим…

Карли прервала его:

— Я… У меня есть копия. Она в машине.

Бак удивленно посмотрел на нее.

— Ты держишь копию своего свидетельства о рождении в машине?

— Да, только в путешествиях. — Это была привычка, одна из тех, которые Карли даже не пыталась объяснить. Большинство людей не смогли бы понять, как это страшно: проснуться однажды утром и осознать, что твое прошлое потеряно. Найти пустоту в своих воспоминаниях так ужасно, как если бы ты никогда не существовала до этого дня. Смотреть в зеркало на свое собственное лицо, — и найти там лицо незнакомого человека. Люди не могли понять этот шок, страх и ужасное чувство потери и заброшенности. Они не могли бы понять ее безнадежности.

— Какой документ для идентификации более важен, нежели свидетельство о рождении? — начала Карли тихо, глядя на ребенка, а не на Бака. — Оно удостоверяет твое существование, существование твоих родителей, оно доказывает, что ты была на земле неделю назад, десять лет назад, тридцать лет назад. Оно доказывает, что ты кто-то, а не просто призрак, медицинское чудо или каприз природы.

Прежде, чем Бак успел ответить, из кухни возвратилась Хэзел.

— Извините, что это заняло так много времени. Привет, Бак. — Остановившись, чтобы вздохнуть, Хэзел посмотрела на свою внучку. — Я не буду ее будить даже из-за бутылочки. Давай, я возьму ее, Карли. Отнесу в детскую.

Карли встала и передала ребенка. На мгновение она ощутила тепло маленького тела там, где оно лежало, уютно свернувшись около нее, и запах детской присыпки, которая просыпалась на ее свитер. Вспомнив разговор, который прервала Хэзел, Карли достала из кармана ключи:

— Я сейчас найду копию свидетельства.

Бак последовал за ней наружу и вниз по ступенькам к машине. Карли проскользнула на место пассажира, и, открыв отделение для перчаток, начала разбирать лежавшие там бумаги. В тот момент, как она нашла свидетельство, Бак внезапно наклонился и вытянул из ящика золотую цепочку. Обернутая вокруг его пальцев так, что медальон, который на ней держался, оказался у него на ладони, цепочка смотрелась красиво, и золото, хотя оно потускнело и нуждалось в чистке, сверкало на фоне его смуглой кожи.

Карли пристально смотрела на украшение. Она хотела бы убедить себя в том, что неожиданный комок в ее горле и колючее чувство догадки, которое пронизало ее насквозь, были вызваны близостью Бака, но она понимала, что это не так. Она знала, что если посмотрит на него, то по его глазам поймет, что Бак узнал эту цепочку.

Карли поняла, что этот кулон или другой, похожий на него, принадлежал Лоре.

— Там, кажется, сломалась застежка, — сказала она наконец, ее голос звучал тихо и напряженно. — Поэтому я положила ее сюда и забыла.

Карли наконец взглянула на Бака и увидела, что была права. Бак узнал украшение. Казалось, он искал нужные слова, но когда нашел их, Карли его остановила.

— Нет, — прошептала она. Схватив его руку обеими руками, Карли положила пальцы на медальон, накрыв его, потом крепко сжала пальцы. — Это просто совпадение. Это подарок. Кто-то подарил его мне…

— Ты помнишь?

Бак начал что-то говорить, но Карли остановила умоляющим голосом:

— Я не хочу этого слышать. Что бы ты ни собирался сказать об этом, о ней, я не хочу этого знать. Пожалуйста, Бак…

Последнее, что убедило его внять ее просьбам, это нежное и кроткое: «Пожалуйста, Бак…» Первый раз она назвала его по имени, не употребляя слова «шериф».

Бак наклонился к окошку машины, его темные глаза выдавали волнение. Карли могла бы сказать, что он собирался спорить с нею, хотел рассказать об этом кулоне, сообщить ей то, что она не желала слышать. Но он ничего не сказал. Низким и слегка охрипшим голосом Бак произнес:

— Я положу его назад.

Но Карли не отпускала его руку.

— Нет, держи у себя.

Она никогда не интересовалась этим кулоном.

Медальон был тяжелым, абстрактной формы, и Карли на мгновение показалось, что у нее на шее висит камень; знание того, что он мог принадлежать Лоре, не делало его более привлекательным.

Бак освободил руку и положил украшение в карман. Потом, легко коснувшись руки Карли, поглаживая своими пальцами ее, он сказал:

— Выходи и давай пообедаем вместе.

Карли мгновение размышляла над его предложением, хотя знала, каким будет ее ответ. Да, она хотела бы пообедать с ним, она хотела бы составить ему компанию сегодня вечером. Она хотела бы сидеть в его комнате и разговаривать с ним, даже просто слушать его. Смотреть на него.

— Хорошо, я сейчас иду.

Разогнувшись, Бак вытянул Карли из машины.

— Ты можешь поехать со мной. Тогда тебе не нужно будет вести машину назад самой.

Карли закрыла дверцу, положила ключи в карман, потом передала Баку свидетельство о рождении. К ее облегчению, он не стал раскрывать его, чтобы тут же изучить, а просто положил во внутренний карман своего пиджака.

— Когда Лора исчезла, она много взяла с собой? — спросила Карли, когда они добрались до его машины. Карли встретила долгий взгляд Бака искоса и пожала плечами. — Ее одежда в шкафу в доме Морин выглядела очень дорогой и эффектной. У меня никогда не было ничего подобного. Я носила простую одежду на работу и джинсы, свитер, майки в другое время.

— По словам Морин, Лора взяла с собой пару чемоданов и все свои драгоценности…

— Включая… — Карли не закончила фразу и забралась в кабину. Ей не хотелось спрашивать, но она должна была знать. — Включая этот кулон?

Бак закрыл дверцу, обошел вокруг и сел за руль, прежде чем коротко ответил:

— Да.

— Но он на свете не один. Таких должно быть десятки, а может быть, даже сотни.

— Возможно.

Бак выглядел мрачным и разговаривал сухо. Карли знала, о чем он думает: что она хватается за соломинку. Что касается его, то кулон был еще одним доказательством того, что она была той, о которой он говорил. Что она не была Карли Джонсон. Что она была той женщиной, которая столь многому научила его в науке ненависти.

— Это не доказательство, — упрямо сказала Карли, глядя прямо перед собой, когда Бак вырулил на стоянку автомашин.

— Само по себе — нет. Но взятый в совокупности со всем…

Через несколько минут молчания Бак посмотрел на Карли:

— Когда ты собираешься прекратить упорствовать и признаешь очевидное?

Карли холодно улыбнулась:

— Может быть, никогда, шериф.

— Не делай так, черт возьми! — Его слова закончились сердитым шепотом, который заставил Карли вздрогнуть. — Ты зовешь меня по имени, когда хочешь чего-то, а потом снова называешь шерифом.

Другими словами, подумала Карли со стыдом, не используй меня. Не играй так. Так, как играла Лора.

— Извини, Бак.

Он повернул в проулок и, остановил машину перед домом, но с минуту не двигался.

— Скажи мне вот что, Карли. Ты помнила дом Лоры. Ты помнила об озере и о доме Морин. Почему же ты не помнила обо мне? Почему ты ничего не помнила обо мне?!

Карли внимательно посмотрела на него.

— Хороший вопрос. И единственный ответ, который у меня есть, не понравится тебе. — Она остановилась, но Бак жестом попросил ее продолжать. — Может быть, я не помню тебя потому, что никогда не знала о тебе.

Бак нетерпеливо ответил:

— Пожалуйста, не надо больше игр.

— Я не играю в игры, Бак. У меня действительно нет никакого другого ответа. Как я могла помнить места и вещи и не помнить тебя?

— Забудь, что я спросил. Я просто любопытен. Твоя способность вспоминать кажется мне немного странной.

— Да? Ну и прекрасно, — сказала Карли бесстрашно. — Пусть странной. — Она вышла из автомобиля, захлопнула дверцу, потом направилась к крыльцу, не дожидаясь Бака.

Она обижена, подумал Бак, провожая ее взглядом. Последние три года явно не были простыми для нее, а последние несколько дней совершенно лишили Карли душевного равновесия. Она была расстроена любопытством по отношению к ней, которое напоминало ей те времена в больнице, когда ее воспринимали и изучали в первую очередь как интересный медицинский курьез, удивительный феномен. Она разрывалась между желанием знать правду о своем прошлом и желанием оставаться приятной, милой, безопасной женщиной, которой она теперь стала. Карли была напугана мыслью снова потерять свою личность и приходила в ужас от того, что Бак предлагал ей взамен.

Карли была в ужасе от возможности оказаться Лорой.

И Бак не мог винить ее за это.

Карли стояла у крыльца, чертя по земле кончиками своих туфель, ожидая, что он присоединится к ней. Бак и сам не хотел ничего, кроме одного: увлечь ее домой, провести долгий мирный вечер без сомнений, без страха, без опровержений. Бак хотел видеть ее улыбку, слышать ее смех. Он хотел сделать так, чтобы ее взгляд не был потерянным, разочарованным, хотел стереть с лица Карли малейшие следы тревоги.

Боже, он хотел слишком многого.

Бак вышел из машины и медленно прошел к крыльцу. Карли не смотрела на него, когда он подошел, но почувствовала его приближение. Он остановился рядом с ней, достаточно близко, чтобы слышать ее дыхание, видеть печаль в глазах. Бак простоял рядом несколько минут, пока Карли не подняла голову и их взгляды не встретились. На ее лице не было хитрости и коварства Лоры, никакого обмана, никакого вероломства. Эта женщина не знала, что такое лгать, как создать новую жизнь для себя самой. Она не знала, как соблазнять, как брать, как отравлять и разрушать.

Бак все еще допускал, что она могла быть Лорой, но склонялся к мысли, что женщина не была ею. Ее наружность напоминала Лору, но внутри ее тела жила совершенно иная душа. Женщина, о которой стоило заботиться. Женщина, которую стоило желать.

Женщина, которую стоило любить?..

Бак не знал точно, сколько они стояли так, но достаточно долго, чтобы солнце закончило свой медленный ход на другой стороне долины. Достаточно долго, чтобы спустилась вечерняя прохлада, достаточно долго, чтобы найти немного мира и покоя, которые они оба искали.

Бак взял Карли за руку, сжав пальцы вокруг запястья, и, как только отворил дверь, увлек ее с крыльца внутрь дома. Он не отпускал ее, пока они не оказались в центре гостиной.

— Давай я переоденусь, потом растоплю камин и начнем готовить обед.

Карли кивнула, и ее пальцы ослабли.

Бак оставил ее стоять и прошел через коридор к своей спальне. Сейчас он не волновался, что она зайдет сюда без приглашения. Это было в стиле Лоры, но Карли не сделала бы этого.

Но она не была бы нежеланной гостьей, если бы и вошла.

Бак положил оружие на полку, потом опустошил свои карманы у туалетного столика. Медальон и цепочка легли на кучу мелочи, ключи от офиса и стопку бумаг. Касаясь пальцами медальона, он подумал, что не хотел бы видеть его в машине Карли, не хотел бы привлекать ее внимание к нему. Бак не хотел держать его у себя, как она настаивала. Он не хотел иметь в своем доме ничего от Лоры, а особенно этот медальон, который подарил Лоре другой ее мужчина. Она носила это украшение, чтобы напомнить ему, что он у нее не единственный.

Подняв его, Бак уже собрался выбросить вещицу в мусорную корзину, но вместо этого открыл ящик и опустил медальон с цепочкой туда. Карли не захотела его взять сейчас, но, может быть, позже захочет. Если вспомнит.

Что это означало бы для него — если она вспомнит? Будет ли она чувствовать сожаление и раскаяние от того, что делала раньше? Останется ли такой, как сейчас? Будет ли она очарована той особенной властью, которой обладала? Попытается ли снова использовать ее?

Бак не хотел об этом думать. Сняв свою форму, он надел черные брюки, майку с короткими рукавами, шерстяные носки. Потом он вернулся в гостиную. К Карли.

Она сидела на коленях перед камином, пытаясь разжечь огонь в маленькой кучке щепок. Карли выглядела такой серьезной, такой поглощенной своей задачей. Черт возьми, Лора никогда ничем не была всецело поглощена, кроме себя самой. Она была поистине влюблена в саму себя.

Карли — ее полная противоположность. Эту женщину совсем не заботило ее впечатление на других. Она приписывала весь интерес к себе только вопросу о ее личности. Она даже не понимала, что была чертовски красива, и люди засматривались на нее, даже если они не знали Лоры.

Казалось, Карли совсем не волнует и ее впечатление на него.

— Ты любишь пожары? — спросил, невольно улыбаясь, Бак.

— Я не знаю, смогу ли я это сделать. У меня в квартире нет камина. Что я делаю неправильно?

Бак оторвал страницу газеты со столика и, скомкав, бросил ее Карли.

— Положи это под щепки и зажги.

Карли сделала, как он сказал, и улыбнулась, когда бумажный комок задымился, и его охватило пламя.

— Ты последи за огнем, а я начну готовить обед.

— Я могу помочь, — предложила Карли.

— Ты умеешь готовить?

— Я делаю это всю… — она не закончила фразы, и ее улыбка исчезла, — все три года.

Карли хотела сказать «всю свою жизнь», но это было бы неверно. Бак знал это, а она подозревала.

— Все хорошо, я сам. У меня получается. Если ты хочешь посмотреть телевизор, иди туда. У меня берет больше, чем полтора канала. А там стерео, если ты предпочитаешь музыку.

Бак вышел в кухню. Через минуту Карли появилась на пороге с двумя кассетами.

— Что ты хочешь послушать? — спросила она, держа их так, чтобы он мог выбрать.

Иметь выбор — это было что-то новое. В те два года, проведенные вместе, игра шла только по ее правилам. Куда им пойти, что делать, какую музыку слушать — все диктовала Лора.

Ножом, который он держал в руках, Бак показал на кассету в ее левой руке, и она снова исчезла. Почти немедленно комнаты наполнила музыка, нежная и расслабляющая.

Расслабляющая. Рядом с Лорой Бак никогда не расслаблялся, он недостаточно доверял ей для этого. Он никогда не разговаривал с нею просто и естественно. Он никогда не мечтал увидеть ее, провести с нею время. Он никогда не чувствовал к ней желания такого рода, как сейчас: не дикое, не страстное, не яростное. Ему приходилось сдерживаться, чтобы не быть слишком нежным. Бак верил, что эта женщина способна на сильное, постоянное чувство. Страстное желание, наслаждение прекрасной женщины любовью.

Это было нормально.

Нормально.

Хотел бы он знать. Боже, помоги! Сможет ли он когда-нибудь снова иметь нормальные чувства к женщине?

Покончив с луком, который он резал, Бак смешал его с двумя отбивными, добавив две печеные картофелины, и поставил все это в печь. Установив таймер, он присоединился к Карли в гостиной.

Она задумчиво сидела перед камином, время от времени добавляя дрова в огонь. Бак опустился на ковер в нескольких футах от нее.

— Когда я бросил колледж, я знал только, как делаются сандвичи и как открыть банку. Моя мать никогда не учила меня, потому что думала, что я рано женюсь, и у меня будет жена, которая позаботится об этом. Мне тогда казалось, что я стану большой величиной в футболе и поселюсь в таком большом доме, что даже не буду знать, где кухня. Но когда я переехал сюда с бабушкой, то она решила обучить меня всему, чему только могла.

Показав рукой выше его головы, Карли спросила:

— Это футбольный трофей?

Баку незачем было оглядываться. Это была лишь одна из многих наград, которые он заработал, но единственная, которую Бак выставил напоказ.

— Мы были чемпионами штата три года подряд.

— Это, наверное, было трудно — вернуться сюда и начать все сначала?

— Я не возвращался домой полгода после того, как получил травму. Мне понадобилось довольно много времени, чтобы понять, что теперь все будет по-другому, что я не смогу играть в следующем сезоне, да и вообще играть. — Даже спустя столько лет его улыбка была горькой. — Я покинул Новер как местный герой с будущим, а вернулся на костылях, едва способный ходить, и проходил курс физиотерапии три раза в неделю…

— Я знаю, это не могло быть большим утешением, но твоя семья должна была радоваться, что ты опять дома.

— Моя мать была рада. А отец… — Бак покачал головой. — Отец и я всегда плохо ладили. Он хотел, чтобы я остался на ранчо и работал бы на нем, пока он не состарится. А потом оно бы перешло ко мне. Он считал, что футбол — это потеря времени. Даже когда я поступил в школу в Небраске, он не верил, что у меня есть талант играть в футбол. Когда я вернулся домой, отец был сердит и разочарован. Я не только потерпел фиаско с футболом, как он и ожидал, но и получил такую травму, что не мог работать на ранчо. Мы жили в одном доме последние пять лет его жизни, но едва разговаривали. Чем больше он слабел, чем меньше работы мог выполнить, тем больше он негодовал на меня.

— И у вас с ним ничего не склеилось до его смерти?

— Нет. — Это было занозой в его душе. Бак пытался наладить отношения. Он старался говорить с отцом, пытался объяснить ему, почему сделал такой выбор, почему не оправдал его надежд, не выполнил его волю. Но старик был уже слишком болен, слишком расстроен. Он знал, что ранчо, на котором он работал всю свою жизнь, место, которое его отец сберег, где поселился еще его дед, будет продано после его смерти. Он знал, что оно еще будет называться «ранчо Логана», потому что так называлось сто лет, но Логаны там уже жить не будут, и винил в этом Бака.

Умирая, он с последним вздохом проклял своего сына за это.

Карли коснулась его руки.

— Извини, мне не следовало спрашивать.

— Спрашивай все, что хочешь. Сейчас это единственный способ для тебя узнать.

Карли хотела отнять руку, но Бак сжал ее, крепко держа. Какое-то время он просто смотрел на ее руку, изучая тонкие вены, длинные пальцы без колец, короткие ненакрашенные ногти. Кожа на руке была мягкой, но не слишком: она училась наслаждаться физической работой или занималась спортом.

Протянув руку, Бак дотронулся до ее запястья. Оно было достаточно узким, так что он мог пальцами обхватить его, и на нем была маленькая шишка выше косточки. Доктор Томас говорил, что она сломала запястье во время аварии. Должно быть, шишка образовалась при срастании перелома. Повреждение было относительно небольшим в сравнении с тем, от которого она чуть не умерла.

Она почти умерла.

Три года назад его бы это не обеспокоило. Если бы полиция Сиэтла уведомила его о несчастном случае с Лорой, он не смог бы почувствовать даже малейшую симпатию к ней, только облегчение, что он свободен, что она больше никогда не будет унижать его. Но сейчас он чувствовал сострадание.

Как же она выглядела с забинтованным лицом, сломанным носом, рука и запястье в гипсе? Она должна была казаться такой беззащитной в больничной палате — без сознания, с многочисленными переломами и кровоподтеками, обставленная капельницами. Кома была для нее милостью Божией, защищающей ее от страха и боли. Очнувшись и узнав, что два месяца ее жизни потеряны и что она забыла даже простейшие, самые основные факты о себе, Карли по-настоящему запаниковала. Но по крайней мере она не испытала страшной боли ото всех этих сломанных костей, ушибов и контузий, не пережила страха смерти.

Рассеянно поглаживая ее запястье, Бак спросил:

— Какую машину ты вела во время аварии?

Карли наблюдала за каждым движением его большого пальца, удивляясь, как случайное прикосновение может вызвать такое сильное, такое приятное, трепетное и сладкое чувство. Ей потребовалось усилие, чтобы сконцентрироваться на его вопросе, не обращать внимания на взрыв чувств, которые он вызвал, и дать ответ:

— Я не знаю, какая-то маленькая. Я помню, один из агентов говорил мне, что такие машины, как моя, очень ненадежны при авариях. Еще я знаю, что она была красного цвета. Когда я купила себе другую, которая у меня сейчас, маленькая дочка моей соседки была разочарована, потому что она не была красной, как прежняя.

В это мгновение его большой палец замер. Знает ли она, что машина Лоры, на которой она уехала из Новера три года назад, была маленькой и красной?

— Если это важно, ты можешь спросить Джанис. Когда я начала у них работать, то перевела свою страховку к ним.

— Все в порядке. Я могу узнать это из сообщений полиции.

— У тебя есть копия?

— Я позвоню завтра и попрошу одну. Мне придется пойти к Джерри Девону и узнать, не смогу ли я от него отправить факс.

Бак снова поглаживал ее руку таким успокаивающим движением, от которого ей хотелось закрыть глаза, свернуться калачиком и довольно мурлыкать. Но Карли держала глаза открытыми и соблюдала дистанцию.

— Кто такой Джерри Девон?

— Это адвокат в Новере. Он работает не каждый день, приезжает сюда раз в неделю из Миссоулы.

— Неужели в полиции нет факса?

— Дорогая, я с трудом могу выделить деньги на зарплату и газ. При необходимости мы пользуемся факсом Девона, а компьютерные проверки проводит шериф соседнего округа. Мы — маленький округ с маленьким бюджетом.

«Дорогая». Эта простая ласка, которая, в сущности, ничего не значила, наполнила душу Карли теплом. Она могла бы держать пари, что Бак никогда не называл Лору «дорогой».

Прозвенел кухонный таймер, и Бак поднялся на ноги, увлекая ее за собой.

— Настало время, когда ты можешь помочь, — сказал он, и она послушно последовала за ним в кухню. В то время, когда Бак доставал их обед из духовки, Карли расставляла тарелки, приборы и готовила напитки. Потом, вместо того, чтобы устроиться за маленьким кухонным столом или за обеденным столом в другой комнате, они перенесли все на кофейный столик и ели прямо перед камином.

Это был самый приятный обед, который Карли довелось испытать.

— Так какова же жизнь Карли Джонсон в Сиэтле? — спросил Бак, когда они закончили с обедом.

— Тоска, — Карли откинулась на подушки, опершись головой на руку. Это было удобное положение: мягкие подушки за спиной, Бак и потрескивающий огонь перед ней. — Ты был со мной, когда Морин спрашивала меня об этом? Ты слышал мои ответы?

— Не все. Ты не ответила на последний, потому что вошла Трина.

Потирая лоб, Карли попыталась вспомнить, какой вопрос Бак имеет в виду. Они разговаривали о ее работе, ее друзьях, о ее хобби и о мужчинах.

«Ты встречаешься с кем-нибудь? — Об этом спросила, кажется, старая женщина. — У тебя есть мужчина?» — Но, прежде чем Карли успела ответить ей, вмешалась дочь Морин, и все перевернулось, став напряженными угрожающим.

— У меня есть несколько знакомых: сосед, парень, с которым я вместе работаю. Но со свиданиями трудно. Я даже не могу вспомнить, целовал ли кто-нибудь меня, жила ли я с кем-то, занималась ли любовью. Я чувствую себя бесконечно наивной. Это все равно, как стать снова шестнадцатилетней… В моих встречах были мужчины, а не мальчики, и они ожидали большего…

Это как будто снова стать девственницей, сказал ей один из них. Он был тем человеком, который предложил ей заняться любовью. Они не успели еще поцеловаться, а он хотел сразу перейти к сексу.

— Поэтому ты поставила крест на мужчинах.

Карли засмеялась.

— Нет, не совсем. Я думаю, что любая женщина по-настоящему никогда не теряет надежды найти однажды того человека, с которым ей бы хотелось провести жизнь. Я думаю, что когда-нибудь я выйду замуж, ведь я хотела бы иметь детей.

На миг глаза Бака потемнели, и он отвернулся от нее к огню. Карли вспомнила свой последний разговор с Триной: «Когда ты настаивала, чтобы он женился на тебе, он просто холодно отвернулся от тебя. Он наконец увидел, для чего был нужен тебе, и послал тебя к черту». Это и привело их к разрыву и исчезновению Лоры? Может, она покинула Новер, чтобы наказать его за отказ жениться на ней?

— То, что сказала Трина, наверное, правда, — почти прошептала Карли, поставив на стол тарелки. — Лора хотела, чтобы ты женился на ней, не так ли?

Бак взглянул на нее хмурым взглядом и ничего не сказал.

— Ты сказал ей «нет», она спорила и потом сбежала.

Бак все еще смотрел на нее, ничего не подтверждая, ничего не отрицая.

— Почему она хотела выйти замуж?

— Потому что я не хотел. Потому что это помогло бы ей удержать меня. Потому что если бы я женился на ней, я не смог бы иметь дело с другими женщинами. Я не мог бы иметь семьи. Я не мог бы быть счастлив.

— Поэтому ты сказал ей «нет»?

Его глаза потемнели, четче обозначились и черты его лица.

— Я сказал ей, что убил бы ее.

— И она уехала, чтобы наказать тебя.

Бак кивнул, и Карли грустно покачала головой.

— Я не могу думать о ней, как о себе, — сказала Карли. — Я не могла бы сделать то, что она делала.

Карли не могла представить себе: преследовать его так, как преследовала Лора. Она совершенно не могла представить себе: бросить его так, как бросила Лора.

Карли невесело улыбнулась. Она не могла оставить его? Но если бы он просил ее остаться, если бы он хотел ее.

— Ну и не надо, — решительно сказал Бак, забирая у нее тарелки, чтобы поставить их на стол. — Не думай о себе, как о ней. Все, что случилось в прошлом, было сделано Лорой, а теперь она ушла. Ты — Карли.

Так просто? Нет, это не для нее. Карли не могла не обращать внимания на все плохое, что она слышала о Лоре, не могла освободить себя от ответственности за ее проступки только потому, что не помнила их.

Она подозревала, что это не было просто и для Бака. У него скопилось много злости и горечи, которые он держит в себе, притворяясь, что Карли совершенно другой человек. Разве это единственный способ, каким он мог мириться с нею?

А вдруг однажды, когда она вспомнит, все изменится? Если он знает, что она виновата во всем, что делала Лора, будет ли он по-прежнему притворяться? Будет ли проводить с нею время? Будет ли улыбаться, смеяться и разговаривать с ней? Будет ли он держать ее за руку и так нежно ее ласкать?

Будет ли она ему желанной?

Или он будет ненавидеть ее?

И если он возненавидит ее, то она определенно возненавидит саму себя за то, что была Лорой. Так стоит ли это ее воспоминаний?