Глава 39

Она проснулась, когда кто-то смочил ее губы водой. Кестрел мгновенно ожила, умоляя дать ей еще. Жидкость потекла в ее рот мучительно маленькими порциями. Кестрел пила и думала о вещах, чья красота была груба и холодна.

Дождевые капли на серебряных чашах. Лилии в снегу. Серые глаза.

Она вспомнила, что сделала что-то. Что-то жестокое. Непростительное.

Кестрел заставила себя приподняться на локтях. Она лежала в большой постели. Видела она все еще плохо, но заметила, что мягкая материя, укутывающая ее тело, была мехом невероятно редкого животного, а мужчина, который держал чашку с водой, был одет в мантию личного лекаря валорианского императора.

— Храбрая девочка, — сказал он. Его улыбка была доброй.

Кестрел увидела ее и поняла, что смогла. Она добралась до столицы, ее узнали и ей поверили.

«Нет, — пыталась сказать она. — Я не хотела». Но ее губы отказывались шевелиться.

— Ты прошла через тяжкое испытание, — сказал лекарь. — Тебе надо отдохнуть.

На языке Кестрел остался странный привкус, легкая горечь, вкус которой превратился в цепенящее ощущение, пощипывающее в горле.

Наркотик.

Кестрел завладело бесчувствие, а затем пришел и сон.

* * *

Ей снилась Инэй.

Погруженная в сон, Кестрел знала, что это не по-настоящему, что мертвых не вернуть. Но ей так хотелось украдкой подойти к Инэй, снова стать маленькой девочкой и не поднимать взгляд, не выискивать на лице старушки упрек, которого там не могло не быть.

Кестрел гадала, как на нее будет смотреть призрак Арина.

Он будет являться ей во снах. Показывать образы того, как был убит в сражении. Линии его лица превратятся в издевательство над теми чертами, что она знала. Глаза наполнятся ненавистью.

Так смотрят на предателей.

— Ты пришла проклясть меня, — сказала Кестрел Инэй. — В этом нет нужды. Я сама себя проклинаю.

— Хитрюга, — ответила Инэй, как говорила, когда Кестрел вела себя непослушно. Кестрел хотела возразить, что это совсем другое, нежели спрятанная в тренировочной зале Ракса нотная тетрадь, которую она доставала читать, когда оставалась одна и должна была сама тренироваться. Это совсем другое, нежели грубое слово. Нежели разыгранная шутка.

Кестрел купила жизнь, и любила ее, и продала ее.

Инэй произнесла:

— Расскажу-ка я сказку, чтобы тебе стало лучше.

— Я не больна.

— Нет, больна.

— Мне не нужны сказки. Я должна проснуться.

— И что дальше?

Кестрел не знала.

Инэй начала:

— Однажды на свете жила портниха, которая умела ткать материю из чувств. Она шила платья из восторга: легкого, блестящего и гладкого. Кроила честолюбие и пыл, спокойствие и изобретательность. И, вот, она в такой мере овладела своим ремеслом, что на нее обратил внимание один из богов. Он решил воспользоваться ее услугами.

— Что это был за бог?

— Тсс, — произнесла Инэй. Как бывает во сне, Кестрел обнаружила себя в своей детской постели, которая была украшена резными зверями. Инэй сидела подле нее, элегантно расправив плечи. Эту осанку Кестрел всегда пыталась перенять. Няня продолжила свою сказку: — Бог пришел к портнихе и сказал: «Я хочу рубашку из умиротворения».

«Богам не нужны подобные вещи», — ответила портниха. Бог посмотрел на нее в упор.

Девушка узнала в его взгляде угрозу.

Она повиновалась его требованию, и, когда бог надел рубашку, та подошла ему безукоризненно. Цвета преобразили его, и лицо больше не казалось таким бледным. Портниха смотрела на бога и думала о том, что произнести не смела.

Бог щедро отплатил ей золотом, хотя портниха не просила денег. Он был доволен.

Однако этим все не закончилось. Бог вернулся и потребовал, чтобы портниха сшила ему плащ из привязанности. Не успела девушка ответить, как он ушел. Они оба знали, что она повинуется.

Портниха заканчивала подол плаща, когда в ее лавку вошла старушка и стала рассматривать те вещи, которые не могла себе позволить. Она протянула руку над прилавком, за которым работала портниха. Сморщенные пальцы замерли над плащом из привязанности. В потускневших глазах появились искорки такой тоски, что портниха отдала старушке плащ и ничего не попросила взамен. Она могла сшить еще один и быстро.

Но бог оказался еще более быстрым. Он вернулся в деревню раньше, чем обещал. Кого же он увидел, если не спящую у огня старушку, завернувшуюся в плащ, который был ей слишком велик? Что он почувствовал, если не хватку предательства, резкий и глубокий укол ревности, которого ему следовало постыдиться?

Тихо, как обычно, он снова появился в лавке портнихи, подобно ночному холоду. «Отдавай мой плащ», — потребовал он.

Портниха сжимала в руках иголку. Этим она едва ли могла защититься от бога. «Он не готов», — сказала она.

«Лгунья».

Это слово придавило Кестрел своим весом, и она спросила:

— В этой сказке я — портниха или бог?

Инэй продолжила, будто не слышала ее:

— Он мог бы уничтожить портниху на месте, но придумал другую тропу мести. Лучший способ причинить ей горе. Он знал, что у портнихи есть племянник — маленький мальчик, кроме которого у девушки больше никого не осталось. Из заработанных денег портниха оплачивала его воспитание, и сейчас мальчик крепко спал в близлежащем городе под бдительным взглядом няни, которую бог мог отвлечь, перехитрить, усыпить.

Что он и сделал. Он покинул лавку портнихи и явился к спящему мальчику. В нем не было жалости к маленьким округлым ручкам и ножкам, к румяным щекам, к пятну растрепанных волос, выделявшихся в темноте. Бог уже похищал детей раньше.

Кестрел произнесла:

— Это бог смерти.

— Когда бог откинул одеяло, его палец задел ночную сорочку мальчика. Он замер. Никогда за свои бессмертные годы он не касался чего-то столь прекрасного.

Сорочка была сшита из материи любви. Бог ощутил мягкость бархата, легкость шелка, упругость ткани, которая не износится. Однако кое-что не имело здесь места — маленькое влажное пятнышко размером с ноготок.

Слеза бога.

Она высохла. Материя снова разгладилась. Бог ушел.

Портниха тем временем встревожилась. Она уже несколько дней не слышала ничего от своего лучшего и худшего посетителя. Казалось невозможным, чтобы ей удалось так легко избежать его кары. Никто не бросал вызов богам, а в особенности этому богу. В сознании портнихи зародилась трещина мысли. Подозрение. Оно превратилось в землетрясение и раскололо ее, ибо внезапно она увидела, как ранее бог, самый верный способ, который мог ввергнуть ее в отчаяние.

Она поспешила в город и пришла к дому няни. Ее рука дрожала, поднесенная к двери, потому что девушка боялась найти за ней смерть.

Дверь распахнулась. В руки портнихи бросился мальчик, упрекая ее за то, что она так давно не навещала его, спрашивая, почему ей приходилось так усердно работать. Портниха обхватила его руками и обнимала до тех пор, пока ему не надоело. Когда девушка провела пальцами по его лицу, уверенная, что под его кожей скрывалась смерть, которая через час, через минуту или через миг вырвется на свободу, она заметила на лбу мальчика метку.

Метку божественной защиты. Милости бога. Это был бесценный дар.

Портниха вернулась в свою лавку и стала ждать. Сейчас ее руки не были заняты. Они казались спокойными и чужими. Они тоже ждали, но бог не пришел. Тогда портниха сделала кое-что страшное. Она прошептала его имя.

Он молча явился к ней в собственном облачении, но не в том, что она шила для него. Его одежда была отличного покроя и точного размера, однако портниха не могла понять, как раньше не замечала изношенности его одеяний. Ткань была протерта до такой степени, что напоминала тонкие облака.

«Я хочу выразить свою признательность», — сказала портниха.

«Я ее не заслуживаю», — ответил бог.

«Тем не менее, я хочу поблагодарить тебя».

Бог не ответил. Руки портнихи не шевельнулись.

Бог сказал: «Тогда сотки мне материю себя».

Портниха вложила свои руки в его. Она поцеловала бога, и тот унес ее.

Сказка бушевала внутри Кестрел яростным ветром, который колол ее глаза и заставил слезы побежать по щекам.

— О, что же это, — произнесла Инэй. — Я думала, что сказка приободрит тебя.

— Приободрит? Портниха умерла.

— Это мрачное понимание. Давай вместо этого скажем, что она сделала выбор. Бог позволил ей выбирать, и она воспользовалась этим. Ты, Кестрел, еще нет.

— Я сделала свой выбор. Разве ты не знаешь? К настоящему времени император уже отправил почтового ястреба к моему отцу. Война уже началась. Теперь слишком поздно.

— Ты уверена?

* * *

Кестрел проснулась. Ее тело ослабело от голода и было измучено снами, но она встала, потому что у нее была цель. Кестрел оделась. К ней пришли рабы, чьи лица отображали карту империи — северной тундры, южных островов, геранского полуострова. Кестрел не стала обращать внимание на их число, которое показывало, насколько император уважает ее. Она проигнорировала высоту потолка своей комнаты, которая была столь велика, что определить цвет краски оказалось невозможно. Кестрел готовилась встретиться с императором.

Ее отвели в залу для приемов и оставили наедине с человеком, который правил половиной мира.

Он был более худым, чем изображавшие его статуи, с серебристыми волосами, постриженными на военный манер. Он улыбнулся. Улыбка императора — это золото и алмазы, это крепость, это меч, который держат рукоятью вперед. Такую улыбку он предложил ей.

— Вы пришли потребовать своей награды, леди Кестрел? Атака на Геран началась два дня назад, пока Вы спали.

— Я здесь для того, чтобы просить Вас прекратить атаку.

— Прекратить…? — Морщины его лица углубились. — С чего бы мне это делать?

— Ваше императорское величество, Вы когда-нибудь слышали о проклятье победителя?

Загрузка...