28

Схватившись за цепь, Джеймс начал на ней подтягиваться и остановился только тогда, когда заболели мышцы и по лбу покатился пот.

– Ты только зря изнуряешь себя, парень, – проворчал из своего угла Джон Сетон.

– Хочу вернуть былую силу, – ответил Линдсей и продолжил упражнения: повис на цепи, поднимая и опуская ноги. – Из-за раны да скудной еды я совсем ослаб.

– Поначалу я тоже старался не потерять силу, – с горечью заметил сэр Джон. – А теперь думаю только о том, как бы не протянуть ноги. Тюремная кормежка – пара ложек овсянки да чашка разбавленного эля в день – любого здоровяка превратит в ходячие мощи.

– Ничего, зато там у них, – Джеймс показал глазами на потолок, – ужины подают без перебоев.

Комната над их камерой была солдатской столовой, и во вовремя ужинов через щели в полу вниз сыпались крошки хлеба и вареный ячмень, помогавшие узникам хоть немного приглушить сосущее чувство голода. Быстро ползая по полу на четвереньках, товарищи по несчастью собирали сыпавшееся с потолка добро наперегонки с мышами, которые так и норовили унести из-под носа лучшие кусочки.

– Так-то оно так, – вздохнул сэр Джон, тоже с надеждой посмотрев наверх, – но нам, как всегда, достанутся только хлеб да ячмень, а я очень соскучился по мясу.

– Может быть, какой-нибудь солдат бросит в щель куриную косточку, – подбодрил его Джеймс. Закончив упражнения, он сел на солому, вытер пот со лба и полизал ладонь, чтобы сохранить потерянную телом соль.

– Твой глаз выглядит намного лучше, – заметил Сетон, наблюдая за ним, – опухоль заметно спала, синяки побледнели. А видишь ты им как?

Линдсей зажмурил здоровый глаз и оглядел камеру.

– Лучше, – сказал он.

– Посмотри сюда, видишь старого дурня?

Джеймс посмотрел и покачал головой:

– Нет, не вижу.

– Не притворяйся, все ты прекрасно видишь, – усмехнулся Сетон. – Я должен перед тобой извиниться за то, что плохо о тебе думал.

– А как иначе думать о человеке, который любит вашу дочь, но потерял ее, – вздохнул Линдсей.

– Нет, ты ее не потерял, – убежденно проговорил сэр Джон. – Она тебя крепко любит, я сразу это понял, когда увидел вас вместе. А вот я ее действительно потерял. – Он потер лоб заскорузлой рукой. – Я много думал о том, что она сказала, и понял, что Исабель права: я был к ней несправедлив. Поэтому-то она и восстала против меня, моя Исабель… Я привык считать ее нежной, робкой девочкой. Она так изменилась!

– Исабель – робкая? Нет, что угодно, только не это, – ответил Джеймс, пряча улыбку. – Нежная – да, как легкий бриз, как лесной ручеек, и такой она останется до конца своих дней. Но за ее внешней мягкостью кроется удивительная стойкость.

– Да, моя девочка оказалась намного сильнее, чем я думал.

– Она очень сильная, – кивнул Джеймс. – Вот и мне не к лицу быть слабым: я собираюсь выйти отсюда и освободить Исабель.

– Как же я в тебе ошибался, считая предателем и трусом! – покаянно проговорил сэр Джон. – За четыре-пять дней, что ты здесь, я ни разу не видел, чтобы ты вел себя недостойно: не скулишь от жалости к себе, не пытаешься спасти свою шкуру, заискивая перед тюремщиками; ты ведешь себя мужественно, как настоящий воин и человек чести. И еще я вижу в тебе великую любовь к моей дочери. – Он посмотрел на Линдсея ясными голубыми глазами и спросил, понизив голос: – У тебя уже есть план побега?

– У нас несколько возможностей, – тоже понизив голос, ответил Джеймс. – Во-первых, Маргарет может попытаться выкрасть ключ и выпустить нас; во-вторых, если Ральф Лесли подойдет ко мне еще раз, – Джеймс демонстративно натянул обеими руками цепь, – я наброшусь на него и пригрожу сломать шею, если он не прикажет дать нам оружие и выпустить из замка. Конечно, не бог весть что за план, но все же лучше, чем ничего. У нас будет хотя бы шанс.

– Что ты, какой шанс, – махнул рукой сэр Джон. – В Уайлдшоу больше двух сотен солдат.

– Однако по крайней мере один из них нам сочувствует, – возразил Линдсей. – Может быть, найдется еще несколько, тогда мы сможем вернуть себе свободу. – Заметив сомнение во взгляде Сетона, он вздохнул: – Все равно больше нам надеяться не на что, сэр Джон.

Старик кивнул.

Джеймс снова взялся за цепь и начал подтягиваться. Он чувствовал, что с каждым движением к его мышцам возвращается сила.


Умирая от желания принять ванну, Исабель повернулась и снова в который раз пересекла комнату, считая шаги; на одиннадцатом шаге, уткнувшись в кровать, она повернулась, чтобы идти обратно, но остановилась: у нее ужасно зачесалась спина. Пытаясь унять зуд, она принялась двигать плечами, связанными за спиной руками, мотать головой с распущенными волосами.

О, как нужна была ей сейчас горячая ванна, свежее платье, хорошая еда и возможность поспать! Но больше всего на свете ей хотелось вновь ощутить любящие объятия Джейми. Они укрыли бы ее от всех невзгод, и она смогла бы наконец отдохнуть…

Испуганно проглотив подступивший к горлу комок – соль высохших слез разъедала глаза, и они ужасно чесались под повязкой, – Исабель двинулась в путь.

Очередные одиннадцать шагов – и ее нога уперлась в основание насеста. Гэвин встрепенулся, заклекотал, и девушка тихонько запела строчку из ектеньи. Чудесная, хорошо знакомая мелодия успокоила их обоих.

Повернувшись, Исабель снова двинулась навстречу темноте. Из окна доносились голоса жаворонков, тянуло свежестью, похоже, наступило утро, значит, вот-вот войдет ее мучитель.

Едва не падая от усталости, она тем не менее хотела встретить его на ногах: если Ральф, войдя, как всегда, без предупреждения, застанет ее спящей, он тут же заставит ее встать, не грубо, нет, но с неумолимой настойчивостью безумца, глубоко пугавшей Исабель.

Задавшись целью во что бы то ни стало сломить сопротивление пленницы, он и впрямь обращался с ней, как со строптивой ловчей птицей: лишил сна – Исабель удалось поспать только час-другой, – почти не кормил и держал в темноте.

И еще он все время ласкал ее, как птицу, и нашептывал на ушко, убеждая покориться его воле и желаниям, позволить заботиться о ней. Но его неуклюжие потуги казались Исабель жалкой пародией на истинные терпение и доброту, которыми Джейми покорил и птицу, и ее.

По совету своего практичного отца Ральф разрешил Маргарет два-три раза в день ненадолго заходить к узнице: мыть ей руки и лицо, помогать с отправлением естественных надобностей. При этом молодой женщине было строго-настрого запрещено разговаривать, и Ральф стоял под дверью, следя, чтобы она не нарушила его инструкций. В такие минуты Исабель почти физически ощущала его злобу, просачивавшуюся в комнату через крепкие дубовые доски.

Приходы Маргарет стали для пленницы единственной отрадой. Добрая женщина всячески выражала Исабель свое сочувствие: еле слышным шепотом подбадривала, обнимала. Правда, при этом Маргарет хлюпала носом, отчего у изнуренной, доведенной до отчаяния Исабель, как она ни крепилась, тоже перехватывало горло и начинали чесаться глаза.

Короткий сон подействовал на Исабель живительно: у нее прояснилось в голове, и она, превозмогая острое чувство голода и терзавший сердце страх, принялась размышлять.

Ральф требует от нее пророчеств. Если согласиться, то он на радостях выполнит любую ее просьбу, в пределах разумного, конечно, о чем он постоянно шептал Исабель, шаря жадными руками по ее телу. На большее он пока не решался, но заверил, жарко дыша ей в лицо, что после свадьбы обязательно наверстает упущенное.

Нет, об этом сейчас лучше не думать…

Загремела щеколда, послышался скрип отворяемой двери и тяжелые шаги – Ральф! Девушка повернулась и пошла к окну.

– Исабель, – господи, как она теперь ненавидела его голос, когда-то казавшийся приятным! – Иди, поешь. Я знаю, ты очень проголодалась.

Покачав головой, она пошла дальше, пока не уперлась в насест.

– Вот уж не думал, что ты окажешься настолько упрямой. – Ральф приблизился, и его рука коснулась ее головы. Исабель досадливо охнула и отодвинулась. – Хватит изображать из себя дикарку, у меня больше нет времени терпеть твои капризы. Через день-другой мы должны отправиться к королю.

Она опустила голову и молча ждала, что будет дальше. На насесте беспокойно завозился Гэвин.

– Если не сдашься, я выпущу сокола, – продолжал Ральф.

Исабель сглотнула горькую слюну и промолчала. Раздался скрип кожаных ремешков, шорох крыльев и звук разрываемого когтями мяса: видимо, Ральф покормил Гэвина.

– За птицей настанет очередь твоего любовника. Он тоже получит свободу… от нашего бренного мира.

– Вы… хотите его убить? – спросила она пересохшими губами, чувствуя, что пол уходит из-под ног.

– И убью, не сомневайся, как и твоего отца, если ты будешь продолжать упрямиться. Мое терпение иссякло, Исабель. Я не шучу и не собираюсь с тобой торговаться, потому что король не будет шутить и торговаться со мной: за свои денежки он хочет получить стоящий товар.

Она глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, и прошла мимо Ральфа, отсчитывая очередные одиннадцать шагов. Ей нужно было подумать. Ральф, без сомнения, убьет Джеймса. Эта мысль разрывала ей сердце. Отца он тоже убьет, ведь такие чувства, как благодарность и признательность, ему незнакомы. Маргарет, которой вроде бы удалось завоевать благосклонность Ральфа, тоже рано или поздно падет жертвой порочной натуры своего любовника. И последний удар – сокол, ставший дорогим для Исабель существом, будет потерян навсегда. Продолжая сопротивление, она лишится всех, кто ей дорог.

А вот согласившись на требование своего мучителя, она могла бы обеспечить их безопасность. По сравнению с этой бесконечно важной целью вопрос о ее собственном будущем казался таким ничтожным… Если она выполнит требование Ральфа, он наверняка проявит великодушие по отношению к ее любимым. К тому же она – ценный товар, и он не сделает ей ничего дурного, напротив, у нее будет все, что она только пожелает. Кроме любви и свободы…

Без любви ее жизнь, наверное, лишится красок. Но если Джейми умрет, она, Исабель, просто-напросто зачахнет. Так что выбирать не из чего, отказать Ральфу нельзя.

Да, решено, она пожертвует своим счастьем и душевным покоем ради тех, кого любит. Но сказать об этом надо сейчас, сию же секунду, иначе решимость может ей изменить…

Исабель повернулась к своему мучителю, чувствуя, как внутри ширится черный провал, поглощающий мечты и надежды. И только одно светлое пятнышко, яркое, как огонек свечи, не давало мраку окончательно затопить ее душу: мысль о спасении Джейми, отца и Маргарет.

– Чего вы от меня хотите? – тихо спросила Исабель. Разумеется, она и так отлично знала, чего хочет Ральф, но вопрос означал признание поражения. Ее охватило безразличие и какое-то странное оцепенение.

– Предсказаний, – выпалил обрадованный Ральф. – И свадьбы, сегодня же. И чтобы ты поехала к королю.

– Вы должны сделать мне свадебный подарок, – сказала она, поднимая голову. Ральф молчал, но она знала, что он не сводит с нее глаз: она буквально кожей чувствовала, как по ней скользит его наглый, раздевающий взгляд. – Освободите моего отца, Джеймса и Маргарет. Если поклянетесь отпустить их живыми и здоровыми, я выйду за вас замуж.

– Согласен, – неожиданно легко ответил он. – Я отпущу их, как только нас обвенчают.

Заскрипели половицы: он шагнул к ней.

Исабель отвернулась к окну, подставляя лицо и руки легкому утреннему бризу.

– И оставьте мне моего сокола, – попросила она.

– Ладно уж, если тебе так хочется, – проворчал Ральф. – Пойду скажу отцу, что пора готовиться к свадьбе. – Помедлив, он добавил: – Обещаю, ты не пожалеешь о своем решении. Весь английский двор будет у твоих ног!

– Я люблю другого человека, – не поворачиваясь, холодно проговорила Исабель, – и выхожу за вас только потому, что хочу спасти жизнь ему, своему отцу и Маргарет. Дайте торжественную клятву, что выполните условия нашего соглашения.

Он молча стоял у двери.

– Поклянитесь, – повторила Исабель. – Тем, что вам дороже всего на свете.

– Они выйдут на свободу. Клянусь сладостной мукой своей любви к тебе, – сказал он и вышел.


Поблескивавшие в тусклом свете жаровни волосы Исабель казались ночным облачком, бог весть как залетевшим в комнату. Причесывавшая ее Маргарет, не скрываясь, рыдала в голос, прорицательница же хранила спокойствие; холодная, отстраненная, она не сводила глаз с сокола. Сытый и без колпачка, он отчужденно нахохлился на своем шестке, такой же узник, как и его хозяйка.

Ни освобождение от повязки, ни долгожданная ванна, ни последовавшая за ней изысканная трапеза не принесли Исабель никакой радости, как, впрочем, и ее великолепный свадебный наряд – платье и накидка темно-синей фламандской парчи, расшитые серебром и стеклянными бусинками, а также шелковая сорочка и фата из тончайшей кисеи. Ральф лично принес эти изумительные вещи невесте, присовокупив, что заказал их специально для нее много месяцев назад.

Окинув обновки равнодушным взглядом, – казалось, принеси Ральф рубище, Исабель надела бы и его, – она, механически поворачиваясь и поднимая руки, позволила Маргарет облачить себя в свадебный наряд и тихо проговорила, глядя в заплаканное лицо наперсницы:

– Мне искренне жаль, дорогая, что так вышло. Я знаю, ты любишь сэра Ральфа…

– Уже нет, – пробормотала Маргарет сквозь слезы. – Я плачу не о нем, а о тебе… – И добавила, понизив голос: – Что я скажу Джейми, если Ральф и впрямь нас отпустит?

– Скажи, что я желаю мира его душе, – прошептала Исабель и отвела взгляд, чувствуя, что безразличие охватывает ее все сильнее. – Только это, больше мне сказать ему нечего.

Маргарет кивнула. Красиво уложив прекрасные волосы подруги, она накрыла ее голову вуалью, а сверху надела венчальный веночек, искусно сплетенный из скатанного шелка.

Постучав, в комнату вошли Ральф и священник. При виде Исабель жених, нарядившийся в изысканный костюм и накидку тонкой черной шерсти, отороченную мехом, оторопел и, пожирая девушку взглядом, поклонился.

– Пора? – удивилась Маргарет.

– Нет, но уже скоро, – ответил священник. – Пойди скажи стражникам, чтобы они отвели наших гостей к часовне.

– Гостей? – вздрогнув, как от пощечины, спросила Исабель. – Не нужно гостей!

– Разве ты не хочешь, чтобы твой отец и… разбойник Линдсей видели нашу свадьбу? – недобро улыбнулся Ральф.

– Нет! – решительно заявила Исабель.

– И тем не менее они будут у часовни, – отрезал священник. – Живей, Маргарет, делай, что велено.

Неуверенно взглянув на Исабель, молодая женщина поспешила вон.

Пастор Хью деловито вынул пергаментный свиток, чернильницу, перо и уселся на сундук.

– Мы с Ральфом хотим, чтобы ты прямо сейчас, здесь, заглянула в будущее, – сказал он. – Для нас очень важно знать, что ты рассказала о грядущих событиях разбойнику, Исабель.

– Пожалуйста, дорогая. Докажи нам, что готова сдержать свое обещание, – Ральф протянул ей чашу с водой. – Смотри сюда.

Но Исабель даже не взглянула в его сторону. Она опустила голову, сделала глубокий вдох и стала вспоминать… Мало-помалу у нее в ушах зазвучал чудесный голос Джейми, напевавший строчку из ектеньи, потом к нему присоединилось журчанье воды, перед глазами засверкали струи, низвергавшиеся в подземный бассейн, и она увидела обитель счастья, вход в которую, как она думала, был заказан для нее навсегда…

Исабель охватило ощущение блаженного покоя. Она поняла, что мысленно сможет возвращаться туда снова и снова, потому что любовь обрела пристанище в ее душе и навсегда останется с ней, что бы ни случилось. Взор девушки окутался пеленой, сквозь которую стали смутно проступать первые образы, и ее сердце зашлось от радости: высшие силы, словно желая ее утешить, открывали ей тайны грядущего…

Она увидела ожесточенно рубившихся мечами и топорами воинов в сверкающих, забрызганных кровью доспехах, затем – высокого седовласого короля на смертном одре; бегущего через вересковую пустошь знатного шотландского вельможу, присоединившегося к мятежникам, отступника и короля, и наконец все заслонило знамя с геральдическим шотландским львом, победоносно реявшее над полем битвы на берегу широкого ручья.

Слова сами просились на язык, и Исабель заговорила.

Загрузка...