Глава 10

В доме у Розы было как раз обеденное время для первой смены. Повариха приготовила сегодня цыплят и суп с клецками. Запах от этих яств разносился по всему дому, и Адди почувствовала, что у нее текут слюнки. Накинув халат, взяв на руки кошку, она вышла из комнаты.

— Идем со мной, не пожалеешь, — твердила она своему новому Рулеру (только женского пола). — Идем, киска, сейчас ты получишь вкусную мясную подливку.

Мало хорошего можно было сказать о жизни в этом «доме», но еду никак нельзя было отнести к ее дурным сторонам. Ели по-королевски, и большей частью все самое свежее. У них имелась даже своя корова, занимавшая стойло на городском скотном дворе (а значит, и свое масло — для поддержания сил, которые были им весьма необходимы), было молоко, сметана; они не испытывали недостатка и в запасах сахара, картофеля, а их тяга к сладкому — пирогам и печенью — всегда полностью удовлетворялась. Таким образом, эти добровольные затворницы не чувствовали себя ущербными в отношении еды. Повариха Глорианна была славной женщиной и не ограничивала их ни в чем.

В дверях кухни Адди столкнулась с Эмбер, одной из «француженок».

На лице Адди появилось презрительное выражение.

— Ты что тут делаешь? Тебе не полагается есть вместе с нами!

Она поторопилась пройти первой, стараясь не прикасаться к этой женщине, оберегая даже кошку от соприкосновения с нею.

— Не разевай слишком широко свой ротик, детка Ив, — ответила та. — Я пришла сюда пополнить запасы масла.

— Делай это в свое обеденное время!

— Разве тут твоя собственная кухня?

— Была бы моя, твоего духа здесь бы не было!..

Эта словесная перепалка имела, если так можно выразиться, социальную подоплеку: «француженки», которые занимались оральным сексом, принимали пищу после тех кто совершал половой акт «нормальным» способом. Эти последние глубоко презирали приверженок «французского» метода. Враждебность между двумя группами в лучшем случае выражалась в словесных баталиях, в худшем — доходила порою до драк и убийства.

В публичном доме, где Адди работала до этого, «нормальная» девушка по имени Лорел подложила измельченное стекло в спринцовку, которой пользовалась «француженка» Кловер…

И все же у Адди были здесь друзья — хорошие друзья: Джуил, Хезер, Лорейн. Они уже сидели за столом, когда она вошла на кухню с кошкой в руках. И Флосси была там. Но Флосси почти ни с кем не разговаривала — молча ела, не нагибаясь при этом к тарелке, потом громко рыгала и удалялась из комнаты.

— Я бы на твоем месте получше присматривала за кошкой, — заметила Хезер. — Эмбер очень тебе завидует, я вижу это.

— Да, один раз она посмела прикоснуться к моей кошке, эта паршивая шлюха, у которой на месте рта то, что у нормальной женщины между ног.

Все, кроме Флосси, грохнули от смеха и затем дружно взялись за ложки. На полу возле стола кошка Аделаиды поедала куриный суп и сметанный соус — с не меньшим аппетитом, чем делали это четыре разжиревшие женщины, не остановившиеся на этом, но ублажившие себя еще толстым куском шоколадного торта с ореховой начинкой и взбитым кремом. И подкладывала им все новые и новые куски, уговаривая скушать побольше, добрая Глорианна, огромного роста толстуха, у кого не было любимчиков и кого одинаково любили все. Для некоторых из этих женщин она была и матерью, которой кое-кто из них совсем не знал, и бабушкой, которую они уже смутно могли вспомнить, и главным образом той, кто дарует наибольшее благо, скрашивающее их невеселую жизнь, — пищу. Так обильно они питались каждый день — правда, только за обедом. В часы ужина, перед тем как начинали появляться клиенты, они ели совсем мало.

— Девушки, ну я просто горжусь вами! — заявила в очередной раз Глорианна, появляясь у стола, чтобы снова наполнить чашки кофе.

Флосси поднялась со своего места, рыгнула и, не говоря ни слова, вышла за дверь.

— Кто-нибудь видел хоть раз, как она улыбается? — спросила Лорейн у оставшихся.

— Никогда, — откликнулась Джуил.

— Раза два, когда гладила кошку, я боялась, что она вот-вот улыбнется, — засмеялась Адди. — Но этого так и не случилось.

Лорейн наклонилась, взяла кошку на руки, прислонилась к ней щекой.

— Как бы я хотела, чтобы у меня был кот, — сказала она.

— А я бы хотела, чтобы у меня был мужчина. Это произнесла Джуил.

— Сколько тебе их нужно? — спросила Адди. — В шесть часов они валом повалят через двери. Не удержишь.

Это была их обычная шутка, произносившаяся со многими вариациями. Над ней они смеялись уже не меньше сотни раз. Безотказно посмеялись и в сто первый.

Почесывая кошку, Лорейн проговорила задумчиво:

— И все-таки будет такой день… Войдет сюда какой-нибудь рудокоп с оттопыренными карманами и…

— У всех у них оттопыривается, — перебила ее Джуил. — Только не карман.

Все, кроме Лорейн, рассмеялись.

— …и он скажет мне, — продолжала она, — «Лорейн, дорогая, давай купим ферму где-нибудь в Миссури и станем там выращивать коров, и детишек, и курочек… И слушать, как печально воркуют голуби, когда мы вечером сидим на крылечке…» И все такое…

Женщины притихли. Стало слышно, как мурлычет кошка.

— Значит, хочешь ферму в Миссури? — спросила потом Джуил. — Что до меня, я бы рванула в большой город. В Денвер, к примеру. А мой муж был бы там банкиром или, может, ювелиром. Мы жили бы в большущем доме с таким входом и с такой крышей, как у волшебных замков на картинках… А сзади дома была бы громадная конюшня, и каждое воскресенье мы выезжали бы на прогулку в экипаже, какой бывает, я слышала, у этих… у богатых фермеров.

— А дети у тебя были бы?

— Ну… один или, может, два.

— А ты, Хезер? Где бы ты хотела жить?

— Я бы жила там, откуда виден океан, и у нас с мужем были бы верховые лошади, и мы скакали бы вдоль берега в час прибоя. А вокруг дома у нас было бы много цветов… А когда я устану и у меня заболит спина, он бы делал мне массаж… просто так, ничего не требуя взамен.

Все задумались при этих словах… Как это так — чтобы мужчина ничего не требовал взамен… И бывают ли вообще такие, кто сможет или захочет вытащить их из этой жизни в другую, где есть свои дома, дети, семьи… Все это были сплошные фантазии, и они знали это, но жили ими изо дня в день…

— А ты, Ив?

Адди подняла голову. В ее взгляде было что-то хрупкое, как в ломком леденце.

— Вы… с вашими мужиками, — сказала она. — Больше ни о чем думать не можете, только зря тратите время. Никто сюда за вами не явится и не уведет отсюда. А если вдруг такое случится, то скоро пожалеете об этом. Ни один мужчина не стоит того, чтобы думать о нем. Вот я вам что скажу…

Сколько бы остальные ни предавались мечтам о будущих мужьях, Адди оставалась непоколебимой в своем мрачном, безысходном взгляде на будущее.

Их разговору помешала Роза, ворвавшаяся на кухню в грязном красном капоте.

— Время отправляться наверх, девочки! Дайте место другим.

Начались обычные препирательства:

— Мы еще не допили кофе… Пускай они подождут… Вы суровая женщина, Роза…

Тем не менее они освободили кухню, забрав с собой кружки с кофе и кошку.

Остаток времени до ужина Адди провела в хозяйственных заботах: погладила нижнее белье, заштопала прохудившиеся места в платьях и корсетах, приготовила новую порцию краски для волос и, наконец, сделала несколько слабых рисунков углем на бумаге, пытаясь изобразить кошку в разных позах.

В пять часов вечера она зажгла масляную лампу, несколько минут решала перед зеркалом, как сегодня причесаться — на восточный или на французский манер — затем нагрела щипцы для завивки волос и устроила себе высокую прическу в стиле «помпадур», украсив ее плюмажем из перьев. Потом густо напудрила грудь, подкрасила веки и затянула себя в корсет, оставлявший грудь обнаженной почти до сосков. Под корсетом у нее было хлопчатобумажное белье, сверху — черное одеяние, похожее на халат с яркими маками, разбросанными по темному полю. На ногах — алые атласные туфли. Девушки с верхнего этажа, которые носили такие туфли, считались особыми мастерицами своего дела, знающими множество разных штучек.

Кухонные разговоры о мужьях, как всегда, сделали свое: повергли в еще большее уныние. Когда она взглянула в зеркало, то увидела, что рот у нее крепко сжат, глаза тусклы и безжизненны.

Пора было спуститься вниз и подкрепиться еще одним куском шоколадного торта с кофе.

Она стоя закусывала, когда на кухню вошла Лорейн, зачерпнула в ковшик воды, взяла овсяную лепешку.

Потом, как всегда с шумом, появилась Роза, втиснувшаяся в ярко-голубое платье из лоснящейся от долгой носки саржи.

Она с порога обратилась к Ив.

— Тебя спрашивает там какой-то парень. Выйди к нему.

— Черт! Кто такой?

— Никогда его раньше не видела.

— Сейчас доем и выйду.

— Не заставляй клиентов ждать. Слышишь?

Адди с треском поставила тарелку на стол, пошла к выходу. Роза схватила ее за руку.

— И не жалей для него времени, поняла? Не запускай сразу свой счетчик. Судя по одежде, этот тип стоит не меньше доллара в минуту. Советую для начала заглянуть в его кошелек. Проверь как следует.

— Хорошо, мадам, — ответила Адди.

В их деле не было определенного тарифа. Для давно знакомых, тех, кто заходил буквально на несколько минут, которые отщелкивал таймер, существовал особый счет, но если появлялся кто-то новый, девушке вменялось в обязанность хорошенько прощупать, насколько он состоятелен, используя для этого все средства обольщения, на какие она способна. Если у клиента не оказывалось денег, в уплату могли идти золотые часы или что-нибудь еще стоящее. Однажды с Адди — вот смеху было! — один клиент расплатился мешком фасоли.

Но этот, по словам Розы, был определенно с большими деньгами.

Сначала Адди увидела его со спины. Он стоял в полутемном зале и читал вывешенные там «меню живых блюд», пока она разглядывала его сквозь перила лестницы.

Хотя никто в доме Розы не произносил ее настоящего имени, бывали минуты, особенно после появления в городе Сары, когда Адди забывала, что у нее теперь другое имя — не то, которое было тогда, в родительском доме, где она играла с белым пушистым котом, кормила его возле кресла и была всегда окружена друзьями. Последнее время ей стало опять ближе ее прежнее имя — так не случалось уже давно.

Однако сейчас, когда она направлялась к человеку, стоящему к ней спиной в гостиной, она снова была Ив. Только Ив.

Она ослабила пояс халата.

Слегка опустила веки.

Приоткрыла губы.

Приблизилась к нему, качая бедрами.

Произнесла хрипловатым голосом:

— Привет, милашка. Хотел увидеть маленькую Иви?

Он обернулся. Медленно снял шляпу.

— Здравствуй, Адди, — сказал он негромко. Улыбка застыла у нее на губах. Сердце дрогнуло, кровь отхлынула от щек.

Последний раз она видела его, когда ему было девятнадцать. За пять лет он превратился во взрослого мужчину с густыми бакенбардами, располневшим лицом и такой же шеей. Он стал выше ростом, а шикарное пальто с капюшоном делало его шире в плечах и придавало вид вполне обеспеченного человека. У него были лайковые перчатки и дорогая бобровая шапка.

— Роберт? — прошептала она.

Он хорошо сумел скрыть свое смятение… Она стала неузнаваема — мясистая, полуодетая, с ломкими крашеными волосами и густой краской на веках… Тогда, в пятнадцать лет, это была застенчивая девочка, старавшаяся скрыть девичьи груди под платьями с широкой полукруглой кокеткой, украшенной оборками. Теперь у нее были груди величиной с мускусную дыню, обнаженные до сосков, а кожа — пористая и вялая, как тесто.

Он печально улыбнулся.

— Да, это я.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она, торопливо застегивая одной рукой халат.

Он проследил за ее движениями, затем опустил глаза, уставившись на шляпу, которую держал в руке.

— Сара написала мне, когда нашла тебя. Я просил об этом.

Он не поднимал глаз, пока она не привела в порядок свой туалет. Лицо ее пылало.

— Тебе не следовало сюда приезжать!

— Наверное, ты права. Сара тоже так считала. Но я не мог… был не в состоянии жить, пока не знал, что с тобой и как ты…

— Забудь обо мне!

— Я бы хотел, — прошептал он с беспощадной откровенностью. — Ты сама понимаешь, что я хотел бы…

— Я никто… Больше чем никто, — вяло повторяла она.

— Не надо так говорить.

— Почему? Это правда.

— Нет, — произнес он вдруг. Они смотрели друг на друга — молча, в замешательстве.

— Это правда, — повторила она.

— Ты была средоточием всех моих мыслей и надежд, — сказал он. — Такая милая, неиспорченная, требующая заботы…

— Я давно уже не такая! — резко бросила она. — Может, теперь ты выкатишься отсюда?

— Нет, Адди. Это не я выкачусь отсюда, а ты. Ты!..

— Вы что, сговорились? Сначала Сара появилась тут, чтобы совать нос в мою жизнь, теперь — ты! Мне не требуется ваша опека! Да, я проститутка, и чертовски умелая в своем деле! И зарабатываю за неделю куда больше, чем моя сестрица со своей паршивой газеткой в год! Я жру, как королева, и потом валяюсь на спине. И мне платят только за это. Много ты знаешь людей, у которых такая шикарная и легкая жизнь, как моя?

Он ответил не сразу.

— Как грубо, Адди, — сказал он после паузы. — Ты пытаешься повернуться худшей стороной, чтобы запугать меня?

Она посмотрела на него невидящим взглядом, как если бы он был просто сучком в стене, что позади него.

— У меня сейчас клиенты, которые платят. Извини, я ухожу. — Она повернулась в сторону лестницы.

— Ты не отделаешься от меня так легко, — проговорил он ей вдогонку. — Я приду еще.

Не оборачиваясь, она поднималась по лестнице, раскачивая бедрами, стараясь высоко держать голову.

— Слышишь, Адди? — крикнул он. — Я снова приду…

У себя в комнате она плотно затворила за собой дверь, прислонилась к ней спиной, оперлась ладонями. У нее болела грудь. Жгло глаза. Она прикрыла их и еще больше вжалась в дверь, словно кто-то осыпал ее бранью и грозил, а она искала защиты.

«Он приехал, чтобы отыскать меня!.. Чтобы вырвать отсюда…»

Не было во всей Вселенной проститутки, которая не мечтала бы о том, о чем говорили они сегодня на кухне: что появится некий мужчина, кто избавит их от этого ремесла. И не важно, какими грубыми словами они толковали об этом, как высказывали при любом случае свое презрение к этим представителям человеческого рода, — все они жаждали, чтобы их спас один из них, чтобы своей любовью превратил их в достойных женщин. Адди не была исключением.


«О, Роберт, я не хотела, чтобы ты меня увидел такой, здесь, в этом месте, где я потеряла душу… Но ведь я должна была — разве ты не понимаешь? — выжить в этих условиях. А теперь ты появился и вызвал во мне чувство вины, и смятение, и ожидание… И надежду, которую такие женщины, как я, не заслушивают…»


Она снова и снова вспоминала, как заметила его там, внизу, еще спускаясь по лестнице. Он стоял и читал их «меню» — предложения услуг, которые каждый мужчина может здесь получить. Подумал ли он, что и она делает все то, что там перечислено? То, чем занимаются эти «француженки»?.. Но, несмотря ни на что, он снял перед ней шляпу. Да, он снял шляпу!..

Все еще прижимаясь к двери, она открыла глаза, увидела темные балки потолка. Как давно это было — чтобы мужчина снимал перед нею шляпу? И сколько уже лет, если кто-то из них и делал это, то лишь затем, чтобы швырнуть шляпу на кровать, а самому улечься вслед за ней… Она снова вспоминала, как был смущен Роберт, увидев ее чуть прикрытую грудь. Как покраснели его щеки, как он отвел глаза, в которых была боль — за ее вид за нарочито грубый язык…


«Не возвращайся, Роберт. Пожалуйста… Я была недостойна тебя тогда, а сейчас тем более… Тебе станет только еще больнее, если ты все узнаешь…»


Снизу послышалась музыка. Музыкальная машина заиграла «Клементину». Адди слышала этот мотив столько раз, что от него уже вяли уши. Оторвавшись от двери, она кинулась к зеркалу, стерла размазавшуюся по лицу краску, налила воды из кувшина в таз, сполоснула лицо. Потом снова зачернила верхние и нижние веки, покрасила губы, приклеила черную бархатную мушку над левой грудью; спрыснула шею, грудь и бедра одеколоном из цветков апельсина; еще раз взглянула на себя в зеркало и прошла из своей комнаты в соседнюю — «рабочую».

Там она зажгла лампу, бросила чистый кусок фланели на кроватное покрывало, завела часы, стоящие рядом на столике, поставила их позади таймера для варки яиц, посмотрела, достаточно ли масла в плошке рядом с лампой, подвинула так, чтобы можно было достать ее с кровати, наполнила водой из бака, стоящего в коридоре, кувшин и таз, плеснула немного воды в ночной горшок возле двери, опустила кувшин и таз на доску умывальника и расправила корсет, сбившийся немного над округлым животом.

Оглядев еще раз комнату, она обнаружила, что за ней сюда пришла ее кошка. Адди взяла ее на руки и сказала с нежностью, какой не проявляла ни к одному живому существу:

— Пойдем отсюда. Тебе не нужно здесь быть. — Отнесла кошку в свою спальню, положила на кровать, расправила ей хвост, поцеловала в мордочку и оставила там, где та никак не могла быть свидетельницей постыдной стороны жизни своей хозяйки.

Внизу уже ждали мужчины. Один из них, по имени Джонни Синглтон, вскочил и кинулся к ней, когда она еще спускалась с лестницы.

— Привет, мальчик Джонни! Ты снова тут?

— А как же, Иви… Повидаться с моей милашкой.

С профессиональной легкостью она внушала ему, что он ей очень нравится, она просто без ума от него и предпочитает всем другим мужчинам. Она умело поддразнивала его, разжигала, вызывала смех грубыми шутками; соблазнительным шепотом она поинтересовалась, принял ли он серную ванну, и после этого повела наверх, где включила таймер, разыграла сцену обольщения и полной отдачи в его власть, помогая ему почувствовать себя особенно сильным и мужественным, получила семь долларов золотым песком; когда все было окончено, поцеловала его на прощание, закрыла за ним дверь, поторопилась обмыться над горшком, вымыла руки, опорожнила посуду в коридоре, заменила фланелевую подстилку на кровати на чистую и спустилась вниз, но не в зал, а туда, где кухня.

Там она высыпала золото в ящик возле двери, проставила буквы «х» и два раза «I» на листе бумаги («х» означал пять долларов, «I» — один доллар), написала там же свое имя, после чего прошла в гостиную, где закурила сигару и стала ожидать следующего клиента.

К четырем утра она приняла двадцать два человека — обычная норма. В плошке возле кровати почти не осталось масла, в плетеной корзине у стены лежало двадцать две испачканные фланелевые подкладки. В ящике возле кухни было двести тридцать шесть долларов…

Но Аделаида не имела ко всему этому никакого отношения. Это все совершала Ив — она лежала под всеми этими мужчинами в мрачной комнатушке, где постель никогда не перестилалась. Она хихикала, грубо шутила и называла их ласкательными именами. Она заставляла их издавать сдавленные горловые звуки, слышные через тонкие стены; удовлетворяла их нужды, в то же время представляя себя сидящей за семейным столом, где их четверо, включая детей, и она нарезает ломтики персика; а потом, в саду, одетая в белое платье, собирает прекрасные цветы; а после, вслед за резвой шотландской овчаркой, бежит навстречу идущему по дорожке от калитки человеку, очень похожему на Роберта; а еще — скачет по краю моря на коне… Какие только фантазии не приходили ей в голову — все для того, чтобы забыть, где и с кем она сейчас находится… Но в дневное время, когда подруги мечтали вслух, она гнала от себя все фантазии…

После того как все двадцать два побывали уже внутри ее тела, после того как она в последний раз промыла себя раствором золы и жидкого мыла, чтобы убить мужское семя, и искупалась, чтобы смыть запах чужой кожи и чужих выделений, она проскользнула к себе в комнату и бросилась на кровать, где нежилось теплое мурлыкающее существо, которое ничего от нее не требовало — не обвиняло ее, не поносило, не задавало никаких вопросов. «Киса… теплая ласковая киса… Рулер… не оставляй меня…»

На следующий день Адди проснулась около полудня. В голове была сумятица… Что-то она должна сделать сегодня… обязательно… Она пыталась вспомнить что, но не могла ухватить мысль — все было смутно, словно виделось сквозь тюлевую занавеску.

Она шире открыла глаза, потянулась всем телом… Да, конечно, — Сара… Нужно непременно увидеть ее сегодня.

В тот же день, после двух, у Сары в редакции находился посетитель. Джош был отправлен с поручением, Патрик занимался обычным делом возле пресса. И в это время открылась дверь и вошла Адди.

Сара улыбнулась ей и сказала:

— Я освобожусь через минуту. Присядь, пожалуйста.

Адди осталась стоять у входа. На ней была голубого цвета шляпа с полями и вуалью, которая спускалась до подбородка и завязывалась сзади, прикрывая все лицо.

Посетитель купил экземпляр газеты, Сара пожелала ему всего хорошего, проводила до двери. Судя по выражению его лица, когда он проходил мимо Адди, мужчина узнал ее — Сара это заметила, — но он не подал вида, хотя безмерно удивился: в такое время дня и в таком месте! Адди тоже ничем не выдала, что знает этого человека, но стояла, вся напряженная, окаменевшая.

Когда за посетителем закрылась дверь, Сара еще раз улыбнулась сестре.

— Как я рада, что ты пришла!

— Подожди радоваться! — огрызнулась Адди. — В первый и последний раз я переступила твой порог!

Сара отшатнулась, улыбка исчезла с ее лица.

— Адди! В чем дело?

— Это ты посылала за Робертом?

— Нет.

— Не лги мне. Он был у меня и говорил, что ты ему писала.

В другой стороне комнаты Патрик стоял к ним, слава Богу, спиной, продолжая возиться с прессом. Лишь привычные металлические звуки нарушали тишину. Сестры молча глядели друг на друга.

— Да, я послала ему письмо, — призналась Сара, — потому что он просил об этом. Но, клянусь тебе, я не советовала ему приезжать.

— Но он приехал! И все из-за того, что ты вмешалась.

— Адди, он хотел, чтобы я написала ему о тебе. Он очень беспокоился, как ты…

— Все почему-то беспокоятся обо мне — ты, он!.. Любопытных больше, чем на ярмарке! Я не цирковое чудо и не хочу, чтобы на меня приходили глазеть, когда кому захочется! Поэтому оставьте меня в покое! Не знаю, зачем ты вообще ходила ко мне, что вынюхивала… Мне не нужен он и не нужна ты! Тебе не изменить мое положение, если именно это ты задумала, а потому брось свои попытки!.. Я уже говорила ему и повторю тебе: у меня легкая жизнь, и я не пошевелю пальцем, чтобы хоть как-то переменить ее… Оставьте меня в покое — ты слышишь? — оставьте в покое!

Адди резко повернулась и выбежала из помещения, хлопнув изо всех сил дверью.

Сара осталась там, где стояла, в ужасе от того, что услышала; ей было невыносимо больно, лицо горело, рот подергивался. Слезы готовы были вот-вот хлынуть из глаз.

Патрик прекратил работу и молча смотрел на нее с вытянутым лицом.

Она подошла к вешалке позади конторки. На Патрика она не глядела: если бы сделала это, обоим было бы неловко. С опущенными вниз глазами она стала одеваться — надела пальто, коричневую шляпу.

— Надеюсь, вы справитесь здесь без меня, Патрик? — спросила она тихо.

— Конечно, — так же тихо ответил он. — Идите, куда вам надо.

Она ушла. Отступила. Спряталась. Укрылась в своей комнате в доме миссис Раундтри, где могла сидеть у окна и плакать сколько душе угодно… Молча, неподвижно. Руки бессильно лежали на коленях, слезы падали сквозь пальцы прямо на полосатую юбку, оставляя на ней влажные следы.


«Адди, Адди! Ну почему? Ведь я только хотела быть тебе другом. Мне тоже нужен друг, разве ты не видишь? Мы связаны узами, которые нельзя разорвать, как бы ты ни пыталась. У нас общие мать, отец, воспоминания… На всей земле только мы с тобой родные по крови. Разве это ничего не значит?.. Ответь, Адди…''


Как страшно — это одиночество отверженных! Когда отталкивают тебя, твою любовь… Такого Сара еще никогда не испытывала. Так, наверное, чувствуют себя круглые сироты или старики, пережившие своих детей.

Она сидела возле окна, опустошенная, без движения, и ей казалось, что слезы, льющиеся беспрерывно из глаз, отнимают у нее последние силы.

Со вздохом она поднялась, подошла к кровати и вытянулась на ней, надеясь забыться в сне.

Когда Сара проснулась, за окном уже почти стемнело. Раздался стук в дверь.

— Да, — ответила она. — Кто там?

— Это миссис Раундтри. Вы в порядке?

Сара с трудом приподнялась на постели.

— Спасибо, да.

— Ужин уже десять минут как на столе. Вы спуститесь вниз?

Сара сделала над собой усилие, чтобы прийти в себя, отдать себе отчет, где находится… Какой сегодня день? Который час? Почему она лежит одетая?

Она сдвинулась на край кровати и крикнула:

— Сейчас приду!

К ней возвратилось чувство реальности. Опять появилась тяжесть на сердце, неуверенность во всем теле. Пульс, казалось, стучал с такой силой, что сотрясалась кровать. Ужасным было ощущение перехода от глубокого крепкого сна к жестокой действительности.

Но она была уже в ней, в полутемной комнате, по которой ходила сейчас, прикладывая пальцы к набрякшим векам, поправляя волосы, расчесывая их с боков, одергивая юбку и рукава блузки. И потом вышла из комнаты и спустилась вниз, где горел яркий свет. Когда она входила в столовую, все до одного, кто сидел за столом, повернулись к ней.

— Вы здоровы? — спросил мистер Муллинс. Она была сейчас главным и единственным объектом всеобщей заботы и внимания.

— Спасибо, все в порядке. Ешьте, пожалуйста. — Она села напротив Ноа Кемпбелла и увидела, как его руки замерли над тарелкой, когда он различил ее припухшие глаза и помятую блузку. Молча он взял со стола и протянул ей блюдо с жареной рыбой.

— Спасибо. — Она старалась не смотреть ему в лицо. Беседа за столом возобновилась. Ноа Кемпбелл не принимал в ней никакого участия и, продолжая тайком наблюдать за Сарой, видел, как та еле двигает вилкой, оставляя большую часть еды на тарелке,

— Что ж вы почти ничего не ели, — упрекнула ее миссис Раундтри, убирая со стола посуду. — Поклевали, как воробушек.

— Извините. Все очень вкусно, правда, но сегодня у меня совсем нет аппетита.

— Хотите ежевичное пюре на закуску?

— Нет, спасибо. Извините, я пойду к себе. Нужно написать кое-что.

Сара встала и вышла из комнаты.

Кемпбелл проводил ее долгим взглядом, чувствуя себя виноватым, что его вчерашняя вспышка у нее в редакции повлекла за собой такие последствия. Недолго поколебавшись, он тоже поднялся, резко отодвинув стул.

— Благодарю, миссис Раундтри. Все, как всегда, прекрасно.

Он шагал по лестнице через ступеньку и догнал Сару, когда та уже закрывала дверь своей комнаты.

— Мисс Меррит, — окликнул он ее, — могу я поговорить с вами?

Она приоткрыла дверь и остановилась в ожидании. Комната позади нее утопала во тьме, горела только одна тусклая лампа в коридоре, за две двери от них.

— Да, шериф?

Он стоял перед ней с непокрытой головой, без пояса и револьвера, шерифская звезда на кожаном жилете тускло блестела.

— Я собираюсь снова пройти по городу, — сообщил он. — Могу прислать вам доктора Терли, если нужно.

— Мистер Кемпбелл, — ответила она, — я не уверена, что заслуживаю такой заботы с вашей стороны. Вы решили стать моим личным ангелом-хранителем?

— Вчера я немного погорячился, когда говорил с вами. Сожалею об этом.

— Да, вы погорячились, — согласилась она.

— Вот я и пытаюсь извиниться!

Она посмотрела ему прямо в глаза, увидела в них искреннее сожаление.

— Извинения принимаются…

Они продолжали стоять лицом к лицу, чувствуя, что обоюдная недоброжелательность исчезает из их взглядов и душ, и, как всегда в подобных случаях, испытывая неловкость… Враги… друзья… враждебность… симпатия…

Все смешалось. Они не могли найти верного отношения друг к другу.

— Так как насчет дока Терли? — спросил он. Она робко коснулась своих опухших глаз.

— Похоже, я нуждаюсь в нем?

— Ну… что-то у вас определенно не так.

— Я много плакала, — призналась она. — Это у меня бывает не часто, уверяю вас.

Опять он взглянул ей прямо в глаза.

— Из-за вашей сестры?

Сара кивнула.

— В городе ходят слухи, что она выходила из дома Розы и была у вас в редакции? Это так?

— Да, верно. Из-за Роберта Бейсинджера. Вы уже, наверное, знаете, кто он такой?

— Нет, не знаю.

— Мы вместе росли в Сент-Луисе. Он был первым поклонником Аделаиды, когда ей только исполнилось шестнадцать.

— Аделаиды?

— Да, конечно. Когда я уезжала сюда, он просил написать ему, как я ее нашла и что она делает. Я выполнила просьбу, не предполагая, что он может приехать. Когда я увидела его вчера, то страшно удивилась. Не меньше, наверное, чем Адди.

— Могу представить.

— Не знаю, что произошло между ними, когда он пришел в дом к Розе, но потом сестра прибежала ко мне в редакцию и обвиняла в том, что я специально наслала на нее Роберта.

— А вы этого не делали?

— Нет же, говорю вам. Я не предполагала, что он приедет. Он сделал это без всякого предупреждения.

— А к Розе заявился тоже как черт из коробочки?

— Да.

Ноа скрестил руки на груди, прислонился к дверному косяку.

— И что же он от нее хочет?

— Не знаю, но она так зла на меня… Не понимаю, отчего…

— Так спросите у нее.

— Думаете, я не делала этого? Она не хочет ничего слушать… Хотя в последнее время мне стало казаться, что отношения у нас налаживаются. Я не приставала к ней, но и не давала забывать о том, что нахожусь рядом, думаю о ней и что она может рассчитывать на мою поддержку… Мы начали разговаривать, даже немного вспомнили детство… Теперь просто не знаю, что мне делать.

Опять они смотрели друг на друга без всякого недоверия и недоброжелательства.

Потом Ноа произнес с легким вздохом:

— Ох, эти братья и сестры… — Он хмыкнул. — Нас воспитывают в любви друг к другу, но порою все получается не так… или не совсем так. — Мимо них прошли по коридору Том Тафт и Эндрю Муллинс, и Ноа посторонился, чтобы пропустить их.

— Адди и я всегда были очень разные, — заметила Сара.

— То же у нас с Арденом.

— Мы с вами старшие и, предполагается, должны показывать хороший пример. Но даже если мы это делаем, не всегда такому примеру следуют.

— Да, не всегда. Но и мы не всегда его подаем. — Некоторое время они, казалось, размышляли об этом, затем Сара сказала:

— Когда мы были еще девочками, я постоянно бывала чем-то занята. Но Адди — никогда. Отец заставил меня научиться типографскому делу, ее же освободил от всего. Я никогда не понимала, почему он так ее балует, почему она не может хотя бы куда-то ходить по его поручениям… Меня это обижало. Но теперь вижу, что мне повезло больше… А сегодня она крикнула, что ничего не собирается менять в своей жизни, потому что у нее очень легкая и приятная жизнь. Можно это понять?

— Она так сказала?

Сара кивнула.

Он оттолкнулся от двери, встал посреди коридора.

— Рискуя ступить на запретную почву, хочу заметить, что, насколько я знаю, жизнь у этих женщин совсем не легкая. И мужчины, которые посещают их, не всегда ведут себя как джентльмены. Не один раз мне приходилось арестовывать тамошних клиентов.

— За что?.. Они… они обижали девушек?

Он молча смотрел на нее, не отвечая.

— Скажите, шериф!

Он ответил с неохотой:

— Да, всякое бывает. Можете мне поверить.

Она прикрыла глаза, потерла лоб. Снова взглянула на Кемпбелла.

— Тогда почему девушки не стремятся уйти оттуда? Как вы думаете?

Вопрос был трогателен в своей наивной прямоте. Шериф ответил:

— Ну, почему… Возможно, чувствуют себя вроде как в ловушке. Куда она пойдет? Что будет делать?

— Но ведь у нее есть я… И я — здесь… Она может помогать мне в редакции.

— Что она сможет?..

— Я научу ее.

— И сколько заработает? Ведь там она…

— Достаточно, чтобы достойно жить!

— Извините, мисс Меррит, но не думаю, что она когда-нибудь сумеет жить достойно… В том смысле, как вы говорите… И уж, во всяком случае, не в этом городе, где знает почти всех мужчин… так, как она их знает… Да и женщины не захотят с ней знаться.

— Какие женщины? Нас тут всего двадцать, и, я надеюсь, они дадут ей шанс изменить жизнь… Хотя бы из уважения ко мне, если я очень попрошу.

— Не знаю. Боюсь, вы выдаете желаемое за действительное… В общем, преувеличиваете доброту и терпимость так называемых порядочных женщин.

Отчаяние было в глазах у Сары.

— Пожалуй, вы правы. Но что же делать?.. Что делать?.. Выходит, пускай она живет, где сейчас, и занимается тем, чем занимается, а я буду делать вид, что у меня нет сестры? Так выходит?

— Не знаю, — ответил он. — Порою надо, наверно, дать людям право совершать собственные ошибки… И самим расплачиваться за них… — Он помолчал. — Наш Арден тоже, знаете… Никогда не думает сначала, прежде чем что-то вытворить. Если что пришло в голову, сразу хочет осуществить. Я пытаюсь втолковать ему: Арден, коли надеешься выжить в этом мире, думай хоть немного о последствиях. До того, как отколешь какой-нибудь номер.

— И он слушает вас?

— Не слишком. — Легкая улыбка тронула губы Кемпбелла. — Когда мы были еще совсем желторотые, он отличался, как бы это сказать, безрассудством, что ли. Мог прыгнуть с берега в речку, не думая о подводных камнях… Или дразнить барсука, забывая, как быстро тот может кинуться на тебя… Сколько раз он расплачивался за все это, а кого ругала наша Ма, как думаете? Конечно, меня… Словом, он из тех парней, которые не очень-то управляемы.

— Я это заметила. — Сара и Ноа обменялись долгим спокойным взглядом.

— Не спрашивал вас раньше, — заговорил он опять, — как вы поладили с моим братцем?

— Как? Он все время бежал на два шага впереди… Я еле поспевала за ним. Не хватало дыхания.

Ноа хотел было заметить, что, насколько мог видеть, они не только бегали, но и стояли очень близко друг к другу… Там, на лестнице… Однако он не произнес этих слов.

Внимательно смотрел он на ее затененное лицо, и в голову ему пришла мысль, что, как ни странно, за последние два месяца он, пожалуй, уже привык к ее росту, к тому, что их глаза находятся почти на одном уровне; к простому, деловому покрою ее одежды; к ее удлиненному худому лицу, которое его больше не отталкивало. Чувство уважения к ней вытесняло, по-видимому, те незначительные недостатки, какие он раньше подметил.

— Арден говорил, что собирается вас пригласить на ферму родителей? Поедете?

Она подняла на него глаза.

— Наверное, — ответила. — Но я предпочла бы с вами.

Ее прямота немного удивила его, хотя он сохранил вполне невозмутимый вид, когда произнес:

— Думаю, это можно устроить.

— Ваша мать понравилась мне, и я также хочу познакомиться с вашим отцом.

— Они неплохие люди.

— Вам повезло, что они есть у вас.

— Да, это так…

Оба слегка улыбнулись, и Сара подумала, что, в сущности, ей стало даже приятно сидеть здесь за столом во время еды напротив него и что она не возражает, если он будет чаще появляться у нее в редакции; и еще подумала, что чувствует себя в большей безопасности, зная, что он всегда находится неподалеку, за одной из дверей.

В это время он говорил:

— Можно поехать в один из понедельников. В городе бывает спокойней в эти дни.

— Очень хорошо.

Он уже стоял посреди коридора.

— Ну… я пошел на обход. Только надену шляпу и куртку. Могу проводить вас до вашей конторы, если хотите.

— Спасибо. Я останусь здесь.

— Что ж… тогда доброй ночи.

— Доброй ночи.

Он зашагал в дальний конец коридора.

— Мистер Кемпбелл! — окликнула она его. — Я…

Он остановился — как раз под лампой, свет от которой падал на его волосы и усы, придавая им необычный золотисто-рыжеватый оттенок.

— Благодарю за предложение позвать врача, — закончила Сара начатую фразу.

Он широко улыбнулся, стал очень похож на свою мать.

— Не беспокойтесь так о сестре, — произнес он негромко. — У нее все уладится.

Сара вошла в комнату, тихо закрыла за собой дверь.

Загрузка...