Простая История

МАЙ

И он действительно всё рассказал.

Поздним вечером, когда события минувшего дня стали напоминать страшный сон, я сидела у него на кухне, замотанная в большое махровое полотенце. В чуть подрагивающих пальцах я держала большую кружку горячего чая и задумчиво смотрела в окно. Это все было таким… ненастоящим. Такое бывает только в фильмах… Наверное, я сейчас проснусь…

Они так и не поймали Лешку. Меня отвезли в РОВД, где бравый мальчик, представившись каким-то там оперуполномоченным, долго и нудно допрашивал меня. Где и как познакомились, где бывали, с кем общались, что и о чём я знаю, и как важно оказать всяческое содействие по поимке опасной преступницы Климоненко Ольги Николаевны. После того, как я спросила кто это, Дима, не отходивший от меня ни на шаг, вдруг оттеснил меня от бравого милиционера и, наклонившись к нему, что-то тихо зашептал. Тот удивленно перевел глаза на меня, хмыкнул и кивнул головой.

Рыжий отвез меня к себе. Как оказалось, мне категорически запрещено появляться в собственном доме. Честно сказать, при мысли о том, что там перевернули все с ног на голову, что чужие посторонние люди шарились по моей квартире, открывали шкафы, просматривали документы и рылись в белье – на меня накатывала тошнота, и возвращаться домой совершенно не хотелось. Наверное, впервые в жизни я чувствовала себя столь беспомощно. Очень хотелось убежать и спрятаться… или хотя бы… проснуться. Но это был не сон, бежать и прятаться больше негде.

Казалось Рыжий точно знал, что нужно делать. Едва переступив порог квартиры, он отвел меня в ванную. Сорвав с меня одежду, как фарфоровую куклу он осторожно посадил меня в ванну, потом, заткнув пробкой слив и вывернув краны на максимум, вышел.

Я просидела в ванной почти час. Постепенно все чувства успокоились, но асфальтоукладчиком накатила усталость и апатия. Я выключила хлеставшую воду и устало откинулась на край ванны. Заработал внутренний сканер, словно оценивая масштаб трагедии после огромного и великого сражения. Руки целы, ноги целы, голова тоже… Что же это все было? Внутри нет страха, нет желания убежать, нет дискомфорта… Вообще ничего нет. Привычная пустота. Только теперь еще более пустая.

Вошел Рыжий. Он присел на корточки и вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула. Он протянул руку и снял с вешалки огромное махровое полотенце. Я послушно встала, и, в тот момент, когда он укутал меня в полотенце, я сломалась.

Я ревела долго. Я ревела от страха и непонимания, от ожидания и благодарности. Я плакала так долго, что заболели глаза и опухли губы.

Он унес меня на кухню, сел перед окном, держа меня на коленях и молча ждал, когда я успокоюсь.

Потом вскипятил чай, и сунул мне в руки большую горячую чашку. Он начал говорить, лишь когда понял, что я окончательно успокоилась, пришла в себя и готова слушать.

После той нашей встречи он, верный своему обещанию, стал выяснять информацию о Лешке. Дело было достаточно сложным, ведь он не знал ни имени, ни возраста. Даже не разглядел толком. Вроде бы учится, недавно вроде бы откуда-то приехала. Шляется без дела, без документов, без ключей от квартиры, без… без… без… Сплошное «без». Ребенок из неблагополучной семьи? Иначе как можно объяснить столь огромное безразличие мира? Или вообще без родителей, сирота из детдома. В любом случае начинать нужно было с инспекторов по делам несовершеннолетних. Даже если она уже и вышла из нежного возраста, все равно инспектор должен был что-то знать. Димке повезло, и уже через несколько дней в Ленинском РОВД, он держал в руках фотографию Климоненко Ольги Николаевны, 1992 года рождения.

– Когда мне дали ее фотографию, еще не видя, кто на ней изображен, я краем глаза увидел фамилию и инициалы на папке, в которой хранится ее история болезни. Я подумал, что этого просто не может быть… Но фотография развеяла последние сомнения. Я не понимаю, как я мог ее не узнать???

– Ты видел ее мельком. Всегда. А вот она, похоже, тебя узнала… Или, может быть,почувствовала, что ты можешь быть опасен для нее… – я задумчиво перебирала память, теперь все картинки были на своих местах.

– Я, – Димка хмыкнул. – Опасен для нее? Вот анекдот…

– У нее такое чутье…

– Звериное, да, я знаю.

– Она всегда, все чувствовала… У меня такое ощущение, что у нее глаза на затылке…

– Вот, – Дима положил рядом со мной пластиковую папку. – Вначале я хотел тебе рассказать сам, но потом подумал, и решил, что ты должна сама это увидеть. Я попросил сделать копии некоторых страничек из ее истории болезни.

Он включил небольшой светильник на стене и вышел.

Вот и ответы на все твои вопросы Лара. Открывай, читай… Суй нос не в свое дело, у тебя он длинный, на все дела хватит… Я протянула руку и положила папку к себе на колени. Внезапно возникло желание выкинуть ее в окно. Как прекрасно неведение. Не знание. Не ощущение. Не хочу читать. Не буду.

Я встала с кресла, папка со стуком упала на пол. Я не стала ее поднимать. Пусть она исчезнет. И Лешка вместе с ней.

Осторожно ступая, я вошла длинный коридор. В дальнем его конце горел неяркий свет. Пройдя несколько метров, я оказалась в уютной спальне. Расстеленная для меня кровать зияла своей пустотой.

Прикольно. Это что значит, мой спаситель брезгует спать в одной кровати с неудавшейся лесбиянкой? Но я не хочу спать одна. По крайней мере – не сегодня.

Я повернулась лицом к двери напротив. Толкнув дверь, я вошла в спальню Димы.

– Что-то случилось?

Рыжий не спал. Скидывая на ходу полотенце, я забралась к нему под одеяло.

– Не хочу спать одна.

Он хмыкнул и обнял меня.

– Ты понимаешь, как я испугался? – тихо спросил он, спустя несколько минут. – Хотя бы на миг? Я никогда так не боялся… Я вдруг понял, что ты сейчас там одна… Что ты ничего не знаешь… Мне казалось они собираются безумно медленно… Какие-то звонки, машины, люди… А ты там одна… Мне не разрешили позвонить тебе, они боялись, что я спугну ее… Они так долго ее искали, и каждый раз она ускользала… Но все, что волновало меня, это ты… И потом, когда ты выскочила на меня из подъезда… Когда я понял, что с тобой все в порядке… Это даже не камень с души… Это как будто придавили чем-то многотонным, а потом раз – и отпустило…

– Я очень испугалась после твоего звонка. Я не понимала, почему мне так страшно, но я точно знала, что ты не стал бы паниковать просто так. Она все почувствовала… Как будто слышала тебя, но я точно знаю, что не слышала… И что я не сказала ничего такого, чтобы могло навести ее на мысль… Она просто почувствовала. Это ведь она, да? Она та самая про кого ты мне рассказывал тогда, так? Это она убила подругу?

– Ох, Ларка, – выдохнул Рыжий, обнимая меня двумя руками и прижимая к себе так, что стало больно. – Ты ведь не стала читать, да? Ты как обычно хочешь, чтобы все исчезло само собой… Дурашка моя…

– Расскажи… сам. Я потом прочитаю… Все равно, там куча специальных терминов… Половина не понятно. И ослабь немного хватку… Задушишь…

– Ну, ладно, – он повернулся на спину, и я удобно устроилась на его плече. – Климоненко Ольга Николаевна, 19-ти лет отроду. Коренная жительница нашего города. Родители в наличии, благовоспитанная приличная семья. Не бухарики, не психи… Обычные люди. Ольга с детства отличалась необщительностью. Обществу людей она предпочитала свое общество. Но, тем не менее, корректна, вежлива, пожалуй чересчур серьезна, спокойна. Учителя отмечали высокие интеллектуальные способности. Вместе с тем отмечали болезненно-обостреное чувство справедливости и холодную отчужденность девочки. Но кому это мешает жить? Живи и радуйся. Так ее родители и делали. Доча учится, по подвалам не лазает, не курит, не пьет, в сомнительных кампаниях не вращается. Им бы тут и засомневаться, ан нет, все спокойно. И вот как гром среди ясного неба: 16-летняя Ольга лишила жизни одноклассницу. Хладнокровно прирезала подружку, когда та оказала ей в интимной близости и чуткой дружбе. Экспертиза признала ее невменяемой, нарисовали ей диагноз: без бутылки не выговоришь, но если по-простому, то приступообразная шизофрения вкупе с маниакально-депрессивным синдромом. И отправили ее на принудительное лечение в больничку местного назначения. Откуда она и сбежала полтора года назад. Причем сбежала-то интересно: просто ушла, до ужина никто и не хватился. Они ее искали, а она убегала. А нашла ее ты. Неизвестно, где она была, чем занималась, как жила. У родителей не появлялась, хотя, сама понимаешь… Мать могла и не сказать, что дочь объявилась.

Дима замолчал.

– Значит психопатка… – задумчиво резюмировала я.

– Полнейшая.

– И теперь мне нельзя домой, потому что она ждет меня там, чтобы отомстить? А за что?

– Ларис… Она может ждать, может не ждать… Никто не знает точно, что у нее на уме. И за что отомстить… она придумает сама…

– За то, что предала… – тихо ответила я. – Она всегда говорила, что я принадлежу только ей, а я так запуталась, что соглашалась с ней… Мне было так проще.

– Никого ты не предавала. Человек волен любить или не любить. И принадлежность человека – это его личное желание. А слова… Это просто слова, они, как сигналы точного времени – действительны на момент произношения.

– А может, не психопатка? Может быть… просто… когда тебе кто-то очень нужен… Когда тебя предают и делают больно. Ведь твои слова – слова адвоката, оправдывающие человеческие действия и фразы-сигналы… Ведь получается, что ты действительно только что оправдал измену и предательство… Но… если тебе кто-то очень сильно нужен, то ты стремишься привязать его к себе… Отчаянно… Сверх меры и понимания…Одновременно с этим понимая и отказываясь понимать, что человек уйдет, предаст, сделает больно… От этого действительно может поехать крыша… Я думаю, что очень нужна ей… Потому что мы… мы очень похожи.

Я выбралась из Димкиной кровати и ушла в соседнюю комнату.

Теперь я не знала, что мне делать. Если бы Димка так по-дурацки не напугал меня своей паникой, возможно, все было бы по-другому.

На следующий день я прочитала те документы, которые принес мне Рыжий. Ничего нового, кроме непонятных слов, они мне не открыли. Я долго смотрела на фотографию Лешки. Гордый взгляд, спокойное, полное собственного достоинства лицо. Но видела я маленькую девочку, которая отчаянно хотела быть рядом с кем-то. Быть уверенной в этом человеке, как в себе. Разве можно этой желанной каждому уверенности давать такое длинное и запутанное название? Деперсонализационно-дереализационный синдром с невротической и аутопсихической деперсонализацией. Да. Вот так это называют. И лечат от этого.

А желание отомстить обманщице? Как еще, если не под страхом смерти? Если бы невеста в ЗАГСе, говоря свое робкое «да», понимала что кара за измену – смерть, то приобрело бы ее согласие другой оттенок?

И понимаю ли я, что сейчас оправдываю убийство?

Могла ли я остаться с Лешкой навсегда, под страхом смерти? Осталась бы я с ней, не зная, что меня ждет в случае предательства? А зная?

Из всех метаний я поняла только одно: я бросила Лешку в тот момент, когда больше всего была ей нужна. И за это я заслуживаю смерти. Потому что прощения не будет.

Если бы можно было все вернуть…

Но это тоже правило жизни.

Автосейва не бывает…