Прости и…

Глава 3

Зима была красивая. Пушистая и яркая. Каток покрывался тонким полотном снега за считаные минуты, но любители поскользить на острых коньках быстро счищали лёд. Раз в час выходил дворник и очищал лёд от белого покрывала. Я с опаской смотрела на скользкое зеркало. И как я себя дала уговорить променять твёрдую землю, на железные полоски, что скользят по льду? Но ведь как-то уговорила. Хотя, я понимала почему так получилось. Авантюризм. Я хотела, набить себе бока, чтоб отбить всё желание от экспериментов и того ощущения в груди, которое в последнее время теснило меня, мешало дышать. Словно где-то внутри прорывался бутон цветка, как бывает по весне с первыми цветами, что стараются пробиться сквозь едва оттаявшую землю. Но я этот цветок закрывала льдом. Мне было страшно. Я хотела, чтоб эта затея провалилась. Тогда я смогла бы вернуться к прежней жизни.

— Держи, — Алешка протянул мне коньки, которые взял напрокат. Зачем-то отобрал шапку и перчатки.

— Я только выздоровела, а ты у меня шапку отбираешь. Да и что это за ребячество? — недовольно спросила я. Он сел рядом. Достал из пакета новую красную шапку, варежки и шарф.

— Это тебе. Извини, но ты вся чёрная. Я боюсь, что в темноте потеряю тебя.

— Не надо было. К тому же Валера…

— Твои шапки носит Валера? — спросил Алешка. Я усмехнулась от такой вздорной мысли. — Тогда хватит думать, что он там скажет. Пошли.

Он просто напялил на меня шапку и повязал на шею шарф. Пихнул в руки варежки и занялся своими коньками. Сказать, что было страшно — это ничего не сказать. Душа уходила в пятки от каждого шага. Я вцепилась в руки Алешки и только просила, чтоб он меня не отпускал. Он же смеялся. Ему было весело.

— Мы почти не едем. Чего ты так боишься? — не выдержал он.

— Я же говорила, что это была плохая идея, — сказала я.

— По мне, так очень хорошая, — увелечивая скорость и заставляя катиться рядом с ним, сказал Алешка.

— Я боюсь, что упаду.

— Поймаю.

— А если не поймаешь?

— Тогда мы упадём вместе, — ответил он.

Простые слова, но они оказались какое-то странное волшебное действие. Я посмотрела на него. Шапка в снегу, глаза сияют, на щетине оседают снежинки. Бриться он каждый день не любил, за что ему постоянно выговаривал Валера, но Алешка лишь отвечал на это улыбкой или отшучивался. Они были противоположностью. Валера бы сказал, что как бы я упала, так бы и поднялась. И в следующий раз сделала бы так, чтоб избежать падения.

— Обещаешь? — спросила я.

— Обещаю, — усмехнулся Алешка. Он всегда или улыбался или усмехался, при этом в этих насмешках не было злости.

Снег был таким сильным, что порой не видно было куда ехать. Разноцветные огоньки по периметру давали хоть какой-то ориентир. Если падать, то вместе. Алешка говорил, что мы ехали медленно, а это мне казалось, что быстрым. Но мы поскользнулись. Свалились. Было ли больно? Я не заметила. Почему-то стало смешно. Как в детстве, когда было не так страшно падать, когда можно было скользить по замёрзшим лужам и пинать ботинками камни. Смешно, до слёз. А как мы вставали и опять валились, это отдельная история. Снег, смех и лёгкость. Мокрые от снега куртки и шапки, раскрасневшиеся лица и пьянящее веселье, которое было на грани истерики.

— А ты не хотела. Неплохо же покатались, — сказал Алешка.

— Скорее неплохо повалялись, — ответила я.

— Но было весело.

— Было весело, — согласилась я.

— Надо будет повторить, — уверенно сказал он.

— Не стоит. Такое хорошо раз в год повторять. Может раз в два года…

— А, у тебя план. На всё лимит. Не, я так не могу. Мне жить хочется. Дышать полной грудью. Пусть я не знаю, что будет завтра, но я всё равно буду радоваться свободе. Ты не поймёшь, потому что даже не знаешь, что это такое. Но ощущение свободы нельзя на что-то променять. Даже на сытую жизнь.

— Почему ты разозлился? — не поняла я.

— Не обращай внимания. Просто не понимаю. Ты ведь другая. Почему ты не видишь очевидных вещей? Вся эта зацикленность на правилах, которыми вы усложняете себе жить, на каких-то пунктах — это же глупо. Ладно Валера. Ему это нравится. Но ты? Тебе же от этого становиться только плохо, — сказал Алешка.

— Меня вполне устраивает моя жизнь. И не начинай говорить, как моя мама. Она считает, что так жить неправильно. Но это моя жизнь. Мне не пять лет, чтоб учить меня жизни. Ты бы со своей справился, прежде чем советы давать, — сказала я. Алешка долго не отвечал.

— И то верно. Чего я к тебе лезу? Ну и пусть, что со стороны виднее. Но тебя такая жизнь устраивает, так живи и радуйся. А что от тоски подыхаешь медленно и верно, так это тоже не моя проблема, — он отвесил мне шуточный поклон. — Спасибо за приятный вечер. Беги варить супы, а я пойду гулять дальше.

Он развернулся и пошёл прочь. И что это было? Я не поняла. Был неплохой вечер, а потом Алешка с какого-то перепуга начал меня жизни учить. Да он сам ничего не знает. Живёт за счёт брата. Но считает себя самым умным. Пусть Валерка и нудным бывает, но ведь он во многих вещах прав. И чего так многим не нравятся планы? Они же помогают в жизни.

С Алешкой мы не разговаривали неделю. Потом как-то нормально стали общаться, словно и не было ссоры. Да и чего вспоминать о том, что было сказано явно в сердцах? Жизнь продолжалась. Ничего особо не менялось. Я наконец смогла починить сапоги, готовила для Валеры теперь отдельно, а красную шапку с варежками и шарфом хранила в кладовке, потому что так и не смогла найти нормальное объяснение их появлению в моём гардеробе. Алешка ничего не сказал, когда на следующий день я надела свою чёрную шапку. Только головой покачал. Потом у него явно появилась подруга. Он стал приходить поздно. К тому времени мы уже спали. Однажды я слышала, как он с кем-то по телефону разговаривал и явно обращался к женщине, поэтому и сложила дважды два. Это было правильно. Пусть у него и были неприятности, но на этом жизнь ведь не заканчивалось. Скоро он встанет на ноги. Так что ему одному ходить?

К Свете я зашла в ноябре на праздниках. Не знала чем себя занять. Валерка тогда приболел немного. Изводил меня капризами, а потом уснул. Я и воспользовалась возможностью ускользнуть из дома. Света с радостью согласилась встретиться. Такая же стандартная двушка с проходными комнатами. Узкая дальняя комната, похожая на вагон, хотя, я слышала, что её сравнивали с гробом, и широкая проходная комната, которая была заставлена кроваткой, стульчиком. Здесь же стояла детская коляска.

— Пыталась её оставлять в подъезде, так соседский кот повадился метить прямо в неё. Пришлось сюда ставить, — пожаловалась Света, держа малышку на руках. — Но это временно. К лету мы уже должны перебраться в сидячую коляску. А она меньше места занимает, чем прогулочная.

— А потом и вовсе откажетесь от колясок, — сказала я.

— Потом будут уже велосипеды и самокаты, а ещё санки, — ответила Света, кладя уснувшую малышку в кроватку. — Пойдём чай пить.

— Я не знала, что принести. Так что клюквы купила. Это точно не должно вызвать аллергии и полезно, — сказала я. — Ты же наверно кормишь?

— Кормлю, поэтому питаюсь чуть ли не святым духом, — рассмеялась Света. — Но скоро всё наладится. Первые месяцы самые сложные.

— Я слышала об этом.

— Одно дело слышать, а другое дело на себе испытать. Я почему-то была уверена, что у меня ребёнок будет тихий и спокойный. А она сейчас такие рулады по ночам выдаёт! У меня мама почти не спит. Уже даже беруши купила. А у нас зуб лезет. И ничего с этим не поделаешь. Я, наверное, как все матери только о детях и говорю. Просто когда сидишь всё время дома, а весь мир суживается до маленького ребёнка, который требует постоянного внимания, то переключиться сложно. Я просто забываю, что есть другой мир, другая жизнь.

— Мне кажется то самое и когда начинаешь крутиться по кругу дом-работа-дом то же самое происходит. Вот кручусь по этому кругу и не замечаю, как дни летят, — ответила я.

— Для меня всё это чудно. Я работала раньше. Выставки, презентации. Нужно было быть в курсе многих событий. А теперь этого не нужно. Сейчас немного подрабатываю, статьи всякие пишу. Но это не то. Раньше жизнь ключом била. Я порой домой в четыре утра приходила, а просыпалась уже в шесть и в восемь бежала на работу. И было всё интересно, ярко. Теперь же тоже ярко и громко, но только я переживаю о памперсах и зубах, — ответила Света.

— Хочешь потом вернуться? Когда малышка подрастёт?

— Не думаю, что это будет правильным решением. Может когда она будет в старших классах, а пока я здесь нужна. Да и проще как-то здесь. Попытаюсь здесь все сначала начать. Прошлое должно оставаться в прошлом. Это страница уже перевёрнута. А новая ещё не прочитана. Я так думаю.

— Наверное, это правильно, — ответила я.

Разговор плавно перетёк в обсуждение бытовых проблем и мелочей, где что выгодней купить, куда сходить. С каждой минутой я начала понимать, что мне нравиться разговаривать со Светой. Узнав, что у них нет дачи, мы договорились, что я ей скину часть урожая. Всё-таки своё лучше, чем с рынка. Тем более для малышки, которой уже скоро прикорм вводить. А так как в этом году был хороший урожай тыкв и кабачков, а ещё и яблок… Оставалось только подумать, кто поможет всё это донести. Валера шмыгал носом. Пришлось попросить о помощи Алешку.

Вечером я вытаскивала из духовки пирог с творогом, когда вернулся Алешка. Был уже десятый час. Валерка спал. Это мне не спалось и опять было тоскливо. А когда нападала тоска, то хотелось готовить и почему-то печь.

— Командир, задание выполнено. Продукты, которые ты выделила, всё перенёс. Получил кучу комплиментов и благодарных слов. Часть из них передаю тебе, — ответил он.

— Ты есть будешь?

— Буду. От твоей выпечки я никогда не откажусь. Даже под дулом пистолета, — моя руки, сказал он. — Так, с тебя чай, а я быстро в душ. А то самому от себя тошно.

Пока его не было, я уже накрывала на стол. Алешка вернулся весь взъерошенный. Без рубашки. Я уже давно заметила, что стеснять он меня был не намерен.

— Какая у тебя подруга красивая! Прям загляденье. А девчонка у неё… Да я не видел никогда детей так близко. Она же во… Ну в три моих ладони… — Алешка свёл свои ладони. Конечно, он приуменьшал. Малышка была побольше, но видимо он находился под сильным впечатлением. — А как хмуриться! Прям маленький старичок на ручках. Так Светка говорит, что малышка ещё подросла. Раньше она была намного меньше. Ты можешь это себе представить?

— Могу, — улыбнулась я.

— А ведь мы раньше такие же были маленькие. А сейчас какие здоровые стали. Пока сам это не увидишь, не осознаёшь. И чего у тебя детей нет? Я бы был самым лучшим дядей на свете.

— Так и я могу спросить, чего у тебя детей нет? Может я бы не отказалась тёткой побыть, — улыбнулась я.

— Так всё думал, что пока не время. Была возможность стать папой, да я сглупил. Ну и она на аборт пошла, а потом мне не простила. Так что тут я дурак. После этого как-то всё и стало под откос идти, — ответил Алешка.

— Может не сделала? Уверен? Иногда девчонки говорят…

— Я сам её возил и ждал около больницы. Потом истерики и обвинения слушал. Так что это не тот вариант, — сказал он. — Нет, но всё равно… Разве могут быть такими маленькими дети?

— Так видел же своими глазами.

— Видел и всё равно не вериться. Надо ещё раз посмотреть. В гости заглянуть. Я думаю, что Света против не будет?

— Не знаю. Ты у неё спроси.

— Обязательно спрошу, — сказал Алешка, задумчиво жуя пирог. — Обязательно спрошу и в гости схожу.

Что такое любовь? Как она появляется в нашем сердце? Почему одни люди нам безразличны, а другие становятся родными? Эти вопросы можно задавать вновь и вновь, но так и не найти на них ответа. Учёные скажут, что это химия, психология. Эзотерики начнут говорить про родство душ и вспоминать древнюю легенду, что раньше люди были целыми, но потом разделились на две половинки, а теперь ходят по свету и ищут друг друга. Я не знаю ответов на этот вопрос и наверное никогда не узнаю. Есть какие-то высшие материи, которые неподвластны людям.

Могу сказать с уверенностью лишь одно: любовь может вспыхнуть ярко и горячо, опаляя, обжигая, заставляя гореть в этом огне, а может подкрадываться медленно, незаметно. Она словно подталкивает людей, заставляет их лишний раз соприкасаться руками, взглядами, ловить улыбки и смущённо прятать глаза. Точнее глаза прятала я, когда встречалась со спокойным взглядом Алешки. Он же смущения никакого не испытывал. В итоге всё это начало раздражать. Я старалась меньше с ним пересекаться. Где-то на подсознании я понимала, что происходит, но отказывалась это признавать.

А Валера… Он ничего не замечал. Ворчал, читал нотации и учил меня жизни. Строил планы, графики, следил, чтоб мы им следовали. Но в последнее время меня эти графики раздражали.

Наступил декабрь. Напряжение нарастало. Так дальше продолжаться было нельзя. Никаких не было намёков с его или моей стороны. Не было шуток и двусмысленных фраз, снов или случайностей. Была жизнь и напряжение, которое давило, мешало дышать.

— Разве в декабре может идти дождь? — спросила я, отходя от окна. — Ледяной дождь, которые оседает на проводах и деревьях. Теперь ещё и света нет.

— Как Валера?

— Лежит на вытяжки и ругается на тренажёрный зал, на меня, что я не отговорила его заниматься и на больницу. Он всегда капризный становится, когда болеет, — ответила я. Валере не повезло. Во время последнего занятия на его руку упала плохо закреплённая штанга и сломала её. Как такое было возможно, я не понимала. Администрация тренажёрного зала обвиняла Валеру, а он обвинял администрацию и грозился судом.

— Ясно, — сказал Алешка. — Холодно.

— Так света нет, отопления тоже нет. В такие дни я начинаю мечтать о дачном домике. Там хотя бы есть печка.

— Поедем туда? — предложил Алешка.

— Завтра на работу, потом в больницу. Так что не получится.

— Я знаю, но не мог не предложить, — ответил он. И опять улыбка, которую я не могла понять. — Темнеет. Свечей нет?

— Нет.

— Надо было закупить. Сейчас бы сидели при свечах. Романтика.

— Ага, и лепестки роз.

— А вот цветы мне жалко, — ответил Алешка. — Поэтому я никогда не дарю девушкам цветы, как бы они не обижались. У цветов и так короткая жизнь. Не нам их ещё делать короче. Считаешь это сентиментальным?

— Нет. У каждого свои принципы.

— А какие у тебя? Кроме тех, что ты следуешь за каждым словом моего брата?

— Не знаю. Я об этом не задумывалась, — ответила я, садясь рядом на диван.

— О чём же ты думаешь? Часто вижу, что у тебя в голове бродят какие-то мысли, — спросил он. Я пожала плечами.

— О разном.

— Может об этом? — спросил Алешка. Он резко сжал мои плечи, прижимая к себе. Жёсткий поцелуй, который выбил дух. Слёзы, страх и огонь. Я не хотела и хотела этого. Он заставлял вспоминать давно забытые ощущения, чувства, мечты. Напряжение начало уходить, уступая слабости. И только тогда он оторвался от моих губ. Глаза в глаза. Спокойный взгляд, который казалось пытался проникнуть в душу.

— А я ведь больше не могу, — сказал он. — Надоело разыгрывать этот спектакль.

— Не надо. Это ошибка…

— Боишься падать? Так я же рядом. Могу поймать, а если не получится, то упаду вместе с тобой.

Тихие слова, которые так хотелось услышать. Кругом голова. И сумасшедшее желание, которое рушит преграды. Страсть. Раньше я не подозревала о её существование. Слишком всё было остро. Болезненно остро, до безумия, до боли, слёз на глазах и лёгкости в теле. Падению предшествовал полёт. Приятный полёт, от которого захватывало дыхание. Он был коротким и прекрасным, как и все полёты. А дальше была земля, камни совести и вины. Я предала человека в сложный для него период. Стоило ему отвернуться, а я…

Окончательно стемнело. Холодно. Откуда-то появилось одеяло, в которое было так приятно кутаться. Алешка принес. После того сумасшествия, которое накрыло нас, он ещё мог что-то делать, думать. Я же чувствовала себя разбитой на многочисленные кусочки, которые разлетелись по земле мелкими осколками.

Горячая кружка с чаем в руках. От него идёт пар. Крепкий и сладкий чай, который должен прогнать холод и страх.

— Спасибо, — сказала я. Алешка в этот момент натягивал свитер. Замер. Спустя секунду появилась его голова. Он сел рядом. Я не видела его лица. Только силуэт. Может это было хорошо, иначе я не смогла бы с ним разговаривать сейчас.

— За что? — спросил он.

— За чай, — ответила я. Голос дрогнул. А сохранить самообладание не получается. Надо уйти в комнату. Забраться под одеяло. Если бы мы жили в разных квартирах, то я бы уехала.

— Я не жалею о произошедшем, — его слова ударами молотка прошлись по гвоздям, забивая крышку последних надежд, что всё ещё можно вернуть. — Я тебя люблю. Давно. Поэтому и уехал из города. Не хотел пересекаться. Как в первый раз увидел, так и снесло голову. Думал, что пройдёт. Но не прошло.

Он наклонился вперёд. То сжимал, то разжимал руки. Нервничал? Возможно. Тихо. Ночь. Холодно. Только горячий чай и тёплое одеяло.

— И сейчас не проходит, — сказал он.

— Я не могу. Это предательство. И неправильно всё получилось, — слова подбирались с тредом. Тяжёлые. Неправильные. Фальшивые. Я сама чувствовала в них фальшь.

— Ты считаешь, что это был порыв? Временное помутнение?

— Не знаю. Я ничего не знаю. Алеш, ты задаёшь вопросы, на которые у меня нет ответов.

— Есть, но ты не хочешь их говорить, потому что боишься.

— Боюсь, — ответила я.

— И что будем делать дальше? Хотя, я знаю твой ответ, — он грустно усмехнулся. — Я не могу тебе ничего предложить. Есть руки, ноги, голова, за душой ни гроша. Но может попробуем?

— Ты мне предлагаешь уйти от Валеры?

— Да. Предлагаю.

— Не могу.

— Почему? Ты давно его не любишь. В чём причина?

— Может в том, что мне спокойствие дороже? — спросила я. — Ты перекати-поле. Не в том плане, что сейчас у тебя трудности, а в том, что мне нравится спокойная жизнь. Мне нравится так, как есть сейчас. Мне нравится…

Слёзы. Я пыталась их сдержать, но не получилось. Больно. Обидно. Горько. И… Алешка ничего не стал говорить, взял у меня кружку, обнял. И опять этот запах ветра, свободы и мороза. Странные ароматы, что будоражат сознание. Он молчал. Может если бы что-то сказал, то мы поругались и больше не стали бы общаться. Но он молчал. Гладил меня по волосам, переплёл свои пальцы с моими и молчал. Так мы и сидели на диване в гостиной, пока я не уснула, уткнувшись ему в плечо.

А во сне были ветер, поле и его руки, которые крепко обнимали. И долго мы так летали, пока не стал приближаться земля. В сознании был выбор упасть или мягко приземлиться. А я всё время боялась, что упаду и разобьюсь. И тогда не смогу больше не то чтоб летать, а даже ходить. Алешка только рассмеялся над моими страхами. Так я ничего и не выбрала в том сне. Не смогла…

Мы стали любовниками. Вот так просто и сложно одновременно. Я противилась этому внутренне, но внешне отвечала на все ласки и поцелуи. Он не говорил больше о будущем не вспоминал прошлое и старалась не затрагивать этой темы. Наши встречи прекратились лишь в январе, когда выписали Валеру. Он все еще ходил в гипсе и был на больничном, поэтому теперь все время сидел дома.

Для него стало дело принципа отсудить у тренажерного зала компенсацию. Он нанял юриста, взяв деньги со счета, куда откладывал на отпуск. Теперь в доме все время были разговоры о законах, судах и похожих делах. Для него это стало идеей фикс. А я… Мне стало плохо. Здоровье сильно пошатнулось. Головокружения, чуть ли не до обморока. Темные точки в глазах. Я ходила с темными кругами под глазами. Еще и волосы начали выпадать. Наверное, это было от нервов. Каждый день я корила себя за любовь к Алешке. Мы были с ним разные. Слишком разные и в то же время такие похожие…

Я увидела их в сквере. Возвращалась с работы и решила пройти через сквер. Там и столкнулась с Алешкой, который катал коляску Светы. Они о чем-то разговаривали. Она смеялась. Алешка улыбался. Сердце кольнуло ревностью, а потом безнадежностью. Все так и должно было быть. Так и должно. Мы просто…

А что просто? Может и не было этого «мы», да и как оно могло быть, когда я другому принадлежала? Я была предательницей, которая повелась… Хотелось бы сказать, что на красивые слова, но красивых слов не было. Он же мне ничего не обещал. Мы просто… Проводили время? Наверное, так будет правильно сказать. Просто время проводили. Ничего серьезного. Но я и не хотела серьезного. Так что… Все правильно.

Ноги сами привели к церкви. Никогда не была церковным человеком. Может и верила где-то в глубине душе, но чтоб в церковь ходить — такого не было. Старые стены. Тяжелые двери. Я только зашла, как почувствовала запах свечей. Ладана. Голова закружилась сильнее. Наверное должна была быть какая-то служба. Собралось много народу. В основном бабушки и женщины по старше меня, хотя я видела и молодежь. Говорят, что когда не можешь понять что-то или решить, то ноги сами приводят в храм. Вот я и стояла в храме и слушала, какие нынче цены на рынке. А еще что в сетевом магазине акция на молоко. И это обсуждать в храме! Нашли место. Сюда ведь молиться ходят, а не посплетничать. Или я чего-то в этой жизни не понимаю? Но слушать все это мне стало противно. Я ушла.

И вновь снег, мороз, машины, головокружение. Надо домой идти. Дом. Только опять идти туда неохота. И получается, что жизнь крутиться по кругу.

— Короткая стрижка? И зачем ты ее сделала? — недовольно спросил Валера.

— Потому что надоело половину волос на расческе оставлять, — ответила я.

— Сходи к врачу.

— Сходила. Мне посоветовали пить витамины. Вот и пью, — ответила я. Даже баночкой с пилюлями потрясла около его носа.

— Ты в последнее время стала слишком резкой, — заметил он.

— Ты спросил, я ответила, — отвернулась. Запихнула морковь и капусту в пароварку. Пусть грызет, зайчик.

— Марин, у тебя неприятности? — спросил Валера. Попытался подойти ко мне. Обнять. Но я скинула его руку с плеча. Отошла в сторону.

— Не надо мешать готовить ужин, — попросила я.

— Что происходит? В последнее время…

— Нам надо расстаться. Я так больше не могу, — выпалила я. Это не было взвешенным решением. Просто порыв. Слова, которые давно скользили в сознание и теперь были озвучены.

— Почему? Разве мы плохо живем?

— Нет, хорошо. Но я больше так не могу.

— А что ты хочешь? Марин, я не могу понять, что ты будешь делать дальше? Уйдешь к матери? Будешь как раньше с копейки на копейку перебиваться? Тебе не хватит зарплаты, чтоб жить достойно. Из-за чего весь сыр-бор? Кто-то что-то сказал, а ты решила последовать глупому совету? Или насмотрелась глупых фильмов про любовь…

— А что ты знаешь про любовь? — не выдержала я, поворачиваясь к нему.

— Значит, последнее, — он снял очки. Потер переносицу. Сел за стол. — Наверное, я могу судить о любви, потому в этой жизни дороже тебя, у меня никого нет. Может я и не говорил тебе этого или не говорю, каждый день, но я тебя сильно люблю. Хочу, чтоб ты была счастлива. Я всеми силами пытаюсь это показать. Сделать так, чтоб ты ни в чём не нуждалась. Может это косо выходит, но я не миллионер. Не могу подарить тебе все на свете, но стараюсь по мере сил и возможностей. Марин, я понимаю, что сейчас ты меня вряд ли услышишь, но это пройдет. Страсть она метеором опаляет наше сердце и проходит, оставляя после себя ожоги. Пока ты горишь, то кажется все это нормальным, даже приятным. А когда горение прекращается, то придет боль от ожогов. Они же никуда не денутся. Сейчас ты горишь. А потом кто будет тебе мазь на ожоги накладывать? Кто к жизни вернет? Ты ведь в итоге одна останешься…

— О чем ты? — тихо спросила я, садясь напротив.

— О том, что это временно. Думаешь, я слепой и ничего не замечаю? Но это ведь все временно. И я так понимаю этот человек тоже несвободный. Иначе давно уговорил бы тебя уйти. Если это так, то зря думаешь, что он уйдет от семьи…

— Не поэтому. Мне уже все равно уйдет он или нет. Я просто не могу так больше жить, Валер. Никогда не понимала этого выражения, но сейчас я точно осознаю, что задыхаюсь с тобой. Ты меня душишь. Может тебе кажется, что это правильно, но… Я ничего не могу без тебя. Ты мне просто не даешь жить. Спрятал в шкаф стеклянный как дорогую вазу и любуешься ею. Но я не ваза, а человек.

— Тебя нервирует моя забота? Тебе нужно, чтоб я устраивал сцены ревности, кулаки распускал, заставлял тебя решать все проблемы? Ты такой жизни хочешь? Я просто не понимаю. Столько лет тебе нравилось жить со мной. А теперь такие претензии. Ну давай я буду как другие поступать. Потрачу все деньги, а ты выкручивайся как хочешь. Или чего там еще другие делают? — он посмотрел в сторону. — Ты же сама мне постоянно твердила, что тебе нравиться жить со мной, как за каменной стеной. Теперь же в этом меня и упрекаешь. Ладно, это пройдет. Со временем. Осознаешь, что ошибаешься. На меня позлишься, а потом поймешь, что я прав.

— И что это значит?

— Я не хочу, чтоб ты уходила. Не отпущу тебя. Ты ведь только глупостей наделать можешь. Потом будешь сидеть на этом же самом месте и плакать. Прощения просить. Давай не будем доводить до этого. Да и не могу я тебя отпустить. Мне без тебя будет плохо. Раз в итоге нам будет двоим плохо, то не будем себя до этого доводить. Сделаем вид, что этого разговора не было, — сказал он.

Этого разговора не было. От этой мысли мне стало плохо. Действительно перестало хватать воздуха. Я задыхалась. Ушла в ванную. Слезы душили. Хотелось все разгромить в квартире. Мне было больно. Как может болеть душа? Ее ведь нет, но она болела. Разрывала меня на части, а я не понимала, что делать.