Просто любовь

Глава 6

Подъехав к Сан-Антонио, Коул почувствовал жуткую усталость. Сказался жесткий самоконтроль, которому он подвергал все свои эмоции. До ранчо оставалось еще два часа езды на хорошей скорости. Поэтому он решил переночевать в отеле на берегу реки, в нижней части города. На следующее утро он проснулся, когда только светало, и успел на ранчо к завтраку.

Его мысли постоянно возвращались к Эллисон. Она была потрясающей девушкой. А сейчас стала просто неотразима. И выглядела даже более экзотично, чем прежде. Она могла бы стать шикарной моделью. Но вместо этого сама их нанимает. Направляясь в Мейсон, Коул настраивался на то, чтобы вести себя как можно жестче, но стоило ему увидеть Эллисон, как он понял, что напрасно пытался себя обмануть.

Он любил эту женщину так сильно, как способны любить очень немногие. Когда он оказался рядом с ней, все обиды, лелеемые им долгие годы, все наносное вмиг улетучилось.

Напрасно он поцеловал ее. От одного прикосновения губ между ними проскочила опасная искра. Оказывается, нечто всегда подспудно таилось в них, хотя они этого и не сознавали. Он только сейчас понял, насколько неразрывно то, что их связывает, но не хотел, чтобы это над ним довлело. Его жизнь и так достаточно сложна.

Вдали показалась кованая арка над въездом на территорию ранчо. Коул сбавил скорость. Несколько лет назад они заасфальтировали пыльную проселочную дорогу, которая вела от шоссе к ранчо, и украсили арку медальоном с огромной буквой "К" в центре.

Он любил каждую пядь этой земли. Мескитовые деревья и мощные дубы, кактусы и перекати-поле, оленей, ящериц и змей, армадил… Он не замечал жары, комаров и мух. Ему нравились холмы с обнажившимися пластами известняка и гранита. Это его земля. Он здесь родился и здесь умрет.

Он – дома.

Все строения на ранчо находились почти в шести милях от хайвея. Дорога петляла между холмами, на отдельных участках она была огорожена изгородью из колючей проволоки. Коул еще сбавил скорость, въехав на последнюю горку, и его взгляду открылась чаша долины с ранчо в центре.

Дом построил в прошлом веке один мексиканец. С фасада он был двухэтажным, а с противоположной стороны имел три этажа. Во внутреннем дворике среди обилия тенистой зелени бил фонтан. Белоснежные стены дома сияли в лучах утреннего солнца.

С высоты Коулу были видны остатки старой стены, некогда окружавшей ранчо и служившей защитой от индейцев и бандитов. По мере того как ранчо разрасталось, ее постепенно сносили, и теперь она кое-как сохранилась только по обе стороны каменной арки над въездом.

Бараки для одиноких работников стояли в отдалении от аккуратных домиков для семейных. Коул с трудом различил крышу дома управляющего.

Он нажал на газ и устремился вниз к Большому Дому. Ему предстояло много дел. Подъехав к массивной входной двери, украшенной резьбой, Коул вышел из машины и потянулся. Ветерок приветливо шуршал листвой густых деревьев. Этот знакомый звук означал для него, что он – дома.

Коул погрузился в прохладу дома. Пол, выложенный испанской плиткой, блестел от света, доходившего сюда из конца коридора, ведущего в патио.

Он шел по коридору, заглядывая по пути во все комнаты, оказавшиеся пустыми, и вдруг, распахнув очередную дверь, остановился как вкопанный. Сердце пронзила резкая боль.

Посреди комнаты в манеже сидела Триша и, смеясь, разбрасывала игрушки, которые Рози, одна из женщин, обслуживающих семью, весело бросала ей назад.

Коул был лишен возможности наблюдать этот период в жизни собственного сына, и поэтому обычная домашняя сцена нагляднее, чем что-либо, показала ему, как безжалостно судьба обделила его.

Помедлив на пороге, он все же вошел.

– Привет, малышка! Хочешь обнять своего дядю Коула?

Триша обернулась и, увидев его, радостно потянулась к нему ручонками.

– Ах ты, моя милая! Я так и знал! – Он подхватил Тришу на руки и прижал к груди этот мягкий комочек. Она принялась водить пальцем по воротничку его рубашки и пуговицам. Коул поцеловал ее в макушку, ощутив неповторимый запах ребенка, смешанный с запахом детской присыпки, и чуть не разрыдался от обиды.

Триша что-то лопотала на своем непонятном языке и, вцепившись ему в нос одной рукой, хлопала его другой по щеке.

– Какая ты у нас красавица! Тебе это известно? – улыбаясь приговаривал Коул. – В один прекрасный день ты станешь настоящей сердцеедкой!

Он нехотя вернул ребенка в манеж. При этом Триша схватила резинового жирафа и запустила в него.

– Со временем при такой ловкости рук ты добьешься успехов в бейсболе, – засмеялся он.

Вернувшись в коридор, он поднялся на второй этаж, чтобы заглянуть к Кэмерону. Остановившись перед дверью его комнаты, он тихонько приоткрыл ее. Кэмерон, лежа в кровати, не отрываясь смотрел в окно.

– Ты не против моей компании? – тихо спросил Коул. Брат обернулся.

– Конечно, нет. Делать-то все равно нечего. Утром я позвонил в контору, а мне сказали, что ты запретил присылать мне бумаги.

Коул улыбнулся.

– А ты думал, я не знаю, о чем ты сразу попросишь?

Кэмерон заерзал.

– Но, по крайней мере, меня бы это отвлекло от мыслей. А так я чувствую себя совсем беспомощным.

– Насколько я понял, доктор вскоре разрешит тебе пользоваться специальной опорой для ходьбы. В этом случае дней через десять ты почувствуешь себя свободней.

– Ты говорил с Эллисон? Коул подошел к окну и стал смотреть во двор.

– Да, говорил.

– Ну как, ты получил ответы на свои вопросы?

– Не могу сказать, что они мне понравились.

– Да, ты, конечно, никак такого не ожидал. Не правда ли? Коул пожал плечами.

– Пожалуй, нет.

– Расскажи мне все по порядку. Коул подошел к легкому креслу и перенес его к огромной кровати на массивных ножках.

– У тебя и своих проблем хватает.

– Потому и прошу. Я лучше о твоих подумаю для разнообразия. Коул улыбнулся брату.

– Понимаю.

Усевшись в кресле, он откинулся на спинку и положил ноги на краешек кровати Кэмерона.

– Эллисон мне сказала, что ее отец был уволен, и им были даны сутки на сборы.

– Боже, Коул, так я был прав!

– Похоже, что так. Кроме того, она сказала, что написала мне несколько писем, не меньше дюжины. И так как я ей ни на одно не ответил, она перестала писать.

– Значит, ты этих писем не получал?

– Не получал. Мне и в голову не могло прийти, что она станет мне писать.

– А куда подевались эти письма?

– Теперь мы никогда этого не узнаем. Она помнит, что просила отца опускать их в ящик.

– Но какой смысл? Почему он их не отправлял?

– Кто знает. Он был выбит из колеи потерей работы и тем, что его вынудили уехать. Тони умер через несколько месяцев после отъезда с ранчо. Кто знает, какие мысли мучили его все это время?

– Ты собираешься поговорить с Летти?

– Собираюсь обязательно. Я попросил Эллисон приехать на ранчо на школьные каникулы.

– Она согласилась?

– Только при условии, что Летти здесь не будет.

– Ты обещал?

– Я сказал, что позабочусь о Летти. Кэмерон засмеялся.

– Ты правильно сделал, молодец, старик.

– А ты говорил с Коди?

– О чем?

– Он собирался выяснить кое-что, связанное с твоей катастрофой.

– Нет, мы с ним это не обсуждали. Уверен, в нас врезался какой-то пьяный, который теперь и не вспомнит, что случилось в тот вечер. Чем скорее это забудется, тем лучше для всех нас.

– Возможно, ты прав, – задумчиво согласился Коул, не желая до поры до времени тревожить брата подозрениями. – Ты не знаешь, где Коди?

Кэмерон вытаращил на него глаза.

– Коди сам себе хозяин, как тебе известно. Он делает все, что ему взбредет в голову. Коул со вздохом согласился.

– Я чувствую вину перед ним. Он всегда был сам по себе, а я не пытался с ним сблизиться, у меня на уме всегда была одна работа.

– Мы оба виноваты.

– Неужели Летти относилась к нему так же, как и к тебе?

– В этом можешь не сомневаться. Если ее за что-то можно уважать, так это за женское постоянство.

– Мне надо поговорить об этом с Коди.

– Желаю удачи. Может, тебе повезет больше, чем мне. Со мной он не слишком разговорчив. Но поскольку ты всегда был его кумиром, может быть, тебе он откроется.

– Что ты имеешь в виду под кумиром?

Хотя Кэмерон и улыбался губами, в глазах у него улыбки не было.

– Ты из тех людей, которые просто созданы быть кумирами.

– Что за чушь…

– И при этом – скромный. Ни одна женщина не способна устоять перед твоим сокрушительным обаянием.

Коул напрягся.

– Слушай, старик, с каждым днем ты становишься все несноснее. Я буду счастлив, когда врачи наконец поставят тебя на ноги.

– А я буду счастлив, когда ты позволишь мне наконец вернуться к работе.

– Ладно. Твоя взяла. Я позвоню и скажу, чтобы тебе присылали все, что ты хочешь. В худшем случае ты от этого снова сляжешь.

Коул поднялся и встал у кровати.

– Ну и упрям ты, старина. Считай, что ты победил.

– Иначе и быть не могло.

– Ты видел Тришу сегодня утром? Боль, исказившая при этих словах лицо Кэмерона, испугала Коула.

– Я?.. Да нет, не видел. Я еще не готов. Она так напоминает… – Он замолчал.

– Кэм, я не вправе тебе советовать, что делать, но думаю, ты совершаешь ошибку. Благодари судьбу за то, что у тебя есть дочь. И что ты можешь быть вместе с ней каждый день твоей жизни.

По глазам Кэмерона Коул понял, что до того дошел смысл его слов, – Я понимаю, что ты имеешь в виду, и знаю, что ты прав. Но всякий раз, когда я вижу Тришу, я могу думать только об Андреа.

– Делай, как считаешь нужным, – тихо сказал Коул. – Я все понимаю.

Коул вышел из комнаты Кэмерона и пошел искать Летти. Он застал ее на огороде в тот момент, когда она отчитывала рабочего за то, что он не выполнил какое-то из ее указаний.

Петиция Коллоуэй была среднего роста. Даже прибавив за последние несколько лет в весе, она осталась сухопарой. Ее темные волосы через один поседели. Она гладко зачесывала их назад, собирая в пучок на затылке. Может быть, в свое время она и была недурна собой, но годы постоянной хмурости и раздражительности оставили на ее лице неизгладимый след.

– Летти, я хочу с тобой поговорить, когда ты освободишься, – громко закричал ей Коул.

– Чего тебе так приспичило, Коул? Ты что, не видишь, я занята?

– Я вижу, что ты отвлекаешь человека от работы. Почему бы тебе не оставить его в покое? Он прекрасно обойдется без твоих нотаций.

Летти резко развернулась на каблуках и решительно направилась к нему. На ней были ее неизменные джинсы, ковбойка и ботинки, как будто она в любой момент была готова вскочить в седло. Хотя Коул не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь видел ее верхом.

– Он все делает не так, как я велела! – продолжала возмущаться она, подходя к Коулу.

– Альфредо снабжает нас свежими овощами Бог знает сколько лет. Вряд ли ему нужны твои указания.

– Но я велела ему, чтобы…

– Заходи и налей нам по стакану холодного чая. Я хочу с тобой поговорить.

– Это ты уже сказал. Какие уж у тебя срочные дела, что нельзя подождать? И вообще, что ты здесь делаешь? Коди сказал, что тебя не будет неделю, а может, и больше. Что делается в Остине? Эти идиоты все еще не решили, чего им надо? Не могу поверить, что…

– Летти!

– Что?

– Пусть политики разбираются без нас.

Хорошо?

Она повернулась и отправилась на кухню своей деревянной походкой.

Коул покачал головой. Хотелось бы знать, что сделало эту женщину такой злой и суровой? И она всегда была такой, сколько он ее помнил. Правда, он никогда не позволял, чтобы ее настроение переносилось на него. Подобное отношение к ней он перенял от отца – или не обращать на нее внимания, или молча терпеть.

Он прошел за ней на кухню, и она налила при нем два больших стакана чая. В это время Энджи, их повариха, резала овощи в углу.

– Как дела, Энджи? – спросил Коул. Энджи оглянулась и, увидев Коула, расплылась в улыбке.

– А, это вы, Коул. А я и не знала, что вы здесь. Не хотите ли попробовать моего свежего печенья?

Не успел он ответить, как Энджи извлекла из корзины горсть печенья и положила на тарелочку.

– Большое спасибо, Энджи. У тебя правильный подход к мужчинам.

Он услышал, как Летти фыркнула у него за спиной. Энджи поставила тарелочку с печеньем на поднос и протянула его Коулу. Коул добавил к ней стаканы с чаем и вслед за Летти вышел из кухни.

– А куда это ты со всем этим направляешься?

Обогнав ее, Коул бросил через плечо:

– Я знаю куда идти, Летти. В кабинет. Когда Летти его догнала, он уже устраивался в большом кресле возле письменного стола, задрав ноги на его блестящую поверхность.

– Коул, сними ноги со стола! Так не сидят. Боже мой…

– Хватит, Летти, – сказал он, потянувшись к печенью. – Сядь. Нам надо поговорить.

Она подошла и села на краешек кресла напротив, держась очень прямо.

– Ну давай, говори.

– Я хочу знать все о Тони Альваресе. Она замерла, уставившись на него так, будто он сказал что-то неприличное.

– Что ты сказал?

– Ты слышала.

– Зачем тебе это?

– Я хочу, чтобы ты рассказала мне абсолютно все о Тони Альваресе, – повторил он, чеканя каждое слово.

– Мне нечего сказать.

– Летти, ты пятнадцать лет управляешь этим ранчо железной рукой в железной перчатке. К сожалению, я сам это допустил. Правда, меня можно понять. Я был молод, убит горем, перегружен ответственностью, пытался получить образование и не ударить в грязь лицом. А теперь я хочу услышать от тебя, Летти, чем ты объяснишь свое поведение в то время?

Она хотела было встать, но он так посмотрел на нее, что, едва приподнявшись, она медленно опустилась обратно и, казалось, приросла к своему креслу. Голосом, которого Коул у нее никогда не слышал, Летти прохрипела:

– В чем дело, Коул? Чего ты бесишься?

Скажи мне.

Он, кажется, даже уловил в вопросе сочувствие, которое когда-то от этой женщины можно было ожидать. Но на ее лице не было и тени доброты.

– Не обо мне речь, Летти, – не обращая внимания на резкую смену ее настроения, оборвал ее Коул. – Меня интересуешь ты.

Несколько мгновений она молча выдержала его пристальный взгляд, а потом опустила глаза.

– Так вот, Летти, зачем ты уволила и выгнала Тони Альвареса? Она резко подняла голову.

– Я никогда…

Он вскинул вверх руку, точно останавливая поток ненужных слов. На Летти это подействовало.

– Я хочу знать правду, Летти. Столько лет я слушал твою ложь. Пришло время сказать, как все было на самом деле.

– Не понимаю, что за муха тебя укусила…

– Летти…

Угроза, звучавшая в его голосе, заставила ее осечься.

– Через день после похорон ты вызвала Тони Альвареса в этот кабинет и велела ему убираться с ранчо. Ты сказала, что у него сутки на сборы. Так вот, я хочу знать – почему ты это сделала?

Ее подбородок слегка вздернулся.

– Какое это сейчас имеет значение? Все это было так давно.

– Мне надо это знать. И мы будем сидеть здесь до тех пор, пока я не получу ответа. А как долго – это зависит от тебя.

– Тони Альварес – дрянь. Он всегда был дрянью. Я никогда не могла понять, что Грант нашел в нем хорошего.

Коул потянулся к пачке сигарет, закурил и сказал:

– К твоему сведению, только благодаря Тони Альваресу отцу удалось живым вернуться из Кореи. Его ранили, и он был обречен, если бы Тони не вернулся за ним и не вынес его на себе. Он спас отцу жизнь.

– Ха! Эту сказку рассказал тебе Тони?

– Нет. Все это я слышал собственными ушами от отца. Тони за его геройство наградили медалью. Но на ранчо об этом никто никогда не знал. Тони заставил отца пообещать, что тот никому про это не скажет.

– Так почему же он рассказал?

– Потому что я однажды попросил его рассказать мне о Тони. Меня тогда поразили его слова о том, что, не будь Тони, никого из нас – ни меня, ни Кэмерона, ни Коди на свете не было бы. Мы бы просто никогда не появились на свет.

– Очень похоже на Гранта. Он всегда все драматизировал.

– Не у него одного были к этому склонности, Летти. Ты за эти годы наверняка устроила немало драм.

Она удивленно посмотрела на Коула.

– Коул, я никогда тебя таким не видела. Ты всегда относился ко мне с любовью и уважением. Что с тобой? Неужели на тебя так подействовало несчастье с Кэмероном? Я же…

– Итак, ты решила избавиться от Тони и Эллисон сразу после гибели отца. Зачем? Ради возможности потешиться властью над тремя несмышлеными мальчишками?

– Он нам был не нужен.

– Совсем наоборот. Когда я вернулся домой на Рождество, на ранчо царил полный хаос.

– Но ведь мы выжили!

– Дело не в том, что выжили, Летти. Я хочу выяснить, почему ты была так настроена против Тони? Почему ты едва дождалась, чтобы избавиться от него?

– Я тебе уже сказала. Он – дрянь… Он всегда припрятывал козырную карту для подходящего случая… Все флиртовал, улыбался, сверкая своими черными глазами как дьявол, – подумаешь – подарок! Мечта каждой женщины!

– Что за чушь! Тони был предан Кетлин с Эллисон. Я не знал человека более верного семье, чем он.

– Ну конечно. К тому времени, когда ты появился на свет, он уже утихомирился. Ты же не знаешь, каким он был до женитьбы! Это был настоящий дикарь…

– Ты была в него влюблена? Не так ли? – тихо спросил Коул, осененный внезапной догадкой.

– Не смеши. Может, он и спас Гранту жизнь, но он был полное ничтожество. И как ему могло прийти в голову, что девушка из Коллоуэев способна даже посмотреть в его сторону? И что здесь станут выслушивать его советы? Разве можно забыть о моем воспитании! Какое нахальство! Так я ему и сказала.

Коул видел, что его замечание попало в точку.

Ее лицо и шея пошли красными пятнами, она страшно разволновалась.

– И когда ты ему все это сказала?

– В тот день, когда мы катались верхом. Он предложил остановиться и отдохнуть на берегу ручья. И правда, было жарко. Стоял очень жаркий день. Наверное, мне стоило сразу дать ему понять, что я поехала с ним только для того, чтобы немного развеяться. Мне и в голову не могло прийти, что он воспримет это как-то не так. Я была молода, слишком молода, я о мужчинах и не думала. Никто никогда не обращал на меня внимания, да я и сама знала, что далеко не красавица. Когда он меня поцеловал, я просто опешила, я не знала, куда деваться. А он все целовал меня, и это было ужасно.

– Ужасно?

– Я чувствовала себя проституткой из-за этих поцелуев. Как будто я из тех женщин, которым наплевать на собственную репутацию, которым только и надо, чтобы мужчина… – выпалив все это, она вдруг поняла, что говорит лишнее, и в ужасе посмотрела на Коула.

– Так он соблазнил тебя?

– Этого еще не хватало. Но он наговорил мне кучу всякой ерунды, про то что он меня любит и хочет на мне жениться. Все это ложь! Все они лгуны. Уж мне-то это известно. Я над ним, конечно, посмеялась и велела ему убираться. Как ему только могло прийти в голову, что девушка из Коллоуэев может выйти за него замуж? Он был ничто. И даже меньше чем ничто. Я вскочила на лошадь и помчалась домой. В тот день я получила хороший урок. И с тех пор никогда больше не ездила верхом. Никому никогда не удавалось уговорить меня прокатиться даже на самой распрекрасной лошади. Я возненавидела лошадей! Так же, как возненавидела Тони Альвареса.

Коул внимательно смотрел на сидящую перед ним женщину, будто видел ее впервые. Летти Коллоуэй. Из-за своей смешной гордыни она отказала себе в самой естественной радости, которую дарят друг другу мужчина и женщина, и в результате превратилась в карикатурную старую деву, сеющую зло и недовольство вокруг.

Как случилось, что он раньше не разглядел ее сущность? Почему он оставил на ее попечение братьев? Да еще в самом критическом возрасте, когда одному было десять, а другому – пятнадцать?

Она выгнала Тони Альвареса, потому что его присутствие на ранчо причиняло ей боль и вызывало бессильную злобу. Коул понял, что Летти никогда не расскажет, что она наговорила Тони в тот день. А может быть, она просто велела ему убираться без всяких объяснений. К его горю от потери лучшего друга прибавилась боль за несправедливость по отношению к нему и беспокойство, связанное с поисками новой работы.

И что же он должен был чувствовать после того, как Эллисон призналась, что ждет ребенка! Не ее беременности он стыдился, а того, что ее будущий ребенок – Коллоуэй. Конечно, он не хотел, чтобы у Эллисон была связь с Коулом. Наверное, он считал, что Коул, как и Летти, просто посмеется над самой возможностью женитьбы на Альварес.

Боже мой! Какая трагическая цепь событий!

Летти сидела и выжидательно смотрела на Коула. Заметив, что он снова повернулся к ней лицом, она сказала:

– Видишь, Коул, теперь это не имеет никакого значения. Слишком давняя история.

– Ты так думаешь? Позволь мне разубедить тебя, Летти. У этой истории есть продолжение. Когда Эллисон Альварес покидала «Круг К», она носила моего ребенка.

Летти раскрыла рот от удивления. В ее лице не осталось ни кровинки. Оно превратилось в ритуальную маску.

– Из-за твоей озлобленности, из-за твоей глупости и идиотской гордыни я четырнадцать лет был лишен общения с сыном.

– Не может быть, Коул, – прошептала она, прижав кулаки к губам.

– Совсем недавно я случайно узнал, что у меня есть сын, который все эти годы жил в нескольких часах езды от меня. Вчера я встретился с Эллисон и выяснил многие детали случившегося. В тот роковой день, когда ты их выгнала, ты убила Тони Альвареса, как если бы всадила ему пулю в сердце. Не прошло и года, как он умер.

Летти вскрикнула. Но Коул не обращал на нее внимания.

– По иронии судьбы моего сына тоже зовут Тони Альварес. Сына, который должен был расти здесь, на этом ранчо, сына, который унаследует все, что у меня есть. Он носит имя человека, которого ты сначала с презрением отвергла, а через много лет безжалостно выгнала.

Слезы текли по ее лицу.

– О Коул, клянусь, я не знала. Откуда мне было знать? Я бы никогда… Ты понимаешь, я бы наверное не выгнала их…

– Летти, после всего, что я узнал за последние дни, ты меня ничем не удивишь.

Какое-то время он молча изучал ее. Казалось, она состарилась лет на десять и совершенно сникла. Отныне ей предстоит жить с сознанием содеянного. Так же, как и ему. С той разницей, что на нем – грех неведения.

Коул встал, подошел к двери и прежде, чем открыть ее, обернувшись, сказал:

– Я пригласил Эллисон и Тони приехать на ранчо, как только кончатся занятия в школе. Нужно, чтобы ты на это время отправилась в какое-нибудь длительное путешествие, желательно за пределы штата или даже страны. Мне все равно, куда ты поедешь. Твоя поездка будет оплачена. Я хочу, чтобы летом тебя здесь не было. Когда вернешься в сентябре, поговорим. У нас будет больше времени разобраться в ситуации. Я хочу иметь сына. Не знаю, простит ли меня Эллисон за то, что я допустил ее изгнание. Не уверен, смогу ли я тебя простить. Видишь ли, я полностью доверял тебе, потому что ты – Коллоуэй. В результате ты лишила меня собственной семьи, которую я всегда хотел иметь.

Коул открыл дверь и, выйдя в коридор, тихо закрыл ее за собой. Он пошел на конюшню и оседлал свою любимую лошадь. Он знал, что если где-то может обрести сейчас покой, то только среди холмов.