«Тссс, малыш, ничего не говори, мама собирается купить тебе птичку», — прозвучал голос мамы, когда я подошла к её комнате и заглянула внутрь. Она сидела в кресле-качалке и держала на руках куклу, плотно завернутую в одеяло. Она всегда пела кукле, когда грустила.
«Да, он хороший мальчик, и спит тогда, когда нужно». — Она ворковала с куклой и нежно прикасалась к её пластиковому лицу, словно та была живой. Долгое время я думала, что кукла была живым ребёнком. Но она никогда не издавала никакого шума, и мама на долгое время забывала о ней и оставляла в кроватке. В конце концов, я поняла, что это была просто кукла.
Потом я сделала ошибку, взяла её и покачала, как это делала мама, которая в результате очень сильно разозлилась на меня. Я просидела три дня без еды запертой в своей комнате.
«Милый малыш, мамина радость. Я хочу купить тебе новые игрушки». — Мама напевала слова выдуманной песни. Она всегда сама придумывала слова для своих песен. Я не была уверена, знала ли она вообще хоть одну песню, она просто пела о том, что делала в настоящий момент.
Потом мама швырнула куклу через всю комнату и закричала:
«Дьявольское отродье!» — она выкрикивала это снова и снова, пока топтала куклу ногами.
*~*~*~*
— Делла? — голос Вудса ворвался в мой сон, и я распахнула глаза. Я посмотрела на его сосредоточенное лицо.
— Ты в порядке? Ты тяжело дышала.
И это было всё? Я улыбнулась. Я была в порядке. Я могла жить с воспоминаниями, если только страх и ужас не приходили вместе с ними.
— Я в порядке, — заверила я и прижалась к его груди. — Это было просто воспоминание.
Вудс провел ладонью вверх-вниз по моей руке.
— Ты хочешь поговорить о них? Возможно, если ты расскажешь мне, они перестанут тебе сниться вообще.
Я хотела сказать «нет», но передумала. Я годами говорила людям «нет», потому что меня поглощала тьма, когда я думала о своём прошлом. Но сейчас мне было лучше. Что если я расскажу ему о своих воспоминаниях… что, если это поможет?
— Хорошо, — сказала я, не глядя на Вудса. Я держала свои глаза на уровне его груди. Сейчас я не боялась своих воспоминаний. Я просто не знала, как мне открыться перед ним. Ведь тогда я буду уязвимой больше, чем когда-либо. Он узнает обо всех моих страхах. Никто, на самом деле, не знал всего об этом.
Теперь настало время откровений.
Вудс крепче сжал меня в объятиях, и я сосредоточилась на тепле его рук. Я была в безопасности. Рассказать всё ему было безопасно.
— Мама качала на руках куклу. Она всегда баюкала куклу, когда у неё случался приступ. Она пела ей колыбельные. Я знала, даже когда мне было пять лет, то, что она пела пластиковой кукле, было неправильно. Что-то было не так. И я стала следить за ней. Мама никогда не брала меня на руки. И то, что она качала куклу, смущало меня. Я не понимала, почему она качала на руках пластиковую куклу? Кукла была мальчиком. Она обращалась к ней, как к мальчику. Но никогда не называла его по имени. Говорила только «милый малыш» и «мой мальчик». Это было странно, потому что мальчик, которого они усыновили до меня, не был младенцем, когда попал к ним, — я остановилась на мгновенье, и подумала, что надо взглянуть на Вудса и узнать, что он думал по этому поводу. Но я ещё так много должна была рассказать, что не хотела пока видеть его реакцию.
— Если мама видела, как я брала эту куклу, то начинала орать на меня и бить. Она велела мне сидеть тихо, когда кукла, по её мнению, спала. Или заставляла готовить еду для моего брата и проверять, съел ли он её. Я ненавидела готовить для него. Я знала, что еда все равно испортится и начнет вонять прежде, чем я сдамся и выкину её. Запах испорченной еды наполнял весь дом. Я ненавидела эту вонь. — Я всё ещё лежала в объятиях Вудса. Я знала, то, что рассказывала ему, было тревожно. Я знала, что это взволнует его, но мне становилось легче. Вудс был прав. Рассказывая эту историю, я проживала её вместе с тем, кого любила, а не с психологом, лёжа на кушетке.
— Когда мама качала куклу на руках, то временами понимала, что она была из пластика. Я никогда не знала, что она видела на самом деле, но она начинала кричать «Дьявольское отродье!» и кидала её через всю комнату, будто могла обжечься. Потом мама начинала царапать себя и хватать за волосы. Она говорила кукле, что ей очень жаль, что она отпустила его в тот магазин. Она извинялась за то, что не смогла его уберечь. Потом она снова начинала кричать о демонах. Я обычно не смотрела на неё в этот момент. Это пугало меня. Когда мама начинала кричать, я убегала в свою комнату и закрывала дверь. Вот, что мне приснилось этой ночью. Один из таких моментов.
Вудс сделал долгий протяжный вдох.
— Вот, дерьмо, — прошептал он, а затем прижался лицом к моей макушке. Больше он ничего не сказал. Он просто помогал мне. Именно в этом я нуждалась больше всего.
Открывшись Вудсу, я чувствовала себя не так, как ожидала. Я всегда думала, что показав кому-нибудь то, что было у меня внутри, что представляла собой моя жизнь, так испортит впечатление обо мне, что я буду казаться непривлекательной. Но, находясь в объятиях Вудса, я такого не чувствовала. Он ещё крепче обнял меня и поцеловал в макушку. Другие слова были не нужны.
Мои глаза закрылись, и я расслабилась. Я всегда чувствовала себя в безопасности рядом с Вудсом. Это было не в новинку. Но сейчас… сейчас я чувствовала себя так, будто нашла свой якорь. Всю свою жизнь я старалась удержаться за что-то, чтобы не сойти с ума. Годами я держалась за Брейден, надеясь, что она будет напоминать мне о том, что я была нормальной. Ведь я больше никогда не ходила в тот дом, где провела большую часть своей жизни. Но, несмотря на то, что Брейден любила меня, она никогда не давала мне чувство полной защищенности. Она удерживала почву у меня под ногами, когда я в этом нуждалась. Я думала, что больше никто не смог бы сделать для меня больше. Не после того, как я жила прежде. Теперь я знала, что все это было неправдой. В объятиях Вудса и с частичкой его сердца, прижатой к моей груди, я знала, что он удержит меня, если я оступлюсь, и будет рядом, чтобы поймать меня.