Птица-радуга

Часть девятая. Стать чьей-то радугой...

Мы шли по направлению к лифту. Мимо спешили люди, занятые своими делами. Удивительно, как жизнь быстро возвращается в привычное русло.

— Ты такой фантазер, Джаспереныш. И конспиратор. Но я, так и быть, послушаю, — смилостивилась я.

На палубе С мне опять стало немного не по себе. Но я заставляла себя не думать о Бакли. «Не смей о нем вспоминать!» — приказывала я себе. И конечно, это был самый непродуктивный способ о нем забыть, но другого в голову сейчас просто не приходило. «Не думай о Бакли!» — уговаривала я свой разум.

Тут дверь в одну из кают открылась, и из-за нее появился Бакли.

Иногда в самых страшных кошмарах мне снилось, что от невыразимого ужаса я не могу кричать, а только разеваю рот и сиплю, как котенок. В реальности же мне прекрасно удавалось и визжать, и орать, и лить слезы в три ручья… До этого момента. Потому что сейчас я почти физически ощутила, как будто тяжелая рука легла на грудь, в одну секунду выдавив весь воздух из моих легких. Я попыталась слиться со стеной и только молча открывала и закрывала рот.

— Привет, — сказал «Бакли» своим тихим голосом. — А я тебя ищу.

— Ну вот. Нашел. И что теперь? — выдержке Джаспера я могла бы позавидовать, если бы в этот момент могла чувствовать хоть что-то, кроме безграничного ужаса.

— Пойдем со мной, — сказал «Бакли».

— Куда?

— Наружу. Я тебе хочу кое-что показать.

— Шлюз охраняют. Нам не выйти.

— Уже не охраняют. У нас есть время.

Я переводила безумный взгляд с одного на другого и вдруг поняла, что Джаспер нарочно подыгрывает ему. Хочет увести его с корабля. Хочет спасти нас, чтобы исправить свою ошибку.

«Не смей!» — хотела крикнуть я, но легкие так и не смогли набрать достаточного количества воздуха, и я только слабо пискнула. Я схватила Джаспера за руку, но он мягко освободился.

— Все хорошо, Финик. Ты видишь, это наш друг, Бакли. Он хочет мне что-то показать. Не волнуйся, я скоро вернусь.

Он на секунду отвел взгляд от Бакли и посмотрел на меня. И по его глазам я сразу же все поняла: он прощался.

«Бакли» кивнул подбородком в сторону лифта, и Джаспер пошел за ним.

До шлюза быстрее всего можно было добраться не на внутреннем лифте, связывающем палубы, а на аварийном, связывающим каждую палубу со шлюзами. Аварийный лифт находился чуть дальше, за поворотом. И вот тогда, когда Джаспер почти скрылся за этим поворотом, у меня словно лопнуло что-то внутри.

— Нет! — крикнула я, бросившись за ним вдогонку и твердо решив в эту секунду, что один он не уйдет.

— Я с вами, — твердо сказала я. — Я тоже хочу посмотреть.

— Финик! Не смей! Немедленно возвращайся в каюту! — угрожающе сказал Джаспер своим самым грозным голосом. Но уже ничего в этой жизни не могло больше меня напугать.

— Ну, как вижу, веревки у тебя с собой нет. Ремня тоже. Так что ни связать, ни выпороть ты меня не сможешь. Я иду с вами.

Джаспер посмотрел на «Бакли», на меня, злобно сощурился, но сказал только:

— Обещай меня слушаться там, снаружи.

— Вот еще! — сказала я.

На том и порешили.

У шлюзов действительно никто не дежурил. Не хотелось думать — почему, хотя все и так было ясно.

— Интересно, пока шлюз будет открыт, не заявятся ли новые гости? — озвучила я свои опасения вслух.

— Нет, — сказал «Бакли».

Но с ним в диалог я вступать не хотела. Джаспер уже набирал команду на пульте.

— У нас десять секунд. Выбегаем. Шлюз автоматически закроется.

— А обратно как?.. Ой, простите, это я, не подумав, спросила…

И вот я на Пандоре. Только сейчас ощутила это в полной мере. Вдыхаю ее свежий воздух, только теперь понимая, каким затхлым был воздух на корабле. Еще темно, но по светлеющему вдалеке краешку неба можно догадаться, что скоро рассвет.

Совсем рядом высится громадина «замка», и уже можно рассмотреть его необычную форму. Не знаю почему, но мне это сооружение больше напомнило сильно вытянутый вверх цветок лотоса с огромным количеством лепестков. Причем нижние лепестки были открыты, но чем выше, тем больше они поднимались, прилегая к стволу, а верхние были совсем сжаты.

— Это не замок, — сказала я. — Это цветок. Посмотри, как их здесь много, и все разного размера. Мне кажется, они растут сами, из земли…

Насколько мне хватало глаз, всюду, на многие километры вперед, вся земля была покрыта такими замками-цветками. Некоторые были гигантские, другие же словно только начинали расти, выставив из земли острые вершины. Я не заметила никакой системы в их расположении, они «росли» как угодно, без всякого смысла.

— Это никакой не город, — тихо сказала я. — Это поле.

Я так увлеклась созерцанием невиданной красоты, что совсем забыла про «Бакли».

— Выключи это, — сказал он Джасперу, показывая на браслет.

— Размечтался, — ответила я за нас двоих. — Иди, откуда пришел!

— Ты мне мешаешь, — сказал «Бакли», даже не поменяв интонацию, все таким же мягким голосом. Поэтому я не ожидала, что в следующую секунду он на меня кинется. Не как сущность, а просто как человек: музыка мешала ему сменить ипостась. Он подмял меня под себя и пытался содрать браслет. Я царапалась и кусалась, но уже почти начала задыхаться под его весом, не видя и не слыша ничего. Потом вдруг почувствовала, что руки его разжались, и открыла глаза: оказывается, Джаспер сцепился с этим… с этой… Неважно. Я присмотрела камень потяжелее и собиралась с силами опустить его на голову «Бакли».

— Брось его! — прохрипел Джаспер. — Это бесполезно. Ему вреда не причинить! Беги!

— Нет!

— Беги, глупая девчонка! Я догоню! Обещаю!

И я побежала вперед, ничего не видя перед собой. Ничего не понимая. Джаспер действительно догнал меня, когда я уже почти выбилась из сил, схватил за руку и потянул за собой. Мы бежали еще долго, прежде чем смогли остановиться.

— Я вырубил его. Но это ненадолго. Музыка не давала ему измениться, но как только мы отойдем на достаточное расстояние, он вернется в прежнюю форму.

Но я почти не слушала.

— Где наш корабль? — в панике прошептала я. Я совсем не запомнила дороги, когда бежала, и теперь, за стеной гигантских замков-цветов нашу «Экспрессию» было не разглядеть.

Джаспер взял меня за плечи и заглянул в глаза.

— Феникс, послушай. Я знаю, что надо делать. Только не бойся и делай, что я скажу. Нам надо взобраться на тот замок. Видишь, наверху вход?

— Если честно, ничего не вижу!

— А я вижу! Так какое-то время мы будем в безопасности.

— Не хочу никуда лезть, — сказала я, стуча зубами.

— Надо. Ты первая. Я сзади буду тебя страховать.

Первые лепестки преодолеть было легко — они располагались почти параллельно земле, но чем выше, тем сложнее становилось удерживаться. На ощупь лепестки были очень гладкие, даже ухватиться не за что, а края очень острые.

— Я не смогу! — протестовала я сквозь слезы. — Очень высоко!

— Вход не так уж высоко! Осталось чуть-чуть! — подбадривал Джаспер, подсаживая меня за талию на следующий лепесток. — Посмотри, совсем рядом.

Теперь и я увидела его. К счастью, карабкаться надо было не на самый верх, а только до середины цветка, вход был всего лишь треугольной дырой, образовавшейся от того, что один из лепестков оторвался. Хотя сложно было представить, как такая глыба может оторваться. Внутри было совершенно темно. Я засмотрелась и слишком поздно поняла, что мои пальцы соскользнули. Я несколько раз взмахнула руками, ноги потеряли опору, и я поняла, что падаю.

— Я падаю! — только и успела крикнуть я.

И в ту же секунду почувствовала, как меня сзади обнял Джаспер. Он держал меня крепко-крепко и падал вместе со мной. Я ничего не успела понять, как мы уже лежали на земле.

— Не ушиблась? — спросил он.

— Нет, кажется…

Я тихонечко сползла и присела рядом на колени.

— Голова кружится. А ты как?

Джаспер продолжал лежать, и я услышала, как тяжело он дышит, а в груди у него как будто что-то булькает.

— Джаспер! Миленький! Не пугай меня! Ты сильно ушибся?

Я потянула его за руку, пытаясь поднять с земли. Джаспер, не удержавшись, застонал, и я увидела, что из уголка его рта тянется ниточка крови. У меня сердце пропустило несколько ударов, и в голове потемнело.

— Джаспер, не молчи! Ты как?

— Финик, ты только не бойся… Я спиной… упал… на что-то острое. Кажется, меня пропороло насквозь… Не ожидал, что будет так больно…

Джаспер бледнел на глазах, и слова давались ему с трудом. Я увидела, что из-под его спины прямо по песку бежит тоненький ручеек крови.

— Джаспер, мой хороший! Продержись чуть-чуть! Я сейчас сбегаю за нашими на «Экспрессию». Они тебя вылечат, будешь как новенький. Потерпи немножко!

Я погладила его по холодной влажной щеке. Светлые волосы моего друга слиплись от пота, он тяжело дышал, и я прекрасно понимала, что долго он не протянет. И если я сейчас побегу за помощью, он просто умрет здесь один на этой проклятой планете. Да и куда бежать? Я по-прежнему не знала, в какой стороне «Экспрессия».

Мой друг, невыносимый временами и смешной, занудный и добрый, мой неунывающий оптимист лежал сейчас в луже собственной крови и умирал. И это я была во всем виновата. Он спасал меня и погибнет теперь.

Я взяла его руку и прижала к своей щеке. Рука была холодна как лед.

— Финик, прости меня… Послушай, что бы ни случилось, не бойся. Все будет хорошо…

— Джаспер, миленький, не умирай! Ну, пожалуйста!

— Послушай меня, птенчик… Я совсем не хотел тебя пугать… Поверь… Но мне больше не продержаться… Никак… Прости…

Он вздрогнул несколько раз, и его рука, судорожно сжимавшая мою, вдруг обмякла. И я поняла, что…

А в следующее мгновение мир перевернулся. Мой мир перевернулся. Потому что Джаспер превратился в темное облако, которое быстро светлело, растекаясь по камням. Стало прозрачным. И на земле передо мной не осталось ничего, даже капельки крови. В душе была звенящая пустота. Я так и продолжала сидеть, глядя на острую верхушку проклюнувшегося «ростка», именно на него упал спиной Джаспер. Вернее… Не Джаспер? Но как такое возможно?!

И вдруг он появился метрах в трех от меня. Такой же, как был. Черная форма помята, но совершенно не порвана, от бледности не осталось и следа. Вполне так здоровенькое… Чудовище.

Я медленно начала отползать в сторону замка, скорее инстинктивно, так как моя скорость в данном случае не имела никакого значения. Он был быстрее и сильнее меня.

— Ты убил моего друга, — сказала я. — Сначала Бакли. Теперь его. А сейчас убьешь меня. Если тебе не очень сложно, то сделай это быстро.

Выражение лица Джаспера, пока я говорила, было странное. «Бакли» был безразлично отстраненный, у Джаспера же на лице сменилась целая гамма чувств, но преобладало виноватое выражение, так хорошо мне знакомое: брови домиком, глаза грустные. И как им удается, в конце концов! Чудовища проклятые!

Джаспер осторожно пошел ко мне навстречу, подняв ладони.

— Только не бойся, прошу! Твой страх как запах крови для хищника. Могут прийти остальные. Хотя они и считают тебя моей добычей, но все же…

— Не хочешь делиться? — иронически осведомилась я.

И тут, совершенно неожиданно, монстр захохотал самым что ни на есть настоящим Джасперовым смехом.

— Финик! Я ведь обещал тебя не есть! Помнишь?

— Это был не ты! — крикнула я. «Не смей притворяться им! — кричало все у меня внутри. –– Не смей!»

— Ты меня не поняла! Это я! С самого начала был я! Никто не понял. Даже Юлиус, а ведь он хорошо меня знал. Поверь, я не причиню тебе вреда. Все, что я тебе говорил — правда!

Вот сейчас бы самое время грохнуться в обморок. С каким бы удовольствием я сейчас развалилась на земле, не думая ни о чем и ничего не чувствуя. Но глупое сознание продолжало настырно присутствовать в теле.

Джаспер же уже подошел совсем близко, так, что я могла протянуть руку и дотронуться до него. Что я и сделала. Потрогала его за руку. Теплая. Заглянула в глаза. Фиолетовые, такие же, как прежде.

— Джаспер, как ты мог?

— Ну прости, Финик…

И мы обнялись. И стояли так довольно долго. В голове у меня теснилось множество вопросов, но я боялась их задавать. Я не знала, с чего начать. Но Джаспер заговорил первый:

— Нам все равно нужно попасть вовнутрь… В твоем языке нет подходящего слова, пусть будет «цветок». Вовнутрь цветка. Там безопасно для тебя. И будет время все обсудить. Я вообще-то и хотел тебе все рассказать, но обстоятельства ускорили процесс.

Я снова представила лежащего в луже крови Джаспера и мотнула головой, прогоняя неприятное видение.

— Снова туда лезть? — тоскливо спросила я. — Опять же грохнемся.

Джаспер усмехнулся и сказал:

— Да. Было весело. Но больше не хочется, ты права. Так что, если ты не против, поступим иначе.

И он проделал забавную штуку, отрастил у себя две пары рук. Крепко обнял меня и очень быстро взобрался по лепесткам. Я даже не успела испугаться, как мы уже стояли у входа.

— А там что?

— Ничего. В твоем представлении. Но для меня многое. Это мой дом.

— Твой дом?! Лично твой?! Ты не шутишь?

— Совсем нет. И не просто дом. Моя колыбель.

— Вот тут не поняла.

— Это долго рассказывать. Давай спустимся. Обещаю все объяснить.

Джаспер снова обнял меня и спрыгнул вниз. Я ожидала, что пол больно ударит по ногам, но ощущение было, будто приземлилась на резиновый батут: поверхность мягко пружинила под ногами. И как только мы оказались внизу, стены начали неярко светиться, так что скоро я смогла рассмотреть лицо Джаспера и помещение вокруг. Это была круглая комната, довольно большая, как раз по диаметру цветка. Совершенно пустая. А стены, оказывается, мало того что светились, они еще являлись зеркалами, правда, отражение передавали не четко, а как сквозь туман.

— Необычно, — сказала я. — Даже столика нет.

— Обычно я здесь не ем.

— Ха-ха! Не смешно!

Но Джаспер все равно засмеялся. Потом плюхнулся на пол и с видом гостеприимного хозяина сделал приглашающий жест, мол, располагайся, ни в чем себе не отказывай. Пол был теплый, так что сидеть на нем было довольно уютно, но я все же придвинулась Джасперу под бочок.

— Ты что, боишься?

— Немножко.

— Чего же?

— Тебя! Так что давай обнимай меня и рассказывай свои ужасы.

Он обнял меня тихонько за плечо.

— Так лучше?

— Да. Так ты… значит…

Я не могла произнести это вслух.

— Так значит это ты, — выдохнула я.

— Да.

— С самого начала? И не было никогда никакого Джаспера?

— Да. Я сам себя придумал. Уроженец Дориана, восьмой ребенок в семье. Ловко я провел Юлиуса? Он бы ни за что не догадался. Даже заглянув в ящик, он подозревал кого угодно, но не меня.

— Но как такое возможно? Ведь ты… вы… можете только повторять, а не… — я задумалась, подбирая нужное слово.

— А не творить, — подсказал Джаспер. — Это сложно объяснить. Я расскажу тебе, кто мы. Не бойся. (Это Джаспер почувствовал, что я вцепилась ему в руку.) Ты здесь в безопасности.

— Да. Рассказывай.

— Этот замок, дом, цветок, называй, как хочешь, на самом деле еще и моя колыбель. Я родился здесь. Нет, не так. Появился здесь. Мы появляемся внутри таких колыбелей, растем с ними из земли. Когда цветок созреет и откроется, мы выходим в мир и осознаем себя. Сначала мы пустые, мы лишь сгусток сознания. Но когда мы впервые появляемся снаружи, наши собратья напитывают нас своей сущностью и так появляется разум…

— А проще можно? Ничего не поняла.

— Прости, Финик. Проще… Много веков назад я вылетел из цветка, мои собратья объединились со мной, ну, пролетели сквозь меня, и передали мне все свои мысли, весь опыт, накопленный нашим народом, всю нашу историю. Через считанные секунды я был зрелой, самостоятельной личностью, владеющей всей информацией.

— Бедный мой Джаспер. То есть ты родился из камня, у тебя никогда не было мамы и папы. Никто тебя не любил. Пролетели разочек через мозг и все, живи как знаешь. Как грустно…

— Мы другие. Я никогда не хотел чего-то иного. И не представлял, что может быть по-другому, пока…

— Пока тебя не поймал Юлиус.

— Да. Понимаешь, я ведь, правда, отправлен был с миссией изучить человечество, узнать его слабое место, чтобы потом можно было с легкостью завоевать его. В общем-то, только одно стояло у нас на пути — музыка. Была в ней какая-то сила, которая держит нас сильнее любых наноматериалов.

— Ну да, я знаю. И ты, в конце концов, эту загадку разгадал. Что, человечеству пора писать завещание?

Джаспер невесело усмехнулся.

— Мы бы ведь тогда с тобой сейчас не разговаривали, правда? Финик, не перебивай что ли, мне и так тяжело. Понимаешь, Юлиус приходил ко мне каждый вечер, рассказывал мне о вас. Рассказывал сказки, словно я был ребенком. Рассказывал вашу историю. Я постепенно учился видеть человечество его глазами. И, может быть, от того, что сам в этот момент был маленьким теплокровным страдающим существом, слова «любовь, доброта и сострадание» не были уже для меня пустым звуком. Ты помнишь сказку про Джинна из «1001 ночи»? Когда Джинн, томясь в бутылке, думает о том, что если спасут его сейчас, он осыплет своего спасителя сокровищами, потом, спустя время, думает о том, что оставит этому человеку жизнь, а в конце, измучившись ожиданием, клянется, что убьет того, кто, наконец, вызволит его. А со мной было наоборот. Я думал сначала, что скоро выберусь, и тогда ничто не спасет человечество. Позже, спустя год или больше, думал, что, возможно, оставлю человечество в покое. А под конец моего заключения уже точно знал, что не причиню людям никакого вреда. И тогда я понял, что такое музыка.

— И что же?

— Музыка — это творчество. Это создание чего-то нового. Способность видеть то, чего нет. Я понял это только тогда, когда любовь, сострадание и другие человеческие ценности прочно пустили корни в моей душе. Наверное, потому что они неразрывно связаны с творчеством. Это волшебный дар, которым мы никогда не обладали. Удивительно, но я ведь даже сначала соврать не мог на простейшие вопросы. Горе-шпион. Вот так. Смешно получилось. Разгадал секрет музыки и смог ее одолеть только тогда, когда не хотел уже уничтожать человечество.

— Но почему же тогда ты так рвался на Пандору?

— Почему? Да я уже сказал Юлиусу. Я долго не смогу себя контролировать на свободе, где так много добычи. Где я могу почувствовать чей-то страх и не совладать с собой. Я ведь все же ужасный хищник, и этот хрупкий мир мне чужой.

— Значит, ты всего лишь хотел защитить нас от самого себя. А Юлиус думал, ты ему угрожаешь.

— Да. Я понял. Но его сложно упрекнуть. Он видел, какими беспощадными мы можем быть.

— Но назад ты решил лететь свободным.

— Да. Знаешь, надоело сидеть в замкнутом пространстве три года. Хотелось долететь с комфортом.

Он улыбнулся.

— И тогда ты придумал Джаспера, — сказала я Джасперу, заглядывая в его прелестные миндалевидные фиолетовые глазки. — У тебя здорово получилось.

— Спасибо. Я старался. Ты ведь и правда никогда бы не подумала?

— Правда. До последней секунды не сомневалась… Но почему же ты мне раньше не сказал?

— Я пытался несколько раз. Помнишь, тот день, когда мы спустились на палубу F? Я хотел тебе открыться, но ты так ужасно испугалась при виде того коридора, что я даже представить себе не мог, что случилось бы, начни я пытаться рассказывать!

Я отчетливо вспомнила тот день и палубу F, и свой безотчетный страх. И тут же все остальные события вдруг закружились в моей голове, потом встали на места, и увидела все происходившие с нами события совсем в ином свете. И заговорила быстро-быстро, стараясь не потерять мысль:

— Конгломерат Вилор. Ты спас меня тогда не потому, что чудесным образом владеешь отмычками, а в коридоре, как по волшебству, никого не оказалось?

— Да. В коридоре было полно вооруженных людей, которые не знали, с кем связались.

— Когда мы совершали гиперпрыжок, ты, правда, стоял у моей кровати, и волосы твои развевались от ветра?

— Да. Я еще в прошлый раз обратил внимание, как влияют на нас гиперпрыжки. Если не сконцентрироваться изо всех сил на удержании формы, то меня растянет по атомам на огромное расстояние, на многие десятки километров. Очень неприятно, и долго потом назад собираться. Вот я стоял и концентрировался. Вполне успешно.

— А тогда, на следующий день после того, как Юлиус рассказал команде о первом полете на Пандору, ты удрал и прятался от меня не потому, что боялся, а потому что…

— Потому что ты боялась. И все вокруг. А я боялся не совладать с собой. Ведь я не хотел причинять никому вреда. Тем более тебе. Практически невыносимо было сидеть в двух шагах от тебя, чувствовать твой страх и пытаться тебя не съесть. Поэтому я и пытался тебя разозлить. Когда ты злилась, ты забывала про страх.

— А… — я с трудом заставила себя говорить, сердце заколотилось в груди, как бешеное. — А О'Тул? Это ты?

— Да. Это я.

— Но зачем?! А, ладно! Все мне ясно, зачем!

— Я жалею об этом. Но тогда я с собой не справился. Говорю же, я очень опасен для людей.

— Ужас. У меня голова кругом. Слушай, но что же ты не признался Юлиусу? Ведь была же такая возможность! И он специально все затеял, чтобы вызвать тебя не разговор.

— Если помнишь, я хотел. Даже почти признался. Но он меня вывел из себя своей, как мне показалось, туполобостью. И я решил следовать своему плану.

— Вот блин, — только и смогла сказать я.

А потом, без всякого перехода, высказала внезапно озарившую меня мысль, одновременно заливаясь румянцем по самые уши.

— Слушай, а эти твои журнальчики — это как понимать? Зачем мы любовались на голограммочек в «Сиреневом шаре»?

Джаспер широко улыбнулся.

— Часть моего имиджа. Ну, удивительно ведь было бы, если бы парень моего возраста был совершенно равнодушен к этому. К тому же это еще одна неразгаданная тайна, которая манила меня. Девушки — это совершенно непостижимые создания. Я бы точно не смог притвориться ни одной из них. Я даже понять их не могу. Логика отсутствует начисто.

— Ты их видел-то только на картинках, — пробурчала я.

— Ну, с одной-то знаком не понаслышке! Мое нелогичное загадочное создание. Кстати, я с самого начала знал, что ты девушка, потому что увидел тебя раньше, еще на Альфе, в кабинете командора. Помнишь? Это был я.

— О! А?..

Но мой незаданный вопрос был прерван сигналом вызова, нежная тихая музыка сменилась тревожным маршем: по внутренним правилам корабля этот сигнал требовал немедленного и обязательного ответа. И я на автомате нажала кнопку связи, забыв, что таким образом посылаю на пульт управления свои координаты.

— Стой! — крикнул Джаспер, но не успел перехватить мою руку.

— Юнга Феникс Платино, где вы находитесь? — я услышала голос командора, который звучал очень официально, видимо, вокруг было много людей. Ему хорошо удавалось скрывать свое волнение до того момента, когда данные о моем местоположении были расшифрованы, и точно указали, где я.

— Ты с ума сошел?! Что ты там делаешь?! И Джаспер с тобой?! Где, в конце концов, ваш разум?! — он кричал так, что у меня уши заложило. Джаспер страдальчески сморщился.

— Мы спрятались, — робко прошептала я, глядя на Джаспера, который яростно жестикулировал мне руками, но я не понимала, чего он хочет. — Простите. Не волнуйтесь.

Вот и весь ответ, на который мне хватило фантазии.

— Так. Слушайте меня внимательно. Сидите там и никуда не выходите. Ваши координаты у нас есть. Мы за вами выходим.

И Шеман отключил связь. Джаспер устало покачал головой.

— Мой наивный самоотверженный Юлиус. Бросился нас спасать… Я думал, у нас еще есть время, но, кажется, оно на исходе. Пора уже мне спасать вас.

— Как? Ты так и не сказал.

— Все очень просто. Так же, как мы обмениваемся информацией. Я передам им все, что знаю сам, все, что я видел и чувствовал. Боюсь только, мои собратья будут сопротивляться этим знаниям…

Он на несколько секунд о чем-то глубоко задумался. Потом вдруг сказал совсем о другом:

— Помнишь, птенчик, я говорил, что мы летаем ночью по небу? Это правда. Мы тоже умеем чувствовать радость, и когда летим сквозь облака, нас переполняет это чувство. Но иногда, если очень повезет, можно пролететь сквозь радугу. И тогда чувствуешь настоящее счастье, и весь мир становится цветным, и…

Он вздохнул, не находя подходящих слов.

— Феникс, ты моя радуга. Когда ты рядом со мной, мир оживает. И я хочу творить, и любить, и оберегать. Знаешь, я не мог бы больше причинить вред человечеству. Но только ради тебя я готов пожертвовать своей жизнью, чтобы его спасти.

— Что?! Ты что?! Тебя нельзя убить! Зачем ты так глупо шутишь, Джаспер?

— Прости, птенчик. Они могут меня убить, если не захотят принять то, что я захочу им дать. Но я буду бороться до последнего, обещаю.

— Нет, нет! Прошу!

Он снова непроизвольно сложил брови домиком. И стал выглядеть как самый обыкновенный нашкодивший мальчишка. Но он не шутил, я это поняла.

Он схватил меня в охапку, и спустя несколько секунд мы уже стояли на земле.

— Финик, смотри, они появятся вон оттуда.

Джаспер указал на восток.

— «Экспрессия» в той стороне. Не так далеко. Вы успеете добежать. Только не останавливайтесь.

Я вдруг почувствовала, что меня до костей пробирает ледяной ветер.

— Беги! — крикнул Джаспер, раскидывая руки в стороны. — Беги, не останавливайся!

И он растворился в воздухе.

И я бросилась в сторону, куда показывал Джаспер. И действительно, вдалеке уже можно было различить силуэты людей. А фигура, идущая впереди, несомненно, принадлежала командору. Они шли в боевом облачении, держа на весу оружие. Но разве все это могло защитить от НИХ?

Я бежала и махала руками, пыталась кричать: «Назад! Поворачивайте назад!» Но все звуки уносил неистовый ветер, вдруг поднявшийся вокруг. Я подозревала, что это не просто ветер, а Джаспер, окутавший меня и оберегающий, пока можно. Потом я увидела, что Юлиус меня заметил, и тут же почувствовала, что ветер выпустил меня из своих объятий, напоследок аккуратно убрав пряди моих волос с лица.

— Только не сдавайся, Джаспер! — шепнула я ему, а потом закричала изо всех сил: –– Командор Шеман, назад! Все назад!

Но он, естественно, меня не послушал. Наоборот, теперь они почти бежали мне навстречу. Да и чему я удивляюсь: разве меня кто-нибудь когда-нибудь слушает?

— Где Джаспер?

— Командор, прикажите всем отступать к «Экспрессии»! Джаспер — это он. Ну, ОН! Вы понимаете? Он сейчас борется за наши жизни, хочет, чтобы мы успели улететь! Послушайте меня хоть раз!

Если командор и был шокирован, то на его лице это никак не отразилось. Не знаю, что сейчас происходило у него в душе, но вслух он сказал только:

— Отступаем!

И закрыл меня своей спиной.

И мы снова побежали. У меня уже дыхания не хватало, и в боку жутко кололо, а «Экспрессия» была еще так далеко. В какую-то секунду я повернула голову и посмотрела назад. Там, над землей, кружились в пугающем танце черные вихри. Они то сходились, то расходились. Я смотрела всего мгновение, но мне показалось, что в эпицентре маленький, но отважный вихрь борется до конца. «Не сдавайся! — шептала я. –– Не сдавайся!»

В воздухе стоял гул, такой же, как во время грозы, мне даже иногда начинало казаться, что земля уходит из-под ног. Юлиус, увидев, что я начинаю отставать, схватил меня за руку и потащил за собой.

Мы почти добежали. Мы почти успели. «Экспрессия» высилась перед нами в каких-то десятках метров, когда гул вдруг стих. Мы все почувствовали, что наши тела обдало ледяным воздухом, и впереди прямо из ниоткуда стали появляться человеческие фигуры. Они появлялись и продолжили двигаться к нам навстречу, пока не подошли совсем близко. Странные это были люди, наполовину слепленные из сгустков темного тумана, лица у всех были с грубыми, резкими чертами лица, словно сделанные наспех. И все же… На такое прежде они были неспособны. Значит… Что это значит, я и сама толком понять не могла. Стояла, тяжело дыша, глядя на негостеприимных хозяев планеты, и ждала.

И вдруг они все посмотрели на меня. И меня словно молнией пронзило: у всех пришельцев были глаза Джаспера. Его чудесные фиолетовые глаза. А потом они заговорили, и эта речь звучала непривычно, один начинал ее, потом внезапно замолкал и тут же подхватывал другой, словно все они заранее знали, что надо говорить.

— Финик, не грусти… Я все равно… не смог бы… жить в этом мире… а в твоем мире я чужой… Прости и прошу… ради меня… будь счастлива…

Я всхлипнула, уткнувшись в плечо Юлиуса, и он обнял меня свободной рукой.

Один из пришельцев сделал шаг нам навстречу и сказал:

— Уходите. Мы не причиним вам вреда.

А потом они просто растворились в воздухе.

— Его больше нет, — прошептала я, и сама не могла поверить этим словам.

— Он есть, — сказал командор. — В каждом из них. Навсегда.

Последующие два дня я почти не помню. Я заболела, лежала в медицинском отсеке в лихорадке и бреду. Как потом объяснил доктор Саймон, это нервное, от перенапряжения. Мне было очень плохо. Все время мерещился Джаспер. Я тянула к нему руки, но другие руки, теплые и чуть шершавые, сжимали мои пальцы.

— Все будет хорошо, Мурка, — говорил Юлиус, а это был именно он, протирая мой лоб чем-то приятно холодным. — Спи, моя хорошая.

На третий день я пришла в себя, сознание прояснилось, и я, хоть и чувствовала себя ужасно несчастной, одновременно с этим чувствовала голод. Организм мой, не смотря ни на что, не хотел сдаваться, он хотел жить. Вот так.

Предатель! Это я про Джаспера. Уверена, он с самого начала знал, что не выберется. «Ради меня будь счастлива»! Злые слезы покатились из моих глаз. Ну как он мог! Как он мог так меня бросить!

Командор вошел в медицинский отсек как раз тогда, когда я рыдала навзрыд, вытирая мокрый нос кончиком одеяла. Он держал в руках поднос, на котором стояла чашка с бульоном, и так и заметался по палате, не зная, куда его поставить, чтобы броситься меня утешать. Это вызвало у меня приступ истерического хохота. Я и всхлипывала, и смеялась, не в силах остановиться, пока он не бросил этот глупый поднос на пол и не прижал меня к себе крепко-крепко, как тогда, когда мы в первый раз поцеловались.

— Ну-ну, успокойся, — шептал он. — Все хорошо, все будет хорошо…

Уже потом я узнала, что рассказали команде: Джаспер был объявлен героем, погибшим, спасая наши жизни. Лишь немногие были посвящены в то, что произошло на самом деле. Пандору все-таки объявят в карантин, и больше ни одно судно никогда здесь не приземлится: Шеман не хотел рисковать.

Итак, экспедицию можно было считать вполне успешной. Погибли, по официальным данным, заявленным в центр, несколько человек: Джаспер Хопер, Бакли Майлс и Марк О'Тул, и те ребята, что в тот день дежурили у шлюза. Все были представлены к ордену мужества посмертно. А «Экспрессия» отправилась в обратный путь с живыми членами экипажа на борту.

Прошло два дня. «Экспрессия» совершила прыжок и направилась к Палладису. Командор вызвал меня на разговор в свой кабинет. После того дня, когда он успокаивал меня и обнимал, мы больше не виделись. Я вернулась в свою, теперь такую пустую, каюту. На следующий день занялась своей привычной работой, у нас не было ни возможности, ни повода увидеться. И вот теперь он вызывает меня на разговор.

Он сидел за столом, такой официальный, такой далекий. Я, сразу же оробев, села напротив. И хотя он смотрел на меня мягко, но я чувствовала, что между нами преграда. Я ничего не понимала. Ему что, нравится мучить себя и меня?

— Мария, извини, что приходиться тебя просить, но я вынужден. Я ничего не знаю о том, что произошло на Пандоре, когда вы с … м-м-м… Джаспером покинули шаттл. Могу только догадываться. Но мне, как командиру экспедиции, нужно знать все.

— Конечно, — я сжала руки на коленях, понимая, как непросто мне будет снова все вспоминать. Я думала, он протянет руку, чтоб поддержать, но он этого не сделал.

И я рассказала. Все. Стараясь не говорить о своих чувствах, а только лишь излагала факты. Рассказ получился не таким уж длинным, и мне даже удалось сдержать слезы. Но на душе словно лежал камень.

Я вернулась в каюту, легла на койку и уставилась в потолок. Пришло время подвести итоги. Что я имею на сегодняшний момент? Я потеряла лучшего друга. Я влюблена в человека, о чувствах которого на самом деле ничего не знаю. Как дальше жить, я просто не понимала.

Все оставшиеся дни на обратном пути я действовала, как робот. Ела, спала, работала. Я запретила себе чувствовать и думать. Мир потерял все свои краски.

Даже когда шаттл приземлился на Альфе и все мои товарищи, светящиеся от радости, обнимались, прощаясь, ни одна искорка света не вспыхнула во мне.

Я взяла сумку и вышла из каюты, даже не оглянувшись.

Командор стоял у шлюзового лифта и прощался со всеми. У него находились теплые слова для каждого члена экипажа. Он и мне пожал руку, наклонился, пытаясь что-то сказать. Но я не подняла глаз, вяло ответила на рукопожатие и поспешила покинуть «Экспрессию». Сердце попыталось остановиться, но я сделала три глубоких вдоха, выпрямилась и ушла в сторону вокзала.

И жаркий день, и привычная суета в Космополисе — все казалось каким-то нереальным. Я не могла поверить, что где-то неподалеку есть комнатка в общежитии — мой дом, и я сейчас в нее вернусь. И потечет обычная жизнь, такая же, как прежде. Работа, пустые вечера у телевизора, редкие вылазки в ночной клуб… В груди опять стало горячо, и на этот раз сколько я ни дышала, легче не становилось. Я поняла, что не могу сейчас вернуться домой. Ну никак.

Я немного подумала, включила сотовый и набрала мамин номер.

— А! Солнышко мое! Ты вернулась! Как командировка?

— Чудесно, — выдавила я из себя. — Сейчас я к вам приеду и все расскажу.

— Замечательно! Отправлю папу за тортиком!

— Угу… — сказала я и с силой вдавила пальцем кнопку отбоя на телефоне.

Позже, уже у родителей, я, уставившись в бокал с безнадежно остывшим чаем, рассказала им все, что могла. Конечно, гораздо более безопасную версию. Не знаю даже, что они поняли, кроме того, что мой лучший друг погиб, а еще то, что их дочь безнадежно влюблена в своего командира. Но и этого вполне было достаточно для того, чтобы мне стало легче.

— На кафедру я не вернусь, — подвела я итог.

— Я понимаю, — сказала мама. — А какие вообще планы?

— Не знаю, — честно призналась я.

Спать я собиралась лечь в своей старой детской комнате. Здесь все не сильно изменилось с тех пор, когда я была ребенком. Все так же стояли на полках мои книжки, куколки в сарафанах, которые я сама им сшила когда-то, сидели на комоде. Мой старенький компьютер по-прежнему стоял на столе.

— Мам, — крикнула я, — сеть есть?

— Да. Хочешь посидеть?

— Немножко.

Я включила комп, залезла на свою страничку в Подружки. Посмотрела новые фотки Милы. Оказывается, пока я отсутствовала, она не скучала. Несколько фотографий запечатлели ее в ночном клубе, я без энтузиазма перелистывала их, пока не наткнулась на Милу в обнимку с Сержем. Внутри сразу же стало так пусто. Так пусто…

«Не реветь! — приказала я себе. –– Больше ты никогда не будешь реветь!»

Я сидела, уткнувшись взглядом в экран. Идти спать я боялась — боялась остаться наедине со своими мыслями. Я чем еще заняться?

Тут я кое-что вспомнила. У меня же есть банковская карточка. Надо посмотреть, сколько я заработала. Это было очень слабое любопытство, но хоть не совсем пустота.

Я вытащила карточку из сумки, залезла на страничку банка. Веб-камера просканировала сетчатку моего глаза, и я получила доступ к своим счетам. Посмотрела на экран, моргнула и протерла слезящиеся глаза. Потом снова попыталась пересчитать нолики. Ноликов было неприлично много, и как я ни моргала, немыслимая сумма на моем счете никак не хотела меняться.

Не сразу я заметила в правом углу экрана мигающий конвертик. Какое-то сообщение. Кто мне мог его оставить? Не задумываясь, я щелкнула по конвертику, пробежала глазами первую строчку и…

И мир вокруг меня вспыхнул ослепительными красками, полный любви и жизни.

«Привет, Финик! Не удивляйся и не падай в обморок, прошу тебя. Это лишь письмо из прошлого. Я пишу тебе это, сидя в каюте Бакли, а ты в это время спишь в нашей.

Думаю, ты уже знаешь, что я придумал. Еще я надеюсь, что успел рассказать все о себе. И еще надеюсь, что не очень тебя напугал. Знаешь, я уверен, что попросил у тебя прощения. И может быть, даже не один раз. Но ты, конечно, меня не простила и ужасно зла на меня. Поэтому я и в третий раз попрошу у тебя прощения. Прости, Финик. И не злись.

Я до сих пор не могу поверить, что Юлиус задумал сделать это. Взорвать всех. Невозможно. Я не дам ему это сделать. Просто открою завтра шлюз, пока все будут на общем собрании. Это даст мне возможность выиграть время. Потом попрощаюсь с тобой. Поговорю с Юлиусом. И просто уйду. Никто не умрет. Я надеюсь.

Если что-то пойдет не так, и у меня будет слишком мало времени, чтобы сказать тебе… Я не исключаю даже варианта, что мне придется погибнуть. Да. Только, умоляю, не реви, мой мужественный покоритель космоса. Так вот, я хочу тебе сказать: будь счастлива, пожалуйста, ради меня. И если я все же погиб, то тем более. А то в самом деле, обидно мне будет. И прошу еще об одном: помнишь наш разговор той ночью? Теперь, когда у тебя есть деньги, ты можешь получить любое образование, какое только пожелаешь. Не останавливайся. Иди к своей мечте. Ведь на самом деле нет ничего невозможного в этом мире! Или ты еще в этом сомневаешься?

Кстати, о деньгах. Не удивляйся. Мне помог «дух корабля». Это я шучу. «Дух корабля» на самом деле наш друг Бакли. Он талантливый программист, и у него большое будущее, я в этом уверен. Я никогда тебе не говорил, но ведь это из-за меня он оказался на «Экспрессии». Я нашел его на Альфе, когда мне нужны были липовые документы, ведь, сама понимаешь, у меня не было никаких. Помню наш разговор в космопорту. Он был очень удивлен моим желанием вызваться добровольцем. Спрашивал, зачем мне это нужно. Пришлось наврать (о, как чудесно это у меня теперь получается!) о том, что хочется чего-то большего, о том, что любой человек, даже совершенно непримечательный на первый взгляд, может изменить ход истории. Я талантливый врун, правда? И он теперь тоже на шаттле. Он, конечно, думает, что я просто мальчишка, у которого неприятности с законом. Но, так или иначе, молчит.

Я снова попросил его помочь мне, и Бакли написал, как он выразился, «программульку», маленький вирус, который внедрился в «мозг» нашего корабля, и как только «Экспрессия» окажется на Альфе, программулька эта выйдет в сеть, переведет деньги с моего счета на твой, а заодно отправит это сообщение. Которое я уже больше получаса набираю двумя пальцами. Видишь, на какие мученья я иду ради тебя, птенчик! Шутка, шутка! Не реветь!

Мне деньги не нужны, а ты их честно заработала.

Наверное, я уже все сказал, что хотел. Кроме одного! Если ты еще переживаешь по поводу Юлиуса. Не переживай! Он тебя очень любит. Я точно знаю, что говорю. Но пока он твой командир, он будет пытаться это скрыть ценой титанических усилий. Это всё его гиперответственность. Если он вдруг поддастся чувствам и обнимет тебя, но потом будет считать себя чуть ли не предателем рода человеческого. Смешные вы все-таки люди. Иногда делаете важным то, что не имеет цены. И не замечаете того, что бесценно.

Бакли дрыхнет рядом на койке. Устал дожидаться, пока я закончу писать.

Сейчас я вернусь к тебе, мой теплый маленький птенчик, обниму и согрею. И буду чувствовать, как бьется твое сердце. И оно будет биться еще долго-долго, я тебе обещаю.

Как там принято у людей заканчивать письма? Юлиус рассказывал мне. Кажется, надо написать: «Целую. Твой Джаспер». Но мы, жуткие чудовища, не столь сентиментальны. И я буду верен себе. Кусаю тебя за носик. Твой Джаспер.»

Я перечитывала письмо снова и снова. Слезы катились по лицу, но это больше не были слезы отчаянья. Словно разжалась холодная рука, сжимающая мне сердце.

Некоторое время спустя я смогла немного успокоиться, вытерла глаза и решила пробраться на кухню попить чаю, в горле пересохло.

На кухне, тихонько, как мышки, сидели родители, так что я даже испугалась: свет был приглушен, и я совсем не ожидала застать их там. При виде меня они замолчали и посмотрели виновато. Все ясно, строят заговор по спасению дочери от депрессии. Я села напротив, на свободный стул.

— Дорогие родители, — сказала я, — не волнуйтесь за меня, пожалуйста. У меня все будет хорошо. Я теперь знаю, чем буду заниматься дальше.

— Чем же, моя хорошая? — спросила мама осторожно, видимо, предчувствуя ответ с подвохом.

— Я хочу поступить в Звездную Академию. Буду астронавигатором. Девушек — космических офицеров не бывает. Девушки — астронавигаторы тоже редкость, но я буду одной их них.

— А ты уверена? — еще более осторожно спросил папа. — С физикой и математикой у тебя всегда было не очень.

— Да. Я знаю, — мужественно созналась я. — Но за год я успею подготовиться. Буду заниматься с лучшими репетиторами. Деньги у меня есть.

Мама с папой переглянулись. На их лицах ясно читались их мысли, примерно такие: «У нее не получится. Только лишние переживания. Это не ее. Надо ее отговорить».

Я видела это так ясно, словно они мне сейчас сами это говорили. Впрочем, папа даже уже открыл рот, чтобы начать меня разубеждать. Но я его опередила:

— Знаете, дорогие мои родители. Мой друг сказал, что нет ничего невозможного в этом мире. И знаете, я в свете некоторых событий склонна ему верить. Я твердо решила поступить в Звездную Академию, и я туда поступлю.

И я встала, собираясь пойти в свою комнату, чтобы больше не дать им возможности меня отговорить.

В эту секунду в домофон позвонили.

— Кто это так поздно? — удивилась мама.

— Не так уж и поздно, только восемь часов вечера, — возразила я на автомате, а в голове тоже кружилась мысль, кто же это может быть.

Папа пошел отвечать, а мы следом за ним.

— Кто там?

— Меня зовут Юлиус Шеман. Мария у вас? Я хотел бы с ней поговорить. И с вами, конечно.

Папа, выслушивая за ужином мои страдания, нахмурившись, смотрел в одну точку. Он ничем не мог мне помочь. Сейчас же я увидела, как он неосознанно распрямил плечи, и даже голос у него стал увереннее.

— Ну что же, заходи, — сказал он, выразительно глядя на нас с мамой, мол, не выгонять же человека, приехавшего в такую даль.

— Ой! — сказала мама. — Я же в халате.

И убежала переодеваться. Я тоже пошла к себе, сняла пижаму, в которую успела переодеться, натянула старенькие бриджи, мятую футболку. Мне было все равно. Что он может мне сказать?

Когда я выходила из комнаты, я как раз застала его, входящим в дверь. Он был совсем на себя не похож. Форму сменила гражданка, непривычно было видеть его в рубашке с геометрическими узорами и светлых брюках. Еще он подстригся. В руках Юлиус держал бутылку вина и букет цветов. Я даже притормозила от неожиданности. Он встретился со мной взглядом, и я поняла, что он очень волнуется.

Так бы мы и стояли, глядя друг на друга, но тут мама выплыла из комнаты в легком платье, благоухая духами, и взяла все в свои руки.

— Здравствуйте, Юлиус, — сказала мама, утонченным жестом хозяйки направляя его в гостиную. — Я много о вас слышала.

В гостиной, пока мама с Юлиусом вели светскую беседу, я напряженно думала о том, зачем он пришел. И в конце концов не выдержала.

— Командор Шеман, разрешите обратиться, — сказала я, вложив в эту фразу все свое ехидство, я была очень на него обижена, — о чем вы хотели поговорить с юнгой? Какие-то незаконченные дела?

Юлиус посмотрел так, словно я его ударила, и мне тут же стало нестерпимо стыдно. Но зачем он приехал? Продолжать мучить меня?

— Ты больше не юнга, Мария. А я не твой командир.

— И?!

Пауза затянулась, ни он, ни я не могли первыми преодолеть молчание. Родители переглянулись поверх наших голов и поспешили оставить нас наедине. Но стены давили на меня, и даже как будто не хватало воздуха.

— Пойдем прогуляемся, — коротко сказала я, устремляясь к выходу. Сдернула с вешалки ветровку: лето заканчивалось, и вечер был уже по-осеннему прохладен.

Наверху, на крыше многоуровневого улья, в котором жили родители, был разбит небольшой сквер, очень уютный. Так что жителям верхнего яруса не нужно было тратить несколько часов на поездку в скайлайне, чтобы насладиться природой. Здесь был даже небольшой пруд, окруженный деревцами, скамейки рядом с ним. В этот поздний час, а уже почти стемнело, в сквере почти никого не было. Только несколько ребятишек под бдительными взглядами двух мам и двух кибернянь с радостными криками катались с горок. Да неподалеку, на скамеечке сидела пожилая пара, молча глядя на воду пруда, пожимая друг другу руки.

Я выбрала скамейку в укромном уголке, под старой ивой. Еще одно дерево с Земли. Ее ветки склонялись над скамейкой, укрывая ее от посторонних глаз. Я взобралась с ногами, укрыв их курткой. Юлиус сел рядом. Мы молчали, глядя сквозь опущенные ветви на небо. Звезды были такими яркими, что даже огоньки челноков скайлайна не могли притушить их сияния.

Вселенная, безграничная и вечная, смотрела на нас миллионами своих глаз.

— Он был лучше нас всех, — тихо сказала я. — Поверил твоим сказкам. Откуда ему было знать, что люди не такие. Друзья предают. Любимые забывают. А он был верен до конца.

Я посмотрела на Юлиуса.

— Но, может быть, человечеству повезло. И самому кошмарному чудовищу встретился человек, который тоже был честен. И знал, что сострадание и любовь не просто слова в нашем языке. Ты такой, Юлиус. Поэтому, наверное, я и люблю тебя так сильно.

Юлиус, сидевший с опущенной головой, вздрогнул и посмотрел на меня.

— Любишь? — повторил он вслед за мной, словно не поверив в то, что услышал. — Все еще?

Я улыбнулась печально.

— Вопрос в том, любишь ли ты меня?

Юлиус притянул меня к себе, обнял, уткнувшись носом в затылок, я чувствовала его теплое дыхание.

— Человечеству повезло с тобой, — сказал он. — И мне никогда не разгадать этой тайны. Их победила одна маленькая хрупкая девчонка. Пандора заражена вирусом. Вирусом любви и человечности. А от этой болезни спасения нет. Мы ведь никогда не вылечимся, да?

Я запрокинула голову, он поцеловал меня в лоб.

— Да, — подтвердила я.

И больше ничего не нужно было говорить, так как все было понятно без слов.