Пурпур и бриллиант

11

Проснувшись, Каролина не могла понять, сон это или явь: шаги, лошадиное ржание – и опять тишина. Она лежала в палатке с открытыми глазами и прислушивалась, затаив дыхание. Но веки ее отяжелели, сон вернулся вновь.

Она уснула с вечера, едва успев лечь. После того как они выехали из оазиса Сийира, им пришлось проскакать в бешеном темпе почти восемь часов, лишь иногда делая короткие передышки. Сойдя с лошади, она едва удержалась на ногах. Она даже не испытывала голода. Глотка воды и двух фиников ей оказалось достаточно. Может быть, теперь проснувшийся голод разбудил ее? Когда она подумала об этом, то поняла, что действительно хочет есть. Она откинула легкое шерстяное одеяло и села. И вдруг снова услышала те же звуки. Ей показалось, что это были торопливо удаляющиеся шаги.

Она набросила накидку на лицо, закуталась в плащ и вышла из палатки. Было уже почти светло. Огонь еще горел, однако язычки костра казались уже бледными и бессильными на фоне приходящего дня. Животные спокойно лежали у вбитых колышков, к которым были привязаны их поводья. Багаж громоздился там, где его оставили вечером. Все было тихо. С ночи картина не изменилась. Но она слышала голос Алманзора, то плачущий, то причитающий. Каролина поспешила к нему, к ней присоединился Стерн, вышедший из палатки. Каролина положила руку на плечо юноши. Он оторвал ладони от лица и бросился перед ней на колени:

– Я плохой слуга! Вместо того чтобы охранять вас, я уснул. Только по моей вине это могло случиться! Накажите меня! – Он опять разразился рыданиями.

– Лучше скажи толком, что произошло! – сказала Каролина спокойным голосом.

Алманзор поднял голову:

– Воры украли у нас бурдюки с водой. Подлые разбойники! Аллах накажет их. Аллах справедлив. Он все видит, и его кара настигнет их. – Он указал на следы на песке. – Видите! Я нашел их следы. Подлые, трусливые гады, воры! Ох, я не должен был спать!

– Успокойся! Мы ведь тоже ничего не слышали, – сказала Каролина. – Сколько их было?

– Не могу сказать. Большинство следов уже заметено песком.

– Они украли только бурдюки? – спросила Каролина. – Больше из поклажи ничего не пропало?

– Вы не знаете этих кочевников. Когда мы умрем от жажды, им достанется все: и животные, и весь скарб – нужно только подождать нашей смерти. Они как шакалы, объедающие трупы.

– Они забрали все бурдюки? – спросил Рамон.

– Кроме трех уже начатых. Они их просто не заметили.

Путешественники вернулись к костру. Стерн достал из кожаного мешочка план колодцев. Первые три дня пути они не пользовались им, так как могли наполнять бурдюки свежей водой оазисов. Он развернул карту. Каролина и Алманзор подошли поближе и нагнулись над ней.

– Если возвращаться обратно к оазису Сийиру, это займет восемь часов. – Стерн взглянул на Каролину. – Если мы будем двигаться в том темпе, что вчера...

Он указал на кружки, которыми обозначил на карте оазис и то место, где они сейчас находились. Потом провел пальцем к маленькому крестику.

– Это следующий колодец. – Он измерил расстояние. – Максимум шесть часов – в любом случае ближе, чем до Сийира.

– А у нас есть пустые бурдюки? – Каролину пугала мысль о необходимости возвращаться назад.

– Двенадцать штук.

– Тогда отправимся к колодцу. – Каролина посмотрела на Стерна. – А вы что думаете?

Он улыбнулся:

– Если до отправления у нас будет время позавтракать, то я полностью с вами согласен.

Животные шли опустив головы, медленно ставя копыта на раскаленный песок. Умолкло заунывное пение Алманзора. Понурившись, сидел он на спине верблюда. Только иногда шевелились его руки под широким одеянием, и тогда медный корпус компаса на минуту вспыхивал под солнечными лучами.

Солнце стояло в зените. Глаза Каролины горели. Она прикрыла их муслином чадры, однако безжалостные солнечные лучи проникали и сквозь накидку. Все ее тело болело, израненное всепроникающими песчинками, разъеденное соленым потом. Одна из резервных лошадей, которую вел в поводу Стерн, споткнулась и упала на колени. Она попыталась подняться, но не смогла. Рамон снял бурдюк, притороченный к седлу, открыл его, смочил платок водой и прижал его к лошадиной морде. Лошадь встряхнула гривой, тихо заржала и поднялась на ноги.

Алманзор сошел с верблюда и стал вместе со Стерном поить других лошадей. Когда они закончили с этим, Рамон принес кожаную флягу. Все сделали только по одному маленькому глотку. Никто не сказал ни слова. Они избегали смотреть друг на друга. Вместо шести часов они были в дороге уже восемь, не сделав ни одного привала. С минуты на минуту они надеялись достичь своей цели – колодца или источника.

Стерн снова достал план, развернул его, разгладил.

– Ничего не понимаю, – сказал он наконец. – Мы должны были уже давно добраться до колодца. Если верить плану, сейчас мы рядом с развалинами какого-то поселка. – Он сверился с компасом. – Мы на той же самой долготе, где обозначен колодец.

Каролина вспомнила, что сказал Алманзор о ворах, укравших воду.

– А что, если кто-то разрушил колодец?

Алманзор покачал головой:

– Тогда вода ушла бы под землю, и лошади учуяли бы ее, как бы глубоко она ни была.

Снова воцарилось тяжелое молчание. Все понимали, что должны найти эту воду – иначе им конец.

– Подождем вечера и прохлады, – решил наконец Стерн. – Мы должны беречь лошадей.

Алманзор натянул полотнище, чтобы солнце не пекло прямо на них. На коне Каролина не так ощущала жару. Она могла немного отвлечься; ветер скачки освежал ее, а возможность двигаться вперед позволяла забыть о голоде и жажде. Но теперь каждая секунда была для нее невыносимой мукой. Не было никакой защиты от этого солнца – оно же, казалось, стало величиной во все небо, белое и сверкающее. Животные стояли недвижно, дыша с тихим свистом, – окаменевшие фигуры, а не существа из плоти и крови.

Стерн протянул ей влажный платок. Она прижала его к губам. Уже через несколько мгновений материя стала сухой и жесткой. Алманзор с головой замотался в одеяло и улегся в узенькой полоске тени, отбрасываемой верблюдом. Каролина тоже безмерно устала. Она очень хотела спать, однако сон не шел к ней. Если она сейчас заснет, то не найдет в себе сил потом открыть глаза, стряхнуть сонную одурь, подняться. Она услышала, как Стерн вынул затычку из бурдюка, и отрицательно махнула рукой:

– Мне больше не надо.

Но Рамон уже протягивал ей воду в маленьком серебряном стаканчике. Каролина хотела отвернуться, но он уже подносил стакан к ее губам. И тогда она стала пить маленькими глоточками, чувствуя, как напряжение мало-помалу оставляет ее. С облегчением она осознала, что ее отчаяние было вызвано лишь жаждой. Может быть, лучше всего действительно сейчас уснуть. Она придвинулась поближе к Стерну, положила голову на его плечо и закрыла глаза.

Наконец настал вечер. Они с нетерпением ожидали этого часа. Теперь можно было отправляться, но они медлили, боясь принять окончательное решение, от которого, возможно, зависела их жизнь. Они сидели у потухшего костра. В серой золе белели кости птиц, которых Алманзор убил и поджарил на вертеле. Вокруг костра в светлом песке были разбросаны ржаво-красные перья. Ветер играл их пушком.

Алманзор разгреб золу. С ожесточенностью, абсолютно ему не свойственной, он стал укладывать поклажу и грузить мешки на верблюда. Без единого слова он достал всем шерстяные плащи, чтобы защититься от ночного холода. Каролина и Стерн встали и пошли к своим лошадям. Они задали им корма, оседлали. Стерн снова достал план колодцев, расстелил его на песке, который в вечерней мгле стал казаться фиолетовым. Указатели были ясны и отчетливы. Обтрепанные края карты и затертые складки говорили о том, что этим планом часто пользовались, что он многих людей вел к воде сквозь пустыню.

– До следующего колодца от трех до четырех часов пути, – сказал Рамон. – Вопрос только в том, стоит ли нам еще раз довериться плану или лучше вернуться на дорогу курьеров? – Он сделал знак Алманзору подойти. – Я хочу услышать твое мнение, Алманзор. Ты знаешь пустыню лучше нас. Взгляни на карту. Может, ты заметишь ошибку, которую мы делаем.

Юноша не двинулся с места. Его глаза без всякого выражения разглядывали линии и метки, нанесенные на карту. Он глухо сказал:

– Я ваш слуга. Вы приказываете, а я подчиняюсь.

– Но твоя жизнь тоже поставлена на карту! – настойчиво продолжал Стерн.

Каролина отчужденно взглянула на Алманзора. Ей казалось, она совсем не знает его. Обычно он вскипал по любому поводу. Радость и страх выплескивались из него тотчас же. А сейчас он сидел, погруженный в себя, загородившись от них своим апатичным послушанием. Но разве не она во всем виновата? Это она отослала Малема Мерабета. Она решила пересечь пустыню без опытного провожатого. Что же можно спросить с Алманзора? Она одна ответственна за то, что произошло и что случится дальше. Каролина запахнула плащ.

– Мы поедем к следующему колодцу по плану, – сказала она, поднялась и пошла к лошади.

Была холодная ночь. Когда взошла луна, они смогли пустить животных рысью. Судя по карте, они с минуты на минуту должны достичь колодца. Алманзор шел пешком, ведя верблюда в поводу. Он проверял палкой землю, исследуя каждую неровность. До сей поры он обнаружил только заболоченную лужу, оставшуюся после дождя, да высохший прудик, на дне которого остались солевые отложения, сверкавшие как снег в лунном свете. В стороне от дороги они вдруг заметили темную тень. Алманзор побежал туда. Каролина уже ждала его радостного крика. Но в тишине были слышны только удары палки.

– Ты что-нибудь нашел? – спросила Каролина.

– Только придорожный указатель. – Алманзор нагнулся за тянувшимся по земле поводом верблюда.

Стерн направил своего коня к пирамиде из черных камней. Он спешился, встал на колени и стал руками разгребать песок у подножия пирамиды.

– Принеси мне лопату и кирку! – крикнул он Алманзору.

Нетерпеливыми шагами стал он обходить камни, потом остановился, склонился к пирамиде. С грохотом полетели на песок нагроможденные один на один камни. Рамон не мог больше ждать, побежал навстречу Алманзору, выхватил у него лопату и кирку и принялся за работу, Алманзор подошел к Каролине.

– Он не найдет воду под камнями, – в его голосе зазвучали слезы. – Я подкопал землю и прислушивался. Там нет воды.

Стерн работал как одержимый. Мотыга звенела о камни. С яростью, будто уничтожая заклятого врага, выковыривал он булыжники из земли. В его поступке было столько отчаяния, что Каролина вынуждена была отвести глаза. Вид человека, пытающегося заставить землю отдать спрятанную в ее недрах воду, рвал ее сердце. То, что он делал, было бессмысленно. Он только потеряет силы, которых и так осталось не очень много. Это неразумно. Но разве она не понимала его? В этот момент она завидовала его одержимости. Алманзор начал развязывать ремни, которыми были затянуты полотнища палаток. Каролина подошла к нему:

– Что ты делаешь? Не надо расставлять палатки. Мы здесь не останемся.

Алманзор указал на капли росы, выступавшие на лохматых гривах верблюдов.

– Если мы растянем полотнища, то сможем собрать немного воды на них.

– Я помогу тебе. – Каролина была рада чем-то заняться.

Они разложили полотнища на земле. Углы Алманзор привязал к коротким колышкам, так что образовалось нечто вроде вогнутого блюда. Алманзор бесшумно ходил вокруг полотнища, подтягивал его, поднимал края чуть выше.

– Это недолго, – прошептал он. – Полотнища еще теплые; теплее, чем земля. Вот, смотрите!

На краю полотнища что-то блеснуло. Появились первые капли росы. Каролина смотрела на прозрачные капельки, и перед ней проносились фантастические картины. Ночь преобразилась. Из-под земли ударили фонтаны; растянутые полотнища превратились в сверкающие озера. Она верила, что если сейчас обернется, то увидит там, где работает Стерн, бьющий из земли источник. Она нагнется к нему, наполнит рот холодной прозрачной влагой... Они наберут полные бурдюки воды, напоят животных. Она искупается в этом фонтане...

Так тяжко было возвращаться в действительность из прекрасного видения! Стук лопаты умолк. Каролина механически следовала указаниям, которые давал ей Алманзор. Она подняла вверх концы полотнища. Тонюсенькими ручейками потекли капельки росы в центр полотнища. Алманзор встал на колени и собрал воду в маленькую чашку. Каролине с трудом удавалось скрывать от Алманзора, какими бессмысленными и глупыми казались ей его усилия. Неужели юноша всерьез верит, что стакан воды может изменить их судьбу? Двумя руками, как величайшую ценность, поднес он ей кружку:

– Пейте!

Каролина взяла ее, поднесла к губам, но не стала пить. Все это бессмысленно. Все равно, выпьет она эту воду или выплеснет в песок, останутся они здесь или поскачут дальше. Конец их ждет один: смерть от жажды. Через двенадцать часов – или через тридцать шесть. Время больше не имеет значения, оно тоже лишь часть абсурдной игры, которую они доиграют до конца, если им не хватит мужества признать правду. Спешка и суета Алманзора – тоже часть этой игры: заботливость, с которой он приводит в порядок багаж; нетерпение, с которым оседлывает свою лошадь Стерн, – и ее собственное спокойствие.

Алманзор взялся за повод нагруженного верблюда. Путешественники медленно отправились в путь. Они проскакали по следам, оставленным ими, мимо ямы, выкопанной Стерном, и камней разрушенного указателя. Что они будут делать дальше, не имело больше никакого значения. Их цель, похоже, достигнута. И теперь все равно, будут ли они мужественны или трусливы. Двигаться – возможно, это их последняя надежда, дар, которым они могут воспользоваться.

Алманзор громкими криками погонял верблюдов.

С начала дня им не встретился ни один признак жилья или чьего-то присутствия. Даже крысиных нор или ящериц не было видно. Ни одна газель не пересекла им дорогу. Они скакали теперь не по светлому песку, а по засохшей грязи.

Каролина из последних сил держалась в седле. Она крепче вцепилась в поводья и обхватила ногами бока лошади, и тем не менее каждый шаг давался ей с трудом. Пот стекал по спине, он пропитал насквозь ткань ее белой накидки.

Вдалеке возникло облако пыли, потом второе, третье. Каролина была слишком вымотана и безучастна, чтобы поинтересоваться, что означает их появление. Алманзор передал Стерну повод верблюда и исчез в том направлении, где возникло первое облако. Когда он вернулся, в руках у него было два больших яйца цвета слоновой кости.

– У нас будет завтрак! Страусиные яйца! Я изжарю их. – Неожиданная добыча, похоже, вернула ему часть былой беззаботности.

Лошади остановились. Но Каролине казалось, что она все еще продолжает движение. По ее телу пробегали судороги, она не решалась спуститься на землю. Рамон подошел к ней с бурдюком в руках. Она слышала бульканье воды и даже ощущала ее запах, чувствовала во рту ее вкус – слегка солоноватый, свежий. Она осознала, что если поднесет бурдюк ко рту, то не сможет остановиться, пока он не опустеет, поэтому вытащила из седельной сумки маленький серебряный стаканчик и протянула его Стерну дрожащей рукой. Она не знала, была ли это слабость или жадность. Первый глоток доставил ей только боль. У нее было такое чувство, что и рот, и горло – сплошь открытая рана, однако она пила дальше, не останавливаясь, не переводя дыхание. Когда стаканчик опустел, она снова протянула его Стерну. Ее благие намерения были забыты. Она хотела пить и не могла себя больше сдерживать.

Допив, Каролина выпрямилась в седле, внезапно ощутив прежнюю силу. Она крепко стояла на ногах и пристально смотрела на бурдюк, который все еще держал в руках Рамон.

– Это была наша последняя вода? – спросила она.

Стерн неопределенно пожал плечами.

Она съела кусок страусиного яйца, которое Алманзор поджарил на блюде. Когда после короткой передышки они снова уселись в седла, Каролина уверенно погоняла лошадь. Ей доставляло удовольствие скакать сквозь это жаркое марево, прорезать его. Она была полна воинственного намерения доказать пустыне, что она сильнее ее. Стерн вынужден был пришпорить лошадь, чтобы держаться с Каролиной рядом. От него не укрылась внезапная перемена в ее настроении. Он был поражен и одновременно восхищен этой удивительной женщиной. Понимала ли она, что только что выпила последние капли воды? В этом ли было дело? И не мчалась ли она в бешеном темпе навстречу смерти – слишком гордая, чтобы дожидаться покорно ее прихода?

В этот момент он любил ее, как никогда раньше. Любил так сильно, что боялся жизни больше, чем смерти. Жизнь могла в любой момент отнять ее у него, но смерть отдала бы ему Каролину навсегда. Его не страшила мысль умереть вместе с ней.

Прижавшись к лошадиному крупу, Каролина неслась вперед. Когда же она сдержала лошадь, то тут же очутилась в поднятом ее копытами облаке пыли. Как из золотого тумана, выглядывала она оттуда. Ее глаза горели неукротимым огнем. Она приподнялась на стременах, и вдруг лицо ее исказилось. Рукояткой хлыста она указала назад:

– Алманзор исчез!

На некотором расстоянии от них бежали верблюд и запасная лошадь. Еще одной лошади не было. Повод верблюда волочился по земле. Они увидели бурдюк, висевший на его боку. Он не был пуст, как у них, а наполнен почти до половины. Это была порция Алманзора.

Каролине показалось, что она видит перед собой Алманзора – стройного, худощавого, совсем еще мальчика.

– Он вообще ничего не пил, – сказала она. – Но почему он взял еще одну лошадь? С ней он не уйдет далеко.

– Достаточно далеко, чтобы мы не нагнали его, если б заметили его исчезновение слишком поздно. Должно быть, он свернул еще на стоянке. Оставляя нам воду, он надеялся, что мы дотянем с ней до следующего колодца.

Каролина отпила воду из его бурдюка. Она не испытывала благодарности и не видела смысла в подобной жертве. Так она и стояла, с бурдюком в руке. Ей внезапно стала ясна вся безвыходность их положения. Этот бурдюк, эта вода – их смертный приговор. Если Алманзор сдался...

Она перевела взгляд на Стерна.

– Мы должны его найти, – сказала она. – Если мы предадим Алманзора, то предадим и самих себя.

Рамон с трудом заставил упирающихся верблюдов повернуть назад. Ему пришлось легонько хлестнуть их, чтобы они не останавливались. Когда достигли места их последней стоянки, над кучками золы еще струился белый дымок.

– Там есть следы! – воскликнул Стерн.

Каролина повернула в ту сторону, куда он указывал. На песке были следы копыт. Они уходили на запад, в обратную сторону от дороги, которой отправились Каролина и Стерн.

Каролина вопросительно взглянула на спутника.

– Почему он сделал это? Может, есть какая-нибудь разумная причина?

Стерн в недоумении пожал плечами. Глядя на следы, теряющиеся в глубине пустыни, он произнес:

– Скоро мы это узнаем. Он не мог далеко уйти.

Солнце светило им в спину, поэтому следы Алманзора были видны отчетливо. Стая красно-коричневых птиц кружила над ними в небе. Стерн внимательно наблюдал за ними, пока они не растаяли вдали.

Каролина погоняла лошадь. Она крепко вцепилась в ее гриву. Тошнота подступила к горлу. Она слышала голос Стерна, но не могла понять, о чем он говорит, потому что все ее внимание было сосредоточено на видении, вдруг возникшем в этот момент из пустоты. Очертания были бледны, но весьма отчетливы: стена, башня, деревья. Каролина бросила быстрый взгляд на Рамона, но тот медленно скакал, не отрывая глаз от следов Алманзора. У нее же было такое чувство, будто кровь стынет в ее жилах. Если Стерн ничего не видит, значит... Она закрыла глаза, надеясь таким образом отогнать видение. Но когда она открыла их вновь, все осталось по-прежнему. «Вот оно, начинается, – подумала она. – У меня уже галлюцинация». Заметил ли Стерн, что с ней происходит? Почему он молчит? Она пыталась прийти в себя, когда его ладонь легла ей на плечо.

– Это не мираж, – сказал он. – Это реальность.

Каролина все еще была не в состоянии как-то реагировать. Пелена, которая до сей поры скрывала видение и словно отдаляла его, рассеялась. Перед ними лежало почти потонувшее в песке селение. Только башня да часть опоясавшей поселок стены поднимались над желтыми, поросшими колючим терном песчаными дюнами.

Они ступили на узкую тропу, бегущую рядом со стеной. Над покосившимися домиками поднимались вверх цветущие ветви мимоз; на высоких, чуть покачивающихся брусьях видны были гнезда аистов; ствол одного из деревьев пророс сквозь стену какой-то хижины – и над всем этим кружились голуби. Из кустов и ветвей деревьев доносилось их воркование. Целая стая птиц поднялась с коричного лавра. У конца живой изгороди показалась коза, за ней еще несколько. Значит, здесь есть жизнь. Вода!

Каролина увидела человека, идущего вслед за козами. Он был одет в черные лохмотья, лицо прикрыто капюшоном. Увидев чужаков, он остановился как вкопанный. Минуту казалось, что он хочет сбежать, но потом мужчина угрожающе поднял палку, которую держал в руке.

– Уходите! – закричал он. – Уходите из города!

Он стал пробираться сквозь стадо коз, и те шарахнулись от него в разные стороны. Поднимая пыль полами одеяния, он подходил все ближе.

– Уходите! – кричал он снова. – Уходите!

В его голосе звучала не угроза, а скорее, отчаяние. Внезапно он остановился, опершись о палку. Потом вдруг выпрямился во весь рост, поднял голову и сбросил с нее капюшон.

Они увидели лицо, изувеченное проказой.

Каролина никогда еще не видела прокаженного. Инстинктивно она придвинулась к Стерну, увидев еще несколько фигур в лохмотьях, возникших из-за стен. По знаку пастуха они остановились. Это был немой, однако властный жест, доказывающий, что этот мужчина привык повелевать. Он снова прикрыл капюшоном голову и лицо.

– Разве вы увидели недостаточно? – спросил он, обращаясь к Каролине и Стерну. – Я прошу вас в последний раз: пожалуйста, уходите!

– Нам нужна вода, – сказал Рамон. – Для нас и наших животных. Не откажете же вы страждущим.

– Позовите Сайда! – обратился пастух к своим людям. – Сайд, Сайд!

Издалека кто-то ответил звонким голосом, и на балконе, прилепленном к башне, как аистиное гнездо, появился мальчик. Ветер развевал его длинную зеленую рубаху. Потом он исчез в стенном проеме, а минутой позже уже появился на площадке перед башней. Он бежал к ним так быстро, что его длинные темные локоны разлетались вокруг высокого лба.

Каролина не решалась взглянуть на подбежавшего к пастуху мальчика: ей страшно было представить, что он тоже прокаженный. Однако когда она все же взглянула, то нигде – ни на босых ногах, ни на руках, ни на шее – не заметила следов страшной болезни. У него была розовая, нежная кожа здорового ребенка.

– Ты мне нужен, Сайд, – сказал пастух. – Это чужеземцы. Они ищут воду.

Только теперь мальчик повернулся к Каролине и Стерну. У него были горячие черные глаза. Каролина попыталась определить его возраст. Он был чуть повыше Алманзора, однако заметно моложе – лет тринадцати или четырнадцати.

– Сайд отведет вас к колодцу, которым мы редко пользуемся, – объяснил пастух.

Сайд сделал несколько шагов по направлению к Стерну и Каролине, как вдруг раздался чей-то крик:

– Назад! Не приближайся к ним! – Это был высокий, пронзительный голос Алманзора.

Он бежал к ним, но внезапно остановился. Рамон спешился и направился было к юноше, но тот поспешно отскочил в сторону. Его глаза были широко раскрыты. В них застыло испуганное выражение. Но Стерн подошел поближе и положил руку ему на плечо.

– Успокойся, – сказал он. – Ты не заразишься, да и мы тоже.

Прокаженные зашевелились, шепот прошел по толпе. Сотни лет ни один здоровый человек не отважился переступить черту их города, который не случайно звался Ур-Имандес, что означало «здесь никто вас не услышит». На Алманзора тоже произвело впечатление бесстрашие Стерна. Его тонкое тело напряглось, голова опустилась, плечи сжались.

– Ты знал, что найдешь здесь это селение? – спросил Рамон.

Алманзор кивнул:

– Я не хотел бросать вас. Но тут есть вода, хорошая вода. Я хотел только принести ее вам. Но боялся напрасно обнадежить вас, потому что не знал, получится ли у меня, – казалось, каждое слово стоило ему страшного напряжения. – Тот, кто хоть раз переступил черту этого города, не сможет покинуть его. Я бы принес воды, сколько вам требуется; я напоил бы животных. Я ведь был уже здесь...

Только теперь Стерн понял, в чем дело. Уверенность юноши, что достаточно войти в этот город, чтобы заразиться проказой, потрясла его даже больше, чем готовность Алманзора пожертвовать собой.

– Ты пил воду из одного сосуда с прокаженным? – спросил он.

– Нет, – прошептал Алманзор.

– Давал им руку?

– Нет, но...

– Поранился тут чем-нибудь? Алманзор снова покачал головой.

– И несмотря на это, ты думаешь, что заразился? Не бойся! Мы вместе наберем воды, и ты отправишься дальше с нами.

– Я виноват в том, что мы остались без воды, – ответил Алманзор с внезапной горячностью. – Я спал, когда пришли воры. Я...

– Разве вы, магометане, не верите, что все происходящее совершается по воле Аллаха? – нетерпеливо воскликнул Стерн. – Значит, на то его воля, чтобы все случилось именно так. А теперь помоги мне! – Рамон достал из седельного мешка кусок белой марли и порвал его на несколько кусков. – Оберни этим руки и замотай лицо, чтобы были закрыты нос и рот. Когда мы покинем город, то сожжем всю свою одежду.

Алманзор молча подчинился. Стерн обернулся к Каролине:

– Подождите нас здесь. Только не сходите с коня.

Ведомые Сайдом, с бурдюками в руках, они быстро пошли прочь, пересекли площадь и исчезли в тени деревьев. Колодец под остроконечным камышовым навесом виднелся вдалеке.

Из домов доносились стук горшков, удары ступок. Нагнувшись над плоским деревянным корытом, две женщины стирали белье. Обычная жизнь поселка, растревоженная их появлением, вернулась в привычное русло. Как будто достаточно было возникнуть бесстрашному человеку, чтобы заставить их забыть, что они живые мертвецы, думала Каролина.

Фараджи, пастух, думал примерно о том же. Он вернулся в некое подобие сарайчика, состоящего из куска старой стены, двух свай и соломенной крыши. Появление незнакомцев потрясло его. До этого он никогда не отваживался показывать посторонним свое лицо. Это было испытание, и они выдержали его, не отступили. Теперь чужаки с Сайдом были у колодца и собирались набрать воды, которой пользуются прокаженные. Они не боялись заразиться. Фараджи не интересовало, кем были эти пришельцы, как их звали. Он чувствовал доверие к этому бесстрашному мужчине, он казался ему тем, кого он давно ожидал с таинственной надеждой.

Незнакомцы отошли от колодца и вернулись к своим животным. Сайд брел за ними по площади, рядом с ним прыгала белая пастушья собака.

– Сайд! – закричал пастух. – Подойди! – Он не мог себе представить жизни без сына, но сейчас старался не думать об этом. – Сайд! – сказал он мальчику. – Иди к этим людям. Скажи им, что я хочу поговорить с ними. Иди, – повторил он. – Приведи их!

Он смотрел вслед сыну. Пройдет не так уж много времени, и мальчик превратится в мужчину. Нет, он не должен превратиться в такого же отверженного, какие жили здесь. Фараджи набрал хвороста, лежащего за стеной. Он свалил его за закопченную плиту перед своей хижиной и поджег.

Недвижно он наблюдал, как к хижине приближались незнакомцы.

– Оставайтесь по ту сторону костра, – сказал он. – Огонь защитит вас.

Хворост испускал резкий запах эвкалипта. Каролина не могла понять, кажется ли ей это, или и в самом деле этот аромат придает жаркому пламени свежий оттенок прохлады. Фараджи глубоко надвинул капюшон налицо. Но, несмотря на это, Каролина чувствовала на себе его серьезный, изучающий взгляд. Пастух палкой немного разгреб угли, чтобы языки пламени стали пониже. Он явно хотел заговорить, но не решался начать, боясь первого слова.

– Я, к сожалению, ничего не могу предложить вам, – сказал он наконец. – Всех продуктов, что у нас есть, касались наши руки.

– Мы благодарим вас за воду, – сказал Стерн. – Вряд ли существует что-либо более ценное, что можно предложить умирающим от жажды.

Фараджи нагнулся вперед:

– Куда вы держите путь?

– В Алжир.

Уставившись на огонь, Фараджи произнес:

– Дальний и опасный путь. Вы так хорошо знаете Сахару, что решились отправиться без проводника? Дорога курьеров намного восточнее отсюда.

– Мы выбрали самый короткий путь, – ответил Стерн.

– Я живу здесь тринадцать лет, – сказал Фараджи, – однако за эти годы никто не просил у нас воды. Должно быть, вы находились просто в отчаянном положении, – он говорил приглушенно, задумчиво, будто обращаясь к себе самому. – Простите, что я спрашиваю, но плащ вашего спутника возбудил мое любопытство. Этот пурпурный плащ – я всегда полагал, что лишь один человек на свете вправе носить его. Но конечно, теперь я очень мало знаю о жизни за этими стенами.

– Вы знали Калафа? – вырвалось у Каролины.

Фараджи прислушался к ее голосу, сравнил его с тем, что остался в его воспоминаниях. Потом задумчиво произнес:

– Человек, о котором я говорю, знал каждый колодец в Сахаре.

Каролина совсем позабыла, что на ней плащ Калафа. Только сейчас до нее дошло, что ни один из прокаженных никак не отреагировал на него. Но разве это удивительно? Что значил здесь пурпурный плащ Калафа? У этих людей не было врагов. Даже если бы здесь, в этих руинах, таились несметные сокровища, им бы не понадобилось оружие, чтобы охранять его. У них не было ни друзей, ни недругов. Они больше не существовали для мира. Как ни ужасно жить в такой полной изоляции от всего света, безопасность и мир, в которых существовали эти люди из-за своей болезни, казались Каролине просто райским даром.

Мысли Стерна двигались в ином направлении. Набранной воды хватит на три дня – потом отчаянные поиски колодца начнутся снова. Как по наитию, он вдруг спросил:

– Если вы знали Калафа, то, может быть, знаете и об этом плане? – Стерн достал из кожаного мешочка злополучный план колодцев, развернул его и поднял повыше.

Он хотел протянуть его Фараджи, но пастух покачал головой:

– Положите его на землю.

Рамон разложил бумагу на песке. Фараджи не отрываясь смотрел на нее. Ему казалось, что время повернуло вспять. Он снова молод и здоров – он, Фараджи бен Нокундер, друг и советник отца Калафа. Он снова в Алжире, на террасе виллы посреди сада, превратившегося в море белых апельсиновых цветов. Ночь. На небе сияет луна. Шестнадцатилетний Калаф сидит на желтой подушке, а он, Фараджи, разворачивает перед ним этот план, как сейчас раскладывает его незнакомец.

– Вам знаком этот план? – Стерн больше не мог выносить его молчания.

Но Фараджи не отвечал. Он не хотел возвращаться из своих грез, не хотел вспоминать о действительности.

– Вы владеете бесценным сокровищем, – произнес он наконец, но голос его звучал как будто издалека.

– И тем не менее он чуть было не стоил нам жизни.

Фараджи кивнул:

– План был предназначен только для одного человека. – Теперь в его голосе была неприкрытая гордость. – Только одному может он служить – своему владельцу. Всех остальных он лишь введет в заблуждение. – Из-под капюшона Фараджи взглянул на своего сына и снова перевел взгляд на план.

Его мысли опять вернулись к прошлому. Неужели действительно его рука наносила эти линии, отмечала знаки? Неужели это он подал идею, как зашифровать план, чтобы посторонний не мог воспользоваться им? В его хижине стоял сундук, а в нем лежали сокровища, подаренные отцом Калафа за эту услугу. Теперь эти вещи не имели для него никакой цены, но все же доказывали, что его прежняя жизнь не была лишь сном. Ему казалось, что круг замкнулся. Разве не ожидал он всегда этого особого знака, который должен был доказать ему, что его Сайд не обречен на вечное пребывание среди заживо погребенных?

Тень голубя скользнула по земле. Как бы хотел Фараджи удержать это мгновение! Этот миг, в котором будущее заявило о себе, как заявляет о себе пора цветения в нарождающемся бутоне, – это было счастье, единственное доступное для него. И этого он вскоре лишится, когда его Сайд уйдет в большой мир вместе с этими чужеземцами.

Фараджи взял себя в руки. Люди ждали его ответа.

– Я знаю тайну этого плана и открою ее вам, – начал Фараджи. – Но прежде я хотел бы кое о чем попросить вас – Он повернулся к Сайду. – Это мой сын Сайд. Я передал ему все знания, которыми владел сам. Я всегда бывал счастлив, когда видел, с какой жадностью он впитывает их. Но я также знал, что наступит день, когда я не смогу больше ответить ему на слишком многие вопросы. И этот день пришел. Я прошу вас, возьмите его с собой!

– Отец! – Сайд вскочил. – Скажите им, что я смогу охотиться для них. Мне не нужна лошадь. Я бегаю так же быстро, как она. – Он хотел броситься на шею отцу, но Фараджи уклонился от объятия с горячностью, доказывающей, насколько он был взволнован.

– Мой сын родился здесь, – продолжал он. – Когда он появился на свет, я хотел убить его. Я не хотел, чтобы он жил прокаженным, как его отец и мать. Это чудо, что он не стал таким, как все остальные, что он остался здоров. Каждый день был днем, полным страха. Пришло время, чтобы он покинул это место.

– Мы возьмем Сайда с собой, – сказал Стерн. – Есть ли у него родственники в Алжире?

Фараджи покачал головой:

– Когда будете в Алжире, отведите его на базар. – Он говорил так, словно уже многократно и во всех подробностях продумывал это. – Пусть Сайд купит там доску для письма, чернила и перья. И маленький шелковый коврик. Когда у него будут все эти вещи, отведите его к сенгирской мечети. Под арками там сидят писцы. Пусть он развернет там свой коврик и поставит доску. Я научил его писать. Кроме арабского, он владеет еще турецким и греческим. У него прекрасный почерк. Уже в первый день он заработает достаточно, чтобы быть сытым и оплатить пристанище. Все остальное – в руках Аллаха. – Фараджи говорил быстро.

Он верил, что все это будет для него легко, стоит только принять окончательное решение. Но он ошибался.

– У вас есть одежда для него? То, что он носит здесь, надо будет сжечь.

Алманзор, который присоединился к ним и внимательно слушал разговор, откликнулся на последние слова Фараджи.

– Я могу дать ему свою одежду! – воскликнул он.

– За городом мы разведем костер и сожжем наше платье, – сказал Стерн. – Потом Сайд может выбрать, что ему понравится.

– Мой любимый цвет – зеленый, – сказал Сайд. – Цвет пророка.

Фараджи повернулся к сыну:

– Слова так легко слетают с твоего языка, Сайд. Я предупреждаю тебя – поостерегись! Там, в большом мире, держи рот на замке. И прежде всего никому не открывай, откуда ты пришел, даже самому лучшему другу! Объясни, что у тебя больше нет отца и матери. – Фараджи замолчал.

Он боролся с собой, с искушением назвать сыну свое настоящее имя. Никогда еще это искушение не было так сильно: он страстно желал, чтобы в памяти сына остался не только образ нищего, обезображенного проказой отца, но и другой – высокого богатого сановника, приближенного ко двору. Однако Фараджи понимал, что память о том, кем был отец в другой жизни, прежде чем его поразила проказа, сулит мальчику лишь страдания и неприятности. Будет лучше, если он не узнает, что в Алжире живут братья и другие родственники отца, богатые, добропорядочные граждане. Каждый раз, слыша их имена, он будет чувствовать себя отверженным – и это чувство неполноценности никогда не оставит его.

– А теперь иди, – сказал Фараджи сыну. – Простись с остальными. И вынь из сундука, что стоит в моей комнате, кожаный кошель с деньгами. Поторопись, сынок!

Глядя вслед мальчику, Фараджи сказал Каролине и Стерну:

– Благодарю вас! И если вы хотите что-нибудь еще для него сделать – научите его не доверять людям. Здесь он не имел возможности узнать, какими они бывают жестокими. Он не подготовлен к жизни среди нормальных людей. Только много позднее он поймет, что покинул здесь рай...

Огонь костра угасал. Фараджи не мог думать ни о чем, кроме разлуки с сыном. Он махнул рукой, словно пытаясь отогнать навязчивые мысли. Потом указал палкой на все еще разложенный на земле план:

– Я не забыл вашей просьбы. Я открою вам тайну этого плана. Все очень просто, когда знаешь, что делать. Помните о числе «семь», – продолжил он после краткого молчания. – Да, «семь» – это число небесных сфер, число нот в октаве. За семь дней был сотворен мир. «Семь» – это символ завершения и совершенства. Запомните это число, и вы будете знать шифр, – он нагнулся вперед. – Каждый из обозначенных здесь колодцев лежит семью милями восточнее и семью – севернее, чем указано на плане. Возьмите карту. Взгляните.

Стерн взял в руки план.

– Семь миль – на восток и семь миль – на север, – пробормотал он про себя.

– Вы можете на него положиться. Воды у вас будет в избытке. Ваши бурдюки никогда не опустеют, и вода в них будет вкусной и свежей. Я открыл бы вам эту тайну, даже если бы вы не согласились взять с собой моего сына. До следующего колодца вы доберетесь сегодня к вечеру. – Фараджи внезапно страстно захотел, чтобы они наконец ушли.

У него не было никакого настроения продолжать беседу, и он стыдился этого. Фараджи поднялся, свистнул собаку и взял ее за поводок.

Подбежал Сайд с кошелем в руках. Отец и сын молча стояли друг против друга.

– Слушайся их, как всегда слушался меня, – сказал наконец Фараджи. – И пусть рука Аллаха защитит тебя. Она хранила тебя здесь, надеюсь, сохранит и в будущем. А теперь иди.

Глаза Сайда сияли. Он был счастлив и думал, что его отец счастлив тоже. Это было его первое в жизни прощание, но Сайд сказал то, что говорят в такие моменты своим родителям все уходящие сыновья, что обещают все мужчины своим женщинам:

– Я вернусь!

– Я не хочу, чтобы ты возвращался, – ответил ему отец. – Я хочу, чтобы ты забыл о том, что это место существует и что у тебя есть отец.

Мальчик засмеялся. Он не замечал, что его отец тяжко страдает.

– Я буду учиться и учиться, пока не стану известным врачом. Я найду лекарство, которое вылечит тебя.

Алманзор положил конец этой сцене.

– Давай со мной, Сайд! – воскликнул он. – Пробежимся наперегонки до стены! Кто прибежит первым, тот выберет себе лошадь.

Сайд откинул назад голову:

– Беги вперед! Я даю тебе пять шагов фору!

Мальчики понеслись вперед. Собака беспомощно запрыгала на поводке, пытаясь вырваться, но Фараджи крепко держал ее.

От стены донесся ликующий голос Сайда:

– Я победил, отец!