Пустая карта

Глава 2

Выйдя из душа, я наблюдаю, как Дая расставляет на столе тарелки с разогретым ужином и приборы. Красивая, миниатюрная с шикарным вкусом ко всему, без излишеств. Мы сходились с ней во многом, порой понимали друг друга с полуслова с одного кивка головы. И я не раз себя спрашивал «почему мы не заходим с ней дальше? Что останавливает?».

Она достает вино, а я сажусь за стол.

– Дая.

– А? – Она протирает бутылку и подносит ее к столу со штопором, что бы я открыл.

– Выходи за меня, – в голубых глазах удивление, а губы растягиваются в мягкой улыбке.

– У тебя сегодня тоже хреновый день? – она тоже садится за стол, и ловко разделывает приборами рыбное филе, наблюдая, как я наполняю наши бокалы.

– Я серьезно сейчас.

– Давай подождем с этим, вот если ты не женишься через пять лет, и твое предложение еще будет в силе, то я соглашусь.

– Почему через пять лет?

– Потому что у тебя еще есть шанс встретить ту единственную.

– Может через пять лет у меня уже стоять не будет, – улыбка снова играет на ее губах и она, не сводя с меня взгляда, делает глоток из бокала.

– Я это переживу.

– Почему ты подала это лишь с одной стороны? У тебя тоже есть шанс построить отношения, вероятнее всего, это ты выскочишь замуж, а я останусь не у дел, заставляете вы меня во френдзоне сидеть Даяна Павловна.

– Кому я нужна бракованная? – и улыбка стирается, превращаясь в горькую усмешку, исказившую губы.

– Зачем ты так.

– Это правда и ты это знаешь. Я не могу иметь детей, совсем не могу, даже шанса нет. И я не хочу потом наблюдать, как мой мужчина засматривается на детей на детской площадке, понимая, что я не могу ему их подарить. Или каждый раз переживать, что он может уйти к той, которая сможет ему родить

– Дети – это не главное.

– Может и не главное, но это имеет большое значение.

– Есть детдома, суррогатные мамы

– Ты бы подписался на ребенка с детдома?

– Меня воспитывала тетя, поэтому я не вижу в этом ничего странного.

– Слав, воспитывать своего племянника и воспитывать абсолютно чужого ребенка, это разные вещи и не все на это согласны.

– Суррогатные матери?

– Я не уверена, что выдержу это, смотреть как твой ребенок растет в другой женщине и не имея возможности самой прочувствовать это, чувствовать его шевеления, ощущать в себе новую жизнь. Я с ума сойду от чувства жалости к себе. Тогда уже лучше с детдома.

– Дая… – мне хочется ее поддержать, сделать эту тему для нее менее болезненной.

– Давай не будем об этом сегодня.

– Хорошо.

Остаток ужина разговариваем о работе, и я вижу, как ей становится легче. Пока она принимает душ, я убираю посуду в посудомойку, а после, допив вино, мы скрываемся в полумраке спальни, белые простыни на ее большой кровати с коваными спинками, выглядят маняще и контрастно в сочетании с черным полом, старый французский фильм через проектор на стене и ее голова на моем плече. Человеческое тепло, которого так не хватает нам двоим. Сегодня не будет секса, он будет утром, а сейчас лишь полумрак, тонкий аромат ее геля для душа и отдых от работы, от одиночества, от мира.

– Ты когда свою старую колымагу поменяешь? – кивнул в сторону ее черной ауди, когда утром мы вышли на улицу, и ожидали, пока прогреются машины.

– Ей всего пять лет, и я не хочу ее менять.

– Машину надо менять каждые три года, иначе она у тебя из серваков перестанет выезжать. Тебе тачку подарить?

– Подари. Наконец-то перестану всем доказывать, что я сама машину купила, смогу честно сказать насосала, – смеясь, отбросил сигарету в урну и привлек к себе Даю, целуя коротко в губы.

– У тебя, когда день рождение?

– В сентябре.

– До сентября на этой поезди, а там разберемся.

– Если тебя не посадят, – она улыбается, но в тоне уже нет прежней игривости, – что за терки с налоговой?

– Откуда информация?

– У нас бухгалтера из одной конторы.

– Понятно.

– Светлана не вытягивает?

– Она в чистую может считать, а мне надо, чтобы дважды два пять вышло, а точнее дважды два семьсот восемьдесят шесть миллионов двести шестьдесят тысяч.

– Это стоимость той квартиры в новом квартале? – брови Даяны вскинулись вверх, – и чем тебе старый фонд не нравится?

– Мне нравится эта.

– У меня таких талантливых нет, но я постараюсь расспросить парочку знакомых.

– Не волнуйся, я найду выход.

– А если нет, то я останусь без новой тачки Усманов, – при этом Даяна делано взмахивает ресницами, что вызывает мой хохот, это совсем не ее амплуа и она об этом прекрасно знает, – так что я теперь тоже переживаю.

– Теперь знаю чем тебя можно купить, тачкой. А брюлики подойдут? Так на будущее, что бы знать.

– Слав, ты же знаешь что не в машине дело, – произнесла уже совершенно серьезно, поправляя ворот моей рубашки. Если бы она хотела она могла бы три новых люксовых тачки купить и не испытать при этом никаких затруднений, мы оба это понимаем.

– Знаю, и спасибо за это, – сжав ее прохладные пальцы, поднес их к своим губам, касаясь, поцелуем.

***

– Алексеева Ольга Викторовна. На выход, – слова, которые я ждала долгие два года, шаг за шагом по казарменным коридорам в неверии, что уже через четверть часа я выйду за ворота колонии, – вещи на досмотр, – расстегиваю небольшую сумку, ставя ее на оббитый нержавейкой стол. – Документы. Распишись. – Я забираю протянутые бумаги с паспортом и ставлю свою подпись, в каких-то табелях. – Вещи твои, – мне протягивают небольшой пакет, в котором лежит золотой браслет, два тонких кольца и небольшие, золотые серьги, – это то, что было на мне в момент поступления в колонию, колонию общего режима номер пять. Украшения из драгоценных металлов в таких местах под запретом, носить разрешалось только бижутерию, поэтому их сразу изъяли. За эти года я и забыла, что они вообще у меня были. Молча, забираю пакет, засовывая его в сумку. – На выход, – резко раздается от конвоира и мы, минуя пост, выходим на улицу. Через двор к первым воротам, предъявление документов на КПП и быстрым шагом ко вторым воротам, ноги обутые в резиновые сапоги месят весеннюю грязь, которая налипает на обувь тяжелыми комьями, но я иду, не обращая на это внимание, лязг железных засовов и дверь, наконец, распахивается.

– Ну, что Алексеева до встречи, – улыбаясь, произносит конвоир.

– Нет уж, прощайте.

– От сумы до тюрьмы, – раздается в след и он, смеясь, закрывает за мной дверь.