Путеводная звезда

6

Поцелуй длился всего несколько секунд, но этого времени для Мэри было вполне достаточно, чтобы понять, что дамба была разрушена и чувства, которых она никогда не испытывала раньше, хлынули в ее сердце бушующим потоком. Ей хотелось прижаться к нему, хотелось снова поцеловать его. И взять все то, что он мог дать ей.

И Кармело увидел, в каком она состоянии. Он увидел, как вспыхнули ее щеки, как потемнели глаза от прихлынувшей страсти, как она стала бороться с охватившими ее чувствами.

Она осматривала все его лицо, но всячески избегала глаз, потому что знала, что встреча с ними выбьет из-под нее последнюю опору. В то же время она знала, что ей также опасно задерживать взгляд на его красиво очерченных губах, которые только что нежно мучили ее рот. Неосознанно она высунула кончик языка, чтобы облизать слегка пересохшие губы, и в следующее мгновение ощутила, как к ним снова жарко припали его губы, на которые она так боялась смотреть…

Его руки не держали, не сдавливали ее, она чувствовала себя свободной птицей — и в то же время его пленницей. Ее губы, казалось, слились с его губами так крепко, что их невозможно было разъединить. Ей казалось, что все это было той сказкой, в которой она всегда мечтала оказаться с тех пор, как ее покинул Майкл.

— Мамочка!

Возглас сына отрезвил Мэри. Момент наслаждения прервался, и уголком глаза она заметила, что за ними наблюдает из окна миссис Аличени. Эта женщина и без того располагала всеми возможностями, чтобы обставить ее жизнь в Палермо самыми невероятными неудобствами и неприятностями, а теперь у нее появился козырь, который она в любой момент могла выбросить на стол, чтобы зафиксировать свою победу.

Вместе с Кармело Мэри снова вошла в бассейн, и в течение получаса они играли с Алексом и Робертино. Она чувствовала себя счастливой, ей казалось, что у нее появилась новая семья, в которой был не только муж, но и два сына.

Выйдя из бассейна, Кармело разлегся на скамье и закрыл глаза. Несколько счастливых и безмятежных минут до него доносились веселые выкрики ребят, еще остававшихся в бассейне… А потом он услышал стук приближающихся женских каблучков. Это, должно быть, была Мэри. Она уже переоделась и теперь была готова к исполнению обязанностей няни, которые он возложил на нее.

А ведь когда он попросил ее стать воспитательницей Робертино, ему было невдомек, что она станет оказывать на него такое притягательное воздействие. Мэри очень сильно отличалась от Лусинды, которая использовала свою сексапильность на полную катушку. Но именно это качество в жене подкупало его. Ему жутко нравилось, когда мужчины не могли оторвать жадных глаз от ее фигуры, ее раскачивающихся бедер, и еще больше ему нравилось то, что среди всех многочисленных поклонников она предпочитала только его и никого больше. Когда она скончалась, он не находил себе места от горя.

Мэри привлекала его совсем другими качествами. Она была абсолютно бесхитростной. На ее лице было написано все, что творилось в ее душе. До встречи с ней он думал, что никогда уже никого не полюбит, что никакая женщина уже не сможет пленить его сердце. Правда, он не был уверен в том, что Мэри завладела его сердцем. В чисто сексуальном плане — да, она привлекала, безумно притягивала его к себе. Но интересовала ли она его за рамками сексуальных потребностей? Определенного ответа на этот вопрос у него не было.

— Кармело, мне нужно поговорить с тобой. — Его мать обратилась к нему на итальянском языке. Он сразу уловил в ее голосе жесткие нотки. — О Мэри Коул.

Он сел и огляделся. Так это каблуки маминых туфель оторвали его от грез. Ни Мэри, ни мальчиков в бассейне уже не было.

— Да, мама? Что именно тебя интересует?

— Я видела, как вы целовались. Ранее она заверила меня, что между вами ничего не происходит. Но я чувствовала, что она лжет.

— Ты говорила с ней обо мне? Какое право ты имела делать это? — с яростным негодованием произнес Кармело.

— Я имею на это полное право, потому что мне абсолютно не хочется, чтобы мой сын оказался в дураках, связавшись с женщиной, которая во всех отношениях не достойна его.

— Если бы ты узнала ее лучше, у тебя сложилось бы о ней иное мнение, — парировал он. — У нее целостная натура, она умна, может служить эталоном матери, и это первая женщина, которая заинтересовала меня после смерти Лусинды.

— Ты хочешь сказать, что уже не любишь больше Лусинду?

— В моей памяти она всегда будет оставаться для меня возлюбленной, — с грустью в голосе произнес Кармело, — но ведь ее уже нет, а моя жизнь продолжается.

— Для меня никогда не будет существовать никакого другого мужчины, кроме твоего отца.

— Вы с ним прожили долгий срок, — заметил он, — а мы с Лусиндой — всего несколько лет. Впереди у меня — целая жизнь, и я не хочу провести ее в одиночестве.

— Тогда подыщи себе какую-то более достойную пару, чем эта американка. Ведь ты же итальянец, Кармело, и тебе следует жениться на ком-то из итальянок, может быть, лучше всего на местной девушке.

— Я же не сказал, что собираюсь жениться на Мэри. Хотя…

— Прекрати говорить со мной об этой женщине, Кармело!

— Есть в жизни вещи, которые не подвластны материнскому контролю, — спокойным тоном сказал он. — И одна из таких вещей — любовь сына к какой-то девушке или женщине.

— Значит, ты любишь ее? — почти возмущенным тоном спросила миссис Аличени.

— Я же не сказал, что люблю. Просто она мне кажется очень привлекательной, но не более того. И я буду признателен тебе, если ты не станешь отпугивать ее от меня всякими угрозами.

Его мать плотно сжала губы и тут же отправилась в свои апартаменты.

Через час с небольшим Кармело встретился с Мэри в кухне, где она уже кормила Алекса и Робертино ужином. Подсев к ней у окна, он сказал полушепотом:

— Моя мать не имела права говорить с тобой таким тоном. Она до сих пор думает, что может диктовать мне, как поступать в том или ином случае. Полагаю, ей просто некуда девать время, которое ей даровала судьба, и, поскольку она одинока, ей хотелось бы, чтобы я переселился сюда навсегда.

— А как насчет твоего брата? Он живет здесь же, с матерью, или где-то в другом месте?

— А как ты думаешь? — спросил он с язвительной усмешкой. — Мы оба стремились как можно быстрее убраться из дома, хотя чувствовали себя вполне уютно под материнским крылом. Но, видимо, для всякого мужчины приходит время, когда он должен сделать рывок и свить собственное гнездо.

— Адриано женат?

— Нет, — отмахнулся Кармело, думая о другом. Он нетерпеливо сказал: — Ведь ты не можешь отрицать того факта, что между нами действует какое-то притяжение…

— Именно могу и отрицаю этот факт, — категоричным тоном ответила она. — Между нами ничего не может быть, Кармело. Безумно даже думать об этом. Я согласилась стать няней, воспитательницей Робертино не для того, чтобы одновременно стать твоей любовницей. Я пошла на это ради Робертино — мне было жалко мальчика. Именно ради него я приняла твое деловое предложение.

Выходит, он сам ничего не значил для нее? Это до глубины души оскорбило Кармело. Выходит, она даже не возбуждалась так, как возбуждался он, когда они целовались? Но ведь на самом деле она была неимоверно возбуждена во время этих поцелуев! И почему же сейчас ей вдруг вздумалось скрывать этот факт?

Нет, Кармело не был влюблен в нее; он просто-напросто домогался ее, как самец домогается самки. Мэри видела это похотливое желание в его глазах, чувствовала эту похоть в их поцелуях. Но разве все это было ей нужно? Они жили в мирах, разделенных Северным и Южным полюсами. После смерти Лусинды он мог бы иметь уже целую гирлянду самых разных женщин…

— О чем ты думаешь? — спросил он.

Она взглянула на него и заметила, что его глаза были темнее полуночного неба.

— Я прислушивалась к нашим мальчикам. — Как раз в этот момент Алекс и Робертино затеяли ссору по пустякам, и она решила, что это могло бы послужить вполне весомым поводом для отвлечения его внимания от ее реальных мыслей.

— Ложь, — мягко укорил он ее. — Ты думаешь сейчас не о мальчишках, а о наших отношениях с тобой. И попробуй опровергнуть мое утверждение!

— Да. Может быть, я действительно думала о нас. О том, какую большую ошибку я совершила, позволив тебе поцеловать меня. Тем более что этот поцелуй не ускользнул от всевидящих глаз твоей матери. Думаю, больше такого не повторится.

— А я думаю, тебе вряд ли удастся противостоять своим чувствам, — резко парировал он. — Потому что ты не знаешь истинную силу и глубину своих чувств и желаний.

— По мне, ты слишком доверяешь своей фантазии. — Повернувшись к детям, она резко бросила им: — А ну-ка, прекратите сейчас же вашу междоусобицу!

Заметив, что за ними наблюдают, Алекс и Робертино прекратили спор и вновь переключились на еду.

— Мы закончим нашу беседу позже, — сказал Кармело и поднялся из-за стола, не отрывая глаз от Мэри. Его взгляд скользил по всему ее телу, встряхивая, возбуждая, тормоша всю ее…

Она вздохнула с облегчением, когда он вышел, и начала приводить в порядок растревоженные чувства, как кошка прилизывает взъерошенную шерсть.

Приехать сюда с Кармело и его сыном — это было ее ошибкой, рассуждала Мэри. Она полагала, что им всем на Сицилии будет хорошо, что Алекс получит здесь массу положительных впечатлений… Однако Кармело своим поведением все испортил. Он ждал от нее гораздо большего, чем она могла дать. Практически он лишил ее всякого выбора: если она не согласится с его домогательствами или, вернее, требованиями, то окажется без работы. Теперь ей предстояло выбрать одно из двух: лечь с ним в постель или вернуться в Штаты, потеряв работу и, возможно, жилье. Конечно, она всегда могла поселиться у матери, но…

Час спустя, когда Алекс и Робертино уже улеглись спать, Мэри расположилась в кресле на балконе гостиной и с наслаждением приготовилась любоваться пурпурно-огненным закатом над Палермо. Не прошло и нескольких мгновений, как дверь балкона отворилась, и сзади нее появился — она скорее почувствовала, нежели увидела его — Кармело.

В момент его появления на балконе Мэри думала о том наслаждении, которое она могла бы испытать с ним в постели. И она пошла бы с ним на интимную близость, окажи он на нее хотя бы малейшее давление. Но куда бы привела ее эта постель? Нет, уж лучше держаться от босса на официальной дистанции, пунктуально выполнять обязанности няни, а все остальное послать ко всем чертям.

— Ты не хочешь перекусить? — обратился к ней Кармело. — Я умираю с голоду. Знаешь, ты посиди здесь, полюбуйся заходом солнца, а я быстренько что-нибудь приготовлю.

— Ты умеешь готовить? Вот уж не знала, — удивилась Мэри. Человек с такими финансами мог бы содержать целую армию слуг, в том числе поваров.

— Ты еще много чего не знаешь о моих способностях, — ухмыльнулся он. — И не только кулинарных… Может быть, мадам пожелает отведать какого-нибудь редкого вина, пока ее покорный слуга будет готовить ужин?

— А если мадам не пьет?

— Ах да, пардон, мадам. Я совсем потерял память. В таком случае могу предложить фруктовый сок — что-нибудь такое нежно-сладкое, прохладное и расслабляющее все члены. — При последних словах его голос понизился, казалось, на целую октаву и стал вдруг приятно щекочущим, возбуждающим.

— Против сока я ничего не имею, — с улыбкой ответила она.

Не прошло, казалось, и получаса, как Кармело пригласил ее на ужин. Стол в гостиной был накрыт богато расшитой скатертью и украшен серебряными приборами и немецким фарфором.

— По какому случаю такая торжественность сервировки? — спросила Мэри.

— Хозяин намерен произвести впечатление на леди, — ответил Кармело и выдвинул перед ней стул.

Предложенные им блюда не отличались изысканностью, но были приготовлены по высшему классу. Куриное филе с жареным картофелем в томатном соусе, салат из свежих помидор, огурцов и сельдерея, необыкновенно сочная дыня, а потом изумительно душистый бразильский кофе — все было необычайно вкусно. Но внимание Мэри привлекала не пища. Она была поглощена лишь Кармело, который в течение всего ужина будто гипнотизировал ее, оказывал на нее необоримое магическое воздействие, осуществлял над ней неотвратимую власть…

Это была какая-то удивительная — спокойная, тихая, тайная власть… Она оказывалась под его чарами независимо от своего желания и тянулась к нему, хотела его вопреки своей воле.

Уже к концу ужина в поле зрения Мэри попал портрет красивой молодой женщины с черными волосами и пронизывающим взглядом темных глаз. Черты ее лица были очень схожи с чертами Робертино, и она догадалась, что со стены на нее смотрела жена Кармело.

— Да, это Лусинда, — сказал он, заметив вопросительный взгляд Мэри, задержавшийся на портрете.

— Э-э… Вы жили в этом же доме, когда были женаты? — спросила она и отхлебнула из чашки глоток кофе.

— Мы поселились здесь, когда заболел мой отец и матери стало трудно одной справляться со всеми домашними делами. Болезнь отца продолжалась долго. А когда он умер, мое присутствие в доме понадобилось матери более чем когда-либо.

— И Лусинда сразу согласилась переехать в дом твоих родителей?

— Да. Потому что она могла общаться с моей матерью, пока я находился на работе, — ответил он. — А работа отнимала у меня уйму времени. — Они очень хорошо ладили. Лусинда была дочерью одного из старинных приятелей моих родителей, так что я знал ее практически всю свою сознательную жизнь.

— Когда же Лусинды не стало? — мягким голосом спросила Мэри.

Его дыхание замедлилось, стало глубже, взгляд устремился куда-то вдаль, и только спустя несколько долгих мгновений он ответил:

— Почти два года назад. Это была автомобильная катастрофа. Она была за рулем, но, видимо, забыла набросить на себя привязной ремень. И это решило все. На крутом спуске дороги какой-то водитель-идиот, находившийся в алкогольной или наркотической отключке, протаранил ее машину — и Лусинда улетела из жизни… С ней рядом сидел Робертино, но на нем ремень безопасности был застегнут, и мальчик, слава Богу, остался жив, хотя перенесенная психологическая травма напрочь выбила из его памяти этот страшный эпизод.

— И что же, полиции так и не удалось напасть на след водителя-убийцы?

— Нет. На дверце машины осталась красная краска от другого автомобиля, но кто стукнул ее так, что она перевернулась в кювет, это, я думаю, навсегда останется для всех тайной. Но я также думаю, — с горечью в голосе закончил свой рассказ Кармело, — что того, кто это сделал, до конца его дней будут жечь муки совести. Если, конечно, она у него есть.

— Прости, ты, должно быть, в тот день был просто потрясен. Я понимаю, — сказала Мэри. — И об этом нелегко забыть.

— Я всячески пытаюсь. — Он поднял голову. — И я вижу, что есть одна красивая молодая особа, которая одним своим присутствием доказывает мне, что и после Лусинды жизнь продолжается.

Их взгляды скрестились. Кровь, казалось, остановилась в ее жилах, и с губ сорвались слова:

— Но мы не можем вступать в интимные отношения.

— Давай выйдем наружу, прогуляемся, — сказал он. — Наши дети заснули крепко, их сейчас ничто не потревожит. Ты же знаешь.

Они вышли из дома. Ночная темень окутала весь особняк, и тусклые отсветы города и звездного неба слабо мерцали на неподвижной поверхности бассейна. Кармело нежно обнял Мэри за плечи, и они молча зашагали вперед. Полная тишина, в объятиях которой они оказались, будто начала нашептывать ей: «Перестань дурачиться. Все равно ты пропадешь, не устоишь перед ним».

Через минуту или две, когда они скрылись в кромешной темени, он остановился и повернул ее лицом к себе. Она не выдержала и издала вздох капитуляции. Воздух ночи наполнился песнями цикад, а небо над головой высветилось мерцанием звезд.

Кармело провел ладонью по ее щеке и прошептал ей что-то по-итальянски. Она невольно прижалась к нему, и их горячие губы слились в поцелуе. Его язык коснулся ее языка, и все ее тело вспыхнуло в жаркой истоме и притянулось к его телу, касаясь груди, паха… Сильные мужские руки обхватили ее бедра и резко притянули их к напрягшимся чреслам. И она совершенно непроизвольно и бесстыдно, следуя нестерпимому желанию тела, прижалась набухшим холмиком внизу своего живота к его горячему холму.

— Ты… уверена? Ты хочешь? — прошептал он, вкрадчиво трогая кончиком языка ее ухо.

В ответ она смогла сделать лишь жаркий выдох и неожиданно сама стала целовать его. Жадно, смело, взасос. Ни один мужчина еще не возбуждал ее так никогда в жизни. За все недели их знакомства она ни разу даже не подумала о том, что способна так целовать Кармело Аличени — своего босса, общепризнанного «тирана», недосягаемого богача.

— Если я не остановлюсь сейчас же, — прошептал он, с трудом оторвавшись от ее языка и губ, — я не смогу отвечать за свои дальнейшие действия.

Я тоже не смогу, подумала Мэри в ту же секунду, когда он вновь прильнул к ее губам. Она не хотела, чтобы этот мужчина прерывал их поцелуи, не хотела, чтобы он отвечал за свои дальнейшие действия. Она хотела получить от него все, что он мог и должен был дать ей.

— Ты не представляешь, что творишь со мной, — пробормотал он.

Нет, она-то как раз представляла. Если поцелуи действовали на него хотя бы наполовину так же, как они действовали на нее, то она вполне могла представить чувства, которые он во время этих поцелуев испытывал. Все его тело дышало страстью, все проснувшиеся в нем инстинкты толкали его к одному акту — совокуплению с ней, все мысли были устремлены к одной цели — обладанию ее телом, всем, что она могла дать ему в момент их близости.

— О, Мэри, я никогда не мечтал о таком…

Она не дала ему закончить фразу, вновь завладев его ртом, губами, языком. В коротенькой паузе после очередного каскада поцелуев Мэри прошептала ему на ухо:

— Я знаю, что ты сейчас ощущаешь, чувствуешь, чего тебе хочется, потому что я чувствую и хочу того же…

Его ответом стало неожиданное движение руки: он властно положил ладонь на одну из грудей и с силой сжал ее. И без того твердый сосок напрягся еще больше; все ее тело будто пронзило ударом тока, и ей с новой силой захотелось, чтобы он овладел ею полностью, а когда Кармело разжал руку и на секунду отпрянул от нее, ей показалось, будто от нее оторвали часть ее тела.

О Боже, но почему… Почему она делает это? То, что может испортить всю ее жизнь… Все последние годы Мэри шарахалась от мужчин как черт от ладана, и вдруг — на тебе: в самый неожиданный и неподходящий момент она вдруг по рукам и ногам связывает себя с самцом (а она чувствовала, что Кармело относится именно к этому разряду мужчин), которому от нее ничего не нужно, кроме временной связи.

— Мне пора идти спать, — неожиданно жестким тоном произнесла она.

— Почему же? — Его руки мягко легли ей на плечи. — Разве есть в этом смысл, Мэри?

— Может быть, и нет, — ответила она, — но я не хочу начинать то, что не смогу продолжить, а тем более закончить. Мы оба знаем, что между нами не может быть никаких серьезных отношений. Поэтому, Кармело, ради Бога, давай наберемся ума-разума и прекратим это баловство. И, пожалуйста, не надейся, что я пойду на поводу у твоих плотских желаний.

Его руки соскользнули с ее плеч, губы плотно сжались, и он процедил сквозь зубы:

— Если ты так считаешь, мне больше нечего тебе сказать.

Ну вот и хорошо, подумала Мэри. Действительно, как можно было строить ответственные отношения с таким человеком, который не мог наладить устойчивых контактов даже с родным сыном? Да, после получения угрозы о похищении Робертино его охватила паника. Но ведь до этой угрозы он всегда на первое место ставил работу, а не воспитание сына, и, возможно, так все будет продолжаться и дальше. Какой же из него отец?

Нет, уж если ей когда-нибудь и придется выйти замуж (хотя она очень сомневалась, что придется), то ее мужем должен обязательно стать мужчина, который любит детей, который сможет стать таким отцом для Алекса, какого у него никогда не было. Кармело Аличени к таковым явно не относился.

Черт бы побрал этого мужика! Она не хотела иметь с ним ничего общего. И с этой минуты — никакого возврата к прошлому! С этой минуты ей необходимо всегда помнить, что он просто ее работодатель, к которому она должна относиться подобающим образом, равно как и ему следует воспринимать ее только как одну из сотрудниц компании. Но способен ли он на такое отношение к ней? Дошли ли до него ее слова? Она хорошо понимала, что только время могло дать ответы на эти вопросы.