Путь истинной любви

Я коснулся губами верхней части ее плеча, медленно спуская ее лифчик.

– Нет, я не курил, – говорю я напротив ее мягкой кожи.

Она опускает руки, поэтому я могу спустить черные кружева вниз по рукам.

– Да, ты курил.

Я встречаюсь с Пеппер Хилл за школой каждый день после обеда, чтобы покурить, давая

разные оправдания каждый раз моей девочке.

– Я оставил свой рюкзак в кафетерии, – лгал ей, – мне надо забрать кое-что из ... ну,

откуда угодно.

Сейчас это больше, чем просто наказание для моей девушки после нашей первой ссоры.

Несмотря на то, что Пен становится лучше в течение последних нескольких недель, я все

еще беспокоюсь, и курение помогает мне бороться с этим. Я не люблю ей врать, но это

лучше, чем признаться, что кое-что делаю с ее злейшим врагом.

– Может быть, это из-за вечеринки, – говорю я, снимая рубашку.

Сегодня у моих родителей девятнадцатая годовщина свадьбы, и они устраивают

вечеринку. Все пьяны, и после того, как я сбежал с Пен, Риса обещала быть нашей

смотрящей.

Это должно произойти в эту ночь.

Раздвигая ее ноги в стороны, я опускаюсь между ее бедер так, что Пенелопа может

почувствовать то, что она делает со мной. Ее голова откидывается назад, розовые губы

размыкаются сразу, как я прижимаю свою обнаженную грудь к ее.

Прижимаясь к ее теплому местечку, где только джинсы разделяют нас, я чувствую, как ее

соски твердеют напротив моей кожи, и поверхностное дыхание выходит из моих легких.

– Сними их, – говорю я, задыхаясь.

Пенелопа протягивает руку между нами и расстегивает джинсы.

– Не джинсы. Очки,– я убираю их с ее лица, и бросаю их в сторону кровати, надеясь, что

они сломаются, и она не сможет надеть их на всю ночь.

Раскрытая Пен отворачивает голову в сторону, как будто ей вдруг стало неловко из-за

того, что я смотрю на нее. Она закрывает глаза и цепляется за меня, почти разрывая кожу

ногтями.

Я целую ее там, где бьется ее сердце.

Затем ниже.

И ниже.

Я расстегиваю ее джинсы, спускаю их до бедер, прежде чем Пен помогает мне

приподнимаясь, чтобы я мог снять их совсем, оставив ее в голубых трусиках с маленьким

белым бантиком на резинке.

Она прячет лицо руками и делает резкие вдохи, когда я целую ее колено.

– Все в порядке? – спрашиваю, прежде чем двигаться дальше, я боюсь перестараться с

этой хрупкой девушкой.

С закрытыми глазами и с простынями, сжатыми в руке, девушка, которую я люблю с

детства, кивает головой, прикусив нижнюю губу.

Затаив дыхание, я медленно стягиваю светло-голубой хлопок вниз по ее гладким,

стройным ногам, пока она не остается голой, и я могу увидеть всю ее.

Отказываясь дышать в случае, если я что-то пропущу, я медленно двигаю свою дрожащую

руку к тому, чего я никогда не касался раньше. Спина Пенелопы прогибается над

матрасом, когда я это делаю.

– Ты можешь сказать мне, чтобы я остановился в любое время, – говорю я, стараясь не

задохнуться.

Следуя указаниям ее тела и лица, я двигаю рукой медленнее, быстрее, глубже ... тут

становиться слишком сложно.

Я прислоняю свой лоб к ее, и мы тяжело дышим, не отводя глаза друг от друга.

Потом она напрягается всем телом, и ее ноги сжимают мою руку. Пен зажимает нижнюю

губу, чтобы удержаться от криков. Ее щеки становятся красными и кожа такой горячей. Я

чувствую каждую мышцу ее напряженного тела, когда она поднимается все выше, и

выше, и выше.

Пока, наконец, она не воспаряет и уносит меня с собой.

После, свет в ее глазах и изгиб улыбки говорят мне, что реальность никогда уже не станет

прежней.

Глава 18

Пенелопа

– Я хочу эту.

– Детка, ты уверена? – спрашивает мама, глядя на светло-розовую рубашку, которую я

держу, показывая ей.

– Да, она миленькая. И желтую, я возьму тоже.

– Миленькая? – спрашивает она, остолбенев. – Пожалуйста, ты уверена в этом? Потому

что, сюда далеко ехать, и если мы вернемся домой и ты пе...

– Я не собираюсь менять свое решение,– прервала я ее, радуясь своему выбору.

Моя мама протягивает руку за одеждой, которую я обычно не ношу, из магазина, в

который я сегодня первый раз зашла, и относит их на кассу с озабоченным выражением на

лице. Кроме этого, есть еще четыре сумки с покупками, про которые она дважды меня

спросила, до и после того, как она заплатила за них.

Вручая мне пятый пакет, она засовывает чек в сумочку и говорит:

– Слишком много стресса. Давай поедим.

Я заказываю салат, который мне трудно есть, потому что моя мама внимательно следит за

каждым съеденным кусочком, как будто у меня анорексия, а не болезнь мозга.

– Съешь все овощи, – говорит она, направляя на меня вилку с куском лазаньи, – они

полезны для тебя.

Я закидываю помидорку черри в рот и улыбаюсь ей.

Женщина, которая принесла меня в этот мир, вытирает рот белой салфеткой и говорит:

– Сегодня было хорошо, правда, детка? Все в порядке?

Кивнув головой, я отталкиваю росток брокколи в сторону и накалываю вилкой кусочек

огурца.

– Это было здорово. Все хорошо,– говорю я, накалывая дальше, кусок авокадо.

Для меня молчание не приносит неловкости, я не беспокоюсь из-за этого, но не мама.

Ради нее, я должна рассказывать о школе, или о мальчике из резервации, с которым

дружу последние пару лет.

Но я не делаю этого, потому что она расскажет папе. Учитывая то, как отличаются друг от

друга он и Диллон, они удивительно совпадают во мнении, что дети приезжающие на

автобусах – неприятности. Тренер Файнел не возражает, что Джошуа Дарк играет в

футбольной команде, но он не позволит, так называемому уголовнику, подружиться с его

потомством.

Я слышала слухи о Джоше, но не верю им.

– Как Диллон, дорогая?

– Хорошо, мам. С Диллоном все хорошо.

В этом и проблема. Мальчик по соседству, всегда был слишком хорош для меня, общение

с ним, это моя попытка подняться до его уровня.

Я знаю, это может окончиться катастрофой.

– Ты выглядишь прекрасно, детка. Это приятная перемена,– честно говорит мама,

потянувшись через стол к моей руке.

– Спасибо, мама.

– Диллон полюбит это.

– Я надеюсь.

– Твой отец, с другой стороны, не будет слишком счастлив, что его единственная дочь

растет.

Глава 19

Пенелопа

– Ей нельзя выходить из дома в таком виде.

Парализующая паника сковывает меня изнутри, заставив меня замереть.

Это именно то, чего я боялась. Что папе не понравится то, что Диллон и другие дети в

школе, подумают обо мне.

– Уэйн, не будь смешным, – мама встает, двигаясь между моим отцом и мной.

Как это не ужасно для меня, он сидит на диване на своем месте и бесцельно листает

телевизионные каналы. Я собираюсь рискнуть, страх покидает мой разум, а мой отец даже

не может выпустить пульт из рук, чтобы успокоить меня.

– Она выглядит на восемнадцать, Соня. Мне и так сложно удерживать от нее этого урода

по соседству.

Он понятия не имеет, какую огромную ошибку совершает.

– Ей шестнадцать. Она выглядит на шестнадцать, – настаивает мама и топает ногой.

– Этому парню больше нельзя к тебе приближаться. И ты, не подходи к нему Пенелопа, –

усы папы двигаются, когда он разговаривает.

Я хочу сорвать их с его лица.

Чувствуя полный провал, я отворачиваюсь от человека, который отказывается показать

свою чуткость хотя бы на пять минут, и бегу наверх. Я захлопнула дверь в спальню и

включила стерео, прежде чем отголоски спора моих родителей можно будет услышать

через стены.

И прежде чем развалюсь на мелкие кусочки, я спешу к окну и закрываю шторы. Я

слишком смущена, чтобы показать Диллону, что с собой сделала.

Это было ошибкой.

Глава 20

Диллон

– Ты же знаешь, что так не может продолжаться вечно, – Риса держится за мой локоть,

ища своими, такого же цвета, как и мои, глаза. – Я знаю, что ты любишь ее, но ты должен

начать любить и себя, Ди.

С термокружкой чая для себя и второй с кофе, для Пен, я волочу ноги сначала по своему

газону, а затем по ее. Как уже миллион дней до этого, я стучу в дверь Файнелов три раза,

прежде чем Соня открывает ее, и я вхожу в место, что становится для меня вторым домом.

– Будешь кофе? – мама моей девушки спрашивает таким бодрым тоном, которого я не

ожидал. Она несет свое тяжелое тело к кофейнику.

– Пока нет, – говорю я и иду вверх по лестнице в комнату Пен.

Прежде чем Соня скрылась из виду, я замечаю, что она лучезарно улыбается, будто ей

кто-то сказал, что луна сделана из ванильного мороженного.

Поскольку, прошлой ночью у окна я был один, я приготовился к тому, что Пенелопа

устроит мне сегодня тяжелое утром. Эпизоды депрессии, которыми она страдает, в

последнее время стали более частыми, но ее поведение до, и во время их, остается в

основном одинаковым. Я могу предсказать и обработать ее настроение лучше, чем кто-

либо другой.

– Пора просыпаться, Пен. Я принес тебе кофе, – я открываю дверь, но останавливаюсь,

прежде чем шагнуть внутрь.

– Что ты думаешь? – спрашивает она.

Я думаю, что она похожа на Пеппер Хилл.

Стоя в центре своей спальни, она вращается, чтобы я оценил ее новый стиль со всех

сторон. Темно-коричневые волосы моей девушки сейчас, почти белые. Вместо длинных и

вьющихся волос, остававшихся неизменными с первой нашей встречи, сейчас они

совершенно прямые и всего лишь на несколько сантиметров ниже плеч.

Одетая в пару фиолетовых Levi's и белую майку, она собирается показать всей школе

немного кожи, которую до этого видел только я. И вместо того, чтобы надеть рваные

кеды, как она делала весь последний год, Пенелопа одевает черные балетки.

Она красивая, но что-то не так.

Ее лицо осунулось.

– Ты тоже это ненавидишь?

Я вхожу в комнату и целую ее в щеку, обалдевая от фруктового аромата на ее коже.

– Я не ненавижу. Ты выглядишь прелестно.

– Ты думаешь, я красивая?

– Да, я почти не узнаю тебя.

Моя девочка радостно прижимает свои покрытые блеском губы к моим, и берет свой

кофе.

В удивлении, я сижу на ее постели, пока она бегает по комнате, примеряя на себя

несколько свитеров, на которых все еще висят ценники. Она выбирает черный хлопковый

свитер, бросая остальные на пол. Покрывает свои волосы лаком и затем спрашивает меня,

какая цепочка нравится мне больше: серебряная или золотая.

– Золотая, – говорю я, надеясь, что правильно ответил.

Я почти уверен, что потерял свою девочку в этой копии Пеппер, но прежде чем мы

уходим, Пен сбрасывает балетки и пихает ноги в кроссовки, давая мне надежду, что она

не сильно изменилась.

Я наблюдаю за ней, с новым розовым рюкзаком закинутым на плечи всю дорогу до

школы, пиная камни. Предполагаю, что она выросла из стиля сорванца (все говорили, что

это не будет длиться вечно), но я думал что в итоге, Пенелопа будет больше похожа Рису,

а не на Пеппер Хилл. Она пахнет как Ботанический сад. А этот блеск на ее губах… И

сегодня, первый раз за два года, я не расчесывал ей волосы.

Она прямо как из журнала, и ее стиль для меня новый.

Может быть, я чувствую себя неуверенно.

Может быть, я ненавижу это.

– Пенелопа, ты знаешь, что ты достаточно хороша, верно? Ты идеальна, и для меня

неважно, как ты выглядишь.

Она поворачивает голову и пряди волос ударяют ее по лицу.

– Да?

Я хватаю ее запястье, останавливаясь перед школой. Я поднимаю очки, которые она при

всех изменениях, еще не выбросила, и смотрю в ее глаза.

– Да.

– Именно поэтому ты куришь с Пеппер Хилл каждый день за школой, потому что я

достаточно хороша?

Я ухожу с первого урока на десять минут раньше и бегу по пустому коридору к классу

Пенелопы по английскому. Я жду за дверью, засунув руки в карманы. Чувство вины, как

свинец в животе, и паника отдает дрожью в руках.

Звенит звонок, и меня отталкивают на ряд шкафчиков позади меня, где я жду, когда Пен

выйдет из класса. Невысокая девушка в очках, высокий парень в кожаной куртке, и один

парень из резервации выходят первыми, затем еще двадцать человек, которые кажутся

размытым пятном.

– Это мой шкафчик, парень, – кто-то говорит в мою сторону.

Я двигаюсь в сторону не глядя, проходящий мимо студент задевает меня плечом.

– Извини, – мямлит кто-то еще.

Мой следующий класс на другой стороне кампуса. Мне нужно выдвигаться в ту сторону

уже сейчас, если я хочу успеть занять свое место до второго звонка. По мере того как

приближается окончание школы, я не могу позволить себе опоздать. Мои оценки высокие,

но я попал в класс отличников.

Высшая школа и мои цели на будущее – колледж и медицинская школа, сейчас находятся

в тени моего разбитого сердца и предательства, которое пересекло покрасневшее лицо

Пен после того, как я признался, что провожу время с Пеппер.

Народ начинает исчезать в узком коридоре. Другие ученики начали заходить внутрь

класса, а Пенелопа все еще не вышла. Не удивлюсь, если она справилась без меня или

вообще она ушла из школы, пока я страдал на протяжении урока обществознания.

Последний студент покинул класс, уткнувшись носом в книгу, не смотря куда он идет. Я

хватаю его за локоть и чуть не пугаю его до смерти.

– Пенелопа Файнел все еще там? – спрашиваю я.

Он толкает очки в проволочной оправе нос и говорит:

– Кто?

Отпихнув его прочь, я направляюсь в класс и нахожу ее сидящей в дальнем углу. Ее

голова лежит на сложенных руках, очки лежат рядом и, судя по устойчивому дыханию,

она спит.

Я подхожу к столу и встаю на колени рядом с той, которая владеет моим сердцем,

улыбаясь при звуке мягкого храпа Пен.

– Ты можешь попросить ее сдвинуться? Это мое место, – спрашивает какая-то девка

писклявым голосом.

Я не заморачиваюсь, чтобы посмотреть наверх и убираю пряди волос с лица Пен. Ее губы

приоткрылись, и глаза двигаются за веками, покрытыми сетью синих вен.

Раскрывая очки, чтобы Пен могла сразу их надеть, я шепчу ее имя.

– Просыпайся, малыш, – говорю я тихо.

Ее ресницы трепещут при звуке моего голоса.

– Давай, Пен. Мы должны идти.

Она садится и вытирает уголок рта тыльной стороной руки. Макияж, который она никогда

не наносила, размазался под ее сонными глазами. Она забирает у меня очки и надевает их,

даже не протерев.

Мы единственные студенты, находящиеся не там где должны, и ни один из нас не

говорит ни единого слова, пока мы не останавливаемся посреди коридора. Ее следующий

урок будет проходить в одном, мой – в другом конце кампуса.

– Хочешь, я провожу тебя в класс? – спрашиваю, не зная, имею ли я сейчас право

прикоснуться к ней или нет. Поэтому я хватаюсь руками за лямки своего рюкзака.

– Я не инвалид, Диллон, – говорит она, поворачиваясь, чтобы отойти от меня.

– Зачем ты мне это говоришь? – спрашиваю, ловя ее запястье. Такое ощущение, что я

смотрю на человека, которого не знаю.

Она освобождает свою руку и делает два шага назад.

– Может быть, мы должны расстаться, – говорит она холодно, без эмоций на лице, но

слезы начинают стекать из-под ее фиолетовых линз.

Сокращая пространство между нами, я беру ее лицо в ладони и стираю ее печаль

пальцами. Я сгибаю ноги в коленях так, чтобы наши глаза находились на одном уровне.

Как жаль, что она не оставила свои очки дома.

– Мы не расстанемся, Пен. Не из-за этого. Мне жаль, что я не сказал тебе про Пеппер, но я

клянусь, что это ничего не значит.

Она качает головой, облизывая губы и тем самым стирая этот отвратительный блеск.

– Может ты понял, что ты слишком хорош для меня?

– Это не так, – говорю я, притягивая ее к себе.

Ее руки обвиваются за моей спиной, и я наклоняю ее голову назад, чтобы поцеловать в

уголок губ.

– Пожалуйста, не делай этого, – я прошу, зажимая ее нижнюю губу между зубами,

прежде чем поцеловать.

Это занимает всего лишь момент, но наши губы соединяются. Пальцы Пенелопы

сжимают мою рубашку, и я скольжу руками в ее волосы. Огромная потребность течет в

моих венах, согревая тело изнутри, пока я не начинаю чувствовать, что скоро взорвусь.

Двигаясь ртом вниз по ее шее, я медленно толкаю ее, пока она не упирается спиной о

стену.

Я прижимаюсь поцелуем в нежном месте под ее ухом и шепчу, задыхаясь:

– Почему ты не понимаешь, что именно ты, слишком хороша для меня?

Новый внешний вид Пенелопы приносит новое внимание.

Те люди, которые называли ее странной последние четыре года, вдруг посчитали ее

достойной разговора.

– Милые очки,– говорит ей кто-то, когда мы идем по коридору.

– Мне нравится твой цвет волос, – восторгаются некоторые, – где ты это сделала?

– Что это у тебя за блеск такой, Пенелопа? Серьезно, он смотрится потрясающе, –

говорит Пеппер, останавливаясь за нашим столом во время обеда.

Ее губы изгибаются в ухмылку, и она подмигивает мне подавая знак, перед тем как

уходит, отбрасывая волосы. Я знаю, что это неправильно, но я все еще нахожу время,

чтобы улизнуть, и выкурить сигарету или две между уроками с Пеппер. Я даже дал ей

денег, чтобы она достала мне собственную пачку по своим связям.

Это единственное, что у меня есть личное. Мне нужно временное облегчение от

постоянного сумрака из-за постоянного нахождения с тем, кто страдает депрессией.

Впитывая внимание, улыбки и фальшивый смех, Пенелопа пользуется этим. Она

обменивается номерами с некоторыми девочками из нашего класса и строит планы о

просмотре фильма с группой других.

Но, как только заканчиваются уроки, остаемся только я и она, и вся игра прекращается.

Она выкидывает бумажки с номерами телефонов в мусорное ведро, и не собирается идти в

кинотеатр.

Я не знаю, то ли из-за того что она старается всю неделю, то ли из-за того, что она

притворяется не той, кем она является, но ночи и выходные дни, просто кошмарны. Она

не только грустная, она полна ярости и с ней невозможно справиться.

– Ладно, я позволю тебе увидеть меня, – непредсказуемая и ненасытная, она пытается

засунуть руку в мои шорты.

Пен и я прячемся от апрельских ливней в пещере, спрятанной у подножия Кастл Рок. Я

целую ее пока не начинают кровоточить губы и трогаю, пока она не начинает сотрясаться

подо мной, цепляясь за мои руки и бока. После того, как мы проводим день полуголыми и

становимся измотанными, бессонница врезается в меня, и все, что я хочу сделать, это

закрыть глаза. Но Пенелопа бодрствует и просит больше.

– Мы можем просто отдохнуть некоторое время? Я не спал всю ночь,– я лежу спиной на

холодном песке и пробегаю рукой по волосам.

– Я тоже! – усмехается она.

– Очевидно, – говорю я, глядя в потолок пещеры.

Она бросает горсть песка на меня, крошечные гранулы падают в мои волосы и глаза. Я

сижу, выплевывая песок изо рта и убирая его с лица.

– Почему ты не хочешь секса со мной? – спрашивает она, бросая новую горсть. – Ты

боишься?

– Прекрати, – говорю я, вытряхивая песок из волос.

Она кидает песок в меня прежде чем выйти из нашего укрытия. Проходит время, прежде

чем мои глаза перестают слезиться, и я снова вижу. Я укладываю наши одеяла и фонарики

в рюкзак и выхожу. Пен на полпути вниз по пляжу и бежит, но я и не гонюсь за ней.

Часть меня хочет вернуться в пещеру и не вылезать из нее, пока я не посплю как минимум

двенадцать часов, но я заставляю ноги двигаться по мокрому песку сквозь дождь к дому.

Эта дорога, кажется заняла несколько часов, и я едва двигаюсь к тому времени, когда

подхожу к дому.

– Ты ничего сегодня не заработал парень,– говорит тренер Файнел со своего крыльца, в

руках он держит небольшую пачку шоколадно-ореховых конфет.

Я дохожу до конца своей лужайки и спрашиваю:

– Она там?

Он кивает.

У меня больше не хватает сил бороться с ней, я захожу домой, и разряд молнии проходит

по небу. За ней следует гром, достаточно сильный, чтобы сотрясать землю.

Мама выбегает мне навстречу из кухни, с полотенцем для посуды в руке.

– Где ты был в такой шторм, Диллон? – спрашивает она, останавливаясь передо мной.

– Я был в Кастл Рок с Пен,– отвечаю, опуская рюкзак на пол. – Мы поругались.

– Опять? – замечает моя сестра в саркастическом тоне с дивана позади меня.

Папа несется вниз с губами сжатыми в тонкую линию и со сведенными вместе бровями,

он явно беспокоится о чем-то.

– Вы шли домой в такую грозу? Ты с ума сошел? – карие глаза мамы широко открыты.

– Его де-е-евушка, – Риса начинает петь.

Со всех сторон меня окружает семья, и я обреченно прислоняюсь к входной двери, когда

понимаю, что они не собираюсь позволить подняться мне наверх, в свою комнату.

– Почему ты не воспользовался таксофоном, чтобы позвонить одному из нас, ради Бога?

У тебя губы синие! – женщина, которая привела меня в этот мир, кричит.

Проведя руками по лицу, я раскидываю их по сторонам.

– Я шел домой с пляжа все время. В чем проблема?

Мама качает головой, прежде чем всплеснуть руками и вернуться на кухню. Папа делает

шаг вперед, а моя сестра выключает телевизор.

– Проблема в том, что ты вернулся домой весь мокрый. Ты ушел утром без нашего

разрешения. В записке, которую ты нам оставил, говорится, что ты у Файнелов, а не на

пляже во время грозы. Ты позволяешь болезни Пенелопы разрушать себя, я тебя не узнаю.

Для твоей матери и меня, это очень большая проблема, – говорит папа, тоном на грани

истерики.

Его подбородок дрожит, и я отворачиваюсь, не в силах вынести боль, которую я

причинил. Тут я заметил, что моя одежда промокла и прилипла к коже. Мои руки дрожат,

зубы стучат, и вода капает с кончиков волос.

– Я не понимал, что шел дождь...– начал я.

– Когда ты в последний раз спал, Ди? Ты, серьезно, похож на зомби,– говорит Риса. Она

встает с дивана и несет плед, оборачивая его вокруг моих плеч.

Они не понимают.

Когда это моя сестра, взяла на себя ответственность за свою жизнь? Два года, как она

окончила среднюю школу, а у нее все еще нет работы, и она все еще получает деньги от

отца. К тому же, Риса наверное, сейчас под кайфом. И она хочет поговорить об ошибках,

которые, как она думает я совершаю?

Мои родители не знают, что значит любить кого-то до смерти, как я люблю Пен. Их

отношения основаны на тушеном мясе, приготовленном в мультиварке и на том, кто

первый угадает правильный ответ в передаче «Кто хочет стать миллионером?». У них

много одинаковой одежды и слишком много декоративных подушек на кровати.

Единственный раз когда я видел как они ругались, был когда мама не закрыла тюбик

зубной пасты.

Подняв подбородок в жалкой попытке сохранить лицо, я говорю:

– Если вы закончили разговор со мной, будто я тупой, то я пошел спать.

За исключением стука дождя по крыше и раската грома после молнии, в доме полная

тишина.

Никто не останавливает меня, когда я сбрасываю плед и иду в комнату. С намерение

проспать до утра, я закрываю дверь и скидываю туфли, намеренно избегая окна на случай,

если моя сердечная боль там.

Вместо того, чтобы упасть прямо в постель, я делаю ошибку, и закрывая жалюзи ловлю ее

лицо в окне, прежде чем горизонтальные полосы появляются между нами.

Не открывай их.

Не делай этого.

Я тяну за веревочку, открывая жалюзи, и сразу понимаю, что не закрою глаза в

ближайшее время. Ее записка гласит:

ПОЧЕМУ Я ТАКАЯ РАЗБИТАЯ?

Я поднимаю беспроводной телефон и нажимаю кнопку перезвонить, потому что ее номер

единственный, который я когда-либо набирал.

Когда она отвечает, я говорю:

– Ты идеальна для меня.

Глава 21

Пенелопа

Я просыпаюсь на полу спальни. Колени подтянуты к груди, волосы прилипли к лицу,

ночнушка, которую я ношу уже неделю, собралась у меня на талии, и на мне нет нижнего

белья.

Это единственная связная мысль, что я в состоянии обработать до того, как тяжесть моего

безумства обрушивается на меня и душит изнутри.

Слезы, над которыми у меня нет контроля, собираются в моих горящих глазах, прежде

чем скатиться на ковер рядом с моей головой. Кровь, похожая на ил, проталкивается по

моим цементным венам, и мое затухающее сердце бьется в клетке из костей.

Заставляя руки согнуться, я расчесываю горло, надеясь сделать отверстия, чтобы дышать,

потому что мои легкие не работают.

Я переворачиваюсь на спину, предпочитая задохнуться, а не жить в темноте.

То же самое, наверно, чувствуют умирающие.

Почему Бог так жесток?

Глава 22

Диллон

Герберт едет за рулем автомобиля своей мамы по подъездной дорожке. Матильда сидит

на переднем пассажирском сиденье, а Кайл на заднем. Все четыре окна машины открыты

и из них звучит очень громкая музыка.

– Угадай, кто сегодня получил права?– кричит он, высунув голову из окна.

Я подхожу к машине и Рыжая машет мне, а Кайл тянется, чтобы пожать мне руку через

открытое окно.

– Что вы здесь делаете, ребята?– спрашиваю я, засовывая руки в карманы.

Мне исполнилось шестнадцать восемь месяцев назад, и мысль о том, чтобы получить

права, ни разу не приходила мне в голову. Мне стоит задуматься, что еще я пропустил.

– Где Пен? – спрашивает Герб. – Мы едем на пляж попрыгать.

Посмотрев на закрытые окна ее спальни, я откидываюсь на пятки и качаю головой:

– Я не думаю, что ей понравится это.

– Это значит что и ты не пойдешь? Теперь она твоя мама что ли?– спрашивает Кайл

смеясь, как будто это какая-то шутка. – Теперь ты совсем не зависаешь с нами.

Я ударил рукой по крыше красного Civic и отошел назад, не в состоянии объяснить, что

на самом деле происходит с девушкой по соседству.

– Я догоню вас попозже, или попрошу Рису подвезти меня туда вечером,– я лгу, надеясь

что успокоил их достаточно и не буду чувствовать вину из-за лжи.

Улыбка распространяется по лицу Кайла.

– Скажи своей сестре, что мне интересно как у нее дела.

Глава 23

Пенелопа

Новый день.

Новый доктор.

Новый рецепт.

Глава 24

Диллон

Я не видел Пенелопу восемь дней, и не выхожу из комнаты, чтобы быть у окна на случай,

если она проснется.

– Папа и я, собираемся сходить куда-нибудь на ужин. Хочешь пойти с нами? –

спрашивает мама. Ее тонкий голос доносится до меня из-за запертой двери. – Прогулка

может пойти тебе на пользу.

Лежа на полу под открытым окном, я кидаю мяч вверх и ловлю его, прежде чем снова

бросить. Красные нити, вшитые в резиновый кожух, словно движутся по мячу вверх и

вниз.

– Диллон, можно мне войти? – спрашивает мама. Она пытается справиться с дверью

дергая медную ручку, а потом стучит. – Ты еще не спишь?

Я сажусь, позволяя мячу упасть на пол. Он падает на ковер с мягким стуком и катится к

центру моей комнаты.

–Я не голоден, – говорю я потирая лицо руками, прежде чем подняться на ноги.

Заходящее солнце окрашивает стены моей спальни в розовый и оранжевый, и

температура теплого воздуха начинает опускаться вниз вместе с самой яркой звездой на

небе. Смотрю в окно и расстраиваюсь, увидев по-прежнему закрытые окна Пен. Я отхожу

от него с болью внутри и открываю дверь спальни.

Мама медленно входит в мою комнату, проводит пальцем по поверхности комода и

кривится из-за слоя пыли. Ее карие глаза расширяются, заметив груду одежды в углу и

массу грязной посуды, которую я не удосужился отнести на кухню.

– По крайней мере, я знаю что ты ешь, – говорит она, складывая пустые стаканы и

тарелки, чтобы забрать их.

Сидя на краю кровати, я говорю:

– Это не так важно.

Пенелопа могла бы быть ее дочерью.

С двумя кучками моей грязной «безответственности» в руках, она открывает рот, чтобы

заговорить. Я настраиваю себя на ту же лекцию, что я уже слышал несколько раз на этой

неделе, но мои плечи опускаются, когда она щелкает губами.

Неспособный никого сделать счастливым, мне кажется, что я разрываюсь на две части.

Мое сердце – с грустной девушкой по соседству, которая не может покинуть комнату из-

за постоянной сонливости, вызванной таблетками. Соня, не проявляет ко мне сострадание

и не позволяет увидеть Пен. Мои родители заставляют меня ходить в школу каждый день

без нее, и они прячут домашний телефон, чтобы я перестал звонить Файнелам.

Последнее что я хочу, чтобы Пенелопа считала будто я ее бросил; и мне хочется, чтобы

мои родители знали, что могут доверять мне. Одно мешает другому, так что я застрял

между школой и комнатой, в которой запираюсь сразу после возвращения домой.

Мама переступает с одной ноги на другую. Ее светлые волосы убраны назад, и темные

круги под глазами вызывают дискомфорт.

– Мам, я в порядке, – говорю я, надеясь облегчить ее беспокойство.

Она тяжело вздыхает.

– Пожалуйста, пойдем с нами на ужин. Мне от этого станет лучше.

Отталкиваясь от матраса, я соглашаюсь пойти и беру часть грязной посуды, чтобы помочь

маме. Свет возвращается в мамины глаза, и улыбка расползается по ее маленькому лицу.

Только эта ее реакция, поднимает мое настроение.

Но оно сразу же падает, как и посуда из моих рук, когда я слышу крик Пенелопы.

– Диллон! – моя мама зовет меня, когда я выбегаю за дверь, давя ногами посуду.

Отчаянные и оглушительные крики моей девочки, становится громче, пока я несусь вниз

по лестнице. Я выскакиваю на улицу вслед за отцом, который выбежал из кухни.

Спускаясь с крыльца, я несусь во двор к Файнелам.

Пен босиком и в пижаме, с горящим безумством в глазах, тянет за рубашку своего отца,

пока он пытается отойти от дома. Она пальцами ног, словно вцепилась в траву, но ее отец

сильнее, и вытаскивает ее на бетонную дорожку. Она спотыкается и падает, выпуская

темно-синюю рубашку отца из рук. Ее грязные ноги покрываются кровью, когда Пен

ударяется ими о бетон.

Соня стоит в открытой двери дома прикрывая руками рот, и слезы катятся из глаз. Мама

проходит мимо меня, чтобы успокоить соседей, которые стали друзьями нашей семье.

С бешено колотящимся сердцем я пытаюсь подойти к Пенелопе, но мой отец не пускает

меня.

– Иди внутрь, – строгим тоном, которого я никогда не слышал от него раньше,

приказывает он.

– Папа! Пожалуйста, папа! Нет, ты не можешь, папа!– рыдает Пенелопа, но тренер

Файнел не слушает ее. Даже когда его дочь, ползет за ним на коленях и хватает за

лодыжки.

– Отпусти, – рычит он. У Уэйна в руках небольшая картонная коробка.

Я смотрю сквозь слезы, как костяшки Пен белеют от напряжения, и больше не могу

стоять сложа руки. Несмотря на протесты отца, я отталкиваю его и подбегаю к Пен, и

падаю на колени рядом с девушкой, которая рушит души. Она не реагирует на мое

объятие, но что-то во мне щелкает, становясь на место, и я чувствую себя завершенным с

моим безумством в руках.

Уэйн молча стоит над нами, глядя на нас пустым взглядом. Он просто ждет, чтобы она

успокоилась. Будто перед ним, не больше чем своенравная девушка устраивающая

истерику.

Я чувствую дрожь в ее мышцах и слышу страх в ее голосе.

Это страх.

Это истерика.

–Это я, Пенелопа,– я шепчу ей на ухо, медленно положив свою руку поверх ее и

осторожно обнимаю другой.

–Давай, малыш. Вставай, – говорю я, держа ее так крепко, что не остается пространства

между нашими телами.

Вдруг, она разворачивается ко мне лицом, сильно прижимается ко мне и кричит:

– Он разбил их!

Свободный от удерживающих рук своего единственного ребенка, мистер Файнел

подошел к металлическому мусорному баку, стоящему рядом с домом, снял крышку и

положил ее на землю. Пен прячет лицо на моей шее, покрывая мою кожу теплыми

слезами, не в состоянии справиться с тем, что ее отец собирается сделать.

Я наблюдаю как он вываливает в бак все, что находилось внутри коробки и начинаю

плакать с моей девушкой, когда я понимаю, что это было.

Радуга поломанных дужек и разбитых линз выпадает из коробки. Круглые зеленые,

овальные желтые, фиолетовые, красные и голубые фрагменты храбрости Пенелопы

исчезают в помойке, наполненной пустыми коробками из-под молока и остатками еды с

прошлой недели.

– Боже мой, – я слышу как где-то позади меня вздыхает мама.

Уэйн запихивает пустую коробку в металлический бак поверх разбитых очков и

возвращает крышку на место.

– Иди домой, парень – говорит он, забирая Пен из моих рук.

Неистовый бой Пенелопы прекращается, и она становится спокойной. Он несет ее, как

ребенка, прижав к груди; идет мимо моих родителей, а потом мимо своей жены, прежде

чем исчезнуть в доме.

Стирая сердитые слезы с лица, я встаю на ноги и бегу в дом в свою комнату.

У меня тоже есть коробка, которую я держу под кроватью.

– Ты должен позволить Файнелам самим разбираться с их дочерью, Диллон. Ты не

представляешь через что они проходят,– говорит папа, стоя у двери.

Глубоко вдыхая через нос, я жду когда он уйдет и оставит меня в покое. Он понятия не

имеет, через что я прохожу.

– Ты не выйдешь, пока не успокоишься, – говорит он, делая шаг ко мне.

Из-за того что я выше и сильнее его, единственное что мне нужно сделать, просто пройти

мимо него. Он не пытается остановить меня. Пробегая мимо мамы, входящей в дом,

игнорирую ее протесты.

Стоя посреди двора Файнелов, с яростью и болью, я бросаю горстки, рассчитанной

поддержки, в дверь их дома. Маленькие упаковки с конфетками отскакивают от стены,

рассыпаясь по веранде. Когда разрушитель невидимости Пенелопы выходит из дома,

чтобы посмотреть что происходит, я бросаю в него пустую коробку. Кажется, что сотни

желтых пакетиков взрываются между нами, и мы смотрим, как наши попытки сделать ее

счастливой рушатся.

Это лишь часть того, что он мне должен.

Глава 25

Диллон

– Я люблю тебя, – шепчет она.

Мы переплетены. Руками, ногами, голой кожей, тяжело дыша, и с любопытством касаясь

друг друга. Летнее солнце жалит мою голую спину, а ее бледная обнаженная грудь

практически светится. Клетка из прочных белых костей, кровь и мышцы, синие вены –

защищают хрупкое сердце, бьющееся внутри. Я скольжу губами по коллекции

ромбовидных веснушек у основания ее шеи, и своим коленом раздвигаю ее.

Она смертельно устала, и существует как оживший мертвец.

Плотная стена деревьев вокруг, оберегает нас от посторонних глаз, и одеяло на траве

создает комфорт. Мы достаточно глубоко в лесу, так что ее крики услышит только

нетронутая природа.

Она – все, что имеет значение, и со мной она в безопасности.

Я провожу руками по ее животу и по ее округлой груди. Моя девочка запрокидывает

голову, и ее карие глаза двигаются под полупрозрачными веками. Из ее приоткрытых

обветренных губ вырывается такой тихий стон, что я не понимаю, слышал ли я его или

это все мое воображение.

– Ты уверена что хочешь этого?– спрашиваю я, расстегивая шорты.

Длинные ресницы Пенелопы трепещут и она открывает глаза, не обращая внимания на

солнечные лучи и красные пятна, которые они оставляют на ее незащищенных руках. В

руках она сжимает зеленые травинки, держась за землю, чтобы не улететь, когда я

медленно толкаю пальцы в ее теплое местечко.

Моя девочка вращает бедрами на моей руке, я толкаю их глубже, и каждый из нас знает,

что это значит.

Склонившись над ее маленьким телом, я целую длинную шею Пен, а затем зажимаю

мочку уха между зубами.

– Мы можем остановиться, когда захочешь, – говорю я, слизывая слезинку, которая

скатывается из ее глаз.

– Я не хочу,– задыхаясь, требовательно отвечает она.

Прижимая лоб к ее виску я наблюдаю, как эта девушка берет то что ей нужно от моих

слишком рьяных пальцев, и как громкий звук из ее легких заставляет взлететь птиц с

веток, когда блаженство захватывает ее тело.

Легкое сияние охватывает ее уже влажную кожу, когда она возвращается ко мне, а я готов

сойти с ума от ее влажного центра. Цвета, которые возвращается на ее лицо только когда

мы делаем это, вновь окрашивают щеки делая ее более похожей на девушку, которая

рисовала на своих руках и носила солнцезащитные очки в форме сердца, прежде чем она

осталась великолепной снаружи, но стала умирающей изнутри.

Пен поворачивает свое лицо в мою шею и умоляет:

– Пожалуйста, Диллон. Пожалуйста.

Ее бедра сжимают мои, и руки, которые хватались за землю, тянут и сжимают мои. Я

подтягиваюсь выше и мое сердце стучит, когда я избавляюсь от своих черных боксеров.

Пенелопа помогает своими ногами стягивать с меня шорты, но стянуть их ниже колен у

нее не получается.

– Успокойся, – говорю я, опуская голову к ее груди, чтобы перевести дыхание.

Пенелопа запускает пальцы в мои длинные волосы и тянет, запрокидывая мою голову

вверх и настойчиво целует. Она кусает мою шею и любит меня так сильно, что чувствую,

как лопаются сосуды и появляются синяки.

Взяв ее руки и прижав их к земле, замечаю, что она – самое прекрасное, что я когда-либо

видел. Словно время остановилось на мгновение: ее грудь и живот двигаются вверх и вниз

с каждым тяжелым вздохом и глотком воздуха; в ее вьющихся от пота волосах запутались

листья и сломанные травинки; камни и земля прилипли к ладони; черный муравей ползет

по руке, прежде чем упасть на одеяло.

– Все хорошо, – говорю. – Это просто я.

Больше не удерживая ее, я скольжу рукой под ее голову и успокаиваю, когда я приникаю

к тому месту, где она хотела почувствовать меня уже так долго. Пен гладит меня по

спине, и закрывает глаза, когда пытаюсь толкнуться внутрь.

Она напрягает мышцы и громко ахает.

Я удерживаю ее бедра и медленно двигаюсь, боясь причинить боль девушке, которую

люблю больше всего. Пен поворачивает свое лицо к моей руке и вонзает зубы в мягкую

кожу. Крошечные бусинки крови выступают там, где она укусила меня; Пен слизывает их.

Я слишком завелся, что бы чувствовать боль, и позволяю ранить меня – я тоже должен

пройти то, через что ее тело проходит для меня.

– Мне очень жаль. Я сожалею,– она плачет, когда я толкаюсь глубже.

Я останавливаюсь, когда вхожу так глубоко, как только могу. Я окружен безумием и

прислоняю свой лоб к ее. Моя любимая Печаль, держит мое лицо в ладонях и вытирает

слезы с моего лица, позволяя своим свободно стекать по вискам.

– Это только мое, – она шепчет, щурясь под ярким солнцем.

Мы движемся вместе теряясь в ощущениях, которые мы никогда не чувствовали в нашей

тайной пещере на пляже. Наши сердца заштопаны окровавленными нитями и бьются

синхронно. Одеяло сбилось в кучу под нами, и я закопался пальцами в сорняки и влажную

землю, чтобы быть ближе, чтобы быть глубже. Должен чувствовать ее больше.

Давление поднимается, и я знаю, что произойдет. Я качаю головой и кричу, потому что я

не готов, что бы это закончилось. Ее ладони спускаются с моего лица и скользят по моему

телу, касаясь мышц и горячей кожи.

Когда сдерживаемое давление высвобождается, мир вокруг нас взрывается, посылая

деревья, траву и грязь в облака. Я закрываю глаза, и пусть Вселенная рушится, пока я

теряюсь в Пенелопе, забыв о депрессии, разочаровании и неопределенности.

Она – все, что здесь есть, и она – все, что мне нужно.

Все замедляется и возвращается на свои места. Оперевшись на локти, чтобы не упасть на

Пен я смотрю вокруг, чтобы увидеть что каждое дерево и каждый клочок травы на месте.

Затем я смотрю вниз и нахожу ее темные глаза, которые смотрят на меня из-под ресниц,

падающих тенью на ее кожу.

Пенелопа смеется, и я чувствую, что мог бы начать снова плакать.

Я так давно не слышал ее смеха.

– Они пялятся на меня.

Оглядев двор, я замечаю, что все студенты спешат на занятия. В первые несколько недель

нашего выпускного года, я не могу позволить себе опаздывать каждый день, как делал с

восьмого класса Да и вообще, мы не должны прогуливать следующие девять месяцев.

Пенелопа больше не может бездельничать, иначе она не окончит школу, а я не могу

потерять возможность поступить в колледж.

– Нет, они не пялятся – говорю я, пробегая рукой по волосам.

– Получается, я лгу, верно? – отстреливает она, заправляя свои, теперь совершенно

светлые волосы за ухо, прежде чем уйти.

Наши классы находятся в одной стороне, так что я следую за ней, но не догоняю. Когда

настроение Пен резко изменяется на противоположное, не стоит заострять внимание на ее

странном поведении или пытаться переубедить ее.

Засунув руки глубоко в карманы своих джинс, я смотрю на ее покачивающиеся бедра в 10

метрах от меня, в темных Levi’s, которые она теперь носит. Ее шлепанцы ударяются о

пятки, и пряди волос которые она не накрутила сегодня утром, напоминают мне о

прежней Пен, чему я улыбаюсь.

Как только Пенелопа зашла в свой класс экономики, я сталкиваюсь лицом к лицу с

Пеппер Хилл. Окутанный ароматом черники и сахара – благодаря духам, в которых, она

должно быть купаться каждый день перед школой – я делаю шаг назад.

– Я искала тебя.

– Что случилось?– спрашиваю я, пряча беспокойство, которое ощущаю из-за своей

девушки.

Правый уголок надутых ярко-розовых губ Пеппер поднимается. Она приоткрывает свою

сумку так, что только я могу видеть пачку "Мальборо", и спрашивает:

– Ты выглядишь так, будто тебе нужно выкурить одну, ты со мной?

Быстро просмотрев через плечо, чтобы убедиться, что Пен в классе, я говорю:

– Конечно.

Глава 26

Пенелопа

–Что ты смотришь, Джош?– спрашиваю, перегнувшись через учебник по геометрии,

который мы делим. Его взгляд прожигает в моем затылке дыру, наполненную чувством

вины, и я не делать вид, будто не знаю, что он смотрит.

– Почему ты больше не носишь свои очки, Пенни?– спрашивает он вместо того, чтобы

ответить.

Вспышка тепла заливает румянцем мои щеки, и я роняю карандаш на бумагу, на которую

переписываю задания. Я чуть не забыла, что цветных очков, которые защищали меня от

взглядов других людей, больше нет на моем лице. Я мотнула головой, чтобы волосы,

заправленные за ухо, скользнули на мое лицо, и послужили барьером между заводилой, с

которым я чувствую себя более комфортно, чем должна, и мной.

– Они разбились.

Джош наклоняется достаточно близко ко мне, что я чувствую его мятную жвачку.

– Все?

Я киваю.

– Почему ты не купила еще? – спрашивает он. Поймав мой карандаш, когда он катился по

столу, он сжал его между указательным и большим пальцем, и я выхватываю этот

выкрашенный в оранжевый кусочек дерева.

– Потому что сейчас не солнечно, – я лгу с саркастической улыбкой, которую он не может

видеть.

Он убирает мои волосы за плечи, так, чтобы видеть мое лицо. Пальцами он касается

пульсирующей вены на моей шее, и я смотрю в глаза, такого же цвета, как и мои.

– Ты мило выглядишь без них, – говорит он, улыбаясь так сильно, что видно зеленую

мятную жвачку в глубине его рта. Джош засовывает руку в свой рюкзак. – Но сейчас

август. Солнце не скрыто облаками. Носи мои, если они тебе нужны.

Парень, которого называют рискованным, оставляет пару черных Рэй-Бенов прямо передо

мной. Больше месяца прошло с тех пор, как папа переломал все мои очки пополам голыми

руками.

– Мы позволяли это тебе достаточно долго, Пенелопа,– говорил отец, ломая цветной

пластик. – Я не могу просто сидеть и смотреть на то, что творится с тобой.

Даже Диллон, для того чтобы облегчить бесконечные беспокойства, от которых я

страдаю, не предложил мне пару очков в форме сердца, которую я подарила ему на день

рождения несколько лет назад. Все считают, что они помогают мне бороться, удерживая

очки вне моей досягаемости. Но никто из них не знает, на что похож страх, нависший над

моей головой. Паника накрывала меня вместе со страхом, когда я была вынуждена

встречаться с ребятами без очков, и я должна была как-то функционировать, пока она

клевала меня весь день, как птица.

Так как я больше не невидима, люди видят пошлый ненатуральный цвет моих волос и

красивую одежду на настоящей мне — подлой и тоскливой. Они шепчутся друг с другом

и отходят от меня, как будто моя нестабильность заразна.

Диллон говорит, что это все в моей голове, но кто знает на самом деле?

Я отталкиваю очки Джоша подальше и продолжаю переписывать следующую задачу.

– Нет, Спасибо. День все равно почти закончился.

–Забирай их. У меня есть еще одна пара дома, – говорит он, как будто в этом нет ничего

особенного. Он подчеркивает это своим тоном.

– Ты нуждаешься в них больше, чем я.

– Я сказала: нет, спасибо, парень из резервации,– отстреливаюсь я, раззадоривая его, как

будто он знает что-нибудь о том, почему я вообще носила солнцезащитные очки.

Не обращая внимания на мой гнев, Джош поднимает очки со стола и аккуратно толкает их

мне в грудь.

– Я всегда видел тебя, Пенни. Тебе не нужно скрываться от меня.

– Не надо, – говорю я, борясь со слезами. – Не этого ты хочешь, Джош.

– Моей маме диагностировали биполярное расстройство, когда мне было девять. Я живу с

сумасшедшей, так что я узнаю такого же человека, когда увижу. Ты сходишь с ума,

Пенни. Но я все понимаю,– он скользит своими большими руками на спинку моего стула.

Не в силах остановить себя, я громко смеюсь, и даже не против, когда весь класс смотрит

на меня. Есть странное утешение в том, что он понимает, и я верю его искренности.

Благодаря природной доброте, которую он всегда показывал мне, легко игнорировать

слухи о наркотиках и массовых избиениях. Джошуа Дарк, о котором все говорят, это не

тот Джош которого я знаю.

Скользнув черной оправой по лицу, я чувствую, как возвращаюсь домой.

– Ты уверен, что я могу взять их? – спрашиваю еще раз, чувствуя себя более комфортно,

чем неделями раньше.

Я никогда не носила темные линзы, потому что через них трудно видеть, но это

однозначно самая хорошая и самая дорогая пара, которая у меня когда-либо была.

Прочная оправа сидит плотно, и невесома на носу. Никто не смотрит на меня, чтобы

увидеть, что за очки я ношу или проходит мимо. Я не считаю, что я заразная или странная.

Я по-настоящему невидимая.

Джош игнорирует мой вопрос и трогает прядь моих волос.

– Ты забыла завить эту прядь.

Я шлепаю по руке парня, которому не должна так нравиться, убираю прямую прядь

обратно, и отхожу от него. Он ловит меня за кисть, тянет к своему большому телу и

блокирует солнце, возвышаясь надо мной.

– Скажи мне, что бы я не целовал тебя, Пенни,– говорит Джошуа. И не дает мне шанс

ответить.

Его рот слишком большой, слишком мягкий, слишком теплый на мне. Каждый нерв в

моем теле мгновенно отвечает, и жар проносится по моим венам. Это первый раз, когда я

что-то почувствовала кроме онемения, с тех пор как Диллон отвел меня в лес и медленно

раздевал.

Я эгоистично поглощаю жар, и не могу заставить себя избавиться от придурка, так как

чувствую себя живой, пока его язык раздвигает мои губы. Вдруг доза отвращения

поднимается по моей спине. Тошнотворное раскаяние ползает под моей кожей, скользя,

словно змея, над полыми костями и слабыми мышцами к моему никчемному сердцу.

Когда я избавляюсь от неправильного поцелуя с моих губ, мистер Беспечность улыбается

смотря мне через плечо и говорит:

– Твой парень тебя ищет.

Мне становится стыдно, и сняв очки (я не рискую смотреть на него через них), я позволяю

им выскользнуть из моих пальцев, прежде чем повернуться лицом к последствиям.

Диллон в конце коридора, руки опущены по бокам, а его разбитое сердце на полу.

Я делаю шаг вперед.

Диллон отступает на два.

–Держись подальше от меня, Пен, – говорит он, прежде чем окончательно исчезнуть из

моей жизни.

Я чувствую, как любовь увядает, когда мальчик по соседству исчезает в океане

студентов, которые выходят из школы, чтобы попасть домой. Мое сердце, которое обычно

трепетало, теперь замолкло, не рождая даже эхо от ударов, которые зарождал во мне

Диллон. Пустота создает дом глубоко в моей душе, укрепляя то немногое, что осталось у

меня от самоуважения и здравого ума. Цвет буквально теряет яркость, и воздух, которым

я дышу, на вкус как яд.

Я втягиваю воздух в легкие.

– Тебя подвезти домой? – спрашивает Джошуа.

Бросив свою сумку с книгами, я отчаянно гонюсь за счастьем. Слезы, что никогда не

оставляют меня в покое, текут по моему лицу. Чувствую как теплый воздух проходит

через мои волосы, которые я ненавижу, с тех пор как изменилась. Я проталкиваюсь через

тела студентов, и спотыкаюсь о свои развязанные шнурки. Ища Диллона размытым от

слез взглядом, я останавливаюсь посреди двора и кричу его имя.

– Пенелопа, ты должна успокоиться, – «Плохая новость» хватает мою руку и пытается

оттащить меня.

Тотальный страх заменяет рассудок, и я стучу своей маленькой ручкой по груди Джошуа.

Неспособная вытащить другую руку из его хватки, я кричу и царапаю его лицо и шею,

пока он, наконец, меня не отпускает.

Я бегу домой с его кожей под ногтями.

Когда я бегу вниз по нашей улице, пряди волос прилипают к потрескавшимся губам, а

острое сожаление продолжает ослеплять меня. Вижу, что Риса стоит возле их дома. Я

пытаюсь пробежать мимо, но она зажимает меня между своими тонкими руками и держит

меня в заложниках.

– Ты должна оставить его в покое, – говорит она.

Страх проходит по моим конечностям неистовой силой, и я толкаю Рису так сильно, что

она падает. Она не идет за мной, когда я бегу к их передней двери и стучу, пока мои

костяшки не начинают кровоточить.

Никто не отвечает, но я слышу, как позади дома захлопнулась дверь и следую на этот

звук.

Я обхожу дом, и вижу Диллона, поднимающего кувалду, которую мой отец оставил на

заднем крыльце.

Он указывает на меня и говорит:

–Я сказал тебе держаться подальше от меня, Пенелопа.

Остановившись у края дороги, я ищу правильные слова, чтобы сказать.

– Я сожалею,– я плачу. Это звучит дешево из предательских губ.

Диллон стоит там, где мы оставили отпечатки наших рук на цементе. Там, где мы

зафиксировали нашу любовь навсегда – где две руки и сердце.

Он поднял молот над головой и разбивает это.

–Нет! – я кричу, когда он опускает кувалду на цемент еще раз.

Схватив его рубашку, я пытаюсь оттащить его. Нитки трескаются, а хлопок тянется.

«Несчастье» избавляется от меня и, опуская молот вниз, разбивает наши ладони.

Когда бетон полностью раскрошился, когда наши мамы бегут из домов, чтобы посмотреть

что происходит, Диллон роняет кувалду и смотрит на меня красными глазами.

Он говорит:

– Теперь ты что–то значишь для него.

Глава 27

Диллон

Мне исполняется семнадцать, туманным сентябрьским днем, и я праздную в одиночестве,

впервые за пять лет.

– Пошли, Ди. Пойдем съедим кекс или что-нибудь такое,– Риса опирается о мою дверь.

Она стоит скрестив руки на груди, нервно зарывается своими пальцами, накрашенных

черных лаком, в ковер.

Я поднимаю книгу об окружающей среде и говорю:

– У меня домашка.

Моя сестра закатывает глаза и разводит руками в воздухе перед тем, как войти в мою

комнату и выхватить учебник из моих рук. Она закрывает тысячу скучных страниц и

отправляет их в угол. Затем Риса захлопывает мой синий блокнот на столе и ломает мой

карандаш.

– Прекращай, умник. Сегодня суббота. Кроме того, куча писем о приеме в колледж скоро

придет, и тогда прикладные науки не будут иметь значения.

– Наука об окружающей среде,– я исправляю ее.

– Без разницы,– Риса запрыгивает и усаживается на мой стол и начинает болтать ногами.

Она машет рукой в сторону моего заколоченного окна, – Грустить – это нормально, но

убого.

В тот день, когда я поймал Пен целующей Джошуа Дарк, и разбил цементное сердце, я

пошел в отцовский гараж и нашел старый лист фанеры. Я прибил его к стене, прикрыв

окно. Я и так потратил много времени, прежде чем моя девочка разрушила мою любовь.

Прошло уже три недели, и хотя мои родители беспокоились из-за фанеры на окне, моя

комната по-прежнему была без солнца и мрачной, как и мое настроение.

Моя синеволосая сестра достала ключи от ее «Жука» из кармана и начала размахивать

ими перед моим лицом.

– Я позволю тебе вести, – припевала она.

С момента расставания с «Безумием», мои приоритеты, которые раньше были другими из-

за присмотра за ней, постепенно менялись. Департамент транспорта выдал мне

водительские права, и я больше не опаздывал на уроки. Мои оценки быстро выросли. Герб

и Кайл проводят со мной много времени. Оказывается, я не понимал, как скучал по ним,

пока они не появились перед дверью после того, как услышали о том, что произошло с

Пенелопой.

– Один кекс, – усмехнулась Риса, свесив перья, подвески, и ключ к ее автомобилю с

указательного пальца.

Отодвинув стул, я хватаю брелок с ее руки и говорю:

– Идем.

Соседний дом кажется больше, чем раньше. Каждый раз, когда я вижу его, мое сердце

замирает, и я чувствую боль внутри, и этого невозможно избежать. Обходя Volkswagen

Рисы, накинув серый капюшон на голову и засунув руки в карманы джинс, я опускаю

голову, и пытаюсь сделать вид, что никто из белого двухэтажного дома не обладает

выключателем от моего сердца.

– Ты же знаешь, как водить механику, да?– спрашивает сестра. Она пристегивает ремень

безопасности натягивая его покрепче.

Проверяя зеркала, я допускаю ошибку и смотрю на окна спальни Пенелопы. Вид

фиолетовых штор вставляет мне нож в спину, так что я поворачиваю зеркало заднего вида

так, что мне не видна ее комната. Я скольжу ключом в зажигание, нажимаю педаль

сцепления и запускаю двигатель. Как только я пытаюсь тронуться, он глохнет.

– Эй, – она шлепает по моей руке, – будь осторожен с моей деткой. Она старая. Запусти

двигатель, медленно отпускай сцепление и одновременно нажимай педаль газа,– Риса

стягивает мой капюшон, и царапает заднюю часть моей шеи, и осторожно говорит, –

только потому, что она сделала тебе больно, ты не должен прекращать любить ее, Ди.

Я успешно веду машину, не сводя глаз с дороги, и делаю вид, что моя сестра ничего не

говорит.

Мы подъезжаем к кондитерской, и улыбка распространяется по моему лицу, когда вижу,

что все мои друзья и семья, ждут меня у входа с шариками и плакатом с надписью «С

Днем Рождения!».

Я паркую машину, а Риса хватает меня за руку и трясет.

– Сюрприз!– кричит она. Множественный пирсинг ее ушей и носа блестит в лучах

солнечного света. – Папа думал, что я не смогу вытащить тебя из дома.

– Что вы здесь делаете, ребята?– спрашиваю я, глядя на группу людей, которые

безоговорочно любят меня.

Риса выходит из машины и прежде чем захлопнуть дверь, она просовывает обратно

голову и говорит:

– Ты должен пойти и сам узнать.

Я иду за своей сестрой в лучшую пекарню в городе. Герберт громко кричит, Матильда

бросает горсть конфетти на меня, Кайл смотрит на Рису, а родители заключают меня в

свои объятья. Я погружаюсь в объятья, которые хочу чувствовать, и сделаю все

возможное, чтобы насладиться подлинной любовью, и отодвинуть подальше душевную

боль и мысли о карих глазах и солнцезащитных очках, скрывающих их.

– Мы решили устроить тебе вечеринку, но мы не думали, что ты появишься, – говорит

мама, сжимая мои пальцы.

– Клево,– говорю я, – это все, что мне нужно.

Папа хлопает меня по спине и ведет в кондитерскую.

– Там внутри торт. Давайте праздновать.

У шоколадной вишни нет шансов против нас. После того, как наши желудки полны, и

остается только один кусок торта, я замечаю, что отец кивает Гербу. Крошки торта падают

с рубашки моего лучшего друга, когда он встает и бежит к двери. Я спрашиваю, что

происходит, но мои родители просто улыбаются.

– Ты хороший парень, Диллон,– говорит мама, – Мы хотим, чтобы ты знал, как мы

гордимся тобой. Это должно было произойти в прошлом году, но так как ты не получил

права...

На улице трижды сигналит машина.

Я сажусь прямо и смотрю через ряд окон на парковку. Герберт стоит рядом с черным

Pontiac, держа руку в окне, и еще трижды нажимает на гудок. Он машет мне, когда видит,

что я смотрю.

– Мы подарили Рисе машину, когда она получила права, так что это будет справедливо,

что и тебе тоже, – говорит папа. Он встает вместе со мной.

Риса насмехается.

– Да, но я не получила долбанный GTO (Прим. пер.: Pontiac GTO – выпускался компанией

Pontiac с 1964 по 1974).

Я выбежал на стоянку, где Герб протянул мне ключи от моей машины, и я сел за руль.

Запахи старой кожи и сосны от освежителя воздуха висящего над переключателями

заполнили мои легкие. Моя семья выходит из кондитерской, когда я запускаю двигатель,

приведя автомобиль к жизни с вибрирующим гулом. Темно-синяя тканевая обшивка

потолка низко свисает, кожа на заднем сидении порвалась и из нее торчит желто-

оранжевый поролон.

Но я люблю ее.

Не хватает только Пен.

– Это твой день рождения, – говорит Кайл. – Не проводи его дома, валяясь с миской

мороженого, словно парень с разбитым сердцем.

Мои родители и сестра ушли, предварительно накачав меня инструкциями не гнать на

предельной скорости и всегда считать до трех после того, как я остановлюсь на знак

"стоп", прежде чем продолжать ехать. Я сказал, что буду ехать сразу за ними, но у моих

друзей были другие планы.

– Я не в настроении, – говорю я, прислоняясь к двери моей машины. – Мы сможем

наверстать упущенное завтра.

– Даже не мечтай, – говорит Герб. Он прыгает на переднее сиденье моего Понтиака. –

Мне нужно покататься.

– У тебя тут стоит собственный автомобиль.

Мой старый друг шлепает ладонью по панели и отвечает:

– Но этот мне нравится больше.

Светящееся пламя костра у подножия Кастл Рок видно даже с парковки, где я оставил

свой автомобиль. Силуэты столпились вокруг горящих веток и нарубленных дров, держа в

руках стаканы или стеклянные бутылки. Смех и музыка дрейфуют в воздухе вместе с

белым дымом и маленькими огоньками, а соленый океанский воздух все это уносит.

– Неужели это Диллон Декер? – раздался голос.

Герберт и Матильда двинулись к воде, держась за руки, а Кайл промямлил что-то о том,

чтобы взять немного пива, прежде чем уйти. Я остался стоять на песке один, когда

человек начал приближаться ко мне.

Пеппер Хилл появилась из тени, держа красный пластиковый стаканчик, босиком и с

голыми ногами. Она одета в красный свитер на молнии, и веревки ее черного бикини

болтались из-под него.

– Я никогда не видела тебя на таких вечеринках раньше, – говорит она, пиная песок, когда

она подходит ко мне. – Что тебя сюда привело?

– Я наверное, пойду домой, – говорю я. – Мои родители купили мне эту машину...

Ее большие голубые глаза засветились, и она широко улыбнулась.

– У тебя новая тачка? Я могу посмотреть?

Пеппер подходит ближе ко мне, загребая на мои ботинки песок. Жидкость

выплескивается из стаканчика, капая с ее пальцев. Когда блондинка, которая подтолкнула

меня к вредной привычке, подошла достаточно близко, чтобы коснуться, я почувствовал

сильный запах выпивки в ее дыхании и заметил, что на ее лице нет ни грамма косметики.

– У меня в голове беспорядок, – она вытерла руку свитер.

Пеппер медленно моргает и берет мою руку, чтобы устоять на месте

– Клево, – говорю я, ведя «Беспомощную» к моей машине.

– Хочешь выпить? – спрашивает она, протягивая свою чашку для меня над центральной

консолью.

Я наклонил голову назад и оперся ей о подголовник. Моя пассажирка пожимает плечами,

опуская влажный пластик в держатель и трогая все, к чему она может прикоснуться.

– Это серьезно самый крутой автомобиль, Диллон. Я уверена, мой дядя может поменять

обшивку для тебя, – говорит она, обращая свое внимание к старому стерео.

В конце концов, она понимает намек, что меня не интересуют светские беседы и сидит

тихо. С тех пор как мы с Пенелопой расстались, я не был на пляже и в пещере. Быть здесь

без нее неправильно, и чувство вины сильно давит на меня.

Пеппер кладет маленькую ладошку на мою ногу. Я смотрю на ее идеально накрашенные

ногти, но не прошу Пеппер убрать ее.

– Я сожалею о тебе и Пенелопе, – говорит она, потянувшись к моей руке. Ее палец делает

маленькие круги на моих костяшках.

– Спасибо, – отвечаю я с дрожью в голосе.

– Расставание – отстой – продолжает она. – Но я чувствую, что все к тому и шло.

Глядя на ее нежную руку в своей большой, то чувствую, что вина, что здесь нет

Пенелопы, увеличивается в размере, потому что мне нравится мягкая кожа Пеппер. Я

разворачиваю ладонь и расставляю пальцы так, что ее, оказываются между моими.

Впервые за три недели, я не чувствую себя так одиноко.

Когда мягкие губы Пеппер Хилл касаются моих, я понимаю, что это не я.

Глава 28

Диллон

– Почему ты продолжаешь звонить?

– Не знаю.

– Прекрати.

– Я не могу.

– Мама злится.

– Я не могу перестать звонить.

– Ты идешь на танцы? – сдаюсь и спрашиваю

– Да.

– С ним?

– Да.

– Иногда мне хочется, чтобы ты была невидима. Тогда бы мне не пришлось видеть тебя

или любить.

– Ты не можешь так говорить, Диллон. К тому же, я слышала о тебе с Пеппер. Я вижу тебя

с ней в школе.

– Как ты? – меняю тему

– Плохо. Ты счастлив это услышать?

– Нет.

Прошло два месяца, но я все равно плачу из-за нее.

– Не надо. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не надо. Перестань плакать, я не могу

этого вынести.

Я прочищаю горло.

Надеюсь, мои следующие слова ее заденут.

– Перестань названивать мне, Пенелопа.

Глава 29

Диллон

– Чувак, что ты делаешь?

У меня в руках дорогущий корсаж и я поднимаю брови.

– Покупаю Пеппер цветы. Те, которые она сказала мне, что хочет.

– Я не о цветах, умник. Что ты делаешь с Пеппер Хилл?– Герберт опирается о прилавок

рядом со мной, ожидая моего ответа.

– Она моя девушка. Мы идем на танцы. – Я пожимаю плечами и передаю кассиру

кредитную карту моего отца.

Выйдя на улицу, я закуриваю сигарету и выпускаю плотный белый дым в холодный

январский воздух. Герб смотрит на меня так, будто я сошел с ума.

– Ты не можешь курить – говорит он, пытаясь схватить сигарету между моих губ. – Это

неправильно. Пен совершила ошибку, но Матильда говорит, Джош поцеловал ее первым.

–Значит, все в порядке? – Я бросаю сигарету на асфальт, где она катится и катится,

сбрасывая пепел, пока она катится в канаву и затухает.

– Нет, но ты несчастен, и она несчастна. Пен наш лучший друг. Ты не можешь все так

оставить.

– Ты даже не знаешь о чем ты говоришь, Герб.

Стоя возле цветочного магазина, один из моих старейших друзей качает головой с

понимающим взглядом на лице.

– Честно, Ди, Я знаю, что Пен больна, – говорит он, глядя вниз на ноги, прежде чем

посмотреть в мои глаза,– Матильда разговаривает с ней каждый день. Они тусуются по

выходным, красят ногти и заплетают друг другу волосы и занимаются прочим дерьмом.

Всплеск гнева проходит через мое тело, и мне приходится отойти на шаг от Герберта,

чтобы отдышаться. Мои друзья общаются с ней, а я даже не могу жить рядом с Печалью.

– В чем суть?– Я спрашиваю, запустив руку в волосы.

– Ты должен был сказать нам. Мы знали, что что–то происходило. Мы просто не знали

что.

Сжимая губы, я поворачиваюсь к нему лицом и поднимаю руки.

– Что ты хочешь мне сказать? Пенелопа сейчас с Джошем, а я с Пеппер. Это то, что хочет

она, или она не поцеловала бы его в первую очередь.

– Джошуа Дарк–это всегда плохие новости, Диллон. Она зависает с ним в резервации. Пен

рассказывала Матильде, что он торгует метом.

Единственное, что останавливает меня от поездки домой, чтобы быть с ней – это

воспоминание о том как она, моя девочка, целует наркоторговца, которого она выбрала

вместо наших отношений. Но сейчас Пен сделала выбор, она избавилась от всего, от того

что мы вместе пережили и от того чем я всегда жертвовал, будто это ничего не значило.

Она больше не моя проблема.

– Ты ошибаешься, Диллон. Пенелопа нуждается в тебе.

– Потанцуй со мной, – Пеппер надувает свои красивые губы, потянув меня за руку.

Девушка, с которой я пришел, выделяется в комнате полной людей, нарядившихся в свои

самые лучшие наряды. Волосы Пеппер накручены и убраны назад, заколоты по всей

голове. Корсажу, который я надел на ее запястье, пока ее родители нас фотографировали,

соответствует галстук, свободновисящий вокруг моей шеи, и ее красное платье, которое

касается пола, когда она идет.

Она любит внимание.

Я хочу домой.

– От тебя пахнет виски и сигаретами. Весьма ощутимо. – Моя пара отступает, держа ее

ухоженные руки на бедрах.

– Хочешь? – Я предлагаю стакан пунша.

– Нет, Спасибо, Дик,– Пеппер закатывает глаза, прежде чем уйти.

Находясь в пьяной дымке, мои глаза ищут по помещению девушку–соседку. Она была

единственной о ком я думал с тех пор как Герберт рассказал мне чем она занимается в

последнее время. Я украл бутылку виски Рисы, которую она держит под кроватью, и

выпил ее почти полностью, надеясь, что это облегчит мои страдания. Но все стало только

хуже, Пеппер взбесилась из–за этого, потому что ей пришлось вести машину.

– Ты видел Пен? – спрашиваю Кайла, когда он становится рядом со мной.

Он кивает в сторону тренажерного зала переделанного под вход в зимнюю сказку.

Безумие ходит под руку с Джошем, невыразительная и прекрасная в простом белом

платье. Компания ребят из резервации, с которыми она находится, шумная и показушная.

Все они, кроме их главаря, одеты повседневно.

Я убираю мою чашку, намереваясь поговорить с ней, но Кайл тянет меня обратно в

кресло.

– Не делай этого, Ди, – говорит он, – Подожди, пока уйдет от него.

Сидя еще несколько часов под раздражающие биты от стерео и наблюдая как моя девушка

кидает мне грязные взгляды во время танцев с подругами, Пенелопа, наконец, встает из–за

стола и направляется в комнаты на другом конце зала, и я следую за ней в ванную.

– Уэйн знает, что Джош – наркодиллер? – спрашиваю ее, беря за локоть и крича из–за

музыки.

– Почему тебя это волнует? Ты не хочешь меня, помнишь?– Она отстраняется от меня и

поправляет платье.

– Ты же знаешь, что я хочу, Пен,– я говорю.

Я никогда не перестану.

Слезы собираются в ее глазах, но прежде чем я могу утешить ее, появляется Джош и

делает это невозможным. Я думал, что увидеть их поцелуй было слишком тяжело, но это

было ничто по сравнению с проявлением его заботы. Стоя здесь и наблюдая, как он

убирает волосы с ее лица и стирает печаль, я понимаю, со жгучей горечью внутри, что мне

не справиться с этим в одиночку.

Он забрал у меня все.

– Убери свои руки от нее, – говорю я, боевая стойка.

Джош отводит взгляд от Пенелопы и подходит ко мне лицом к лицу, удостоверившись,

что Пенелопа в безопасности. Вместо этого, он улыбается мне в лицо и бросает мне вызов

своими темными глазами.

Я толкаю его в грудь.

Парень из резервации не такой уж и большой.

– Она не хочет быть с тобой, Диллон,– говорит мой злейший враг, расстегивая манжеты.

Герберт и Кайл подбегают с компанией Джоша за ними. Мои друзья меня удерживали и я

позволял им это, но когда я заметил, что Матильда увела Пен в женский туалет, я

отбиваюсь от них и бросаюсь вдогонку за ней, удивляясь, что этот чувак настолько глуп,

чтобы связываться со мной и моей девушкой и ожидая, что я сдамся без боя.

Прежде чем у меня появляется шанс, чтобы разбить его лицо, меня отодвигают в сторону,

и я слышу:

–Двигай ногами, парень.

Спотыкаясь, тренер Файнелл толкает меня снова и снова, пока я не попадаю через

двойные двери в холодную вашингтонскую ночь. Я вдыхаю глоток ледяного воздуха,

надеясь, что это очистит мои вены от ярости.

Это не срабатывает.

– Вы хоть представляете кто он?– спрашиваю, потянув за рубашку мистера Файнелла, –С

кем вы позволяете быть своей дочери?

Уэйн не двигается и не останавливает меня, когда я выплескиваю всю агрессию на него.

Он просто смотрит на меня с сочувствием, которое я хотел бы убрать с его лица.

– Что вы собираетесь делать? – я ударяю кулаком ему по груди, прежде чем отпустить, –

Вы конченный футбольный тренер, который контролирует школьные танцы.

Он нехотя улыбнулся.

– Она должна учиться на своих ошибках, парень. Мы не можем делать все за нее, –

мужчина, которого я боялся, когда рос, тянется ко мне, – Но ты должен знать, я никогда

не позволю ничему плохому случиться с Пен.

Я сбрасываю его руку, лежащую на моем плече, но его отеческая любовь избавляет мои

глаза от давления, и я начинаю плакать. Когда Уэйн тянется ко мне во второй раз, я

позволяю ему обнять меня своими руками и делаю его рубашку мокрой из–за слез

жалости к себе.

Он прав.

Ничто не спасет Пенелопу от ее собственного ума.

Мне нужно отпустить.

Глава 30

Пенелопа

Проходят месяцы, и в конце концов, Диллон и я начинаем проходить мимо друг друга в

школьных коридорах, будто между нами никогда ничего не было. Иногда наши взгляды

встречаются и мое безмолвное сердце оживает и начинает биться как раньше, но один из

нас всегда отворачивается, и мое сердце снова замолкает.

Пока пасмурная погода освобождает небо, позволяя солнцу светить, выпускной день

становится все ближе и ближе. Мне говорят, что я получу диплом, и я смогу ходить с

остальной частью класса в шапочке и мантии.

– Но поступление именно в университет не обязательно, Мисс Файнелл – говорит

школьный психолог. – Вот некоторые брошюрки на наших местных колледжей и

профессиональных школ.

Мой терапевт считает, что я должна уделять моему будущему больше внимания, чем

сейчас. Она дала мне брошюрки о преимуществах краткосрочных и долгосрочных целей.

– Нет никакой причины, почему ты не можешь быть успешной в жизни, Пенелопа. На

самом деле, то, что ты продолжаешь видеться со мной, это и есть доказательство того, что

ты хочешь большего.

– Или того, что мои родители заставляют меня находиться здесь,– я говорю с улыбкой,

запихивая новые буклеты в мою школьную сумку к тем, что она дала мне в прошлую

нашу встречу.

Папа и мама пришли к соглашению о лекарстве, которое я принимаю временами, с самого

моего детства.

– Оно приносит больше пользы, чем вреда, Пенелопа, – говорит мама, кладя две таблетки

мне в руку – одну белую, другую желтую.– Тебе было так хорошо последнее время.

Я бросаю нормотимик (или стабилизаторы настроения – группа психотропных

препаратов, основным свойством которых является способность стабилизировать

настроение у психически больных, в т.ч. биполярным расстройством) и антидепрессант в

горло и проглатываю их без воды.

Мои родители стоят и ждут, когда я открою рот и подниму язык, это стало традицией,

после того как они меня поймали, когда я выплюнула таблетки перед сном.

– Хорошо? – Я спрашиваю, после того, как показала им доказательства того, что лекарства

растворяются в желудке.

Папа расцепляет руки.

– Ты не должна так язвить все время, Пен. Мы…

– Хотите только лучшего для меня, – я заканчиваю его фразу, направляясь к лестнице. – Я

знаю.

Мама убирает оранжевую баночку, выписанную мне врачом, в коробку, которую всегда

держит подальше от меня, и я делаю два шага в мою комнату. Я закрываю дверь позади

меня, стягиваю с себя рубашку и штаны, когда мои губы начинают дрожать и моя голова

ощущается легкой.

Переодевшись в пижаму, я открываю теперь желтые шторы, в случае если Диллон уберет

фанеру со своего окна. Слез, которые все время лились из глаз, когда я смотрела туда, и

доски еще не было, уже нет. Может быть, это таблетки делают свое дело или я уже

привыкла к тому, что Диллон обращается со мной так, будто меня не существует, но я

смогла отойти от окна с сухими глазами.

Я скольжу под одеяло и хватаю сотовый телефон, который мои родители подарили мне

на день моего семнадцатилетия. Есть голосовое сообщение от Джоша и сообщение от

Матильды, но я выключаю телефон, не отвечая ни одному из них, и ловлю себя на том,

что вожу пальцами по номеру телефона Деккеров, зная, что больше никогда его не наберу.

Мои глаза тяжелеют, и моя спальня начинает исчезать, я не удивлюсь, если мальчик по

соседству когда–нибудь делает то же самое.

Шапочка и платье Диллона зеленые, как его глаза, и с моего места двумя рядами позади,

я не могу не обратить внимания на то, каким человеком он становится. Его волосы

коротко подстрижены, и это делает его и так острую челюсть более выделяющейся. Что–

то заставляет его смеяться достаточно сильно, он закидывает голову назад, демонстрируя

самое совершенное адамово яблоко, которое я когда–либо видела.

Когда он смотрит через плечо и ловит мой взгляд, правая сторона моего рта изгибается

вверх. Диллон не ответит взаимностью, и глаза движутся дальше, будто я еще один

незнакомец в толпе.

Обычно такое отношение от единственного мальчика, которого я любила, который

раздавил меня, отправило бы мой разум к ненависти себе и безумию, но лекарство течет в

моей крови и ставит стену между горем и реальностью. Безумие находится под ложным

излечением, ожидая, когда я оступлюсь

До тех пор я ... онемела.

– Диллон Тимоти Деккер,– его имя называют по громкоговорителю двадцать минут

спустя.

Выпускник выходит на сцену и принимает свой диплом с любезной улыбкой. Наш

выпускной класс взрывается громким гулом одобрительных возгласов и хлопков. Герб

бросает пляжный мяч – должно быть, он пронес его тайком под своей мантией и надул, в

ожидании, когда назовут наши имена – в своего лучшего друга, который уходил со сцены.

Он отскакивает от плеча Диллона обратно в ожидающие руки будущих студентов, где

путешествовал до тех пор, пока учитель не смог сдуть его.

– Пенелопа Джорджа Файнелл,– произнесли мое полное имя. Я следую назначенному

пути, ведущему на сцену, и получаю то, ради чего я не работала достаточно усердно,

чтобы заработать.

После рукопожатия с директором школы, мы делаем фотографию, перед тем как я ухожу с

улыбкой и поклоном, и вроде бы все закончено.

Как только сцена будет убрана, и мы подбросим наши шапочки в воздух, выпускной класс

старшей школы Кастл Рейн будет официально выпущен, чтобы стать полноценными

гражданами мира. Я разделяю тихое прощание с теми немногими друзьями, с которым я

подружилась на протяжении многих лет, оставляя Матильду Типп с обещанием увидеться

в скором времени, и встречаюсь с моей единственной семьей, которая здесь поддержать

меня – с моими родителями.

Папа кладет руку на мои плечи, мама скользит своей по спине, и мы идем домой, чтобы

начать остальную часть нашей жизни.

– Я не хочу, чтобы кому–то было неудобно, – говорю я, падая на кровать с телефоном у

уха.

– Не глупи, Пен. Ты знаешь Кайла. Он хочет, чтобы ты пришла, – отвечает Матильда. – Я

буду у твоего дома через две минуты. Будь готова, потому что я собираюсь только

сигналить.

– Но Диллон собирается быть там. Он должен отпраздновать выпускной со своими

лучшими друзьями. Я единственная, кто не подходит вам.

– Пенелопа, ты одна из нас, и ты мой лучший друг. Разве мы не можем отпраздновать

вместе? У нас есть только лето.

– Ладно, ты права.– Я вздыхаю. Надвигающаяся паника пытается пробиться через мою

химическую защиту. – Я буду ждать тебя внизу.

– Хорошо, – моя рыжеволосая подруга говорит. – И если Пеппер Дешевка Хилл

попытается связаться с тобой, я прикрою. Я ждала, чтобы откусить ее лицо.

– Спасибо.– Я смеюсь и вешаю трубку.

Быстро проверив свое отражение в зеркале, я стираю размазанную под глазами тушь и

пробегаюсь расческой по волосам. Верная своему слову, звук сигнала Матильды следует

за эхо от скрипучих тормозов, когда останавливается перед моим домом.

– Это нормально, если я пойду к Кайлу на вечеринку?– Спрашиваю я, стоя перед

родителями в нашей гостиной.

Мама поглядывает на часы на стене и колеблется.

– Восемь часов, детка. Ты должна принять лекарство в течение получаса, и я не уверена,

что это хорошая идея, пропустить одну дозу.

Папа качает головой.

– Будь дома в одиннадцать. Ты можешь принять их, когда вернешься домой.

Поцеловав каждого из них в щеку, я выбегаю за дверь во влажную летнюю ночь и

запрыгиваю в Камри Матильды. Герберт, приподнимается с заднего сиденья и

растрепывает мои волосы.

– Мы могли бы пройтись, – говорю я, когда она отъезжает от обочины. Желто–оранжевые

фары освещают дорогу впереди.

– Я просто притворюсь, что ты этого не говорила, –отвечает Матильда, делая кислое

выражение лица. – Я никуда не ходила, с тех пор как мне исполнилось 12.

Автомобиль Диллона припаркован во дворе Кайла, и белый джип Пеппер за ним. Десяток

или больше других машин, которые выстроились вверх и вниз по улице, я не узнаю, и

громкая музыка гремит из небольшого дома с тремя спальнями.

– Это будет весело,– утверждает моя подруга, прежде чем выйти.

Я следую за ней и Гербом через переднюю дверь, которую я использовала летом, когда

мы были моложе. Дом Кайла выглядит так же, как я помню, и это помогает мне

чувствовать себя совсем ненужной.

Пока я не вижу Диллона с Пеппер на кухне, которые улыбаются и тихо общаются между

собой.

– Помни, я съем ее лицо,– говорит Матильда, ведя меня через кухню в гостиную и

передавая пиво. – Выпей это и расслабься, я уезжаю в колледж через 6 недель, так что

давай сделаем это.

Я держу холодную жестяную банку в руках, но не делаю ни одного глотка. После трех

банок пива, Матильда этого даже не заметит. Она управляет залом, развлекая и веселя

всех с кем разговаривает, считая обязательным включить меня в диалог. Рыжая

пересказывает истории о том, когда мы были моложе,— держались за руки, пока ехали на

руле велосипеда, как мы исследовали лес с грязными лицами – и действительно, до этого

момента, я не понимала, как была важна для нее.

– Это было тогда, когда Пен носила каждый день цветные очки. Одна из линз выпала, и

она не переставала плакать, пока мы не нашли ее. Получается, какая–то чертова белочка

схватила ее. Диллон буквально преследовал белку весь день. Между тем, я ходила с Пен

домой, чтобы захватить пару новых очков, и мы делали пирожные с мороженым, когда

появился Ди спустя несколько часов с укусов на руке и фиолетовой линзой.

Мы все смеемся, и Диллон выходит из кухни на звук своего имени.

– Помнишь?– спрашивает его Матильда. – Твоя мама бросились с тобой в больницу

чтобы сделать укол от бешенства, и ты не мог играть на улице в течение недели.

Мой сосед смотрит на меня и на самом деле улыбается.

– Да, помню.

Напряжение ослабевает после его простого заявления, и разговор продолжается, Диллон и

я не общаемся на прямую, но ему присутствие не кажется ужасным. Я, наконец,

избавляюсь от защиты и наслаждаюсь жизнью.

Это было до того, пока я не отлучаюсь в туалет и понимаю, что мой телефон звонит. Имя

Джошуа отображается над пятью пропущенными звонками, и он оставил несколько

сообщений.

Где ты?

Почему ты не позвонила мне?

Слышал ты у Кайла.

Его последнее сообщение приходит, когда я выбегаю из ванной, но уже слишком поздно.

Я здесь.

Джош и его друзья уже внутри, и настроение вечеринки значительно испортилось. Вместо

того, чтобы заботиться о реакции моего парня, увидевшего меня здесь, я жду реакцию

Диллона. Его реакция меня не удивляет.

– Избавиться от твоего мусора, Пен? – Он кивает в сторону незваных гостей,

задержавшихся перед дверью.

Настоящий смутьян, Джош проходит мимо меня, как будто я здесь не нахожусь, и

нападает на парня, на которого он затаил злобу, с того самого дня, как автобус высадил

его перед нашей школой 4 года назад, пока его друзья идут за Гербом и Кайлом.

Все после этого происходит так быстро.

Джош ударяет Диллона, и он падает.

Диллон отбивается.

Оба парня в крови.

Все кричат.

Матильда загоняет меня в угол и не дает мне двигаться.

Диллона ударили в живот. Он согнулся пополам и смотрит на меня, когда я кричу Джошу,

чтобы он остановился.

– Пожалуйста! Пожалуйста, остановись!– Я кричу.

Это длится пока синий и красный свет не начинают попадать на Джоша через окно и его

друзья выбегают через переднюю дверь, в которую они вошли. Оставляя после себя

разрушения. Никто не должен ничего говорить. Я знаю, что они винят меня.

Глава 31

Пенелопа

– Ты не проведешь снова весь день в кровати, Пен.– Моя мама сдергивает одеяло с моего

тела, прежде чем пойти и открыть окно. – Перестань жалеть себя. Миллионы людей живут

с депрессией и не спят всю жизнь. Вставай.

Я зажмуриваюсь из–за серого света, наполняющего мою комнату через раздвинутые

шторы, я даю моим мыслям секунду, чтобы догнать боль глубоко внутри моих костей и

расслабить мышцы, прежде чем я сказать что–нибудь. Вот и все необходимое время для

тревоги, чтобы понять, что я проснулась и нанести прямой удар через мое омертвевшее

сердце. Паника поднимается следующей, поселяясь в моем горле, поэтому я не могу

нормально дышать. Я переворачиваюсь на спину и пялюсь в белый потолок надо мной,

молясь чтобы этот день прошел.

Я пропустила одну дозу в ночь вечеринки Кайла. Две недели спустя, я все еще борюсь с

тем, чтобы вернуться на правильный путь.

– Почему Вы не понимаете, что это не так просто?– Я говорю сбивчивым тоном.

Если она оставит меня здесь, может быть, я смогу хорошенько поспать и буду чувствовать

себя лучше, когда проснусь сама. Вместо этого, она вламывается сюда каждые несколько

часов, с теми же требованиями, которые вызывают ту же самую реакцию.

– Я включила тебе душ,– говорит она

Мы были здесь раньше. Мы уже говорили об этом во время предыдущих случаев сотни

раз, но она до сих пор ничего не поняла.

Я сломана.

Душ не поможет мне чувствовать себя лучше.

Все, что я хочу, это чтобы меня оставили в покое.

Мама сидит на краю моей кровати и потирает рукой вверх и вниз по моей ноге. Я

нуждаюсь в воздухе, это разрывает мое горло и грудь, я плачу и расстроена. Нет ничего,

что я хотела бы больше, чем исчезнуть, но это невозможно, потому что я не сделана из

ничего.

Женщина, которая привела меня в этот ад, берет мое лицо в свои руки.

– Никогда не лучше, Пенелопа? Ты не можешь так жить.

Дрожь проходит от кончика моего носа до конца каждого моего волоска на голове. Мои

разрушенные легкие проталкивают неглубокие глотки воздуха через мои стиснутые зубы

и потрескавшиеся губы. Я вонзаю пятки в матрас и натягиваю простынь так, что побелели

костяшки.

– Уходи,– я плачу, стягиваю полностью белый хлопок с моей кровати.

Мама целует мое лицо, смешивая свои слезы с моими.

– Скажи мне, что делать, детка. Скажи, как это исправить.

Диллон.

Я не видела своего мальчика так долго и скучаю по нему всему: по его лицу, по его

рукам, по его голосу. Я скучаю по его смеху, его любовью, его рукам, и его силе. Я

скучаю по нему между моих ног и вокруг меня. Я скучаю по его присутствию и его

сознательности. Я скучаю по его доброте и заботе. Скучать по нему так чертовски больно.

Так что я плачу, и борюсь, и я кричу, пока мама не покидает мою комнату и не закрывает

дверь.

Натягиваю одеяло на голову, блокируя любой свет, и сворачиваюсь в плотный шар.

Паника продолжает бушевать, живя в моей груди, но постепенно мое тело успокаивается

и дыхание замедляется. Горящие глаза то закрываются, то открываются, и моя ноющая

челюсть расслабляется. По одному, мои жесткие пальцы отпускают свою хватку на моей

простыне, и сон уносит меня в свои объятия.

Моя единственная компания в этой пустоте – моя тоска по Диллону.

В черноту беспамятства, я так скучаю по нему.

Завтра я буду стараться. Завтра будет лучше.

Сейчас мне нужно спать.

Глава 32

Диллон

– Я вчера подслушала тренера Файнела, он говорил о Пенелопе. Хочешь знать, что он

сказал? – спрашивает Риса, сидя за кухонным столом.

Налив стакан апельсинового сока, я пожимаю плечами и смотрю на сестру через край

стакана, пока пью холодный сок. Понадобилось двадцать три года, и девочка, родившаяся

на пять лет раньше меня, наконец, выросла. Она не провела это лето, следуя за какой-

нибудь музыкальной группой по всему штату, не спала в задней части фургона и не

делала татуировки нестерилизованными иглами. Дреды исчезли, а ее натуральный цвет

волос – русый, снова вернулся. Хоть Риса до сих пор и живет дома у родителей, но она

получила работу в закусочной в городе, и даже начала посещать он-лайн курсы колледжа.

И теперь, большее недовольство родителей, вызывает то, что делаю я.

– Лекарство, которое она принимала в прошлом году, перестало работать, и ее лечащий

врач, не может подобрать то, что действует. Уэйн сказал, что ей выписали уже третье

лекарство за третий месяц, но ей не становится лучше. Так что, он не занимался

тренировками ребят в этом сезоне, чтобы больше времени проводить с Пен дома.

Я ставлю пустой стакан в раковину и кладу руки на край стола, пока то, что сказала моя

сестра, пробирается в меня. Опустив голову, я изо всех сил зажмуриваюсь и напоминаю

себе, что это не моя ответственность – пойти к соседям и вытащить Безумие из кровати.

Прошло более двенадцати месяцев, но я по-прежнему должен напоминать себе об этом

каждый день.

– Что ты от меня хочешь, Риса? – прочистив горло, я встаю прямо и поворачиваюсь к ней

лицом.

Рис, которая прочла мне лекцию о приоритете заботы о себе, когда я был в самой гуще

болезни Пен, смотрит на меня ярко-зелеными глазами, которые отражают мою

собственную тоску. Я отворачиваюсь и подавляю реакцию. Для того что бы любить

Пенелопу, требуется много сил, и я двигаю ноги, пока сестра не возложила на меня вину,

с которой я уже живу.

– Я просто сообщила тебе информацию, потому что думала, что ты хотел бы знать, –

говорит она мне вслед.

– Хорошо – говорю я быстро.

Это тяжело, когда моя семья любит ее так же сильно, как и я. Несмотря на то, что мы

прервали свои отношения, наши семьи очень близки. И от них я узнаю о ее состоянии и

диагнозе. Что они ожидают от меня? Что я побегу туда и хоть как-нибудь спасу ее? Я не

смог раньше, не смогу и сейчас.

– Диллон, ты должен провести с Пенелопой немного времени, – говорит она, и нотки

конфликта звучат в ее голосе. – Я знаю, что она обидела тебя, но сейчас это намного

важнее. Ей сейчас не очень хорошо.

– Ты не представляешь, что она сделала мне.

Несмотря на боль, я мог бы легко сбежать. Но, независимо от моего отказа встречаться с

Печалью, я до сих пор в Кастл Рейн. Письма о поступлении в колледж, до сих пор лежат

без ответа моей комнате. Цели, которые у меня были с детства, рушатся, становясь, все

дальше и дальше от зоны досягаемости. Все кого я знаю, продолжают двигаться по жизни.

А я живу с мамой и разочарованием отца каждый день. И все потому, что я боюсь

покинуть соседку.

Это болото, из которого я не могу убежать.

Риса берет в спешке свои ключи со стойки.

– Мне пора работать, а мамы и папы не будет вечером. Ты сможешь побыть один, пока я

не вернусь домой?

– Мне восемнадцать, – я ухмыляюсь. – Тебе больше не нужно быть моей нянькой.

– Знаю, но я переживаю, – говорит она. – Если ты не будешь продолжать учебу, то

должен найти работу. Нет ничего хорошего, что бы сидеть весь день дома. Спроси Кайла,

может он возьмет тебя с собой дорожным рабочим.

Я слышал примерно те же слова все лето от родителей, поэтому закатываю глаза, пока

поднимаюсь к себе в комнату. Они не согласны с моим решением пропустить год, прежде

чем продолжить учиться. В конце концов, я проведу в медицинской школе достаточно

долго, так что отсрочка на двенадцать месяцев незаметна, но никто не захотел, что бы я

объяснил причины своего выбора.

Пеппер (с размазанной тушью из-за слез и утверждением, что она думала, что это была

любовь), закатила истерику, прежде чем месяц назад мы расстались Я чувствовал, что

должен провести с ней время и успокоить ее, после того как обманывал. Так что я

высидел ее истерику. А когда она бросила в меня пустую коробку и спросила: как ты мог

так поступить? – я извинился.

Зачем спрашивать, если она и так знала?

Прежде чем я покинул ее дом в ту ночь, последние слова Пеппер Хилл, мне это доказали.

– Твоя Пенелопа с Джошуа Дарком. Она не любит тебя.

Открыв дверь в спальню, я остановился на пороге. Моя комната была самой холодной и

темной в доме – благодаря фанере прибитой на окно. Я молча пялился на нее, понимая,

что тонкий кусок деревяшки не сделал ничего, что бы отгородить меня от Печали,

поэтому я подхожу к окну, и просовываю пальцы между стеной и фанерой. Гвозди легко

выскальзывают из гипсокартона и один угол сразу отходит.

Серый свет октября снова заполняет мою комнату, и я прищуриваюсь из-за его яркости.

Старые металлические жалюзи, погнутые и поломанные, свободно висят, поднимая пыль

и грязь в воздух. Полностью срывая их, я открываю окно, которое не видел и не трогал с

тех пор, как заколотил его. Поднимаю покосившуюся створку, чтобы впустить немного

свежего воздуха.

Желтые шторы Пенелопа раздвинуты, но ее не видно. Я не могу заставить себя пойти

туда, но надеюсь, она увидит, что доски больше нет, и поймет, что я все еще здесь.

***

– Герб и Матильда будут дома на День Благодарения, – говорит Кайл, откусывая большую

часть сэндвича. С едой во рту, он продолжает, – они устраивают вечеринку сегодня

вечером. Хочешь пойти?

Отец, не переставая говорил о моем образовании и моей неспособности содержать себя.

Поэтому, я устроился на работу дорожным рабочим: заполняю выбоины и перекрашиваю

линии на улицах Кастл Рейн с Кайлом. Я сижу на бордюре, вдоль нашей площадки, в

оранжевом светоотражающим жилете, старых джинсах и рабочих ботинках. На моих

руках появились мозоли, а у меня, уважение к ручному труду. На эту работу меня устроил

мой старый друг, который давно решил, что последние четыре года в школе были

напрасны. А укладка асфальта укрепила мое решение получить степень доктора.

– Я не знаю, – говорю я, пиная гравий на середину улицы.

Кайл проглатывает часть бутерброда с индейкой и говорит:

– Пенелопа будет там.

Я слышал, что девушка по соседству устроилась на временную работу в продуктовый

магазин, и моя мама отметила, что видела ее за рулем машины Уэйна в городе несколько

раз. Пен и ее семья ходят в закусочную, где работает моя сестра, по крайней мере, раз в

неделю. Герберт сказал мне, что она и Матильда поддерживали связь после их переезда в

Сиэтл. Но, несмотря на то, что мы живем в маленьком городке и являемся соседями, мы

не пересекаемся.

Даже теперь – когда фанеры закрывающей моё окно больше не было.

Я встаю при упоминании ее имени и прислоняюсь к нашему рабочему грузовику.

Жмурясь из-за редкого ноябрьского солнца говорю:

– Это вероятно, не очень хорошая идея.

– Когда ты разговаривал с ней в последний раз? Может это поможет тебе немного

успокоиться или что-нибудь в этом роде, – Кайл вытирает руки о свою грязную, некогда

белую футболку.

В ответ я криво улыбаюсь, а мой друг пожимает плечами.

– Вы, ребята, расстались больше года назад. Как долго ты собираешься избегать ее? –

спросил он, надев каску на свои светлые волосы. – К тому же, наблюдение за тобой здесь,

вспотевшим и с постоянно возникающими волдырями, вместо учебы по спасению жизней,

разбивает мне сердце. Разберись со всем дерьмом с Пен, чтобы ты смог начать жить, мой

друг.

Схватив лопату, я следую за Кайлом на участок, где мы работали, прежде чем сделали

перерыв и спрашиваю:

– Что ты вообще знаешь? У тебя даже никогда девушки не было.

– Я ходил на свидание прошлой ночью, – говорит он, бросая лопату асфальта в яму.

– С кем?

Кайл становится прямо и сдвигает свою каску назад. С кривой улыбкой он подмигивает

мне и говорит:

– Это старая подружка.

***

Я паркуюсь на улице и закуриваю сигарету, чтобы успокоить нервы пока иду в дом

родителей Матильды. С луной, закрытой грозовыми тучами, на улице темно, и мелкая

изморось начинает капать с неба на мое лицо. Я выдыхаю никотин в воздух и бросаю

окурок в сточную канаву, надеваю капюшон на голову и стучу в дверь.

Герберт открывает дверь, заливая крыльцо светом, музыкой и звуками смеха.

– Прячься от дождя, – говорит он, отходя в сторону, чтобы я мог войти внутрь.

Он похлопывает меня по спине и протягивает бутылку холодного пива, но мое внимание

уже направленно на Безумие. Все, за исключением волнистых каштановых волос и

грустных глаз, растворяется в тумане неважного. Мои ноги несут меня туда, где Пенелопа

сидит одна на диване, и я наклоняюсь и целую ее в щеку.

– Эй, – шепчу я.

– Привет, – Грусть убирает прядь волос за ухо.

Она словно стала меньше, чем я помню, и ей явно неуютно в собственном теле.

Потирая большим пальцем по ее щеке, которые становятся красными, я стою над

единственной девушкой, которую когда-либо любил и удивляюсь тому, как долго я к ней

не прикасался. Протягиваю ей свою руку, похожую на наждачку из-за дорожных работ.

Она проскальзывает своей тоненькой ручкой с мягкой кожей в мою без колебаний.

Переплетая наши пальцы, я тяну Пен с ее места в первую попавшуюся комнату.

Это не та девушка, которая рисовала «знак мира» на своей щеке или писала мне записки

через весь двор посередине ночи. Мягкость в глазах Пенелопы исчезла из-за ее еб*утой

жизни. Она не скрывает свою бессонницу под толстым слоем макияжа. Теперь всему миру

можно увидеть темно-фиолетовые круги под глазами.

Поднимая и усаживая Печаль на комод у стены, я раздвигаю ее колени и поднимаю юбку

по тонким бедрам, пока не могу стать между ними.

– Скажи мне этого не делать, – говорю я, затаив дыхание, и смотря на ее приоткрытые

губы.

Пенелопа двигается к самому краю комода и дергает меня за толстовку ближе к себе. Ее

округлая грудь ощущается напротив моей с каждым тяжелым вздохом, поступающим

через легкие, которые в данный момент не могут работать в полную силу. Обвивая руками

мою шею, Пен начинает потираться своим теплым местечком напротив моей твердости.

– Пожалуйста, не останавливайся, – говорит она, уткнувшись лицом в мою шею. – Не

оставляй меня здесь.

Целуя ее разгоряченное лицо, я становлюсь еще ближе к ней и расстегиваю джинсы.

Пенелопа стонет, когда я задеваю костяшками ее чувствительное местечко, и в попытке

услышать ее снова, я стягиваю с нее нижнее белье и вхожу одним резким ударом.

Мы плавимся.

– Чувствуешь меня сейчас? – спрашиваю я, когда достигаю конца и выскальзываю

обратно.

Каждая часть моего тела дрожит, Безумие тянет меня за волосы и вонзает свои зубы в

основание моей шей. Мои колени врезаются в комод, пальцы зажаты между комодом и

стеной, а наши качающие тела заставляют скрипеть полу-глянцевое дерево. Практически

вознесся Пенелопу на вершину, я покрываю каждый дюйм Печали своим взрывом, желая

быть ближе и глубже.

– Я люблю тебя. Я люблю тебя, – говорю я и опускаюсь ртом на тонкую кожу шеи

Пенелопы и начать посасывать.

Я выпускаю все эмоции, которые у меня были с тех пор, как эта девушка разрушила мою

душу. Сжимаю тонкие вены между зубами, разрывая кровеносные сосуды губами. К тому

времени как мы закончим, я оставлю ее горло черным и синим, помечая Пенелопу, из-за

моей неспособности контролировать мою потребность быть с ней. Проводя пальцами по

отметкам, которых она не заслужила, вина раскалывает меня, а когда я смотрю в ее глаза,

то по мне разливается опустошение.

Выходя из нее, я надеваю свои темные джинсы и сажусь на кровать в другом конце

комнаты.

Пен выпрямляется одергивая юбку, и соскакивает с комода. Ее гольфы в военном стиле

спустились до лодыжек, а шнурки на ботинках развязались. Стоя на неустойчивых ногах,

она поправляет свитер и вытирает рукавом рот, прежде чем дать слезам упасть.

– Пенелопа, прости, – говорю я.

Она обнимает себя руками и качает головой. Закрывая глаза, она разворачивается и

выходит из комнаты.

Глава 33

Пенелопа

– Я не уверена мисс Файнел, что так усердно работать в вашем состоянии это хорошая

идея. Мы добились прогресса за последние пять месяцев, но такие вещи непредсказуемы.

Откинув голову обратно на кушетку, я лопаю большой розовый пузырь жвачки со вкусом

арбуза, и позволяю прилипнуть ему к верхней губе и носу. Всасывая жвачку обратно, я

сжимаю ее между зубами и говорю:

– Я не брошу свою работу.

– Никто не говорил, что надо бросить,– осуждающе говорит доктор, добавляя короткие

заметки в желтый блокнот, – но ты должна подумать о сокращении часов работы. Твоя

мама сказала, что ты взяла на прошлой неделе дополнительную смену и потерпела

неудачу ночь. Она сказала, что чувствует, будто ты перегружена работой.

– Я взяла дополнительную смену, потому что не могу находиться с ней в доме каждый

день. Мне почти девятнадцать, и она не дает мне даже сходить в туалет без стука в дверь

каждые пять минут, чтобы убедиться, что я не убила себя. Я не самоубийца.

Доктор Постоянно Кивающий кивает и спрашивает:

– А неудача, о которой она упоминала?

– Я хотела помочь приготовить ужин, мне надо было нарезать лук. От него мои глаза

начали слезиться, и я случайно порезалась ножом. Мама подумала, что я собиралась

вскрыть себе вены, – говорю я, надувая еще один пузырь.

– Она объяснила это немного иначе, – отвечает доктор Монотонность, опуская свой

блокнот на стол. Она поднимает очки на голову. – Она сказала, что пришла на кухню, а ты

была вся в крови и с ножом в руках.

– Моя мать не дала мне шанса все объяснить. Как я уже сказала, я не самоубийца.

– Может, тебе стоит оставить нарезку продуктов своим родителям, чтобы этого снова не

произошло, – говорит доктор Всезнайка, взяв свой блокнот обратно.

Левая сторона моего рта приподнимается, и я говорю:

– Может, вам не стоит лезть не в свое дело.

Доктор Кивок продолжает кивать, делая все больше заметок обо мне.

– Ты замечаешь разницу в настроении, Пенелопа? Ты часто злишься без причины?

– Я не злюсь.

Мой терапевт морщит губы, но не показывает мне каких-либо других признаков того, о

чем она думает. С каменным лицом и царапая карандашом по желтой бумаге, она

совершает ошибку и переворачивает карандаш, чтобы исправить ее.

И пишет. И пишет. И пишет.

Она переворачивает страницу.

Я начинаю кусать ногти, пока тепло поднимается по моему позвоночнику вверх, и капля

пота стекает в нижнюю часть моей спины. Изгиб каждой буквы, которую она пишет, звук

каждой буквы «t» , которую она перечеркивает, ощущается так, будто режут мои кости.

Сжав челюсть, я хватаюсь влажными пальцами с кровоточащими кутикулами за край

кресла, чтобы не убежать из этой комнаты с криками.

– Что насчет мальчика по соседству, Пен? Ты хочешь поговорить о нем? – спрашивает

доктор Мастер Письма. Она останавливает карандаш и ждет моей реакции.

– Почему вы спрашиваете о Диллоне?– я выдыхаю, борясь с внутренним огнем и пытаясь

казаться нормальной.

– Потому что мне сказали, что он уезжает в следующем месяце.

– И?– спрашиваю я, пока слезы жгут мне глаза.

– Ладно, у тебя с ним были стычки…

– Я не хочу говорить об этом, – я прерываю ее.

– Твои родители боятся, что отсутствие Диллона разрушит все наши успехи. Что ты об

этом думаешь?

Проглотив жвачку, я держу мои руки на стуле и говорю:

– Я думаю, что мои родители должны перестать говорить с Вами и начать говорить со

мной.

***

– Пенелопа, мы сказали ей о Диллоне не для того чтобы она расстроила тебя. А

упомянули об этом на случай, если это станет проблемой, – говорит мама. Ее карие глаза

ненадолго встречаются с моими в зеркале заднего вида, прежде чем вернуться на дорогу

перед ней.

Сидя на заднем сидении с опущенными окнами, пока почти летний ветер оставляет в моих

волосах аромат соли. Мы едем через город после моего приема у терапевта. Солнечное

тепло просачивается через мою кожу, согревая меня снаружи. Искра восторга в ожидании

лета, мои первые водительские права, все это отправляет поток предвкушения по моим

венам, вымывая страх и отвращение к самой себе. Я мечтаю о днях, проведенных на

горячем песке, о купании в соленом океане и о дорожном приключении, и о том, что бы

покинуть Кастл Рейн.

Потом я вспоминаю, всех кого покину в этом году.

Сумасшедшая девушка.

Подъезжаем к дому, мама выключает машину и поворачивается ко мне лицом.

С рукой на ручке двери я спрашиваю:

– Что?

Она улыбается, освещая свое круглое лицо принудительным счастьем. Темные волосы

седеют с возрастом, и годы стресса, благодаря такой дочери как я, влияют на нее – у моей

мамы глубокие морщины между бровей и вокруг глаз, а ногти обкусаны, как у меня. Я не

могу вспомнить последний раз, когда видела ее улыбку, а значит, и не слышала ее смех, а

вот плач постоянно.

– Я хочу, что бы ты знала, отец и я гордимся тобой, Пен, – говорит она. Несколько прядей

волос выпадают из ее хвоста.

– Спасибо, мама,– бурчу я, вылезая из машины.

Я закрываю дверь, чтобы обойти Chrysler сзади, когда Диллон выходит из своего дома. Он

одет в шорты и белую футболку. С ключами свисающими с его руки, соседский парень

останавливается на краю крыльца и смотрит на меня. Я не могу больше выдержать его

взгляд и двигаюсь вперед.

– Пенелопа, – он меня окликает.

Спасая, нас обоих от неловкого разговора о том, что произошло на вечеринке у Герба и

Матильды, и себя от того, что бы услышать о том, что он, наконец, уезжает, я пробегаю

через дверь и бегу наверх, где запираюсь в ванной.

Располагая руки на краю раковины, я смотрю в зеркало. Смотрю на отражение лица,

которое не хочу больше знать. Девушка, пристально смотрящая на меня, с темными

кругами под глазами и постоянно хмурым лицом – та, что отгоняет от себя всех кого

любит.

– Будь нормальной, – говорю я ей. – Веди себя нормально.

Мой пульс ускоряется, когда из-за гнева напрягается каждый мускул в моем теле. Я

ударяю кулаком по зеркалу, посылая рябь через мои неизменные размышления.

– Будь, черт возьми, нормальной!– кричу я, разбивая руками зеркало.

Трещина прорывается через центр моего лица, но ничего не меняется. Мои глаза отдельно

стоящие, моя кожа выглядит больной, и я чувствую свои внутренности мертвым грузом.

Посылаю кулак в стекло еще раз, разбивая его полностью, чтобы в этот раз я была

неузнаваема. Я – ничего, кроме острых как бритва осколков, калейдоскопа обломков... Он

говорил, что не покинет меня.

Глава 34

Диллон

Я провел последние несколько месяцев, пытаясь выяснить, что мы сделали неправильно,

думая, что я мог бы сделать по-другому, и спрашивая, можно ли это исправить.

Я скучаю по тем дням, когда мы были детьми.

Подростковая любовь такая неприкасаемая.

Я тосковал по простым вещам. Когда Пенелопа ездила на моем руле. Или, когда она

ждала новую пару солнцезащитных очков. Мы играли, пока не загорались уличные

фонари. Шли домой толкаясь и крича, с грязными лицами и следами от травы на

коленках. Я скучаю по прыжкам со зданий с Гербом и Матильдой, по зависанию с

друзьями, без необходимости заботы о всем мире.

Я скучаю по безумию.

Пока я принимал решение, наконец, уехать, отец много чем угрожал. Он угрожал забрать

мою машину и лишить меня стабильности. Он сказал, что не будет платить за обучение, и

дал лето для принятия решения. Когда угрозы не сработали, он убедил меня.

– Ты хочешь ее вернуть, сын? Если все наладится, то что ты сможешь предложить такой

девушке как Пенелопа, без образования?

Я уезжаю в колледж, но мое сердце остается в Кастл Рейн.

До вчерашней встречи на подъездной дорожке, я не видел Пенелопу несколько месяцев –

с вечеринки Герба и Матильды. Если то, как она быстро убежала в дом было показателем

ее отношению к произошедшему, то я не удивлен.

Я трахал ее, буквально и фигурально.

Предав ее доверие самым худшим из возможных способов, я воспользовался

единственной девушкой, которую я когда-либо любил и позволил ей уйти от меня без

извинений или объяснений, сломленную и травмированную. Мне следовало вывести ее из

комнаты, провести мимо ребят на вечеринке, которые все слышали, посадить в машину,

чтобы она не ехала домой одна. Слова: « я люблю тебя до смерти» никогда не слетали с

моих губ, хотя они единственные, которые следовало бы сказать.

В моей комнате большинство вещей уже упаковано, и дни пролетают в этой маленькой

комнате. Я бесконечно смотрю на желтые шторы. Я устал быть без нее.

Пенелопа это все, что у меня есть. Все, что мне нужно. Все, о чем я мечтал, с тех пор как

мне исполнилось двенадцать лет.

Я делаю затяжку сигареты, привычки, которую я никак не могу бросить, пока не бросаю

сигарету на землю и тушу ее ботинком. Делая глубокий вдох, я иду к ней.

Вот что я делаю.

Это то, что я всегда делал.

Для нее, я буду бодрствовать вечно.

***

– Она на заднем дворе, милый.

– Спасибо, миссис Файнел.

Я прохожу между нашими домами и иду по влажной траве через двор. Ролики Пенелопы,

старые и грязные, собирают пыль на деревянной веранде, которую я помог строить Уэйну

несколько лет назад. Разбитая бетонная плита – наши руки и сердце – находится перед

ней.

Мне не пришлось идти далеко, чтобы найти ее.

Подходя к линии леса, среди деревьев, я вижу ее. Она там, где мы проводили летние дни и

копали червей, или прятались от наших родителей. Блестящие и естественно вьющиеся,

такие же как и при нашей первой встрече, волосы Пенелопы разлетаются вокруг головы,

пока она вращается по кругу, медленно танцуя под музыку льющую из старого

радиоприемника. Пальцы ног с розовым лаком, закапываются в сырую землю, которая

застревает под ногтями.

Сидя на пне от старого дерева, я скрещиваю руки на груди и наблюдаю, как ее белое

платье двигается на теле и взлетает у колен. Пенелопа видит меня и улыбается, но не

прекращает кружиться. Она закрывает глаза и поворачивает лицо к солнцу,

проглядывающему сквозь ветки деревьев покрытых густой листвой, согревая свою

бледную кожу и усталые глаза, разводя руки и кружась.