Пять континентов любви

7. Вечер живых поэтов

Олимпия подошла ко входу в кинотеатр «Верди» за несколько минут до назначенного часа. Тем вечером бульвар Пасео-де-Грасия бурлил от пестроты нарядов и гула голосов. Жители Барселоны и иностранцы болтали на всевозможных языках, ходили по барам, гуляли по боковым улочкам, не имея представления о том, насколько важен был этот вечер для Олимпии.

Достав из кармана мобильник, девушка посмотрела на время. Без одной минуты семь. А вдруг он не придет? Вдруг вообще решил ее кинуть? А вдруг с ним что-то случилось и он не может предупредить, что не придет, а она так и будет торчать тут всю ночь, как героиня всех этих трагических песен?

– Привет…

Это слово прервало ее тягостные размышления. Бернар подошел к ней со спины и сейчас улыбался, слегка склонив голову набок.

– Привет! – воскликнула она в ответ чуть громче, чем собиралась.

– Я рад, что ты пришла.

Не давая ей времени произнести дежурное «И я тоже», Бернар нагнулся и четыре раза, как принято в Париже, расцеловал ее в обе щеки.

– Хочешь посмотреть какой-нибудь фильм или… – поинтересовалась Олимпия, слегка задохнувшись от подобного приветствия.

– Нет, но хорошо, что мы встретились здесь, потому что я люблю кинотеатры. Знаешь, по-моему, они немного похожи на книжные магазины. Эдакие кладовые разных историй. Здания, видевшие столько проявлений чувств… Вот мы с тобой наверняка запомним, что наше первое свидание состоялось у дверей кинотеатра.

Олимпия сглотнула слюну, не зная, что ответить. Бернар так страстно говорил обо всем, что оставалось только слушать его.

– Мне бы хотелось посидеть в открытом кафе, на какой-нибудь террасе, – сообщил он. – Отличная погода, правда?

Не дожидаясь ее ответа, юноша зашагал вперед, и Олимпия последовала за ним. В глубине души ее тоже не слишком прельщала перспектива сидеть в темном зале с тем, с кем едва знакома.

Свободный столик нашелся на Пласа-де-ла-Виррейна[15]. Девушка заказала лимонад, а Бернар пил кофе со льдом.

– Знаешь, этой ночью я глаз не сомкнул, – признался француз. – Я так ждал сегодняшней встречи! Все мои мысли были о тебе; и тут мне пришла в голову идея, и я даже встал, чтобы записать ее. Вдохновение, видишь ли, озаряет не по расписанию…

– Ну конечно, – согласилась она, ощущая неловкость. – А… можно почитать?

– Когда-нибудь потом. А то если я все секреты выдам тебе сегодня, чего ради тебе встречаться со мной дальше?

– Ради того, что всегда найдутся новые истории, чтобы рассказывать друг другу.

– Тouché[16].

Олимпии потребовалось несколько секунд, чтобы распознать выражение, столь безупречно прозвучавшее с французским прононсом, и она невпопад рассмеялась, тут же решив, что не следовало хохотать так громко. У нее вспотели руки. Почему у нее потеют руки? Она всегда все портит. У нее нет такой фантазии, такого темперамента, как у него. Она никогда не думала про романтику дверей кинотеатров, да и засиживаться до рассвета за записями ей не доводилось. Максимум – чтобы досмотреть сериал. На какой-то миг, впервые в жизни, ей захотелось иметь талант и страсть к живописи, как у матери. Или же увлекаться оригами. Да все равно чем! По крайней мере, так она смогла бы поддержать разговор.

К счастью, Бернар с удовольствием говорил о себе любимом: о том, как ему нравится Барселона и какой это жизнеутверждающий опыт – жить здесь.

Впрочем, иногда он задавал Олимпии вопросы про ее жизнь, но то ли ответы были слишком туманные, то ли она в принципе была не в состоянии рассказать ничего интересного – так или иначе, разговор опять возвращался к его персоне.

Бернар всего два года жил в Испании, но за это время успел увидеть больше городов, чем она за все свои восемнадцать лет. «Как? Ты там не была? Обязательно нужно съездить!» – то и дело повторял он, сверкая голубыми глазами.

Единственное, что оказалось способно прервать его страстный монолог, – это регулярно вспыхивавший экран мобильника, когда приходило очередное сообщение. Олимпия попыталась было разглядеть, кто ему так часто пишет, но француз перевернул телефон экраном вниз и продолжил разливаться соловьем.

Когда стемнело, Бернар предложил новый план:

– О, я тут подумал… Хочешь, сходим в мое любимое место?

– Ну… конечно!

Все-таки хотя бы что-то она умудряется сделать нормально, утешала себя Олимпия. Вроде он не так скучает, как она опасалась. Скучал бы, так не предложил продолжить вечер в другом месте, правда?

– Позволь, я угощаю, – добавил Бернар, когда она потянулась за кошельком. – Я настаиваю. А потом как-нибудь заплатишь ты, если захочешь.

Рассчитавшись, они зашагали по направлению к району Эшампле. Бернар, не умолкая, рассказывал ей о секретах тех улиц и площадей, по которым они проходили. Он упоминал совершенно неизвестные ей здания и заведения; казалось, это она иностранка, а он местный уроженец.

Олимпия поинтересовалась, откуда он столько всего знает о Барселоне, и выяснилось, что его бывшая девушка работала на фудкорте «Тайм-аут» и всегда была в курсе последних новостей.

Может, это просто игра воображения, но Олимпии показалось, что при упоминании этой незнакомой девицы глаза Бернара загорались. Возможно ли испытывать ревность к бывшей подружке парня, с которым едва знакома?

– Это ей ты тогда писал письма?

Бернар помрачнел и кивнул:

– Видишь ли, она причинила мне много боли. Знаю, что не умышленно. В конце концов… я надеюсь, что у нее все хорошо. И изо всех сил стараюсь забыть ее.

Казалось, воспоминания привели его в полное уныние. Олимпия корила себя, что задала злосчастный вопрос. Как можно быть такой тупицей? Если бы здесь присутствовал Альберт, он наверняка схватился бы за голову. Говорить о бывших подружках – это всегда табу, запретная тема. И в Барселоне, и в Восточном Китае. Даже атлас не нужен, чтобы понимать столь очевидные вещи.

– Пришли, – объявил француз, останавливаясь перед дверью какого-то заведения.

Над входом висела табличка: «Эль Эспинарио».

Когда они вошли, Олимпию сразу же поразила царившая в помещении тишина. Посетители, сидевшие в креслах у стены, вокруг низких столиков или у стойки, переговаривались тихим шепотом.

Бернар поздоровался с барменом, и тот, по-видимому признав его, ответил приветственным кивком. Похоже, француз был здесь завсегдатаем. Бернар и Олимпия проскользнули в зал и отыскали два свободных места.

В глубине была видна небольшая сцена с микрофоном.

– Здесь выступают артисты с монологами? – поинтересовалась Олимпия.

– Намного круче! Раз в месяц тут проходит «Вечер живых поэтов»: любой может прийти и прочитать свои сочинения. Я в восторге от этого места! Люди так искренне обнажают свою душу, что… Прости! – Бернар оборвал свой рассказ, чтобы подозвать официанта. – Мне пива и куриные крылышки; платит девушка, нужно пользоваться случаем!

От этих слов Олимпия поперхнулась, надеясь, что ее спутник шутит. Однако, если ей придется раскошелиться, то денег хватит в обрез, потому что в книжном магазине ей заплатят еще не скоро. На всякий случай она заказала только стакан холодной воды. Поесть можно и дома, когда вернется.

Едва официант скрылся, над сценой зажегся прожектор, и в конус света ступила девушка с флейтой. Представившись, она поднесла инструмент к губам и, наиграв мелодию, начала декламировать стихи, посвященные ее коту.

По окончании выступления публика одобрительно похлопала. За ней на сцену поднялись двое слегка нетрезвых юношей; они подготовили диалог, который, судя по всему, должен был считаться юмористическим. Затем вышел мужчина, с унылым видом зачитавший несколько страниц своего дневника. Следующим выступал подросток: со страстными завываниями он представил поистине жуткую поэму, где главный герой – гниющий на обочине труп.

– Посвящается Бодлеру, – добавил он в завершение.

– Merveilleux![17]– завопил Бернар, прихлебывая пиво и грызя очередное крылышко. Заметив, что Олимпия искоса поглядывает на его тарелку, он предложил девушке угощаться. – Слушай, я же пошутил про то, что платить тебе!

Олимпия улыбнулась, слегка расслабившись, и утащила с его тарелки кусок цыпленка.

– Спасибо.

Закончив трапезу, Бернар схватил горсть бумажных салфеток, сунул парочку Олимпии и, вытерев губы, вскочил с места.

– Уже уходим? – удивленно спросила девушка.

– Останься, пожалуйста… – попросил он, вытаскивая из кармана сложенный листок бумаги. Затем француз уверенно зашагал к опустевшей эстраде и встал перед микрофоном.

Олимпия оцепенела. Что он делает? Неужели собирается… Перед всеми этими людьми? Ее сердце учащенно забилось в груди.

– Здравствуйте! – начал Бернар, убедившись, что микрофон работает. – Для этого вечера я заготовил текст, который исходит из самой глубины моего сердца. Мне бы хотелось поделиться им с вами, но прежде всего с той, кто вдохновил меня на эти строки, – Олимпией!

И, словно этого было мало, Бернар указал на нее вытянутой рукой; все присутствующие обернулись и посмотрели на нее. Съежившись, она отпила воды, надеясь, что никто не заметил залившего щеки багрового румянца.

Бернар прочистил горло и начал декламировать:

– Нам всегда хочется находиться там, где нас нет; быть или хотя бы казаться теми, кем мы не являемся… Пока в конце концов мы не встречаем человека, который заставляет нас ощущать себя особенными, уникальными, совершенными… В моей жизни появился такой человек; работает эта девушка в необычном книжном магазине, и ее мечты звенят в унисон с моими.

Олимпия все глубже вжималась в спинку кресла, будто каждое слово Бернара каменным грузом ложилось ей на плечи. Он говорил для нее. Эти слова рассказывали о ней. Когда он успел их написать? Они же едва знакомы! «Склонен к фантазиям, страстен, но не отличается постоянством, пока длится влюбленность…» Фразы из атласа крутились в ее голове, вторя голосу француза.

– Ее глаза напоминают мне о зеленых лугах Нормандии, земли моих предков. Мы не познакомились – мы вспомнили друг друга. Мы не встретились – мы вновь обрели друг друга. Мы не узнали друг друга, а заново открыли. Прошлое – это лишь карта, приведшая нас сюда. А будущее – оно уже было предопределено нашим первым взглядом, первым общим вздохом, первым приветствием в кафе среди книг и рисунков. Это будущее уже ждет нас в первом поцелуе – прелюдии нашей бесконечной вселенной для двоих.

Заполнявшая бар публика немного замешкалась с реакцией, но после нескольких робких хлопков разразилась настоящей овацией. Только одна девушка, сидевшая недалеко от Олимпии, поднялась с места, весьма громко процедила: «Ушам своим не верю! Вот козел!» – и направилась к выходу.

Олимпия тут же обернулась, но все происходило настолько быстро, что так и не удалось выяснить, говорила ли соседка о французе или о ком-то другом. Кроме того, в этот миг Бернар вернулся со сцены и встал перед ней на колени. Не дав ей времени прийти в себя, под громкие аплодисменты зрителей он поцеловал Олимпию в губы.