Расколотый мир

Я поднимаю подбородок и вглядываюсь в отверстие камеры.

— Мне нужна информация о корпорации ее отца.

— Ты хочешь, чтобы я шпионил за будущим тестем?

Я стараюсь не съежиться, услышав эти слова, и сожалею, что вообще позвонила своему старому капитану.

— Нет, сэр. Я имела в виду…

— Потому что мы с Лили очень хорошо справляемся с этим.

Я хлопаю глазами, глядя на экран, удивление лишает меня дара речи.

— Ты не хочешь связываться с «Компанией Лару», Ли. Во что бы ты ни влезла, просто… отпусти. Борись со своими инстинктами и отойди.

— Я не могу. Люди умирают, и я думаю, что это из-за «КЛ». У меня был кое-кто, но его больше нет. Это только я, сэр. Больше никто не занимается этим.

— Ли, — произносит он медленно, его голос смягчается, чтобы соответствовать моему. — Где ты?

— На Эйвоне.

Он отвечает не сразу, но выражение его лица меняется. Хотя я не могу понять, почему, но я замечаю страх в его взгляде. Беспокойство. Каким-то образом, через миллионы световых лет между нами, он видит эхо того, что происходит здесь на моем лице.

— На Эйвоне? — повторяет он, наконец, его голос становится суровым. — Ты все еще на Эйвоне?

Я киваю, не доверяя своему голосу. Мне хочется плакать от облегчения. Пока Флинн не вошел в мою жизнь, я не плакала с Вероны. Теперь, кажется, что я просто хранила потоп слез к этому моменту. Но Мерендсен — последний человек в мире, перед кем бы я хотела плакать.

Он качает головой.

— Никто не продержался там больше месяца или около того… я едва продержался два.

— Я в порядке, — вру я. — Но их планетарный обзор с Советом не за горами, и здесь все накаляется. И «Компания Лару» может быть вовлечена.

— Что случилось?

Я хочу рассказать ему о невозможной исчезающей базе, которую я видела с Флинном на болоте, но слова не складываются.

— Ярость. — Начинаю я вместо этого. — Становится все хуже. Более сильная.

— Убирайтесь оттуда, — мгновенно отвечает он. — Уходи. Запроси перевод. Беги в САМОВОЛКУ, если придется.

— В САМОВОЛКУ, — повторяю я, и голос обрывается. Такое впечатление, как будто пол подо мной встает на дыбы. — Сэр, я не…

— Ли, ты не ошибаешься. О Лару. — Голос Мерендсена мрачен, глаза темнеют. — Я видел документы, которые упоминали Эйвон примерно в то время, когда я встретил Лили. Я предполагал, что его эксперименты там были давно закончены. Я считал, мы прекратили их.

— Какие эксперименты?

Он колеблется, наблюдая за мной на своем экране, изогнув брови.

— Ты мне не поверишь, если я тебе скажу, — говорит он, наконец. — Ли, просто держись. Я собираюсь найти способ добраться до тебя.

— Нет, — отвечаю я, склоняясь ближе к экрану, как будто он услышит меня лучше. — Сэр, я не прошу вас приезжать. Ситуация с фианной слишком опасна, и теперь вы гражданский. Я только ищу информацию, которую мы можем принести высшим специалистам, чтобы получить ответы.

— Я не собираюсь сидеть здесь и ждать, чтобы узнать, что ты была тихо убрана за то, что задавала неправильные вопросы. — Голос Мерендсена ускоряется, это редкое проявление интенсивности. Он тоже наклоняется — мы в сантиметрах друг от друга, если отбросить миры. — Некоторые вещи я не могу сказать по линии связи, это небезопасно.

Облегчение от его реакции на мои подозрения о «Компании Лару» стремительно уходит прочь, оставляя за собой на их месте плотный, холодный страх. Что может быть настолько секретным — намного хуже ярости, шпионажа за своим тестем и признания в том, что видел давно похороненные документы — чтобы пересечь всю галактику к истерзанной войной планете, и о чем-то рассказать мне?

— Я буду там, — продолжает он. — Транспорт приезжает сюда не часто, но я что-нибудь придумаю. Мне придется оставить Лили здесь — я не могу затащить ее в это снова. Неизвестно, что может случиться.

Я сопротивляюсь желанию сказать ему, что последнее, чего я хочу — это притащить сюда Лили Лару.

Он все еще продолжает говорить.

— Дождись меня, хорошо? Я серьезно, капитан. Не убегай и не делай что-нибудь в стиле Ли, пока я не доберусь до тебя.

Я киваю.

— Да, сэр.

— Клянешься?

Странно, лицо Флинна проносится перед моими глазами. Потребуется недели до того, как Мерендсен прыгнет на корабль, чтобы добраться сюда… Что если, вопреки разным обстоятельствам, Флинн пришлет сообщение мне через Молли, потому что будет нуждаться во мне? Как я могу пообещать сидеть здесь и ничего не делать, когда жизнь одного идиота может быть в опасности?

Но потом это поражает меня: это совсем не похоже на меня думать таким образом. В какой Вселенной капитан Ли Чейз рискует жизнью, конечностями и безопасностью своих людей из-за какого-то изгнанного мятежника и планеты, за которую он готов умереть?

Ничего подобного в стиле Ли в этом нет.

Я медленно киваю, игнорируя ноющее чувство в животе, когда я говорю.

— Я клянусь ничего не делать в стиле Ли.

Мерендсен следит за мной, не доверяя моим колебаниями. Но затем он кивает и откидывается назад.

— Я буду там, как только смогу.

Монитор становится черным, мигая белым текстом: «СЕАНС ЗАВЕРШЕН». Я нажимаю на клавиатуру, и все, бесшумно скрываясь, обратно складывается в стол. Как будто ничего не случилось.

Я стараюсь не думать о том, что бы сказал Флинн, если бы узнал, что я только что сделала. Утром я оставлю ему сообщение в «Молли». Мне нечего ему сказать, за исключением того, что скоро у меня будет прогресс в делах. Этого будет недостаточно. Этого никогда не будет достаточно, и я представляю его горе, его разочарование, его ненависть ко мне и к моему миру.

Я знаю, что он не получит мое сообщение, я знаю, что он в бегах, и эта база — последнее место, куда он вернется. Но оставить сообщение — это, так или иначе, утешение. Надежда. Знак, что я не сдалась. Что, если он вернется…

Но он ушел. Я одна.

— Xiao jie, mei kan jian ni lai guo zher.

Голос вмиг останавливает ее — прошло много лет с тех пор, как кто-то обращался к ней на языке ее матери. Она поворачивается, чтобы увидеть огромного, пугающего человека-гору, покрытого татуировками, стоящего за стойкой. Это ее первый выходной с тех пор, как ее перевели, и теперь она хочет вернуться в казармы.

— Извини, — отвечает девушка автоматически. — Я не говорю на мандаринском. — Это не ложь. Она не говорила на нем со времени смерти своих родителей.

— Правильно, — отвечает бармен, дружелюбно улыбаясь, но все понимая, будто он может читать ее мысли. — Ну, я Молли. Добро пожаловать на Эйвон.

Девушка не может перестать смотреть на него, слишком смущенная тем, как странно его дружелюбный голос сочетается с татуировками и горой мышц.

Он смеется, как будто привык, что люди недооценивают его. На мгновение он немного похож на ее отца, хотя у них нет ничего общего.

— У всех нас есть прошлое, — говорит он, поднимая руку и указывая на татуировки, которые, похоже, меняются и меняются, когда она смотрит на них. — Но здесь ты можешь выбрать то, чего придерживаться.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ФЛИНН

ЗА ПОСЛЕДНИЕ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ патрули утроились, и поэтому я прятался на ничейной территории, подозревая, что каждому была выдана фотография мятежника, который похитил Ли Чейз в «Молли Мэлоун».

Что они не знают, так это то, что рано или поздно Макбрайд с фианной нанесут ответный удар в ответ на резню Джубили — акт войны, о котором военные даже не подозревают — и когда это произойдет, охота на меня будет наименьшим из их приоритетов.

Я осторожно перемещался, особо никогда не приближаясь близко к периметру базы и в тоже время никогда от него далеко не отдаляясь. Военная база похожа на приземистую, острую громадину, припавшую к ногам перед горизонтом Эйвона — Эйвона — мира мягко изогнутых водных путей и медленно движущихся островков водорослей. На его туманном фоне типовые дома, в виде прямых углов, сделанные из ржавого металла и пластины, неестественны. База всегда мне представлялась нуждающимся в удалении нарывом, полным кровавой слякоти с топающими по ней ногами. Когда я был маленьким, мне представлялось, что однажды нарыв вскроется, и под ним снова окажется блестящий, новый и исцеленный Эйвон.

Я держусь в отдалении, прежде чем нахожу место возле твердой земли, чтобы скрыть свою лодку. Через полчаса я проскальзываю между двумя зданиями на окраине города, избегая взглядов караульных солдат.

На записи с камер наблюдения поблизости от Дэвина Куинна перед взрывом была девушка. Мне нужно знать, была ли это его дочь, София. Мы играли вместе, когда были детьми, и я думаю, что, возможно, она мне поверит. Я должен выяснить, знает ли она что-нибудь о том, что превратило мирного человека, такого как ее отец, в убийцу. Что превратило Джубили в убийцу? Этот вопрос и вид Джубили, с черными глазами, каковы они были на острове, и пустым лицом — были моими постоянными спутниками последние три дня.

Город представляет собой сетку изношенных типовых зданий, разделенных грунтовыми дорогами, уличными знаками, с указанными на них числовыми обозначениями. Обычно в это время суток на улицах достаточно много прохожих, сейчас же они пусты. Сочетание комендантского часа и осторожности. Хотел бы я сказать, что горожане боятся только тяжелой руки военных… на самом же деле, особо никто с моей стороны не захотел бы признать, что большинство из них достаточно часто попадали под перекрестный огонь. Я спешу мимо закрытых домов, опустив голову, и воротник одолженной куртки скрывает мой профиль. Одетый в серое, я просто еще одна тень.

Собака пробегает мимо меня, спеша в дом или в какую-нибудь дыру. Я автоматически поворачиваю голову, чтобы проверить, откуда она взялась, и застываю. Что-то движется с той стороны, что-то слишком большое, чтобы быть собакой. Сердце подпрыгивает, и я заставляю себя двигаться медленно и плавно, когда возвращаюсь на соседнюю улицу и укрываюсь за зданием. Главное не делать быстрых и судорожных движений, чтобы не привлекать внимание.

Три фигуры пробираются вверх по улице, и они не trodairí. Они не идут в такт, отбивая Эйвон под ногами. Но они действительно двигаются осторожно, скрытно, и через мгновение я узнаю походку: они — фианна. Макбрайд впереди, окруженный двумя, одного из них я не узнаю, но другого, с левой стороны, я узнаю с первого взгляда. Это Шон.

Я прижимаюсь к стене дома, когда они приближаются к перекрестку, склоняя голову, старясь, чтобы серое пальто слилось со стенами — держаться в темноте все еще является моим лучшим выбором.

Макбрайд шествует по городу, как будто город принадлежит ему, а двое других у него под каблуком. Он направляется прочь от базы, к краю города, и чего бы он не делал здесь, дело уже завершено. Капюшон Шона опущен, но я вижу, что его всегда смеющийся, улыбающийся рот теперь мрачная линия с квадратной челюстью. Без Фергала, без меня, у него никого не осталось.

Мне до боли хочется дотянуться до него — я представляю, как я шагаю вперед и зову его — и я сдерживаюсь, скручивая руки в тугие кулаки, когда трио исчезает во мраке. Сердце тянет меня за Шоном, но я заставляю себя отвернуться. Я пришел сюда не просто так, и если я хочу помочь ему — помочь им всем — я должен продолжать двигаться.

Я чуть не наталкиваюсь на отряд trodairí. Они все еще в квартале, но с мыслями о двоюродном брате, я замечаю их всего лишь за несколько секунд до пересечения улицы. Мысленно проклиная, я погружаюсь обратно в тень, наблюдая, как они приближаются. Они двигаются иначе, чем мятежники, целенаправленно, и в этот момент я понимаю, что они идут по следу мятежников. Они следят за Шоном и Макбрайдом.

Я опускаюсь, шаря в грязи, пока пальцы не смыкаются вокруг маленького и скользкого камня. Быстрым движением я кидаю его в переулок, уходя в тень, когда trodairí меняют курс, отказываясь от отступающих фигур мятежников, чтобы направиться на раздавшийся недалеко от них звук. Это все, что я могу для них сделать, и я надеюсь, что этого достаточно.

Я ускользаю, ныряю на третью улицу и считаю дома, пока не добираюсь до дома Дэвина. Сейчас он дом Софии, хотя и ненадолго. Ей еще нет шестнадцати, юридически она несовершеннолетняя. Скорее всего, она будет отправлена на следующем, покидающем космодром транспорте. Я сутулюсь и тихо стучу, следя за большим количеством солдат в патруле комендантского часа.

Ей требуется много времени, чтобы откликнуться — достаточно долго, чтобы я понял, что она, должно быть, ждет звука отступающих шагов. Затем приоткрывается щель, чтобы явить в этот промежуток знакомую мне стройную девушку с золотистыми волосами. Бинт выглядывает из-под воротника платья, и еще один, окружает запястье, и я вспоминаю, что девушка на записи диверсии была недалеко от места взрыва. Бледная кожа бездонного неба Эйвона призрачна на ней, черные тени выделяются под глазами в истощенных полукругах. Горе съедает ее.

Она едва смотрит на меня, ее глаза скользят по грязной улице.

— Спасибо, — устало говорит она, хриплым голосом, — но мне больше не нужна еда. — Дверь начинает закрываться.

— Хорошо, — говорю я, вытаскивая руки из карманов, чтобы показать, что они пусты. — Потому что у меня ее нет. Соф, это я, Флинн. Впусти меня, пока кто-нибудь не увидел.

Ее взгляд фокусируется, губы раскрываются от удивления, и на мгновение горе пропадает. Существует закон между такими людьми, как ее семья — горожанами — и фианной. Они могут быть не с нами, но они поворачиваются в другую сторону, когда мы проходим мимо, и говорят солдатам, что они ничего не видели. Не так явно, но многие из них хотели бы, чтобы мы победили, и хотя Дэвин был осторожным человеком, я отчаянно надеюсь, что девушка, которая раньше крала книги из класса, а затем придумывала фантастическую ложь, чтобы избавиться от неприятностей, имеет в себе больше огня. И что у нее осталась хоть какая-то часть этого огня.

Спустя мгновение, которое переходит вечность, она выглядывает на безлюдную дорогу, посмотрев в разные стороны, а затем отодвигается, чтобы пригласить меня. Дом маленький, как и все остальные в городе. Можно увидеть маленькие штрихи Софии здесь и там — яркий красный чайник на плите, лента импортного шелка, висящая на стене. В противовес, стены окрашены обычным успокаивающим бледно-желтым цветом, а мягкая мебель является стандартной. Болотные сапоги ее отца все еще стоят у двери вместе с висящим на стене набором для тестирования. До своей новой работы на складе базы Дэвин зарабатывал на жизнь выкапыванием образцов, отправляя их в лаборатории, чтобы биологи могли подтвердить, что, как всегда Эйвону не хватает большей части бактериальной жизни, в которой он нуждается, чтобы стать нормальным миром. Маленький стол в центре комнаты завален посудой и горшками, пожертвованиями, оставленными соседями и друзьями, не имея никакого другого способа проявить соболезнование к потере Софии.

Она закрывает дверь позади меня, затем разворачивается ко мне лицом. Последний раз, когда мы общались, мы были почти одного роста, и она пыталась подраться со мной на земле в грязном школьном дворе. Теперь я выше ее на три или четыре дюйма. Я подыскиваю слова, чтобы показать ей, что я разделяю ее боль, но она заговаривает первая.

— Какого черта случилось с тобой?

К моему удивлению, я смеюсь. И хотя это мягкий и грустный смех, моя грудь расслабляется. Я ни с кем не разговаривал три дня.

— Болото случилось со мной, — говорю я, и ее рот немного приоткрывается. — Мне очень жаль, Соф. Хотел бы я сказать что-то, что могло бы изменить ситуацию. Я знаю, что такого нет.

Ее рот растягивается в тонкую линию, когда ее глаза скользят прочь. Она выглядит такой уставшей.

— Флинн, тебе не следовало приходить сюда. Твое лицо на каждом голографическом щите в городе. Похищение офицера? Что происходит?

— Это невероятно длинная история. Послушай, Соф, мне некуда идти. Я пришел сюда, потому что… потому что подумал, ты поймешь.

— Некуда? — Ее брови сдвигаются, и я понимаю, что никто не рассказал ей о резне, о своем выборе спасти Джубили. — Но пещеры…

Я с трудом сглатываю. Прошло три дня, и я до сих пор не могу говорить об этом.

— Макбрайд и другие хотят меня даже больше, чем солдаты. Я сделал выбор, и они не понимают почему.

Глаза Софии немного расширяются, но она слишком хороша в сокрытии своих чувств, чтобы показать мне что-то еще.

— Что ты сделал?

— Я спас жизнь солдата. После того, как она… — я сжимаю челюсти, пытаясь держать себя под контролем. — Это была ярость.

Ее взгляд смещается, падая на огромные болотные сапоги у двери, прежде чем возвращается ко мне со своим горем в ответ на мое.

— Мне просто нужно место, где можно переночевать, — шепчу я. — И несколько ответов. Я знаю, что это опасно. Меня не будет к утру.

— Располагайся, — мягко говорит она. — Я соберу тебе немного воды, чтобы ты мог помыться. Можешь одолжить одежду отца. — Она говорит без сучка и задоринки в голосе, но, несмотря на долгие годы, которые мы были разлучены этой унаследованной борьбой, я все еще хорошо ее знаю. Я вижу ясно выраженную боль на ее лице. — Ты останешься здесь со мной столько, сколько тебе нужно.

Сердце сильно стучит, страх и облегчение воюют друг с другом.

— Соф, я не могу принять это. Они найдут меня здесь и арестуют и тебя тоже. Как ты можешь…

— Потому что ты пытался спасти ее от этой ярости, — прерывает она, оживляя голос тем же огнем, который я помню с детства. — Потому что, если бы кто-то пытался спасти моего отца, я бы прятала его до тех пор, пока бы не пришли солдаты, чтобы вытащить меня из этого дома.

Перед тем как грязная мочалка вышла из строя, потребовалось четыре таза холодной воды, а София все продолжает носить ведра, набирая их ручным насосом. Хотя рубашка и брюки, которые она находит для меня, слишком велики, ощущение чистой, сухой ткани без следов крови или грязи — это блаженство. Но как только я сажусь на пол перед крошечной печкой, мысли возвращаются; глаза опускаются на шлевки брюк, которые тщательно штопаны-перештопаны. Стежки аккуратные и упорядоченные, нить блеклая, масляно-желтая.

Когда София садится, вручая мне толстый, рыхлый кусок того, что мы, местные жители, называем arán⁵, я замечаю, что нить, что находится на шлевках брюк ее отца, соответствует цвету ее туники, которая на несколько дюймов короче, чем она должна быть.

Я закрываю глаза, arán вдруг чувствуется, как пепел во рту. Это не ее борьба… и все же это так. Это все наше. Я просто хочу, чтобы это не привело к ужасному концу.

— Разве ты тоже не должна поесть? — спрашиваю я, как только мне удалось проглотить откусанный кусок.

Она пожимает плечами, смотря на светящиеся красные угольки в печке.

— Кажется, все, что я сейчас делаю, это ем и сплю. Люди продолжают приносить мне еду. Но я не могу съесть все это… в конце концов, теперь осталась только я.

Это всегда была София и ее отец, с тех пор как мы были детьми. Ее мать ушла, когда поднялось первое восстание, и, насколько я знаю, София с тех пор ничего не слышала о ней. Я смотрю на стол, заваленный пожертвованиями.

— Это была ты, не так ли? — Я понижаю голос, хотя мы одни. — Девушка с камер наблюдения, прямо перед… прямо перед.

Ее лицо каменеет, глаза закрываются, щеки краснеют, когда она с трудом сглатывает. Я хочу взять ее за руку, показать ей, что я тоже чувствую эту страшную боль, но напряжение, поющее в ее теле, держит меня неподвижным.

— Знаешь, — шепчет она, — ты думаешь, что хуже всего в этом, так вот — это взгляды, что я получаю. Не только солдаты погибли при взрыве. Многие семьи тоже потеряли кого-нибудь. Они все смотрят на меня так, будто я должна была знать, что это должно произойти, или остановить это. Но мне все равно. — Ее голос утончается и становится грубым. — Я просто скучаю по отцу.

Ее горе ложится на мое, резонируя с пустотой в моей груди. Одиночество не самое худшее из этого; и то, что причиняет боль моему сердцу, не должно быть тем, что я так сильно скучаю по trodaire, которую я знаю только несколько недель. Потому что ярость забрала ее и у меня тоже.

— Ты не могла ничего знать, — бормочу я. — Этого не должно было случиться.

Она резко вздыхает, поднимая колени и обхватывая их руками.

— Это был не он, Флинн. Я знаю, что у них есть запись, я знаю, что они говорят, что у него был детонатор. Но он ничего не планировал. Он не хотел участвовать в борьбе. Он был рассеянным и уставшим, но я считала, что это просто стресс из-за его новой работы на базе. Он никогда ничего такого не сделал бы, чтобы рисковать моей жизнью, и даже если бы его каким-то образом заставили, я бы увидела это в нем. — Ее взгляд далек, воспроизводя последние минуты. — Я бы знала…

— Я верю тебе, Соф. — Глаза снова падают на шлевки.

— Ну, если ты веришь мне, ты единственный. — Она встречает мои глаза, острый край горечи прорывается через них. — Trodairí говорят, что семьи всегда отрицают, что их близкие способны на насилие.

— Ярость — то, что мы думали, было оправданием для trodairí — реальна. Я видел ее. — Я заставляю себя взять еще один кусочек arán. Я изголодался, и каждый кусок — это жесткий комок в горле. — И если она коснулось твоего отца, то становится еще хуже.

— Я была той, кто нашла ему работу на базе. — Она все еще ничего не предает языком своего тела. — Собирая образцы, находясь в этой холодной воде весь день, его артрит становился настолько сильным, что он едва мог ходить по утрам. Я уговорила офицеров из снабжения нанять его в качестве кладовщика.

Даже в детстве красноречие Софии могло уберечь от любой неприятности.

— Если бы не я, — шепчет она, ее пустые глаза фокусируются на болотных сапогах, все еще стоящих у двери — его бы даже не было там.

Утром меня вырвало из сна стуком града по крыше, и я вскакиваю от прилива адреналина. Меня окружают ветхие панельные стены, и в какой-то момент я совершенно дезориентирован. Тогда до меня доходит: я у Софии и сплю в старой комнате ее отца.

И этот звук не град. Это отдаленная стрельба.

Я, ошеломленный, вылезаю из-под тонкого одеяла, встаю на ноги и тащусь открыть заднюю дверь. Грязные, импровизированные улицы города полны людей, несущихся таким образом, как будто пытаются найти укрытие. Перестрелка слышна с болот. Увеличенное патрулирование армии должно было найти Макбрайда и его людей — или иначе — Макбрайд завлек их в ловушку. Тактика, которую придумала моя сестра. Тактика, которую я помог передать.

Целые взводы солдат дважды пробегают навстречу звукам боевых действий. Нет никаких признаков Джубили, но я не уверен, что смогу сказать, была ли она среди них. Когда они все одеты в шлемы, бронежилеты и блоки питания для боеприпасов, невозможно даже сказать мужчина это или женщина. Они все похожи друг на друга.

Рука хватает меня за руку и дергает назад.

— Они увидят тебя, — шипит София, ее лицо раскраснелось от сна и страха. Она бросает в меня рубашку своего отца, заставляя осознать, что я все еще полуобнаженный, ничего не понимающий после сна, а затем отталкивает меня от заднего выхода.

Дверь захлопывается, но я все еще слышу несколько выстрелов в отдалении.

Сражение продолжается в течение дня, повторяясь из разных мест; сдвиги означают, что Макбрайд все еще там, если не побеждает, то, по крайней мере, держит оборону. У военных большее число вооруженных единиц — но Макбрайд и фианна знают эту землю гораздо лучше, чем солдаты, которые не могут продержаться больше месяца или двух, прежде чем быть переназначены.

София рискнула выйти пару раз, принеся по кусочкам собранную информацию. От нее я узнал, что открытые боевые действия вспыхнули, несмотря на дополнительные меры по безопасности базы, что повстанцы с болот атакуют партизанским стилем: наносят удар из засады и быстро отступая, выманивают солдат из укрытий, что делает их более уязвимыми. Это заставляет военных играть в их игру, сражаться с ними подальше от укрытий и технологий, которые содействовали бы войскам.

Такая мучительная борьба не приведет ни одну из сторон к победе. Шон там? Он выстрелит, если увидит меня? Я бы отдал все, что угодно, чтобы поговорить с ним, чтобы он выслушал меня и понял, почему я встал между ним и Джубили. Его муки со мной каждую секунду, с того самого момента, когда он направил на меня пистолет. Всех наших лет проведенных вместе недостаточно, чтобы преодолеть возникший между нами разрыв. Выпущенная им пуля не попала в меня, потому что он в последний момент отвел руку? Или его просто слишком сильно трясло, чтобы хорошо прицелится?

София пытается заставить меня работать, чтобы отвлечься, указав на мебель, которая нуждается в ремонте и на утечку в потолке, к которой ее отец так и не добрался. Руки делают работу, но разум неистов, ныряет в панику каждый раз, когда я слышу выстрел с нового направления.

— Думаешь, она там? — спрашивает София, наконец, наблюдая, как я бросаю отвертку в третий раз, когда пытаюсь починить шаткое кресло. — Trodaire, которую ты спас?

— Я не знаю, — отвечаю я глухо. — Наверное.

— Не могу поверить, что она просто оставила тебя, после всего, когда тебе было некуда идти. — Несмотря на то, что она сказала, я каждый раз слышу отвращение и страх в голосе Софии, когда она говорит о солдатах, о Джубили.

— Я оставил ее, — шепчу я. Отвертка кажется свинцовой, и я позволяю своей руке упасть. — Я спас ее, потому что она нужна мне живой. Я не могу в одиночку узнать, что происходит, я не могу… — голос обрывается так резко, как будто меня ударили под дых.

София не сразу отвечает.

— Мне жаль, — произносит она после затянувшейся паузы, ее голос теперь намного мягче. — Я знаю боль от сидения и ожидания, а ответы могут никогда не прийти. — Я поднимаю голову, чтобы обнаружить, что она наблюдает за мной вдумчивыми и обеспокоенными серыми глаза. — Что я могу сделать? — спрашивает она, наконец.

— Ты уже и так сделала слишком много, — отвечаю я. — Я скоро уйду. Я не могу позволить тебе рисковать. — Желал бы я знать, куда я собираюсь пойти дальше.

— Ты не единственный, кто кого-то потерял, — отвечает она, огрызаясь. — Я сама решаю, Флинн, рисковать мне или нет.

Когда я оглядываюсь назад, она пристально смотрит на меня, ее руки сжимаются в кулаки. Я помню, что когда она была ребенком, то она всегда была настолько осторожной и старалась ничего не выдать через язык тела или посредством голоса; естественно, при чтении других, она никогда не хотела, чтобы читали ее. Теперь мне стало интересно, хочет ли она позволить мне это увидеть. Решила ли она показать мне эту свою потребность.

— Есть место, — говорю я медленно, — где она оставит сообщение, если что-то узнает. Но я не могу рисковать, чтобы идти туда.

— Где это? — незамедлительно спрашивает она.

— «Молли Мэлоун», на базе.

— Держи двери закрытыми и выключи свет, пока я не вернусь.

Девушка ждет, слушая в большей степени синтезированные техно-рок баллады, проигрывающиеся в автомате. Зеленоглазый юноша должен был встретиться с ней в «Молли», но каждый раз, когда дверь открывается, это кто-то другой. Высокая женщина со светлыми волосами садится на табурет в противоположном конце бара. Солдат с теплыми глазами, с держащей его за руку смеющейся златовласой девушкой, занимают угол позади. Парень с розовыми волосами пытается купить девушке напиток, но она не хочет пить, и он, в конце концов, сдается.

Ее мать садится на стул рядом с ней, пытаясь привлечь внимание девушки.

Но девушка не собирается ее слушать.

— Я должна кое-кем встретиться, — настаивает она. — Я не должна делать это в одиночку.

Даже если призрак покинул Верону.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ДЖУБИЛИ

ПРОШЛО ЧЕТЫРЕ ДНЯ И НИ слова от Флинна, он даже не получил сообщение, которое я оставила ему в «Молли», чтобы он не сдавался. Я не должна удивляться. С тех пор я ничего не обнаружила, несмотря на мои усилия просмотра записей службы безопасности, несмотря на то, что я изучила видео с камер видеонаблюдения с Дэвином Куином до взрыва. Я нашла несколько кадров на записи с собой в ночь резни, как я прохожу мимо камеры в северной части базы, направляясь к лодке. Я не помню этого, но я там есть. Я не могу рассмотреть свое лицо, но я веду себя как я, я двигаюсь как я. Я больше ничего не слышала от Мерендсена — моей единственной зацепки, моей единственной надежды.

Я снова заскакиваю в бар и получаю только сочувствующее качание головой от Молли. Я стараюсь сдержать свое разочарование, когда выхожу из бара, направляясь в койку. К счастью, за мной не ходит слава, что я все время лучезарна и радостна, поэтому, если я выгляжу немного раздраженной, никто не подумает, что это странно. Не могу вспомнить, как бы я себя вела, когда было все нормально.

К счастью для меня, ничто больше не нормально. Наша база сейчас зона боевых действий, и мы в осаде. Пока что мы все еще можем доставлять людей и припасы по воздуху, но заведующие боеприпасами сообщили о пропаже ряда пусковых установок типа «земля-воздух», и есть предположения, что они оказались у мятежников. И это только вопрос времени, когда они начнут обстреливать ими военные суда, снующие туда-сюда.

Я толкаю дверь в свое жилище, заставляя дрожать шаткие стены сборного дома. Только после того, как я сняла сапоги и бросила куртку на стул, я вижу, что монитор на моем столе выдвинулся и мигает. Срочное сообщение. Оно не может быть хорошим, если оно от начальства.

Может оно от Мерендсена.

Я сажусь в кресло, прижимая ладонь к экрану, чтобы включить его и зарегистрировать свою личность. Машина загружается несколько секунд, мое сердце колотится в тишине. О, я бы все отдала за одну из машин, что недавно получила штаб-квартира. Они настолько быстро загружаются после спящего режима, что глаз не успеет уследить. Прошло уже четыре дня после разговора, возможно, этого достаточно для него, чтобы выяснить, когда следующий транспорт заскочит на ту изолированную планету, на которой он находится.

Наконец, монитор вспыхивает, и я пододвигаюсь, пока не вижу сообщение, которое вызывает тревогу — оно от командира Тауэрс. Не от Мерендсена. Грудь тянет от разочарования и страха. Хотя я знаю, что это невозможно, но какая-то часть меня паникует, что та узнала о том, что я натворила в убежище фианны, или засекла мой сигнал бедствия зятю Лару, или обнаружила, что я начала систематически предавать каждую клятву, которую я когда-либо давала, чтобы помочь мятежнику спасти его народ… и мой.

Я ожидала видеопослание, но когда я открываю сообщение, тут всего лишь несколько строк.

«ТерраДин» направила эксперта для оценки усилий базы в области безопасности после недавних нападений. Он вылетел сюда до того, как разразилась нынешняя ситуация, но решил приземлиться, несмотря на риски. Я назначаю вас ответственной за него. Учитывая ваш недавний опыт, у вас есть наибольшее представление о том, что происходит. Прибыть в штаб в 19.00 одетой по Уставу.

А.Т.

Сердце опускается. Как я могу найти ответы, скрыть свою связь с Флинном, удержать мятежников от захвата базы и встретиться с Мерендсеном, когда он прибудет, если со мной всегда будет какой-то отполированный «эксперт» с блестящей, цивильной планеты, следующий за мной по пятам?

Я бросаю взгляд на часы и стону. У меня осталось десять минут, чтобы выяснить, где, черт возьми, моя униформа и добраться до Центрального командования.

Девочка стоит в своем прошлом, проводя рукой по волосам, прислонившись спиной к красочным обоям, как будто они могут поглотить ее, если она достаточно прижмется.

Девушка с рыжими волосами и пронзительными голубыми глазами накладывает макияж, в зеркале отражается лицо, знакомое с экранов и рекламных щитов. Она промокает безупречную губную помаду, когда замечает девочку и поворачивается с трепетом ужаса на лице.

— Бедняжка, — восклицает она. — Тебе нужно платье, или мальчики никогда не будут танцевать с тобой.

Девочка пытается протестовать, но молодая женщина с рыжими волосами не слышит ее, и наряжает ее в длинное, нежно-мерцающее платье цвета восхода солнца на Эйвоне. Когда девочка смотрит в зеркало, она не узнает себя — она преобразилась, изменилась навсегда. В первый раз она делает вдох и видит отражение улыбки за спиной. Она поворачивается, любуясь платьем, чей цвет — это цвет надежды.

Но потом девочка замечает пятно на ткани. Она трет его, но ее пальцы делают еще хуже, размазывая его. Отчаявшись, обеими руками она пытается стереть пятно, чтобы никто его не увидел. Она трет сильнее, но ее руки окрашивают его, и каждое усилие оставляет на платье красные полосы, пока все платье не становится цветом крови. И девочка начинает рыдать от ужаса, стыда и вины, но кровь никогда не смоется… никогда.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

ФЛИНН

Я НЕ МОГУ ПЕРЕСТАТЬ ПЕРЕЧИТЫВАТЬ.

Возможно, я что-то нашла. Не высовывайся.

Подписи нет, но существование самой записки говорит мне, от кого она.

— Ты уверена, что это все, что там было?

София, после скидывания куртки и вытаптывая грязи из-под сапог, поднимает бровь.

— Ты думаешь, что было что-то еще, и я решила это выбросить? — Куртка вешается на крючок, сапоги выстроились рядом с отцовскими. Все на своем месте. Прошли годы с тех пор как я жил в таком доме.

Я переворачиваю клочок бумаги. Другая сторона — это обрывок квитанции о доставке в «Молли Мэлоун», и хотя я пытаюсь увидеть скрытый смысл, какой-то код, который я мог пропустить, там ничего нет.

— Ты сказала мне, что по словам бармена, она пролежала там несколько дней… неужели, она думает, что я просто буду сидеть на месте, пока она что-то узнает? — Я сминаю бумажку, бросаю ее в тазик, чтобы вода растворила чернила.

— Может, она не хочет, чтобы твою голову отрубили. — Тон Софии легкий, хотя юмор не трогает выражение ее лица.

Я подхожу окну, вглядываясь в промежуток между тенью и рамой. То немногое, что я могу разглядеть — это грязь и ничего кроме нее, но иногда появляются яркие вспышки, только они так быстро гаснут, что я не могу понять с какой они стороны. Ноги беспокойны, не предназначены для такого бездействия. Спрятавшись на болотах, все, о чем я мог думать, это — поспать в настоящей кровати. Теперь я просто хочу быть свободным, чтобы идти туда, куда захочу.

И туда, куда я хочу пойти — это… к Джубили.

— Что она думает, у нее может быть? — голос Софии прерывает мои мысли, и я понимаю, что она наблюдала за мной, прислонившись загроможденному столу.

— Ты читала записку.

— Да, ладно, — она поднимает бровь. — Скажи мне, что так важно.

— Мы пытаемся выяснить, что происходит на Эйвоне. Почему эта планета никак не видоизменится, почему она сводит людей с ума, почему корпорации прячут секретные объекты на ничейной земле.

София молчит, не реагирует на откровения в моей маленькой вспышке.

— Ну, — медленно произносит она, — звучит так, будто она добивается прогресса. И ты здесь в безопасности еще некоторое время, пока меня не отошлют.

Часть моих огорчений отступает и на их месте расцветает сочувствие. Софии осталось всего несколько месяцев до шестнадцати, но по закону она сирота войны. Она будет отправлена в один из приютов Патрона или Вавилона. Существует немного шансов, что сироты мятежников вырастут в повстанческих бойцов, если забрать их из своих домов. Меня тоже собирались отправить куда-то после смерти Орлы, но я сбежал и стал жить с фианной.

— Когда?

— Не знаю. — Она, болезненно улыбаясь, пожимает плечами. — Они пытаются найти мою мать, но они ее не найдут. Она никогда не хотела, чтобы ее нашли. Это будет со следующей поставкой, или через одну… они не говорят тебе, когда они придут за тобой, так чтобы ты не смог сбежать.

Моя вина. Снова.

— София, меня не будет здесь, когда они придут. Я собираюсь на базу. Я должен найти способ пробраться к Джубили, если она нашла зацепку.

— Ты сумасшедший, верно? — София выпрямляется, уставившись на меня. — Да, их внимание направлено на боевые действия, но твое лицо по-прежнему показывается на каналах службы безопасности каждые пятнадцать минут или около того.

— Значит, я отправлюсь ночью, когда темно.

София не отвечает, жуя нижнюю губу, сдвинув брови вместе. Она наблюдает за мной, борясь с какой-то внутренней битвой, которую не озвучивает, а затем ломается, бормоча что-то под нос, и направляется в свою комнату.

— Жди здесь.

Она на мгновение исчезает в соседней комнате, прежде чем вернуться с ведром воды и небольшим холщовым мешком. Она ставит ведро и опускается на колени, переворачивая сумку и высыпая одежду и несколько предметов. Когда крошечная обрамленная фотография — большинство горожан не имеют доступа к камерам — с ее отцом гремит об пол, я понимаю, что все это такое. Это ее сумка, когда чиновники придут за ней.

Но она игнорирует свои вещи, опустошая сумку, а затем берет нож со стойки. Им она режет подкладку, отрезая второе дно. Прежде чем я успеваю выразить свое удивление, она вытаскивает несколько немаркированных пакетиков и смотрит на них с нечитаемым выражением. Затем она поднимает взгляд, и половина ее рта расплывается в улыбке.

— Садись, — приказывает она, тыкая пальцем на коврик.

Я осторожно опускаюсь, когда она открывает один из пакетов, с любопытством принюхиваясь к содержимому. Потом она топает ко мне, вставая позади меня.

Потом что-то холодное капает мне на кожу головы, и я вскрикиваю.

— Что ты там делаешь?

— Пытаюсь удержать их от стрельбы при виде тебя, — мягко отвечает она. Она проводит пальцами по моим волосам, быстро и тщательно, но достаточно нежно. Немного геля попадает мне на лоб, и она счищает его запястьем. — Я знаю, что не могу представить тебя платиновым блондином, так что я не думаю, что кто-то еще сможет.

— Ты серьезно? — Я стараюсь вырваться, но она просто хватает горсть моих волос, удерживая меня на месте, как мама-кошка держит котенка. — Где, черт возьми, ты достала краску для осветления волос?

— Я спрашивала, — отвечает она просто. Как будто это все, что нужно — и для Софии с ее красноречием, возможно, это правда, хотя я знаю, что она не легкостью пришла к своим навыкам. Она заканчивает наносить краску на волосы и возвращается назад к оставшимся двум пакетам.

Она берет тарелку и тряпку с кухни и опорожняет пакеты, которые содержат коричневый порошок на тарелку, а затем капает немного воды на нее, пока там не образуется паста.

— Ладно, — произносит она, с шумом выдыхая. — Теперь, раздевайся.

Я, глядя на нее, поднимаю брови.

— Нет необходимости приказывать мне, Соф. Большинство парней будут в значительной степени рады раздеться в любое время, когда девушка попросит. — Она фыркает, и когда я расстегиваю рубашку, я нахожу, что мне становится легче дышать от удовольствия, что я заставил ее улыбнуться, хоть даже на мгновение. — Теперь, поскольку я знаю, что ответ не тот, на который я надеялся, почему я снимаю одежду?

— Это оттенок твоей кожи. — Она погружает тряпку в пасту, тянется к моей руке и проводит ей по кругу, оставляя темно-коричневые мазки, как намазывая кремом обувь. — Ты не найдешь белого парня с Эйвона с загаром. Все будут считать, что ты ненормальный.

— Я буду похож на идиота, — сетую я, глядя на неестественный коричневый цвет моей руки.

— Ну и что такого? — спрашивает она. — Идиотизм — это хорошо. Никто не обращает внимания на идиотов — они отделываются от них. Никто не подозревает, что они что-то скрывают.

Я смотрю, как она проводит вверх по моей руке. Это умно. Это не умно — это гениально. Это то, что жизнь на планете, раздираемая войной, учит нас: как читать людей. Как смешаться с толпой. Как исчезнуть. Но это никогда не приходило мне в голову.

— София… почему у тебя это есть?

Она не отвечает, ее губы плотнее сжимаются. Вместо этого она концентрируется на размазывании пасты на моих плечах, шее, ушах, лице. Я наблюдаю за ней, когда она тщательно растушевывает мазки вокруг моих глаз, отмечая, насколько она отличается от Джубили. Справедливая и нежная, ее черты лица мягкие, ее рот сотворен для усмешки. Она выглядит невинной, даже счастливой, но из-за горя в глазах.

— Ты собиралась сбежать, — мягко констатирую я. — Когда они придут за тобой.

— Куда бы я могла бежать? — Она растирает смесь по моей груди и останавливается, когда становится уверенной, что полоска не будет видна из-под рубашки. — На Эйвоне больше ничего нет для меня. Если ты не считаешь, что фианна примет меня.

Я наблюдаю, как она сдвигается, наклоняясь, чтобы пройтись по моим рукам, тщательно окрашивая вокруг ногтей. Кто-то вроде нее был бы для нас главным активом — аналитический ум и красноречие. Может, она помогла бы мне отбиться от Макбрайда.

Или, может быть, она бы погибла вместе с Майком и Фергалом, и я потерял бы еще одного человека в тот день.

— София, не ходи на болота.

Ее глаза находят мои.

— Не пойду, — соглашается она, выдыхая. — Пусть это впитается какое-то время, — приказывает она, поднимаясь на ноги, а затем наклоняет стакан, полный воды, чтобы помыть свои окрашенные руки над тазом.

— Что бы ты ни использовала для этого… сможешь ли ты достать еще?

София пожимает плечами.

— Все в порядке, я могу позаботиться о себе. — Она ополаскивает руки и наклоняет голову, чтобы взглянуть на меня. — Но можешь ли ты?

— Я не думаю, что Шон узнал бы меня сейчас. — Становится больно, аж сердце кольнуло, но я отталкиваю это.

— Это не то, что я имела в виду. — Глаза Софии всматриваются в мои, окидывая взглядом черты моего лица, пытаясь изучить меня, как она изучает trodairí, определяя, какой из них попытается обмануть на дополнительные пайки. — Флинн… она того стоит?

Это заставляет меня замереть, и я перестаю собирать пасту, сушащуюся до мелкой крошки на руке, чтобы посмотреть на нее.

— Не из-за нее я выбрал то, что сделал.

Уголок рта Софии изгибается.

— Ты можешь прятаться от фианны, Флинн, но ты не можешь скрыться от меня. Твои глаза расширяются, когда ты думаешь о ней, ты говоришь быстрее, менее осторожно. Я привыкла следить за знаками… как, по-твоему, я получаю все, что мне нужно от trodairí?

Я качаю головой, зная, что София четко видит вину на моем лице. То, что мысли о девушке, убившей мой народ, которую я нашел покрытой их кровью, чьи руки мне пришлось вымыть… до сих пор делают это со мной — это отвратительно.

— Это не имеет значения. То, что она сделала, Соф… неважно, что я думаю или что чувствую.

— Флинн, ты никогда не был таким уж хорошим лжецом.

Она дает красителям время взяться, а затем помогает мне помыть голову и счистить крошку пасты с кожи. К моему облегчению, когда темно-коричневая перхоть сметается, кожа под ней имеет гораздо более естественный оттенок золотистого цвета. Это все еще нелепо смотрится на мне, но это пройдет почти все инспекции.

Я ничего не принес с собой, поэтому, как только беспорядок исчезает, я остаюсь стоять у двери, готовясь выйти на улицу. Начался дождь, его стук на крыше приглушен мхом, который растет там для изоляции от холода.

Когда я оглядываюсь назад на Софию, она кусает губу, и в ее уставших глазах, наконец-то, поселилось немного веселья. Увидев мой взгляд, она выдает:

— Ты выглядишь как идиот.

— Я думаю это хорошо.

— Попасть в бар можно через заднюю дверь. Она в переулке за зданием, и ведет в кладовую. — Веселье уходит с ее лица. — Я, вероятно, не увижу тебя снова после того, как они заберут меня.

Ее сухой тон разбивает мне сердце.

— Может, и нет, — уступаю я. — Никогда не знаешь. — Она мой последний намек на дом — последний человек с Эйвона, который смотрит на меня без ненависти во взгляде. Я вынужден сглотнуть, прочистить горло, когда оно грозит сжаться. — Я буду вспоминать тебя.

Она трясет головой, губы немного кривятся.

— Я тоже буду думать о тебе. Я буду помнить, как ты абсолютно нелепо выглядел.

— По крайней мере, я запоминающийся. — Это черный юмор, но это помогает. Немного. Я подхожу к ней, поднимая руку, чтобы притянуть ее в объятия.

Ее половинчатая улыбка исчезает, и она отдаляется, когда ее взгляд скользит от меня.

— Мне будет легче, если ты этого не сделаешь, — мягко говорит она. — Я должна перестать думать об этом месте как о доме. Оно должно стать местом, где я жила некоторое время.

Горло сжимается, и мы оба молчим, только дождь стучит по крыше, нарушая тишину. Я изучаю девушку, которую знал, еще одну жертву этой войны, задаваясь вопросом, какие отметины оставят эти раны.

— Ясного неба, Соф. — Это все, что мне остается сказать.

— Ясного неба, — шепчет она. — Надеюсь, ты найдешь, что ищешь.

Девочка сжимает кисть, высунув язык в уголке рта, когда она фокусируется на странице перед ней. Трюк с каллиграфией заключается в том, чтобы совершить мазок. Рука не может дрогнуть иначе будет клякса. Красота будет потеряна.

Ей нужно написать записку зеленоглазому мальчику, и это не может ждать.

Но ее пальцы сжимаются вокруг кисти, пока костяшки не белеют, и она нажимает слишком сильно. Иероглифы корчатся на бумаге и плачут жирными слезами чернил, так что они размываются. Девочка не может прочитать их, и она не может вспомнить, что хотела написать.

Она смотрит на бумагу, безотлагательность бьется в унисон с ее сердцем, но память парит вне досягаемости. Что ей нужно было сказать мальчику?

Девочка наблюдает, как размытые буквы исчезают, и вскоре бумага становится чиста.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

ДЖУБИЛИ

— КАПИТАН ЧЕЙЗ, ВЫ ОПОЗДАЛИ. — Командир Тауэрс свирепо смотрит на меня. Но мне все равно. У меня нет сил на извинения… даже на приветствие. Я слишком занята разглядыванием человека, стоящего по ту сторону стола. Он до сих пор носит кобуру с пистолетом на боку — слишком долго был солдатом, чтобы прилететь в такое место, как Эйвон безоружным, несмотря на то, что ушел в отставку. Он носит чистую и аккуратную гражданскую одежду, практичную и подходящую для ношения в грязи Эйвона — сапоги, брюки, соответствующая футболка — повседневная версия нашей униформы. С моими волосами, поспешно засунутыми под фуражку, и пуговицами, остро нуждающимися в полировке, я чувствую себя идиоткой.

Но в основном, я чувствую облегчение. Из всех людей, которых я ожидала сопровождать на базе, Тарвер Мерендсен в этом в списке был последним.

— Я только что говорил командиру, что мы с вами в прошлом служили вместе, — произносит он, поворачиваясь лицом ко мне. Его рот дергается и появляется намек на знакомую улыбку. — Рад снова видеть вас, капитан.

— Сэр. — Мне трудно говорить… трудно дышать. Не так давно я называла его капитаном.

Командир Тауэрс выключает электронный регистратор и с грохотом кидает его на стол. Она кажется взволнованной, ее обычно застывшая внешняя оболочка дает трещину, как будто под каким-то невидимым давлением.

— Мистер Мерендсен находится здесь, чтобы оценить безопасность базы в свете последних событий, — говорит она, ее взгляд бегает между мной и человеком за ее столом. — Кто-то из «ТерраДин» выразил озабоченность тем, что военные не выполняют свою часть сделки, и из-за его опыта они пригласили его в качестве независимого эксперта, чтобы пересмотреть наши договоренности.

Мне слышна досада в голосе Тауэрс. Ей не нравится то, что она вынуждена оправдываться перед гражданским лицом о происходящем на планете и доказывать, что она знает, как делать свою работу.

— У меня есть некоторый опыт жизни на Эйвоне, — легко говорит Мерендсен, вежливо кивая в сторону командира Тауэрс. — Я, конечно, понимаю проблемы, с которыми вы сталкиваетесь, командир. Я уверен, что многое изменилось с тех пор, как я был здесь. Возможно, капитан Чейз могла бы провести мне небольшую экскурсию?

Командир Тауэрс по сравнению с остальными не сильно восприимчива к очарованию Мерендсена. Частично напряжение оставляет ее плечи, и она издает щелчок пальцами, отмахиваясь от нас обоих.

— Отправляйтесь. Если вам что-нибудь понадобится пока вы здесь, капитан Чейз в вашем полном распоряжении, понятно капитан?

Это негласный приказ мне вести себя хорошо. Строгие и пронзительные глаза Тауэрс обращаются ко мне. Так что я выпрямляюсь, как будто должным образом отчитана, и одеревенело отдаю честь. Мерендсен просто кивает, а потом мы оба направляемся к двери.

— Секунду, капитан. Мистер Мерендсен, вы не против подождать снаружи?

Ее обращение к Мерендсену, как к гражданскому лицу, заставляет мои мышцы дернуться, но он не кажется раздраженным. Его взгляд переводится от командира Тауэрс ко мне, и я понимаю, что ему интересно, безопасно ли оставлять меня с ней. Он до сих пор не знает, зачем я позвала его сюда или кому он может доверять.

Даже я не знаю, кому верить.

Я тихонько киваю, и Мерендсен направляется к двери.

— Конечно, командир. Я пока осмотрюсь.

Командир Тауэрс ждет, пока за ним закроется дверь. Я не могу отвести взгляд от нее — у нее под глазами более выраженные круги, чем те, которые я вижу в зеркале каждый день, и я вижу маленькие линии вокруг рта, как будто прошлая неделя состарила ее.

— Капитан. — Интенсивность блеска в ее глазах пугает меня больше всего на свете, как будто она измучена, но слишком напряжена, чтобы отключиться. Она разваливается с того странного допроса, который она прикрыла, как только я спросила о секторе на востоке, где я видела призрак секретного объекта Флинна.

Я жду, но она молчит.

— Сэр?

Ее губы сжимаются, чувствуется внутренняя борьба на лишенном выражения лице. Наконец, она тихо произносит:

— Не говорите ему, что здесь происходит.

Пульс ускоряется.

— Сэр… сэр, он знает, что происходит, поэтому его и послали. Атаки…

— Не про это, — прерывает Тауэрс, презрительно качая головой. — Не говорите ему всего. Пусть делает свою работу, а потом убирается отсюда.

Я борюсь за то, чтобы оставаться небрежной, чтобы выглядеть глупо.

— Сэр, я не понимаю.

— Просто… используйте свое умение во всем разбираться, — резко обрывает меня Тауэрс. Она останавливается, с видимым усилием получая контроль над собой. Она закрывается, выпрямляя плечи. — Не говорите ему, что вы слышали о том, что здесь к востоку есть секретный объект. — Ее глаза встречаются с моими.

— Я сделаю все возможное, сэр. — Теперь ложь приходит ко мне так легко… как быстро я привыкла обманывать вышестоящих офицеров. Мысль об этом заставляет желудок скрутиться и заболеть.

Командир Тауэрс частично расслабляется, я обдумываю слова прежде, чем нанести удар и добавляю:

— Но вы же знаете, что я доверяю Мерендсену, так ведь?

— Он не тот, о котором я беспокоюсь, — отвечает она. С рывком она берет электронный регистратор со стола и снова включает его, прежде чем подталкивает его ко мне. На нем первая страница одного из развлекательных журналов и на ней живая фотография Мерендсена и Лили Лару, позирующих для камер. Я смотрю, как Мерендсен наклоняет голову, прижимаясь губами к виску Лили Лару.

Я с трудом сглатываю, игнорируя побуждение выплеснуть правду командиру Тауэрс. У нее должно быть больше деталей, чем у меня. Если она знает о присутствии здесь «КЛ», и об объекте, тогда она может знать, как это связано с массовыми убийствами с участием Мори и Дэвина Куинна… и меня.

Сначала мне нужно выяснить, что Мерендсен может рассказать мне. Он явно знает какую-то тайну о семейном бизнесе своей невесты, и если это поможет мне найти ответы, мне, возможно, не нужно будет вообще привлекать командира Тауэрс. Потому что сейчас, я не знаю, на чьей она стороне.

Потрясенная, я выскальзываю из офиса, чтобы найти в десяти шагах от него Мерендсена со сложенными за спиной руками. Командир Тауэрс настолько уверена, что я не могу доверять ему… почему же я так уверена, что могу? Люди, в конце концов, меняются. Есть вероятность, что и он в этом увяз так же глубоко.

Когда дверь закрывается позади меня, он поворачивается и награждает меня той же половинчатой улыбкой, которую он всегда выдавал, ожидая, когда я же пойму, что у меня проблемы. Только на этот раз он ждет, чтобы помочь мне выбраться из этого.

Нет, решаю я. Я должна довериться кому-то, и я доверюсь ему.

— Рада видеть вас, сэр.

— Теперь просто Тарвер.

— Если вы так говорите, сэр.

Он улыбается мне.

— Я тоже рад тебя видеть, Ли. — Его улыбка дергается, когда он смотрит на мою одежду и добавляет: — милая шляпка.

Его улыбка смягчает мое напряжение на несколько вдохов, и я ухмыляюсь ему в ответ, когда веду его в «Молли».

База очень оживленная, как и всегда по вечерам. Патрули сменяются, один уступает место другому.

Я обращаюсь к Мерендсену, не желая ничего большего, чем позволить событиям последних двух недель вылиться из меня. Но вместо этого я тихо говорю:

— Вы голодны, сэр? Я подумала отвести вас в «Молли», чтобы перекусить.

Он поднимает бровь.

— Я думал, что мы должны осмотреть базу, посмотреть, что происходит. Все немного усложнилось, похоже, вы зашли в тупик с происходящим за пределами периметра.

Нигде не достаточно тихо и уединенно, чтобы вести разговор, который нам нужен. Насколько я знаю, если я вызову чьи-нибудь подозрения, мою комнату можно прослушать. Вместо этого я говорю:

— В «Молли» кое-что интересное спрятано в подсобке, сэр. Уверены, что не голодны?

Мерендсен поднимает руку, чтобы почесать затылок. Я распознаю жест с тех времен, когда ему приходилось носить короткую стрижку. Сейчас его волосы длиннее — не совсем по уставу, но теперь он не подчиняется правилам. Он внимательно следит за мной.

— С другой стороны, я чувствую себя немного проголодавшимся. Ведите, капитан.

Я выбираю путь через толпу, избегая по пути грязные лужи и трясину. Одна из многих причин, по которой мы редко наряжаемся в белое на базе. Вещи никогда не остаются белыми дольше пяти минут, если вы не стоите совершенно неподвижно, или не находитесь в помещении. Нам же придется пройти через наиболее грязный, наиболее людный маршрут через середину базы, чтобы быть уверенными, что между нами и болотами за заборами стоят ряды зданий. Я не для того притащила Мерендсена сюда, чтобы он получил шальную пулю, выпущенную воинственным мятежником. По мере того как мы идем, начинает идти дождь, сперва только несколько капель барабанят по крышам, а после сильнее. Я ускоряюсь.

Задняя дверь в кладовку Молли заперта, но я знаю, где он держит ключ. Я хватаюсь за нижнюю ступеньку, нащупывая отступ в дереве, а затем кончиками пальцев вытаскиваю ключ. Я неловко справляюсь с замком, осознавая, что Мерендсен наблюдает за мной. Было бы намного легче, если бы здания здесь были оснащены стандартными сканерами отпечатков пальцев, но с постоянными скачками мощности из-за штормов и из-за времени, требующегося для замены электронных деталей… пока что-то доберется сюда… лучше использовать низко технологичное оборудование. И, по крайней мере, таким образом, Молли не должен никому объяснять, почему он добавил меня в список продавцов и поставщиков, у которых есть причины иметь доступ к бару.

Наконец замок уступает. Я снова кладу ключ на место и веду Мерендсена вверх по деревянным ступенькам, закрывая за собой дверь. Свет включен, но комната пуста, никаких признаков Молли или каких-либо работников. Хорошо.

Я снова обращаюсь к Мерендсену, но мои объяснения умирают на губах. Он не смотрит на меня так, как это делает Флинн… не видит меня покрытой кровью. Он смотрит на меня и не видит во мне убийцу. Он ухмыляется мне как всегда, как когда я облажалась в поле, как когда он был моим капитаном год назад, и внезапно это похоже на то, что все как раньше, что ничего не изменилось. Во рту все пересыхает.

— Хорошо, Ли, — его голос мягкий, но твердый. Он как-то умеет управлять им, у меня так не получается, с умением быть уверенным, даже строгим, в то же время приятным и обнадеживающим. — У меня здесь всего два дня… военные подняли шум из-за того, что приехал частный аудитор без предупреждения, так что это предел. Мы должны работать быстро. Начни сначала.

Я хочу ответить, но у меня перехватывает дыхание, рот отказывается открываться. Как я могу начать рассказывать ему, насколько я потеряна?

— Все плохо, сэр. Все… — я опускаю голову, закрываю глаза и ненавижу, что он видит меня такой. Но затем его руки крепко сжимают мои плечи, и когда я смотрю вверх, он неотрывно смотрит на меня.

— Ничего, с чем бы мы не могли справиться, — бормочет он слова, которые я слышала тысячу раз.

Я киваю, не доверяя своему голосу, и его лицо смягчается, когда он нарушая все протоколы, которым мы когда-либо следовали, притягивает меня к себе в объятия. Он теплый и твердый, и пахнет на первый взгляд лучше, чем кто-либо другой на Эйвоне, еще не приняв душ в плохо фильтрованной болотной воде. Я цепляюсь за него, пытаясь изгнать мысль о зеленых глазах и боли, и меня накрывает осознание того, что его руки не те, которые мне хочется, чтобы меня обнимали.

Я так крепко прижимаюсь к нему, что не осознаю звука открытия двери позади себя. Тем не менее, Мерендсен это улавливает и поднимает голову. Через мгновение он сжимает меня, но на этот раз в знак предупреждения. Я отступаю, чтобы посмотреть на дверь.

Это Финн.

Я замираю, становясь напряженной в руках Мерендсена, не смея произнести ни слова.

— Друг, могу я чем-то тебе помочь? — весело спрашивает Мерендсен, достаточно медленно отстраняясь от меня, чтобы не вызывать подозрений. Здесь ничего не было, говорят его движения.

Флинн даже не смотрит на него. Его глаза на мне, его лицо лишено эмоций. Он тяжело дышит, будто бежал, но теперь его мышцы жесткие и напряженные. Он мокрый, с волос течет… его волосы. Я уставилась на него, внезапно заметив, что за эти дни, что мы не были друг с другом, он приобрел загар и что его темные кудри теперь отбелены платиной и прилипли к голове из-за дождя. Он выглядит совсем по-другому и в то же время точно так же.

Горло пересыхает, рот не открывается. Я ничего не вижу в его лице. Никаких признаков прощения. Никаких признаков отвращения. Никаких признаков чего-либо, кроме того, что он тоже не может отвести взгляд.

Еле слышный звук регистрирует мой мозг — он не громче, чем скольжение по ткани, но я узнала бы его когда угодно. Мерендсен медленно вытащил пистолет из кобуры. Когда я дёргаюсь в сторону, чтобы посмотреть на него, его взгляд перемещается между мной и Флинном, дружелюбная улыбка исчезла.

— Остановитесь, — задыхаюсь я, как будто я та, кто бежала. — Не надо.

Мерендсен сдерживается, хотя пистолет не отправляет обратно в кобуру.

— Что происходит, Ли? — спрашивает он низким голосом, требуя ответа.

Но Флинн все еще игнорирует его, как будто он даже не заметил, что мы не одни.

— Твоя записка, — овладевает он собой. Его голос груб и сломлен, носит признаки того, с чем он столкнулся с тех пор, как мы расстались. — Я пришел.

— Я сказала тебе ждать, — отвечаю я, голос выходит резким. Напряженный, как натянутая проволока.

Мышцы заметно дергаются на его лице, прежде чем он произносит.

— Ты бы ждала?

На это у меня нет ответа. Или, вернее, да… но это не ответ, который помог бы моему аргументу.

Наконец, глаза Флинна смещаются, и я понимаю, что он вообще-то не пропустил присутствие Мерендсена. Его взгляд в лучшем случае холоден, когда он смотрит на моего бывшего капитана.

— Извини, друг, — говорит он, используя обращение, выбранное Мерендсеном. — Просто удивился. Меня просто отправили сюда. Ищу работу.

Он не может врать убедительно… не здесь, не сейчас.

— Все в порядке, — говорю я ему. — Мы с Мерендсеном многое пережили. Мы можем доверять ему.

Флинн не отвечает, переводя взгляд с Мерендсена на меня, и меня поражает, что Мерендсен все еще выглядит как солдат несмотря на то, что уже гражданский. Он так стоит, так реагирует. Невозможно не понять, что он военный.

Мерендсен выглядит спокойным, но он гораздо собраннее, чем Флинн, и наблюдает за ним, принимая отбеленные волосы и искусственный загар как маскировку. Маскировка работает, и тот факт, что он выглядит достаточно смешным, чтобы отмахнуться от него — это хорошо, но желание защитить его от невысказанного осуждения Мерендсена вырывается из меня. Я отталкиваю это.

— Мерендсен, это Флинн. Флинн Кормак. Младший брат Орлы Кормак.

Дыхание Флинна сбивается, когда я предаю его истинную личность. Но его реакция — ничто по сравнению с Мерендсеном, чья сомнительная половинка улыбки исчезает, а взгляд становится холодным. На Эйвоне нет ни одного солдата, ни бывшего, ни настоящего, который не знал бы этого имени.

Воздух становится свинцовым от напряжения. Мерендсен не поднимает пистолет, но я могу сказать, что таким образом он мягко отступает, показывая, что он готов сражаться, если это необходимо. Я не могу не задаться вопросом, что с ним случилось, когда он считался пропавшим, потому что его инстинкты так же тонко заточены, как когда он был на действительной службе.

— Ладно, Ли. Скажи мне, что происходит. Полагаю, мы здесь не для того, чтобы поубивать друг друга.

Флинн тоже наблюдает за мной, его глаза сужаются, мышцы напряжены.

Ты не справляешь с этим, Ли.

Я приободряю себя.

— Флинн, это Тарвер Мерендсен, мой бывший капитан, бывавший здесь. Я позвонила ему, чтобы он помог нам. — Я могу сказать из озадаченного взгляда Флинна, что он не узнает имя. И как он может? К ним на болота не приходят новости. Они не знают о крушении космического корабля «Икар». Так что я добавляю: — Жених Лили Лару.

Во взгляде Флинна горит обвинение и ужас, когда он переносит его от лица Мерендсена ко мне. Под его фальшивым загаром его лицо побледнело.

— Что за…, - он отпрянул, ударяясь об стеллажи, заставляя бутылки звенеть как погремушки. Шум заставляет Мерендсена напрячься еще больше, быть готовым действовать, его глаза безотрывно наблюдают за Флинном.

— Вы оба, остановитесь, — отрезаю я, голосом острым, как нож. — Последнее, что мне нужно, чтобы вы поубивали друг друга. Просто выслушайте меня, ладно? Флинн, я доверяю ему. Я бы доверила ему свою жизнь. Мы служили здесь вместе, он знает Эйвон. Он хороший человек, и даже если он женится на Лили Лару, это не меняет того, кто он есть. Он наш путь внутрь — он может нам помочь.

Боже, я надеюсь, что я права насчет этого.

— И сэр. — Я обращаюсь к Мерендсену. — Он… Флинн не…, - я борюсь, ища какой-то способ объяснить свою связь с Флинном таким образом, который имел бы смысл. Что-то, что не звучало бы так, будто я совсем сошла с ума.

А кто сказал, что нет?

— Он не тот, о ком вы подумали, — говорю я печально. Рядом с моим свидетельством, что Мерендсен ценен как союзник, это грустное и жалкое заявление. Но как я могу начать рассказывать, что Флинн для меня значит? Мозг уклоняется от этой мысли, от той правды, которую он избегал в течение нескольких дней. На этот раз я рада, что мне ничего не снится, опасаясь того, что мои сны скажут мне о Флинне. Я дрожу. — Обещаете ли вы, не убивать друг друга, до тех пор, пока я объясню, что здесь происходит?

Мерендсен отвечает первым, немного выпрямившись и прислонившись к стене. Поза выглядит беззаботной, но мой натренированный глаз все еще может выделить признаки того, что он начеку, все еще готов к действию.

— Конечно, — говорит он.

Внимание Флинна возвращается от Мерендсена ко мне. Я вижу боль в его взгляде, гнев из-за того, что он не был включен в мои планы. Хотя мы оба знали, что мы никогда больше не встретимся друг с другом.

— Хорошо, — бормочет он.

Я делаю глубокий вдох.

— Ладно. Сэр, вы, возможно, захотите сесть. Я уверена, что вы подумаете, что я сошла с ума, но я обещаю вам, что нет. Ну. В любом случае, не в последний день.

Я начинаю с ночи, когда встретила Флинна, ударила его коктейльной шпажкой, и мы отправились на поиски секретного объекта, которого не существует.

Девочка стоит перед классом, и все глаза устремлены на нее. Ученики сидят рядами, а стены украшают раскрашенные вручную плакаты. На этой неделе настала очередь девочки рассказывать о своей семье. Ее мать дала ей шелковую куртку, но она спрятала ее на дно сумки и вместо нее держит голофотографию. На ней изображены трое: улыбающаяся и махающая рукой девочка, стоящая между матерью и отцом, картинка повторяется снова и снова.

— А это кто? — учитель спрашивает, указывая на фотографию, и когда девочка снова смотрит на нее, там четыре человека. Появился мальчик, темноволосый и красивый, с личными жетонами, сверкающими на шее.

— Кто это? — повторяет учитель, и девочка смотрит на него, желая ответить, желая быть уверенной, что она получит хорошую оценку. Это не зеленоглазый мальчик. У этого мальчика карие глаза.

Мальчик стоит между матерью и отцом девочки, и вдруг она вспоминает.

— Он мой старший брат, — рассказывает она классу.

— Я не ее брат.

Она поднимает взгляд, и мальчик сидит на первом ряду в классе.

Он качает головой.

— Я не ее брат. Разве вы не знаете, что она сделала?

Она опускает глаза, горя от смущения, и обнаруживает, что фотография в руках кровоточит, красное стекает по ее рукам.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ФЛИНН

Я НЕ МОГУ ПЕРЕСТАТЬ НАБЛЮДАТЬ ЗА языком ее тела, когда она разговаривает с ним, склоняясь и впитывая каждую его реакцию, с глазами устремленными только на него. Я не хочу этого видеть, но не могу оторваться. Наблюдать за ними, наблюдать за ней — такая же невыносимая пытка, как слышать, как мои люди сражаются без меня. Она больше не одна, она со своим командиром, со своим капитаном. Она нашла выход.

Но она все еще нужна мне, и я ненавижу себя за это.

Джубили начинает рассказ с той ночи, когда мы встретились, и рассказывает ему о нашей попытке найти исчезнувшую базу, о ее побеге, о самоубийстве Дэвина Куинна. Она спокойна и объективна — она оказывает мне больше доверия, чем я ожидал, и она объединяет это, чтобы выдать доклад в военном стиле. То есть до тех пор, пока она не доходит до ночи, когда я покинул больницу, а она оказалась на болоте. Затем ее голос дает слабину, и я вижу эхо перенесенного ею ужасного потрясения, когда она очнулась, найдя себя окруженной смертью.

Я едва выдерживаю ее доклад об этом, и отворачиваюсь, сжимая полку, к которой я склоняюсь, пока кончики пальцев не начинают болеть. Горе в ее голосе должно помочь, должно напомнить мне, что она не забыла, но все это заставляет меня хотеть прикоснуться к ней, найти спокойствие и тишину в том, как наши раны зеркально отражаются друг от друга. Она не выходила из моего ума последние несколько дней. Скрываясь в болотах, скрываясь в городе у Софии, Джубили была моим постоянным спутником.

Я думал, что мне станет лучше, когда я увижу ее, но внутри меня продолжается борьба между желанием быть с ней и желанием, чтобы она ушла.

Она перестает пытаться объяснить резню, которую она устроила и внезапно замолкает.

— А потом Флинн помог мне вернуться сюда. Он скрывается с тех пор, потому что его собственные люди убьют его за то, что он защитил меня, а я была здесь, пытаясь найти какие-либо следы происходящего. Поэтому я и позвонила вам. Потому что вы близки к «Компании Лару», и вы единственный, кого я знаю, кто не подумает, что я просто сломалась. Вы единственный из всех, кого я знаю, кто не убьет его сразу. — Она кивает в мою сторону.

— Он думает об этом. — Я слышу острую сталь в своем голосе, звуча как все, кем я стараюсь не быть. Воинственным. Таким как Макбрайд.

Он пожимает плечами.

— Если бы тебя понадобилось убить, Ли бы позаботилась об этом. — Он находит ящик, поднимает и садиться на него. — Согласен, что ярость идет в наступление. Подминая под себя таких людей, как Ли, которые были невосприимчивы к ней, и гражданских, которые раньше всегда были в безопасности.

— И мы думаем, что это как-то связано с «Компанией Лару». — Джубили сфокусирована на Мерендсене. — У них не должно быть никакого интереса к Эйвону, но они почему-то присутствуют здесь. Или, во всяком случае, присутствовали. Идентификационный чип, который я нашла, не будет достаточным доказательством для вышестоящего начальства, но этого достаточно для меня.

— Ты думаешь, объект, который видел Кормак, был «КЛ»? Я бы не исключал, что месье Лару достаточно высокомерен, чтобы считать себя неприкасаемым. В основном потому, что он таков. — Мерендсен проводит пальцами по волосам. — Боже, что за кошмар. Лару опасен, Ли. Ты не можешь пойти против него одна.

— Я надеюсь, что вы сможете помочь, — признается Джубили. — Учитывая ваше новое родство. — Я могу сказать, что, раз ее челюсти напрягаются, что-то последует дальше, и, похоже, что Тарвер Мерендсен знает ее так же хорошо, как и я, потому что он тоже ждет. Это проявляется в одном быстром, коротком взрыве: — Почему, во имя святого, вы женитесь на Лили Лару? — Она несколько раз моргает, но поднимает подбородок и все равно бросает на него взгляд с вызовом.

Мерендсен растворяется в смехе, поднимая одну руку, чтобы предложить ей подождать, пока он отсмеется, чтобы заговорить.

— Ох, я знал, что это последует, — бормочет он. — Потому Ли, что мне нравится легкий образ жизни. Ты же меня знаешь, мне нравится роскошь. Какого черта, по-твоему, я женюсь на ней?

— Честно говоря, я не знаю, сэр. Я все пытаюсь… но это же Лили Лару, ради всего святого. — Она выплевывает имя, как будто это аргумент сам по себе, как будто он увидит свою ошибку, если услышит еще раз. — Она одна из них.

Мерендсен просто улыбается.

— Потому что я влюблен в нее, капитан. Потому что она упрямая, добрая, сильная и умная, и я не хочу провести ни один день своей жизни без нее, никогда больше.

Джубили идет к нему, сидящему на обрешетке, опускаясь перед ним на корточки, как проситель.

— Скажите мне, что я не потеряла вас из-за них, Тарвер.

В первый раз, когда Джубили использовала мое имя, я предал всех, о ком забочусь, и понял, что влюбился в девушку, которая убила мою семью. Но теперь, его имя с легкостью скатывается с ее языка. Я сжимаю челюсти и отвожу взгляд, неспособный смотреть, как она так долго смотрит на него.

Мерендсен издает мягкий, медленный вдох.

— Ли, я пожертвовал тем драгоценным временем, что у меня было наедине с Лили и вызвался доставить себя на этот шар грязи… без обид, Кормак… и вот я здесь. Помнишь?

— Простите, сэр. — Но это не звучит как сожаление. Вместо этого я слышу горе в ее голосе. — Я скучала по вам.

— Мне это часто говорят, — легко отвечает он. — Но теперь моя девочка именно та, кто нам нужен, если мы собираемся немного покопаться. Где самый закрытый компьютер, к которому мы можем получить доступ?

— В моем жилище. — Она вскакивает на ноги и, кажется, вспоминает обо мне, наклоняя голову, чтобы позвать меня с ними. — Я покажу вам.

Ее бывший капитан просто кивает, и мы оба следуем за ней за дверь, и я следую за ними двумя. Когда мы идем я слышу эхо далекой стрельбы — звук как мой народ борется за свою жизнь без меня.

Девочка и зеленоглазый мальчик гоняются друг за другом, бегая по переулкам и проходам Новэмбэ. Девочка достаточно замедляется, чтобы зеленоглазый мальчик решил, что он догоняет, а затем она ныряет в переулок. Он поскальзывается, пытаясь следовать за ней, и падает на землю.

Девочка слышит его крик и обратно бежит к нему так быстро, как может. Он содрал кожу на коленках, и кровь капает на треснувший тротуар. Она пытается перевязать царапины, но кровотечение не останавливается, независимо от того, что она делает, и когда она смотрит вверх, лицо мальчика теряет цвета.

— Ты сделала это со мной, — шепчет он, потянувшись к ее лицу. Но, прежде чем он успевает прикоснуться к ней, кончики его пальцев рассыпаются в прах.

— Нет, — кричит девочка. — Прости. Пожалуйста, не уходи.

Но зеленоглазый мальчик уже превратился в пепел, и она не может прикоснуться к нему из-за страха, что он разрушится, что даже форма того, кем он был, будет потеряна.

— Флинн… вернись ко мне.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

ДЖУБИЛИ

МЕРЕНДСЕН ДОСТАЕТ НЕБОЛЬШОЕ УСТРОЙСТВО из кармана и нажимает на пару кнопок, медленно перемещаясь по периметру моей комнаты, проверяя ее на наличие жучков. У него никогда не было таких устройств, когда я знала его. Только когда мы стали уверены, что нас не прослушивают, он жестами показывает мне, чтобы я включила компьютер. Я остро осознаю, что оба парня наблюдают за мной, когда я печатаю на консоли, погруженной в стол.

Я знаю, что Мерендсен контролирует мои действия, чтобы защитить этот конец канала — убедившись, что нет никакого радиоперехвата или регистрирующих устройств, работающих на запись, что программное обеспечение протоколов военных вызовов обеспечено должным образом, но я не могу понять, почему Флинн так пристален. Хоть я не могу видеть его из-за того, что он стоит позади меня, я чувствую его взгляд, словно раскаленный лазер, направленный мне в затылок. Флинн ничего не понимает в компьютерах. Он, вероятно, никогда не пользовался ими. Еще бы, нет никаких планшетов с пространственными соединениями, раздаваемых мятежникам на болотах. Но его глаза все равно остаются на мне.

Я неловко переключаюсь, пальцы не гнуться и заставляют меня нажать клавишу «бэкспейс», прежде чем я дергаю подбородком, подзывая Мерендсена. Он осматривает экран, затем наклоняется через мое лечо, чтобы установить соединение с абонентом Лили Лару. У нас включен слабый свет в надежде, что кто-нибудь, проходящий мимо, подумает, что я ухватила какой-то столь необходимый мне отдых. Мерендсен выпрямляется, и я встаю на ноги, когда начинает устанавливаться соединение, позволяя ему сесть на стул вместо меня. У Лили Лару нет причин говорить со мной — лучше пусть ее жених разбирается с этим. Я отхожу назад, сложив руки за спиной.

— Будем надеяться, что она проснулась, — оживленно бормочет Мерендсен. Думаю, от предвкушения. Ему не терпится увидеть ее, все его тело устремляется к экрану. Я смотрю на Флинна, но его глаза неотрывно смотрят на монитор, его челюсти сжаты, а плечи напряжены.

Я вздыхаю.

— Я просто надеюсь, что она не на одной из своих знаменитых вечеринок с дюжиной ее самых болтливых друзей.

Мерендсен издает смех, говоря с улыбкой в голосе.

— Не думаю, что это будет проблемой.

Прежде чем я успеваю спросить, что он имеет в виду, звонок соединяется и появляется рамка. В ней девушка моего возраста, может моложе. На мгновение я не узнаю ее без уложенных волос, макияжа, блестящих платьев и украшений. Я понимаю, что пытаюсь связать эту сонную, растрепанную девушку с наследницей состояния Лару. Она довольно… даже красивая… но ничем не похожа на существо, которым я считаю Лили Лару.

— Тарвер, — бормочет она, сильно зевая, потирая ото сна уголки глаз. Она явно только проснулась, надев шелковый халат на то, в чем спала.

— Привет, красавица. — Его голос настолько мягок, какого я никогда не слышала от него раньше. — Я что, сорвался с крючка за то, поступил так?

Она постепенно просыпается, улыбка освещает ее лицо, когда она наклоняется ближе к камере экрана.

— Тарвер! — повторяет она, более настороженно. Ее улыбка становится кривой, веселье окрашивает ее лицо. — Кто-нибудь из мерзких болотных людей уже стрелял в тебя?

Мне приходится подавить протест, проглотив его. Ясно, что Лили Лару не видит меня или Флинна, стоящих на заднем плане.

Но Мерендсен просто посмеивается, как будто она пошутила.

— Нет, для это еще рано. Как дела дома?

— Хорошо. У меня еще не было возможности опробовать ванну. — Лили продолжает наклоняться, появляется одна рука, когда она поднимает ее, чтобы проследить ей декольте ее халата. Ее застенчивые, кокетливые движения достаточно изящны, что заставляет меня странно завидовать этому мастерству. Я снова смотрю на Флинна, но на этот раз он пялится на пол, держа глаза подальше от девушки на экране.

— Кто-то должен проверить новую сантехнику, убедиться, что она работает. — Мерендсен доволен, его голос низок и приватен.

— У тебя есть немного времени? Я могла бы взять планшет с собой. Показать тебе, как сильно я хочу, чтобы ты был здесь. — Ее палец слегка приоткрывает декольте халата.

Прежде чем я отрываю глаза и пристально смотрю на потолок, я вижу достаточно кожи, чтобы понять, что у нее нет ничего под ним. Слишком поздно, я понимаю, почему Флинн смотрит на пол с такой самоотверженностью.

— Да ладно тебе, — стонет Тарвер. — Я говорил, что сожалею, что уехал, разве ты должна пытать меня за это? И, э-э-э… — его голос становится немного застенчивым, — Ли здесь, так что ты, возможно, захочешь… — он затихает и смотрит на меня через плечо.

Черт возьми, Мерендсен. Я прочищаю горло и делаю шаг вперед, в свет, отбрасываемый экраном.

Лили испуганно вскрикивает, задернув халат, прикрываясь им до подбородка.

— Тарвер! — задыхается она. — Почему ты не сказал, что там кто-то есть? Кто это, черт возьми? — ее лицо горит от смущения.

— Это Ли. — Я могу сказать, что Мерендсен нацелен на мягкость, но он не очень хорошо скрывает свое веселье. — Не волнуйтесь, я уверен, что она смотрела на стену. Она очень сдержанная и не верит в романтику.

Я отрываю глаза от девушки на экране, пытаясь предложить ей немного достоинства, чтобы зацепиться за него.

— На потолок, сэр, — исправляю я его.

На той стороне воцаряется тишина, в то время как Лили смотрит на изображение на своем собственном экране. Затем, низким, осторожным голосом, она спрашивает:

— Ли — женщина?

Мне приходится сдержать звук неожиданного шока. Мерендсен не сказал своей невесте, что он полетел в другую систему из-за девушки? Я знаю, что это потому, что он не видит меня ею — для него он полетел на полтора дня из-за одного из своих солдат. Я бы поступила так же. Но Лили Лару…

— Хм, никогда не замечал, — отвечает Мерендсен, тщательно не глядя в мою сторону. — Друг Ли тоже здесь. Лили, можешь ли ты сделать нашу связь безопасной?

Она становится собранной, и все следы уязвленной, угрюмой будущей невесты исчезают. Она коротко кивает.

— Дай мне две секунды.

А потом она занята печатаньем на клавиатуре, как я, не доверяет интерфейсу глазного идентификатора. Она встает, тянется к чему-то за экраном, чего мы не видим. Похоже, она что-то переключает. Я не могу понять, что она делает. Что бы это ни было, она гораздо более продвинута во всем, что я делала со своей стороны. Мерендсен не мог ее научить этому.

Наконец, Лили располагается в кресле с небольшим устройством, что, когда она включает его, оно посылает волну статики через изображение. Изображение выравнивается после того, как она начинает вносить небольшие коррективы в циферблат на устройстве. Какое-то глушащее поле. Я нахожу, что мой взгляд ползет к Мерендсену, удивляясь, почему у них такая потребность в секретности.

— Ладно, продолжай. — Это совершенно другая девушка, чем то кокетливое существо, которое было там за минуту до этого. Эта — деловая Лили.

— Это Флинн Кормак, — говорит Мерендсен, побуждая Флинна шагнуть вперед на свет. — Один из местных мятежников.

Я наполовину ожидаю драматического восклицания от взбалмошной Лили Лару, некоторого поверхностного заявления о том, как смешно он выглядит с его отбеленными волосами. Вместо этого она наклоняется вперед, рассматривая его на своем экране.

— Боже, — мягко говорит она. — Это один из печально известной фианны? Он не совсем то, чего я ожидала.

Флинн невозмутимо говорит.

— Вот почему это срабатывает. Будет лучше, если ты не будешь выглядеть печально. — Имитация его обычного юмора, но в этом есть что-то другое. Отсутствующая нотка, которую я не знала, что научилась распознавать, пока ее не стало.

Лили улыбается — такой реакции, я никогда бы не ожидала от нее.

— Хорошо сказано, — говорит она одобрительно. — Я вижу, что мы все эксперты здесь при том, что, казалось бы, ими не являемся.

Кроме меня, говорит крошечная, кипящая мысль в моем сознании. Я всего лишь та, кем была.

Я ожидаю, что Мерендсен начнет подробный рассказ, передавая то, что я рассказала ему. Вместо этого он бьет прямо в точку.

— Из всего, что Ли сказала мне, — говорит он девушке на экране, — я думаю, что ты была права.

— Шепоты? — Ее лицо в сиянии монитора призрачно бледное.

Мерендсен кивает.

— И они становятся сильнее. Люди здесь сходят с ума, как это сделали исследователи на станции, но гораздо быстрее.

Глаза Лили прикрываются, черты ее лица, так подходящие к смеху и легкомыслию, теперь несут признаки глубокого, сильного горя.

— Я знала это, — бормочет она. — Я же говорила, что могу чувствовать…

— Я верю тебе, — прерывает ее Тарвер, и, хотя он не оглядывается на нас, я знаю, что он не хочет делиться всей историей за их загадочным разговором. — Я не собираюсь повторять эту ошибку.

Тогда глаза Лили открываются, снова фокусируясь на экране.

— С твоими друзьями все в порядке? У них… с вами все в порядке? — Прямо сейчас она обращается ко мне и Флинну. В ее голосе есть какой-то сдвиг, ее сострадание так явно, выражение ее лица изменилось. Почему-то она знает, через что мы проходим. Но откуда? Это компания ее собственного отца, что она могла с ней сделать?

Голос заплетается от неопределенности.

— Я… я не уверена.

Мерендсен снова говорит.

— Мы разберемся с этим. Мы поможем им.

— Тарвер, ты же знаешь, что не можешь оставаться там надолго. Я попытаюсь выяснить, что смогу, но если то, что там происходит, связано с шепотами, то ваше копание только привлечет не то внимание. Они постоянно следят за нами, это только сделает все хуже.

Кто следит? Ее отец? Но их разговор такой стремительный, и у меня нет времени анализировать его, прежде чем они продолжают

— Я знаю. У меня здесь всего два дня до того, как я буду отчитываться. Но Ли и Кормак ищут объект, который может быть здесь, где-то там, на ничейной земле. Это не первый раз, когда они тайно использовали территорию другой корпорации, у них уже есть практика хоронить записи.

— Патрон. — Лицо Лили омрачается, ее глаза приклеены к монитору, как будто пытаются прочитать мельчайшие детали выражения лица Мерендсена.

Он кивает.

— Но это произошло недавно, и они переехали из одного места в другое, что должно было оставить где-то бумажный след. Ты можешь разобраться с этим?

— Я постараюсь разобраться с делами отца. Он изменил свои пароли, но я могу… — она колеблется. — Я поговорю с Валетом.

Мерендсен гримасничает.

— Ты уверенна? Мы продолжаем кормить его большей информацией, доверяя ему еще больше наших секретов.

Лили качает головой.

— Ну, Тарвер. Он научил нас как обезопасить себя, держать нашу жизнь в секрете. Без него мы бы не вели этот разговор. Мы должны доверять ему.

Мерендсен бессловесно ворчит, звук приближается к рычанию, но он кивает.

Я прочищаю горло.

— Валет? — Я слышу сомнение в своем голосе. Одно дело затащить во все это Мерендсена и позволить ему присоединить к этому свою невесту. Но это быстро выходит из-под моего контроля.

— Валет сердец, — говорит Лили. — Хакер, находящийся где-то на Коринфе. Не беспокойтесь, капитан. Ему можно доверять.

Глаза Мерендсена все еще устремлены на экран, и когда он говорит, его голос мягок. Он скучает по ней.

— Прости, Лили, что втягиваю тебя в это. Возможно, у нас не будет возможности на новый звонок. Итак, при лучших обстоятельствах, достаточно трудно создать полностью безопасную линию, и это не сейчас.

— Я как-нибудь вынесу, — уверенно говорит она.

Хакеры, светские львицы со скрытыми техническими навыками — этого всего слишком много для первого раза.

— Это смешно, — вырывается из меня, зарабатывая взгляды от всех.

— Сэр. — Я вглядываюсь в Мерендсена. — Я ожидала, что вы поможете мне донести это до вышестоящего начальства. Это то, что я должна была сделать в первую очередь. — Я чувствую, как Флинн смотрит на меня.

— Ты не можешь, — голос Лили раздается как хлыст из динамиков, резко останавливая меня.

— Я ценю ваше желание помочь, мисс Лару. — Говорить с ней, с этим существом из мира, полностью отделенного от моего, как-то странно. — Но, если я передам это генералу Макинтошу, у него будет возможность что-то сделать.

Лили Лару некоторое время не отвечает. Я наполовину ожидаю, что Мерендсен встанет на ее защиту, но вместо этого он ждет, наблюдая за девушкой на экране. Наконец, она наклоняет голову на бок и говорит.

— Планета, на которой мы потерпели крушение, капитан, не была той о которой было сказано позже. К тому времени, как мы с Тарвером были спасены, мы обнаружили кучу доказательств причастности компании моего отца к заговору.

Во рту становится сухо, и я понимаю, что ищу глазами Флинна, который, наконец, поднял свой взгляд с пола.

— Так почему бы не выступить с этим?

— Потому что он уничтожил их.

— Никто не может уничтожить все доказательства такого масштаба, — заявляет Флинн, и я знаю, что он думает о чипе «Компании Лару», который я нашла на болоте.

— Нет, не доказательства… мистер Кормак, он уничтожил планету.

После ее слов наступает тишина. Я чувствую панику Флинна, соответствующую моей, уплотнение воздуха, которое затрудняет дыхание. Взгляд тянется к нему, и я вижу, как он смотрит пустыми глазами на экран. Сердце сжимается от тихой, болезненной тоски.

— Мы позволили ему похоронить их, — шепчет Лили, закрывая глаза. — Мы думали, что… ну, мы думали, что история закончилась там. Мы знали, что он забрал шепоты из разлома, но мы не думали, что кто-то еще жив, до нескольких месяцев назад.

— Шепоты? — вставляю я.

Мерендсен сдвигается, прочищая горло таким образом, как бы предупреждая о любом ответе на мой вопрос, и я понимаю, что он боится обсуждать это перед компьютером, несмотря на их меры безопасности.

— Это не твоя вина, Лили, — тихо говорит он. — Теперь мы знаем.

— Он не может уничтожить Эйвон, — произносит Флинн хриплым голосом, вырванным из его горла с усилием, что заставляет его плечи дрожать. — Здесь люди. Не просто колонисты-солдаты, но и гражданский персонал, представители корпорации. Это будет массовое убийство.

Но Лили Лару слушает его с горем, вырисованным в очертании ее губ и в сложенных бровях.

— Ты не знаешь моего отца.

Я все еще пытаюсь переварить то, что только что сказала нам Лили Лару. Это значит, что ситуация безвыходная. Если мы раскроем наши карты, даже если мы начнем побеждать в этой тайной борьбе, в тот момент, когда Лару начнет подозревать, что он теряет контроль над Эйвоном, он сможет уничтожить его, и всех, кого он тут приютил. Меня. Командира Тауэрс. Молли. Флинна.

Мы никому не нужны.

— Ваша единственная надежда найти доказательства. — Лили Лару опять деловая, спрятав горе туда, где никто не может его увидеть. Она намного лучше, чем я когда-либо была является «крепким орешком». — Вы находите доказательства того, что там происходит, и вы находите способ обнародовать это, рассказать всем, кто будет слушать о том, что делает мой отец — это и есть ваша защита. Он не сможет ничего уничтожить, если Галактика узнает.

Затем, она отводит глаза, без сомнения, ища меня на ее экране, и она снова поднимает свой голос.

— Мистер Кормак, капитан, вы не одиноки. Слышите меня? Я собираюсь помочь. Просто держись там. — Никто из нас не ожидал, что дочь Родерика Лару, заботит то, что на Эйвоне умирают люди, и тем более предложит нам помощь или сострадание.

— И капитан… — продолжает говорить Лили, привлекая мое внимание.

— Если эксперименты моего отца связаны, то вы не можете доверять никому и ничему. Доверяйте Флинну, доверяйте себе, но верьте тому, что чувствуете, а не тому, что видите. Они могут создавать разные вещи, как вставлять фотографии в голову, заставлять вас видеть что-то, слышать что-то, чего нет. Доверяйте тому, что вы чувствуете.

Я делаю шаг назад, не зная, как реагировать. Доверяйте тому, что вы чувствуете. Мне удается больше не смотреть на Флинна, но я ощущаю его взгляд на себе.

Мерендсен избавляет меня от необходимости отвечать.

— Мы, на всякий случай, должны разъединиться.

Лили кивает.

— Конечно. — Никакой мольбы остаться и никаких застенчивых требований, чтобы он проводил больше времени, разговаривая с ней. Она спокойная, тихая и компетентная. На мгновение я думаю, что она стала бы хорошим солдатом… а затем мне приходится отклонить мысль из-за явной смехотворности. — Я посмотрю, что можно сделать завтра и отправлю тебе.

Мерендсен чуть слышно выдыхает, чувство тревоги угасает. Я не вижу его лица, но я могу сказать, что он просто смотрит на свою невесту на экране, слова у него не идут.

Ее глаза смягчаются.

— Будь осторожен, Тарвер, — просто говорит она. — Вернись ко мне.

— Я обещаю. — Он поднимает руку, кончиками пальцев проводя по экрану, и через полсекунды ее рука поднимается в ответ. Как будто они тянутся к друг другу через промежуточные световые годы, ладонь к ладони. Я смотрю в сторону, не желая вмешиваться в эту интимность. Стоит тишина и слышны лишь биения сердец, а затем свет резко выключается, когда потухает изображение. Я поднимаю взгляд и вижу, что слова «сессия завершилась» мигает вдоль нижней части экрана.

Мерендсен откидывается назад, резко вдыхая. Через несколько секунд он поворачивается в кресле, чтобы посмотреть на меня.

— Ну, — говорит он с трудом. — Это моя девочка. Все еще не понимаешь, почему я хочу жениться на ней?

Мне приходится перевести дыхание, чтобы проговорить:

— Я ошибалась, сэр. Извините.

Он улыбается мне.

— Она привыкла к этому. И теперь я тоже. Или, по крайней мере, я привыкаю к этому. Нелегко слышать, как люди отвергают ее как одержимую модой дурочку, но это отлично, потому что они даже помыслить не могут, что она что-то скрывает.

— А что она скрывает? — спрашивает Флинн, заставляя меня подпрыгнуть. На мгновение я почти забыла, что в комнате есть кто-то еще, кроме Мерендсена и лица его невесты на экране.

Мерендсен качает головой.

— Да всего понемногу… я не могу вам все рассказать. Вам придется довериться мне. Есть вещи, которые мы никому не можем рассказать. Но я могу рассказать вам немного. Достаточно.

Мы обосновались: Мерендсен в компьютерном кресле, я сверху сундука с одеждой, Флинн на краешке кровати. Мерендсен раздумывает с чего бы начать. Он перебирает пальцами, нервный жест, который я никогда не замечала у него раньше… не на поле сражений, даже не тогда, когда он был вызван для награждения и должен был принять его перед всей компанией сильных мира сего.

Меня поражает, что мы первые люди, которым он решил рассказать, что бы это ни было, из-за чего он и Лили Лару прячутся. То, из-за чего стоило уничтожить целую планету, чтобы скрыть это.

— Ты помнишь аварию «Икара» восемь месяцев назад?

Мерендсен начинает рассказывать самую странную историю, которую я когда-либо слышала… о кораблекрушении с двумя выжившими, видоизмененная планета, но с флорой и фауной, голоса на ветру, видения повсюду. Он рассказывает об этом коротко, четко и уверенно, но даже в это трудно поверить. Планета видоизменена втайне, никаких поселенцев, никаких записей об этом в разрешениях правительства. Но он еще не закончил.

— Мы нашли там существ. Созданий. Отличных ото всех, что мы здесь знаем.

— Здесь… на Эйвоне? — голос Флинна сочится сомнением, я себя также чувствую.

— Здесь, в этой вселенной. — Мерендсен колеблется, а затем продолжает. — «Компания Лару» открыла раскол на той планете, ворота между этим измерением и другим. Как и те, которые используют корабли, чтобы путешествовать через гиперпространство, но этот был постоянно заперт, и там жили разумные существа. Ученые «Компании Лару» вытащили этих существ и поймали их в ловушку.

— Созданий? — Я не могу скрыть своего скептицизма. Он говорит как новобранец, что поступают к нам на Эйвон, все с охотой готовые верить местным диким сказкам об огоньках на болоте.

Мерендсен мрачно улыбается.

— Ты не знаешь и половины из этого. Я не знаю, какими они были на самом деле. Мы с Лили назвали их шепотами.

— Почему, как вы думаете, это как-то связано с Эйвоном? — спрашивает Флинн натянуто. — Здесь слишком много людей… кто-нибудь бы заметил, если бы на этой планете были какие-то существа.

— Нет, если Лару скрывал их в секретном, движущемся объекте, — отвечает Мерендсен, поднимая бровь, глядя на Флинна. — Шепоты могли делать то, что мы не могли понять. Они изменили планету, на которой мы разбились за годы, проведенные там. Они ускорили рост растений, изменили животных, первоначально завезенных туда.

Мои глаза переметнулись к Флинну, который внезапно стоит пораженный, смотря на моего бывшего капитана. Мы с ним встретились только потому, что он был там той ночью в «Молли», прокачивая солдат для получения информации о том, как объект на болоте может быть связан с замедленным прогрессом видоизменения Эйвона. Аргументы, которые звучали так безумно для меня в то время — его теория заговора о том, что корпорации-владельцы на Эйвоне специально замедляли развитие, превращаются в потоп, который посылает холод по позвоночнику.

Резкий, внезапный гнев побуждает меня покачнуться на ногах.

— Если вы правы, то, как мы можем надеяться, что сможем бороться с этими штуками?

Брови Мерендсена взмывают вверх.

— Бороться с ними? Ли, они не враги. Они такие же жертвы Лару, как и жители Эйвона. Шепоты никогда не были враждебными по отношению к нам — на самом деле, они помогли нам. Но они не такие, как мы, они не видят нас такими, какими мы видим друг друга: индивидуальными, уникальными. Они на самом деле не понимают, что такое смерть. Они все связаны между собой. — Его глаза устремляются к окну, избегая меня.

Я чувствую его избегание правды, зацепляя десяток крошечных улик: как он не встречается с моим взглядом, подергивание руки, когда он останавливает себя, чтобы пробежаться ей по своим волосам, короткие, случайные фразы, которые опровергают важность того, что он говорит.

— Сэр, о чем вы нам не рассказываете?

Он смотрит вверх, потом переводит взгляд на меня, а затем на Флинна. Он молчит некоторое время, затем выпрямляется.

— Там произошло кое-что, что… изменило нас. Особенно меня.

— Такой опыт может изменить любого, — сухо произносит Флинн.

— Я имею в виду действительно изменило, — тихо отвечает Мерендсен. — Я иногда чувствую их… они все еще часть меня. Далекая и тихая, но они здесь. И они становятся все громче.

Тело хочет задрожать, когда я рассматриваю черты лица Мерендсена и пытаюсь найти доказательства того, что он говорит нам. Я не тороплюсь, я хочу понять и мой гнев от имени Эйвона… от имени Флинна… проходит.

— Что вы хотите сказать? Что вы больше не… вы?

— Я — это я, — отвечает он мгновенно, нехарактерный намек на защищенность в его тоне. — Я это я, все тот же самый человек, которым я всегда был. Ты знаешь меня.

Он прав. Я знаю своего капитана, и он никогда, не слишком заботился о своей защите, скрывая правду. Дрожь распространяется, посылая ползучую, холодную уверенность через мое тело, что то, что он говорит не вся правда.

— Что произойдет, если «Компания Лару» выяснит это о вас?

Наконец, Мерендсен встречает мой взгляд, и на его лице я вижу подтверждение моего подозрения: страх. И я не думаю, что когда-либо видела его испуганным за все время, что мы служили вместе.

— Они заберут меня, Ли.

Я думаю о девушке в мониторе, о моментах, когда Мерендсен останавливал ее, и как быстро он приехал, когда понял, что эти так называемые шепоты были вовлечены в происходящее здесь. Все маленькие подсказки, фрагменты в их разговоре, которые Мерендсен оставил мне для сборки. Они даже помыслить не могут, что она что-то скрывает. Они наблюдают за нами. Доверяйте тому, что вы чувствуете. Это моя девочка.

— Я понимаю, сэр, — голос звучит свирепо.

Мерендсен кивает.

— Спасибо, капитан.

Флинн одеревенело смотрит на нас. Я знаю, что он не понимает, что я только что пообещала своему другу, что защищу его девочку, не дам ее обидеть. Вам надо знать Тарвера Мерендсена так, как я, чтобы начать разгадывать эти подсказки. Но Флинн знает меня. Он распознает интенсивность в моем голосе, чувство в моем выражении. И когда он видит, что я смотрю на него, он отводит глаза.

— Сэр, — голос дрожит, и я не могу остановить это. — Когда вы разговаривали с Лили, вы сказали, что эти шепоты заставили группу исследователей сойти с ума. — Если это было одно из этих существ, контролирующих меня, а не мой собственный разум и мое безумие убило этих людей, стало бы лучше? Имело бы это значение для Флинна? Вопросы умирают на губах так же быстро, как они приходят ко мне.

Потому что, а что, если нет ответов?

Мерендсен смотрит на меня.

— Ты хочешь знать, могут ли они быть причиной ярости?

Я не отвечаю… я не могу, мое горло так сжато, что я едва могу дышать. Я хочу взглянуть на Флинна, узнать, есть ли шанс, что это изменит отношения между нами. Но я знаю, что его нет. Это все же была моя рука. Мой пистолет.

Мерендсен вздыхает.

— Они не сделали этого с нами. Но мы нашли… что-то вроде этого случилось с исходной исследовательской станцией, где мы разбились. И да, Ли. Это выглядело очень похоже на ярость. — Его голос тих, даже нежен, но я знаю его слишком хорошо, чтобы поверить в это. В его голосе скрыт постоянный гнев, который заставляет меня задуматься, что же случилось с ним на той планете, о чем он до сих пор нам не говорит. — Для чего бы Лару их не использовал, возможно, ярость — это побочный эффект. В любом случае, эксперименты Лару не закончились на той планете.

Я отворачиваюсь, глаза скользят мимо Флинна, пока не фиксируются на двери, руки плотно прижаты к крышке сундука. Я все еще чувствую его там, груз вины, лежащий между нами, будто веревка, что связывала нас вместе, разорвана на части.

— Ли, дай мне свой пистолет. — Мерендсен встает на ноги, протягивая мне руку. Командир он или нет, это приказ, и я выполняю его, вытаскивая пистолет из кобуры и передаю ему. Он берет лазерный пистолет, также хорошо владея им, как и я, и переворачивает его, чтобы добраться до панели. Сняв крышку, он отдает ее мне. — Взгляни на показания. Когда в последний раз стреляла?

Я позволяю своим глазам упасть на дисплей.

— Четыре дня назад. Я выстрелила в потолок, чтобы вызвать камнепад, давая нам с Флинном время сбежать.

— А до этого? Сколько раз из него стреляли?

Сердце сжимается.

— Пожалуйста… сэр, я не могу смотреть, вы не понимаете…

— Это приказ, капитан.

Я заставляю себя опустить глаза и прокрутить данные назад, ожидая увидеть двадцать, тридцать выстрелов, зарегистрированных в записи. Вместо этого ничего нет. Ни недавно, ни давно, и через некоторое время я перестаю прокручивать, и рука падает на колени, онемевши.

Он наклоняется, чтобы накрыть мою руку своей.

— Шепот, возможно, привел тебя туда, но он не собирался никого убивать. Ты никогда не стреляла из своего оружия.

В голове все смешивается.

— Я не убивала этих людей. — Я не могу думать, не могу обработать это. Я изо всех сил пытаюсь дышать. Все, что я знаю, все, о чем я могу думать, это Флинн. Я поднимаю голову, и обнаруживаю, что он смотрит прямо на меня, его лицо бледное. Я поймана этим взглядом, кровь стучит в ушах, я застываю там, где сижу.

Он отводит глаза и его ноги дают слабину. Я хочу что-то сказать, но я не успеваю, и он быстро поворачивается к двери, неуклюже открывает щеколду. Он уходит до того, как я заговариваю, а я остаюсь сидеть и пялиться в его сторону, все еще пытаясь найти равновесие.

Мерендсен, приседая, опускается на пол передо мной, чтобы мягко обратить к себе мое лицо. Он обращается со мной так, как нас учат обращаться с жертвами бедствий, находящимися в шоке. Какая-то отстраненная часть моего разума распознает тренировку.

— Я не могу поверить, что ты не подумала проверить его память, — тихо произносит Мерендсен с улыбкой. — Ты не изменилась. Всегда смотришь вперед, никогда не оглядываешься.

— Вас там не было, — голос ломается, несмотря на мои попытки обрести спокойствие. — Вы не очнулись в беспамятстве, не помня, как вы попали туда и оказались весь в крови. Вы не видели…

— Эй, шшш, — Мерендсен сжимает мое плечо. — Теперь ты знаешь. Как и он.

Я смотрю на дверь, хотя Флинна уже давно нет.

— Он ушел.

— Ему надо время, чтобы все осмыслить.

Я качаю головой.

— Ему и мне, нам обоим.

Мерендсен вздыхает.

— Ты же знаешь, что он влюблен в тебя, не так ли?

Я поднимаю голову, глазами находя его. Если он хотел вызвать у меня шок, то у него, конечно, получилось.

— Это не смеш…

— Да ладно, — перебивает он.

Я сглатываю, думая о ночи, когда Флинн сказал мне, что он может доказать, что у меня есть душа, что я небездушна, о ночи, когда он поцеловал меня. Я думаю о том, как он смывал кровь с моих рук, даже когда знал, что он, вероятно, никогда не увидит меня снова. Я думаю о его лице, стоящем в дверном проеме «Молли», наблюдая за мной с Мерендсеном.

— Они все думают, что влюблены в меня в какой-то момент, — неловко отвечаю я, наконец. Есть разница между тем, как действует Флинн, и тем, как действуют новобранцы, когда они впервые начинают принимать приказы от меня, но я не готова анализировать это. — Он справится с этим.

— И он как все твои новобранцы?

Сердце колотится в тишине, живот скручивает. Я чувствую себя больной, пустая скорбь, витающая внутри меня.

— Неважно, если он другой, — шепчу я. — Мы на противоположных сторонах. Мы враги, он и я.

Мерендсен слегка улыбается.

— Ты говоришь с парнем, который женится на Лили Лару, — указывает он на себя. — Ничто не является непреодолимым.

Это, по крайней мере, заставляет меня улыбнуться в ответ.

— Я не думаю, что классовые различия примерно то же самое, как когда мои люди пытаются убить его людей, и наоборот.

Его улыбка исчезает.

— Я сказал, что не могу рассказать тебе всего, что случилось с нами на той планете. Поверь мне, когда я говорю тебе, что она была не просто богата, а я был беден.

Я сглатываю, опуская глаза.

— Вам не нужно было смывать кровь ваших людей с ее рук. Некоторые вещи, с которыми невозможно жить.

Мерендсен берет меня за руки, ненадолго оборачивая их своими ладонями.

— Есть некоторые вещи, без которых невозможно жить.

Девочка просыпается ото сна в своем сне, лежа в своей постели над магазином матери.

Призрак находится там, отбрасывая мягкий, зеленоватый свет на ее спальню.

Она садится и почему-то не боится. Паря на полпути между сном и сном, она вспоминает, что видела это раньше, не только в школе, не только в переулке, но повсюду.

— Я знаю тебя, — шепчет она, не желая разбудить родителей.

Маленький огонек света мягко покачивается, и девочка чувствует дрожь, охватывающую ее тело, вкус металла заливает ее рот, но это тоже знакомо, и она не боится.

Между одним дыханием и следующим, мир вокруг нее меняется: ее обои — это вода, ее занавески — из морских водорослей, светящиеся в темноте звезды на ее потолке теперь медузы всех форм и размеров. Она сидит на коралловом ложе и может дышать водой как воздухом. Вокруг нее мир, о котором она мечтает, такой же реальный и яркий, как жизнь, и она смеется и восхищается.

Перед ней расцветает яркий фиолетовый анемон, а потом еще и еще, пока не получается дорога из фиалок, уводящая в неизведанный край, полный подводных лодок и морских чудовищ, ждущих только ее, чтобы открыться ей.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

ФЛИНН

МНЕ НЕКУДА ПОЙТИ, нет времени, чтобы даже подумать об этом. Я как в тумане, спускаюсь, спотыкаясь, по грязной главной улице базы. Одежда все еще промокшая, и внезапно я стучу зубами от охватившего меня холода. Мне надо обмозговать то, что Мерендсен только что рассказал нам, о существах из другой Вселенной… и я не знаю хорошо это или плохо, единственное место, куда моя голова хочет направить меня — это к Джубили. Горе начинает нарастать, как будто безопасно позволить этому произойти сейчас, когда я знаю, что это была не ее рука, не ее пистолет.

Но много есть, о чем подумать — если это была не Джубили, тогда кто это был? — к тому же я окружен trodairí. С такими мыслями, разлетающимися в разные стороны как концы на ветру, я останавливаюсь только тогда, когда почти сталкиваюсь с солдатом. Наши глаза встречаются, и я отодвигаюсь, поднимая руки, чтобы взять вину на себя. Его рот открывается, чтобы задать вопрос, когда я на пятках разворачиваюсь и удаляюсь. Я не должен был убегать, только там я был в безопасности. Мне нужно найти место, где можно спрятаться и подумать. Солдаты, которые видят меня здесь, на открытом воздухе, предполагают, что я должен здесь быть… но, если кто-то из них заговорит со мной, что я скажу?

Я проскальзываю в переулок за «Молли», желая оглянуться, не следят ли за мной. Выглядеть так, как будто ты что-то скрываешь, всегда ошибка — один из советов Софии. Я расправляю плечи, и заставляю себя поднять подбородок.

Мягко открывая дверь, я шагаю внутрь, думая о груде ящиков. Я могу там поживиться, найти что-нибудь поесть или выпить, выиграть немного времени, чтобы подумать.

И в этот момент я встречаюсь лицом к лицу с барменом. Он — человек-стена, нависшая надо мной, и когда я смотрю на него, он тянется за бутылкой, придавая ей смысл, держа ее в одной руке.

— Стой, — выдавливаю я, прежде чем у меня будет время подумать о том, что сказать дальше, и остановить эту бутылку от соприкосновения к моему виску. — Стой, я с Джубили.

Этого достаточно, чтобы выбить мне отсрочку казни, но его взгляд пронизывает меня, как будто он может проследить весь путь до моего черепа. Увидеть неразбериху внутри меня, кучу вопросов, боль и нужду.

— И почему я должен поверить в это?

Я пытаюсь найти объяснение, которое успокоит его.

— Она оставила тебе сообщение… это было для меня. Джубили поручится за меня.

Тишина тянется, и я заставляю себя стоять неподвижно и кусаю щеку, чтобы не начать говорить. Наконец, он грохочет:

— Ты можешь остаться здесь, и я свяжусь с Ли. Но если ты создашь проблемы, и кто-нибудь умрет из-за тебя, я не буду медлить и сразу подниму тревогу. — С тошнотворным порывом, я понимаю, что он узнал меня. Либо с ночи, когда я захватил Джубили, либо с плакатов с моим лицом, которые висят по всей базе. Но он ждет… из-за Джубили. Его голос становится тише, когда он складывает руки на груди. — И, если ты причинишь ей боль, хоть немного, я не буду никого звать, а разберусь с тобой сам.

— Да, сэр, — тихо отвечаю я. Хотел бы я пообещать, что Джубили будет со мной в безопасности. Но мы оба знаем, что я давал обещания, которые не смог сдержать.

Он изучает меня в течение долгого времени, и я изучаю его в ответ: выбритая голова, татуировки на руках с чужеземными персонажами, которые выглядят как искусство, яркий захолустный акцент такой же, как и у других не с нашей планеты. Он просто загадка. Интересно, что привело его сюда.

— Иди впереди, — говорит он.

— Впереди?

— Думаешь, я оставляю тебя здесь без присмотра? — Он хлопает меня по плечу, и мои колени почти сдают. — Ты можешь полировать стаканы там, где я тебя вижу.

Мне нужно остановиться, подумать. Мне нужно время, мне нужна тишина. Потому что, если Джубили не стреляла в моих людей, мне нужно понять, кто стрелял. Но позиция бармена не дает мне абсолютно никакого выбора. Я вздыхаю.

— Да, сэр.

Сердце колотится, когда я следую в бар, полный trodairí. Он тыкает пальцем на поднос с чистыми стаканами под баром, и я приступаю к работе, опустив голову, молясь, чтобы загара и волос были достаточно, чтобы скрыть меня за потертой барной стойкой. Но независимо от того, как я пытаюсь очистить голову, чтобы оставаться сосредоточенным, все, что я вижу, это ошеломленное лицо Джубили, ее сердце, отраженное в ее глазах, когда она смотрела на меня. Мой мир был расколот и скреплен много раз и теперь я существую как лоскутки самого себя — неспособный думать, неспособный чувствовать ничего, кроме онемения.

Примерно через час, когда распахивается дверь, я поднимаю глаза и вижу там Джубили с Мерендсеном. Она выглядит такой истерзанной, какой она не выглядела даже после резни, так что мои руки опускаются на стаканы, что я полирую. Мерендсен едва смотрит на меня, прежде чем отваляется к столу полному trodairí, но Джубили на мгновение замирает, когда она видит меня. В глазах облегчение — она переживала из-за меня — а затем оно сменяется гневом. Она начинает идти к бару, но Молли как бы случайно встает между нами, заставляя ее остановиться. Он качает головой — не сейчас — и после долгого, раскаленного момента колебаний, она кивает. Джубили поворачивается ко мне спиной и садится рядом с Тарвером Мерендсеном.

Trodairí соперничают, чтобы купить ему выпивку, и он подыгрывает им, будто попал в свою стихию. Несмотря на сильный страх, витающий в воздухе после нападения фианны, и возобновления военных действий, Мерендсен облегчает их возвращение в мир, заставляя смеяться над его историями. Они в основном о нем, хотя есть парочка о юной Джубили. Он целых двадцать минут рассказывает о том времени, когда она настолько сильно ударилась головой, чтобы все, что она могла вкусить в течение нескольких недель, было мертвой крысой. Это заставляет стол взрываться легким смехом. У него хорошо получается. Ты никогда не догадаешься, что час назад он был в ее комнате, шепча самые темные секреты.

Однако Джубили другая. Ее смех начинается через секунду после остальных и никогда не доходит до глаз. Она позволяет Мерендсену взять инициативу на себя, избавляя ее от любой необходимости для ответа. Она мусолит свой напиток дольше, чем они. Ее глаза обращены в никуда, ни на чем не сфокусированы, не пытаются искать меня. Как долго она собирается оставлять меня здесь, полирующего стаканы, в комнате полной людей, которые хотят убить меня? Проклятье.

Но я вижу, как ее мышцы все еще скручиваются с той изящной готовностью, которая есть только у нее, ее тело все еще напряжено. Она чувствует себя, как я, так потрясена, что не может реагировать. Я хочу подойти к ней. Я хочу… я понятия не имею, что я хочу сделать.