Рай для двоих

Глава пятая

Джина проснулась в комнате, которую не сразу узнала. По телу разлилась приятная истома. Облизывая губы, девушка обнаружила, что они слегка припухли. Этого было достаточно, чтобы вспомнить недавние поцелуи. Кожа порозовела, как после первого загара. Одеяло, которым было укрыто тело, пахло мужчиной и сексом.

И тогда все вчерашние события всплыли в воображении: Микос, уложивший ее в постель; его тихий и сексуальный шепот на ушко; его руки, ласкающие ее тело; его губы, его язык…

По телу пробежала дрожь. Джина была настолько возбуждена, что прошептала имя Микоса.

Он не ответил, и, поднявшись на постели, девушка обнаружила, что его нет рядом.

Полоска света из-под двери подсказала ей, что Микос пошел в душ.

Его ванная была огромной. Выполненная в кремовых тонах, она казалась еще больше. В углу, откуда был виден небольшой участок оранжереи, стояла бочка, а с другой стороны — стеклянная душевая кабинка.

Не заметив появления девушки, Микос продолжал мыться. Он стоял спиной к Джине. По его волосам и мускулистому телу стекали капли воды. Девушка сглотнула и ощутила, как сильно изголодалась по его ласкам.

Как во сне, она неслышно открыла кабинку и вошла. Обняв Микоса, Джина поцеловала небольшой шрам на его левом плече.

На мгновение он замер, его тело напряглось как струна. Девушка едва не пожалела, что пришла к нему. Но тут Микос опустил одну ее руку ниже, туда, где его мощное орудие уже было готово к бою.

Прохладная вода ласкала разгоряченную плоть. Джина прикоснулась к нему, и из его груди вырвался стон.

Микос развернулся к Джине одним резким движением, подхватил ее на руки и вошел в нее быстро, одним мощным толчком.

Внутри нее словно произошел взрыв, тело напряглось и обмякло. Стало трудно дышать. Кровь стучала в висках. Джина уткнулась Микосу в плечо и разразилась слезами от нахлынувших эмоций.

— Тихо, мана мои. Сагапо, — прошептал он, прижимая ее к себе. — Не плачь. Все хорошо.

Джина прижалась к нему, не решаясь попросить перевести для нее его первые слова. Влечение к нему шокировало девушку. И это за двадцать четыре часа! — заговорил внутренний голос. Не позволяй ему столько для тебя значить. Перестань думать о том, что он говорит.

Но Джина не могла.

— Я боюсь… — произнесла она, как маленький ребенок, которому страшно в темноте.

— Чего, дорогая моя?

— Что все произошло слишком быстро. Ты сделал меня частью своего мира, к которому я не имею отношения. Нам нужно поговорить, Микос.

Он осторожно опустил ее на пол, прибавил горячей воды, помог ей вымыться и взял махровое полотенце.

— Я сварю кофе, мы встретим рассвет и скажем друг другу все, что захотим. — Микос обернул Джину полотенцем. — Но ты должна знать, что тебе нечего бояться. Я здесь. И обо всем позабочусь.

Джина понимала, что все далеко не так просто, но Микос говорил с такой уверенностью! Девушка вытерлась, надела махровый халат и, закатав рукава, которые были ей длинноваты, вышла за Микосом в кухню.

Как и в других комнатах, здесь тоже были стеклянные двери, ведущие в оранжерею на крыше. И все же эта кухня явно принадлежала холостяку. Новомодной техникой здесь почти не пользовались. Из всего многообразия выделялись кофейный автомат, тостер, плита и большой холодильник. Но если бы некая хозяйка собралась запечь индейку, ей пришлось бы столкнуться с целым ворохом проблем, потому что духовки не было, а в микроволновке наверняка готовились только полуфабрикаты.

— Тебе не нравится готовить?

— Не очень, — рассмеялся Микос. — А тебе?

— Я полюбила кулинарию. Ничего другого не оставалось. Думаю, я должна рассказать тебе, почему.

— Интересно послушать, Джина. Пойдем посидим в оранжерее и продолжим наше знакомство друг с другом.

Микос подвинул к бассейну два шезлонга. Небо из полночно-синего стало серо-голубым. Скоро первые лучи солнца появились над горизонтом, и настал новый день. Подогнув под себя ноги, Джина удобно расположилась в шезлонге с чашкой кофе в руках.

— Ну, — начал Микос, сев рядом. — С кого начнем, с тебя или с меня?

— С меня. — Джине так хотелось быть с ним до конца честной, но она не могла сразу подобрать нужных слов. — Дело в том, Микос, что я… немного приврала. Я здесь, чтобы действительно написать статью, но это договорное задание. Я больше не работаю в том журнале. Уже несколько лет. Видишь, я не совсем такая, как ты думал. Я пыталась сказать тебе об этом в ресторане, но ты не захотел ничего слушать. Признаюсь, я испытала облегчение. Мне не хотелось портить вечер.

— Понимаю. — Но в его голосе звучала обида. Микос встал и облокотился на край стола. — Кажется, тебе было тяжело скрывать правду. Если так, надо было рассказать раньше и не думать, понравится мне то, что я услышу или нет.

— Я боялась, что ты не поймешь.

— Могла хотя бы попробовать.

Джина сглотнула, жалея себя. Несправедливо, что ее мать заболела этой чудовищной болезнью. Несправедливо, что в ее жизни теперь главную роль играют деньги, которые нужно платить многочисленным врачам. Несправедливо, что ее так тянет к этому мужчине, а она не может про сто наслаждаться их романом. В общем, жизнь вообще несправедливая штука!

— Даже не знаю, с чего начать.

— Начни сначала.

Нет. Джине не нужна была симпатия или понимание сразу же. Ей необходимо подготовить Микоса к тому, что он услышит.

— Ладно. Я больше не работаю в журнале, потому что… стала сиделкой.

— Сиделкой? — удивился Микос.

— Да.

— Не слишком ли это большая ответственность для непрофессионала?

— Согласна.

— Но тебе ведь это нравится?

— Нет.

— Тогда зачем продолжать?

— Я обещала маме.

— Ну и что? Ты — взрослая женщина.

— Я, может, и взрослая, но мама… нет. Больше нет. — Джина ощутила, как в горле пересохло.

Я не могу, подумала девушка.

Тогда вставай, зашептал внутренний голос, собирайся, уходи от этого мужчины и не оглядывайся назад. Даже если сердце разрывается, по крайней мере рассудок сохранишь. Но хватит играть с огнем. Или расскажи ему все как есть. Решай сейчас же.

Джина закрыла глаза. Она дала ему повод не доверять ей, а он ни разу не породил у нее причин сомневаться в нем.

— Дело в том, Микос… — девушка помолчала, собираясь с силами, — что у моей мамы прогрессирует болезнь Альцгеймера.

— Это и есть твой секрет? — выдохнул он, взяв ее за руку. — Ах, Джина, как ты могла подумать, что я не пойму?

— Не все понимают.

— Я не «все», милая. И я, возможно, лучше других могу оценить твое печальное положение. Не по своей воле, но моя мама стала отверженной среди людей, знавших ее с детства. Она жила в Афинах, когда Греция была под властью диктатора Попандополоса. Мама открыто критиковала его режим и оказалась в тюрьме, где ее изнасиловал один из охранников.

— О боже! — Джина в шоке прикрыла рот рукой. — Надеюсь, его наказали?

Микос покачал головой.

— Вскоре после этого ее отправили в родную деревню. Соседи отвернулись от нее, когда узнали, что она беременна. Мама родила меня в маленьком домике, доставшемся ей от родителей, с помощью повитухи. С детства я видел, как она работает не покладая рук, чтобы прокормить меня. Когда я стал старше, то помогал ей возделывать землю вокруг нашего дома. Мне было четырнадцать, когда она умерла, и я покинул деревню, ни секунды не колеблясь. Я ненавидел всех тех людей, которые заставили маму пройти через все эти унижения.

— Тогда ты действительно понимаешь.

— Абсолютно. — Он погладил ее руку. — Когда твоя мама заболела?

— Мы не уверены, скорее всего, лет шесть назад. Я тогда жила в Ванкувере, но часто приезжала на остров своего детства. Бабушка, которая всегда жила с нами, умерла годом раньше, и тогда я впервые заметила, что мама какая-то не такая. Я списала это на скорбь и одиночество. Мы иногда даже вместе смеялись над ее забывчивостью.

Джина вспомнила те времена.

Ты надела туфли не на ту ногу, мама!

Точно! Не удивительно, что мне так не удобно…

Осторожнее, мама, не обожгись! Возьми прихватку, чтобы вытащить пирог из духовки.

Ну конечно же! О чем я только думала?..

— Твоя мама жила одна после смерти твоей бабушки? А твой отец?

— Он был рыбаком и утонул в море на северо-западном побережье Ванкувера зимой, когда мне исполнилось восемнадцать лет.

— Господи! Много тебе пришлось нахлебаться.

— И тебе. Моя мама по крайней мере радовалась жизни большую ее часть. Они с папой обожали друг друга. Я росла в чудесном доме и счастливой семье, с бабушкой, которой восхищалась. Представить себе не могу тот ужас, который пришлось пережить твоей маме! Или то, как тебе было трудно расти без отца.

— И хорошо, что я не знаю его. Я бы убил этого человека за то, что он сделал с моей матерью.

— Все равно, мальчику нужен отец.

— У меня был учитель. После смерти мамы я покинул деревню и приехал в Афины. Я выглядел старше своих лет и получил работу подмастерья. Так я познакомился с Анджело Тайросом.

О, нет! — мысленно взмолилась Джина. Только не говори, что это он учил тебя всему!

— Анджело заинтересовался мной, — продолжал Микос. — Он считал, что такой умный парень не должен работать руками, когда мозг — его главное оружие. Мы заключили сделку: он дает мне жилье, а я оканчиваю школу, помогая в свободное время по саду. В то время он жил со своей третьей женой в Киффисе в нескольких километрах от центра города. До тех пор я и не знал, что существует такая роскошь.

— И долго ты жил у него?

— Несколько лет. Намного дольше, чем я ожидал, соглашаясь на его условия. В то лето я экстерном сдал выпускные экзамены в школе и с осени пошел в университет.

— Анджело оплатил твое обучение?

— Нет. В Греции обучение в университете бесплатное, если ты хороший студент и у тебя есть связи. Мне повезло. Я неплохо учился, а связи были у Анджело. Он был очень добр и щедр. Я жил в его доме как член семьи, пока не окончил университет.

— Поэтому ты работаешь на него сейчас?

— И да, и нет. После университета я отслужил в ВВС, а потом Анджело взял меня в бизнес. Он обучил меня всему. Своим успехом я обязан ему.

— Значит, ты чувствуешь себя в долгу перед ним?

— Я даже не надеюсь, что когда-нибудь смогу отплатить ему. Он заменил мне отца, которого я не знал, а я помог ему в какой-то степени пережить смерть единственного сына. Но признаюсь, мне нравится моя работа, и я не хочу менять или терять ее.

Джина скорчила гримаску, которая не ускользнула от внимания Микоса. Он нежно провел рукой по ее щеке и произнес:

— Хватит о моей жизни. Расскажи о себе побольше.

Теперь, зная, как много значит для Микоса Анджело Тайрос, она ни за что не сможет открыться перед ним полностью. Осознание этого наполнило душу таким отчаянием, что на минуту Джина потеряла дар речи.

— Долго ты не знала, что твоя мама больна?

— Почти год, — ответила девушка, собравшись с силами. — Мы осознали, что ее забывчивость уже не шутка, когда у нее за четырехмесячную неуплату отключили телефон.

— И что ты сделала?

— Обратилась к семейному врачу. Мама прошла необходимые тесты и анализы. Ясно, что результаты были неутешительными.

— И ей не на кого было надеяться, кроме тебя. — Микос понимающе кивнул. — А это в свою очередь привело к смене твоей профессии, так?

— Да. Я переехала в наш дом на побережье. Мама прожила там всю свою жизнь. Она родилась в восточной спальне и спала в кованой кроватке, которую прабабушка привезла из Ирландии в тысяча восемьсот девяносто шестом. Она вышла замуж за отца на лужайке перед домом. Его останки и бабушкины тоже развеяны в розовом саду.

Джина вдохнула побольше воздуха.

— Тогда я и решила быть при матери. Мама понимала, что настанет день, когда ей придется жить одной, но мысль о том, что ей нужно будет покинуть свой любимый дом и остров и переехать в клинику, ужасала ее. Я лучше умру, сказала она мне, и я знала, что мама не врет.

— И ты обещала, что не позволишь этому случиться.

— Да. Кроме того, тем, у кого болезнь Альцгеймера, полезно находиться в окружении знакомых вещей и предметов.

— Значит, ты сдержала слово?

Джина собиралась ответить, и тут тяжелый груз лег на сердце. Она закрыла лицо руками и разразилась слезами.

Микос обнял ее и усадил себе на колени. Он гладил ее по голове, шепча:

— Мин клее, гликиа мои. Не плачь, моя Джина. Скажи мне лучше, чем я могу помочь тебе.

— Ты не можешь. Только Бог способен помочь, но он больше не слышит мои молитвы.

— Ты боишься не выдержать и не выполнить обещание?

Она кивнула и снова заплакала.

— Почему, милая?

— Я не могу больше держать ее дома. Мне придется поместить маму в клинику. И это убивает меня.

— Ты уверена, что это единственный вариант?

— Боюсь, что так. Не сегодня-завтра, но очень скоро. Наш семейный врач выразился очень ясно: с каждым днем будет только хуже. Я не смогу одна следить за ней.

То, что ты пытаешься сделать, — невозможно, Джина! Стирка, уборка, готовка, обязанности медсестры — ты не можешь совмещать столько всего. Твоя мама под силу не всякому профессионалу.

Так и сказал Сэм Ирвин.

— Найми медсестер и сиделок. Они помогут тебе справиться.

Для этого нужны деньги, а их у меня нет, подумала Джина, но она не собиралась сообщать об этом мужчине, с которым недавно занималась любовью.

— Да, наш врач упомянул о такой возможности. Но я сказала, что вряд ли мама захочет видеть незнакомцев в своем доме. И тогда он посоветовал мне уехать на время. — Джина поморщилась. — Он считает, что сейчас я слишком измотана, чтобы принимать окончательное решение. «Возьми отпуск, или рискуешь сломаться» — вот что он сказал.

— Поэтому ты и приехала в Грецию с этим заданием? Чтобы занять свою голову чем-нибудь другим и посмотреть на ситуацию с другой стороны?

Нет, Микос, все совсем не так.

— Более или менее, — уклончиво ответила девушка.

— Твой врач прав. Ты должна принять решение, с которым сможешь жить. Советую внять его словам и отвлечься. Сегодня Афины — для тебя. — Микос поднял ее и шутливо шлепнул. — Одевайся, женщина, пока мои добрые намерения не полетели к чертям.

— Можно я сначала позвоню домой? Узнаю, все ли там в порядке.

— Пока ты моя гостья, можешь звонить сколько угодно и куда угодно. Мой телефон всегда в твоем распоряжении.

После всех своих признаний Джина не думала, что сможет расслабиться, но Микос постарался на славу.

Центр Афин легко было обойти пешком. Они начали с того, что выпили кофе в кафе на открытом воздухе с видом на Акрополь. Потом прошлись по узким улочкам Плаки, где было полно цветочников, фотографов и уличных музыкантов.

И конечно, Микос показал Джине все достопримечательности, мимо которых не прошел бы ни один турист.

А когда девушка начала изнывать от жары, Микос отвел ее в тихое кафе, столики которого располагались в прохладной тени парка.

Они пили прохладительные напитки и наблюдали за людьми.

— Видишь вон тех пожилых мужчин за соседним столиком? — шепнул Микос. — Они обсуждают, как некрасиво со стороны молодых девушек обнажать столько тела. А сами провожают глазами все короткие юбки и обтягивающие джинсы, сожалея, что они уже не так молоды, чтобы пойти следом за этими юными чаровницами.

Но Джина видела только Микоса. Она была так счастлива, что он захотел провести все воскресенье с ней.

К полудню они решили зайти на знаменитый греческий базар Монастираки. Они шли мимо красочных магазинчиков и сувенирных лавок, и все это время Микос держал Джину за руку.

Неподалеку группа босоногих мальчишек играла в футбол потертым мячом. Один из игроков ударил по мячу, и тот подкатился к ногам Микоса. Мужчина послал мяч в центр поля, а следующие десять минут играл вместе с ребятами, словно сам вдруг стал мальчишкой. Игра закончилась. Микос положил на пыльную дорогу горсть евро, которую дети с восторгом поделили.

— Бедные маленькие нищие, — заключил он, подойдя к Джине. — У них ничего нет, но сейчас они чувствуют себя королями мира. Им так мало нужно для счастья!

— Если бы у тебя было одно желание, не касающееся твоей мамы и ее болезни, чего бы ты хотела? — спросил Микос, когда на город спустился вечер.

— Чтобы этот день никогда не кончался! — ни секунды не колеблясь, ответила Джина.

Минуту он молчал, словно о чем-то думая.

— Но ведь нет причин, чтобы не наставало завтра или послезавтра.

— Не понимаю тебя…

— Ты здесь на несколько недель, мана мои, и время пролетит очень быстро. К чему тратить его зря в одиночестве, если мы можем провести его вместе? Сдавай комнату в отеле, Джина, и переезжай ко мне. Позволь мне устроить тебе отпуск, которого ты не забудешь. Я не могу решить все твои проблемы, но способен помочь тебе забыть о них ненадолго. Что скажешь? Дашь мне шанс? Дашь нам шанс?