Раздельные постели

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Клей стоял у окна расположившейся высоко квартиры, которую он разделял с Джил. Он смотрел вниз на обледенелое озеро Миннетонка, окутанное холодными фиолетовыми сумерками. Озеро представляло собой расползшуюся во все стороны сеть бухточек, заливов и каналов. Оно находилось на западной окраине города и носило ее название. Жаль, что сейчас не лето, — думал Клей. Летом озеро было раем для любителей воды — покрытое пятнами парусов, усеянное лыжниками, заполненное рыбаками, украшенное островками пляжей и лесонасаждений. Островки высовывались из сапфировой воды, как изумруды. В тех местах, где береговая линия была оставлена капризам природы, пальцы воды прорывались в ароматные заросли вербейника, когда наступал август.

Но сейчас в начале декабря, Клей с отвращением изучал замерзшую поверхность. Ветер взбил ее в пену, и когда она замерзла, то превратилась в неровную структуру цвета лавы. Весельные лодки и шхуны лежали перевернутые на берегу и казались покинутыми. Выступающие над уровнем воды грязные холщовые покрытия хранили грязный снег. Внизу на пангоутном дереве трио беспутных воробьев распушили перья, пока их не сдул арктический ветер, относя в сторону, когда они летели. Маленькая стая диких уток боролась против ветра, потом исчезла в поисках открытой воды.

Глядя на уток, Клей думал об ушедшей осени. Он вяло пережил ее, в этом году даже не насладившись охотой, хотя очень ее любил, но почему-то ни разу так и не вытащил своего ружья из чехла. Раньше он ходил на охоту со своим отцом чаще, чем с кем-либо другим. Он скучал по отцу… По мере того как усиливалась и сгущалась зима, его родители все больше стали не одобрять того, что он живет с Джил. Хотя они иногда звонили, в разговоре Клей чувствовал невысказанное наказание, поэтому сам никогда им не звонил.

Он видел, как машина Джил свернула на парковочную стоянку внизу и исчезла по направлению к гаражам. Минуту спустя он услышал шорох ее ключа в двери. Раньше он поспешил бы открыть дверь, но сегодня он продолжал угрюмо смотреть на холодный пейзаж за окном.

— О Господи, холодно! Я надеюсь, что меня ждет прекрасный горячий пунш, — сказала Джил. Она направилась к Клею, разбрасывая по комнате перчатки, шарф, сумку и пальто, как кольца с игрушечной пирамиды. Это огорчило Клея, потому что он опять убрал в доме, как только вернулся. Джил просунула руку сквозь его руку и в качестве приветствия потерлась холодным носом о его подбородок.

— Мне нравится, когда ты приходишь домой первым и ждешь меня.

— Джил, ты всегда будешь разбрасывать свои вещи по всему дому, как сделала это только что?

— О, разве я что-нибудь разбросала? — Она невинно обвела взглядом комнату, а потом снова уткнулась носом в Клея. — Просто я ужасно хотела добраться до тебя, дорогой, вот и все. Кроме того, ты знаешь, что у меня есть горничная…

— Да, знаю. Это вечное твое оправдание. — Он не мог не вспомнить сейчас, как Кэтрин нравилось поддерживать чистоту и уют в доме.

— Ты сегодня раздражен, дорогой?

— Нет, просто мне надоело жить в таком бардаке.

— Ты раздражен. Тебе нужно освежиться и чего-нибудь выпить. О чем ты размышляешь, стоя здесь, снова о родителях? Если это тебя так сильно беспокоит, почему бы не съездить и не повидаться с ними сегодня?

То, что она все так упрощала, еще больше расстроило Клея. Если бы все его проблемы можно было решить простым визитом. Направляясь к бару, Джил бросила посредине комнаты свои туфли. Она вытащила бутылку бренди, развязно повернулась к нему и сказала:

— Давай выпьем. Потом поедем куда-нибудь и поужинаем.

Была пятница, холодный и мрачный вечер, Клей устал от беготни. Как ему хотелось, чтобы хоть раз она предложила приготовить ужин дома, приготовить что-нибудь вкусное и легкое. Память снова возвратила его к тому вечеру, когда они с Кэтрин вместе ели попкорн и готовились к лекциям. Это было так заманчиво. Он вспомнил дом, Мелиссу в манеже, рядом сидящую Кэтрин со скрещенными ногами, обтянутыми джинсами… Глядя на холодное, ледяное озеро, Клей подумал, какой будет реакция Кэтрин, если он появится у ее двери. Он резко задернул шторы. Не успел он включить свет, как Джил приблизилась нему в темноте. Она обвила его руками, прижалась к его груди и вздохнула.

— Может, мне удастся вывести тебя из плохого настроения, — сипло прошептала она, касаясь его губ.

Он поцеловал ее, надеясь, что его охватит возбуждение. Но вместо этого его пронзила только боль в желудке — он в тот день не обедал. Его поразило то, что состояние желудка оказалось выше его телесного ответа Джил. От этого он почувствовал себя еще более пустым, более голодным. Что-то было такое, что было выше голода или секса.

У Мелиссы прорезывались зубы. В эти дни она нервничала и хныкала. Она отказывалась спать в кроватке, поэтому Кэтрин часто приносила ее в гостиную, усаживала на пол, а когда она там засыпала, относила в ее комнату.

Раздался звонок в дверь, и Мелисса снова открыла глаза.

«О, черт побери», — подумала Кэтрин. Но она наклонилась над девочкой, поцеловала ее лоб и прошептала:

— Мама сейчас вернется, дорогая. Мелисса снова начала сосать из бутылочки. Через дверь Клей услышал ее приглушенный голос.

— Кто там?

— Клей, — сказал он, прислоняясь к дереву. Раздражение Кэтрин сразу исчезло. Казалось, что ее желудок поднялся, потом опустился на место, как бы экспериментируя. «Это Клей, Клей, Клей», — думала она, безумно счастливая.

Стоя за дверью, Клей думал, что скажет ей. Она наверняка раскусит, что причина его визита сюда неосновательная.

Дверь широко распахнулась. Увидев Клея, Кэтрин застыла.

От первого впечатления она на какое-то время онемела: растрепанные ветром волосы над поднятым воротником старого пиджака; обтягивающие стройные бедра вылинявшие джинсы, руки в карманах… — все это напоминало ей студента-второкурсника, который в первый раз позвонил в дверь девушке. Он замешкался, как будто не знал, что сказать, его глаза скользнули вниз к ее коленям, потом вверх, как бы не зная, на чем остановиться. Все внутри ее окаменело. — Привет, Кэтрин.

— Привет, Клей.

Вдруг она поняла, что они уже долго стоят на пороге, не двигаясь, и вспомнила, что Мелисса сидит на полу на сквозняке.

— Я принес Мелиссе рождественский подарок.

Она отступила назад, позволяя ему войти, закрыла дверь, оказавшись обезоруживающе близко от него на ограниченной площади коридора.

Клей бросил мимолетный взгляд на ее халат.

— Ты уже спала?

— О-о нет… — Она неосознанно застегнула молнию халата, оставив открытыми только два сантиметра шеи, потом сунула руки в карманы.

— Наверное, мне нужно было сначала позвонить…

Он стоял, чувствуя себя назойливым и бесстыдным. На ней был ворсистый халат с капюшоном и карманами спереди, как на бумажном свитере. Волосы были убраны назад под эластичной повязкой, концы которой были мокрыми. Вздрогнув, он понял, что Кэтрин только что вышла из душа. Он отлично знал, что под ворсистой розовой тканью нет лифчика…

— Это не имеет значения, все в порядке.

— В следующий раз я обязательно сначала позвоню. Просто я кое-что купил и решил завезти.

— Я сказала, все в порядке. Мы все равно ничем особенным не занимались.

— Нет? — тупо переспросил он.

— Я готовилась к лекциям, а у Мелиссы прорезывались зубы.

Он улыбнулся. Это была широкая, теплая, замечательная улыбка. Кэтрин засунула руки глубоко в карманы, потому что не знала, как еще сдержать свое счастье оттого, что он здесь.

Вдруг послышался глухой звук от удара, и гостиная погрузилась в темноту. После минутной тишины сквозь темноту прорвался панический вопль Мелиссы.

— О Господи! — услышал Клей. Он на ощупь протянул руку, коснулся ворсистого халата и последовал за ним наверх в направлении гостиной.

— Где она, Кэтрин?

— Я оставила ее на полу.

— Иди к ней. Я включу на кухне свет.

Мелисса пронзительно кричала, а сердце Кэтрин готово было разорваться на куски. Нащупывая выключатель, Клей чувствовал, как его охватила паника. Он нашел выключатель и в пять длинных шагов очутился на коленях перед Кэтрин. Она обнимала ребенка и заглушала ее крик, прижимая к своей шее. При тусклом свете он увидел на полу настольную лампу, но она не разбилась. Он прикоснулся к плечу Кэтрин и потрогал голову Мелиссы.

— Кэтрин, давай вынесем ее на свет и посмотрим, не поранилась ли она. — Он обнял Кэтрин, поднимая ее, и через халат почувствовал, что она дрожит. — Пошли…

Они расстелили на крышке стола толстое турецкое полотенце и уложили на него Мелиссу. Они четко увидели на затылке ребенка следы от удара лампы. Там была крошечная резаная ранка, и вокруг уже стала появляться опухоль размером с гусиное яйцо. Кэтрин была так расстроена, что ее несчастье передалось Мелиссе, и она завопила еще сильнее. Клей смазал ранку и попытался успокоить их обеих.

— Это все по моей вине, — обвиняла себя Кэтрин. — Я никогда раньше не оставляла ее на полу. Мне следовало бы знать, что она потянется прямо к шнурам Она никогда не упускает такого случая. Но когда раздался звонок в дверь, она спала. Во сне она опять начала сосать из бутылки, а я только…

— Эй, с ней ничего серьезного не случилось. Я тебя не виню, ведь так?

Они встретились взглядами в зеркале.

— Но лампа такого размера могла ее убить.

— Но не убила. И это не последний удар, который с ней случится. Тебе не кажется, что ты расстроена больше, чем Мелисса?

Он был прав. Мелисса уже перестала плакать, просто сидела с широко раскрытыми влажными глазами и смотрела на них. Кэтрин робко улыбнулась, втянула воздух носом, вытащила бумажный носовой платок и высморкалась. Клей обнял ее за плечи, пару раз стукнул об себя, как бы говоря: «Глупышка». В тот момент ему стало ясно, почему природа создала двуполую систему. «Да, ты хорошая мать, Кэтрин, — думал он, — но не в экстренных случаях. В такие моменты тебе нужен я».

— Что ты скажешь насчет того, что мы покажем ей рождественский подарок? Она увидит его и забудет, что с ней вообще произошел несчастный случай.

— Хорошо. Но, Клей, как ты думаешь, ей нужно наложить швы на рану? Я ничего не знаю о резаных ранах. У нее никогда раньше такого не было.

Они повернули головку Мелиссы, и она снова начала хныкать, пока они исследовали рану.

— Я тоже не много знаю об этом, но я так не думаю. Рана очень маленькая. И к тому же она в волосах, поэтому если останется шрам, его видно не будет.

Мелисса смотрела на Клея широко раскрытыми, любопытными глазами. Он поставил лампу на стол, включил ее, и они все уселись на пол в гостиной. Ребенок в желтой пижаме так тихо уставился на Клея, что он в итоге рассмеялся. Нижняя губа Мелиссы снова начала выпячиваться, поэтому Клей предложил:

— Давай поспешим и откроем подарок, пока у меня не сложился комплекс.

Вид и звук ярко-красной шелестящей бумаги привлек внимание ребенка, пока Клей разворачивал ее. Внутри оказался медвежонок коала с плоским носом и живыми глазами. При виде его рот Мелиссы произнес тихое «О-о-о» и она гикнула. Внутри медвежонка находилась музыкальная шкатулка, поэтому не прошло много времени, как Мелиссу и медвежонка отнесли в кровать.

Возвращаясь из комнаты Мелиссы, Кэтрин увидела, что Клей стоит внизу на нижней ступеньке. Его золотисто-зеленый пиджак висел на плече, как будто он собирался уходить. Ее пронзил трепет разочарования. Она остановилась на нижней ступеньке, свесив носки и держась только каблуками. Ее пальцы машинально сжимали поручень. Он стоял перед ней, их глаза находились почти на одном уровне. Они пытались что-нибудь сказать друг другу.

— Теперь она будет крепко спать, — сказала Кэтрин. — Это было похоже на приглашение…

— Хорошо… ну… — Он смотрел на пол, пока надевал пиджак. Продолжая смотреть на пол, он поправил старый бесформенный воротник. Кэтрин продолжала сильно сжимать поручень. Он засунул руки в карманы пиджака и откашлялся. — Я думаю, мне лучше идти. — Его голос слегка дрожал, он старался говорить тихо, чтобы не разбудить Мелиссу.

— Да, я тоже так думаю, — Кэтрин было трудно дышать. Поручень вдруг стал скользким.

Голова Клея медленно поднялась, он посмотрел проницательными глазами на Кэтрин. Он сделал слабый жест рукой, не вынимая ее из кармана, как будто пиджак и все остальное говорило ей «До свиданья».

— Пока.

Она едва расслышала, как он сказал очень тихо:

— До свиданья.

Но вместо того, чтобы уйти, он стоял, глядя на нее, на то, как она висела на ступеньке, словно воробей не ветке. Ее широко раскрытые глаза не улыбались, и он видел, как она с трудом переводила дыхание. Его собственное дыхание тоже было неспокойным. Жаль, что она выглядит такой потрясенной, но он отлично понимал причину ее внезапного испуга, потому что в тот момент был напуган не меньше ее. Теперь ее волосы были сухие, и их концы завивались слегка на плечах, на складках капюшона, что возвышался вокруг ее шеи. Она стояла неподвижно, разведя в стороны руки, казалась бездыханной в своем халате. Светящееся лицо, лишенное косметики, бесформенные волосы, босые ноги. Он старался не анализировать, даже не думать о том, «следует» или «не следует». Он просто знал, что должен. Он предпринял три мучительных, медленных шага по направлению к ней, его глаза пронизывали ее лицо. Он молча наклонился и уткнулся лицом туда, где лежали поднятые капюшоном волосы. Он вдохнул ее знакомый аромат — нежный, похожий на пудру, женский запах духов, который ему так нравился. Кэтрин раскрыла губы, прикоснулась к его виску. В это время она почувствовала, как вся обмякла, а он напрягся.

Ее сердце старалось понять, что происходит. Казалось, что прошло очень много времени, перед тем как он выпрямился, и их взгляды встретились. Они задавали друг другу не высказанные словами вопросы, вспоминая старую боль, которую причинили друг другу. Клей подался вперед и нежно коснулся губами ее губ. Он видел, как опустились ее ресницы, и сам закрыл глаза. Он целовал ее, и их тела томительно прикасались. Ему хотелось предать забвению прошлое, но оно осталось частью поцелуя. Он говорил себе, что должен идти, но, когда отстранился от нее, ее губы последовали за ним, говоря, чтобы он этого не делал. Их веки дрожали, глаза были открыты, им хотелось разрушить момент неуверенности, перед тем как опять слиться в поцелуе. Их рты робко, в первый раз открылись, последовало теплое прикосновение языков. Он обнял ее, привлекая вовнутрь своего пиджака. Но она по-прежнему продолжала сжимать поручень… Наконец Кэтрин подалась вперед и оказалась в спасительной теплоте его объятий. Он заключил ее в кокон из теплой старой шерсти и кожи, молодого, упругого тела и крови, приподнимая ее со ступенек, поворачивая и держа в подвешенном состоянии, прижав к себе, до тех пор пока поцелуй не стал безрассудным, и она не начала скользить вниз по его телу. Ее босые ноги коснулись ткани: теперь она стояла на его спортивных туфлях. Он коснулся ее волос, покачал, как в колыбели, ее голову и припал к ее губам. Его другая рука легла на ее спину, потом скользнула ниже, ниже, к впадине позвоночника. Он прижал ее тело к себе. Через халат она ощутила пряжку ремня и молнию его джинсов. Она вспомнила, как пила вино с его тела. Смешно, но эта мысль отрезвила ее, и она попыталась отстраниться. Но он почти с жестокой силой прижимал ее к своему стучавшему сердцу.

— О Господи, Кэт, — прошептал он надломленным голосом. — Это то, на чем мы остановились…

— Вовсе нет, — последовал ее дрожащий ответ, — с того времени мы проделали Длинный путь.

— Ты проделала, Кэт, ты. Ты совсем другая сейчас.

— Просто я немного выросла.

— Тогда, черт возьми, что случилось со мной?

— Разве не знаешь?

— Теперь в моей жизни все не так, как надо. Все получается неправильно с тех пор, как мы с тобой пришли к соглашению. Прошлый год был ужасным. Теперь я не знаю, что я и куда иду.

— А кто тебе подскажет?

— Не знаю. Я только знаю, что чувствую себя хорошо здесь, с тобой.

— Поначалу, когда мы только встретились, все казалось хорошо; посмотри, куда нас это завело.

— Я хочу тебя, — почти застонал Клей, прижимаясь губами к волосам, обнимая ее так крепко, что она слышала, как затрещали старые швы его пиджака. Она закрыла глаза, поплыла в теплом, влажном объятии. Она чувствовала себя такой защищенной, чтобы предпринять рывок, сказать то, что на протяжении долгих, мучительных месяцев совместной жизни отказывалась говорить:

— Но я люблю тебя, Клей… Вот в чем разница.

Он отодвинул ее назад, посмотрел в ее лицо. Ей так хотелось, чтобы он сказал то же самое, но он этого не сделал. Он знал, чего она ждет, но понял, что не сможет сказать, пока не будет абсолютно уверен. События разворачивались так стремительно, что он не знал, что движет им: порыв или чувства. Он только знал, что она выглядела соблазнительно, была матерью его ребенка; и что они пока оставались мужем и женой.

Он снова плотно прижался к ней, и какая-то сила увлекла их к покрытым ковром ступенькам. В один момент он опустил ее вниз, поднял колено и провел им по ее животу, бедру, лаская ее им, пока искал замок на ее халате. Он расстегнул молнию и просунул вовнутрь руку, утоляя жажду ее грудью, а потом опустил руку к ее животу.

— Перестань, Клей, перестань, — умоляла она, умирая, потому что ей хотелось вывернуть свое тело наизнанку для него.

Прильнув к ее шее, он сказал гортанным голосом:

— Ты не хочешь, чтобы это прекращалась, как не хотела в первый раз.

— Меньше чем через месяц мы получим развод, и ты живешь с другой женщиной.

— В последнее время я только и делаю, что сравниваю тебя с ней.

— Так вот почему ты здесь, Клей? Чтобы сделать сравнение?

— Нет, нет, я не это имел в виду. — Он опустил руку ниже к ее животу, к тому месту, что выделяло для него влагу. — О Кэт, ты такая близкая.

— Как чесотка, которую не можешь остановить, Клей? — Она схватила его запястье и снова остановила.

— Не играй со мной.

— Я с тобой не играю, Клей, это ты играешь.

Он чувствовал теперь, как ее ногти впиваются в его кожу. Он подался назад, упираясь на один локоть, чтобы лучше ее рассмотреть.

— Я не играю с тобой. Я хочу тебя.

— Почему? Потому что я единственная вещь в твоей жизни, которую ты не можешь иметь?

— Его лицо изменилось, стало свирепым. Потом он резко выпрямился, сел рядом с ней на ступеньку и обхватил руками голову. «Боже, она права? — размышлял Клей. — Это всего лишь мое „я“? Я что, ублюдок?» Он услышал, как Кэтрин застегнула молнию халата, но остался сидеть, обхватив пальцами голову, в которой стоял звон при мысли об обнаженной коже под халатом. Он сидел так очень долго, потом закрыл ладонями лицо. Его ладони пахли ее духами, как будто он собрал этот аромат ее кожи, как весенние цветы.

Она сидела рядом, наблюдая, какая жестокая борьба происходит внутри него. Потом он подался назад и лег спиной на стулья. Клей положил одну руку на глаза, другая безвольно лежала на бедре. Он вздохнул.

— Мне кажется, ты должен решить, кого хочешь — меня или ее. Ты не можешь иметь нас обеих…

— Я знаю это, Кэтрин, черт побери, знаю, — устало сказал он. — Извини, Кэтрин.

— Да, тебе следует извиниться, поскольку снова делаешь это со мной. Я не такая жизнерадостная, как ты, Клей. Когда меня обижают, эта обида очень долго не проходит. И у меня нет любовника-дублера, к которому можно было бы обратиться за поддержкой.

— Мне кажется, что я бегаю по кругу, в центре которого ничего нет.

— Я в этом не сомневаюсь. Живешь с ней, приезжаешь сюда, а между нами еще твои родители. Как насчет них? Что ты пытаешься доказать, отвергая их таким образом?

Она видела, как двигался его кадык, но он не ответил.

— Если ты хочешь себя наказать, Клей, освободи меня от этого. Если ты хочешь продолжать попадать в ситуации, которые теребят раны, прекрасно. Я не хочу. С Мелиссой у меня стала новая жизнь, и я доказала себе, что могу прожить без тебя. Когда мы встретились, это у тебя было направление в жизни, надежное направление. Сейчас, кажется, мы поменялись местами. Что случилось с этим направлением, с той целью, которая была у тебя?

«Может, она покинула меня, когда я покинул тебя?» — подумал Клей.

Наконец он поднялся на ноги, и повернувшись к ней спиной, посмотрел на дверь.

Она сказала:

— Мне кажется, тебе лучше уехать куда-нибудь, разложить все по полочкам, четко определить свои приоритеты. Когда это произойдет, я думаю, тебе захочется опять встретиться со мной… Но не приходи ко мне до тех пор, пока это не будет навсегда.

Он застегнул молнию на пиджаке с такой силой, как будто ударил хлыстом в тишине, молча помахал ей и, не оборачиваясь, вышел, тихонько закрыв за собой дверь.