Разжигательница

Я следую всем указаниям Лео, сцепив руки в замок перед собой. Он останавливается на пару шагов впереди меня. Сигнал мне, чтобы я подняла глаза.

Меня немного качает, но Лео незаметно подходит ближе, помогая стоять прямо. Мне требуется полсекунды, чтобы взять себя в руки.

Здесь, в окружении судьи Мендеса, других судей и кучки молодых придворных, находится король Фернандо. Он сидит так прямо, словно привязан к спинке своего трона. По правую его руку королева Жозефина, юная жена короля, уже третья, она же принцесса Дофиники. Её изящные черты и гладкая чёрная кожа подчёркивают её молодость в сравнении с её супругом. По левую руку короля место пустует. Принца Кастиана в зале нет.

Я дышу глубже, чтобы успокоить сердцебиение. Он должен быть здесь. Где же он? Мог ли он забрать деревянную шкатулку с собой или всё же оставил её Мендесу? Страх холодком пробегает по коже. Что бы сделал мой отряд на моём месте? Точно бы не явились сюда в одиночку. Марго бы выяснила всё, что возможно, о том, куда мог отправиться принц. Саида бы проявила терпение и держалась ближе к Мендесу. Эстебан бы подружился с дворцовой стражей, чтобы вызнать секреты, — он научился этому у Деза.

Моё сердце ноет от разочарования, но его быстро сменяет беспокойное удивление развернувшейся передо мной сценой. Тронный зал узок, будто намеренно организован так, чтобы приглядеться к тому, кто приближается по ту сторону зеркальных дверей. На арочных окнах изображена история завоевания Пуэрто-Леонеса семьёй Фахардо: каждое из стёкол как яркое пятно, через которое в зал проникает свет, ведущий к месту, где сидит король на троне из альмана.

Чистого, прочного, высеченного альмана.

До того как дворец пострадал в ходе восстания, мне помнится, было другое помещение: со стенами из серого гранита и без окон. Трон короля тогда выглядел сложным переплетением золотых нитей. На каждом из подлокотников была голова льва. Нынешний не такой кричащий, но не менее внушительный. Это жестокость, которую ощущаю только я.

Где они добыли такую большую глыбу альмана? «Украли», — всплывает ответ в моей голове. Мои пальцы дёргаются в желании прикоснуться к камню. Он слабо сияет, как будто в самом центре него есть маленький огонёк. Я знаю, что должна что-то делать — говорить, заверять в своей верности, молить о прощении. Я знаю, что должна что-то делать. Но стою, зачарованная, потому что никогда не видела камня такой величины. Его использовали исключительно при строительстве статуй Госпожи шепчущих, что может означать только одно: король нашёл нетронутый источник или неразрушенный храм. Какие секреты могут храниться внутри?

Первая мысль: «Я должна сообщить Иллану». Но мне нельзя делать ничего, что поставило бы под угрозу цель, ради которой я здесь.

Жужжание ос усиливается. Я смотрю на Лео, преклонившего колени. Он поворачивает голову ко мне, только чтобы я увидела возмущённый взгляд.

Приседаю в реверансе так поспешно, что неуклюже падаю на колено. Этот звук удара о пол слышат все. Окружающим стыдно за меня, придворные разворачивают свои пёстрые веера, чтобы скрыть ухмылки и насмешки.

— Ваше величество, — начинаю я громко и твёрдо, чтобы все смешки умолкли, — меня зовут Рената Конвида, и я вернулась, чтобы служить короне и Правосудию, если ваша светлость даст на то своё высочайшее дозволение.

— Прошу её извинить, — вмешивается судья Мендес, сделав шаг вперёд. Почему я чувствую предательское облегчение, когда его серые глаза смотрят на меня? Пока он на моей стороне, мне дышится немного свободнее. — Девочка не обучена общению с вышестоящими лицами.

— Поднимись, — велит король Фернандо, и, поднимая взгляд, я вижу его взмах рукой.

Держать лицо оказывается сложнее всего, что я когда-либо делала. Король Фернандо вызывает иной страх, нежели его сын. Принц Кастиан показывает терпеливую надменность и спокойствие, такое же обманчивое, как затаившаяся змея, в то время как король Фернандо резок, его ненависть ко мне — если не ко всему на свете — пылает, как зажжённый факел. Он не обратил внимание ни на хихиканье придворных, ни на извинения Мендеса. Только продолжил неотрывно смотреть на меня бездонными чёрными глазами. Он не одевается так броско, как Кастиан. Он одет в чёрное с головы до ног, как будто носит траур.

Мои губы настолько сухие, что я чувствую жжение, но прикусываю язык, чтобы не облизать их.

«Не отводи взгляд», — мысленно говорю сама себе. — «Пусть он поймёт, что ты можешь быть ему полезна».

Тем временем король Фернандо совершает кое-что неожиданное.

Он поднимается с трона и сокращает расстояние между нами. Теперь он так близко, что я не могу перестать сравнивать его с сыном. Единственным живым сыном. Кастиан преследует своих жертв, как горный лев играется с едой. Король смотрит на меня так, будто хочет вскрыть, а потом изучить. Если Кастиан смеялся, празднуя победу, то Фернандо словно постоянно испытывает отвращение и презрение. Сам факт того, что я стою здесь, оскорбляет его. Как он выносит присутствие своей Руки Мориа, я не представляю. Это тот же человек, который позволил Лозару жить во дворце, пока тот не попался? Не верю.

— Я нашёл вам новую робари, ваше величество, — объявляет судья Мендес, не поднимая головы, — как и обещал.

— Если я правильно понимаю, ты ничего не находил, — возражает король. Даже я ощущаю, как жалят его холодные слова. Мендес остаётся неподвижным.

Король Фернандо немного ниже меня ростом, но стоит прямо, точно вяз. У меня мало воспоминаний о нём, будь то своих или украденных. Помню, как видела его однажды, когда он ворвался в библиотеку судьи Мендеса. Он тогда был более мускулистым, с чёрными волосами и густой бородой, которая старила его. Теперь он тоньше, волосы поредели и поседели — чернила стали пеплом, появились морщины на лбу и опустились уголки губ. Только его глаза остались молодыми. Этот человек захватил трон отца в семнадцать и расширил границы Пуэрто-Леонеса, обеспечил себе союзника по ту сторону моря и новое королевство через брак. Его кожа похожа на тёплое молоко, бледная в сравнении с его тёмными бровями и бородой.

— Покажи мне свои руки, — приказывает король Фернандо голосом человека, привыкшего, что его команды тут же выполняются.

Мендес быстро подходит ко мне с маленьким ключом и снимает перчатку.

К моему удивлению, король Фернандо сжимает мою руку, уверенный, что я не заберу его воспоминания через кожу.

«Сделай это. Сделай это, избавь мир от него».

— Скажи мне, — продолжает король, держа мою руку ладонью вверх подобно обычной гадалке с рыночной площади, — почему же ты раньше не сбежала от этих мятежных тварей?

Перевожу взгляд на судью Мендеса. Он ободряюще кивает, потому что я уже затянула с ответом.

— Я пыталась, ваша величество, — заставляю свой голос не дрожать, ведь это правда.

— Пыталась все восемь лет, что тебя не было? — язвительно уточняет он. Двор отвечает короткими надменными смешками.

Во рту всё пересыхает, уголки губ слипаются, когда я продолжаю говорить:

— С каждым днём это становилось всё сложнее. Я потеряла всё, даже надежду.

Лучшая ложь похожа на преломлённый свет. Играет с восприятием.

— Желаете увидеть шрамы, которые они оставляли на мне после каждой попытки побега? — я тянусь к шнуровке своего корсета на спине. Это блеф, но я должна довести его до конца, любая заминка вызовет подозрения.

Это блеф, который нравится королю Пуэрто-Леонеса. Он поднимает свою руку, и я прекращаю развязывать шнуровку. Он может быть убийцей, фанатиком, тираном, но есть качество, которым он гордится, — его извращённое чувство благородства.

— Леонардо? — подзывает король Фернандо слугу, и Лео подходит к нам за пару широких шагов. Его голова склонена, взгляд направлен в пол, кудри свисают вниз. — Ты одевал это создание. Что ты заметил?

Я с трудом глотаю, вспоминая события этого утра. Как Лео резко вдохнул, перед тем как начать застёгивать платье, и как я напряглась. Он не спрашивал, каким образом моя спина превратилась в лабиринт из шрамов, просто продолжил напевать свою жизнерадостную песенку.

— Я полагаю, что шрамы на её спине были оставлены людьми, у которых не было ни капли любви к девочке.

Я недооценила Лео. Не только судья Мендес ему доверяет, но и сам король полагается на его слова. Он явно не может быть Сорокой. Я задумываюсь над тем, как простой актёр добился такого уровня доверия во дворце. Кошачьи зелёные глаза Лео скользят по моим рукам, но он ничего больше не говорит.

«Напротив. Он бы стал прекрасным шпионом», — думаю я.

— Шепчущие не доверяют робари, — говорю вслух, держа руки перед собой. — Даже сейчас они держат нас за воров и мусорщиков. Нас там было двое, хотя мы были разделены. Другой робари погиб пять лет назад во время нападения.

Это ложь, но я хочу увидеть его реакцию. Похоже, мои слова его обеспокоили, и я думаю, из-за того ли, что он рассматривает это как потерянную возможность.

— Константино, — подзывает король.

Сосредоточившись на нём, я как-то упустила из внимания двух мужчин, тихо стоящих за троном в ожидании указаний, как питомцы у ног короля, выпрашивающие угощение. Они молоды, лет двадцати пяти на вид, и одеты в форму, пошитую на заказ. На первый взгляд они могли бы быть королевскими стражниками, несмотря на то, что их форма полностью чёрная вместо имперских фиолетового с золотым. У каждого есть металлическая пластинка поверх нагрудного кармана с фамильным гербом короля Фернандо — крылатым львом из легенд с копьём в зубах и пламенем вокруг.

Тот, что ниже ростом, подходит к нам, и я замечаю, что пластинка на самом деле сделана из меди. Смотрю на второго и понимаю, что его пластинка серебряная. Они мориа: вентари и персуари. Всё, что осталось от Руки Мориа.

Хотя король объявил магию вне закона, он всё равно держал при себе личную коллекцию мориа: по одному с каждым видом дара. В конце концов, не лучше ли сражаться с врагами их же оружием? Что бы он сделал, если бы смог подчинить так всех мориа?

Я не узнаю ни одного из них с того времени, как была во дворце. С другой стороны, Мендес старался держать меня обособленно от остальных. В безопасности.

— Не возражаешь, если наш вентари проверит твои слова? — король Фернандо спрашивает с нескрываемым вызовом. — Этот вентари выявил каждого изменника в моём окружении.

Веера трепещут, губы шепчут, а моё сердце бьётся в тревоге. Я протягиваю свою левую руку.

— Конечно, ваше величество.

— Смотри, — приказывает король Фернандо прямо в ухо вентари.

Константино не похож на Люсию. Они не лишили его магии, хотя с ним всё равно что-то не так… И с другим, оставшимся стоять за троном живой статуей. Мне интересно, как они оба сюда попали. Их похитили, как и меня? Такой была бы моя судьба, если бы меня не спасли. Если бы Дез не спас меня.

Подавляю скорбь и напоминаю себе, зачем я здесь. Сжимаю руку вентари прежде, чем он возьмёт мою. Эстебан научил меня контролировать свой разум, когда кто-то пытается его посмотреть. Как и с любой магией, это вопрос практики, и каждый вентари имеет разный уровень силы. К моему облегчению, Константино не так силён, как Эстебан. Я так и не смогла научиться полностью закрывать свой разум от своего товарища. Но от вентари послабее… Мне вполне по силам.

Я даю Константино увидеть день, когда получила шрамы на спине. Молодой мориа толкнул меня в колючие заросли в реке, и я упала, запутавшись и дёргаясь так сильно, что истекла кровью. Я позволяю ему увидеть наши стычки с Марго. Как Иллан кричал на меня. То время, когда меня заковали, потому что я пыталась навредить себе. Незнакомого мориа, который плевал мне под ноги каждый раз, стоило мне подойти к монастырю.

Я дала ему увидеть всё худшее.

Он первый отступает, разрывая связь, и у меня слегка кружится голова. Лео протягивает руку, чтобы придать мне устойчивости.

Лицо Константино ничего не выражает, как чистый лист. Его голос ровный, когда он сообщает:

— Она говорит правду, ваше величество.

Король Фернандо пристально смотрит на меня, не определившись во мнении. Константино слишком молод, чтобы понимать то, что знаем король и я, — что любая правда зависит от точки зрения. Но Фернандо не допрашивает своего ручного чтеца мыслей. На его губах внезапно появляется надменная ухмылка, и меня резко пронзает мысль, какой знакомой она выглядит. В его чертах я вижу его мерзавца-сына.

Громко хлопнув в ладоши, он подаёт знак дворцовым стражникам, и я уже готовлюсь к тому, что они снова защёлкнут кандалы на моих запястьях. Судья Мендес делает шаг между мной и королём Фернандо, словно закрывая меня собой.

— Наконец-то, — король хлопает по плечу судьи, отчего двор вновь начинает трещать, — ты привёл ко мне робари. Моя коллекция почти собрана. Ты хорошо постарался, мой старый друг.

Мендес закрывает глаза и выдыхает, будто только что избежал виселицы.

— Вся моя жизнь в служении вам, ваше величество, — он кладёт руку на моё плечо. Старые воспоминания царапают когтями спину. Как Мендес читал мне перед сном. Как Мендес учил меня писать. Я проглатываю ком в горле и не позволяю себе отшатнуться.

Константино тихо возвращается на своё место за троном.

— Сначала победа моего сына, теперь это, — король взмахивает пальцами в воздухе. Два стражника, уходившие, возвращаются. Они волокут за собой человека в цепях. Придворные вытягивают шеи, чтобы разглядеть получше. — Отец миров по-прежнему благоволит нашему королевству.

На узнике добротная шёлковая блуза и испачканный в грязи дублет. Я не узнаю знак рода на его нагрудном кармане — меч, увитый шиповником. Когда он видит меня, его лицо бледнеет от страха.

«Ты вообще знаешь, что видят люди, когда смотрят на тебя?» — бросила мне Марго, разозлившись, когда Дез взял на одну из миссий меня вместо неё.

Стряхиваю с себя начало воспоминания, которое было вызвано проникновением вентари, и перевожу всё внимание на этого человека, потому что знаю, что именно он видит.

Его бросают к моим ногам, вынужденного повиноваться. Его губы в нескольких дюймах от изящных туфель на каблуках, жмущих мне ноги.

— Докажи, что можешь быть полезна, робари, — король выпрямляется и обращается к своему двору. — Этот человек нарушил свои клятвы короне и стране. Этот человек предал меня.

Я наблюдаю за реакцией придворных. Веера колыхают как крылья стрекозы.

— Его измена была раскрыта прошлой ночью на одном из его кораблей. Вместо бочек с агуадульсе и вином, на которых его семья сделала себе имя, лорд Лас-Росас перевозил отбросов мориа. Вандалы, поджёгшие деревню Эсмеральдас и напавшие на столицу, были среди них.

Это неправда. Он обвиняет отряд Рысь, потому что не знает, на кого именно возложить вину. Но я не могу сказать этого вслух. Я смотрю на Лео, на печать на его камзоле. Это единственное, что удерживает меня от того, чтобы закричать. Море слишком далеко, отряд Рысь не успел бы добраться до побережья. Но что насчёт Иллана и остальных? Самое ужасное в короле Фернандо — это то, как он повергает в пучину сомнений. Что, если он говорит правду? Что, если Саида и остальные успели запрыгнуть на борт?

— Корабль был на пути в эмпирио Лузо, — с каменным лицом и глазами чёрными, как смола, продолжает король, возвышаясь над лордом Лас-Росас. — Я и представить себе не могу лучшего наказания, чем дать тебе испытать на себе магию мориа, которую ты счёл стоящей того, чтобы ради неё предать свою страну.

Дворянин всхлипывает через кляп во рту. Он мотает головой, и я готова поклясться: если бы он мог говорить, то кричал бы о своей невиновности. Я знаю, что король лжёт, но не чувствую ничего к лорду Лас-Росас, рыдающему у моих ног. А должна? Аристократы вроде него с радостью бросились прогонять мориа с их земель и из их домов на улицы — своих друзей, слуг, собственных сыновей, сестёр, отцов, если только они были заподозрены в наличии магии, даже если это подозрение было ложным.

Судья Мендес кладёт руку мне на спину, мягко подталкивая вперёд. Для этого меня привели сюда, снова. Недостающая часть коллекции. Сила, которой только королю разрешается владеть. Цена пребывания во дворце. Но я давным-давно дала себе обещание не создавать больше пустышек. И я его сдержу.

— Конечно, ваша честь, — произношу я, затаив дыхание. Протягиваю руку, раскрывая пальцы. Моё лицо непроницаемо.

Лорд Лас-Росас пытается отклониться назад — я этого сделать не могу. Его пшеничные волосы потемнели от пота. Я призываю свою магию, и ожоги на моей ладони вспыхивают светом. Двор наблюдает, не дыша, как я проникаю в разум этого человека.

Но тут я вскрикиваю и падаю на колени перед судьёй Мендесом. Он хватает меня под локти, заботясь о том, чтобы не повредить правую руку ещё сильнее. Меня бесит то, как осторожно он меня держит. Бережно. Я как стеклянные безделушки на туалетном столике: хрупкая, уязвимая, легко сломать. Прижимаю руку к груди.

— Что такое, Рената? — спрашивает судья Мендес.

— Что произошло? — нетерпеливо вставляет король Фернандо.

Я морщусь и показываю ладони.

— Ваша честь, я не могу.

Я держу их так, чтобы он вновь мог рассмотреть повреждения. Линии на ладонях смещаются, свет слабо мерцает. Мендес не знает об этих маленьких трюках, которым я научилась без него.

— Она бракованная, — выплёвывает король слова, обращаясь к судье Мендесу. — Что хорошего в орудии, которое я не могу использовать?

Орудие. Слово звенит в моих ушах.

— Она ранена, — возражает судья. Наверное, он единственный человек во всём королевстве, кто может противостоять королю. Мендес обнимает меня одной рукой. — Это сделал Лозар, когда узнал, кто она такая. И ей пришлось его убить.

— Лозар, — повторяет король Фернандо. После того как я услышала историю старика-вентари, как он некогда состоял в королевском совете, я гадала, проявит ли король сожаление. Но на его лице сейчас что угодно, только не раскаяние. — Я думал, он скончался давным-давно.

Прикусываю язык, чтобы не разразиться ругательствами. Вместо этого издаю приглушённый стон.

— Её руки — ключ к её магии, — поясняет судья Мендес. Они оба стоят надо мной, и я чувствую запах каждого. Кровь бежит по моим венам, и я замираю неподвижно, потому что боюсь, что мои рефлексы возьмут верх, и я побегу прочь. — Она единственная робари, которую мы нашли, с тех пор как…

— Мне об этом прекрасно известно, — обрывает его король.

Меня переполняют вопросы: о ком они говорят? Что они с ними сделали? Что сделают со мной, если я не смогу выбраться отсюда? Если я не справлюсь…

— Простите, ваше величество. Леонардо и я позаботимся о её ране, и она вскоре поправится.

Король Фернандо разворачивается и возвращается к своему трону. Королева Жозефина мнёт своё светло-голубое платье в руках. Она выглядит так, словно перестала дышать, пока он приближается к ней. Весь двор затаил дыхание. Король подобен солнцу в этом зале, а все остальные — сорнякам, тянущимся за ним, к его свету, куда бы он ни пошёл. Альман выглядит белым пятном под его чёрными одеждами. Я опять ловлю себя на желании прикоснуться к трону. Хотя он не сияет от воспоминаний, мне бы хотелось проверить, если вдруг что-то всё же осталось глубоко внутри.

Когда король вновь поворачивается к нам, его тёмные глаза останавливаются на мне. Моё сердце ухает вниз, и ужас, которого я давно не испытывала, пробегает по позвоночнику.

— Скоро Фестиваль Солнца, — выносит решение король Фернандо. — К этому времени твоя рука должна успеть зажить. Императрица Лузо со своими приближёнными нанесут визит. Пора нашим южным соседям по ту сторону Кастинианского моря понять, с кем они имеют дело.

— Даю вам своё слово, ваше величество, — судья Мендес и горстка других судей кланяются, подтверждая получение приказа.

Фестиваль Солнца состоится через две недели, даже чуть меньше. У меня есть двенадцать дней. Двенадцать дней, чтобы найти оружие во дворце и уничтожить его. А потом я убью принца. К началу фестиваля меня здесь быть не должно.

Стискиваю зубы, удерживая на лице выражение повиновения. Только что я одержала свою маленькую победу, сумев их всех одурачить.

Король Фернандо делает вдох, и такое ощущение, что все в зале повторяют за ним. Его тёмные глаза пытливо смотрят на меня.

— Уберите Лас-Росаса с глаз моих, — в итоге приказывает король Фернандо, сверкая многочисленными кольцами на пальцах, и весь двор выдыхает.

Мгновение длится вечность, пока лорда Лас-Росас уводят обратно в темницу. Я задумываюсь над тем, могут ли держать аристократов где-нибудь в другом месте, например, в камере с кроватью и едой. Потому что даже будучи преступниками, они не простые смертные… и не мориа. Могут ли придворные, наблюдающие за происходящим, представить себя на его месте, как если бы кого-то из них вот так увели?

Два узника, формирующие Руку Мориа, стоят, единые в своём молчании. Стеклянные глаза смотрят в стену позади меня. Если моя рука заживёт, а я не успею завершить свою миссию, то мне придётся стать одной из них. Со мной Руке Мориа будет не хватать только одного — иллюзионари, встречающихся почти так же редко, как и робари. Вспоминаю свирепый взгляд Марго, её решимость, граничащую с ослиным упрямством… Это всё в ней бы погасло. Неважно, что было между нами, я не могу допустить ни малейшей возможности такой судьбы для неё.

— Итак, Рената Конвида, — когда король Фернандо произносит моё имя, я чувствую на себе его давление. Он вынимает кинжал из ножен на бедре. Небольшой, симпатичный клинок с сапфирами на рукоятке. Теперь я понимаю, откуда взялось тёмное пятно под моими ногами. Клятвы приносят на крови. — Раз ты пока не можешь исполнять свои обязанности в качестве моей робари, готова ли ты принести присягу на верность моему двору в качестве моей подданной?

Я должна испытывать облегчение, что мой обман сработал и порез на руке дал мне отсрочку. Но мышцы ног деревенеют, словно отказываясь принимать мои действия, когда я опускаюсь на холодный мраморный пол.

— Я готова, — произношу в ответ, сжимая кулаки так сильно, что швы расходятся и кровь стекает тонкой струйкой.

— Клянёшься ли ты отдать свою жизнь ради меня, если потребуется, и защищать существование и традиции Пуэрто-Леонеса?

— Клянусь.

— Её ладоням не должно быть никакого вреда, Ваша светлость, — замечает судья Мендес. Второй раз он испытывает благоволение короля перед всем двором, что не может обернуться ничем хорошим для него. Тем не менее, я вижу метание в глазах короля, пульсирующую вену на его шее.

— Её ладоням, говоришь, — повторяет король Фернандо. Его слова холодны, как сталь клинка, которым он разрезает кожу у меня на груди. Я втягиваю воздух сквозь зубы и прикусываю язык от острой боли. — Так тоже будет достаточно крови.

Придворные ахают, гул их голосов становится всё громче, их веера движутся так быстро, что могут вызвать ураган. Я не смотрю ни на Лео, ни на Мендеса.

— Клянёшься на крови служить своему королю, Правосудию и Отцу миров?

Проливать кровь во имя этого человека — всё равно что идти против всего, за что я сражалась.

Я никогда не буду так хороша, как Марго или Дез.

Но я Рената Конвида. Преклонив колени у ног короля и позволив порезу над моим сердцем кровоточить, я даю клятву самой себе, молчаливый обет между мной и всеми очевидцами: я найду это лекарство. И уничтожу. Даже если мне придётся пожертвовать своей бессмертной душой, я уничтожу короля и Правосудие.

Моя кровь стекает на пол между нами, и я произношу всего одно слово:

— Клянусь.

Глава 15

Мы с Лео молча идём по коридору, через зеркальные двери и потом по небесному мосту. Я чувствую запахи дворца: горячий хлеб с кухонь, горящие дрова в каминах и постиранные душистым мылом простыни, сохнущие во дворике. Как такое опасное место может ощущаться таким уютным? Справа от себя я слышу звонкий смех — возможно, служанки присели на минутку отдохнуть или придворные дамы гуляют под солнцем по лабиринту в саду. Сегодня солнечно, и отчётливо видно всю грязь цитадели по левую руку. Даже дождь её не смоет.

— Сюда, — говорит Лео, не сбиваясь с шага.

Я не готова пока на него посмотреть, но краем глаза я вижу платок, который он достал для меня. Бесполезный жест — как будто маленький кусок ткани сможет вытереть моё залитое кровью платье, — но его доброту сложно не оценить.

Часть меня хочет доверять ему, но то, как обратился к нему король, мне слишком знакомо. Я точно знаю, что каждое моё слово будет передано в отчёте.

Мы поднимаемся по большой изогнутой лестнице, и он достаёт из кармана ключ. Лео не просто держится прямо, он весь напрягся, словно что-то скрывает. Он ни разу не взглянул на меня, с тех пор как мы покинули тронный зал, и ни слова не сказал до этого момента.

— Леди Рената, — обращается он. Я останавливаюсь посреди просторной комнаты с резными столами, дофиникийскими занавесками, хрустальными люстрами, шёлковыми простынями, изготовленными шелкопрядами из провинции Сол-Абене… Заливая кровью ковёр.

— Я говорила тебе не называть меня так, — меня бесит, как мягко звучит мой голос. Будто пыль, которая плавает в воздухе, освещённая солнцем.

— Я не знал…

— Давай не будем об этом. Я знаю дорогу в свою клетку. Ты свободен.

— Может, вы и не хотите называться леди, но приказываете как настоящая аристократка, — замечает он, пытаясь выдавить улыбку. «Кривые улыбки — кривые намерения», — частенько говорила Саида. — А теперь, с вашего позволения, я наберу вам ванну.

— Я принимала ванну вчера, — мысль о пустом расходе такого количества воды кажется абсурдной. Я ведь не бежала по грязи, даже не вспотела, а кровь довольно легко смывается.

— Судья Мендес дал мне чёткие указания. Вам предстоит отчитаться об ужине и подготовке.

Мне кажется, я тону. Тело не слушается. Усталость в каждой его клеточке. Лео опять ловит меня за секунду до падения.

— Вы не привыкли, чтобы о вас заботились, да? — ласково спрашивает он.

Внезапно я чувствую себя снова той маленькой девочкой во дворце — этим жадным, глупым ребёнком, — слепо не замечающей, что происходит вокруг неё. Я не хочу быть той девочкой. Вообще не хочу никем быть. Как долго у меня получится притворяться, что я не могу пользоваться магией? Может, я не создана для этого. Может, мне лучше сдаться и уступить, потому что все пути, которые я выбираю, ведут к моей гибели.

Лео помогает мне аккуратно раздеться. Я даже не чувствую его прикосновений к своей коже, только ткань. Он уже держит новое платье для меня. Я слишком устала, чтобы возражать. Сажусь перед зеркалом, пока он набирает ванну. Интересно, что бы сказали Марго или Эстебан, если бы увидели эту водопроводную систему? В Анжелесе мы купались разве что в холодных прудах и озёрах, а горячие источники были в дне пути на север.

Вырываю цветок из своих волос и прячу его в карман халата, пока Лео выбирает флакончики с жидким мылом и маслами и губку вместо жёсткой щётки. Он выливает содержимое двух флаконов в воду, и на поверхности появляется яркая жёлто-голубая пена, от которой вода становится насыщенного зелёного цвета.

«Достаточно», — голос незнакомца вырывается из воспоминания.

Глубоко вдыхаю и заталкиваю подальше тоску, проходящую сквозь мою кожу, как нить в моей раненной ладони. Сажусь в ванну, горячая вода расслабляет мои уставшие мышцы.

— Всё прошло лучше, чем я ожидал, учитывая все обстоятельства, — прозиносит Лео.

— Да, просто замечательно, — сухо отвечаю я. — Для человека, завоевавшего целый континент, он просто душка.

Глаза Лео расширяются, и я понимаю, что это была слишком вольная фраза. Он намыливает мои волосы белой пеной.

— Никогда этого не повторяйте, Рената.

Хотела бы я взять свои слова назад.

— Прости, я забылась.

Что такого есть в Лео, что заставляет меня быть менее осторожной? Или это я от одиночества, окутавшего меня, точно саван? Может, поэтому его приставили ко мне?

Лео пожимает одним плечом и выливает масло на свои ладони. Он поднимает руки вверх:

— Вам когда-нибудь массировали плечи? В одном из нижних районов есть захарианская купальня. Настоятельно советую там как-нибудь побывать. Ваше тело просто каменное.

Качаю головой.

— Не думаю, что судья Мендес одобрит.

— Вы правы. Но это божественно приятно, — он кивает и передаёт мне губку. — Держите.

Почти вся кровь смылась в воде, но осталось несколько засохших пятен на ключице. Не хочу наслаждаться этим. Ни дружбой, которую так легко предлагает Лео, ни всеми этими вещами, которых у меня не было все эти годы.

Я мою подмышки и живот, пока Лео убирает обратно все флакончики, непрестанно болтая то о том лорде, то об этой леди. И о том, как скандал с лордом Лас-Росас потряс весь двор. Особенно потому, что порты проверяются королевскими людьми. Никто не знает, как ему это удавалось.

Голос Лео становится приятным фоновым шумом.

Я тянусь к затычке, чтобы спустить воду. Внезапно вспыхивает воспоминание — вырывается из Серости без всякого предупреждения. Лицо моего отца, как он работал с металлами и как его руки всегда были покрыты золой.

Отгоняю воспоминание прочь. Слишком больно помнить любовь. Я предпочитаю гнев. Голубые глаза. Моё сердце бьётся сильнее, когда я думаю о принце, которого не было при дворе.

— Почему принца… то есть лорда-командующего не было рядом с его отцом? — спрашиваю я, пытаясь сделать оленьи глазки. У Саиды это получалось лучше.

— Хм. Если Вы хотите услышать мой непрошеный совет, леди Рената, то не стоит слишком часто интересоваться принцем или произносить его имя при посторонних.

Я ловлю пузыри раненной рукой, не торопясь отвечать, пока они все не лопаются:

— Но ты ведь мне не посторонний, правда?

Лео беспечно усмехается, однако его глаза выдают страх.

— Внутри этих стен, только между нами, принц Кастиан приходит и уходит по своему усмотрению. Когда он здесь, он появляется при дворе, только чтобы выбрать леди, которая могла бы, эм, составить ему компанию на ночь. Я подозреваю, что он это делает, чтобы позлить короля. Но скоро Фестиваль Солнца. Даже принц не рискнёт навлечь на себя гнев отца тем, что не придёт, особенно после того как пропустил его в прошлом году.

Я последний раз окунаюсь в воду перед тем, как встать. Лео уже ждёт меня с полотенцем.

— Осторожнее, мисс Рената. Вы как будто разочарованы, как все придворные леди.

Я резко хмурюсь, кривя лицо. Моя реакция такая примитивная.

— Неправда.

— Давайте больше не будем об этом. Извините, что говорю это, но вы выглядите слегка позеленевшей. Я принесу вам чай, и вы будете отдыхать до завтра.

— Но меня же ждёт судья Мендес.

— Я передам ему. Он больше, чем кто-либо ещё, печётся о вашем благополучии, — Лео выводит меня из умывальной в спальню, чтобы одеть. Я ловлю своё отражение в зеркале и не вижу, чтобы я позеленела, как он говорит. Но у меня ломит всё тело, правая рука ноет, да и порез на груди жжётся. Если бы не Лео, я бы просто потонула в жалости к себе.

Отжимаю волосы полотенцем и ложусь в кровать. Мне приходит в голову мысль, что пока принц отсутствует, его покои пустуют. Он бы не оставил оружие там, где любой бы мог найти, но там могут быть подсказки. Осталось только попасть туда в одиночку, без Лео или ещё какого-либо сопровождения.

Лео поправляет одеяло, и я беру его за руку. Он кажется почти удивлённым, когда я говорю:

— Спасибо тебе.

Он поглаживает мою руку в перчатке, которая намокла, несмотря на все мои старания не намочить её в ванне.

Засыпая, я не уверена, это голос Лео или что-то из глубин Серости, но я слышу это так же отчётливо, как звон соборных колоколов:

— Рано пока ещё меня благодарить.

***

Я подскакиваю от звука тяжёлых шагов. За окном ещё глубокая ночь.

Тихо выбираюсь из кровати и прислушиваюсь к двери. Замок не позволит мне выйти из комнаты. Я присаживаюсь на одно колено, чтобы посмотреть в замочную скважину, можно ли её как-то открыть без ключа. Цилиндрические замки только для заключённых, которой я и являюсь. Вдруг я замечаю тень. И ещё одну. Шаги. Две пары шагов перемещаются туда и обратно у моей двери.

Стража.

Новый вопрос: они следят, чтобы я не вышла, или чтобы кто-то другой не вошёл? Возможно, и то, и другое. Я задерживаю дыхание, пытаясь вести себя как можно тише, и возвращаюсь в постель. Прекрасное напоминание, что каким бы комфортным всё вокруг ни было, это всё ещё клетка.

Глава 16

Утром меня отводит другая служанка, после того как Лео помог собраться. Он назвал её Сулой. Её русые волосы заплетены в две аккуратные косы. Она ходит так, будто её одежда сделана из дерева, и плотно прижимает руки по швам. Я почти физически ощущаю её страх. У меня мелькает мысль спросить её о принце Кастиане, но потом замечаю, как она сжимает деревянный кулон, который продавался на рынке на каждом шагу. Это всего лишь кусок деревяшки, фигурно вырезанный и пропитанный святой водой. Он не отгонит даже комаров, но с тех пор как торговцы начали уверять, что они защищают леонессцев от магии мориа, эти кулоны стали нарасхват.

Нужно найти другой способ попасть в покои принца, потому что с ней не выйдет.

Мы пересекаем небесный мост, ведущий в юго-западную башню, где находится кабинет судьи Мендеса. В утреннем свете зелёная и золотая мозаика сверкает, как роса на лепестках в свете солнца. Арку оплетает лоза с сердцевидными листьями. Эта башня была вдохновлена зелёными лесами, охватывающими центральную зону Пуэрто-Леонеса.

Стайка из пяти придворных выходит из-за угла и останавливается при виде меня. Они прячутся за своими кружевными веерами, но их смешки слышны даже на другом конце моста. Я думаю о том, что мне вчера рассказал Лео. Правда ли, что принц бывает при дворе отца, только чтобы найти любовниц? Как кто-то вообще может хотеть его прикосновений?

— Мы должны подождать, пока пройдут благородные дамы, — тихо предупреждает служанка своим высоким голоском. Она прижимает руки к животу и склоняет голову.

Я не хочу этого делать. Не хочу кланяться. «Послушание не то же самое, что ум», — говорила Марго, хотя она никогда не была во дворце и не знает, что иногда в далёкой перспективе это как раз одно и то же.

Девушки проходят по мосту. Я уже знаю, что они сделают, ещё до того как первая из них приближается ко мне. Сула невидима для них, а я, как бы мне ни хотелось обратного, привлекаю внимание. Когда они оказываются рядом, девушка, идущая впереди, отталкивает меня в сторону своими круглыми бёдрами, как будто расчищает себе дорогу в толпе. Потеряв равновесие, я хватаюсь за неё правой рукой. Швы растягивают кожу на ладони, но от чужого прикосновения моя магия пробуждается. Злость вспыхивает во мне, и я проникаю в её сознание.

Он никогда её не заметит. Но она должна попытаться.

Бальный зал в оранжево-золотых тонах залит светом больших белых свечей, освещающих мозаику от пола до потолка. Не лучший свет для её лица. Об этом напомнила её мать перед тем, как девушка присоединилась к свите королевы Жозефины.

Труппа музыкантов играет в центре зала, где кронпринц наблюдает за происходящим вокруг, надувшись от скуки. Он ещё ни разу не станцевал, сколько бы к нему ни подходили с поздравлениями в поимке лидера мятежников. Вот он делает жест, и его слуга подбегает с кубком вина, который тот подаёт в невредимую руку принца.

Она делает вдох, подхватывает юбки и пересекает зал. Если она хочет возвыситься над остальными, нужно иметь смелость. Будущие короли хотят отважных королев, верно?

Принц Кастиан смотрит на неё своими голубыми глазами. Кажется, они сверкают. Он моргает, и теперь они стали слегка зеленее. Её язык не слушается, вся отвага куда-то пропала. Он так красив. Так красив, что её сердце болезненно сжимается.

— Прекрасный вечер, вы не находите, леди Гарза? — его голос мягкий, приятный, как густой крем на пирожных. Словно обволакивает её.

— Да, ваша светлость. Благодаря вам стало гораздо безопаснее.

Он морщит лоб, и она приседает в низком реверансе. Таком низком, что теряет равновесие и падает, её руки ударяются о холодный мозаичный пол.

Принц Кастиан делает глоток из кубка и передаёт его обратно слуге. Он ничего не говорит. Не обращает внимания на её падение. Перешагивает её юбки и уходит через двери большого зала наружу, в сад.

Она встаёт, не отрывая увлажнившихся глаз от носков своих туфель, и убегает прочь от жестоких усмешек и ещё более жестоких шепотков.

Я прерываю воспоминание, но неловкая ситуация, произошедшая с ней, прилипает ко мне, как мокрая одежда. Я дышу, пытаясь выкинуть её из головы, но все мысли только о бале, который организовал принц Кастиан, чтобы отпраздновать пленение Деза. Кровь с привкусом меди ощущается во рту — я слишком сильно прикусила язык, чтобы сдержаться.

— Неуклюжая идиотка! — кричит одна из девушек.

— Она поцарапала меня! — шипит леди Гарза, стремительно пересекая небесный мост в окружении свиты. — Смотрите! Вы только посмотрите! Я подхвачу бешенство! Или чуму!

— Я прослежу, чтобы ей подрезали когти, как бешеной твари, которой она и является, — добавляет её подруга. Но они уходят дальше, их веера трепещут, как лепестки на ветру.

Я бросаюсь к краю моста и медленно, глубоко дышу. Не стоило этого делать. Воспоминание было коротким, но вокруг было слишком много девушек. Что если они заметили?

— Ты опоздала, — произносит знакомый голос.

Поднимаю глаза на судью Алессандро, стремительно шагающего по мосту. Он хватает меня за руку, и я вырываю её, потому что он не должен так меня касаться.

— Мне больно.

Меня бесит слабость в моём голосе и то, как неровно бьётся сердце, пока его холодные и влажные руки пытаются разжать мои пальцы. Тогда я понимаю, что он всё видел. Его тёмные глаза тщательно рассматривают мои ладони в поисках чего-то. Каких-либо следов магии.

Красная полоса проявляется на повязке, порез кровоточит. Я прижимаю руку к груди и жду, когда Алессандро посмотрит мне в глаза.

— Смотри, что ты наделал. Мне теперь нужно зашивать порез заново.

Молодой судья запинается и размахивает руками, как растерянная курица крыльями.

— Ох уж эта несносная леди Гарза! Я обязательно сообщу судье. Следуй за мной.

Даже Сула дёргается на ложь Алессандро, но не поднимает головы, сжимая свой защитный амулет всю дорогу туда, где ожидает судья.

***

Мендес питает слабость к красивым вещам.

Его покои в юго-западной башне дворца такие же огромные, как у любого из членов королевской семьи. Я всё ещё помню первый раз, как там побывала. Ко мне была приставлена служанка, даже младше, чем я сейчас — лет пятнадцати, наверное. Не помню, как её звали, но она мне нравилась, потому что напоминала мою мать своей персиковой кожей и румяным лицом. Её тёмные волосы всегда были заплетены, чтобы не мешаться. Она и привела меня в эти покои, где судья Мендес и его совет обсуждали наши способности, он тогда дал нам новую сияющую одежду и пригоршню стеллит.

На протяжении двух лет меня приводили в это место. Толстая деревянная дверь со специальными цилиндрическими замками, которые разработал сам Мендес, когда основал Руку Справедливости. Внутри кабинет с кожаными кушетками и книжными полками от пола до потолка. На них размещены тома в тканевых и кожаных переплётах, самые древние из которых относятся к Первой Эре Пуэрто-Леонеса, когда люди прибыли из-за морей, окружающих этот огромный остров. Линии карты потёрты — границы государства перерисовывались раз за разом по требованию победителей. Глобусы с крошечными мечами, вонзёнными в покорённые королём земли. Я вращала его, наблюдая за тем, как он вертится, перед тем как пройти арку, ведущую в его молитвенную комнату.

Покои были обновлены в соответствии со всей перестройкой дворца в дофиникийском стиле, но некоторые детали остались неизменными. Например, меч в круге на дальней стене — символ Отца миров. Прежним выглядит и алтарь, окружённый свечами и ладаном, уже зажжёнными. Верховный судья молится. Я задаюсь вопросом, о чём такой человек, как Мендес, может молиться, но тем не менее его голова склонена к алтарю, а руки лежат на отрытой тонкой книге.

— Жди здесь, — говорит Алессандро.

— Но судья ждёт меня.

— Как ты смеешь спорить со мной. Говорю: жди здесь. Ты, служанка, можешь быть свободна, — он даже не смотрит в сторону Сулы, отпуская её. Глядя на то, как она убегает, я вспоминаю, как Марго и Дез учили меня ходить бесшумно. Хотела бы я рассказать им, насколько проще оставаться незаметной, если не носить тяжёлых кожаных ботинок.

Это желание исчезает, стоит мне прислониться к двери, чтобы можно было расслышать их голоса. Я легко представляю, как трясётся тёмная мантия Алессандро, когда он говорит.

— Алессандро, — в голосе Мендеса слышится искреннее удивление. Он не ждал молодого судью? Беспокойство колет меня в бок: что, если Алессандро следовал за нами весь путь? Был ли он в моей комнате? Как он узнал, что я опоздала? — Я не ждал, что ты ещё придёшь сегодня. Какие-то новости?

— К моему глубочайшему сожалению, нет, — гнусавый голос Алессандро действует мне на нервы. Он так жаждет угодить. — Но мы всё ещё ищем. У нас есть поддельные письма с королевской печатью.

Мендес вздыхает задумчиво, обычно он при этом ещё тянет серебряные волоски в своей бороде.

— Этого недостаточно. Лорд Лас-Росас не мог действовать в одиночку. Я бы не доверил ему даже найти выход в заборе с открытой калиткой, не говоря уже о том, чтобы тайно проводить корабль, полный этих тварей.

— Доступ к королевским документам имеют только люди во дворце, ваша честь. Позвольте мне провести допросы со всем необходимым.

— И дать шпиону время, чтобы скрыться? — Мендес чуть ли не огрызается на предложение Алессандро. — У меня есть идея получше. А пока убедись, что судьи рассредоточены по всему дворцу. Сейчас не время расслабляться.

Так значит, Мендес знает о Сороке, осведомителе Иллана. Останутся ли шпионы здесь после представления с Лас-Росасом?

— Да, ваша честь, — отвечает Алессандро, и ещё раз кланяется перед уходом. — Я не успокоюсь, пока не найду изменника и не увижу его казнённым.

«Если только я не найду его первой», — мысленно отвечаю я.

— Это всё? Я жду Ренату.

— Да, конечно. Именно за этим я и пришёл. Увидел, как робари разгуливает по залам, и привёл её прямо к вам.

Недовольный рык вырывается из моего горла, но я быстро возвращаюсь в другой конец комнаты, где меня оставил Алессандро. Он в самом деле следовал за мной, чтобы выслужиться перед Мендесом. Дверь кабинета открывается, и судья Мендес выходит с Алессандро, следующим за ним по пятам. Алессандро кидает на меня взгляд, мол, мы ещё скоро увидимся, и оставляет нас.

Я наклоняюсь и целую костяшки руки Мендеса. Это прикосновение вызывает отвратительные мурашки по коже, и я хочу вымыть лицо с щёткой. Он мягко кладёт ладонь на моё плечо. Я вижу, как смягчается его лицо при виде меня, и всё внутри скручивается.

— Рената, я надеюсь, тебе уже лучше, чем вчера.

Этим утром, когда Лео пришёл меня будить, я спала таким крепким сном, что ему пришлось трясти меня. Он даже подумал, что я умерла. Я съела целую чашу винограда и булку хлеба, смоченную в оливковом масле, с маком и солью.

— Лео творит чудеса, — отвечаю я, касаясь пореза на груди, уже покрывшегося корочкой. — Хотя его рука не так тверда, как ваша.

Ему это льстит. Судья подаёт мне руку, чтобы я вложила свою ладонь, и проводит пальцами по моим в перчатке.

— Он прошёл долгий путь. Его наняла леди Нурия, но что-то мне подсказывает, однажды он внесёт великий вклад, пополнив наши ряды.

Хочет ли он сказать, что Лео станет судьёй?

Мне вспоминается его осторожное предупреждение прошлым вечером, когда я спросила про принца. О том, как он отправил меня спать и солгал о моей бледности. И этот парень, предполагается, станет озлобленным солдатом в распоряжении короля?

— У нас будет занятие, ваша честь? — интересуюсь у него, осознавая, что мы только что прошли внутренний двор, где, я думала, мы будем заниматься, но он ведёт меня к простой деревянной двери.

— Будет, но не такое, как ты помнишь, — и больше он ничего не говорит, а я знаю, что спрашивать не стоит. Он пропускает меня вперёд к тускло освещённому лестничному колодцу.

Кишки сворачиваются в узел, пока глаза привыкают к темноте. Когда я была маленькой, Мендес учил меня сосредотачиваться на воспоминаниях, которые он хотел, чтобы я нашла. Я не знала, что робари могут создать пустышку, до того дня как меня заставили продолжать забирать воспоминания у человека, пока не осталось ни одного. Пустышка лежал на полу неподвижно, его мёртвые глаза смотрели на меня. Потом меня неделю не трогали — Мендес назвал это заслуженным отдыхом, но на самом деле я просто начинала рыдать каждый раз, когда они пытались привести кого-то ещё. А теперь они опять хотят, чтобы я это сделала — превратила лорда Лас-Росас в пустышку. Это станет концом для меня. Я должна, просто обязана найти оружие до Фестиваля Солнца или никогда не смогу покинуть эти стены. Стану такой, как Константино. Алессандро раскусит мою ложь, а судья Мендес вырежет её из меня сотней остро заточенных ножей.

С каждым шагом вниз по круглой лестнице вдоль каменных стен часть меня становится всё более уверенной в том, что эти ступени ведут к тайному проходу в темницы или в ещё какую клетку, не такую роскошную, как сейчас… что он знает, что я лгу.

В конце концов, пятью этажами ниже, спуск заканчивается, и я тихо выдыхаю от облегчения, когда вижу алхимическую лабораторию. Круглый старичок сгорбился над пробирками и голубым пламенем, оставляющим чёрные пятна на дне стекла.

Гнев застревает в горле и душит все слова. Я уже видела это оборудование раньше, в Сан-Кристобале — бывшей столице Мемории, теперь ставшей руинами. Величайшими открытиями аптекарей-мориа были лекарства на основе трав и цветов. Тогда как леонессцы всё ещё заваривали траву и называли это пряным чаем, меморийцы развивали алхимию и хирургию, изменив сам способ лечения больных. По крайней мере, так нам рассказывал Иллан. Когда семья короля Фернандо захватывает территории, они первым делом уничтожают храмы и соборы, вторым — библиотеки. Переписывают нашу историю или полностью её стирают. Кем будем мы, если король Фернандо и судья Мендес используют своё оружие?

— Впечатляет, не правда ли? — говорит мне Мендес. Он осматривает помещение, ряды столов и алхимиков, молодых и старых, исписывающих свои пергаменты. Девушка моего возраста даже глаз не подняла при звуке его голоса — так сосредоточена на переливании жидкости из одной пробирки в другую, наблюдая за реакцией.

Я ничего не смыслю в алхимии, но довольное выражение лица, когда она ставит пробирку на стол, говорит само за себя.

— Что всё это значит? — решаюсь задать вопрос, затаив дыхание. Может, здесь создали оружие?

— Пуэрто-Леонес стоит на пороге своего величия, — говорит он. — Чтобы вступить в эту золотую эпоху, мы должны знать всё о соседних государствах. Что они умеют такого, чего не умеем мы, и как мы можем это повторить.

И в этот момент я понимаю, что за жидкость пытается воспроизвести эта девушка. Фиолетовый цвет в склянке слишком бледный. Краситель из Дофиники имеет яркий сиреневый цвет, получаемый из цветов, которые не растут нигде, кроме как в их долинах. Некоторые уже пытались украсть луковицы этих цветов, чтобы посадить их где-то ещё, но они растут только на почве Дофиники.

Король Фернандо пытается сократить торговлю с родиной его жены? И что остаётся нам, мориа? Империя Лузо?

— Это очень изобретательно, — говорю я, сама себе вонзая кинжал в сердце, — но как оно связано с моими занятиями?

— Уже жаждешь вновь приступить к делу, — отмечает судья Мендес, в его глубоком голосе звучит что-то похожее на восторг. Он продолжает вести меня, пока мы не добираемся до непримечательной подсобки. Моё сердце не прекращает трепетать, и волоски на задней стороне шеи встают дыбом, когда он берёт меня за талию. Я резко вдыхаю, но через мгновение вижу ключ, который он извлекает из кармана.

— Тебе не будет больно, Рената, — мягко уверяет он.

Мендес открывает тяжёлую дверь. Внутри узкая пустая комната. Камни в стенах выложены под странными углами, как будто это место было задумано как проходное. Мой желудок сжимается, и я неохотно захожу внутрь вместо того, чтобы бежать наружу. На другом конце комнаты находится ещё одна дверь, защищённая замком с кодом на десять знаков. Судья прячет от меня код, пока поворачивает колёсики на правильные значения.

Это странно, но мне больше не хочется сбежать. Близость к этой двери наполняет меня лёгкостью, которая постепенно превращается в безрассудное предвкушение. Это ощущение скользит по коже, оно такое знакомое и в то же время новое для меня.

Судья Мендес бросает на меня один взгляд, дверь с щелчком открывается, и оттуда проникает мягкий белый свет.

Быть того не может.

Но я спешу зайти за Мендесом и осматриваюсь.

Его глаза блестят, отражая пульсирующее сияние камней-альманов. Их здесь десятки, все самых разных форм. Одни отполированы в идеальные сферы, другие заострены и окольцованы металлической проволокой. Есть камни размером с гальку и есть размером с валуны. Здесь же и нижняя половина статуи, которая, вероятно, некогда стояла в храме нашей Госпожи теней, а также колонны, разбитые пополам, и пульсирующие жилы скал, всё ещё покрытые грязью.

Чистый альман. Чище, чем я когда-либо видела.

— Мне всегда нравилось выражение удивления на твоём лице, Рен. Ты знаешь, что это такое?

Я не реагирую на его слова. Если бы он правда знал меня, то понял бы, что это не удивление, а ужас. Но мне приходится улыбнуться.

— Иллан говорил нам, что альманов больше не осталось. Что их стёрли в порошок и бросили в море.

Мендес наклоняется, чтобы поднять один из камней. Он высечен в форме куба, но слишком большой для игрального. Может, это был весовой груз или украшение для алтаря.

— Так и было. Однако несколько лет назад мы нашли один храм, оставшийся нетронутым.

— Где? — спрашиваю я и только потом понимаю, что не стоило. Это прозвучало слишком жадно.

Но Мендес не замечает этого, зачарованный пульсирующим светом в камне. Мои пальцы покалывает от концентрации воспоминаний в этой комнате. Я уже держала в руке альман, но оно не ощущалось так. Как много я ещё не знаю о своей силе. Я бы чувствовала то же самое, если бы оказалась в храме?

— Это уже не имеет значения, — отмахивается Мендес, но по тому, как он избегает моего взгляда, я понимаю, что он лжёт. Что они делают со всем этим? Он опять показывает на камень. — Мы изготовили новый трон для короля Фернандо. Наша прошлая робари обнаружила, что воспоминания, сохранённые внутри, уже исчезли. Знаешь, почему так?

Не уверена, проверка это или нет, поэтому отвечаю единственную правду, которую я знаю:

— В самых ярких хранятся самые отчётливые воспоминания. Те, что светятся слабо, уже начали таять со временем. Хотя, говорят, альман может хранить воспоминание годами, иногда десятилетиями, прежде чем начнёт угасать. Полагаю, что из трона уже забрали воспоминание.

Он выглядит довольным моими знаниями, и я знаю, что ответила верно. Свободной рукой он сжимает моё плечо.

— Ты всегда была способной ученицей.

Я бы посмеялась над его выбором слов, если бы смех не превратился в всхлипы.

— Спасибо, ваша честь.

— Теперь мне нужно, чтобы ты кое-что сделала для меня.

— Всё, что угодно.

— Ты сама понимаешь, что король не был доволен вчера, — Мендес бросает взгляд на мою руку.

— Мне жаль, что я подвела вас перед королём.

— Пока ты верна своему слову, я буду защищать тебя, — он кладёт ладонь мне на щеку: так он раньше успокаивал маленькую меня. Я вечно боялась темноты, а он говорил: «Там ничего нет, милая. Это просто тени». Но он ошибался. Там было кое-что. Начало Серости.

— Что вы хотите, чтобы я сделала?

— Мориа переманили некоторых граждан на свою сторону. Наш долг выяснить, кого именно и что они планируют делать дальше.

— Шпионы? — я рада, что мой голос прозвучал удивлённо. — Почему же не использовать Руку Мориа? Собрать всех живущих во дворце, и пусть вентари проверит их мысли.

— Тогда шпион поймёт, что мы знаем. Я жду, что шепчущие придут отомстить, но это королевство не должно быть разрушено ими вновь. К тому же, мы не можем обвинять лиц благородной крови без веских доказательств. Дворяне весьма обеспокоены судьбой лорда Лас-Росас.

— Но, ваша честь, — осторожно начинаю я, чтобы не вызвать подозрений, — моя рана… Как я прочитаю воспоминания?

— Тебе и не нужно. Пока нет, — он осматривает коллекцию альманов и выбирает кристалл размером с вишенку на медной цепочке. Наверное, он задумывался для персуари. Судья Мендес протягивает его мне. — Тебе предстоит стать моими глазами и ушами во дворце. Ни с кем не говори. Поняла? Никто не должен знать, чем ты занимаешься.

Видимо, я сильно хмурюсь, потому что он спрашивает:

— Это слишком сложно для тебя?

— Наоборот, — отвечаю я. Мне очень нужна свобода передвижения по дворцу. — Просто… Придворные и служанки избегают меня.

— Ты должна понять, Рената. Твои способности — это болезнь. Но стражники приставлены к тебе для твоей же защиты.

Как он может называть мою магию болезнью и всё же пользоваться ей на своё усмотрение? Так я болезнь или оружие? Или это не имеет значения, пока я под контролем?

— Я немедленно приступлю к работе, — заверяю его.

Осведомитель Иллана, может быть, давно уже покинул двор. Но если шпионы всё ещё во дворце, то, возможно, у меня будет хотя бы один союзник. Я убираю волосы, чтобы дать судье Мендесу надеть на меня подвеску через голову. Альман холодит мою кожу. Я завидую пустому куску скалы. Это единственный чистый альман, который я когда-либо получу.

Мендес смотрит мне в лицо, его резкие черты стали ещё острее в пульсирующем освещении комнаты.

— Я знаю, что могу рассчитывать на тебя, милая.

И несмотря на пересохший язык и ускорившееся сердцебиение, отвечаю:

— Я вас не подведу.

На обратном пути он замечает кровь, проступившую на моей ладони. У меня уже заготовлена ложь на случай, если он спросит, как разошлись мои швы, но он не спрашивает.

— Я скажу Лео добавить сюда два шва.

Мендес берёт мои руки в свои. Я чувствую что-то маленькое в центре своей ладони в перчатке. Сияющая золотая стеллита. Я съедаю её по дороге назад.

***

Когда я поднимаюсь обратно в комнату, мои ноги ноют, а дыхание прерывистое из-за подъёма на пять этажей по башне. Сула возвращается за мной и идёт всё время с опущенным взглядом и сложенными руками. Ловлю себя на том, что скучаю по болтовне Лео. Его присутствие даёт мне что-то вроде ощущения мира и гармонии в душе, к которому я привыкла с Дезом. От мысли о нём моё тело тяжелеет, словно весит тонну свинца. Хоть бы эта тяжесть спустила меня с небес на землю. Хуже всего, когда я вспоминаю, что Дез никогда не будет похоронен. Его просто больше нет.

Надавливаю на порез на руке, и тёмные мысли отпускают меня. Напоминаю себе, что Лео не мой друг и совсем не похож на Деза. Лео, в первую очередь, верен короне. Пока Сула зажигает огни в моей тёмной комнате, я сижу и массирую ладонь.

Беспокойство проползает под моей кожей, и я чешу свои руки. Куда мог пойти Кастиан с оружием? Я проигрываю различные сценарии в своей голове. Если спросить Мендеса напрямую, то это позволит понять, что он знает, по его реакции, но в то же время выдаст меня. По мере того, как Сула зажигает одну лампу за другой, я думаю о единственной очевидной ниточке, связывающей меня с принцем: придворные. Но как мне приблизиться к ним?

— Что ты делаешь? — спрашиваю Сулу.

— Сегодня день стирки, госпожа.

Девушка снимает постельное бельё. Они думают, я настолько грязная, или здесь так принято? Не могу вспомнить, было ли так раньше. Или эти воспоминания в Серости, или я просто не обращала внимание на служанок, заботившихся обо мне. Никто не замечает слуг, несмотря на их изнурительный труд. Готова поспорить, что Кастиан никогда не присматривался к своим. Они знают о принце больше, чем кто-либо другой, даже больше отца-короля или всего двора.

Сула отвлекается на секунду, чтобы размять плечи. Я сочувствую её боли.

— Экономка Фредерика просила принести бельё раньше, но меня отправили убирать гостевые комнаты в юго-западной башне.

Я пытаюсь прервать поток её слов, но не могу улучить момент, чтобы это не было грубо. Она вздрагивает всякий раз, стоит мне резко поднять руки. Не могу её винить.

— Я сама это сделаю.

Она резко втягивает воздух, как будто я её ударила.

— Ох, госпожа, не нужно. Не положено.

— Почему? Я не какая-то высокородная леди. Я такая же, как ты.

— Это не так, — её испуганное лицо становится мрачным. Конечно, худшее, что я могла сделать, это поставить нас в один ряд. Сказать, что у меня те же кровь, мышцы и кости. С магией или без.

Если я продолжу так прикусывать себе язык, то совсем откушу его кончик.

— Я хотела сказать, что не стоит суетиться вокруг меня и менять мои простыни. Уходи. Я могу это сделать сама.

Она не сдвигается с места.

— В-вам нельзя ходить по дворцу в одиночку.

Судья Мендес не хочет, чтобы я раскрыла себя. Пока не увижу стражников, приставленных ко мне, я сама по себе.

— Я не буду одна. Я пойду с тобой.

Вздрогнув, Сула сдаётся и позволяет мне помочь ей стянуть бельё с кровати и подушек. Цветочное. Изысканное. Может, я могу попросить прачку не смачивать их духами. Вспоминаются слова Лео. О том, как легко я отдаю приказы другим.

***

Во внутреннем дворике за кухней, облицованном серо-голубым камнем, десятки прачек готовятся к стирке. Котлы, которые достаточно велики, чтобы сварить заживо взрослого мужчину, стоят на огне. Слуги всех возрастов носят брёвна, возят тележки с постельным бельём и одеждой. Девушки размешивают вальками горячую мыльную воду с щёлочью в деревянных бочках, чтобы вывести пятна. Тени вердинских деревьев качаются от лёгкого вечернего ветерка.

Солнце садится. В животе урчит, но я не прошу поесть. Сула представляет меня экономке Фредерике, отвечающей за чистоту во дворце. Внушительная женщина с веснушками на белой коже, родинкой на одном из многочисленных подбородков и пепельно-русыми волосами, убранными назад в косу. Когда она осматривает меня с макушки до пят, её взгляд останавливается на повреждённой руке, обмотанной марлей. Она заметно кривит лицо.

— Твоя рука долго не заживёт, если не будешь беречься, — замечает она с сильным акцентом южных провинций.

Я ожидала реакцию как у Сулы до этого. Девушка склоняет голову и присоединяется к прачкам.

— Бывало и хуже, — отвечаю я и понимаю, что искренне улыбаюсь. — Я Рената.

— Что мисс вроде тебя могла здесь забыть? — спрашивает Фредерика. Она бросает взгляд цепких глаз туда, где Сула забрасывает моё не такое уж грязное бельё в бочку. — Я не могу допустить, чтобы Правосудие подумало, что я тебя заставила.

Есть только один способ снискать расположение такой, как Фредерика, и это — показать ей на деле, что я могу работать.

— Мне там не место, — говорю я, и это правда. — Придворные не хотят, чтобы я делила с ними стол. Я умею работать руками. Несмотря на это свидетельство обратного.

Экономка закидывает голову и смеётся. Возможно, впервые в этом дворце кто-то смеётся с таким теплом. Но я ведь здесь не смеха ради. Не знаю точно, кто я такая, но, может быть… девушка, которая хочет приносить пользу. Потерянная во дворце, где ей не место. Пытающаяся завершить миссию, которая продолжает ускользать из её рук.

— Видишь этот огненный куст на голове? Это Клаудия. Помоги ей с щёлоком. Умеешь?

Работать с щёлоком ужасно, но хорошо, что на мне есть хотя бы одна перчатка.

— Умею.

— Тогда почему ты ещё здесь? Иди и займись делом, раз уж пришла сюда за этим.

Я подхожу к рыжеволосой девчонке, на которую так грубо указала экономка Фредерика. Её карие глаза замечают мои ноги, поднимаются к лицу и затем смотрят на руки. Она вытирает ладони о фартук, и я обращаю внимание на старый ожог на её предплечье. Не то чтобы это было удивительно с такой-то работой. Оглянувшись, я вижу, что у многих есть подобные отметины, но самая заметная на худой горничной постарше нас.

Из неё как будто все краски высосали, мне даже на секунду показалось, что это воспоминание вырвалось из Серости и возникло перед глазами. Только ужасный красный шрам, пересекающий её рот и щёку, напоминает мне, что она настоящая. Я вижу, как она сложена: она явно была когда-то красивой. Что с ней произошло? Она держится обособленно, остальные работники проходят мимо неё, как будто её не стоит беспокоить.

Рыжеволосая девчонка прочищает горло, и я вспоминаю о своём задании.

— Кто ты? — спрашивает она слишком жёстким голосом для её возраста.

— Рената, — я собираю распущенные волосы в низкий пучок, — есть какой-то определённый порядок?

— Был. У трёх моих помощниц заболели животы, какая-то зараза распространилась. Но если тебе интересно моё мнение, то по меньшей мере, одна из них не пьёт ирвену и появится здесь через девять месяцев с ребёнком на спине.

Другая подбирается к нам бочком и шлёпает её по рукам.

— Отец Драгомар говорит, что этот чай давно пора запретить.

— Конечно, а что ещё ему говорить, Хасинта, — Клаудия закатывает глаза, напоминая мне Марго, и я с удивлением ловлю себя на том, что скучаю по ней. Совсем чуть-чуть. — В соборы почти никто не приходит, ведь половина населения полегла с чумой, а вторая занята войной с… сама знаешь кем.

Клаудия показывает на меня, и это очень смешно выглядит.

— Клаудия, она всё слышит, — у красивых карих глаз Хасинты появляются смешливые морщинки, и девушки вместе хохочут. У Хасинты на ключице и груди находится родимое пятно в форме сердца. Было время, когда из-за подобной отметины её могли обвинить в том, что она одна из мориа.

— Могу принести брёвна дуба, — предлагаю я.

— Мы не используем древесную золу для стирки вещей лордов и леди. Ну, и твоей, — говорит Хасинта. — Нужны водоросли. Возьми эти вёдра, чтобы перенести. И не забудь фартук.

Я включаюсь в рабочий процесс, потея в простом голубом платье, которое утром принёс мне Лео. Наполняю вёдра водорослями и приношу их, чтобы сжечь до пепла. Другие слуги поглядывают на меня с сомнением, но я стараюсь держаться тихо и делать свою работу. Это напоминает наши бытовые обязанности в Анжелесе.

Заканчивая с водорослями, я довожу воду до кипения и без указки помогаю процедить полученное. Щёлок готов как раз к тому моменту, как новая тележка с вещами выезжает во двор. Солнце движется по небу, и вместе с тем слуги постепенно привыкают к мне.

Хотела бы я уметь очаровывать людей, как Саида или Дез. Стоит им только войти в комнату — и все обезоружены без всякой магии. Как мне найти человека, вхожего в покои Кастиана? Судя по тому, как свободна Клаудия в выражении своего мнения, мне просто стоит держаться поближе к ней и ждать.

Пока меняют воду и возобновляют огонь, горничная со шрамом возвращается во двор. Клаудия тут же подскакивает к ней, помогая женщине донести еду. Я вижу, как Клаудия ей что-то говорит, но не могу расслышать ни слова. Та только улыбается в ответ.

— Иди сюда, поешь с нами, — зовёт Хасинта. Я не сразу соображаю, что она обращается ко мне.

В тени хилого деревца Клаудия предлагает мне чашку овощного супа, и моё сердце ноет от этого поступка. Даже в Анжелесе, среди своих, доброту редко проявляли так непринуждённо, а теперь здесь, на кухне моих врагов, мне её преподносят на блюдечке. Я сдерживаю горечь, поднявшуюся в моём сердце, и вдыхаю ароматы орегано и розмарина.

Приступая к еде, я замечаю служанку со шрамом, сидящую вдалеке, отдельно ото всех. Клаудия прослеживает мой взгляд.

— Пялиться невежливо, — дразнит она.

— Прости, я не…

Клаудия равнодушно пожимает плечами.

— Да ты сама уже, небось, привыкла к взглядам.

— Что с ней случилось?

— С Давидой? Смотря кого спросить, хотя все здесь знают правду, — Клаудия наклоняется ко мне для драматического эффекта, явно взволнованная, что именно она рассказывает эту историю. — Если тебе дорог твой язык, не дерзи принцу.

Я резко вдыхаю от удивления. Столь варварское наказание за такое незначительное нарушение поднимает во мне новую волну ненависти.

— Она собиралась замуж за генерала и всё такое, — добавляет другая служанка.

— Замолчите, — ворчит Хасинта. — Оставьте Давиду в покое.

— Бедный Гектор, — вздыхает Клаудия, скорее устало, чем сочувственно. — Потерял руку в Риомаре. Тоже так и не женился.

Я хочу высказать вслух всё, что накипело, но как я могу? Я ведь всего лишь марионетка Правосудия. Я пролила кровь на каменном полу в тронном зале. Что бы я ни сказала, особенно здесь, внизу, распространится по всему дворцу со скоростью света.

Другая служанка улыбается мне с любопытством. Одна из них собирается с силами и решается задать вопрос:

— Как так получилось, что ты не в башне с остальными молчунами?

— Молчунами? — переспрашиваю я.

— Рука из этих ваших, — объясняет Клаудия.

Так она спрашивает, почему я не стала официально частью Руки Мориа. Одним из миньонов Мендеса.

— Полагаю, я сначала должна доказать свою верность, — медленно отвечаю. Но я не хочу говорить о себе. В этих женщинах нет злобы, как у тех придворных леди с утра. Но как бы добры они ни были, я не могу попасться в ловушку. Я здесь за информацией и намереваюсь получить её. — Судья Мендес сказал, что на Фестиваль Солнца пачками съедутся иностранцы и аристократы.

Я стараюсь звучать также беспечно, как Дез, когда он хотел расположить к себе. У него это получалось естественнее. «Уверен, ты родилась такой убийственно серьёзной».

— А нам представится уникальная возможность менять их простыни, залитые мочой, — бормочет одна из девушек. — Они так много пьют, что не могут сдержаться.

Они хихикают, и ещё одна добавляет:

— Повезёт, если это всё, что ты там найдёшь.

— А вы замечали, что простыни принца Кастиана никогда не воняют? — спрашивает Хасинта, её карие глаза блестят.

— Мечтай! — ухмыляется Клаудия. — Все мужики воняют. Даже принц вспотеет, если передёрнет разок-другой.

Я давлюсь супом, моё лицо горит и, наверное, краснее помидоров, потому что девчонки смеются надо мной. Я не хочу так представлять себе кровожадного принца. Но кое-что в словах Хасинты меня цепляет.

— Ты же не можешь знать, какие именно простыни его, — бросаю я легкомысленно.

Глаза Хасинты расширяются, и она открывает рот. «Гордыню легко использовать», — говорил Дез. При мысли о нём, я собираю чувства в кулак и чуть ли не давлюсь слюной, пока жду ответ служанки.

— Я меняю его постель, — хвастается она, как будто в этом есть повод для гордости. Хотя она, похоже, гордится. — Но кто знает, когда он вернётся.

— Так, бездельницы! — командный голос слышит весь двор. Экономка во всей своей свирепости. — А ну живо вернулись к работе, или ваши кошельки станут пятью либби легче.

— Пойдёмте, девочки, — поднимается Клаудия. — Кто-то должен делать грязную работу.

Я следую за Хасинтой. У этой девушки есть доступ к постели принца Кастиана. Она мой путь в его покои.

— Не ты, — останавливает меня Фредерика, хлопая по плечу. — Лео сошёл с ума в поисках тебя.

Это знак, что мне пора уходить. Снимаю фартук и иду в сторону Хасинты, якобы чтобы повесить его. Что я творю? Я не могу на глазах у всех забрать её воспоминания. Но мне нужно больше времени с ней.

Рыжие волосы Клаудии внезапно загораживают мне обзор.

— А ты не так уж плоха, Рената. Приходи через четыре ночи, после заката.

Я наклоняюсь ближе. «Не так уж плоха» звучит как комплимент.

— А что будет после заката?

Она морщится.

— У лордов своё веселье, у нас — своё.

Глава 17

После трёх дней прогулок по дворцу, я узнала несколько секретов. Королевские слуги плюют в еду своих господ. Две придворные дамы, которые ждут не дождутся возвращения Кастиана, затащили в постель стражника. Одно и того же. Его переназначили из дворца прошлым вечером. Швее привозят паучий шёлк из Лузо, что вообще-то незаконно, но, говорят, ей разрешила сама королева. От стражника, приставленного к моей двери на ночь «для моей же защиты», несёт агуадульсе, и он проводит большую часть времени, бормоча ругательства на ходу. Конечно, ему ведь досталась самая ужасная обязанность во дворце.

Три дня и ни следа оружия. Никаких тайных помещений, если не считать хранилище альманов. Никаких шпионов.

Если Сорока и был когда-то во дворце, то, я думаю, уже покинул двор.

***

На четвёртое утро всё по-прежнему. Лео будит меня, чтобы покормить и одеть. Ведёт к судье Мендесу, который с каждым днём всё хуже сдерживает разочарование оттого, что у меня нет новостей. Я заверяю его, что рано или поздно все шпионы делают ошибки, — я ведь не хочу потерять возможность свободно разгуливать по дворцу. Но когда в очередной раз я выхожу из его кабинета со стеллитой в кармане, понимаю, что надежда во мне тоже начала угасать. Во дворце слишком много пустых мест, где можно было бы затеряться. Алессандро ходит за мной по пятам, когда рядом нет Лео. Я специально замедляю шаг и поворачиваю в его направлении. Хотела бы я рассказать Марго, что нашла человека, у которого скрываться получается даже хуже, чем у меня. Но потом вспоминаю, что она никогда мне не верила, и единственное, что имеет значение, — это закончить то, что Дез не смог.

Скучать по Дезу всё равно что жить с фантомной конечностью. Иногда я тянусь к нему, чтобы вспомнить. Так выглядит надежда?

Этим утром все в замке взбудоражены подготовкой к приближающемуся фестивалю. Лестницы устанавливаются, чтобы начать долгий процесс украшения цветочными арками каждого входа, через который могут пройти гости через восемь дней. Я прохожу в тронный зал, как делаю каждое утро, с тех пор как принесла присягу королю Фернандо. Пятно на мраморном полу, куда я пролила кровь, как и многие до меня, выглядит как центр мишени. Для всех остальных в зале — для леди в парчовых платьях и полированных туфлях, украшенных жемчугом, и для дворян, пресмыкающиеся перед королём, — это просто очередной день.

Кажется, я единственная, кто замечает, как вентари из Руки Мориа раскачивается на месте. Его оливковая кожа мертвенно-бледная с болезненно зеленоватыми пятнами. Его волосы влажные от пота.

— Лео, — зову я, громче и отчаяннее, чем мне хотелось бы.

Его улыбающиеся глаза прослеживают мой взгляд на вентари. Он втягивает воздух. Прежде чем кто-либо из нас успевает позвать на помощь, Константино падает лицом на пол и не поднимается. Я понимаю, что он мёртв, по тому, как кровь из его носа и рта образует лужу, которая могла бы его всего поглотить. Никто не может потерять столько крови и выжить. Визг, вопли наполняют комнату, кто-то уже выкрикивает домыслы о чуме.

Судья Мендес зовёт врача, и слуги спешат увести переполошившихся придворных, а я застываю на месте. Хотела бы я знать, из какого он рода, или из какой провинции его забрали, или что с ним стало, что его жизнь так рано оборвалась здесь. Я так опустошена, что не могу пошевелиться, даже когда Лео трясёт меня. Когда я вновь смотрю на тело, то вижу Эстебана. Марго. Себя.

— Миледи, Вам не стоит этого видеть, — говорит Лео. Но я вижу. Он уводит меня прочь в сады, открытые только для персонала. Просит служанку принести кофе покрепче и даёт мне немного посидеть в тишине.

Звонят соборные колокола, указывая время. Как он умер? Другой мориа стоял там, глядя прямо перед собой, когда его друг упал замертво. Были ли они друзьями? Меня сжигает изнутри то, как мало я о них знала, и тем не менее, часть меня понимает, что покинуть дворец будет проще, если не привязываться.

— С робари, что была до меня, случилось то же самое? — спрашиваю Лео, когда нам приносят кофе.

Он беспорядочно размахивает руками, запускает пальцы в волосы так часто, словно он только что проснулся. Есть что-то искреннее в том, как он перестал вести себя по дворцовым правилам.

— Да. Предыдущая робари жаловалась на боль в глазе. А потом в одно утро её уже просто не было в тронном зале.

— Она была первой? — я удивляюсь тому, как слабо звучит мой голос. Тёмная картинка появляется в мыслях. Я вижу Люсию, после того как Правосудие использовало её. А потом комнату, полную альманов. Чувствую привкус желчи на языке и дышу глубже, несмотря на головокружение. Я не могу позволить себе плохое самочувствие.

Лео мрачно кивает.

— Мне неприятно признавать, что я не заметил, что её больше нет, пока не услышал, как об этом говорил Алессандро судье Мендесу. Этот человек точно…

Не знаю, почему я не даю Лео закончить эту фразу. Я мотаю головой и сжимаю альман на своей груди. Лео часто моргает, как будто он забылся, как и я.

Он прочищает горло и заканчивает шутливо:

— Точно лучший муж, который только мог достаться леди Нурии.

Я прям чувствую, как выкатились мои глаза. Женщина, в покоях которой я теперь сплю, замужем за Алессандро?

— Мне всегда было интересно, как это работает, — говорит Лео, привлекая моё внимание. Его непослушный локон вновь спадает на лоб, но в этот раз он оставляет его как есть.

— Они ловят моменты, истории, — отвечаю я. — Воспоминания, по сути. То, как ты и я живём сейчас.

— Нет, это я знаю, но как именно?

Я качаю головой. Как именно я выдёргиваю воспоминания из человеческой памяти? Как Марго создаёт иллюзии, чтобы люди поверили, что город снова горит? Как у Деза получается… Как получалось. Дез больше никогда… Мне тяжело дышать, пока я не кладу руку на грудь.

— Противоестественная магия, — говорю я, потому что такой ответ я должна давать.

— Ваш порез хорошо заживает, — меняет он тему.

Я наблюдаю за его лицом, пока он мягко раскрывает мою ладонь. Стоит только сложиться мнению о нём, как он вновь меня удивляет. Почему он не согласился? Вряд ли он щадит мои чувства — каждое утро он напоминает мне, как много ещё нужно сделать, прежде чем я буду выглядеть как придворная леди. Если я скажу «сорока» и стану ждать ответа, это будет странно, но я уже показала себя девочкой со странностями. Я не могу исключить вероятность, что Мендес потом сможет увидеть воспоминание с камня-альмана, хотя им понадобится новый вентари, чтобы считать его и, возможно, понять, что я делаю.

Я выкидываю эту мысль из головы.

Шрам на моей ладони будет уродливым, но я уже привыкла. Когда я долго смотрю на него, его форма начинает напоминать мне горные вершины на карте.

— Лео, — говорю я и накрываю альман рукой в перчатке, приглушая вид и звук. — Сегодня ночью во внутреннем дворике будет вечеринка.

Он трёт свой подбородок, обдумывая это.

— И вы бы хотели пойти на неё.

Я пожимаю плечами. Мориа умер, а я о вечеринках. Но мне нужно быть там.

— Я никогда не была на вечеринках прежде. Шепчущие брали меня с собой только в трактиры, где всё всегда заканчивалась драками.

Это не совсем ложь. Прошло уже четыре дня, как я продвинулась в своём стремлении попасть в покои Кастиана. Хасинта — мой единственный ключ.

— Даже не знаю, — говорит он, бросая взгляд на мою руку в перчатке, прикрывающую подвеску. — Судья Мендес велел присматривать за вами. И он терпеть не может празднества.

— Пожалуйста, — прошу его. Как одно слово может звучать так жалобно? Я не знала Константино, но я легко могла бы быть на его месте.

— Один час, — Лео показывает один палец, — или я лично уведу вас наверх.

Я в восторге кидаюсь ему на шею. Он слегка фыркает, но в его объятиях так приятно. Я скучала по этому ощущению, даже если просто по-дружески.

«Он тебе не друг», — предостерегает меня разум.

Пока мой день продолжается по обычному расписанию, я напоминаю себе, что друзья не используют друг друга так, как я использую Лео.

***

Внутренний дворик переполнен людьми. Играет музыка. Люди так тесно прижаты друг к другу, что выглядят как рябь на воде.

— Один час, — напоминает мне Лео, проводя пальцами по волосам. — Не заставляй меня приходить за тобой. Я почётный сопровождающий, а не нянька.

Он уходит, направляясь к симпатичному молодому стражнику, а рядом со мной появляется Клаудия, опираясь локтем на моё плечо.

— Так, значит, сопровождающий и нянька — не одно и то же? А я-то думала…

Она протягивает мне глиняный кубок. Я смеюсь и принимаю его. Вино в нём слаще, чем то сухое, которое судья наливает из стеклянного графина во время обеда. Я облизываю губы и осматриваю толпу танцующих. Все, от судомоек до садовников, собрались здесь, оживив двор. Девушки в длинных белых платьях кружатся в танце, их подолы взлетают от каждого поворота. Я узнаю сурового стражника, который сейчас играет на гитаре, рядом с мужчиной, отбивающий ритм мясистыми ладонями по инструментам. Пламя в ямах с кострами танцует в окружении голубоватых камней.

— А что за повод? — спрашиваю Клаудию.

— Луна во второй четверти. Такой же хороший повод, как любой другой, — говорит она. — Эта неделя перед Фестивалем Солнца будет непростой для нас. Традицию устраивать слугами собственное празднество начала королева Пенелопа. Она сказала, что это повысит нашу «производительность».

Поднося кубок к губам, я молчу о том, что хотела бы рассказать. Мы праздновали события в Анжелесе: брачные союзы, рождение детей и даже смерти. Но мы делали это вместе.

— Спасибо, что позвала, — говорю я. — А где остальные? Давида и Хасинта?

Щёки Клаудии розовеют от жара огня и вина.

— Давиде нравится слушать музыку с кухни. Она чистит картошку и чахнет по Гектору. Говорю тебе…

Я понимаю, что её сейчас понесёт не туда.

— А Хасинта?

— Да отсыпается в постирочной, наверное, — говорит она и, подумав, добавляет. — Спорим, завернулась в простыни принца?

Я кривлюсь, в руке уже пустой кубок, и говорю:

— Пойду ещё налью.

Но Клаудия уже несёт своё тело в толпу танцующих. Я хватаю два кубка и останавливаюсь у кухни. Давида здесь, с горой картошки, притоптывает в такт. Я ставлю кубок перед ней. Она прижимает руку к подбородку, а потом выталкивает её вперёд. Среди шепчущих тоже были те, кто не мог говорить, и общались при помощи рук. Нас всех учили основам языка жестов в детстве. Я желаю ей спокойной ночи, а сама направляюсь в постирочную.

Я открываю три двери, находя мешки с картошкой, ящики с корнеплодами, бочки с зёрнами и злаками. На всех упаковках выжжен герб Фахардо. В следующем помещении банки с маслами и оливками. В последней комнате сильный запах мыла. Полотенца и простыни аккуратно сложены стопками. Там, среди кучи белья, как птенец в гнезде спит Хасинта.

Её рот слегка приоткрыт, она тихонько сопит. Что-то скручивается в моём животе, пока я приближаюсь к ней. Останавливаюсь. Как бы я себя повела, если бы внезапно проснулась, а надо мной стояла странная девчонка? Девчонка, у которой, как известно, есть опасная сила.

Я разворачиваюсь, чтобы уйти. Но только на мгновение. Я снимаю альман с шеи и складываю в карман. Мне нужно забрать воспоминание.

Нужно.

Я стараюсь успокоить дрожь в пальцах и прижимаю их к её вискам. Она не просыпается, только сопит. Завитки на подушечках моих пальцев начинают светиться, наполняясь магией, и я проскальзываю в её прошлое в поисках нужного воспоминания.

Хасинта подхватывает юбки и бежит. Её нервы скручиваются в узел, она спешит в покои принца Кастиана. Все знают, что принц не любит, когда слуг видно, а её вспотевшее, порозовевшее лицо и туфельки, испачканные белой глиной внутреннего двора, делают её вполне видимой и даже заметной.

Она тянет на себя дверь и проникает в его странные комнаты. Как может такая яркая леди Нурия проводить дни в этом унылом месте? В королевских мавзолеях и то повеселее. Ну, теперь леди Нурии и не придётся…

Глаза Хасинты привыкают к тусклому освещению комнаты. Занавески закрыты, а на кофейном столике стоят две масляные лампы. От их мутного желтоватого света гобелены на стене как будто шевелятся: воины верхом на боевых конях, тонущие корабли.

Её щёки вспыхивают, когда она замечает женскую перчатку на мягкой кушетке. Два бокала на столе и дюжина пустых бутылок вина и агуадульсе. Запах алкоголя ударяет ей в нос, и затем она замечает груду одежды. Здесь было явной больше одной леди… Хотя это явно были не леди. Девчонки из постирочной в жизни не поверят, если она расскажет об этом.

Хасинта замирает от резкого движения. Вот он стоит в дверном проёме своей спальни. Принц Кастиан натягивает халат поверх… ничего. Его упругие мышцы напрягаются, пока он, шатаясь, тянется за ещё одной бутылкой на столике. Она видит шрам в форме полумесяца, оставленный тем монстром-мориа. Она никогда в этом не признается вслух, но от этого шрама он ещё прекраснее.

— Ваше Высочество, — говорит Хасинта, чувствуя желание присесть в реверансе.

Он стонет и трёт заспанные глаза. Его волосы, как нимб из чистого золота, обрамляют лицо.

— Кто ты, чёрт тебя подери, такая?

Кровь стучит в её ушах в тревоге. Нет, это её сердце стучит, пока кровь стремительно бежит по венам. Она слышит каждый стук как ответ на тяжёлый взгляд голубых глаз королевского сына.

— Прошу меня простить, ваша светлость. Ой… Лорд-командующий. Мне велено забрать… эм… ненужные вещи для моей госпожи. Мне очень жаль… из-за этого всего. Вы не заслужили этих страданий, милорд.

Теперь он пристально смотрит на неё, скрестив руки, как статуя ангела Сан-Маркоса в центре сада. Ангела, готового вынести приговор. Он как будто очнулся и замечает беспорядок вокруг себя. Бутылки, сигары, одежда.

Эти голубые глаза возвращаются назад в спальную комнату. Его тело расслабляется, руки свисают по бокам. Он делает глубокий вдох, словно пытаясь взять себя в руки. Такой вдох она бы сделала перед тем как нырнуть в холодный общественный бассейн в центре столицы. Он поджимает губы, и она только сейчас понимает, что никогда раньше не стояла так близко к принцу. Изгиб его губ похож на дугу лука для стрельбы, а их цвет такого бледно-розового оттенка, который она прежде не встречала у мужчин.

Внезапно она осознаёт, что просто стоит и пялится на него. Ох — Отец миров! — ей срочно нужно что-то сделать. Но даже такой сломленный и устрашающий одновременно, он всё ещё тот принц Кастиан, в которого она влюбилась с первого взгляда.

— Не заслуживаю страданий? — спрашивает Кастиан тяжело, измученно. — Ты понятия не имеешь, чего я заслуживаю.

Она мотает головой. Она сказала что-то не то? Вечно она говорит что-то не то.

Он поднимает бутылку и пьёт из горла. Струйка вина стекает прямо по его груди вниз. Он издаёт какой-то придушенный звук. Он плачет? Ей больно видеть его таким.

— Пошла вон, — говорит он так тихо, что она подходит на шаг ближе.

Она не может уйти без его свадебного костюма.

— Милорд…

Он швыряет бутылку через всю комнату, та разбивается вдребезги.

— Нужны мои вещи? Вот они, — он бежит в спальню. Она за ним, как намагниченная, невзирая на страх.

В его постели две женщины, они только пробуждаются ото сна, но в миг отскакивают назад в ужасе, когда принц, злобно рыча, врывается в гардеробную, хватает наряд жениха и бросает в ноги Хасинты.

— На, забирай! Забирай всё, что есть!

Она поднимает одежду с пола. Его костюм пахнет как и он сам: дымом костра и морской солью. Он уже его надевал. Примерил и носил.

Кастиан отходит в самый дальний угол спальни и поворачивается к ним всем спиной. Он всё ещё похож на мраморного ангела из храма, в котором бы она молилась вечно.

— Пожалуйста, оставьте меня, — доносится от него.

И они все уходят.

Какое-то движение в коридоре заставляет меня покинуть разум Хасинты и быстро выбежать из постирочной, проходя мимо кухонь с быстро бьющимся сердцем. Никто из шепчущих не слышал об обручении принца. Но одно я знаю наверняка: мне нужно попасть в его покои. Музыку слышно в служебных помещениях дворца. Если когда и будет подходящее время, то этой ночью.

Пока я возвращаю альман из кармана на шею, застёгивая дрожащими вспотевшими пальцами, я думаю о пьяном принце из воспоминания Хасинты. То, что помнишь, нельзя изменить, даже если сильно захотеть. Она боготворит принца, и все её чувства пролезли мне под кожу. Я хочу разодрать свои вены, чтобы эти тошнотворные желания вытекли.

Стоит мне только сделать шаг в коридор, некто хватает меня и прижимает к стене. Я задыхаюсь от благоухания святых масел. Рука закрывает мне рот, чтобы я не закричала. Я со всей силы пинаю, и напавший на меня дёргается. Это Алессандро.

— Я видел тебя, — рычит он, оправившись после пинка. — Что ты сделала с этой служанкой, тварь?

Моё сердце бешено стучит. Я хватаю первую вещь, попавшуюся под руку. Деревянный валёк, которым размешивают щёлок.

— Вы что-то не так поняли, судья Алессандро. Её друзья попросили меня проверить, как она.

Он держится на расстоянии, но я вижу, как он тщательно обдумывает все свои варианты.

— Вы все обманщики. Твоя рука прекрасно работает.

Я сжимаю валёк крепче. Если ударить его, это будет приравнено к измене. Если дать ему пойти к Мендесу, всё будет кончено.

— Вот ты где! — кричит Лео. Его чёрные кудри растрепались от танцев, а щёки раскраснелись. Уже, правда, час прошёл? Я ещё никогда не была так счастлива кого-либо видеть, как его сейчас. Он смотрит на Алессандро и потом на меня. — Что здесь происходит?

— Она лжёт о своей ране. Я видел, как она напала на спящую девушку, чтобы поглотить её воспоминания. Я веду её к судье Мендесу, немедля.

Лео молчит, оглядывая Алессандро с головы до ног. Он морщит лоб от лёгкого беспокойства.

— Я с вами, — серьёзно говорит Лео, вставая между нами. Сердце словно покрывается льдом. Я говорю себе, что этого следовало ожидать, но не могу поверить. — И чтобы я мог помочь и подтвердить твои слова судье Мендесу, скажи, какие у тебя доказательства? Просто хочется быть уверенным, судья Алессандро, что мы не побеспокоим судью Мендеса понапрасну.

Что Лео делает?

— Какие ещё доказательства?! Я не должен ничего доказывать. Я просто доложу судье Мендесу, и он поверит мне, потому что это чистая правда.

Лео кивает, как будто его устроил такой ответ.

— Конечно, судья Алессандро! Но… — он бросает взгляд на мою шею, как будто только сейчас заметил подвеску, — что покажет альман?

Алессандро смотрит на камень, но не соглашается с Лео.

— Вентари скончался, никто не может подтвердить её расшифровку, пока мы не найдём другого, — я вижу в его глазах осознание ошибки, которую он допустил. Альман покажет, что Алессандро напал на меня, а Лео заступился, успокоив неуравновешенного судью. Алессандро скривился от злости. — Это не имеет значения. Моё слово значит больше, чем твоё.

— Я и не отрицаю, — говорю, опуская валёк на пол. Теперь я уверена, что он мне больше не понадобится. — В Руке Правосудия, конечно, сотни судей, как ты, а я одна такая робари.

Лео отворачивается, но я успеваю заметить, как дёргаются уголки его губ.

Алессандро разворачивается то ко мне, то к Лео. Если бы он был отбившимся от стаи зверьком, то у него бы уже шла пена изо рта от злости. Он толкает меня указательным пальцем в грудь, прямо в порез, который оставил король Фернандо. Я прикусываю язык, чтобы не вздрогнуть.

— Ты ещё сделаешь ошибку, тварь, и от меня не отвертишься.

Он убирается восвояси, а мы с Лео стоим на месте, слушая музыку. Он спас меня от Алессандро. Наверняка он Сорока. Но когда я открываю рот, он мотает головой и закрывает мой альман рукой.

— Мы не будем это обсуждать, — говорит он.

Я бы поспорила, но не хочу втягивать Лео в неприятности. Особенно если он и есть тот шпион, которого ищет Правосудие. Сейчас мне достаточно того, что я могу ему доверять. Это радует. Я не возражаю, когда мы возвращаемся в мои покои, и по пути я осмысливаю воспоминание Хасинты.

Кастиан был обручён. Судья Мендес говорил мне, что Лео начинал как слуга-сопровождающий леди Нурии. Это просто совпадение, что я теперь в её бывших покоях? Из всех возможных гостевых комнат дворца… Она сейчас замужем за Алессандро, но когда-то была помолвлена с Кастианом. Меня тошнит от мысли, чем они могли заниматься там, где я сейчас сплю.

Дворец ночью погружается в жуткую тишину. Тени становятся длиннее, и даже статуи в залах создают впечатление, что за нами наблюдают. Но я запоминаю каждый поворот, каждый шаг к моим покоям, потому что мне понадобится вернуться туда самой. Лео болтает о том, как корабль с партией вина на фестиваль пошёл на дно, доведя до поседения королевского винодела. Я закрываю альман рукой.

— Лео, до меня тут дошёл один слушок, — говорю я, заговорщически поглядев из стороны в сторону. Я видела, что Саида так делает, когда хочет прикинуться самой невинностью. Однако я совсем далека от этой напускной скромности и боюсь, что он меня запрёт после того, через что мы сейчас прошли.

— Во дворце столько слухов, сколько жителей в столице, моя дорогая леди.

— Я не леди, — бормочу себе под нос.

Лео переплетает наши руки, быстро оглядывается на зал за нами, прежде чем сделать шаг на небесный мост. Мы раньше не ходили по нему ночью. Такое ощущение, что мы идём по длинной чёрной тени. Каждая сверкающая арка и колонны отражают лунный свет.

— Позвольте спросить, что за слухи? Вы в самом деле провели весь час, сплетничая с посудомойкой?

Я смеюсь, пытаясь звучать легко и беззаботно. Он ведёт себя так, будто столкновения с Алессандро не было вовсе.

— Я слышала, что принц Кастиан когда-то был помолвлен с твоей предыдущей леди.

Лицо Лео озаряет его обычная улыбка. Интересно, как много он скрывает за этим изгибом губ.

— Ах, леди Нурия Грасиэлла, герцогиня цитадели Тресорос, действительно когда-то давно готовилась к свадьбе с принцем.

Тресорос.

— Она из семьи, которая некогда правила Тресоросом?

Больше века назад королевство Тресорос владело богатейшей землёй континента до того, как был заключён этот мутный союз с семьёй Фахардо. Теперь, когда Пуэрто-Леонес завоевал почти весь континент, сложно представить, что когда-то он занимал только часть того, что есть сегодня. Когда члены правящей семьи Тресороса капитулировали, они поставили условие, что будут иметь титулы и места при дворе. Теперь эти территории стали всего лишь одной из провинций, хотя когда-то были отдельной нацией.

— Из той самой, — говорит Лео. — Леди Нурия — богатейшая женщина во всём Пуэрто-Леонесе. Она владеет большей частью западной провинции, благодаря договору, заключённому её дедом, когда они отреклись от трона в пользу Фахардо. Полагаю, шепчущие не слышали о её скандале с принцем Кастианом в своих лачугах в горах, которые вы зовёте домами.

И вот так просто возвращаются мои сомнения относительно Лео. От этих слов, прозвучавших от него, больнее, чем от всего того, что наговорил мне Алессандро. Как он может сначала рисковать своей репутацией ради меня, а потом говорить такое?

— Шепчущие оторваны от всего остального мира, — говорю я. — Поэтому их восстание и провалилось.

Пустые слова, но ложь сама срывается с языка.

— Может быть, — Лео останавливается в центре моста. Внизу видно жёлтое свечение уличных ламп, рисующие линии андалусийских улиц. Отсюда красивый вид, пока темнота скрывает всю грязь дня.

— И кто же отозвал помолвку? — спрашиваю его.

— Это сложный вопрос. Леди Нурия была обручена с принцем Кастианом ещё до их рождения.

— Как это возможно?

— Хусто Фахардо, отцу короля Фернандо, было непросто держать под контролем аннексированные земли Тресороса.

— Территория Тресороса была вдвое меньше Пуэрто-Леонеса в те годы. Как они отражали атаки Фахардо?

— На каждого призывника в армию Фахардо семья Тресорос могла позволить себе наёмного солдата.

— Наёмники, — готова жизнью поклясться, что ни в библиотеке, которую мы проходим, ни во всей стране не найдётся ни одной книги, упоминающей это.

— Из Лузо, Дофиники, даже с Айслендов в северных морях, — говорит Лео, увлечённый рассказом. Какая же он загадка. Как он здесь оказался? Верный короне. Хранитель неподобающих историй. Предполагаемый друг для такой, как я. — Семья герцогини располагает самыми большими рудниками, богатыми золотом и драгоценными камнями.

— А потом что? Они просто продали своё наследие и своих потомков, чтобы остановить войну?

— В тебе нет ни капли романтики, — Лео разворачивается на каблуках и продолжает идти. — Я не знаю, кто предложил подписать договор, но соглашение связало две семьи вместе. Их дети уже были обещаны другим, поэтому лучшим решением стало обручить первых внуков.

— И что Нурия чувствовала, будучи помолвленной с таким, как он? — последние слова прозвучали как ругательство. Я вспоминаю все те слова, которыми служанки описывали принца, когда я помогала им во дворе, и даже мысли той леди, у которой я украла воспоминание о нём. — Он ведь разрушает всё на своём пути.

— Он не был таким в детстве. Леди Нурия и Кастиан дружили с малых лет. Всё время были вместе во дворце, по крайней мере, так говорят. Был короткий период, около года, когда принца отправили на Ислас-дель-Рей на юге. Чтобы поправить здоровье. И это было единственное время вдали друг от друга.

— Не удивительно, что я ни разу его не видела, пока была здесь.

Лео напрягает память.

— Думаю, это было до того, как ты прибыла во дворец. Сколько ему было, пять или шесть, наверное? Сразу после смерти… — опомнившись, Лео обрывает себя на середине предложения, но я заканчиваю за него.

— Смерти младшего принца, его брата, — говорю я и благодарю темноту, что скрывает тот страх, что я испытываю. Некоторые говорят, что Братоубийце судьбой предназначено стать таким же безжалостным, как его отец. Мальчик, который любит боль и смерть. Мужчина, который умрёт от моей руки.

Лео кивает.

— Что касается разрыва помолвки… Ходят разные слухи. Одни говорят, что он не мог удержать Нурию подальше от других придворных мужчин. Гнусная ложь, разумеется. Если бы это могло разорвать союз, который планировали десятилетиями! За считанные дни до свадьбы!

Я делаю кислое лицо.

— Кастиан, конечно, принц, но это не значит, что он стал бы хорошим мужем.

— И что вы знаете о мужьях, юная Рената?

— Ты старше меня максимум на пару лет, Лео. Я могу спросить: а что ты знаешь о мужьях?

— Только то, что у меня был один, и его больше нет.

Моё сердце разбивается на осколки, но он не позволяет мне переживать за него.

— Не нужно делать такое лицо, я не потерплю сегодня никакой печали. Позвольте мне закончить рассказ.

Мы приближаемся к моим покоям и оба замедляем шаг.

— Давай. Подозреваю, что ты-то можешь отделить ложь от правды.

— Естественно. Да, их помолвку разорвал принц Кастиан. Они отправились в совместное путешествие, но когда вернулись, всё уже было кончено.

Год назад?

— Это было до или после битвы в Риомаре?

Тёмные брови Лео поднимаются.

— После. Поездка была задумана в честь празднования победы принца.

Тогда впервые он чуть было не убил Деза. Я проигрываю в своей голове обрывки воспоминания. Князь Дорадо и мятежник. Моё горло сдавливает желание закричать, но голос Лео выводит меня из этой темноты.

— До этой поездки они были безумно друг в друга влюблены. Все им завидовали. Это была любовь на века. Есть даже песни о них — их часто поют в тавернах, вы наверняка слышали.

— Нет, не слышала, — меня сейчас стошнит. — Что такого ужасного могло случиться, чтобы разорвать вековое соглашение и встать на пути настоящей любви?

— Поговаривают, что принц Кастиан застукал леди Нурию с кем-то в её постели. Когда этот слух распространился, придворные леди требовали судить её за государственную измену. Королевский священник собирался отлучить её от церкви. Но леди Нурия всегда ставила превыше всего верность и преданность. Кто бы поверил слову принца больше, чем её?

Сомневаться в словах принца, даже наедине, опасно. Но это и так была опасная ночь. Возможно, я ошибалась в Лео во многих отношениях. Он, может быть, и не Сорока, но я знаю, кому он на самом деле предан. Леди Нурии.

— Разве это не отменяет соглашение? Может ли Тресорос вернуть себе независимость?

Лео присвистывает, как будто сам не может поверить в то, что собирается сказать.

— В том-то и дело. Ей позволили сохранить семейные владения и титул. Принц ругался со своим отцом, чтобы у неё всё это осталось. Компромиссным решением стал брак с одним из судей Руки Правосудия.

— Но…

— Могу я спросить, чем вызван ваш интерес к этой старой дворцовой сплетне? — не даёт он мне договорить, и я воспринимаю это как знак того, что я дошла до его границы допустимого. Мы сворачиваем в тёмный коридор, и я впервые чувствую облегчение, что вижу стражника у своих покоев.

Я пожимаю плечами и отвечаю легко, беззаботно, как говорят девушки при дворе:

— Ты не можешь винить меня в том, что сплетни — сейчас моё единственное развлечение. Меня не было здесь слишком долго.

Улыбка Лео была полна лукавства, но даже если он подозревает, что у меня есть иные намерения, то он ничем это не выдаёт. Дружески помахав рукой, он выкрикивает:

— Гектор! Где же ты был всю ночь? Нам пришлось сделать круг по небесному мосту, пока мы ждали тебя.

То, как Лео врёт, впечатляет меня. Имя звучит как-то знакомо, но после всего произошедшего этой ночью, я не могу вспомнить, где могла его слышать.

Стражник прислоняется к стене прямо напротив моей двери. Его лицо остаётся в тени, но я отмечаю коротко стриженную тёмную бороду и смуглую кожу.

— Да-да, конечно, — бормочет Гектор. — И как же прошла пьянка в честь второй четверти луны?

— Ничего не знаю об этом, — говорит Лео, шагая спиной вперёд к моей двери. Он достаёт тонкий ключ и открывает дверь. — Спокойной ночи, Гектор.

И тут меня как молнией пронзает. Гектор. Я вспоминаю Давиду, как она сидела на кухне и чистила картошку.

— Вечеринки для детей, — ворчит тот.

Лео корчит гримасу для меня, а потом заходит в комнату. Я следую за ним, но останавливаюсь и поворачиваюсь к Гектору. Если есть шанс, надо им воспользоваться.

— Давида сейчас на кухне.

И хотя его тело скрыто в тени, я замечаю, как он напрягся.

— Тебе-то какое дело?

Пожимаю плечами и напеваю песенку, которая играла, пока она работала. Она застряла в моей голове, отчего-то очень знакомая.

— Да так. Просто подумалось, что она ждёт кого-то, вот и всё.

Я закрываю дверь за собой. После того, как Лео уходит, я падаю на кровать. Тяжесть прошедшего дня давит на меня. Константино истёк кровью на глазах у всего двора, а мир продолжает вращаться без него, как будто он не играл никакой роли. Но это не так. Даже если его похитили и превратили в нечто неузнаваемое, у него когда-то была семья.

Я выбираюсь из постели и обыскиваю свои вещи, находя монетку Деза. Хранить её кажется неправильным. Следует попытаться как-нибудь вернуть её Иллану. Но сейчас это единственное, что напоминает мне о том, что Дез был настоящим. Я закрываю глаза и думаю о нём. Вспоминаю, как луна за его головой напоминала нимб. Красивый до боли. Я прижимаю монетку к губам.

— Всё было бы проще, будь ты рядом со мной, — шепчу ему, зная, что ответа не последует.

Я прячу монетку под матрац. Сейчас я могу только надеяться, что моя интуиция по поводу Гектора и Давида не ошиблась. Это единственная возможность проникнуть в покои принца.

Тяжёлые ботинки Гектора ходят по кругу, потихоньку меня убаюкивая. Я смотрю на балдахин над кроватью. Её кроватью. Это странное ощущение: жить в комнате, которая принадлежала другой девушке, девушке, чей брак с принцем был обговорён ещё до её рождения, до того, как её родители запланировали ребёнка. Девушке, чьи вещи я ношу, в чьей кровати я сплю. Девушке, которую чуть было не обвинили в государственной измене и которая могла иметь собственные желания и стремления. Неверность в обычном браке уже плохо, но она была заподозрена в измене принцу, что равносильно измене короне. Но как тогда она смогла сохранить за собой земли и титул? Что такого ценного в этом союзе с Тресоросом, что Кастиан, каким бы безжалостным он ни был, просто стоял и смотрел, как она выходит за другого? Если только… Тресорос известен своими богатыми территориями — минералами и самоцветами.

Я вспоминаю, как увидела принца в Рысьем лесу. Дез не дал мне использовать магию. Кастиан тогда сказал, что на нём бы это всё равно не сработало. Я не придала этому значения: так много леонессцев носят свои деревянные обереги, но они мало что понимают в нашей магии. Может, что-то найденное в недрах Тресороса способно противостоять магии мориа, так же как металлы усиливают её? Могло ли оружие быть из Тресороса, и потому Пуэрто-Леонес держится за этот союз?

Я лежу в тишине некоторое время и вдруг понимаю… Всё тихо. За дверью ни звука.

Резко сажусь, кровь гудит. Это может быть мой единственный шанс.

Я переодеваюсь в чёрные брюки для верховой езды и чёрную рубашку. Обыскав выдвижные ящики, я нахожу спрятанную цветочную заколку, которую надевала в день представления королю Фернандо. Срываю тканевые лепестки, оставляя только острое металлическое крепление и убираю за пояс. Заколоть принца её стальным кончиком было моей несбыточной мечтой, но я всё ещё могу её использовать, чтобы вскрыть замок.

***

Пересекая небесный мост на пути в покои Кастиана, я чувствую себя самой Госпожой теней в её платье из глубокой ночи и утренних звёзд. Пьяные завывания под песни и стук колёс повозки по булыжникам заглушают звук моих шагов.

Благодаря воспоминанию Хасинты я без труда нахожу двери в комнаты Кровавого Принца. Внутри никого нет. Мои пальцы хорошо помнят небольшие секреты взлома замков.

Когда металл поддаётся и слышится характерный щелчок, я задерживаю дыхание, бросая взгляд за плечо, и молюсь, чтобы Госпожа сегодня была на моей стороне.

Я с усилием открываю тяжёлые двери и прокрадываюсь в пустые покои. Я на секунду застываю, осознавая, что сейчас нахожусь в той самой комнате, где живёт Кастиан, когда бывает во дворце. Неприятное ощущение проходит по всему телу. Теперь всегда, до конца моих дней, вспоминая Деза, я буду думать и о Кастиане.

Мои глаза привыкают к темноте и осматривают комнату от ковра на полу к окнам. Я раздвигаю гардины, за которыми видно предрассветное небо, с бледно-голубой полосой на горизонте. Лео скоро придёт за мной. Он всегда будит меня, когда красноватое утреннее небо показывается в просвете под занавесками.

На кофейном столике масляная лампа и спички. Мои пальцы, которые были тверды при взломе замка, теперь подрагивают, и я ломаю три спички прежде, чем зажечь эту чёртову лампу.

Я прохожу через голубую гостиную с большими гобеленами и мягкими кушетками, скорее в спальню. Стены покрыты тёмно-синим бархатом, и от переливания света и тени на нём они похожи на волны. Я раздвигаю занавески здесь тоже и застываю, поражённая тем, как свет наполняет стены и пол. Комната словно задумана так, чтобы внушить её жильцу, будто он находится под водой, где-то в морских глубинах, держась на плаву.

Это как сон наяву… И меня бесит, что я чувствую такое умиротворение здесь.

Я подхожу к полкам, забитым книгами в кожаных и тканевых переплётах. Я слышала о тайных проходах, которые можно открыть, если вытащить правильную книгу. Этот книжный шкаф определённо достаточно большой, чтобы скрыть что-нибудь за ним, и я вытягиваю каждую книгу по очереди. Ничего нет.

Я оставляю лампу на большом комоде в прилегающей гардеробной, откуда принц швырял свои свадебные вещи Хасинте. Я обыскиваю все ящики, но в них только одежда, ремни, пояса, орденские ленты, головные уборы и украшения.

— Ну где же? — шёпотом спрашиваю комнату, надеясь, что она откроет свои секреты.

Я продолжаю осматривать большой деревянный стол, на котором разбросаны письма, нераскрытые свитки, баночки с сепией и большая морская раковина, какие распространены в цитадели Салинас. Я тянусь к ней и чувствую запах кожаной одежды и соли, и легко представляю, как Кастиан сидит здесь и прислушивается к шуму волн. Злость закипает во мне. Он не заслуживает всей этой гармонии, которой он себя окружил.

Я сдвигаю стопки пергамента, чтобы освободить поверхность расписного стола. Дерево окрашено в густой чёрный цвет с выгравированными на нём золотыми линиями и точками… Созвездия. Я узнаю шестиугольник — созвездие Леонеса, которое, по легендам, поместил на небо Господин миров, чтобы ознаменовать начало новой эры завоеваний Пуэрто-Леонеса семьёй Фахардо.

Мне оно всегда напоминало скорее кота, чем льва.

Когда я возвращаю груду пергамента на место, я замечаю среди них карту Пуэрто-Леонеса. Гербовая печать с двумя железными крылатыми львами поставлена на Сол-и-Перла, прибрежный городок на востоке, и место, где находится самая варварская и жуткая тюрьма в стране. Соледад.

Почему Кастиан отметил тюрьму, в которой, вероятно, бывал десятки раз?

Я замираю от подозрительного скрипа половицы. Небо начинает розоветь по краям, и моё сердце подскакивает от крика петуха где-то вдалеке. Я затаила дыхание в ожидании, что кто-то сейчас ворвётся в эти двери и обнаружит меня. Подхожу к стене с картинами. Нет ни одного портрета с Кастианом — ни в детстве, ни во взрослом возрасте, — но есть несколько морских пейзажей, картин с кораблями. Никогда бы не подумала, что принц так любит море, хотя и назван в честь самого прекрасного из них. Одна картина особенно привлекает моё внимание — портрет женщины.

Если отойти немного подальше, то можно заметить, что все остальные картины окружают её, словно она плавает на волнах. Я вновь беру лампу с комода и подношу ближе к портрету. От её красоты захватывает дух. Длинные светлые волосы волнами лежат её на плечах, а на голове — корона, украшенная сияющими рубинами, похожими на капли крови. Что-то внутри меня сжимается от боли, когда я смотрю в её спокойные сине-зелёные глаза цвета Кастинианского моря. Глаза принца.

Видимо, это мать Кастиана и вторая жена короля Фернандо. Королева Пенелопа.

Портрет будто зачаровывает меня, как своей красотой, так и вопросами, наводнившими моё сознание. Что она о нём думала? О своём старшем сыне, наследнике престола, убийце её второго ребёнка? Насколько крепкой может быть любовь матери?

Хотя, судя по всему, он глубоко почитал её, выделив её портрету столь значимое место. Это так впечатляет меня, что моё тело покалывает от… от какого-то желания, которое я не могу сформулировать. Возможно, это желание, свойственное всем сиротам. Нет ничего прекраснее любви матери, её заботы и той безопасности, которая ощущается в её присутствии, даже если это просто иллюзия.

И дальше всё происходит как само собой.

Не тратя ни секундой больше, я спешно провожу пальцами вдоль рамки. Сначала это всё выглядит глупо, нелепо, отчаянно. Прикасаться к этому прекрасному портрету кажется слишком интимным.

Но потом… Я нахожу то, что искала.

Уязвимое место.

Петля.

Через мгновение я слышу нужный щелчок, когда я поднимаю защёлку и отодвигаю портрет, за которым находится тайник.

Слава тебе, Мать всего сущего!

И спасибо вам, королева Пенелопа.

Я сдуваю пыль внутри этого большого сейфа. При желании в нём можно поместиться целиком. Ставлю лампу внутрь и осматриваю содержимое.

Моё сердцебиение ускоряется, когда я беру чёрную шкатулку. Пока открываю крышку, ток пробегает по моим венам, но это не та шкатулка из воспоминания Лозара. На её поверхности нет узоров, да и размер не тот.

Я рассматриваю всякую мелочь на бархатной подкладке внутри: игрушечные солдатики из железа с нарисованными мечами, десятки шариков из разноцветного стекла и маленький деревянный меч, с которым мог бы тренироваться ребёнок. Здесь так же множество писем со вскрытыми восковыми печатями и письма, побрызганные розовыми духами.

Я захлопываю крышку. Это не оружие!

Вытираю пот с лица и закрываю портрет.

Затем я чувствую магию ещё до того, как замечаю пульсирующий свет. В декоративной чаше, полной морского стекла, есть маленький альман. Неровный прямоугольник, как будто его откололи от камня побольше. Судья Мендес держит камни под замком. Мог ли он положить один сюда, чтобы шпионить за принцем? Свечение внутри кристалла сильное — значит, воспоминание совсем свежее.

Я убираю его в карман, чтобы позднее прочитать в своей комнате. Небо уже яркое, но если побежать, то могу успеть до того, как кто-нибудь заметит, откуда я выхожу.

Я быстро разворачиваюсь, но врезаюсь в стол и чуть было не роняю морскую раковину, но успеваю поймать её в воздухе до того, как она могла упасть и разбиться.

— Осторожнее, — звучит голос. — Это коллекционная вещь.

Пот градом стекает между лопатками, и я моргаю несколько раз, чтобы удостовериться, что он мне не мерещится.

— Лео, — судорожно соображаю, что сказать, но выдавливаю только, — я…

— Ничего не говори, — резко, зло говорит он, забирая ракушку из моей руки и с тяжёлым вздохом возвращая её на место. — После всего… Нет, не надо ничего говорить.

Как он узнал, что я здесь?

И вдруг до меня доходит, что именно этого и хотел судья Мендес. Убрать замок, стражников и посмотреть, куда я пойду. А я пошла прямо в ловушку.

Но потом Лео достаёт из кармана своего камзола какую-то бумагу и оставляет в центре стола. Запечатанное письмо пахнет розами. Это явно не от короля Фернандо или судьи Мендеса. Что-то гораздо более личное.

— Следуйте за мной, — говорит он, прочищая горло.

Без всяких вопросов я слушаюсь, слишком поражённая, чтобы сделать что-то ещё, кроме как идти за ним по небесному мосту, который мы уже множество раз пересекали вместе, к моим покоям. Мы оба заходим внутрь и он приступает к своим ежедневным обязанностям.

Я думаю о письмах в памятной шкатулке принца. Чьи же ещё письма мог хранить принц, если не леди Нурии? Могут ли Кастиан и Нурия всё ещё быть вместе, после всего, что между ними произошло? О чём Нурия может писать ему сейчас, передавая записки через Лео?

Словно прочитав мои мысли, Лео поворачивается с полуулыбкой. Утренний свет заливает комнату, окрашивая нас в красные и жёлтые тона. Иллюзия огня преследует меня на каждом шагу.