Разжигательница

— Знаете, вам повезло. Похоже, вы любимица.

— Почему это?

На что он намекает?

— Потому что вам не придётся освобождать любимые покои леди Нурии — ей предоставили комнаты, соответствующие жене судьи.

— Она здесь?

— Она только что прибыла после трёхнедельного пребывания в цитадели Салинас. Вернулась к Фестивалю Солнца. В связи с этим и письмо, которое я доставил. Но это только между нами, конечно. Никто не должен знать, что я помогаю им поддерживать контакт. Так или иначе, вы остаётесь в её покоях, а её перевели в гостевые комнаты.

Я слабо представляю, как мне понимать его слова. Он говорит это, чтобы я разыскала её?

Леди Нурия. Некогда невеста принца. Вернулась сюда.

Мне непременно нужна аудиенция с ней.

А что до Лео… Есть интересный факт о доверии: оно может укрепиться от угрозы взаимного гарантированного уничтожения.

Прим. пер.: Взаимное гарантированное уничтожение (Mutul Assured Destruction) — термин, который относится ко времени холодной войны и, по сути, описывает её основной сдерживающий фактор. В его основе идея, что любые действия сторон против друг друга обязательно обернутся поражением обоих, что в определённой степени является гарантом мира.

Глава 18

Следующие два дня я просто образец послушания. Иду туда, куда мне говорят Лео и Сула. Помогаю на кухне и со стиркой. Страх быть пойманной берёт верх надо мной. Моё тело словно не принадлежит мне. Даже когда я одна, меня не покидает ощущение, что за мной наблюдают. Оно пробегает холодком по позвоночнику, парализуя таким страхом, что только на вторую ночь я нахожу в себе смелость прочитать альман, украденный из покоев принца Кастиана.

После всех приготовлений ко сну я прислушиваюсь к шагам стражников за дверью. Забираюсь под покрывала и осторожно раскрываю ладони с альманом. Каждое новое воспоминание о принце вытесняет предыдущее, открывая новую грань моей ненависти, на которую я не думала, что была способна. Убийца, психопат… Жадный до власти и жестокий к женщинам, которые его окружают. И он всем нравится, несмотря ни на что. Я колеблюсь перед тем, как извлечь воспоминание из альмана, потому что не знаю, что я там могу увидеть.

Кастиан снимает свой золотой венец. Принц весь покрыт кровью и грязью: ими перемазаны лицо и шея, насквозь пропитана одежда. Его руки дрожат, пока он развязывает шнуровку своей рубашки.

В покои входит служанка. С её большими карими глазами она похожа на сову. Но когда он её замечает, он медленно выдыхает. Она выглядит так, будто хочет подойти ближе, но не решается. Её огрубевшие руки жестикулируют в воздухе.

Кастиан важно кивает.

— Да, ванна — это то, что мне сейчас нужно. Спасибо, Давида.

Женщина кланяется, собирает вещи, которые он сбросил на пол, и выходит из комнаты. Слушая звук воды из-под крана, Кастиан смотрит на портрет своей матери. Долго, неотрывно смотрит, а потом резко стряхивает головой и открывает тайник за картиной. Он тянется в сейф и достаёт длинную деревянную шкатулку с выгравированными золотыми символами. Его лицо каменное, решительное. Он покидает покои.

Возвращается уже с пустыми руками. Давида появляется с чистой одеждой в руках.

Я сижу в темноте довольно долго, осмысливая увиденное.

Оружие было в покоях Кастиана, но я пришла слишком поздно. Всегда было поздно, потому что он забрал его в тот самый день, когда убил Деза. Я помню этот наряд, который был на нём, и как именно была размазана кровь по его улицу. Я помню, как бросилась к нему, но меня остановили.

А он вернулся в свои покои и велел приготовить ванну. Как Давида могла прислуживать ему? Поэтому она сейчас на кухне? Там она работает, пока принца нет?

Когда я всё-таки засыпаю, мне снится море, которое меня поглощает.

***

На утро Лео и я болтаем обо всём и ни о чём — в конечном счёте, мы вернулись к лёгкости в отношениях. Он не упоминает наше столкновение в покоях принца Кастиана, ни чтобы спросить, что я там забыла, ни чтобы объяснить свои действия, и я прихожу к выводу, что пока угрозы моей безопасности не ожидается. Он явно не хочет, чтобы кто-то знал, что он передаёт сообщения от своей бывшей госпожи, а я не хочу, чтобы кто-то знал, что я обыскивала комнаты Кастиана.

Осталось четыре дня до Фестиваля Солнца. Осматривать дворец днём становится сложнее, потому что навыки слежки Алессандро постепенно улучшаются. Иногда я готова поклясться, что рядом никого нет, а потом замечаю его за углом. Его всегда выдаёт душный запах святых масел, словно он в них купается каждый день.

Я держусь рядом с Лео, и говорю себе, что так надёжнее. Но на самом деле он просто мой единственный друг на всём белом свете.

Лео рассказывает мне все дворцовые сплетни. Леди Севилья застала своего мужа в неподобающей позе со своей сестрой и может пропустить приём в саду, который устраивает королева. Корабль герцога Ариаса пропал в море, возвращаясь с Ислас-дель-Рей — личных островов короля.

Нас прерывает щелчок замка. Лео сужает зелёные глаза в недоумении. Только у него есть ключ.

И у Мендеса.

Судья заходит в мои покои, а моя душа уходит в пятки. На нём штаны для верховой езды и длинный китель с декоративным мечом, привязанным к поясу. Выглядит так, будто он готовится к долгому путешествию. Куда он мог собраться за четыре дня до праздника?

Меня бесит, что он заявляется сюда, как будто у него есть такое право. Меня бесит, что когда он смотрит на меня, его глаза сияют. Меня бесит, что я чувствую облегчение, увидев его, пусть и всего на мгновение.

— Рената, — приветствует он, стягивая перчатки. — Леонардо. Я надеялся застать вас до того, как вы отправитесь по своим делам.

Мы с Лео поднимаемся на ноги, услышав свои имена.

— Какая неожиданность! — отвечаю я, копируя голоса придворных девушек, порхающих по дворцу и постоянно что-то щебечущих друг другу. — Вы были слишком заняты последние дни, чтобы уделить время мне, ваша честь.

— Могу я принести вам… — спешит предложить Лео.

Мендес поднимает руку, и Лео замолкает. Кровь приливает к моему лицу, пока я жду, что он заговорит.

— Я пришёл проверить состояние твоей руки и оставить указания.

— Ваша честь?

Лео убирает подносы с едой и протирает стол.

— Прости, милая. Мне нужно отбыть по делам короля, — говорит Мендес, но его немногословие и холодный тон останавливают меня от расспросов.

— Я как раз собирался поменять повязку, — говорит Лео, возвращаясь из соседней комнаты с швейным набором: новая ткань и настойки в стеклянных коричневых склянках, а также игла и нить на случай, если порез вновь открылся.

— Это не понадобится, — говорит Мендес. — Леди Нурия во дворце. Пожалуйста, убедись что она и судья Алессандро имеют в своём распоряжении всё, что им нужно.

При упоминании её имени мы с Лео переглядываемся. Его тёмные ресницы подрагивают, и он поправляет свой камзол, потянув за нижние края, — единственный признак того, что он может нервничать. Моё сердце вот-вот сломает мне рёбра, но я разрываю взгляд и начинаю разматывать ткань на руке.

— Сию минуту, ваша честь, — говорит Лео и низко кланяется перед тем, как уйти.

— Спасибо, что решили нанести мне визит, — говорю судье Мендесу. — Я знаю, как вы цените своё время.

На его лице появляется слабая, усталая улыбка, и он берёт мою повреждённую руку. Он расстроенно вздыхает. Порез заживает быстро, но, видимо, не так быстро, как ему нужно.

— Что-то не так? — осторожно спрашиваю.

Его большой палец мягко проводит по шрамам на моих костяшках. Я пытаюсь сдержать отвращение, из-за которого мне хочется вырвать руку. Это похоже на ловушку, на змею, скользящую по моему телу.

— Напротив. Я нашёл нового вентари для Руки Мориа.

— Где? — чувствую приступ резкой боли в висках. Вспоминаю об Эстебане. О шепчущих. Задерживаю дыхание, чтобы не закричать.

— Прямо здесь, в столице. Мне понадобится твой альман, чтобы он его прочитал.

Мне становится дурно. В столице почти не осталось мориа. Они использовали оружие. Как иначе они бы его нашли?

Я отдёргиваю руку, не удержавшись. Моё сердцебиение ускоряется от того, как встревоженно он смотрит на меня.

— Рената? — он сжимает мои плечи. Я едва могу стоять. Он прижимает меня к своей груди. От него пахнет ладаном и сахаром. Запахи, которые я долгое время воспринимала как дом. Я чувствую себя такой уставшей, что едва ли могла бы его оттолкнуть. То, как он проводит рукой по моим волосам, как будто я опять маленькая девочка, скручивает мои внутренности. Напоминаю себе, что он не мой отец и никогда им не был. Он был монстром, который держал меня в золотой клетке. Но когда он повторяет моё имя, и в его голосе звучит больше беспокойства, чем кто-либо проявлял ко мне, кроме Деза, я не могу вымолвить ни слова.

— Всё в порядке, — выдавливаю. — Пустяки.

Он садится обратно. Я снимаю подвеску и передаю ему в руки, гадая, знает ли он, что только я могу прочитать камень. Новый вентари может разве что подтвердить, что я увижу. Он даёт мне взамен другой альман, поменьше, который свисает до моих ключиц. Я чувствую магию, которая исходит от него и как будто взывает к моей собственной.

— Я хочу, чтобы ты была бдительнее.

— Да, дядюшка. Могу я спросить, что-то случилось?

Он готовится вновь перевязать мою рану.

— Было своего рода ограбление. Часть моих альманов пропала.

— Из хранилища?

Мендес один раз качает головой, его серые глаза изучают моё лицо. По крайней мере, моё удивление искреннее.

— В других местах по дворцу. Двух из них не хватает.

Судья Мендес шпионит за принцем Кастианом! От осознания этого у меня кружится голова. Я вспоминаю, как Кастиан в Эсмеральдас сказал: «Никто не должен знать, что я был здесь». Имел ли он в виду конкретно Мендеса? Кастиан поддерживает контакт с леди Нурией. У Кастиана есть оружие. Могут ли они соперничать за внимание короля?

— Рената? — громко спрашивает Мендес.

Я слишком отвлеклась на свои мысли. Делаю вдох.

— Извините, ваша честь.

— Я надеялся, что ты будешь честна со мной, Рената, — Мендес откручивает крышку настойки и капает коричневую жидкость на мой порез. Она жжёт, но мне надо держать лицо. — Если что-то не так, я должен знать.

— Иногда мои воспоминания всплывают. Не могу всё время их контролировать. Это становится больно.

Он рассматривает моё лицо и убирает чёрную прядку с глаз.

— Я много думаю о той ночи, когда тебя забрали.

«Я тоже», — мысленно отвечаю. Воспоминание о милом мальчике Дезе, который отвёл меня в безопасное место, — это одновременно и нож в сердце, и бальзам на него. Не хочу об этом говорить.

— Мне уже лучше, — улыбаюсь, и кажется, он верит.

— Я кое-что тебе принёс, — он достаёт из сумки синий бархатный мешочек и раскрывает его.

Не хочу подарков от Мендеса. С этого всё начинается, а потом я окажусь там же, где была восемь лет назад. Но прошлая я не отказалась бы, и поэтому я тоже принимаю.

Брошь с красным камнем — это официальный символ Правосудия, прям как тот, что носит Лео. Мендес прикалывает его на ткань моего платья, прямо над сердцем.

Я делаю медленный, дрожащий выдох.

— Это честь для меня.

Он поднимает мой подбородок пальцем. Его искренность прожигает меня.

— Ты ценнее, чем думаешь, Рената. Скоро король Фернандо поймёт, как много я сделал для нашего дела.

— Король доволен?

— Больше, чем раньше, с момента твоего появления, — он морщит лоб. — Пока меня не будет, ты должна оставаться моими глазами и ушами. Только судья Алессандро и Лео могут связаться со мной.

— Вам обязательно уезжать? Что если вы не успеете вернуться к празднику?

— Тем больше оснований выполнить свой долг. Нужно обработать вентари, чтобы он был готов служить королю.

«Обработать»? Со мной он тоже собирается это сделать? Внутренний голос, так похожий на Марго, говорит: «Он уже тебя обрабатывает».

— По возвращении я ожидаю увидеть, что твоя рука зажила и готова действовать.

Страх сковал мой язык.

— Чтобы я присоединилась к Руке Мориа.

— Единственная робари на много миль вокруг должна впечатлить наших иностранных гостей.

Единственная робари. Да ещё и единственная шепчущая во дворце.

***

Смотрю, как отъезжает экипаж Мендеса, с небесного моста, с которого открывается вид на основную улицу столицы. Рубиново-бриллиантовая брошка на моей груди ощущается как груз всех тех людей, кого я коснулась своей силой. Вот она я, сверкаю символом Правосудия. Я пытаюсь убедить себя, что именно этого и добивалась, когда пробиралась во дворец. Остаться для чего-то большего, чем только моя месть. Чтобы судья мне поверил. Меня беспокоит, что эту роль я сыграла слишком хорошо.

Фестиваль Солнца приближается, а я совсем не готова. Если не успею завершить свою миссию, если у меня так и не получится достать оружие и убить принца, то что я буду делать дальше? Смогу ли создать пустышку из лорда Лас-Росаса, чтобы сохранить своё прикрытие и продолжить действовать во благо шепчущих?

Моя совесть ещё успеет меня придушить, но не сегодня. Я пересекаю мост и опираюсь рукой в перчатке на одну из колонн для поддержки. Голова кружится, если смотреть с такой высоты на садовый лабиринт. Сверкающая на солнце мозаика образует сложные узоры, которые словно направляют по дорожке между стенами живой изгороди. Предыдущий король задумал этот сад как подарок своей жене. Изгородь и арки, покрытые цветущими розами, ловко заманивают путников в самый центр лабиринта, где и происходят все королевские торжества.

Сад делится на четыре отдельные части, в каждой есть укромные уголки с каменными скамейками, где придворные могут проводить время. Девушки усеивают лабиринт, как цветы, пока их служанки следуют за ними с зонтиками от солнца, чтобы их нежная кожа не сгорела.

Смех Лео доносится из одной из частей. Там, под фонарями и лёгким тканевым навесом, расположилась женщина в окружении полдюжины придворных дам и их служанок, как будто она сама королева.

***

Я прохожу незамеченной мимо садовников, занимающихся приготовлениями к Фестивалю Солнца. Они следят за тем, чтобы причудливые деревья с белыми почками были готовы расцвести, полируют доспехи и статуи до тех пор, пока те не начинают сверкать от чистоты. Маленький мальчик распределяет лилии в блестящих прудах, выкопанных по границе садов королевы. Отсюда вершины башен дворца сияют, как четыре отдельных солнца. Вспоминаю, как видела их на большом расстоянии, когда мой отряд ехал вниз по дороге мимо отрубленных голов. Каждый раз, наслаждаясь красотой этого места, я в то же время думаю о том, как прекрасная оболочка может скрывать безобразную суть.

Я нахожу уголок леди Нурии. Её лицо скрыто в тени навеса, но её длинное фигуристое тело полулежит на кушетке, покрытой подушками и покрывалами из меха белой лисы. Её юбка длиннее, чем у остальных придворных девушек, что соответствует моде Дофиники, если верить Лео. Платье цвета вишнёвого сока плотно облегает её тонкую талию и широкие бёдра. Её волосы заколоты, завитые локоны мягко спадают на шею. Её смуглая кожа блестит, как самоцветы.

Она садится и замечает меня, и когда я вижу её лицо при свете, оно оказывается совсем не таким, как я представляла. Она младше, чем я думала, — может, ей семнадцать, как и мне. Тёмные глаза одновременно и добрые, и пытливые. Её губы накрашены под цвет её платья, но больше ни следа косметики на лице. Густые чёрные брови с естественным изгибом придают ей вид скептика. Или, может, она просто смотрит так сейчас на меня. Она поднимает фарфоровую чашку с тонкой золотой отделкой и подносит к своим пухлым губам, делая глоток. Шесть девушек, расположившихся вокруг неё, делают то же самое.

— Вы к нам? — обращается ко мне леди Нурия, хлопая своими невероятно длинными ресницами. Она ставит чайную чашку обратно на блюдце и наклоняет голову к плечу, и этот жест напоминает мне сову, с любопытством наблюдающую за своей жертвой.

— Леди Рената, — удивлённо говорит Лео. Он поднимается со скамьи с подушками и стоит наготове. — Я вам нужен?

— Я заблудилась на пути в мастерскую судьи Мендеса, — отвечаю, немного добавив громкости для придворных, зашептавшихся за своими веерами.

В одной из них я узнаю леди Гарзу, чьё воспоминание о принце я забрала на небесном мосту. Она отводит глаза и садится так, чтобы я не видела её лица.

— Леди? — хмыкает одна из девушек. Её платье весьма экстравагантно и совсем не подходит для чаепития. Бюст расшит бисером и кристаллами, а перчатки из дорогого кружева. Она издаёт высокомерный смешок, оглядывая меня с ног до головы. — Леди чего именно? Леди руин?

— Прошу меня простить, леди Борбонел, — Лео тяжело сглатывает, но не отрывает глаз от земли.

Я хочу сказать ему, что была права, настаивая не обращаться ко мне как к леди. Не стоило мне сюда приходить, но я так хотела самой взглянуть на леди Нурию. Она, тем не менее, единственная из придворных не смеётся.

Леди Нурия опускает чашку с блюдцем и складывает тонкие руки на коленях. От её улыбки на щеках появляются красивые ямочки, и в это мгновение я готова возненавидеть её всем сердцем.

Но мгновение проходит, когда её ухмылка оказывается направлена на источник моего унижения.

— Скажите, леди Борбонел, до того, как ваш отец получил титул от короля Фернандо, кем он был?

И без того белая кожа леди Борбонел бледнеет ещё сильнее. Она рывком раскрывает свой веер.

— Купцом.

— Но он ведь не всегда был купцом, — говорит леди Нурия, сглаживая улыбкой резкость своих слов. — Поправьте меня, если ошибаюсь; однако мне помнится, что он был из моей цитадели, где мой отец, герцог Тресорос, наградил своего талантливого и верного слугу Борбонела кораблём, чтобы тот мог торговать под именем моей семьи.

Взгляд Лео скачет от леди Нурии к леди Борбонел, но меня больше интересует реакция остальных девушек. Они все одинаково разрываются от ужаса и восторга оттого, как их подругу поставили на место.

— Не понимаю, на что вы намекаете, — лицо Борбонел кривится и морщится.

— Я всего лишь нахожу странным то, как смена титула беспокоит вас, когда речь идёт об этой девушке, но не беспокоила тогда, когда она пошла вам на пользу.

— Мой отец заслужил…

— И кто сказал, что леди Рената не заслужила свой?

— Она не леди. Это противоестественное создание, которое не должно разгуливать по дворцу так, словно он ей принадлежит.

Всё во мне кричит, что нужно развернуться. Убежать. Оказаться где-то в другом месте. Но мои ноги словно приросли к земле в этом саду.

— Скажите, леди Рената, — говорит леди Нурия. — Кто дал вам эту брошь на вашей груди?

— Судья Мендес, — отвечаю таким голосом, будто проглотила хлопья пепла.

— Правосудие сочло вас достойной того, чтобы носить его знак, — повторяет леди Нурия, затем вновь поднимает чашку и с вызовом смотрит на леди Борбонел. — Вы подвергаете сомнению решения Правосудия?

— Нет, — сквозь зубы отвечает она.

— Пожалуйста, присядьте со мной, — говорит леди Нурия, похлопывая по бархатной подушке рядом с собой.

Я уже собираюсь отказаться и найти предлог, чтобы сбежать, но леди Борбонел давится воздухом.

— Если она останется, то я уйду!

— Тогда вы свободны, — плотно сжав губы, леди Нурия улыбается. Меня бесит то, как я впечатлена её самообладанием. Всё в ней такое элегантное, даже тёмные завитки, выскользнувшие из её аккуратной причёски. Она держит себя словно точно знает себе цену. И в то же время эта сильная, красивая девушка собиралась замуж за моего врага.

Леди Борбонел встаёт, пинком опрокидывая стул. Делает два шага в сторону и ждёт. Две её подружки поднимаются со своих мест, кратко кивают леди Нурии и удаляются.

— Права была моя матушка, — громко говорит леди Борбонел, чтобы все присутствующие могли услышать. — Не стоит нам связываться с объедками принца.

Если леди Нурию и задели эти слова, она ничем это не показала. Она просто убирает руку с места, которое предложила мне. Боюсь, после всего этого мне придётся остаться.

— Вам не нужно было вступаться за меня, — говорю ей.

Две оставшиеся девушки немного старше, им около двадцати пяти. Одна из них уже замужем, судя по двум кольцам на её пальцах. У другой густые золотые волосы заплетены в длинные косы. Она напоминает мне Марго.

— Лео, мне кажется, нашей гостье нужна чашка. Будь добр, принеси, — когда она поднимает глаза на Лео, на её лице появляется искренняя улыбка. Он подмигивает мне и выходит из-под навеса, оставляя меня наедине с тремя леди.

— Леди Нурия, нам не хватало вашего острого языка при дворе все эти месяцы, — усмехается замужняя девушка. На таком расстоянии я замечаю герб Сории на её одежде. — На Фестиваль Солнца съехались все охотницы за сердцем принца.

— Вот как? А я-то думала, Фестиваль Солнца — праздник благочестия и добродетели, — говорит Нурия с ухмылкой.

— Разве мы не празднуем победу Отца миров над нечестивой Госпожой теней? — спрашивает леди Сория, совершенно не заметив сарказма Нурии.

— Скорее поиски жены принцем Кастианом, — говорит златовласая леди и, осознав что только что ляпнула, прикрывает свой рот. — Простите, леди Нурия, я ничего такого не имела в виду.

Леди Нурия, словно её это никак не задевает, просто продолжает пить чай. Как она это делает? Как у неё получается пропускать мимо слова, как будто она скала, которую обтекает вода?

— Не нужно извиняться, леди Рока. Вопреки всем слухам, которые ходят вокруг нас, мы с принцем Кастианом по-прежнему друзья. Мы знаем друг друга с младенчества. Мой муж, судья Алессандро, очень его уважает.

Я не могу не думать о запечатанном письме, которое Лео оставил в покоях Кастиана. Мне как-то с трудом верится, что Нурия и Кастиан просто друзья. Я бы не брызгала своими духами письма Саиде. С другой стороны, откуда мне знать, как принято у знати… К тому же, скрытность Нурии интригует меня.

Может, в этом её слабость, которую я могла бы использовать. Лео возвращается, подаёт фарфоровую чашку на блюдце и бросает мне предупреждающий взгляд.

— Кстати о нём, где же ваш муж? — спрашивает леди Сория, — Он, должно быть, безумно скучал, пока вы дышали свежим воздухом на побережье Салинас.

Все замолкают и отпивают чая. Мне тоже пить? По кивку Лео понимаю, что да. Делаю маленький глоток.

— Воздух свежий у нас во всём королевстве, — дружелюбно отвечает леди Нурия. — И я вела переговоры с послом из эмпирио Лузо, чтобы укрепить наши отношения.

— Зачем нам это? — спрашивает леди Рока, и, похоже, её любопытство абсолютно искреннее.

— Нурия, дорогая, первые шесть месяцев брака — самые прекрасные. Вам не стоит отправляться в такие длительные поездки. Особенно когда Правосудие твердит, что угроза мориа ещё существует.

Красивые губы леди Нурии вытягиваются в тонкую полосу. Я чувствую жар в груди от слов об угрозе мориа, но теперь понимаю, зачем придворные пьют чай во время подобных бесед. Чтобы скрыть лица за этими большими чашками.

— Алессандро взял на себя обязанности судьи Мендеса, пока тот уехал в тюрьму Соледада.

Леди Рока резко вбирает воздух.

— За пару дней до фестиваля?

Я не могу перестать хмурить лоб, даже зная, что Нурия смотрит на меня. Мендес отправился в Соледад? Ведь именно эта тюрьма была обведена на карте Кастиана. Там они готовят вентари? «Не готовят», — поправляю себя. Обрабатывают. Ломают.

Не слишком ли рискованно отправляться так далеко? А потом я понимаю… Правосудие может спокойно ехать по основным дорогам. Ему не нужно прятаться в лесах. Избегать сборщиков пошлин. Их путь прямой.

Я смотрю в глаза Лео. Мы многое прошли вместе, и я надеюсь — молюсь, — что он поймёт, как ненавистно мне сейчас находиться здесь.

Он подходит к нам и прочищает горло. Обращаясь к одной только леди Нурии, он кланяется.

— Боюсь, я должен сопроводить леди Ренату в мастерскую судьи Мендеса, — говорит он, искренне извиняясь. Мне на самом деле никуда не нужно, но я обязательно поблагодарю его за спасение. Леди выражают сожаление и гладят меня по головке, как комнатную собачку.

— Леди Рената, — говорит Нурия, отходя со мной на расстояние, чтобы наш разговор не слышали её гостьи. Стоя, она возвышается надо мной как башня. Она передаёт мне свой веер, я беру его рукой в перчатке. — С каждым днём становится всё жарче. Вдобавок, это хороший способ скрыть то, как много вы хмуритесь. Вам будет легче при дворе, если сможете скрывать свои истинные чувства.

Я смеюсь в ответ, разглядывая веер с тонким чёрным кружевом и маленькими красными розами с одной стороны.

— Спасибо, но я не могу принять ваш подарок.

— Возьмите. На самом деле это просто предлог. У меня есть к вам просьба.

Что может понадобиться от меня леди вроде неё? Я смотрю в её карие глаза и замечаю печаль, которую она так хорошо скрывает.

— Какая?

— Одно воспоминание терзает меня. Можете забрать его? — её прекрасные тёмные ресницы трепещут. В неё невозможно не влюбиться. Почему же тогда Кастиан отозвал их помолвку? — И не говорите мне, что рука повреждена. Я довольно хорошо знаю, как действует магия робари.

Я ошиблась. Нурия не просто смела. Она безрассудна. Напоминает немного Деза. Я колеблюсь, неуверенная, что может мучить такую леди, как Нурия. Но мне нужна вся информация о Кастиане, которую только получится собрать. Это и скрытая угроза за её словами, в какой бы мягкой форме она ни была. Мог ли её муж сказать ей, что видел меня с Хасинтой? Но почему тогда он не пошёл к Мендесу?

Я склоняю голову.

— Конечно.

Она смотрит на Лео.

— Пожалуйста, приведи леди Ренату на чай в мои гостевые покои завтра после полудня.

Лео с любопытством поднимает бровь.

— Да, миледи.

***

Перед тем как вернуться в свои покои перед сном, я останавливаюсь на кухне. Поужинать и собрать информацию. Все только и говорят о прибытии леди Нурии. Клаудия говорит, что она уехала на три месяца сразу после свадьбы, но должна была вернуться к мужу. Король, видимо, спешит убедиться, что договор с нынешней герцогиней Тресорос всё ещё в силе. Иначе зачем было принуждать её к браку с Алессандро? Я бы не винила её в желании покинуть дворец, подальше от принца.

Молодые служанки с ног сбились, стараясь ей угодить. Она добра и щедра к своим людям. Нетрудно догадаться, почему дворцовая прислуга предпочитает проводить время с ней, чем с кем-либо ещё из знати. Я же гадаю, что за воспоминание не даёт ей покоя. Любопытство сжигает меня изнутри весь следующий день.

Лео непривычно тих, провожая меня до её дверей, после чего уходит. Покои леди Нурии находятся в той же башне, что и мои, но этажом ниже. Не такой уж тонкий намёк на изменение её социального положения. Зато перед её комнатами нет стражников.

Леди Нурия ждёт меня, на ней надет один только халат. Её волнистые волосы спадают по спине. Ноги босы, но едва ли это самое скандальное из того, что она сделала, с тех пор как я её встретила.

Меня злит, что из-за неё я в таком раздрае. Она совсем не такая, какой я её представляла. Было бы намного проще, будь она похожа на леди Борбонел и остальных. Я бы просто возненавидела её, вместо того, чтобы ощущать ту же доброту, как и у Саиды.

— Садитесь, Рената, — спрашивает леди Нурия, опуская формальности. — Могу я звать вас Рената?

— Да, и на «ты». Я ведь всё-таки никакая не леди.

Гостиная украшена в простых оттенках серого и коричневого, местами вкрапляется зелёный. Здесь нет бархата или кружева в декадентском стиле, как там, где поселили меня. Наверное, такое бывает, если вступить в брак с человеком, посвятившим себя ордену ненависти.

Стол накрыт летними фруктами, изысканными сладостями, выпечкой. Рядом стоят графин розового вина и стеклянный чайник с заваренным жасмином.

Она берёт виноградинку в рот.

— Прошу, угощайся. Мне известно из надёжного источника, что ты любишь виноград.

Я вздрагиваю от сквозняка, каким-то образом проникшего в комнату, несмотря на закрытые окна и духоту внутри. Слова сами слетают с языка, прежде чем я успеваю их остановить.

— Почему вы такая… — обрываю себя, понимая, как это прозвучит.

— Не переживай. Меня как только не называли.

— Добрая, — говорю, разворачиваясь, и вижу, что она стоит прямо передо мной с кубком вина и предлагает мне второй. Её глаза чёрные и блестящие, как бриллианты на ночном небе. — Как вы можете быть такой доброй?

— Это мой выбор, — говорит она. — Но не принимай за слабость. Кастиан никогда не путал.

Леди Нурия мне ничего не должна. Она мне не подруга, и до того, как я узнала о её помолвке с принцем, я думала о ней просто как о знатной леди. Но у меня в голове никак не укладывается, почему она так привязана к Кастиану. Она не может не знать, что он сделал.

— Зачем ты вернулась во дворец, если ненавидишь принца Кастиана? — спрашивает она, обходя меня по кругу, чтобы вернуться ко столу.

— Я не…

— Всё, чего я прошу, это честного ответа. Я уже говорила тебе. Все твои эмоции написаны на лице.

Я чувствую странное облегчение, что кто-то пробивается через стену, которую я выстроила вокруг себя. Я устала ходить по этим коридорам и есть внутри этих комнат, играя роль, подозрительно легко вернувшую мне всё. Но если я скажу этой девушке, что хочу убить принца, то это обернётся только моим поражением. И в то же время мне есть, за что её уважать. При мне она только и делала, что по мелочам не повиновалась короне.

— Мне некуда больше пойти. Да и я нахожусь под опекой судьи Мендеса.

— Ты могла бы обзавестись поддельными документами и сбежать в другое королевство.

— У меня был шанс. Это сложный выбор, чего я боюсь больше: умереть здесь или начать с нуля где-то в неизвестности.

— Начинать с нуля никогда не просто. Но ты пошла самым сложным путём: встретиться лицом к лицу со своим прошлым.

Она так легко видит меня насквозь? Мендес, кажется, этого не видит. Или он просто подыгрывает, как Лео когда-то на сцене?

— Из-за меня здесь было пролито много крови. Да и в конце концов, я связана с Пуэрто-Леонесом сильнее, чем могу объяснить. Даже если это место меня не принимает.

Она делает глубокий вдох. Огонь в камине трещит, пылая оранжевыми всполохами, но в то же время я слышу свист сквозняка, проникающего откуда-то. Это какая-то нелепица, что девушка, которая была без пяти минут королевой, живёт в этой мрачной и продуваемой комнате, но она не жалуется. Я отпиваю горького вина и выдыхаю горечь через нос.

— Вы же знаете, что их потом нельзя будет вернуть, — говорю ей. — Воспоминания.

Она поворачивает лицо к дневному свету окна, из которого открывается вид на цитадель внизу, и делает глоток.

— Я достаточно хорошо представляю, как действует твоя сила. Но должна предупредить, это воспоминание о Кастиане.

— Я так и поняла, — кусаю нижнюю губу. Хотя она не похожа на других королевских особ, которых я встретила, мне всё же стоит действовать осторожно, когда речь заходит о принце. — Наверное, тяжело защищать его, после всего того, что вам пришлось вынести, когда он разорвал помолвку.

Печаль наполняет её глаза. Она выглядит мило, даже когда грустит.

— Я была импульсивной. Избалованной. Думала, что у меня есть всё. Другие девушки моего положения должны выбирать между выгодным союзом ради семьи и любовью. Мне повезло иметь и то, и другое, хоть ненадолго.

— А потом?

— Он разбил мне сердце. Люди болтали всякое, как обычно, и из меня сделали злодейку в этой истории. Но всё же я знаю его. Знаю человека, с которым я выросла. Мы вместе оплакивали смерть всех, кого он любил.

Я напрягаюсь от её слов, пытаясь представить скорбящего убийцу. Когда он убил своего брата, его смерть он тоже оплакивал? Как будто она вентари, прочитавшая мои мысли, леди Нурия кивает.

— Да, даже его брата, вопреки всем тем слухам. Принц знал только жестокость со стороны своего отца. Это разрушило его. Изменило. Когда он вернулся после Риомарской битвы, эти изменения усилились троекратно. Мы пытались, но ничего не вышло. Иногда я думаю, что мне стоило стараться лучше. Сделать больше. Но я не знаю, как ему помочь. Вернее, не знала. Ты жалеешь о чём-нибудь, Рената?

Не колеблясь ни секунды, я отвечаю:

— Каждый день.

— Я не могу исправить то, что сделал Кастиан. Я могу изменить силу своих чувств, но мне нужно, чтобы ты забрала воспоминание. То, которое я прокручиваю в голове день за днём, жалея, что не прислушалась тогда к его смятению. Не прислушалась, когда он хотел большего, чем это всё.

Что-то внутри меня хочет ей доверять или хотя бы попытаться. Наверное, я не очень хорошо разбираюсь в людях.

— Ты когда-нибудь любила, Рената? — ресницы леди Нурии отбрасывают длинные тени на щёки в свете камина.

Я не отвечаю, но вена на моей шее пульсирует. Я отвожу взгляд и думаю о Дезе. Если бы я ему сказала…

Но судя по её слабой улыбке, леди Нурия поняла это как «Да».

— Тогда ты знаешь, как ужасно я себя чувствую. Мне приходится встречаться с ним на балах и празднествах и каждый раз я прохожу мимо статуи его в центре моей цитадели. И всё, о чём я думаю, всё, что я вижу, это то, как он изменился. Видеть человека, которого я любила, стало страшно. И вместе с тем я должна делать вид, что люблю человека, от которого у меня кровь стынет в жилах. Считай это сделкой. Думаю, ты будешь рада, что я останусь должна тебе услугу в будущем.

Я не хочу, чтобы она была мне должна, и в то же время, если я хочу пробраться в голову принца ещё больше, чем у меня уже получилось, если я хочу заполучить оружие, её воспоминание может привести меня в нужное место. Возможно, без этого воспоминания исчезнет то, что удерживает её рядом с ним, и она будет свободна.

Я киваю, и мы садимся на длинную кушетку у камина. Она накрывает свои ноги тяжёлым пледом и поворачивается ко мне лицом.

— Это больно?

— Да. Только на мгновение, — я вижу решимость в её глазах, которыми она неотрывно смотрит на меня. Я разминаю пальцы свободной руки, без перчатки. Порез в центре, кажется, не собирается открываться, и на свежей повязке нет следов крови. Я понимаю, что скоро у меня больше не будет предлога, и Мендес наденет мне вторую перчатку.

— Я готова, — говорит леди Нурия.

Я прижимаю пальцы к её гладкой коже на виске, мягкое свечение моей магии снимает её тревогу.

— Тебе обязательно уезжать завтра? — спрашивает она, лёжа на боку лицом к нему.

Они на кровати с балдахином на шёлковом белье кремового цвета. У неё мелькает мысль, что это похоже на то, как завернуться внутри нежного бутона.

— Я бы остался с тобой, если бы мог, но генерал Гектор может нажаловаться моему отцу, — говорит Кастиан. На нём ничего, только тонкое покрывало на бёдрах. От него как будто исходит золотой свет, согревающий её изнутри. Его тренировки пошли ему на пользу. Он всегда был высоким, но теперь её восхищают не только его глаза, как море, и вьющиеся золотые локоны. Она упивается красотой мышц его ног, и, когда он потягивается, линией золотых волосков вниз по кубикам.

— Куда вы смотрите, миледи?! — шутливо возмущается Кастиан.

— На тебя, — её сердце болезненно сжимается, потому что просто смотреть на него — это уже слишком много.

Ухмылка играет на его полных губах. Он целует её, и они вновь ложатся. Она проводит пальцами по мышцам его спины. Гладкой, без единой отметины.

— Почему ты должен воевать?

Он вздыхает и утыкается носом в её шею.

— Потому что я Лорд-командующий Пуэрто-Леонеса. Король желает, чтобы я вернул Риомар, а я должен делать то, что велит король.

Он целует её плечо и вниз к талии. Она пытается подавить это ощущение в груди, словно её сердце от любви выросло многократно и больше не помещается в теле. Её предупреждали об этом. Предупреждали отец и мать, герцог и герцогиня Тресороса, что её тело будет так реагировать, когда они с Кастианом повзрослеют. Что ей не позволительно проявлять слабость. Королевы должны быть сильнее, чтобы пережить своих королей.

Хотя на её пальце уже сверкало кольцо с сапфиром королевы Пенелопы, сама Нурия ещё не стала королевой.

— Когда ты вернёшься и мы поженимся, ты отвезёшь меня в какое-нибудь красивое место?

Он опять хмурится. Если он не перестанет, то между его бровей появится та же складка, что и у его отца. Но его прикосновения пальцев нежны, как лепестки цветов.

— В цитадель Кресценти? — предлагает он.

— Слишком пошло.

Он смеётся и щиплет её за живот. Она чувствует всем телом, как он дрожит от смеха.

— Ислас-дель-Рей?

— Ты, Кастиан Фахардо, хочешь отправиться в плавание? — она запускает пальцы в его волосы.

Он поднимает взгляд на неё и по-доброму усмехается.

— Я всю жизнь пытаюсь побороть страх перед водой. Полагаю, мне нужно оказаться посреди моря, если я собираюсь стать королём и поддерживать мир с нашими союзниками.

Ей это хорошо известно. Хотела бы она забрать его боль так же просто, как он представляет себе их будущее.

Он приподнимается и рассматривает её.

— Ты когда-нибудь задумывалась, что было бы, если бы мы уплыли куда-нибудь далеко-далеко?

— Насколько далеко?

— Пока мы не найдём земли, которых нет на карте.

Она наматывает его золотой локон на палец.

— И как ты станешь королём, если мы уплывём в неизвестные края?

— А если я не буду королём?

— Все знают тебя в лицо, мой милый Кас. Здесь, в Лузо и между.

— Между нами и Лузо больше ничего нет.

— Ты понял, что я хотела сказать!

Он смеётся, и от его смеха у неё душа хочет петь. Но он резко становится задумчивым, даже печальным.

— Что если бы я мог спрятаться?

— Например, в своей секретной комнате?

Его губы дёргаются в улыбке.

— Или, может быть, на другом материке.

Её взгляд опускается на его рот, напряжённый, как бывает, если он в серьёзных раздумьях. Это лицо у него для двора и народа, но не для неё. Для неё у него всегда есть улыбка… Или даже хуже, эта ухмылка, от которой у неё бешено бьётся сердце, а на уме появляются сумасбродные идеи.

— Ты бы отправилась со мной? — шепчет он.

Она прижимается к нему, губы к губам.

— Куда? В твою секретную комнату или в твои неизвестные земли?

— Мы можем начать в моих секретных комнатах — я покажу тебе каждую, и мы будем любить друг друга во всех до единой. Начнём с той, что в твоих покоях.

— Что это на тебя нашло? — она смеётся, и они вновь целуются. Он прижимает её к себе крепче, чем когда-либо, как будто боится её отпустить. Боится? Сомневается в ней? — Пообещай мне вернуться из Риомара целым и невредимым.

— А иначе я тебе не нужен?

Ей не нравится говорить на такие темы. Даже думать не хочется, что он может вовсе не вернуться.

— Ты мне нужен любым, Кастиан.

В его глазах мелькает грусть, но её быстро сменяет что-то другое, когда он смотрит на неё, словно она нечто удивительное. Обещание, которое ещё нужно будет сдержать. Она бы всё отдала, чтобы он всегда на неё так смотрел. Её принц. Нет, её король.

Она срывает покрывало, прикрывающее его.

Воспоминание расплывается, как рябь на воде.

Кастиан стоит в саду. Он избегает её. Их свадьба через десять дней, но он так и не оправился после Риомара.

— Кас, — зовёт она.

Он вздрагивает и сжимает ветку дерева, вместо того, чтобы сжать невесту в объятьях. Она хочет подойти ближе, но не может. Он не смотрит на неё. Не разговаривает с ней.

Когда он поворачивается, она едва его узнаёт. Он не улыбается, как прежде. Из глаз ушла вся теплота. Он смотрит на расстояние между ними, и никто из них не делает шаг навстречу друг другу.

— Я не могу, — говорит он ей. — Я не могу жениться на тебе.

— Кас.

«Кас», — повторяет она снова и снова. Каждый раз, когда она произносит его имя, её сердце разбивается.

Я резко отодвигаюсь назад, отдёргивая пальцы и выходя из разума леди Нурии. Моё сердце стучит быстро, прямо как её в воспоминании. Чувства, которые никак не угасают, — желание и разбитое сердце, — обрушились на меня, как вода из-под крана. Я хватаю стакан воды и выпиваю до дна.

Леди Нурия ухмыляется, наливая себе ещё вина из графина.

— Ты нормально себя чувствуешь, Рената?

— Да, миледи, — говорю, не дыша.

— Прошу, зови меня Нурия, и на «ты», — она тянется к маленькому круглому пирожному с кремом и облизывает пальцы. — Странное чувство. Я думала, что там останется что-то. Но нет, это как пустая, холодная комната. Это всегда так?

Я мотаю головой. Мне стыдно, но я никогда не спрашивала.

— Не думаю. У всех всё по-разному.

— Пожалуйста, останься и угощайся, — мягко говорит она. — Я ненавижу эти комнаты. Слышу ветер среди ночи, и мне постоянно кажется, что там кто-то есть.

Мне легче, когда я узнаю, что не одна это ощущаю. Мы молча едим некоторое время, но, похоже, леди Нурия чувствует потребность заполнить тишину, и она начинает болтать о приёме королевы и о Фестивале Солнца, который затем последует. В какой-то момент она говорит — и я уверена, что не ослышалась, — что пришлёт мне новое платье, но мой разум поглощён её воспоминанием, которое теперь крутится в моей голове, как будто оно моё собственное.

Нурия была другой. Более невинной в своей любви к нему. Вспоминая тот день, она замечала страдание в его глазах? От чего бежал принц, если обеспечил себе трон много лет назад? Но всё же я понимаю её потребность чувствовать, что она могла что-то изменить.

Мне с трудом верится, что Кастиан изменил свои планы. Он боготворил её. Смотрел на Нурию так, как Дез смотрел на меня. Это было по-настоящему. Потом он уехал в Риомар, едва не погиб, и вернулся другим человеком. Дез тоже изменился, но смог справиться. Что-то ещё произошло. Чувствую это из украденных воспоминаний.

Кастиан сказал, что всю жизнь пытался побороть страх перед водой, но почему? Его терзает совесть за смерть брата, когда он приближается к воде? И что он говорил про потайные места во дворце? «Я знаю их все».

— За мной должок, Рен, — говорит Нурия, когда я ухожу. — Не забывай.

***

Той ночью, лёжа в постели, я слушаю, как приближаются шаги стражников к моей двери. Они идут откуда-то. Потайная дверь. Скрытая лестница. Уверена, я никогда не слышала, чтобы они шли по коридору.

Во сне я вижу Кастиана. Он стоит на балконе, собирается убить Деза, но в следующее мгновение он, с цветами в руках, бежит в темноте от меня.

«Я найду то, что ты скрываешь», — обещаю мысленно.

Я открою, всё что он запер, и в мире не будет ни одного места, где он мог бы спрятаться.

Глава 19

На следующий день я проверяю каменные стены бывших комнат леди Нурии в поисках потайных дверей. Гадаю, сдержал ли принц своё обещание показать ей их все. Я бы очень хотела её спросить, но это слишком, слишком рискованно. Я проверяю под каждым ковром, за каждой картиной, занавеской, книгой. Толкаю каждый камень в стене и все деревянные поверхности. Залезаю под кровать. Но по окончании поисков у меня только пыль на пальцах и заноза. Я ложусь на пол, достаю монетку Деза из-под матраца и крепко сжимаю её в надежде, что это придаст мне сил.

Кастиан бы не солгал Нурии. Ни словом. Здесь должно быть что-то, что я упускаю из виду.

— Что ты делаешь? — спрашивает Сула.

Я с трудом поднимаюсь с пола и разглаживаю синюю юбку.

— Ничего.

— А как по мне, ты лежала на полу.

Один взгляд на мою гримасу, и служанка ставит поднос с едой на стол и переключается на свои дела. Я привыкла к её враждебности и ухожу, ничего не говоря, а она и не спрашивает.

Я ищу Лео, но его позвала к себе леди Нурия. После прошлой встречи с придворными леди, я стараюсь держаться в тени. Чем больше народу прибывает во дворец, тем более одинокой я себя чувствую. Отчаяние пожирает меня изнутри, потому что я просто хожу по кругу. Я как привидение, брожу по залам, восхищаясь позолоченными картинами, отражающими более чем трёхсотлетнюю историю родословной Фахардо. Я замечаю, что здесь нет портрета первой жены короля, хотя королева Пенелопа — украшение всей стены. Я провожу пальцами по раме каждой картины, но ни за одной нет ни тайника, ни комнаты.

Я задерживаюсь на мосту, который ведёт в мои комнаты. Смех доносится из садов и с улиц по обе стороны моста. Всплывает воспоминание, моё собственное. Если я закрою глаза, то вспомню, как бежала по лесам за Дезом и Саидой. Они оба учили меня, как быть быстрой и бесшумной одновременно. Но я сама по себе слишком громкая: стук сердца, тяжёлая походка, даже крик, который я всё время пытаюсь задушить в горле.

Моё воспоминание сменяет бледное видение с Кастианом, целующим внутреннюю сторону запястья Нурии. Я бью кулаком колонну, чтобы вернуться в реальность из воспоминаний, и тут же об этом жалею. Одна из моих только заживших костяшек кровоточит. Я смотрю на повреждённую руку. Завтра у меня не будет выбора, кроме как создать пустышку.

«Беги», — говорю я себе. Здесь нет ни одного судьи. Нет принца. Король и королева заняты своим дражайшим фестивалем, который славит поражение моей богини.

Тихие слова эхом повторяются в моей голове и ноют, как глубокая рана. «Останься для большего».

Я должна закончить начатое. Должна.

Я поворачиваюсь и бегу всё оставшееся расстояние до моих комнат. Здесь только один стражник, и он лежит на полу. Я приседаю, чтобы получше рассмотреть его лицо.

Гектор.

В королевстве есть сотни Гекторов. Но вероятность того, что это может быть тот самый генерал Гектор из воспоминания Нурии, кажется достаточно высокой. Он подходящего возраста. Прачки говорили, что он сражался в Риомаре. Но как он мог из генерала стать простым часовым?

От него несёт агуадульсе. Левая рука в чёрной перчатке лежит на его животе. Как и у меня, на его правой руке нет перчатки, но есть какое-то напряжение в пальцах.

Внезапно его плечи дёргаются, спазм переходит в мышцы бедра. Он стонет во сне. Многие шепчущие также спят беспокойно, мучимые душераздирающими кошмарами прошлого. Так было и с Дезом.

— Это просто сон, — шепчу. Я беру его за плечо и трясу, пытаясь разбудить.

Он не просыпается. Отмахивается от моей руки, а потом начинает дрожать и кричать что-то невнятное. Он просит о помощи. Оливковая кожа Гектора краснеет, ему тяжело дышать. Я пытаюсь опять его разбудить, но он хватает рукой за талию и толкает меня на пол. Ахнув от неожиданности, я падаю на плечо, а Гектор ложится на спину.

Совесть терзает меня оттого, что я вижу его страдания, хотя лучше, чем кто-либо другой, знаю, как болезненны бывают кошмары. Может, именно из-за этого его сместили с должности, если это и правда генерал Гектор.

Две мысли приходят на ум. Мне нужны воспоминания этого человека о Кастиане. Но в прошлый раз, когда я забрала воспоминания из кошмара, это привело к смерти Деза. Хасинта была в порядке, потому что как бы отвратительно с ней ни обращался Кастиан, он не был её кошмаром, хотя, возможно, её увлечённость принцем только усилится. Я говорю себе, что Гектор — просто дворцовый стражник. Что я могу и помочь ему, и получить нужные сведения. Даже думать об этом неправильно, но я не могу позволить себе упустить такую возможность.

Моя рука дрожит, когда я касаюсь пальцами его виска. Сердце бьётся быстрее, потому что я вспоминаю Деза, его лицо возникает передо мной. Я пытаюсь отодвинуть мысль о любимом и спешу погрузиться в разум стражника.

Гектор называет её королевой меланхолии, — королеву Пенелопу, — хотя он правда мог бы назвать её королевой красоты, с её золотыми волосами и глазами цвета морской волны. Это был его первый день во дворце, в великой столице, в Андалусии. Как мальчик из крестьянской семьи, который пошёл в армию по призыву, был назначен стражником королевы во дворце, он и сам не мог понять. Король и его недавно созданное Правосудие приложили огромные усилия, чтобы помочь простым людям Пуэрто-Леонеса улучшить своё положение, и за это он был им благодарен. Его зарплата поможет родителям в цитадели Салинас, где невозможно найти работу. Он станет лучшим в своём деле, может даже однажды займёт самый высокий пост при королеве.

У неё самый прекрасный голос в мире, похожий на приливы спокойного океана, добрый и мягкий. Её слова крутятся в его голове, даже когда её нет рядом: «Звезда золотая, звезда золотая, прими всю мою любовь».

Когда она поёт своим сыновьям, он думает: «Вот что значит быть любимыми». Королева меланхолии никуда не ходит без своих мальчишек, хотя старший принц обычно крайне нетерпелив: носится со всех ног, как дикий, и кричит во всю мощь своих лёгких. Но когда она поёт, он затихает. Он слушает и засыпает.

Даже принцы слушают колыбельные своих матерей.

Приятное воспоминание на поверхности зачастую скрывает за собой то, которое вызывает кошмары. Любопытно, что он всё ещё думает о мёртвой королеве, хотя прошло уже много лет. Я провожу пальцами по его вспотевшей коже и вновь проникаю в его сознание за следующим воспоминанием.

Кровавая битва. Мужчины и женщины королевской армии сравняли деревню с землёй. Местные жители бегут из горящих домов в лес. Шепчущие продолжают сражаться. Он не узнаёт лиц. Острая боль, и всё погружается во тьму. Вопли, удары, агония в палатке. Рана, кровавая и перевязанная, там, где была его ладонь.

Гектор шипит, переживая ту боль заново. Он так мечется, что сложно удерживать прикосновение, но картинки наводняют мой разум, как поднимающаяся вода в запечатанной комнате. Я должна восстановить контроль, или я заберу слишком много воспоминаний… И он станет пустышкой.

Королева меланхолии умерла год назад, и с каждым днём ярость мальчика всё растёт. Его тело меняется, неестественно даже для его возраста. Он всё время ест и проходит изнурительные испытания, устраиваемые для людей короля и стражников, как будто пытается закалить себя, стать камнем, тем, кого нельзя сломить. Но сердце парнишки нетерпеливо. Гектор восхищён его мастерством владения мечом. Из всех молодых парней, вырванных с полей, мельниц и причалов, он был бы образцом для подражания для остальных, даже если бы не был кронпринцем.

Гектор выкрикивает приказы:

— Построились! Разбейтесь по парам и никакой пощады! Не думайте о синяках, птенцы. Никто и так не собирается целовать ваши морды.

Новобранцы недовольно ворчат. Слишком молодые. С каждым сезоном Правосудие посылает всё более молодых воевать и умирать.

Гектор сам был когда-то как эти дети. Он смотрит, как они сражаются по парам. Его маленький кусочек огромной армии короля Фернандо.

Тонкая фигура наблюдает за ним издалека. Давида сильно изменилась, её шрам через всё лицо и нежное горло только зажил. Она держит у бедра ведро с яблоками. Её глубокие карие глаза, кажется, всегда замечают, когда он смотрит на кронпринца. Эти глаза блестят от слёз, и Гектор задумывается, воспринимает ли она принца как опасного королевского сынка, каким он и является.

Она кормит противных чёрных птиц кусочками засохшего хлеба, надеясь отвлечь тех от яблок. Он всегда восхищался её добротой. Она всё так же прекрасна, как в тот день, когда он в неё влюбился. Её прикосновение всегда успокаивало его, как будто она разделяла его самые тёмные мысли и выводила его к солнцу. Конечно, это было до того, как он потерял кисть во время нападения. До того, как принц наказал её. Его гнев на принца вновь вспыхивает в груди, прорастая в сердце гнилым сорняком. Всё, что он когда-либо терял, было из-за семьи Фахардо. И всё же он знает, что не может поднять руку на мальчика. Его будущего короля.

И не может больше держать Давиду в своих объятьях. Возможно, когда-нибудь их раны заживут достаточно, чтобы они могли вернуться друг к другу. Когда-нибудь…

— Здравствуй, Давида, — кричит он ей.

Она вздрагивает при звуке его голоса и подносит ладонь к подбородку. Это значит «здравствуй», и она добавляет его имя. Мигель. Только она зовёт его так. Только ей можно.

Гектор хотел бы быть мягче, плавнее, не большим каменным болваном с одной рукой. Даже сейчас боль той битвы как свежая рана. Он никогда не переживёт это. Словно чувствуя его мучения, она касается его предплечья. Её пальцы, хоть и все в мозолях, всё равно нежные. Её прикосновение как освежающий ветерок в жаркий день. Это любовь всё ещё горит в её глазах? Потому что в его сердце поднимается волна смятения. Это как сотня цепей, завязанных в один узел. Он хочет забыть своё положение при дворе, забыть свой долг и обязанности; он хочет только пасть пред ней на колени.

И вдруг узел развязывается. Распадается, как слабо намотанная катушка в его руках. Пелена гнева растворяется. На долю секунды есть только он и Давида.

И как только он готов сказать ей больше, принц шагает к нему, а Давида убирает руки, вжимая голову в плечи, и убегает так быстро, как только может. Её отсутствие оставляет чувство, которое не описать словами, и в этот момент Кастиан останавливается перед ним, а злость возвращается в сердце.

— Гектор! Что всё это значит?

Гектор выравнивает своё дыхание. Он может быть генералом Кастиана, но Кастиан — всё ещё его принц. Убийца или нет.

— Что вы имеете в виду, ваше высочество?

Парень швыряет свой шлем на землю, и следом затупившийся меч.

— Это! Ты назначил партнёра каждому, кроме меня.

— Не вижу в этом проблемы, ваше высочество.

— Я твой лучший воин, — его голубые глаза так холодны, что Гектор содрогается, когда тот подходит на шаг ближе. Глаза монстра. Испорченного и сломленного. И тем не менее, Гектор не может не вспомнить лицо матери-королевы и её колыбельную, думая о том, как всё изменилось. Как он изменился. — Я почётный капитан войск. Или ты ждёшь, что я поеду в Риомар, не испытав свои силы на тренировках?

Ярость жжёт Гектора изнутри, и он отвечает:

— Почётные капитаны не участвуют в сражениях, ваше высочество. Как я могу допустить, чтобы сын короля пришёл на обед с членами совета с фингалом под глазом?

Он ждёт, что парень начнёт скандалить. Это было бы легче вынести. Но вместо этого, в его голубых глазах холодный расчёт, когда он смотрит прямо в глаза и отвечает мрачно:

— Я отвоюю Риомар и стану самым свирепым воином Пуэрто-Леонеса. И когда этот день настанет, в моём звании не будет ничего почётного, понятно?

Гектор кивает. Ему многое было понятно о принце, который всегда будет принцем, и, возможно, заслужит своё звание Лорда-командующего. Но для Гектора он навсегда останется мальчиком, утопившим собственного брата.

Гектор резко вдыхает, пробуждаясь ото сна. Он встаёт, прижимая к себе деревянную кисть руки, и делает шаг от меня. У меня так много вопросов, которые я бы хотела ему задать. Знает ли он, что Давида всё ещё прислуживает принцу? Интересно, нашёл ли он её в ночь вечеринки.

— Вы в порядке? — спрашиваю, хотя меня всю трясёт. — Я нашла вас на полу.

— Нет, — отвечает он, глядя сквозь меня. Его страх перед Кастианом ещё держится в моём сердце, и я стою как вкопанная на месте, наблюдая, как он дышит. — Не думаю, что когда-либо буду. Прошу простить моё неподобающее поведение, мисс.

Он никогда не говорил со мной так мягко или так долго. Хотя его злость из воспоминания накрыла меня как одеяло, кишащее муравьями, я хочу сказать ему, что чувствую то же самое. Что мне знакомо это ощущение, как будто ты никогда больше не будешь целым. Но мы вновь становимся чужими людьми, тенями, проплывающими мимо друг друга в темноту, которая поглотит нас обоих.

Я захлопываю дверь за собой. Воспоминания Гектора крутятся в моей голове. В последнем столько злости и ненависти. Единственный раз они исчезли, когда он увидел Давиду. После всего он всё ещё любит её. И то, как она прикасалась к Гектору, говорит мне, что она чувствует то же самое. По крайней мере, так было тогда. Сколько времени должно пройти, прежде чем любовь угаснет? Забуду ли я Деза через пять лет? Десять? Или я буду, как Гектор, заглушать свои чувства алкоголем, только подпитывая свою скорбь?

Мои глаза кажутся слишком распахнутыми и опухшими. Моё сердце сжимается, будто у меня приступ. Я иду в умывальную, чтобы плеснуть воду на лицо, затем забираюсь в кровать и заползаю под покрывала, пока моя голова пульсирует так, словно некое существо пытается вырваться из неё. Воспоминание выскальзывает из Серости, повторяясь раз за разом.

Пара серебряных игральный кубиков вращается по деревянному полу.

Дез кричит:

— Давай, нам надо спешить!

Но я не могу его догнать.

Это не похоже на то, каким мог бы быть наш побег из столицы. Мы едем на лошадях. Значит ли это, что я сплю? Мне кажется, я не засыпала. Но потом я превращаюсь в птицу и лечу к руинам Сан-Кристобаля, тогда я понимаю, что что-то не так с моей головой. Может, мой разум начал ломаться. Может, последнее воспоминание стало каплей, переполнившей чашу.

И потом я осознаю, в какую птицу я превратилась — в сороку. И я ем с руки Давиды.

Когда я просыпаюсь, я понимаю, кто является шпионом Иллана.

Глава 20

Я говорю Лео, что спущусь на кухни, чтобы заняться чем-то полезным и помочь в подготовке фестиваля. Я видела Давиду несколько раз после того первого дня во внутреннем дворике. Она помогала с готовкой и приносила еду прачкам. Она живёт во дворце уже не первое десятилетие. Она видела, как растёт Кастиан. У неё есть доступ ко всему, где бывают нужны слуги, даже к принцу.

В воспоминании Гектора только он и Кастиан заметили её. Было что-то в её прикосновении, казавшееся таким знакомым. Она дала ему передышку от его ярости. Не только потому что он был рад увидеть её. Я вновь обращаюсь к воспоминанию и погружаюсь в то умиротворение, которое он испытал. Я уже ощущала себя так прежде… когда Саида и Дез использовали на мне свою магию. Как будто ты тонешь, а потом получается всплыть и вдохнуть воздух.

К тому моменту, когда я оказываюсь на нижнем этаже, у меня не остаётся сомнений. Кто, кроме персуари, живущий во дворце, мог бы иметь доступ к информации, стоящей того, чтобы тайно передавать Иллану? Она кормила чёрных птиц, внимательно следя за Кастианом. Моё сердце бьётся так же часто, как их крылья. Крылья, в которых были и белые перья. Сороки. Ну мог ли Иллан найти лучшего шпиона, чем Давида?

Я нахожу её в пустой комнате, она ест в одиночестве в одной из кладовых, сидя на ящиках с банками.

— Давида? — стучу в деревянную дверь. Воздух наполнен ароматом хлеба из печи.

Она поднимает на меня свои светло-карие глаза. Медовые. Как у Деза. Они почти того же самого оттенка, что и у него, и мне требуется мгновение, чтобы взять себя в руки, опираясь на дверной косяк. Напоминаю себе, зачем я пришла.

— Ты помнишь меня?

Давида кивает и хлопает по соседнему ящику.

— Мне нужна твоя помощь.

Она вся как будто серая. Кожа, волосы, одежда. Всё, кроме красного шрама, пересекающего её губы, и второго, более бледного, на её горле. Но в её глазах есть искра жизни и злости. Я могу это использовать. В обмен на её помощь, возможно, я тоже смогу кое-что для неё сделать.

Давида сжимает губы и поворачивает голову. Я распознаю этот жест как: «Что? Я не понимаю».

Я не могу обманывать эту женщину и не могу похитить её воспоминание, как я поступила с Хасинтой и Гектором.

— У нас есть общий враг. Человек, который ранил тебя, также забрал кое-кого у меня. Мне нужна твоя помощь: передать сообщение, чтобы остальные знали, что я закончу то, что начал Дез. Если мы будем действовать вместе, мы сможем найти оружие до того, как станет слишком поздно.

Её глаза расширяются от моих слов. Она мотает головой и хватает меня за плечо, бросая взгляд на закрытую дверь. Остальные слишком заняты работой во дворце, и время обеда давно уже прошло. Я знаю, что мы одни, но она, похоже, напугана.

— Всё в порядке, — уверяю её. — Мне нужно только узнать, где Кастиан может хранить скрытые — тайные — вещи, чтобы их никто не мог найти.

Она взволнована, сжимает мою руку без перчатки и мотает головой.

— Я не причиню тебе вреда. Я пришла сказать, что могу забрать твоё воспоминание о том дне. О жестокости принца.

На этих словах её лицо омрачает печаль. Её плечи дрожат. Слеза скатывается по щеке, и она подносит мои пальцы к своему виску, кивая.

— Спасибо, — шепчу и забираю светящимися пальцами воспоминание, которое она предлагает.

Давида никогда не может отказать, если принц просит почитать сказку.

Ему десять лет, и он уже слишком большой для детских сказок, но принц так их любит, и сейчас, когда его королева-мать слегла с больным сердцем, ему нужна вся поддержка, которую он только сможет получить.

— Почитай мне ту, которая о братьях-пиратах.

— Опять её? — она хмыкает и устраивается в большом кресле у камина. Первые зимние ветры начинают завывать, но хотя бы в библиотеке королевы есть камин. — Может, лучше про клинок памяти?

Щёки Кастиана раскраснелись от холода. Его бронзовый загар долго держался, но всё же начал сходить по мере того, как дни становятся короче и темнее.

— Я в это больше не верю — слишком сказочно. Но не пираты, они самые что ни на есть настоящие.

Давида знает, что её слова опасны, но может, если мальчик любит сказки, тогда его сердце не может быть таким чёрным и закрытым, как у его отца.

— Почему ты думаешь, что клинок памяти ненастоящий?

Кастиан задумывается на мгновение, откинувшись на стул напротив неё, вытянув ноги в чулках к огню.

— Потому что отец говорит, что всё, что касается мориа, — неправда.

— Я когда-нибудь тебя обманывала?

— Нет.

— Ты боишься моей магии?

Кастиан качает головой.

— Нет, ты помогаешь мне, когда отец злится.

Она начинает читать, развлекая принца увлекательными историями, открывая его разум и сердце. Случившееся с ним не было его виной, и она использует всю свою силу, чтобы он вырос достойным человеком. Его лицо сияет, когда начинается сражение на мечах братьев Паласьо у штурвала их корабля. У неё в руке один из игрушечных мечей принца, которым она размахивает над своей головой.

— «Как ты мог предать меня, брат? Мы должны были объединиться ради сокровища!»

— «Сокровища только разлучают людей», — договаривает Кастиан слова, которые уже знает наизусть.

Давида смеётся и приглаживает его взлохмаченные золотые кудри.

— Вот видишь, мне уже и не нужно читать тебе. Ты сам неплохо справляешься.

— Отец говорит, что со следующей недели начнётся моя военная подготовка. У меня не будет больше времени на сказки.

От боли, прозвучавшей в его голосе, на её глаза набежали слёзы. Она собирается утешить его, сказать ему, что куда бы они ни пошёл и что бы он ни делал, сказки всегда будут с ним. Что она будет думать о нём и надеяться, что он сохранит своё сердце.

Но дверь с грохотом распахивается, и король Фернандо врывается в комнату. За ним следует худощавый солдат, чьё лицо исполосовано шрамами.

Книга Давиды падает на пол, когда она преклоняет колени перед королём.

— Ваше величество, мы не знали, что вы придёте.

— Молчать. Из-за тебя мой сын ноет всему дворцу, что у него начинаются тренировки.

— Отец, я…

Король хватает вазу со стола и швыряет её в камин. Стекло разбивается и отскакивает от стены. Один из осколков прилетает в щёку Кастиана. Мальчик, с открытым от испуга ртом, вытирает кровь внешней стороной ладони.

— Когда я говорю, чтобы все молчали, все должны молчать, — Фернандо поднимает книгу, лежавшую у ног Давиды. В её горле застревает ком, пока он листает страницы. Она знает, как это выглядит со стороны. Знает, что прощения не будет. Знает, что за эти слова, эти сказки следует наказание.

— Я оказал тебе своё доверие, и вот чем ты ответила? Отравляешь разум моего сына? — он бросает книгу в огонь, и Кастиан бросается за ней.

— Нет!

Но стоит ему только дотянуться до уголка, книга уже охвачена пламенем, а кулак короля прилетает в лицо мальчика. Одно из колец на руке короля оставляет заметный порез, из которого течёт кровь по брови принца.

Губы Кастиана дрожат, когда он встаёт перед отцом и его стражником. Он сдерживает вопль так, как может, но Давида знает его сердце и знает, что оно болит сильнее, чем мальчик может выдержать. Она поднимается и обнимает его, шепча на ухо:

— Всё будет хорошо, мой милый.

Она кожей чувствует ярость короля, как ледяную пощёчину. Он подаёт знак стражнику, который хватает Давиду за горло. В его руке появляется что-то железное, грубой работы, похожее на ножницы. Зажим.

Кастиан кричит и пинает солдата, но его останавливает отец. Держит мальчика за плечи. Заставляет смотреть.

— Я сказал молчать, — говорит король.

Муки Давиды обжигают, как огонь мои ладони. Я резко отстраняюсь, сбивая несколько ящиков. Стоящий сверху падает и трескается, из него выпадает множество недозревших слив. Я присаживаюсь на пол, собирая их, чтобы занять чем-то свои пальцы.

— Мне жаль, мне так жаль, — повторяю я несколько раз, нас обеих трясёт. Она больше не вспомнит тот день, но боюсь, меня он будет преследовать всю оставшуюся жизнь.

Это сделал король.

Король отдал приказ наказать её, а не принц. Кастиан был ребёнком. Он, судя по всему, переживал за неё, доверял ей. И как тот мальчик стал Кастианом, которого я знаю? Почему молва говорит, что это принц вырвал ей язык? Я хочу вырвать из своего сердца эту тревогу за него, которую ощутила в воспоминании. Напуганный ребёнок, запертый в библиотеке.

Я была такой же.

И она не тот шпион, которого я искала. Она просто ещё одна мориа, втянутая в войну, которую начали не мы. Она могла уйти с остальными. Могла найти убежище. Но не стала. Я встряхиваю головой, не понимая, зачем она добровольно осталась во дворце, если не помогать мятежникам. Одни сражаются. Другие прячутся. Третьи помогают так, как могут. Теперь я иначе воспринимаю воспоминание Гектора. Давида наблюдала за прогрессом Кастиана на тренировке не в целях шпионажа. Она смотрела на него, как мать на своего ребёнка.

— Ты остаёшься ради него, да?

Давида кивает и сжимает мои ладони. Она слегка касается пальцем чуть выше моего сердца. Её глаза увлажняются. У неё всё ещё есть куча хороших воспоминаний о мальчике. Я думаю о том, что сказала Нурия, после того как я забрала её воспоминание. Холодная, пустая комната в её разуме. Давида чувствует то же самое? Она гладит меня по щеке, этот заботливый жест я бы хотела запомнить.

В своём воспоминании Гектор говорил, что больше всего любит Давиду за её теплоту. Персуари могут усилить уже существующие эмоции. Понимание. Доброту. Не только подталкивать к действиям. Что такого делали с Кастианом, что ей требовалось использовать свой дар на нём?

— Я никому не скажу, клянусь.

Позади нас раздаётся грохот со звоном кастрюль и сковород, падающих на пол. Я подскакиваю на ноги и встаю перед Саидой. Мой желудок сжимается, когда я открываю дверь кладовой.

— Судья Алессандро, — говорю, в то время как страх сковывает моё тело. Не за себя, за Давиду.

Алессандро стоит посреди пустой кухни, с альманом в кулаке. Камень пульсирует воспоминанием обо мне и Давиде. Его лицо исказило злорадство, пока он размахивает камнем как трофеем. Давида тянет меня за рукав, и я пытаюсь взглядом заверить её, что всё в порядке.

— Лео не поверил, когда я сказал, что ты только прикидываешься со своей раной. Он хотел доказательств, прежде чем идти к Мендесу. Подумать только: доказывать, что моё слово ценнее слова кого-то вроде тебя.

Это Лео ему рассказал, куда я пошла? Я думаю обо всех наших разговорах, о секретах, которые мы храним. Нет. Я должна верить Лео… Но это не то, о чём нужно думать сейчас. Надо защитить Давиду.

— Понятия не имею, что ты там видел, — я поднимаю руки, одну в перчатке и другую перевязанную, в воздух. — Но мы просто обедали вместе. Или это уже запрещено?

— Ни словом больше! — Алессандро тычет мне альманом в лицо. Его худощавое тело натянуто от страха. Я видела, как волков в клетке на карнавале кормили с тем же видом. Я щурюсь от яркого света кристалла со свежим воспоминанием. — Каждое слово из твоего рта лживо. С твоей рукой всё в порядке, и теперь судья Мендес сам в этом убедится.

— И кто же прочитает камень? — спрашиваю спокойно, хотя внутри меня всё вопит от ужаса. — Судей сотни. Робари одна.

— Тварь, — плюёт он мне под ноги. — Ты переоцениваешь свою значимость.

— Я просто говорю то, что мы оба хорошо знаем.

— Ты права, робари, я не могу прикоснуться к тебе. Не пока ты околдовала хорошего судью. Но, — его взгляд перемещается к Давиде, — если мне не изменяет память, несколько леди пожаловались на пропавшие драгоценности. Знаешь, как наказывают за воровство?

Ломают пальцы, дают им зажить, а потом отрубают. Давида в ужасе давится воздухом. Я стою прямо перед ней, но вечно защищать её от Алессандро я не смогу.

— Муки, которые ей предстоят… — говорит Алессандро, и его глаза горят чем-то большим, чем страх. В них есть жестокость, которую я раньше не замечала, потому что принимала его за сопливого подлизу-ученика. Но он гораздо опаснее. Он достаёт кинжал из ножен, и я вижу ту часть его, что наслаждается чужой болью. — Это ужасно. Но я слышал, что ей не привыкать к наказаниям. Не думаю, что король простит повторное нарушение правил.

Что бы я ни делала, меня будут бояться. Служанки, придворные, судьи. Я решила вернуться во дворец. Решила встретиться с их страхом. Давида поступила иначе. Она мориа, но скрывает это. А я поставила её под угрозу. Я выиграла время, пока мои руки не заживут, но что дальше? Алессандро не может просто взять и забыть.

Если только…

Я встаю на колени и поднимаю руки в мольбе.

— Пожалуйста, — прошу молодого судью. — Не причиняй ей вреда. Да, я лгала. Арестуй меня, но отпусти её.

Давида трясёт мои рукава, мотая головой. Я отталкиваю её и слышу лязг кандалов. Поднимаю глаза на Алессандро, на его губах играет надменная усмешка.

Он дёргает меня за руку, чтобы защёлкнуть железки. Я хватаю его лицо обнажёнными пальцами и скалюсь от жжения своей магии. Я высушиваю воспоминания за последние сутки. Смотрю, как проходил его день до того, как он поймал нас. Как он проскользнул босой на кухню с альманом в руке, который взял из одного из тайников, как орал на Нурию, как допрашивал Лео. От проникновения в его разум мне становится плохо, потому что в нём столько ненависти. Ненависти к себе. К тому, что я не знаю. Она просачивается, как гной из раны, и когда я его отпускаю, то падаю прямо рядом с ним.

Я прислоняюсь лбом к холодному полу кухни. Перед глазами пятна света. Давида опускается ко мне.

— Я в порядке, — говорю и беру протянутую руку, которой она помогает мне встать.

Мы смотрим на судью, лежащего на полу без сознания, и между нами возникает молчаливое соглашение. Я осматриваю кухню и нахожу бутылку с алкоголем. Откупориваю её и выливаю на его чистенькую чёрную мантию.

Давида поднимает брови и вздыхает: «Куда мы его отнесём?».

— В единственное место, где он не сможет оправдаться.

Вместе с Давидой мы тащим его через боковую дверь кухонь и дальше по служебному залу, который ведёт в кабинет Мендеса. Усаживаем его в кресло. Давида вынимает из фартука почти пустую бутылку, вытаскивает пробку зубами и вкладывает под руку Алессандро.

Звучит звон соборных колоколов, означающий конец дневного перерыва, мы выскакиваем из кабинета. Коридор пуст.

— Он ничего не вспомнит, — уверяю её.

«Будь осторожна», — вздыхает она.

Мы возвращаемся назад в главную башню молча. Приготовления к фестивалю, похоже, удвоились. Мы просто две служанки, спешащие плечом к плечу на следующее задание. Когда мы останавливаемся на входе в кухню, Давиду всю трясёт, она берёт меня за руки и целует в обе щеки. Я призываю всю свою силу, чтобы подавить желание навсегда остаться в её объятиях, так похожих на материнские.

— Мне так жаль, что втянула тебя во всё это, — шепчу. — Я должна была защищать тебя.

Давида вздыхает, но я не до конца понимаю её следующие слова: «Доброе сердце. Спаси нас всех».

***

Я бегу в свои покои, подмышки платья промокли от пота. Я уверена, что забрала все воспоминания Алессандро о нашей встрече, но его подозрения никуда не денутся. Рано или поздно, меня поймают. То, что произошло сегодня, не должно повториться. Давида не Сорока, она просто мориа, работающая во дворце. Значит, я всё ещё не знаю, где находится шпион Иллана, и я, похоже, ни на шаг не приблизилась к тому, чтобы его найти.

Я останавливаюсь, когда чувствую, как будто кто-то меня коснулся. Прохладный ветерок обдувает меня, и на мгновение я слышу голоса с другого конца зала.

Украденные воспоминания играют со мной злую шутку. Когда я подхожу к двери библиотеки, голоса становятся громче, боль в висках усиливается, как никогда прежде. Здесь что-то есть. Я чувствую это. Пронзающая боль, как кинжал меж рёбер.

Я дёргаю дверь. Заперта. Ищу заколку в кармане, но дверь поддаётся от правильного поворота моего запястья. Дневной свет проникает через окна, освещая пыль в воздухе. В комнате холодно, прямо как в покоях леди Нурии этажом ниже, и даже камин не зажжён. На окнах здесь нет решётки. Наверное, в ней нет необходимости.

Стоя здесь, я не могу дышать. Словно только что шагнула в Серость. Живые краски начинают тускнеть от невзрачных рядов книг и кушетки, с которой я смотрела, как этот город и мой дом в лесу на границе сгорают в пламени. Я плетусь к окну и открываю защёлку, впуская прохладный воздух. Внизу лабиринт из королевских садов. Я вдыхаю аромат подстриженных изгородей и грязь столицы, которую ничем не перебить.

Я сжимаю подоконник для опоры. Воспоминания рвутся на поверхность, словно пытаются снести плотину. Я закрываю глаза, потому что не могу избежать мелькающих картинок.

Подносы с пирожными и выпечкой. Бросок игрального кубика. Дез, который спрашивает меня: «Что ты здесь делаешь?». Книга, горящая в этом самом камине.

Почему у принца Пуэрто-Леонеса была книга с легендами мориа в библиотеке? Почему он вообще был здесь? Я любила это место. Есть ли у меня хоть что-то, что Кастиан не запятнал одним своим существованием?

Моё дыхание становится коротким, быстрым, и я падаю. Я прислоняюсь лбом к согнутым коленям.

«Хватит», — говорю Серости. — «Пусть всё прекратится».

Хотела бы я вырвать собственные мысли, как я это делаю с чужими. Хотела бы я никогда сюда не возвращаться. Каждая ниточка, которую я тяну, открывает что-то новое.

Я слышу голос Деза: «Доверься мне».

— Я верю тебе, — шепчу в пустую комнату, человеку, который уже мёртв.

Внезапно я так сильно хочу его увидеть. Хочу, чтобы он появился среди всего ужаса в моих мыслях. Я нахожу его среди мелких воспоминаний, задвинутого за остальными. Нужное мне воспоминание касается той ночи, когда он меня спас. Оно не закончено, застряло где-то в Серости. Часто вдыхая, я пробираюсь в темноте своего разума, как по старым дорожкам подземелий, залов дворца.

Но я знаю, что ещё найду там. Мёртвые глаза глядят на меня. Маленькая девочка ест сладости. Мои собственные ладони, детские, покрываются первыми шрамами и завитками. Я когда-то обещала Иллану, что постараюсь выпустить Серость, но это было тогда. Я не была одна. Я не была во дворце с Рукой Правосудия. Дез был жив. Он бы помог мне справиться с этим всем, сказал бы, что мне хватит сил встретиться с украденными жизнями. Прямо сейчас я не могу найти даже одно воспоминание. Разве желания увидеть его недостаточно, чтобы приложить все усилия?

— Я скучаю по тебе, Дез, — говорю вслух. — Но я не могу это сделать одна.

Я не могу, потому что завтра Фестиваль Солнца, и моё время на исходе.

Глава 21

Внутренний двор королевы был затейливо украшен к приёму в саду, как второе из шести небес, предназначенное для тех, чья истинная добродетель — любовь. Будучи принцессой чужеземного королевства и королевой Пуэрто-Леонеса, она не жалеет денег на первое празднество дня. Лео говорил, что это давняя традиция, чтобы королевы устраивали приём для особых гостей, хотя все, похоже, заметили, что ни принц, ни императрица Лузо не почтили её своим визитом.

Юная королева расположилась под навесом со своими тщательно отобранными фаворитками под навесом, все в сияющих дофиникийских — фиолетовых — тонах под полуденным солнцем, в то время как король восседает на недавно возведённом троне, покрытом ярко-зелёным плющом и цветами. Он осматривает толпу, пребывая в столь дурном настроении, что даже верховный судья Мендес, только что возвратившийся из Соледада этим утром, не рискует к нему приближаться.

Рука Мориа стоит позади короля на двух из четырёх мраморных пьедесталах. Я удивлена увидеть новую вентари без Мендеса поблизости. Она измождена и кажется знакомой, наверное, из-за того, что я вижу в ней и в персуари рядом с ней саму себя. Они такие пустые, застывшие, их глаза неподвижные, словно они даже не моргают. Как будто их превратили в почти пустышек, но оставили немного воспоминаний — достаточно, чтобы они могли выполнять свои обязанности. Я перевожу взгляд на пустые пьедесталы. Там, предполагается, буду стоять я, после того как проявлю себя. Когда я стану одной из них, и судья Мендес снимет повязку с моей руки и наденет перчатки с оковами, ключ от которых будет только у короля Фернандо. Они говорят, что моя сила — это проклятье, но продолжают презентовать меня как подарок.

Страх наводняет меня, пока я задерживаюсь за изгородью. Не могу оставаться в этом ухоженном саду, окружённая шуршанием шёлковых платьев и мерцанием драгоценностей, ртами, набитыми деликатесами, и дворянами, напившимися игристого вина кавы и теперь покачивающихся под музыку.

Я сворачиваю на дорожку между стенами изгороди. Чем дальше я иду, тем меньше гуляк меня окружает, поэтому я не останавливаюсь, наслаждаясь мгновениями одиночества. Я касаюсь руками листьев по обе стороны от меня, под каблуками хрустит галька.

Это всё кажется таким знакомым. Словно я уже гуляла здесь раньше, хотя знаю, что это не так. Это ощущение вырывается из моих воспоминаний. Я поднимаю тяжёлые многочисленные юбки светло-розового платья, выбранного Лео, чтобы я соответствовала свите королевы, и следую за этим ощущением. Несколько раз я чуть было не споткнулась, сердце уходит в пятки, но я всё ещё иду по извилистым тропинкам, пока не захожу в тупик. Ветер раздвигает шторку из свисающего плюща. За изгородью скрывается огороженный сад, заросший ромашкой и сорняками. Он выглядит забытым, по сравнению с остальными скрупулёзно стриженными, ухоженными садами. И тогда я замечаю нечто, что не вписывается в это место. Белую статую.

Скидывая туфли, я зарываюсь ногами в траву и встаю на колени. Отодвигаю мягкую зелёную траву и вижу, что это статуя ангела. Не из тех, что обычно в коленопреклонённом положении стоят перед Отцом миров. Это стоящая стражница с мечом в руке, готовая защищать мориа. Что она здесь делает? Попала по ошибке? Могут ли о ней просто не знать? Или кто-то тщательно спланировал этот невидимый бунт посреди королевских садов?

Я упираюсь руками в траву под ногами ангела. Искры магии скользят по пальцам моей правой руки, которая без перчатки. Шрамы и завитки начинают светиться. Я перевожу взгляд со своей ладони на руки ангела. В камне появилась трещина, которой не было раньше, и из неё идёт мягкое белое свечение.

Альман.

Я бросаю взгляд через плечо. Музыка с приёма играет на полную громкость, звонкий смех и болтовня наполняют воздух. Кто знает, когда я смогу вновь прийти в этот сад, особенно после всего, что может случиться на фестивале. Я раскрываю кулак статуи, чтобы дотянуться до альмана.

Борода Иллана пока ещё чёрная местами. Его светло-голубые глаза выделяются на блестящей бронзовой коже. Кроваво-красное солнце уходит за линию горизонта.

— Тебе нужно успокоиться, Пенелопа, — говорит старый вентари. Его тонкие руки лежат на плечах молодой королевы.

Здесь, в огороженном саду, она падает на колени. Тяжёлый шёлк её юбок, расшитых узорами, окружает её, как лепестки роз. Её золотые волосы распустились у висков, выскочив из узкой косы, заплетённой вокруг её головы. В левой руке она сжимает тонкую золотую диадему.

— Как я могу успокоиться, учитывая, что ты просишь меня сделать с моими детьми?

Иллан встаёт рядом с ней на колени, его лицо как каменная маска чести и долга.

— Это намного лучше того, что с ними сделает король. Ты же знаешь, это единственный шанс спасти жизни их обоих.

Она мотает головой. Маленькая, тоненькая, как увядающий цветок, но есть ещё крупицы силы в её железной хватке. Она сжимает в кулаке рубашку Иллана.

— Найди иной путь. Так не должно быть.

Иллан мягко кладёт руку поверх её кулака.

— Какой же? Скажите мне, ваше величество, потому что мы испробовали множество способов остановить короля. Попробуешь забрать мальчиков, и он будет преследовать тебя всю жизнь. Если Кастиан останется, если мы дадим королю причину доверять ему, если он увидит самого себя в своём сыне, Кастиан будет защищён как наследник престола, — он берёт её за подбородок, но молодая королева не поднимает глаз. — Всё зависит от тебя, Пенелопа.

Она шлёпает его по руке, его кожа горит от размашистого удара.

— Ты не оставляешь мне выбора.

— Я дал тебе выбор — возможность спасти обоих своих сыновей.

Королева отводит взгляд, её лицо бледнеет, как портрет, оставленный на солнце. Слёзы текут рекой по её щекам.

— Пожалуйста, прости мне то, что я должна сделать, — шепчет она никому и всем одновременно. — Прости меня.

Она поворачивается к уходящему солнцу, неотрывно наблюдая за ним, пока последний луч не скрывается за горизонтом. Её мир погружается во тьму.

Я отдёргиваю руку, словно обжёгшись. В моей голове отпечаталось лицо молодого Иллана.

Кожа покрывается мурашками, а глаза ангела словно ждут чего-то от меня. Молчания. Я знаю, что это самое, самое опасное воспоминание, которое у меня когда-либо было или будет. Встреча королевы Пенелопы и Иллана.

И что бы там ни случилось с младшим братом Кастиана, это явно сделал не сам Кастиан. Шепчущие были как-то в этом замешаны. Иллан был замешан. Он хотел — он предложил — помочь спасти жизни мальчиков. Обоих.

Зачем ему делать нечто подобное? С чего вдруг ему помогать предыдущей королеве?

Бессмыслица какая-то. Слишком много мыслей вертится в моей голове, слишком много воспоминаний. Нужно уходить отсюда.

Я хватаю туфли и бегу тем же путём, которым пришла. Надеюсь, что тем же. Дорожки, огороженные изгородями, кажется напрямую ведут к нужному месту, но здесь так много хитрых узких проходов, тайных путей, которые могут завести в другие части сада. Я бы могла здесь потеряться на несколько дней.

С другого конца дорожки слышится тёплый голос. Мне нужно увидеть знакомое лицо.

— Лео! — кричу, сворачивая за угол. Он прислоняется к колонне, а его лицо приближается к кому-то другому, кого я не могу разглядеть. Услышав меня, Лео резко поворачивается ко мне с распахнутыми глазами.

— Мисс Рената! Что вы здесь делаете?

Другой человек ускользает за колонну и в тень. Моя первая мысль об Алессандро, и я отшагиваю назад.

— Прошу прощения, — говорю. — А кто это был?

Первый шок постепенно уходит с лица Лео.

— Ну, вы меня знаете. Я всегда найду себе развлечение, — он подмигивает мне, но я уверена, что это был не просто лёгкий флирт.

— Ты говорил вчера с судьёй Алессандро? — спрашиваю. У меня нет желания ему улыбаться. Вообще кому-либо.

Он выпрямляется и предлагает мне руку.

— Клянусь жизнью и памятью своего мужа, я не говорил судье, где тебя найти. И не имею ни малейшей идеи, как он оказался без сознания в кабинете Верховного судьи. Даже если ты не хранишь моих секретов, Рената, я думал, что мы уже друзья.

Друзья. От этого слова и больно, и радостно на сердце. Я беру его за руку ладонью в перчатке, и по крайней мере этот жест кажется правильным.

— Нам обязательно возвращаться? — спрашиваю его.

— Только до последнего представления. А потом нам нужно будет подготовиться к вечерним мероприятиям. Будет сюрприз.

— Сюрприз в том, что мы чествуем солнце ночью?

Он смеётся, и я слишком сильно сжимаю ткань его изумрудно-зелёного камзола. Он поглаживает мою руку успокаивающе.

— Ты же знаешь, Лео, я не люблю сюрпризы.

— Думаю, этот тебе понравится, — он ведёт меня по иной тропинке, не по той, по которой я пришла сюда.

На секунду мне кажется, что я вижу то, чего нет. Мимо меня проходит девушка того же роста и телосложения, что и Саида. Новоприбывшие спешат к одной из многих арок, ведущих к центральным садам, чтобы присоединиться к празднованию, в то время как слуги кружат среди толпы с бокалами кавы. Я спешу пойти за девушкой, но десятки людей проходят между нами, и мне приходится их огибать, чтобы вновь увидеть её.

Я не думаю, что творю, я просто бросаюсь вперёд и хватаю её за рукав.

Девушка в золотом платье разворачивается ко мне, чёрные волосы заплетены в два узелка, свисающих до шеи. Часть меня так отчаянно хочет увидеть подругу, что я даже не думаю, как это выглядит со стороны, — робари схватила другого человека рукой без перчатки.

— Что ты делаешь?! — грубо выпаливает она. Это так непохоже на Саиду, что я даже не понимаю, как могла так ошибиться. Её огромные голубые глаза смотрят на меня в замешательстве. Она поднесла руку к губам, словно только и ждёт, когда кто-то придёт и спасёт её.

— Леди Армада, могу я вас сопроводить? — Лео кланяется ей, но бросает взгляд на меня, будто бы спрашивая, в своём ли я уме.

Она раскрывает изящный веер и машет перед своим лицом, скрывая всё, кроме возмущённого взгляда.

Я хватаю бокал кавы с подноса и ухожу подальше от центра сада, где каждый стремится подобраться как можно ближе к королю и королеве. Нахожу затемнённое местечко у изгороди. Хотя я по-прежнему чувствую на себе случайный любопытный взгляд из-за веера, это всё же лучше, чем быть окружённой толпой.

Группа детей рядом со мной сидит в кругу. Поначалу я не могу расслышать песенку, которую они поют друг другу, но потом прислушиваюсь к словам, и моё сердце ухает вниз.

Они поют по очереди по две строчки.

— Могилу мориа я искал,

А как нашёл — так раскопал.

— В ней два серебряных глаза,

Чтоб проникнуть в твой разум!

— Три золотых пальца,

Чтоб ты в иллюзии оказался!

— Одно сердце, красное как медь,

Чтоб лавине чувств ты мог велеть!

— И четыре вены, что сверкают платиной,

Чтоб прошлое было навеки утрачено!

Я отворачиваюсь до того, как они закончат последние строчки, хотя они навсегда отпечатались в моей памяти: «Как много я раскопал, пока могилу мориа искал». Меня всегда бесил этот стишок, бесило, как они превратили нас в детскую песенку, шуточку.

— Рената, — голос леди Нурии звучит справа от меня. Я даже не заметила, как она подошла. Могла ли я правда так далеко зайти, если мои же органы чувств меня так подводят? — Где ты была?

— Лео показывал мне сады. Я ещё не все посмотрела.

— Давай танцевать, — леди Нурия вскидывает подбородок, завлекая, солнце согревает её смуглую кожу и выгодно оттеняет кремово-мятный цвет её роскошного платья.

— Я не танцую, — говорю ей. Я никогда не танцую. Даже на наших базах мориа, когда мы праздновали смену времён года и священные дни, в которые мы чествуем Госпожу шепчущих, я не танцевала.

Она фыркает совсем не как леди. Ничего не могу с собой поделать, но она мне нравится. Даже после того, как выжгла в моей памяти картинку с полуголым принцем.

Леди Нурия уже уводит меня прочь, нам вслед летят взгляды от лиц, прячущихся за веерами, как рыси в высокой траве. Я случайно бросаю взгляд на короля, но тот что-то говорит мужу Нурии, Алессандро.

— Танцевать полезно для души. Я частенько танцую обнажённая, пока мужа нет рядом.

Я не могу сдержать смешок, похожий на кашель, от неожиданности.

— Мне кажется, подобные слова не приветствуются на святом фестивале.

Она ухмыляется, её глаза заговорщически блестят. Что могла бы эта смелая, безрассудная девушка сделать, если бы ей предоставили полную свободу действий? Хотела бы я на это посмотреть.

Мы идём к местам, где можно присесть, в тени полупрозрачных тканей. Слуги, на одежде которых изображён герб семьи Тресорос — гора и звёзды над ней — подбегают к ней по первому сигналу ещё до того, как её изысканное платье касается бархатной скамьи. Она берёт два бокала кавы и предлагает один мне.

— Почему ты так добра ко мне?

— Ты уже спрашивала меня об этом, — её тёмные глаза переходят с меня на толпу, где любопытные взгляды косятся в нашу сторону.

— И ты ушла от ответа. Я этого не заслужила.

Она вздыхает. От этого маленького жеста она выглядит так, будто с нетерпением ждёт чего-то. Может, Кастиана. Я задумываюсь над тем, могло ли одно украденное воспоминание облегчить её сердечную боль или только сделало хуже.

— В этом мире столько всего неправильного, — говорит она. — Иногда мне кажется, что всё, что я могу дать, это немного доброты, даже когда не могу дать надежду. Хотела бы я поговорить с тобой дольше, но мой дражайший супруг непрестанно за нами наблюдает.

— Говоришь, как узница, — делаю глоток.

Король Фернандо заметил нас и, не сводя глаз, наклоняется к уху судьи Алессандро, чтобы тихо чем-то поделиться. Моё сердце сжимается от дурного предчувствия. Но я убеждаю себя, что с Нурией я в безопасности, даже если ненадолго.

Голос Марго звенит в моей голове: «Здесь нет никакой безопасности».

— Королевство многого не знает, — добавляет Нурия, протирая платочком свой лоб. Это первая трещина в её броне.

— Например?

Её выразительные яркие глаза выдают тревогу, но не улыбка.

— Мориа некогда вели торговлю с королевством Тресорос.

Не знаю, что я ожидала от неё услышать, но точно не это.

— И чем торговали?

— Нашими металлами в обмен на информацию о том, как вы их используете. Я знаю вашу историю. Столько всего было утрачено…

— Стёрто, ты хотела сказать, — поправляю её.

— Более подходящее слово, — она понижает голос и подтягивает меня ближе к себе.

Во мне просыпается беспокойство.

— Что ещё было стёрто?

— Мою семью многие винили в установлении власти Фахардо. Мы продали своё королевство за несколько шахт и титулы, чтобы быть уверенными, что наши потомки будут править. Я не думала ни о чём, только бы выйти замуж за Кастиана. Я была молода и глупа, и отдала королю Фернандо всё, что у меня было. В том числе платиновую шахту и пещеру, полную альманов.

— Вот как они получили материал для трона? — моё сердце бешено бьётся. Как может нечто, столь ценное для мориа, быть всего лишь местом, куда можно присесть королю, символом его власти? Может, для того оно и предназначено. — Но а как же все эти тонны альманов в подземельях дворца?

Она часто моргает, а потом пристально смотрит на меня.

— Мой дражайший супруг как-то обронил в разговоре, что Правосудие использует его для большего. Во благо всего королевства.

Оружие.

Вот бы сейчас рядом со мной была Марго или Саида — чёрт, да хоть Эстебан! — чтобы я могла рассказать об этом. Мне нужно выбираться отсюда. В одиночку я больше не могу.

Нурия слишком сильно сжимает мою руку.

— Ты знала, что некогда королевой Пуэрто-Леонеса была мориа?

Я хмурюсь. У меня, наверное, что-то с ушами, потому что не может такого быть, чтобы я услышала её правильно.

— Это невозможно. Наша королевская династия была убита во время осады Мемории королём Хусто.

Нурия перестаёт приветственно кивать придворным стервятникам, жаждущих её внимания. Её улыбка ослепительна и обманчива. Мы всего лишь две девушки на вечеринке в саду, обсуждаем любимые женские темы — погоду, игристое вино, карманы платьев, тайны королев, секретные лекарства, государственную измену.

— Ах, а вот и мой дорогой муж, — говорит она, поднимая свой бокал, пока судья Алессандро стремительно приближается к ней.

Пот стекает с его лба по вискам. В его глазах страх — это из-за короля или потому что он не хочет встречаться с леди Нурией?

— Почему ты рассказываешь мне всё это? — спрашиваю её.

Внутри неё есть секрет, готовый пустить ростки.

— Потому что я не могу сказать никому другому. Не знаю, что у тебя за план, но точно вижу — ты что-то задумала. И если ты убьёшь короля или Кастиана, то поставишь под удар всех мориа, скрывающихся в столице. А с оружием это будет просто бойня.

Я приобнимаю её за талию, но отпускаю, когда рядом оказывается Алессандро, возвышаясь над нами.

— Время на исходе, Рената, — шепчет она.

— Леди Нурия, — говорит судья, поправляя складки своей тяжёлой мантии. — Король Фернандо готов начать речь и объявить развлечение перед парадом на закате, — он поворачивается ко мне и выхватывает бокал из моих пальцев. — А тебе велено занять место в Руке Мориа.

Он провожает меня через сад туда, где толпа собралась послушать речь короля. Я встаю рядом с двумя другими мориа на свой собственный пьедестал и изо всех сил стараюсь быть такой же неподвижной, как они.

— Благодарю вас, почётные гости и жители Пуэрто-Леонеса, — король Фернандо говорит глубоким, пламенным голосом. Он берёт за руку свою жену, королеву Жозефину. — Этой ночью мы отмечаем наш священный Фестиваль Солнца. Этот праздник посвящён давним событиям, когда Господин миров поднялся в небеса и сотворил Пуэрто-Леонес как образец рая на земле. Но рай нельзя получить в качестве приза и не так просто удержать. Он требует крови. Требует жертвы каждого жителя, кто пожинает сокровища с его плодородных почв.

Несколько месяцев назад Пуэрто-Леонес радушно принял Дофинику в нашем королевстве путём брачных клятв между мной и королевой Жозефиной, — он делает паузу, чтобы дать толпе время преклонить головы перед королевой. — Сегодня мы празднуем новый союз, поскольку наши восточные соседи согласились помочь Пуэрто-Леонесу одолеть врагов короны. С Дофиникой на нашей стороне Пуэрто-Леонес не только станет сильнее, но и превратится в величайшую империю, которую мир когда-либо видел. За Пуэрто-Леонес!

Я замечаю пару встревоженных взглядов, когда он говорит про «империю», но все остальные разразились благоговейным одобрением. Слуги уже готовы и ждут с десятью бутылками кавы таких размеров, что требуется трое человек, чтобы откупорить каждую из них.

Король внезапно поворачивается и поднимает бокал, глядя на меня. Я выдерживаю взгляд его тёмных глаз так долго, как только могу, прежде чем поклониться.

— Прошу, наслаждайтесь торжеством! — король, который говорит сейчас, совсем не похож на того, кто ещё совсем недавно закипал от гнева. Даже короли носят маски. Он присаживается на свой трон, в то время как труппа музыкантов выходит в центр сада.

Четыре гитариста и мужчина с одним барабаном начали играть на инструментах. Певец трагическим голосом с чувством исполняет песню о любви, известную в прибрежных городах. Пока он поёт, женщина в струящемся алом платье выходит вперёд. Она такая статная и величественная, с фарфоровой кожей. Её волосы переброшены на одну сторону и заплетены в косу, лежащую на плече. В её руках ракушки, которые добавляют клац-клац-клац к ритму песни. Её глаза обведены тенями, а щёки красные, как яблочки. Когда она танцует, все следят за тем, как она пристукивает высоким чёрным каблуком, как вздымаются её юбки, закручиваясь и открывая мощные икры.

На её бедре закреплён веер.

Со своего места на пьедестале я вижу краткую вспышку, и у меня перехватывает дыхание. Хотя, может, мне показалось. Это слишком смело, слишком безрассудно. Я оглядываюсь в сад, где даже стражники застыли, поражённые её длинными, гибкими ногами и изящными руками. Певец внезапно издаёт вопль, оплакивая своё разбитое сердце, и танцовщица бросает ракушки на траву и хватает веер. Когда она раскрывает его, я понимаю, что мне не показалось.

Там, между складками толщиной с бумагу, спрятано тонкое стальное лезвие с утончённой розой на рукоятке. Только один человек, которого я знаю, владеет этим крохотным кинжалом. Я действительно видела Саиду. Значит, танцовщица находится под иллюзией.

Она поворачивается к королю, откидывая свою юбку, отвлекая всех от оружия в её руке. Мой желудок скручивается.

У меня есть выбор. Я могу дать ей убить его. Это то, чего я хочу больше всего. Но его смерть, после этой его речи, разрушила бы всё, зачем я сюда пришла. Оружие будет использовано ещё до того, как я сумею к нему подобраться. Нурия права. Лозар был прав. Я пришла сюда за кое-чем большим, чем просто моя месть.

Гитарист перебирает струны так же быстро, как бьётся моё сердце. Танцовщица вращается, её платье как кроваво-красная смерть вокруг неё, и когда она останавливается, её рука поднята высоко.

Король Фернандо замечает клинок слишком поздно. Как и все.

Кроме меня. Я уже бросилась вперёд, вставая между танцовщицей и королём, выставляя руки вперёд, чтобы защитить лицо.

Острая боль. Её глаза, такие синие и хорошо знакомые, полны ненависти. Не к королю, выкрикивающему приказы, не к стражникам, пригвоздившим её к земле. Иллюзия, которую она создала вокруг себя, хорошо держится: её светлые волосы всё ещё выглядят тёмными и закрывают её от взглядов всей этой толпы.

— Уведите её! — кричит король Фернандо. — Уведите! Я займусь ей позже.

— Рената! — кричит Лео на бегу с другой части сада.

Откуда он здесь? Судья Мендес уже рядом со мной. Кинжал торчит прямо сквозь моё предплечье.

Слишком много крови, слишком много суматохи, слишком много людей, трогающих меня и зовущих по имени. Колокола звонят на всё королевство, и я знаю, что я слышу, как кричат люди.

Но пока мной занимается врач, я вижу перед собой только глаза Марго, полные ненависти, пока её саму, вырывающуюся и кричащую, волокут прочь из сада.

Глава 22

Бывало и хуже.

Однажды на миссии за пределами Меморийских гор, проходя каньоны Седоны, я угодила в гнездо ледяных гадюк. Я чуть не умерла от их яда. Именно Марго знала лекарство — корешок, росший в той же пустыне. Дез всю ночь тогда рыскал в поисках его, а она всё это время спасала меня от обморожения, поскольку яд снижал температуру тела.

Или другой раз, когда колючки расцарапали мне спину до шрамов. Кучка мальчишек из разных отрядов вытащили меня из палатки и положили на плот, где я и проснулась, напугалась и упала в колючие заросли в реке. Мальчиков сослали в убежище на другом конце страны, но после того случая я начала вести себя осторожно среди шепчущих.

На моём правом бедре был ожог.

На шее порез, полученный в Эсмеральдас.

А потом был отравленный меч.

Смерть Деза.

— Я давно уже должна была умереть, — бормочу я, пока стражник несёт меня в комнаты медика.

— Ты не умрёшь, слышишь меня? — Лео поспевает рядом. Его глаза не отрываются от моего лица. В них читается беспокойство, и я понимаю, что мне плевать, шпион ли он, или очень хороший актёр, или плод моего воображения. Он мой единственный друг в этих стенах, и он сейчас со мной.

— Клинок отравлен? — спрашивает судья Мендес, скидывая что-то с кровати.

Они кладут на неё меня. Я стараюсь не смотреть вниз, потому что там много крови. Кровь всегда и везде.

Старик-медик осматривает меня, но не касается моей кожи. Не подходит ближе, чем на расстоянии вытянутой руки. Я чувствую запах страха, исходящего из всех его пор, и он похож на… агуадульсе.

— В сторону, — говорит Лео, отчаяние взяло вверх над его обычно благодушным поведением. — Она выпила три бокала кавы и потеряла много крови, — он берёт меня за руку и сжимает. — Если там был яд, то без запаха.

— Приведите девчонку! — кричит кому-то Мендес.

Лео наклоняется ко мне. Его тёплые пальцы убирают мои волосы с лица.

— Будет немного больно.

«Будет больно», — сказала я ему. «Я знаю», — ответил он.

Возможно, дело в алкоголе, но когда Лео тянет кинжал за конец, мне даже не больно. Всё — от моего плеча до кончиков пальцев — онемело. Но потом я чувствую, как чьи-то руки тянут мои ноги вниз, касаются талии, и что-то внутри меня трескается.

— Не трогайте меня! — рычу на стражника, Гектора, но тот не выпускает меня из рук.

Обжигающая боль прознает моё тело, рана даёт о себе знать с удвоенной силой, когда Лео режет плоть вокруг кинжала. Он вновь и вновь извиняется своим добрым, мягким голосом. Кто-то держит слабо пахнущую тряпку у моего носа, чтобы меня успокоили ароматы ромашки и других трав. Но у меня это всё вызывает приступ воспоминаний об Эсмеральдас. Неужели всего две недели назад моя жизнь перевернулась с ног на голову? Вывернута наизнанку и разорвана на куски. Онемение возвращается, что-то склизкое, но тёплое покрывает мою кожу.

Я понимаю, что потеряла сознание, когда просыпаюсь в тишине.

Всплеск холодной воды.

Шорох ткани.

Лео меняет пою повязку, его плечи трясутся от сдерживаемых слёз.

— Лео, — зову я.

— Слава шести небесам, — говорит он, прижимаясь лбом к моему. — Мне так жаль, Рен. Прости, что так получилось, нам пришлось…

Я проглатываю ком в горле. Но если клинок был отравлен, если они не стали извлекать сразу и была занесена инфекция, он всё равно действовал так быстро, как только мог, даже если это было больно.

Я хочу поблагодарить его за то, что позаботился обо мне, когда трусливый врач не рискнул, но в этот момент в комнату врывается Мендес.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Мендес, его голос звучит резко, несмотря на поджатые губы. Он обеспокоен тем, что я жива, или тем, что он должен был предвидеть нападение?

— Всё хорошо, ваша честь, — лгу я.

— У тебя дыра в руке, — ворчит Лео, возвращаясь к перевязке. — Я бы не называл это «всё хорошо».

Мендес хмурится и раздражённо бросает:

— Сейчас не время для такого тона, Леонардо.

Лео бормочет извинения.

Мои мысли мечутся. Марго где-то в подземельях, и если она здесь, значит, другие тоже. Готова жизнью поклясться. Один только вопрос, сколько их ещё? Они видели, как я спасла короля? Поймёт ли кто из них, что я специально проиграла битву, чтобы выиграть войну? Перед глазами мелькает Саида. Я не ошиблась, когда увидела её чуть раньше, но подумала на обманчивые воспоминания. Обманчивые. Обманщица. Предательница. Хоть кто-нибудь верит, что я не предавала?

Рот наполняется горечью, и я молчу.

— Выпей это, — говорит Лео, протягивая коричневую стеклянную бутылку, горькое содержимое которой напоминает мне тухлую рыбу. — Это обезболивающее.

Мне нужно подняться. Только поэтому я киваю и позволяю ему вылить в меня мерзкое лекарство. Почти мгновенно боль частично притупляется.

Мендес поворачивается к врачу, пытающемуся слиться со стеной.

— Ты проверил её на яд, Арсеналь?

— Ни следа. Не стоит за неё беспокоиться, — заявляет Арсеналь. — Мне дали понять, что у её вида высокий порог чувствительности к боли.

Я усмехаюсь.

— Тебе показать, сколько боли я могу вынести?

— Спокойнее, — говорит мне Лео. Он действует осторожно, не касаясь меня, но настаивает, чтобы я легла обратно.

Мендес в бешенстве, в каком я его ещё никогда не видела. Его одежда запятнана моей кровью, а под глазами тёмные круги. Они всегда там были, или это часть меня хочет видеть что-то другое?

— Уведи Ренату в её покои, и не возвращайся до начала фестиваля.

Лео выглядит ошеломлённым, будто не может поверить своим ушам. Я тяну его за руку. Даю понять, что так и должно быть. Он склоняет голову.

— Да, ваша честь.

— А что с танцовщицей? — осторожно спрашиваю.

Мендес поправляет края своего камзола.

— Убийца в одиночной камере. Всех присутствующих во дворце допрашивают. Она не заявляла о своей причастности, но я подозреваю, что она одна из шепчущих, — он с подозрением смотрит в мою сторону, смотрит на новую рану, всё ещё кровоточащую сквозь повязку. — Ты её знаешь?

Её зовут Марголина Бейен, она иллюзьонари и мятежница-шепчущая. Её мать и отец были убиты во время нападения на деревню близ цитадели Риомар. Их утопили, когда они отказались говорить, где скрываются их дети. Марго выжила, выкопав яму под камнями у причала на побережье и питаясь крабами, которые рыли норы поблизости. Неделю спустя её, оголодавшую и обезвоженную, нашли шепчущие и приютили у себя.

— Нет, — отвечаю, не отводя глаз, потому что и правда не знаю эту иллюзию с тёмными волосами и совершенно другим лицом. Я поняла, что это Марго, по глазам, по оружию, по тому, как она двигалась в танце.

— Ты спасла королю жизнь, — говорит Мендес. — От имени королевской семьи было объявлено, что бал Фестиваля Солнца сегодня будет посвящён тебе. Весь Пуэрто-Леонес узнает о тебе и о том, что ты сделала.

Омерзение скручивается в моём животе. Я представляю себя в глазах всего королевства как пример того, кем должны быть мориа — прислужниками короны. Теми, кто должен жертвовать собой.

Мендес нервно смеётся.

— Бедняжка, так обрадовалась оказанной чести, что потеряла дар речи. Скажи спасибо, Рената.

— Это мой долг, — в конце концов выдавливаю я. Глаза жгут слёзы, потому что это всё так неправильно. Я не должна была спасать короля и получать за это почести. Но Нурия права. Если бы я не защитила короля, это бы только обернулось кровавой расправой над мориа.

Мендес, похоже, расслабился от моих слов.

— А теперь весь дворцовый персонал должен явиться на допрос в мой кабинет, включая вас двоих.

— Но, ваша честь, — оправдывается врач, — я бы никогда…

Судья Мендес бросает на него такой взгляд, от которого любой бы заткнулся.

— Тогда тебе нечего бояться.

— Да, ваша честь, — Арсеналь кланяется так низко, что я удивлена, как он не упал со своим-то весом.

— Будь готова сегодня вечером, Рената. Все на фестивале должны увидеть твою силу, увидеть могущество короля и Правосудия, чтобы все, кто настроен против нас, тряслись от страха.

— Она потеряла столько крови, ваша честь, — умоляет Лео. — Лорд Лас-Росас…

Мендес отмахивается от имени движением руки.

— Не он. Она использует силу на той, что покушалась на жизнь короля.

Марго. Он говорит о безудержной, но верной Марго. Я не могу использовать свою магию на ней. Не могу. К горлу подкатывает тошнота, и я давлюсь ей.

— Ваша честь, — у меня получается только блеять. Это пустая мольба. Я прекрасно знаю, что между мной и королём, он выберет короля, — моя рука…

Верховный судья Мендес бьёт кулаком в стену, его глаза широко распахнуты. Он открывает дверь.

— Хватит откладывать! Тебе нужны ладони, а не предплечья. Уведи её в покои отдыхать. Сегодня ночью ты создашь пустышку во благо своего королевства.

Глава 23

Мы с Лео смотрим на парад знатных леонесских родов на закате. Целая миля рядов растянулась перед дворцом. Каждая семья носит свои традиционные одежды своих фамильных цветов с вышитыми гербами. Все они здесь, чтобы выказать свою верность королю Пуэрто-Леонеса.

Род Каролина в серебряном и небесно-голубом, а род Харамильо в зелёном и тёмно-синем. Семнадцать из них были в прямой линии наследования и претендовали на трон до того, как их всех завоевали Фахардо. Род Севилья в красном и чёрном — лорд и леди едут в колеснице, повернувшись в разные стороны. Лорд Севилья радостно машет толпе и опускает руку в ведро с монетками, едва ли имеющими какую-либо ценность, но люди бросаются к повозке и благословляют его.

— Удалось что-нибудь выяснить про тех, кто послал убийцу? — спрашиваю, пока Лео наливает чай.

— Она говорит только, что действовала в одиночку. Её чары иллюзьонари рассеялись, раскрыв настоящую внешность. Она не сказала ни слова больше, несмотря на…

Он замолкает, и я заканчиваю за него.

— Несмотря на пытки.

Я ничего больше не говорю, но в моём сердце закипает ярость к Правосудию. К королю.

Лео открывает дверь только раз, чтобы получить платье, которое я должна надеть на бал этим вечером. Он помогает мне одеться и ещё раз промывает рану. Отходит на шаг назад, на его лице печальная улыбка вопреки всему произошедшему.

Траурный цвет для мориа — красный. Мы также погружаем в море мёртвые тела в алых одеждах, чтобы Госпожа теней могла бы заметить яркое пятно среди чёрных волн. Большинство леонессцев поклоняются Отцу миров. Они скорбят в чёрном, поскольку в нижнем царстве из шести небес только вороны могут приносить и уносить души. Поэтому странно, что Лео выбрал для меня чернильно-чёрное платье, суженное на талии, с корсетом из китового уса и атласными вставками, с шёлковыми юбками, расшитыми серебряной нитью, и высоким воротником из вороньих перьев. Избавившись от окровавленного наряда, я чувствую прилив сил. Мой разум сейчас яснее, чем был все дни до этого, благодаря болеутоляющему.

— Платье принесли ещё до того, как я открыл дверь, — говорит Лео, возвращаясь с чем-то красным в руках.

— Кто мог его выбрать? Оно слишком вычурное.

— Все и так будут смотреть на тебя сегодня. Зачем пытаться спрятаться?

Потому что я не хочу, чтобы все пялились на меня. Не тогда, когда мне нужно сбежать прежде, чем меня заставят обратить Марго в пустышку.

— Судья Мендес передал, — говорит Лео, показывая мне рубиново-красные перчатки.

— Я ещё никогда не получала столько подарков, — говорю с подозрением в голосе.

— Так сегодня же фестиваль, — зелёные глаза Лео мерцают, когда он достаёт из кармана крохотный ключик.

Лео снимает старую перчатку и надевает новые. Добротная красная замша до моих локтей, манжета из мелкой кольчуги с рубинами, которая защёлкивается на замок. Всего лишь самые длинные кандалы в моей жизни.

После парада знатных семей следует группа священников церкви Господина миров и их последователей. В самом конце экипаж королевской семьи. Король Фернандо и его молодая королева, увешанные драгоценностями. Платье королевы Жозефины напоминает облака, плывущие по небу, оно белое на её блестящей тёмной коже. Стоит ей высунуть руки в окошко, чтобы помахать народу, и толпа взрывается от обожания. На королевской чете праздничные короны — высокие, украшенные фиолетовыми кристаллами — фамильного цвета правящей семьи.

Я разочарованно выдыхаю. Принца Кастиана с ними нет. Время на исходе. Мои руки деревенеют от одной мысли, чтобы опустошить память Марго, превратить её в пустую оболочку той девушки, что некогда сражалась со мной плечом к плечу, что готова отдать свою жизнь ради своего народа.