Разговоры под водку

Так и вышло, поэтому с утра мое состояние было просто отвратительным. Я сидела на скамейке в парке, напротив дома Дэниела, хрустела чипсами и делала вид, что читаю журнал «Роллинг стоун». Я как раз пялилась в статью о Курте Кобейне, когда кто-то плюхнулся на скамью рядом со мной. Я подпрыгнула и, пожалуй, даже взвизгнула, как девчонка.

Это оказалась малышка с коричневыми волосами, заплетенными в длинные всклокоченные косички, одетая в белый пластиковый передничек поверх платья. Ей было годика три, не больше. Она умудрилась вымазать ванильным мороженым все лицо, как французский комик Марсель Марсо.

— Ты с папиной работы, да?

От напряжения у меня голова пошла кругом, когда я попробовала припомнить, кто же ее папаша. Вчерашнее общение с «голливудскими звездами» начисто отшибло мне все мозги.

— Ты здесь потому, что папа беспокоится о Роджере? Ладно, скажи ему, что с ним все хорошо. Ему только что побрили попу, но теперь все хорошо, все хорошо.

Моя голова трещала так, что я не решилась улыбнуться, а только спросила:

— Кто такой Роджер?

Она хихикнула, поддела язычком последний кусочек мороженого из вафельного стаканчика, который держала левой рукой, а потом захрумкала им, как будто жевала морковку.

— Он смешной. Вот он, прибежал. У него попка болит, — сказала девочка и показала на шелудивого терьера, который как раз пристраивался помочиться на малышку.

Она замахала руками и запрыгала на скамейке, болтая ногами. Только эти активные действия предотвратили гнусное поползновение, и пес с выражением недовольства опустил лапу.

Я усмехнулась:

— Это твоя собака?

— Моя, — она кивнула и позвала терьера, но тот не обращал внимания на хозяйку.

Я оглянулась по сторонам:

— Где же твоя мама, детка?

— Мамочка печет кексы.

— Она знает, что ты здесь с Роджером?

— Она накричала на меня за то, что я вывалила тесто.

Лицо девочки обиженно вытянулось, и она вытерла испачканный мороженым подбородок рукавом с рюшкой.

Я встала. У меня было такое чувство, что мамочка накричит и на меня, если я не отведу ее дочку домой. Я взяла липкую ладошку малышки, втискивая журнал в рюкзак.

— У Роджера есть поводок?

Она снова хихикнула и взглянула на меня, с хитрым видом вскочив со скамейки.

— Дурашка, это недалеко! — сказала девчонка и показала на дом на другой стороне парка, справа по соседству с домом Дэниела.

Путей для отступления не оставалось. Теперь я уже не могла не пойти туда. Я вела ее за ручку, согнувшись в три погибели. Моя машина была припаркована рядом с почтовым ящиком на углу, недалеко от заржавевшего белого «фольксвагена-жука». Я подозвала Роджера, который трусил за нами, и мы все вместе перешли улицу. До сих пор никакого движения за окнами дома номер семнадцать не наблюдалось.

Я постучала в дом. Роджер принялся облизывать лицо малышки, когда за дверью послышалось движение. Наконец дверь задергалась и распахнулась. Женщина с растрепанными волосами держала деревянную ложку с какой-то загустевшей массой, похожей на клейстер. Я вспомнила, что вчера утром мы встретились в парке. Теперь и лицо девочки под слоем мороженого показалось мне знакомым. Это была Пенни, которую не пустили на качели. Я надеялась, что они не узнали меня.

Женщина схватила девочку за плечи:

— Пенни! Где ты была?

— Извините, — сказала я в виде вступления. — Я прогуливалась в парке, а она сидела там со своей собакой. Я подумала, что вы волнуетесь.

— У вас есть дети? — спросила мамочка Пенни и посмотрела на меня так, как будто я предлагала ей купить тур на Багамы.

В это время из дома явно потянуло чем-то горелым.

— Э-э-э, — сказала я неопределенно, пытаясь украдкой заглянуть ей за спину. — Я точно не знаю, хотя вокруг их много бегает. Но мне кажется, у вас что-то пригорело.

Изобразив, таким образом, бдительную гражданку, я гордо выпрямилась. Но тут она за шкирку втащила Пенни в дом, сграбастала собаку и замахнулась на меня поварешкой, и все лицо у меня разом оказалось в чем-то желтоватом. Солидная порция осела на губах. На вкус это напоминало сахарную пудру.

— Она еще маленькая. Не могла она играть в парке одна! — И мамаша шваркнула дверью.

Я с минуту постояла, ошеломленно уставившись на полоски краски на двери, и побрела обратно к скамейке. У меня не было другого выбора — придется и дальше торчать тут как пришитая. А я просто умирала, как хотела домой, в ванну. Ведь я уже просидела здесь пять часов и запачкала все руки об эту скамейку. Делать нечего, я стерла сахарную пудру подкладкой вывернутого рюкзака. Но лицо все равно оставалось липким. Я, как супермодель, взбрызнулась водой «Эвиан». И наконец мой нос снова приобрел розовый цвет.

Я достала журнал. Предполагалось, что Дэниел вернется с работы только часа через два. И я хотела, чтобы мамочка Пенни и копы (в том случае, если бы ей взбрело в голову позвонить в полицию) ничего не заподозрили. Кроме того, я отчаянно хотела забыться статьей о Брэде Пите — не дожидаясь, пока в мою голову снова полезут воспоминания о том, как я в пять утра поблизости от ночного клуба имела неприятный разговор с Роном.

Меня бросало в дрожь при мысли о той пятерке, которую он дал мне на такси в ответ на мою просьбу проводить меня домой. Я потратила ее тем же утром, в придорожной забегаловке. «Больше никогда не буду пить коктейли», — сказала я себе. Во всяком случае, те, которые кроме как неприличным словом никак назвать нельзя.

— Эй, Кэсс, — позвала Зара, осторожно входя в спальню и пытаясь удержать поднос, на котором стоял кофе. — Памела Андерсон звонила. Хочет отобрать у тебя свои груди.

— Пусть забирает, — ответила я, стараясь заправить рубашку в одну из тех скучных юбок, которые Зара носит на работу. Я голову сломала — все никак не могла решить, какую же мне выбрать: в серую тонкую полоску или шерстяную, в темно-коричневую. — Ты что, и рубашки принесла со своей работы? И как у тебя в них буфера влезают! — заявила я и шагнула к зеркалу. — Ну просто никуда не годится.

Между пуговицами оставались маленькие, овальной формы щели. В них виднелся мой новый лифчик с чашечками размера «С». Наполненные гелем, они напоминали немного сплющенные шары или противозачаточные колпачки. Раньше у меня никогда не было бюстгальтера с тремя застежками. Я всегда думала, что их расстегивание вполне можно приравнять к олимпийскому виду спорта. Непонятно, как все эти порнозвезды ухитряются оказываться в постели и притом голышом.

Ну да ладно, поскольку я хотела притвориться кое-кем другим, то сочла, что такие груди мне просто необходимы.

Между тем Зара так и застыла позади меня с подносом в руках. Обернувшись, я заметила, что она пытается сохранить невозмутимый вид, но глаза ее подозрительно заблестели. Посуда задребезжала — это она поставила поднос на мое ярко-розовое пуховое одеяло. Руки у нее тряслись.

Я кинулась извиняться. Сердце мое сжалось, когда до меня дошло, как я ее задела. Стыда у меня нет.

— Я не имела в виду, что это у тебя — буфера. У тебя великолепная, красивая грудь. Да я о такой просто мечт…

— Что ты заладила — буфера, да буфера, — взбесилась она.

— Прости, — сказала я, чувствуя себя ужасно неловко. — Просто у меня нет никаких рубашек, кроме той, что мне выдали в видеопрокате, и майки с дурацким слоганом. Твоя одежда намного приличнее, чем моя.

Я понимала, что меня занесло. Наверное, так чувствует себя старый сексист, если ляпнет что-нибудь не то и вдруг — когда ему скажут — поймет, какую сморозил глупость или как он кого-нибудь обидел. И ничего ему не остается, кроме как лечь и умереть от стыда, и желательно в одиночестве, в окружении одних кошек.

Я подошла и обняла Зару, но она так и стояла, опустив руки по швам. Это было все равно что обнимать столб или парковочный счетчик. Чувствовала я себя отвратительно.

— Зара, я знаю, в последнее время я веду себя ужасно. Просто я на взводе. Если я тебе кое-что расскажу, обещаешь, что не проболтаешься?

Она не шелохнулась. Но я видела, что ей интересно — ее левое веко чуть дернулось.

— Ну ладно, — сказала я и набрала в легкие побольше воздуха.

Я не из тех, кто признается в собственной слабости. Я всегда считала, что если не привлекать внимания к своим недостаткам, никто их и не заметит. Между прочим, поэтому я и одеваюсь так вызывающе — чтобы никто не заметил моей раздавшейся талии. И раздрая в моей душе.

— Две вещи. Первая — я по уши в долгах. И все больше запутываюсь. Я как Деми Мур в фильме «Огни Святого Эльма», только не такая красивая. А все друзья у меня нормальные и к тому же классно выглядят.

Тут Зара почти перестала бычиться, и я продолжила:

— Я выплачиваю долги, но очень, очень медленно. Почти все заработанное сжирают проценты, и я себя чувствую просто ужасно, потому что раньше я никогда не была в долгах, и теперь мне страшно. И второе. Я ненавижу свою работу в видеопрокате, а этот заказ для меня — шанс. Я очень, очень хочу выполнить его и заработать денег, — закончила я на глубоком вздохе.

В ужасной тишине мне послышалось эхо своего собственного писклявого голоса. Настроение у меня совсем упало.

— У тебя долги?

Я кивнула, расстегивая рубашку и поправляя гелевые чашечки. Мои щеки горели от стыда.

— Ну и зачем так расстраиваться?

К Заре опять вернулся ее грубоватый тон, а это был хороший знак — она явно снова развеселилась. Всегда приятно узнать, что у других дела идут хуже, чем у тебя. Мне, например, всегда нравилось ходить на распродажи и смотреть, как бедняки ссорятся из-за дешевых пепельниц и часов. Как говорится, загнанных лошадей пристреливают, не так ли?

— Сколько ты должна?

— Десять штук. Может быть, восемь, если выполню этот заказ. Знаешь, если я выкручусь, то начну жизнь сначала.

Зара сухо перебила:

— Звучит красиво, но ты вряд ли исправишься. Ладно, убедила, ты просто обязана выполнить заказ — тогда ты сможешь открыть свой бизнес. Будешь частным сыщиком, как в фильме «Лунный свет». Так он, кажется, назывался?

Я кивнула.

— Ну хватит, Кэсс. Не ты одна в долгах. Большинство из тех, с кем я работаю, живут не по средствам и тратят вдвое больше, чем зарабатывают. Таково общество.

— Да, конечно, — попробовала я улыбнуться, но у меня ничего не вышло.

Нет, нельзя было разводить грусть-тоску, а то меня сразу потянет на шоколад. И вообще, признаться в слабости — это одно, а ходить с размазанной от слез тушью — совсем другое. Да и лишние килограммы в моей ситуации никак нельзя набирать.

Зара открыла свою спортивную сумку и выудила оттуда мягкую серую рубашку с оранжевым воротничком.

— Вот, примерь. Выпьем кофейку, и я пойду. Мне нужно встретиться с Джастином.

Джастин — это ее дружок-отличник. Они оба слыли в школе «ботаниками» и навсегда стали попугайчиками-неразлучниками. Мы с Джози считали, что когда-нибудь они окончательно высушат друг другу мозги. Тут следует упомянуть, что у Зары никогда — никогда-никогда — не было никакого секса. Даже из любопытства. Что, конечно же, ненормально. Мы надеялись, что ситуация изменится, а пока надеялись, привыкли. А тем временем Зара с Джастином все ходили на научно-популярные фильмы да слушали певицу Кэйт Буш.

— Вот это подойдет, спасибо, — сказала я и встала перед зеркалом. Неплохо. На меня смотрела суровая, скучная женщина в офисном камуфляже. То, что надо.

Я налила себе кофе с молоком, присела на краешек кровати и осторожно взглянула на Зару. В школе она была чемпионом по шахматам. Нил уже тогда бросил учебу ради своей панк-группы под названием «Слабая эрекция». А Сэм в то время был малахольным зубрилой. Он тоже хотел играть в шахматы, всегда на все жаловался и вообще был «ботаник из ботаников». Теперь его вовсю кадрят девицы, мечтающие заполучить следующего Билла Гейтса, а ведь тогда его из-за занудства не взяли даже в шахматисты. Именно Зара решила, что он опозорит шахматный кружок. Хранительница Книжного клуба и глава Южноавстралийского отделения фан-клуба Эммануэль Дево 7, она посчитала, что застенчивый и нудный Сэм не впишется в такое веселое и компанейское дело, как шахматы.

— А я позавчера видела Сэма, — сказала я, лениво помешивая кофе, — ну просто секретный агент. А машина! Ну очень сексуальная.

Подруга внезапно пошла пятнами и посмотрела на меня тяжелым взглядом. В каждом сообществе обязательно складывается своя табель о рангах или, если хотите, жестокая цепочка питания — деление на слабых и сильных. В такой системе Сэм был для Зары просто навозным жуком. Он был на год старше нас, но это ничего не прибавляло к его репутации. Я думаю, Зара ненавидела его за то, что он являл собой трагическую версию ее самой. Оба они были слишком скованными, и им поэтому было очень нелегко. Однажды, перед экзаменом по химии, она даже запихала ему в пенал куриные крылышки, купленные в забегаловке. Но потом раскаялась в содеянном.

— Боюсь, я начинаю думать, что он — ничего. В смысле, ничего хорошего, — прибавила я поспешно. — Как думаешь, Зара, я опять запала не на того?

Втайне я надеялась, что она, конечно же, скажет «нет». Но она смотрела на меня с ужасом. Это было плохо, и я поспешила успокоить ее:

— Но он считает, что я веду себя как девчонка, несмотря на то что мне скоро тридцатник! И я спала с его братом! Только три раза, наверно, но все еще… — В панике я взъерошила волосы и продолжила: — И как я могу быть загадочной и соблазнительной, если именно он подтирал за мной кровь, когда я попробовала сделать пирсинг в носу. Нет, у меня нет никаких шансов. Он бесподобен, как-то по-особенному, покровительственно бесподобен, а я опять все испортила.

Когда я, запыхавшись, заткнула наконец свой фонтан, в воздухе повисла удушливая тишина. Оставшийся между нами кислород стремительно убывал — как будто мы оказались на космическом корабле «Аполлон-13».

— Что?! — Она выронила кофейную чашку, которая упала на кровать, и кофе забрызгал всю мою юбку. — Ты влюбилась в занудушку-Сэма? Ты шутишь, мать твою так?

А надо заметить, что Зара никогда не ругается. Она не ругалась, даже когда профукала Сэму на математическом конкурсе, и когда на «Колесе фортуны» я сказала: «Лучше синица в руке, чем журавль в небе» (и оттого упустила главный приз).

Я же только сидела и смотрела, как кофе просачивается сквозь юбку и впитывается в чулки, и думала, что придется надеть вместо нее коричневую, шерстяную. Все к лучшему, она больше подходит к моим туфлям. Хоть здесь мне удалось предотвратить кризис.

И вот я целеустремленно шагаю к дому Дэниела — с тяжестью на сердце и громоздкой сумкой в руках. Большая белая надпись на ее боку оповещает всех и каждого, что я — преданная читательница идиотских женских журналов. Не могу сказать, что я от этого в восторге. Увы, ни рюкзак, ни плетеная пляжная сумка ярко-розового цвета, которые я поначалу выбрала, не вписывались в мой офисный камуфляж. Так что я решила твердо придерживаться Зариных советов и взяла эту ее сумку. Зару ею наградили за хорошую работу, но она никогда ее не носила. Подходя к двери, я вспомнила, как сразу сдалась, когда она начала на меня орать за то, что я приняла «глупое мальчишеское поведение» Сэма за романтическое ухаживание.

Итак, дело обещало принести мне немалый навар. Но в случае провала оно также могло легко привести меня в тюрьму — прямо в женскую камеру, полную баб по имени Джейнил. Они наверняка будут заставлять меня стирать их загвазданные шмотки…

Отбросив эти мысли, я дважды постучала, потом прижала к груди сумку и, стараясь не крутить особенно головой, заглянула сквозь жалюзи внутрь.

Все тихо. Что ж, неудивительно. Я знала, что Дэниел каждый день уходит из дома в одно и то же время. У меня было побуждение оглянуться вокруг, но я его подавила и уверенно пошла через веранду вниз по ступенькам — к заднему входу. Дорожку между домом и зеленой стеной гаража из гофрированного железа перегораживал маленький заборчик, чтобы дети не лазили. За ним виднелась бетонированная дорожка, ведущая в маленький садик. Я тихонько подняла щеколду и вошла. Послышался лай собаки.

Я так и застыла с сумкой в руках. Лихорадочно соображая, я вспомнила о заботливо приготовленном сандвиче с сыром. На коленях, едва удерживая равновесие, я открыла сумку, с ужасом ожидая, что собака вот-вот прибежит и собьет меня с ног. И только я вытянула сандвич из пластиковой упаковки, как из-за угла скакнул желтый призрак.

Он снова залаял, потом глухо зарычал, обнюхивая угощение. Сандвич исчез в огромной лохматой пасти мгновенно. Золотистый ретривер. Однажды один такой меня буквально раздавил — я тогда еще не знала об их свирепости. Энтузиазма у них не меньше, чем слюны.

— Кто там? — заставил меня распрямиться раздавшийся слева женский голос.

Я снова крепко прижала к груди сумку. Из-за ограды появилась голова. Это была мама Пенни. Вот невезуха. Но я всегда думала, что нападение — лучшая защита. Поэтому набрала воздуху побольше и, несмотря на то, что сердце у меня бешено колотилось, затараторила:

— Это я, Сандра, из службы «Аделаидские муравьи» — уничтожаем паразитов, проводим профилактику и оценку санитарного состояния жилья. В течение этой недели проводится санитарная оценка недвижимости вашего района по заказу городского совета.

Под испытующим взглядом мамочки моя шпионская легенда потихоньку затрещала. Она же явно не узнавала меня в этом костюме. Либо маскировка удалась, либо она была просто дура.

— А почему вы не зашли ко мне?

— Я работаю, м-м-м, — ум мой заметался, — сначала на нечетной стороне. И выборочно. Потом, если совет посчитает нужным, мы проведем полное обследование. — Для убедительности я приврала еще: — Ваш пригород собираются объявить охранной зоной под охраной Национального треста, так что необходима полная оценка. Вскоре вы получите письменное уведомление.

Я думала, что упоминание Национального треста, ведущей австралийской организации по охране природного и культурного наследия, вызовет определенное доверие, но мамочка только нахмурилась.

— Но мы с Родом делаем пристройку. А если зону объявят национальным достоянием, нам этого не позволят, не так ли?

— Возможно, что и нет. Лучше вам ее снести. Полгода у вас есть.

Ее надутое лицо скрылось за забором, и я вздохнула с облегчением. Но облегчение мое длилось всего секунду. Я тут же догадалась, что в этот самый момент она, наверняка, звонит мужу. Он наведет справки, и минут через тридцать здесь запахнет жареным. А гусем лапчатым объявят меня. Когда ее рожа нарисовалась опять, меня чуть не стошнило от страха.

— Род — такой ленивый ублюдок! Он, конечно, не согласовал проект заранее, — сказала она, неискренне улыбаясь. — Значит, не будет у нас пристройки? А как же мой огород с лекарственными травами — его можно?

Я игриво кивнула. Означает ли это, что она не будет никуда звонить? По крайней мере, смылась. Ура! Но она тут же вернулась.

— Вы сказали, что меня скоро известят? Я просто возьму, да и спрячу извещение. Он ничего не узнает, пока не станет слишком поздно.

Я услышала, как с грохотом захлопнулась дверь. Очевидно, у дамы не было привычки прощаться, как это делают воспитанные люди.

Я заметила, что собака жует задник тапочка, валявшегося на дорожке. Резиновые ошметки другого, вперемешку с измочаленными кусочками ткани, были раскиданы по двору. Видно, ретривер истомился по своим собачьим играм.

Я была крайне недовольна. Элен ничего не сказала мне о сторожевом псе и назойливых соседях. Какие еще сюрпризы меня ждут? Обшарив глазами окна и водосточный желоб, я не нашла ничего похожего на систему сигнализации: никаких ярлыков или непонятных ящиков. Но это еще не значило, что ее нет.

Потом я заметила, что с внутренней стороны двери с двойным остеклением торчит ключ.

Если бы только Элен была хоть немного поприятней, он дал бы ей ключи. И весь этот идиотизм был бы не нужен.

Она вполне могла бы сама прийти и все разведать. А теперь вместо нее бояться и мерзнуть должна я. Жаль, что под Зарину рубашку я не поддела какую-нибудь майку — становилось все холоднее.

Пес проигнорировал меня, когда я проходила мимо него. Сад был заросший, и деревья застили свет. Сам двор был совсем маленький, с газончиком, соизмеримым с ковром в большой гостиной. Клумбы, сооруженные из деревянных шпал, были чисто выполоты от сорняков. Темень и прохладу создавали густые кроны невысоких деревьев, растущих вдоль садовой ограды. Всего их было пять. «Если мама Пенни вдруг не решит со своей стороны забора их подстричь, она меня и не увидит», — подумала я.

Переступив через крайнюю правую шпалу, я продралась через кусты и уперлась в шершавую белую стену. Высокое окно в ванную было скрыто за тремя деревьями. Я прошла на ощупь вдоль стены, стряхнула листья с юбки и положила блокнот под деревом, которое росло напротив окна. Потом я вклинила башмак в развилку его ветвей, низко свисающих над землей. Кора впилась в ладонь, но я подтянулась и, подавшись вперед, ухватилась за ставни.

Тут мне повезло. Я — мастер по открыванию всяких щеколд и выниманию стекол, научилась в свое время из-за обкуренных друзей, с которыми жила. У них был бзик — запирать входную дверь на крючок, не удосужившись проверить, пришла ли я на ночлег. Бывало, приволокусь за полночь навеселе, открою задвижку в окне с заднего входа, пролезу да и хрястнусь об пол. Линолеумный.

Достав маленькую коробку с одноразовыми перчатками, я натянула парочку. Я сразу и не поняла, что одна из них была ярко-зеленая, а другая — ядовито-розового цвета. Инфернальные оттенки меня так и преследуют.

Я расшатала одну ставню, плохо держащуюся на ржавом кронштейне, и сдвинула ее. Но другие так сильно заржавели, что не двигались. Я потянула их на себя и попробовала сбить ржавчину. Две из них, по-видимому, недавно были отремонтированы и стояли крепко. Я только без толку провозилась с ними. Дотянувшись до развилки ветвей, я взяла лежащую там сумку и вытянула из нее один из своих журналов. Туго скрутив, я подняла его, как палку, над головой и двумя руками жахнула что было сил по заклинившей ставне.

Бросив журнал, я вовремя успела подхватить ее. Она чуть не грохнулась в ванну. Я молилась, чтобы не визжать от страха. Потом примостила толстое стекло на ветви, рядом с сумкой и повторила весь этот процесс со второй ставней. На этот раз, сперва удостоверившись, что держу ее. Такая перестраховка заняла много времени. Но вскоре все нужные стекла были высвобождены и разложены на ветвях деревьев. После я намеревалась дотянуться до них изнутри и вставить туда, откуда выковырнула.

У меня было два варианта. Либо, подтянувшись, опустить сначала ноги и удачно приземлиться, либо просунуть голову и освежить воспоминания — приблизительно 1995-1996 годов — о линолеуме. Я проинспектировала посадочную площадку. Под окном в ванной не было даже застиранного коврика, не говоря уже о чудесном пушистом ковровом покрытии, в котором я так сейчас нуждалась.

Я никогда не отличалась ни исключительной гибкостью, ни ловкостью. Поэтому я выбрала вариант номер два. Я решила подставить голову под удар, потому что не могла залезть повыше, чтобы сперва опустить ноги. С минуту мысль о том, что чресла стоило бы опоясать мягким полотенцем, проползала вместе с моим туловищем по краю окна с выдранными стеклами. А потом я свалилась в крошечную ванную комнату. Падение было ужасным, но я перевела дух и мужественно промокнула кровь туалетной бумагой, которую потом смыла в унитаз, чтобы замести следы.

Порез запястья держателем рулона туалетной бумаги был печальным, но не смертельным событием. Однако сказать то же самое о своем настроении я не могла. Аккуратно вставляя стекла на прежнее место и вытирая следы от ржавчины на подоконнике, я ободряла себя только мыслью о том, что теперь смогу спокойно выйти через стеклянную дверь. Потом я прохромала в холл и огляделась.

Справа находились гостиная и кухонная зона, разделенные деревянной скамьей и диваном. Свет в основном проникал через застекленные двери. Но подальше, за телевизором, были еще два окна, расположенных очень низко — примерно в полуметре от земли. Форточки на них были открыты. По сторонам от входа располагались также два низких окна.

В комнате был кавардак. Мне пришлось осторожно пробираться через кучи мусора к двери, из которой я хотела вытащить ключ. Я подумала, что если все будет шито-крыто, я смогу приходить и уходить, когда только захочу. Можно сделать дубликат, а ключ положить на место или засунуть под коврик у дверей, после того как копия будет готова. Так что если Дэниел и обнаружит пропажу, то подумает, что сам обронил его где-нибудь, да и успокоится.

Предположения — опасная вещь. Пока я так стояла, радуясь своей находчивости и строя планы, послышался лязг, и уголком глаза я уловила какое-то движение. Не успев испугаться, я повернула голову и увидела в окне за теликом чьи-то бодро вышагивающие ноги. Кто-то вошел через боковую калитку. Я метнулась за кресло и пала ниц. Как раз напротив застекленной двери.

Сердце бухало так, как будто я бежала, а не лежала. До меня донесся женский голос. Новая подружка Дэниела? Она разговаривала с собакой, которая как будто ее узнала. Я встала на четвереньки, молясь, чтобы не высунулась задница, и прислушалась. Господи, а что, если у нее есть ключ? В горле встал комок. Сглотнув, я смахнула слезу — ведь по натуре я девушка совсем не храбрая.

Она, что-то приговаривая, ушла — мимо окна вновь прошагали ее хорошо натренированные ноги, а вслед за ними просеменили мохнатые лапы и проволочился противный хвост. Щелкнула калитка, и они исчезли. Я перевела дух — хорошо, что хоть не описалась.

Мои онемевшие ноги будто кололо иголками. Я, как кукла, растопырила их на полу и прислонилась спиной к стене. Надо было подвигаться, чтобы размять затекшие конечности. Но в тот момент я не могла делать ничего другого, кроме как сидеть и тихо ругаться. Потом, поерзав немного, я огляделась, пытаясь составить себе представление о Дэниеле. В доме преобладала яркая обстановка в стиле магазинов «Икея» и «Фридом». За телевизором, на буфете, стояла целая куча фотографий. Его мать была чем-то похожа на Ленина. Остальные родственники, казалось, страдали несварением желудка и запахом изо рта, так как все либо морщились, либо были сфотографированы в одиночестве. Плохо дело.

Кризис миновал. Я встала, решив покинуть гостиную. Дверь, ведущая из прихожей, и сам коридор-пристройка представляли собой витраж, что совсем не сочеталось с современной обстановкой гостиной. Мне эти романтические цветочные мотивы никогда не нравились — слишком старомодно. Напоминает бледно-розовое мыло с выдавленным орнаментом и тесьму на занавесках (как дома у моей золовки Денис).

Я протиснулась через дверь и расслабилась в полумраке замкнутого коридора. Все четыре двери были закрыты. Постепенно мои глаза привыкли к темноте. Я то и дело сжимала и разжимала кулаки, чтобы руки не дрожали — мне всегда было не по себе в гробовой тишине. Так и хотелось взорвать ее хитами бродвейских мюзиклов. Чтобы сдержать себя, я, открывая дверь первой комнаты, тихонько насвистывала. К середине песни «My Little Buttercup» стало ясно, что там светло — жалюзи были подняты больше, чем наполовину, и все было хорошо видно. Не то я попала в чулан, не то кому-то вообще все было до лампочки. Везде валялась одежда. Коробки с вином были початы и наполовину пусты. Огромный, темного дерева шифоньер, стоящий слева от окна, тоже был открыт, и из него вывалился целый ворох одежды. Женской. Либо «Ленин» давно умер, либо Элен начала перевозить сюда свои вещи, либо бывшая подружка Дэниела еще не совсем съехала. Я подняла розовый шарф — миленький. В комнате было еще пять ящиков с одеждой и столько же с вином. Все слегка подернулось пылью. Интересно, все эти вещи Элен были не нужны, или она просто не подозревала об их существовании?

К стоящему в углу старинному книжному шкафу тоже были придвинуты коробки. В середине располагалась застекленная книжная полка. Она была заперта. Я подошла и, отодвинув коробки, открыла две нижние дверки. Ничего, кроме столового сервиза, притом весьма некрасивого. Огромные распустившиеся розы, обвитые атласными красными лентами. Достаточно одного взгляда, чтобы потерять всякий аппетит. Однако ключа от стеклянных створок нигде не было видно.

Я посмотрела сквозь стекло. Тьма книжонок в бумажном переплете да пара толстых томов в обложках из искусственной кожи с надписью «Фотоальбом». Один из них был еще в полиэтиленовой упаковке. Где же ключ? Я придвинула коробки и еще раз осмотрела комнату. Ничего.

Закрыв дверь, я пошла обратно, пугливо насвистывая какой-то мотивчик. В других комнатах был не такой беспорядок. Справа располагалась спальня с огромной деревянной кроватью. Напротив — комната с тренажером, тоже покрытым пылью. В столовой, которая примыкала к спальне, в глаза бросался залитый вином ковер. На столе остались круги от стаканов. Подставок под стаканы здесь, видно, не водилось.

До меня вдруг дошло — чтобы не напороться на девушку, которая ушла гулять с собакой, нужно было просидеть здесь подольше. Зайдя в спальню, я еще раз осмотрела все вещи. Порножурналы под носками в третьем ящике тумбочки, стоящей около кровати. Трусы, кучей сваленные на кровати, и туфли в обувном ящике, рядом с шифоньеркой из «Икеи». В костюмах, висящих в платяном шкафу, ничего не было. Ничего не было и в карманах джинсов и спортивных штанов. Два кожаных пиджака — коричневый, от брючной пары, и удлиненный, из черной замши — казались давно ненадеванными. В карманах пусто, а я-то надеялась найти хотя бы записки с номерами телефонов…

А ведь Элен платила немало — пару тысяч. Значит, рассчитывала, что я что-то найду — то, что самой ей видеть не хотелось. Как известно, кто дерьмо ищет, тот его всегда найдет. Я как раз и была таким сборщиком дерьма. Надеюсь только, что не в том смысле, как люди, которые выгуливают собак. Эти размышления прервал звук закрывающихся ворот, визгливый голос и гавканье. Потом все стихло.

Выглянув из-за занавески, я увидела удаляющуюся уверенной походкой девушку. Ее крепкая попка так и виляла туда-сюда. Скоро она вышла на улицу и скрылась за домом Пенни. Я проверила по часам — прошло только двадцать минут. Интересно, знал ли Дэниел, что с его собакой гуляет такая лентяйка и что он платит ей за практически несуществующие услуги. Что ж, по крайней мере, путь к отступлению был открыт. Оставалось только избежать пристальных взглядов мамочки Пенни — уж слишком затянулась моя «оценка недвижимости».

Я еще раз осмотрелась. Так, а где бы я сама спрятала вещи новой подружки? Я проверила под каждым свитером в шкафу, ощупала все майки, выдвинула ящики, чтобы посмотреть, нет ли чего-нибудь сбоку или сзади. Вдруг этот парень — подозрительный и скрытный невротик? Вот! В одном ящике что-то прощупывалось, но, возможно, это был подарок от «Ленина».

Я осторожно приподняла джемперы и вытащила какие-то бумаги. Это были распечатки е-мейлов и пара помятых писем. Мое сердце заколотилось, кожа покрылась липким потом. Я знала, что такое измена. Знала, что многие мужчины просто не способны сказать «нет» и им абсолютно все равно, с кем спать.

У юности гораздо больше власти над нами, чем мы думаем. Каждый полученный в эти годы отказ, каждое некрасивое отражение в зеркале отзываются во взрослом человеке отчаянной жаждой нравиться. Наверное, Дэниел — именно такой, так и не выросший подросток. Сложив джемперы назад в ящик, я села на пол около кровати и начала читать.

— Сообщение —

От: Вардиа Саланс < VardiaSalance@southern.com.au >

Послано:Среда, 6 декабря 2002, 11 часов 46 минут

Кому:< DanielGlass@southern.com.au >

Тема:Среда

Дорогой Дэниел!

Конечно, среда — прекрасный день для собрания. А я почему-то подумала, что ты хотел во вторник. Как насчет угощения? Думаешь, фирма «Вендел» его организует?

Про тот случай в Мельбурне — Дик просто нес всякую фигню. Всем до лампочки, и ты не бери в голову. Кстати, как насчет того, чтобы спросить у Фелисити, будет ли рождественская вечеринка в этом году? Я надеюсь поучаствовать в караоке.

ВС

Вардиа Саланс

Отдел по связям с общественностью

Южные мобильные телефоны

«Мы — на вашей волне»

Я прочла письмо два раза. Не то. Если только Дэниел не возбудился при мысли спеть с Вардией под караоке дуэтом. Переписывался он только с ней. Все письма были про работу. Я со скукой читала, как на рабочем совещании случилась катастрофа с напитками. Поначалу я решила, что все менеджеры чем-то отравились, но потом поняла, что она имела в виду: кто-то пролил кофе на отчет начальника. Если бы она только видела столовую Дэниела! А может, он у них слыл задирой, и Вардиа старалась быть милой и побольше шутить? В любом случае, чтение их переписки вызвало у меня скуку даже большую, чем мысли о занятиях спортом. Да и задницу я отсидела. На кой черт он все это распечатывал и хранил?

Я еще раз взглянула на письма, но что-то подсказало мне, что прошло уже достаточно много времени. Теперь у меня был ключ, и я могла легко выйти. Я аккуратно убрала письма и почистила костюм, чтобы никто не заметил, что мне пришлось лезть в окно. Все шло хорошо. До тех пор, пока я не услышала, как кто-то повернул ключ в замке и вошел в холл.

Я так и застыла. Обливаясь холодным потом, я лихорадочно вспоминала, не оставила ли я следов в гостиной? Сумка! Сумка все еще была там, за креслом. Мне стало нехорошо. Я судорожно сглотнула и опустилась на четвереньки.

Не обращая внимания на пыль и валявшуюся на полу упаковку от презервативов, я тихонько заползла под кровать. К сожалению, она была невысокой. Проклиная шоколадный мусс, я старалась не пыхтеть, протискивалась все дальше. Было ясно, что уборщица Дэниела себя особенно не утруждала. Поднятая пыль окутала меня плотным туманом. Сдерживая дыхание, я уперлась задом в раму, поддерживающую матрац. И поняла, что надо было лезть другим боком. Потому что все, что я могла видеть в таком положении, был… пыльный плинтус.

Я прислушалась. В гостиной раздавался какой-то шум. Не теряя времени, я высунула голову и ноги и, извиваясь и сбивая с тумбочек порножурналы, попыталась перевернуться. Так, теперь хоть что-то видно. Освобождая место, я слегка оттолкнула пару старых, покрытых пылью ботинок.

Потом положила голову на руки и закрыла глаза, пытаясь успокоиться. Мне ничего не оставалось, кроме как надеяться, что ни мою сумку, ни меня не обнаружат. И что я не чихну. Лучше бы мне было упасть в обморок от страха. Потом я услышала шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Струйка пота замешкалась на лбу, побежала к виску и соскользнула мне прямо в глаз.