Часть шестая: Занавес

Глава 49

– Итак, наконец с этой историей покончено? – спросил генерал Таррант. Десятикомнатный коттедж заядлого игрока в гольф находился рядом с гольф-клубом Сайпресс-Поинта, членом которого он состоял. Вопрос генерала был чисто риторическим. Раз уж Риардон прилетел к нему сегодня утром, то иначе и быть на могло.

Но Тарранту все же хотелось выяснить некоторые вещи, которые до сих пор вызывали у него недоумение, разобраться во всем до конца.

Риардон отвернулся от окна, из которого открывался великолепный вид:

– Фактически да. Нам удалось предотвратить скандал и даже избежать огласки. Рэндалл, как и все остальные, охотно помогали нам в этом, как мы, впрочем, и ожидали. Кстати, нам очень пригодилась ваша идея использовать водолазов-подрывников, чтобы добраться к дому через пещеры. – На его лице появилось даже что-то похожее на улыбку. – Хорошо, что ваш друг адмирал Стайвесан согласился нам помочь.

Таррант кашлянул, чтобы скрыть смущение. Риардон крайне редко говорил комплименты кому бы то ни было. И, черт бы его побрал, он темнил почти до самого конца. Еще немного – и они не смогли бы уже ничего предпринять. А если бы вдруг случилось что-то непредвиденное?..

Сдвинув кустистые брови, генерал посмотрел на Риардона и сердито сказал:

– Ну? Вы должны признать, что долгое время я проявлял завидное терпение. А теперь, черт побери, хотел бы получить от вас ответы на некоторые вопросы.

Повернувшись спиной к скалам и синей воде, Риардон отошел от окна. Рассеянно взяв протянутый ему стакан, он начал задумчиво вертеть его в длинных пальцах.

Таррант невольно подумал о том, как можно сохранять спокойствие и ясность мысли, в то время как твоя собственная дочь лежит в больнице с переохлаждением, сотрясением мозга, огнестрельным ранением и еще Бог знает чем. Насколько понимал генерал, состояние ее крайне тяжелое. Правда, еще удивительнее, что Риардон вообще был женат и имеет ребенка. Он производил впечатление человека, которому чужды любые чувства.

Но в данный момент Тарранта больше всего интересовала загадка Крега Гайятта. Поэтому он наклонился к собеседнику и немного раздраженно проговорил:

– Никак не могу понять одного – на что рассчитывал Крег Гайятт? Чего он хотел добиться? И как вы вышли на него?

– Я довольно давно заинтересовался им, – немного уклончиво начал Риардон. – Еще с Лондона. В том деле было слишком много совпадений.

Крег был виновником многих несчастий. У Виолетты Сомерс был с ним роман, и она передавала ему информацию, которую он, в свою очередь, передавал ныне покойному дяде Карима – главе лиги богатых нефтью малых государств. Крег сознательно организовал утечку информации по поводу истинной деятельности «Маджо Ойл», чтобы заставить Анну быстрее поддаться на уговоры Гарриса Фелпса. После этого Виолетта стала не нужна, и он убил ее, а потом и Дункана Фрейзера, потому что бедняга любил Виолетту и начал кое-что подозревать. После этих двух убийств Гайятт залег на дно и соблюдал максимальную осторожность, хотя и продолжал информировать Фелпса обо всех шагах, предпринимаемых Риардоном. Они знали, что Уэбба Карнагана вынудили сотрудничать со своей старой организацией. Но, к счастью для них всех, Карнаган, оказавшись в отчаянном положении, сумел повести игру по-своему и разыграть несколько собственных карт…

Таррант шумно вздохнул и нахмурился:

– Похоже на то, что нам еще здорово повезло, – пробурчал он. – А зачем вы вообще позволили Гайятту поехать на остров?

– Чтобы окончательно во всем убедиться, – ответ Риардона прозвучал совершенно ровно и бесстрастно. Таррант снова подумал о том, что жизнь собственной дочери – слишком дорогая цена за то, чтобы «окончательно во всем убедиться». Интересно, учитывал ли это Риардон?

– А как насчет всех остальных? Правда, мы знаем, что произошло с египтянином, Фелпсом и этой кубинкой – женой Карнагана. Точнее, бывшей женой. И что случилось со всеми записями? Наверное, с этой системой, установленной Дэнни Феррано для подсматривания за своими гостями, они там не скучали.

– Все компрометирующие записи были у этой женщины – де Леоне. Из-за них она и убила Гарриса Фелпса. Мы недавно узнали, что она была офицером кубинской разведки. Хорошо, что вертолет, на котором она собиралась улететь, удалось перехватить. Здесь нам, можно сказать, повезло.

Анна-Мария чуть не испортила все их планы. За часть операции с вертолетом отвечал Палумбо – человек Вито Джентиле. Предполагалось, что после того как он посадит вертолет в монтерейском аэропорту, Фелпса, вместе с чемоданами, встретят люди Риардона. Но Анна-Мария застрелила Палумбо и сама подняла вертолет в воздух. Увидев, что ее пытаются перехватить самолеты береговой охраны, она направилась прямо к дымовой завесе, надеясь таким образом ускользнуть. Но мощный нисходящий поток воздуха затянул небольшую машину, и она рухнула прямо в бушующее море огня.

Эспиноза и Плейдел, после того как поняли, что произошло, выражали исключительно удивление, беспокойство и готовность помочь. Причем из них двоих более разговорчивым оказался Эспиноза.

– Итак… – Таррант расправил плечи и посмотрел через плечо Риардона на зеленое поле для гольфа, прикидывая, сколько он еще успеет сегодня поиграть, прежде чем стемнеет. – Если учесть, что Рэндалл тоже решил спустить все на тормозах, то, получается, все сложилось как нельзя лучше.

Генерал перестал удивляться невозмутимости Риардона и тому, что тот мог говорить обо всех этих событиях как об удачно сыгранной шахматной партии, а не как о деле, которое могло повлиять на судьбы миллионов людей. Наверное, Риардон так и останется загадкой для него и для многих других. В этом человеке не было почти ничего человеческого. Многие шептались за его спиной, что он не рожден женщиной, а создан в лаборатории.

Кроме того, он, казалось, обладал необъяснимой способностью читать чужие мысли, а потому, поймав на себе вопросительный взгляд, генерал Таррант покраснел до корней волос. Подойдя к роскошному бару красного дерева, он налил себе выпить и пробормотал через плечо:

– Ну, слава Богу! А как насчет киношников? Вы уверены, что они не будут болтать лишнее?..

– Сегодня утром, до того как приехать сюда, я говорил с Рэндаллом. Они собираются какое-то время спустя завершить работу над фильмом. Снимать будут, скорее всего, в Испании. Рэндалл считает, что получится несколько смягченный вариант того, что планировалось изначально. А намеки на небольшой скандал будут лишь способствовать рекламе. В любом случае, – теперь голос Риардона звучал настолько мягко, что генерал резко повернулся к нему, – помыслы большей части людей сейчас занимает грядущая избирательная кампания. Я согласен с мнением Рэндалла, что Джеймс Маркхем почти наверняка выйдет из нее победителем.

– В самом деле?

Приподняв кустистые брови, Таррант ждал продолжения.

– Думаю, он будет хорошим президентом, – спокойно продолжал Риардон. – Конечно, он молод и часто берет чисто мужским обаянием. Но он также и умен, а потому, поддерживаемый большинством в обеих палатах Конгресса, наверняка сможет сделать много хорошего для этой страны.

Риардон никогда не подчеркивал свои слова, но для Тарранта смысл этой маленькой загадочной речи был совершенно очевиден. Джимми Маркхем оказался достаточно умным, чтобы пойти на компромисс, особенно после того, как он повел себя довольно глупо и неосмотрительно.

* * *

В газете двухдневной давности Анна прочитала следующее: «КРУШЕНИЕ ВЕРТОЛЕТА УНОСИТ ЖИЗНИ ТРЕХ ЧЕЛОВЕК. Вчера ночью потерпел крушение вертолет, принадлежавший мультимиллионеру и кинопродюсеру Гаррису Фелпсу. Кроме самого хозяина погибли также находящиеся вместе с ним Крег Гайятт, известный вашингтонский адвокат, и Анна-Мария де Леоне, постоянная спутница известного автогонщика Сала Эспинозы…»

Буквы прыгали, наползали друг на друга и сливались в одно сплошное пятно. Анна снова закрыла глаза, пытаясь понять, почему так хочется спать и откуда это страшное онемение во всем теле. Медсестра, наверное, читала газету… Она смутно вспомнила, как кто-то сидел на стуле рядом с ее кроватью. Сквозь туман, окутывающий ее мозг, Анне даже показалось, что это Уэбб… Нет, это всего лишь бред, галлюцинация. Ведь он погиб, его убили… Разум отказывался примириться с этой мыслью, и она снова заснула, неохотно погружаясь в темную пропасть… или это была пещера?

Чернота ее сна была наполнена смутными образами, подобно экрану театра теней. Анна старалась отогнать их, отогнать ставшие привычными ночные кошмары. Но в измученном мозгу снова и снова возникал четкий зловещий силуэт Крега, зовущего Елену.

Анна пошевелилась и беспокойно застонала во сне. Тотчас же поспешно вошла медсестра и, проверив капельницу, села рядом с кроватью, просматривая газету. Нахмурившись, она задумчиво покачала головой. Этот фильм проклят… им ни в коем случае нельзя возобновлять съемки. Достаточно вспомнить обо всех людях, связанных с ним, которые так нелепо погибли. А взять хотя бы эту бедняжку – ее пациентку. Оказаться в ловушке в подземной пещере, рискуя каждую секунду погибнуть в ледяной воде… Медсестра снова нахмурилась, вспомнив об огнестрельной ране, о которой ей старого-настрого было запрещено упоминать. Кто мог настолько ненавидеть Анну Мэллори, чтобы пытаться застрелить ее? Или это был еще один несчастный случай? Может быть, ей удастся что-нибудь выведать, когда ее пациентка немного придет в себя? Хорошо еще, что береговая охрана подоспела вовремя. Еще немного – и эта милая женщина погибла бы.

Анна снова беспокойно заворочалась. Ей казалось, что какая-то сила сковывает все ее движения. Может быть, она утонула? Ведь именно этого хотел Крег. Анна вспомнила, как пыталась убить его… после того, как он застрелил Уэбба. Ею вновь овладело беспредельное отчаяние, ужас, горе и боль. Она хотела умереть, хотела навсегда погрузиться в черные воды забвения и бесчувствия.

Но этот кошмар сменился совсем другим сном. В нем звучал голос Уэбба… несмотря на то, что она сама слышала убившие его выстрелы; несмотря на издевательский смех и хвастовство Крега. Уэбб вытаскивал ее из кошмарного сна, отчаянно шепча:

– Энни? Ради Бога, Энни, очнись! Энни, любимая, ведь ты же не умрешь, правда? Я не позволю тебе умереть….

Господи, только бы это был не просто сон! Господи, помоги мне, Господи…

Анна проснулась от звука собственного голоса, который настойчиво твердил:

– Господи, помоги мне… Пожалуйста… – Она находилась все в той же смутно запомнившейся ей комнате. Здесь было очень много солнечного света и цветов. Балконная дверь была открыта, и за ней виднелся лес. Приглушенная музыка. Больница. Медсестра. Газета. Но ведь не приснилось же ей все это? Гаррис мертв, Рия мертва. Крег мертв… наверное, он тогда оставил ее и убежал. Она нахмурилась, и над ней тотчас же склонилось жизнерадостное лицо медсестры.

– Вот мы и проснулись! Доброе утро, мисс Мэллори. Посмотрите, какая сегодня замечательная погода. Доктор Штайн будет очень рад. Он уже несколько раз заходил, чтобы узнать, как ваше самочувствие.

– Я не могу пошевелить ногами….

– Это потому, дорогая, что на одну из щиколоток пришлось наложить гипс. Но перелома нет – всего лишь трещина. Через несколько дней вы будете на ногах. А капельницу снимут уже сегодня вечером, если вы наконец начнете есть самостоятельно.

Медсестра была пожилой добродушной женщиной. Склонившись над Анной, чтобы поправить одеяло, она лукаво улыбнулась.

– Думаю, вы уже достаточно поправились для того, чтобы принимать посетителей. Разве это не чудесно?

Сердце подпрыгнуло в груди и снова упало. Ведь это не Уэбб. Неужели она больше никогда его не увидит? Боль потери была настолько невыносимой, что по щекам потекли горячие слезы, которые она не в силах была сдержать. Медсестра тут же засуетилась и заквохтала:

– Ну-ну! Нам совершенно нечего плакать. Разве я не сказала, что все идет просто замечательно? Через одну-две недели мы уже будем дома. Синяки постепенно проходят и…

– Прошу прощения, я… вы не могли бы принести мне газеты?

– Какая странная просьба! – говорила медсестра Дани доктору спустя некоторое время. – Я даже не знала, что мне делать. Бедняжка так горько плакала и казалась такой несчастной. Я только потом поняла, что один из тех, кто погиб в вертолете – Крег Гайятт, был ее мужем.

Анна буквально выхватила газеты, которые ей неохотно протянула медсестра, и бегло просмотрела первую из них. Ни слова о Уэббе. Только короткое сообщение о том, что съемочная группа «Жажды славы» покинула остров. Намеки на злой рок, сглаз и тому подобную ерунду. О ней самой сообщалось, что она в критическом состоянии находится в монтерейской муниципальной больнице в связи с переохлаждением и переломом ноги. Анна невольно взглянула на забинтованную правую руку, которая снова начинала нестерпимо болеть. Чтение сильно утомило ее, и когда вернулась медсестра и сказала, что доктор будет с минуты на минуту и ей не следует перенапрягаться, Анне пришлось попросить прочитать следующую газету вслух.

– Но там все почти то же самое. Только немного более подробно о бедняжках, которые погибли во время аварии вертолета. Приготовления к похоронам и тому подобное, но…

– А там ничего не говорится о… о других людях, которые принимали участие в съемках? С ними все в порядке?

Медсестра с любопытством взглянула на нее, но Анне было совершенно безразлично, что о ней подумают. Она должна была знать. Наверняка. Ей надоело лелеять призрачную надежду.

Когда поздно вечером к ней в палату вошел Ричард Риардон, Анна полусидела в кровати, опершись на подушки. Их взгляды встретились, и она почувствовала, что ее лицо столь же сурово и бесстрастно, как и его. При всем желании она не могла воспринимать его как отца. Он так и остался для нее призрачной фигурой – воплощением всего, чего она никогда не понимала и не поймет.

– Как ты себя чувствуешь, Анна? – вопрос прозвучал так же церемонно, как и все, что он говорил. Казалось, он совершенно не изменился со времени их последней встречи. Господи, неужели с тех пор прошло почти два года? Между ними по-прежнему не было ни теплоты, ни взаимопонимания. С тем же успехом они могли быть совершенно чужими друг другу людьми… впрочем, они и были ими.

– Спасибо, хорошо. Разве ты не говорил с доктором? Он сказал, что если я буду хорошо себя вести и выполнять все предписания, то… смогу выйти отсюда через пару недель.

«Выйти», а не «вернуться домой». У нее не было дома. Дом – это безопасное, хорошо знакомое место, куда всегда можно прийти и где, как говорится, стены помогают. Абсурд!

Наверное, ей никогда не удастся окончательно преодолеть враждебность по отношению к этому человеку. Чего он хочет от нее? Зачем он сюда пришел? Интересно, действительно ли он приказывал убить ее? Хотя в последнее время ей столько всего говорили…

– Сегодня мне нужно возвращаться в Вашингтон.

Он стоял спиной к свету, и Анна не могла видеть его лица.

– И я хотел увидеть тебя перед отъездом.

Этот бесстрастно-вежливый голос был ей слишком хорошо знаком.

Внезапно Анна почувствовала страшную злость на этого невозмутимого человека. Чего ради она позволяет ему уйти вот так, не ответив ни на один из мучивших ее вопросов. Ведь он же мог использовать ее в своих целях. Использовать безжалостно, руководствуясь лишь одной целью – обезопасить самого себя и свою драгоценную Организацию.

Судорожно сглотнув, она заставила себя заговорить:

– Перед тем как уйдешь, я бы хотела спросить тебя кое о чем. Ведь единственный источник информации, которым я располагаю, – это газеты.

Он как будто ожидал этого:

– Естественно. Это тоже одна из причин, по которой я пришел навестить тебя. Лучше, если ты узнаешь правду непосредственно от меня, а не от… кого-нибудь другого.

Его колебание длилось буквально доли секунды, но этого оказалось достаточно, чтобы Анна немедленно подумала о Уэббе. Неужели он имел в виду именно его? «Не торопись, – напоминала она себе. – Еще рано. Об этом ты сможешь спросить несколько позже». Сейчас же ее интересовал вопрос, знал ли этот хладнокровный незнакомец о том, кто был любовником его жены. Знал ли он, что этот человек убил ее и женился на его дочери? А если знал, то имело ли это для него какое-то значение?

К ее большому удивлению, он отошел от балконной двери и сел на один из неудобных, жестких больничных стульев рядом с кроватью.

По крайней мере, он не увиливал и не лгал. Без малейших колебаний он спокойно и полно отвечал на ее сбивчивые вопросы. Наконец-то все куски этой омерзительной головоломки стали на свои места. И лишь в самом конце Анна решилась спросить о самом главном. О том единственном, что по-настоящему волновало ее.

Глава 50

Мадридский аэропорт медленно плавился под жарким испанским солнцем. Анна взяла с собой только один чемодан, настолько маленький, что она даже не сдавала его в багаж. Но, несмотря на небольшие размеры, он был достаточно тяжелым, и Анна уже начинала нервничать. Чертов Уэбб! За все те недели, что она провела в больнице, он удосужился прислать ей только одну открытку, на которой совершенно неразборчивым почерком была написана какая-то банальность вроде: «Жаль, что тебя здесь нет».

В течение трех недель она разрывалась между злостью и обидой, особенно после того как прочитала, что он начал сниматься в Испании в новом фильме. Съемки «Жажды славы» были отложены на несколько месяцев, и он решил не терять времени даром. Узнав, что его партнершей снова будет Кэрол Кокран, Анна заскрежетала зубами. Да, он говорил, что между ними давно все кончено, но…

Временами ей казалось, что эта больница и неизменное общество одной и той же медсестры сведут ее с ума. Она ненавидела себя саму и собственную немощь, которая держала ее в этой тюрьме. Она ненавидела ежедневные обязательные прогулки под пристальными взглядами остальных пациентов. Все они читали газеты, и Анна являлась объектом их неуемного любопытства, а иногда и жалости.

Кроме того, ее донимали бесконечные посетители. Конечно, они приходили из наилучших побуждений, но от этого было не легче.

Сара Веспер, как всегда, безупречно одетая и благоухающая, собиралась уезжать на отдых в Грецию. «Ты должна обязательно навестить меня, Анна. Это именно то, что тебе нужно. Таки всегда предоставляет в мое распоряжение свою виллу. Она великолепна!»

Приходила к ней и Джина Бенедикт. Ее визит вызвал особо пристальное внимание всех медсестер в отделении. Под тем или иным предлогом они заглядывали в палату к Анне, чтобы рассмотреть необычную гостью.

Ее навестили почти все… кроме Уэбба. И к тому времени, когда пришла открытка, она уже вполне созрела для того, чтобы порвать ее не читая. Возможно, она именно так бы и поступила, но ей помешал приход Сала Эспинозы с неизменной улыбкой дружелюбного тигра, обнажающей великолепные белые зубы, сверкающие на фоне загара.

Анна недоверчиво посмотрела на него и попыталась изобразить радушие. Но это далось ей с большим трудом, даже после того, как он галантно поцеловал ей руку.

«Я непременно должен был увидеть тебя перед отъездом. Ты прекрасно выглядишь».

Ее так и подмывало сказать какую-нибудь гадость, но она вовремя сдержалась и вежливо ответила:

«Удачи тебе на следующих гонках. А как поживает Ив? Он не очень расстроился из-за фильма?»

«Он собирается возобновить съемки, как только представится такая возможность. И когда ты достаточно окрепнешь, для того чтобы снова сниматься. – Он покачал головой. – То, что произошло с тобой, просто ужасно. Тебе необходимо как можно скорее забыть обо всем. Впрочем, тебе наверняка уже говорили об этом и без меня. Жизнь продолжается. По крайней мере, для тех, кто выжил».

«Конечно, ты совершенно прав». Ей хотелось, чтобы он поскорее ушел. Его визит пробуждал слишком много воспоминаний. И далеко не все они были приятными.

Но внезапно он резко сменил тему:

«Думаю, мне не стоит особо засиживаться. Но я пообещал Уэббу, что обязательно навещу тебя. Той ночью он вел себя как сумасшедший! Я даже начал опасаться, что эти морские пехотинцы просто застрелят его. И там еще был этот совершенно ужасный человек, который все время ухмылялся и называл себя старым другом Уэбба. Хотя у меня создалось впечатление, что Уэбб его терпеть не может, особенно после того, как этот – кажется, его звали Питер – сказал, что Уэбб должен уехать со всеми остальными. – Эспиноза на время задумался и спросил: – Он давал о себе знать?»

«Да, – сухо сказала Анна, – он прислал открытку».

«Некоторые мужчины не особенно любят писать письма. Но ты обязательно должна будешь поехать к нему в Испанию. Конечно, после того как окончательно поправишься. Солнце и тепло пойдут тебе на пользу. К тому же после всех этих событий тебе просто необходим своего рода отпуск».

Отпуск… Ну что ж, пусть будет так. Несмотря на жару, ее руки были совершенно ледяными и мокрыми от пота. Телеграмму Уэббу она послала в самую последнюю минуту. А вдруг он не смог вырваться? А вдруг просто не захотел? Разве она может сказать, что понимает Уэбба даже после всего того, что между ними произошло? И сможет ли когда-нибудь понять?

Его по-прежнему нигде не было видно. С каждой минутой чемодан становился все тяжелее и тяжелее. «Ну и что дальше?» – спросила она себя, пройдя таможню и оказавшись на освещенной солнцем площади.

Он вырос перед ней внезапно – загоревший и совершенно невозможный в своих линялых джинсах и небрежно расстегнутой рубашке. Все слова застряли у нее в горле. Надо было быть сумасшедшей, чтобы приехать к нему сюда! Совершенно забытый чемодан упал на землю, и Уэбб небрежно отбросил его ногой, а потом снял с нее огромные темные очки и крепко обнял. Естественно, он и не подумал побриться, и теперь щетина немилосердно колола ее лицо.

– Кстати, в Испании запрещено обниматься в общественных местах, – вдруг прервал их поцелуй Уэбб и взял чемодан. – Поэтому давай поскорее уйдем отсюда, пока нас не арестовали.

Голова кружилась от счастья, и Анна беззаботно рассмеялась:

– Думаю, что они нас простят. В конце концов, мы всего лишь какие-то сумасшедшие американцы.

– Ты совершенно права, Энни. Мы оба сошли с ума. И черт бы тебя побрал за то, что ты заставила меня столько ждать! Я получил твою телеграмму всего пару часов назад в разгар съемок, – он улыбнулся, и в углах золотистых глаз появились веселые морщинки. – Когда я уходил, Парелли как раз заканчивал вырывать свои последние волосы и кричал, что мой контракт расторгнут.

Теперь они рассмеялись вместе, и Анна вдруг подумала о том, что впервые видит, как он по-настоящему смеется.

Они оба много смеялись в течение последующего месяца. И занимались любовью. И впереди у них было много-много времени. И когда Уэбб уходил на съемки, Анна просто лежала на солнце, покрываясь золотистым загаром и набираясь здоровья.

Уэбб снял маленький розовый домик на берегу моря неподалеку от места съемок. У них была экономка, которая ездила в город за покупками и готовила фантастически вкусные и обильные обеды. Анне не приходилось ни о чем заботиться, и она наслаждалась их уединением и оторванностью от остального мира. Однажды ей случайно попался на глаза американский журнал, из которого она узнала, что Джеймс Маркхем выиграл избирательную кампанию и стал президентом. Там была и фотография: улыбающийся Маркхем в окружении своей улыбающейся семьи. Но это на переднем плане. А на заднем – виднелись ничем не приметные лица людей, которых никто из широкой публики даже не знал. Среди них был Ричард Риардон.

Анна отложила журнал в сторону и повернулась и сторону, закрыв глаза и подставив лицо солнцу. Ей вспомнилась больничная палата, распахнутая балконная дверь и лицо отца, который вдруг повернулся и стал лицом к свету, как будто хотел, чтобы на прощание она смогла получше рассмотреть его. Но до того как он ушел, она все-таки успела задать ему еще один, последний вопрос.

«А ты сам? – настойчиво спросила она. Может быть, я и не имею права спрашивать тебя об этом, но мне бы очень хотелось знать правду. Ты рассказал мне обо всех остальных – об их целях, об их побудительных мотивах. А как насчет тебя самого? Что двигало тобой?»

«Мной? – казалось, что он серьезно обдумал свои слова, прежде чем спокойно ответить: – Наверное, Анна, все дело в том, что я патриот. Как ни нелепо это звучит для людей твоего поколения. Я люблю свою страну и все, что с ней связано, больше, чем кого-либо из окружающих меня людей. Поэтому в моей жизни нет места компромиссам. Только и всего».

Только и всего. Загадка под названием Ричард Риардон оказалась совсем несложной.

Анна задумчиво нахмурилась… и вдруг подпрыгнула от неожиданности, когда ледяные брызги шампанского коснулись нагретого тела. Подняв голову, она увидела улыбающегося Уэбба с бутылкой в руке. Из горлышка била пенная струя.

– Уэбб! Что ты делаешь?! Не переводи нашу последнюю бутылку «Дом Периньона»!

Он лукаво прищурился:

– А кто сказал, что я собираюсь ее переводить? – опустившись рядом с ней на бирюзовые плитки патио, он бросил на ее голый живот какое-то письмо. – Нам необходимо отпраздновать сразу два события. Во-первых, последний день съемок. А во-вторых – письмо от моей сестры Лючии. Она передает тебе привет и считает, что я просто обязан жениться на тебе, раз уж мы все равно живем вместе. Другого наша старомодная ирландско-итальянско-католическая семья просто не потерпит. А потому, – затаив дыхание, она смотрела, как он слизывает с ее живота капли шампанского, – Боюсь, Энни, что нам действительно придется пожениться и каждый год рожать по ребенку. И учти, я не спрашиваю твоего согласия – я утверждаю.

– Но если бы ты все-таки захотел услышать мой ответ, – прошептала Анна, – то я бы сказала «да».

А потом их губы встретились, и слова стали просто не нужны.

Загрузка...