Развод и три желания (СИ)

Эпилог

Я просыпаюсь от тихого шёпота Егора.

Сквозь остатки сна различаю его нежные, бархатистые, невозможно родные интонации, от которых разливается тепло в груди ещё до того, как я открываю глаза:

— Привет, Лёха… Шшш, не ори только. И так маме всю ночь спать не давал. Ты крутой пацан, мы в курсе. Самый сильный и самый громкий. Но мамочку надо беречь. Иди ко мне, малыш, — голос Егора становится ещё мягче, он склоняется к Алёше и целует его в макушку, покрытую тёмными волосиками, — Сынок… Третье моё желание, самое главное и любимое. Ну, зачем ты так рано проснулся?

Да… Кстати, третье желание Егора очень легко исполнилось. Хотя тогда, в дни страшного недопонимания, мне казалось, что всё кончено, ничего не исправить. Но мы мирились так бурно... В объятиях, которые душили. С поцелуями, от которых пропадало дыхание. Мы просили прощения друг у друга снова и снова – я за свои подозрения, он за своё гордое молчание. Мы как будто встретились после долгого расставания тогда.

Несколько страстных исцеляющих ночей, и вот они – две полоски на тесте!

А когда наш сын родился, я поняла, что третье желание Егора – это не просто слова, а начало новой жизни. Сейчас в комнате царит полумрак, солнечные лучи только-только начинают пробиваться сквозь плотные шторы.

Егор стоит у колыбели, держит на руках нашего маленького сына. Он покачивает его, тихо напевая низким голосом что-то умиротворяющее, монотонную абракадабру, без смысла и слов.

Сын передумал плакать, он замер в крепких руках отца и внимательно слушает, рассматривая его лицо широко распахнутыми глазками.

Сердце тает от переполняющей меня нежности. Я притворяюсь спящей, а сама сквозь ресницы любуюсь Егором. Это какая-то магия: сильный, строгий, временами жёсткий и властный мужчина превращается в океан нежности, когда с ним рядом находится крохотный человечек – наш сын. Большие руки Егора так нежны и осторожны, а профиль, резкий и брутальный смягчается, когда они вместе.

Мой любимый. Отец моего ребёнка. Мой Егор. Он – стена, укрывающая нашу семью от всех ветров. Егор – самый лучший, самый замечательный, самый любящий мужчина на свете. Неидеальный, конечно. Временами упрямый, резкий. Но я знаю, что он готов горы свернуть ради нас.

Теперь я научилась ценить каждую секунду нашего «мы». Наши отношения изменились, после тех событий они стали крепче металла, глубже океана. Выдержали бурю и расцвели самым прекрасным цветком на свете – нашим сыном.

Егор делает несколько неспешных кругов по комнате, а потом аккуратно укладывает Лёху обратно в колыбельку. Он поправляет одеяльце и ещё несколько секунд стоит, прислушиваясь к ровному дыханию. Потом тихо возвращается ко мне в постель.

Я тут же тянусь к нему, обнимаю за шею, утыкаюсь носом в его тёплое плечо:

- Спасибо…

- Чего не спишь-то? – он придвигается ближе, обволакивая в объятиях.

Егор целует меня в висок и с удовольствием втягивает носом воздух у кромки волос:

- Пахнешь молочком… Сладкая такая…

Его губы скользят по моей щеке к губам. Муж ласково гладит мою спину, аккуратно подтягивая выше ночнушку. Тёплая, шершавая ладонь касается живота.

И я утопаю в блаженстве…

Воркую что-то невнятное, теряясь от чувственных прикосновений. И первая целую Егора сначала в колючий подбородок, потом и в губы, запуская пальцы в его коротко остриженные волосы. Наше дыхание смешивается, тела льнут друг к другу жарче, настойчивее,

— Знаешь… — шепчу, на секунду оторвавшись, — иногда мне кажется, что я сплю. Ты… Я… Это не может быть реальностью.

— Я тоже иногда так думаю. Но потом Лёха орёт на всю квартиру — и всё становится очень даже реальным.

Мы смеёмся тихо-тихо, чтобы не разбудить сына.

Вдруг из колыбельки доносятся звуки: Алёша начинает ёрзать, сопеть и требовательно хныкать. А у меня моментально наливается грудь, становится болезненной.

- Кормить пора… Прости…

Егор нехотя отпускает меня. Я быстро выскальзываю из-под одеяла и беру сына на руки.

- Моё солнышко… Тёплый комочек счастья.

Возвращаюсь с ним в кровать. Кладу сына посередине, устраиваюсь поудобнее, даю ему грудь. Он жадно присасывается,и в комнате воцаряется тишина, нарушаемая только его довольным чмоканьем.

Егор переворачивается набок, подпирает голову рукой и смотрит на нас с Алёшей. В его глазах – море любви.

— Он так похож на тебя… Видишь? — шепчу мужу. — Реснички твои, губки твои… И ямочки на щёчках… Я так люблю тебя, Егор. Бесконечно.

Он тянется ко мне через малыша, гладит меня по щеке подушечками пальцев:

— Я тебя тоже очень люблю. Больше всего на свете… И Лёху.

Никогда не думала, что можно быть настолько счастливой.

- Егор…

- М?

- У тебя на следующей неделе день рождения. Что бы ты хотел в подарок?

Муж вдруг становится серьёзным. Он долго смотрит мне в глаза — пристально-пронзительно, как будто пытается прожечь насквозь.

— Хочу… чтобы ты всегда была счастлива со мной. Чтобы улыбалась вот так каждое утро. Чтобы, даже когда нам тяжело или страшно — мы держались друг за друга, продолжали оставаться вместе.

Я чувствую комок в горле. Хочу что-то сказать, но не могу. Глажу Егора по щеке.

Он придерживает мою руку, на секунду прикрыв глаза:

— Это моё самое главное желание теперь.

Алёша выпускает грудь с довольным вздохом, сучит ножками. Егор садится, приподнимает сына на несколько секунд «столбиком» и укладывает обратною. Малыш закрывает глаза и тут же засыпает.

А я смотрю на мужа сквозь слёзы счастья:

— И я кое-что хочу…

— Что?

— Чтобы мы втроём жили долго и счастливо. Как в сказке.

Егор улыбается:

— Нет. Ну, нет. Нет и нет. Я против.

Пугаюсь на мгновенье.

Но он сразу же с хитрой улыбкой добавляет:

- Почему втроём? А как же наша будущая дочка?

С облегчением выдыхаю. Пусть будет дочка… Или ещё сын. Я не против.

Сквозь приоткрытое окно доносится пение птиц. Начинается новый день. Впереди будет много разного — радости и усталости, смеха и слёз… Но мы вместе. И это – главное.