Развод. Моя (не) желанная

Глава 48

— Почему ты это сделал, Громов? Почему ты мне помог?

Да какого чёрта она в него вцепилась с этими расспросами? Называется, прояви доброту, окажи помощь…

— Почему помог? — переспросил он, чувствуя себя распоследним идиотом. — Чтобы ты реветь прекратила.

Митина смотрела на него со смесью изумления и недоверия.

— Что? — не выдержал он. — Может, хватит смотреть на меня так, будто на мне цветы выросли?

Она моргнула, будто пыталась отогнать от себя какие-то мысли. Наверняка надумала себе что-нибудь такого, чего и в помине нет. Вообразила, что он решил строить из себя рыцаря в сияющих доспехах. Да ничего подобного. Ради чего стараться? Ради вот такого?

Вместо благодарности он получает кучу расспросов и взгляды, полные откровенного подозрения. Она готова его чёрт знает в чём обвинить вместо того чтобы просто сказать спасибо.

В первые и последний раз он лезет в её дела. Себе дороже.

— Ты вот так запросто сорвался в город, чтобы я реветь перестала, — в её голосе не было вопросительных ноток. — Такое у тебя объяснение.

— Да я вообще ничего не обязан тебе объяснять, — он кивнул на письмо. — Я отдал тебе бумажку, а ты делай с ней что угодно. Не мои заботы.

— Ну да. Вообще-то мои — неожиданно тихо отозвалась она. — Мне ведь теперь с этим преподавателем дело иметь. Понимаешь? Он заведующий кафедры.

— Ага, — внутри всколыхнулся настоящий гнев. — То есть я тебе таким образом, хочешь сказать, медвежью слугу оказал. Лучше было оставить всё как есть. Ну, прокатили тебя с твоими курсами, и чёрт с ним. Так, что ли?

— Я… не знаю, как тебе следовало поступить, — Митина неловко переступила с ноги на ногу. — Потому что я и помыслить не могла, что ты поедешь… что ты помогать мне поедешь.

Гнев внезапно и совершенно непонятным образом поутих.

Она выглядела искренне растерянной.

Она искренне не понимала, почему.

Да как можно быть такой недогадливой? Как можно не сообразить?

— Неужели это настолько нереальный сценарий развития событий? — неожиданно севшим голосом отозвался он.

— Для меня — да. Громов, ты же меня не выносишь. Мы с тобой постоянно ругаемся. Мы даже притвориться ради дела не можем. И ты… ты вечно меня шпыняешь, вечно норовишь подколоть, вывести из себя, а потом вдруг берёшь и творишь… вот такое. Я ей-богу, не соображу, как это понимать.

Глупая.

— Как это понимать? — его пульс учащается. — А ты хочешь понять?

— Очень хочу, — она смотрит на него открыто, безо всяких намёков на лукавство.

Ответ оригинальностью её не порадует. Но плевать. Зато он будет честным.

— Объяснять слишком долго, — он делает шаг ей навстречу.

Она не отстраняется. Ничего не понимает.

Она мешкает и теряет все шансы избежать его объяснений.

Его рука взмывает вверх, ложится ей на затылок. Вторая ладонь обхватывает за талию.

Её губы распахиваются. Она хочет что-то сказать.

Не успевает.

К чему тут слова? Они и так слишком долго с ней говорили. Для них это не выход. Им все разговоры без толку. Они чаще разводят их по углам.

А он устал держаться на расстоянии.

Несколько мучительно долгих мгновений она не отвечает, поражённая тому, какой поворот принял их диалог.

Ладони упираются ему в грудь в тщетной, но не слишком настойчивой его попытке оттолкнуть.

В ответ он лишь сильнее прижимает её к себе. Требует поцелуем ответа.

Только посмей сопротивляться.

Я не позволю.

Её ладони ослабевают, теперь они просто покоятся у него на груди.

Мягкие губы сдаются, медленно раскрываются.

И ему окончательно сносит крышу.

Он целует её настойчиво, почти агрессивно.

Она не отстаёт. Будто не желает уступать ему в ритме.

Его руки жадно шарят по её спине, забираются под тонкий свитер.

Она вздрагивает. Но не противится. Дышит чаще и тяжелее.

В кухне — никого, а до спальни он вряд ли дотерпит.

Яр отчётливо понимает это, когда отрывается от её губ и приникает к шее, а она начинает тихонько стонать.

Твою-то…

Он понятия не имел, как эти звуки могут настолько его завести.

Тело горит, едва не вибрирует от напряжения.

Всё это сейчас кажется нереальным.

Слишком похожим на сбывающуюся мечту.

Его руки нетерпеливо забираются под её спортивную майку, задирают её. Ладони едва-едва задевают напряжённые вершинки.

Она с шумом втягивает в себя воздух.

Кажется, он ей вторит.

Мир вокруг меркнет и отдаляется.

Это всё нереально.

Сбывшийся сон.

Он заставляет себя оторваться от её груди. Сметает со стола письмо и какую-то мелочь. Кажется, он только что разбил вдребезги кружку.

Усаживает её на стол, раздвигает колени, становится между ними и снова притягивает её к себе.

Целует, уже не заботясь о том, каким отчаянием, должно быть, веет от всех его ласк.

Слишком долго всё это жило у него в воображении.

Поэтому, должно быть, никак не поверит, что она так быстро сдалась.

С такой готовностью ответила на его поцелуй.

Глотая стон, он отрывается от её губ, чтобы схватить воздуха.

В голове — муть. И он уже не может похвастаться тем, что себя контролирует.

— Н-надеюсь, — срывается с его губ, — это не просто благотворительность…

Она подрагивает в его руках. Она тоже на грани. Но умудряется сфокусировать взгляд:

— Ч-что…

Он качает головой, не желая больше ничего говорить, но слишком поздно соображает, что у Митиной ещё не окончательно отключилось мышление.

— Бла… благотворительность?.. — выдыхает она. — Решил, я это в благодарность…

Её глаза округляются. В них сквозит что-то похожее на отвращение.

— Решил, это… это я так… расплатиться?..

И прежде чем он успевает ей возразить, с неожиданной силой отталкивает его от себя.

— С-с-сволочь, — дрожащими руками возвращает майку на место, одёргивает свитер и неловко сползает со стола.

— Алина…

— Да как ты… как ты вообще… — она осекается, в ещё затуманенном взгляде стоит страшная обида. — Ненавижу!

Секунда — и он остаётся на кухне один.

Один наедине со своим идиотским поступком.

И спустя пару минут — неожиданными новостями.