Развод с генералом драконов (СИ)

22. Последняя битва

Мелинда

Джиральдина принимается проворно выбираться из экипажа, как вдруг на её плече смыкаются пальцы леди Пронны:

— Нет! — в её голосе сталь, которой я прежде не слышала. — Ты едешь с нами. Я не оставлю тебя с Мелиндой.

— Что-о? Как это понимать? Вы мне не доверяете?

— Ты сама знаешь ответ, — чеканит леди Пронна. — Зачем спрашивать!

— Ну, знаете ли!

— На место! Сядь!

— Мамочка! — это уже Вики пробирается к выходу, спрыгивает с подножки на землю и бросается ко мне.

Прячет в моих юбках лицо, обнимает маленькими ручками за ноги. Испугалась, маленькая, того, что взрослые бранятся.

— Ц-ц-ц! Больно надо! — Джиральдина оскорблённо цыкает и откидывается на спинку сиденья. Я больше не вижу её в проёме экипажа.

Опускаюсь вниз, оказываясь на одном уровне глаз с дочкой:

— Что такое, милая? — ласково провожу ладонями по её рукам.

— Не люблю, когда ругаются! — Вики вжимает голову в плечи и шмыгает носиком.

— Они вовсе не ругаются, просто у леди Пронны громкий голос!

— Да-а? — тянет недоверчиво, косясь назад, затем подаётся ко мне. Принимаю Вики в свои объятия, дочка шепчет мне на ухо. — Мамочка, ты заболела? Давай, я никуда не поеду, а останусь с тобой?

— Нет, малыш! Не стоит. Всё хорошо! Мне просто нужно отдохнуть в тишине. А ты поезжай! — шепчу ей на ухо так, чтобы слышала только она. — Только пообещай, что будешь постоянно с леди Пронной, что не отойдёшь от неё ни на шаг, хорошо?

— Угу! Ты точно не хочешь, чтобы я осталась с тобой? Уверена?

— Абсолютно! — киваю ей, всматриваюсь в любимое личико и прищуриваю глаза. — Это что за заколка? Раньше я у тебя такой не видела…

Чёрный цветок искусной работы практически сливается с угольными волосами Вики. Изящно вырезанные и слегка изогнутые лепестки обнимают пухлый бутон, инкрустированный блестящими, точно роса на траве, крохотными бриллиантами.

Он завораживает своей красотой и приковывает взгляд. Поднимаю руку и тянусь к нему пальцами, но Вики опережает. Ловким движением достаёт украшение из волос, радостно мне улыбается:

— Нравится? Тогда я тебе её подарю! Цветочек и правда очень красивый! — она протягивает руку и аккуратно вставляет шпильку с цветком в мою причёску, при этом забавно высовывая от усердия язычок.

Любуюсь дочкой, её пухлыми смуглыми щёчками с трогательными ямочками, лазурно-синими глазками в обрамлении пушистых иссиня-чёрных ресничек, пухлыми розовыми губками, тем, как она мило морщит носик-кнопку. Запоминаю каждую чёрточку. Будто в последний раз…

Встряхиваю волосами:

— Беги, нехорошо заставлять остальных ждать! — наклоняюсь к ней, целую на прощание и разжимаю руки.

Вики забирается в экипаж, радостно машет мне на прощание ручкой. Экипаж трогается, шурша колёсами по мелким камешкам гравия. Провожаю его взглядом, игнорируя влажную пелену слёз, после чего вытираю насухо щёки и иду обратно в сторону дома.

Вот уже несколько часов меряю шагами гостиную. Двадцать шагов вправо, двадцать влево.

Останавливаюсь возле широкого, в полстены, окна. Гипнотизирую очертания Большой башни, будто чего-то жду, но картина не меняется. Тёмно-серый камень и голубое небо. Голубое небо и тёмно-серый камень. И больше ничего.

Очерчиваю подушечкой большого пальца метку истинности. Стук настенных часов кажется слишком медленным. Он явно не поспевает за ударами моего сердца.

В груди тревожно печёт. Ожидание выматывает. Воображение рисует страшные картины. Вдруг, что-то пойдёт не так? Вдруг, я доверилась зря? Зря всё это затеяла?

Всю жизнь плыла по течению. Слушалась мужа, потом подругу.

Дэллия… где ты? Как ты?

Сколько раз я не пыталась — так и не смогла связаться тобой. Не смогла пробраться в твой сон. Почему? Всему виной твой собственный дар? Или ты не спишь ночами? Или…

Нет! О самом страшном даже думать не хочу!

Я должна успокоиться. Должна.

— Госпожа? — вздрагиваю от голоса за спиной, резко оборачиваюсь, но это всего лишь Уна. Моя верная Уна. Единственная родная душа здесь.

Служанка осторожно ставит на столик серебряный поднос, расписанный витиеватыми узорами. Из-за тяжести ноши её руки слегка дрожат.

— Зачем столько всего? — спрашиваю устало. — Я не просила.

Здесь и пузатый коричневый глиняный чайничек, и блюдо с пирожными, и плетёная корзинка с круглыми пирожками, и тарелка с фруктами, и коробка с узорчатыми шоколадными конфетами разных форм. Разные запахи смешиваются в один невообразимый духан. К горлу в очередной раз подкатывает.

— Госпожа Мелинда, простите меня, я просто хотела вас порадовать, но если вы не хотите, то я сейчас же всё уберу!

На Уне лица нет. Столько лет её знаю. Становится совестно за свой резкий тон:

— Не стоит! — останавливаю её движением руки. — Что за чай?

— Ваш любимый, с мелиссой и лимонной травой! — Уна так нервничает, что голос дрожит, а у меня рот наполняется слюной.

Хочется выпить чего-то освежающего и не обидеть старания горничной — тоже. Улыбаюсь ей:

— Отлично! То, что нужно!

— Вы… уверены? — Уна чуть бледновата.

— Конечно, уверена! — отвечаю без раздумий. — Чай и правда мой любимый, как ты угадала?

Обнимаю пальцами гладкую фарфоровую чашку. Прохожу вместе с нею к окну. Задумчиво смотрю на пустую башню. Мне кажется, или раздаётся тихий вдох:

— Я ведь вас знаю, госпожа…

Медленно подношу чашку к губам, ощущая исходящий от неё приятный, освежающий аромат. Осторожно делаю глоток, позволяя тёплому напитку наполнить мой рот.

Сразу ощущаю нежную сладость мяты, которая мягко растекается по языку, оставляя лёгкое анисовое послевкусие. Затем к ней примешивается лёгкая кислинка лимонной травы, придающая чаю приятную освежающую ноту. Напиток обволакивает язык, дарит ощущение комфорта и уюта. Я чувствую, как тепло разливается по всему телу, а мышцы расслабляются. Сделав ещё несколько глотков, я ощущаю, как мятная свежесть наполняет меня изнутри, очищая разум и успокаивая нервы.

Сосредотачиваюсь на ощущениях. Лёгкая кислинка лимонной травы придаёт напитку тонкую гармонию, не позволяя анисовому вкусу стать чрезмерно доминирующим. Я наслаждаюсь каждым глотком, погружаясь в состояние умиротворения. Этот чай согревает меня, будто укрывает невидимым пледом, даря ощущение безмятежности и спокойствия. Веки становятся тяжёлыми, колени мягкими, а проблемы незначительными. И наступает темнота.

Пробуждение получается резким. Просыпаюсь от чувства падения, как это обычно бывает во сне. Я в экипаже, который несётся куда-то во весь опор. Судя по тому, как его подбрасывает на ухабах и кочках — дорога не самая гладкая. За мутно-грязным стеклом проносятся очертания деревья.

Ни домов, ни людей. Деревья, кустарники, деревья.

Потолок кареты обтянут синей тканью, местами порванной. Жёсткое сиденье покрывает засаленный бархат с высохшими следами когда-то пролитых жидкостей, о природе которых я даже думать не хочу, кое-где ткань сиденья насквозь прожжена сигарами. Пол покрыт слоем пыли и мусора — шелухой от семечек, соломинками и сухими комочками грязи.

Этих простых наблюдений хватает, чтобы понять — я в наёмном экипаже, а не в фамильном с гербом Сторма.

Опускаю глаза и рассматриваю свои руки. Запястье, на котором расположена метка истинности, туго замотано серой тканью, кожу под которой чувствительно жжёт. Похоже, это та самая сохрон-мазь, о которой упоминала Джиральдина, вот только…

Уна…

Зажмуриваюсь. Устало провожу рукой по волосам.

Осознание случившегося отдаётся внутри лёгкой досадой. Всё-таки, я до последнего хотела верить, что Уна останется мне верна, но вышло как вышло. Вероятно, за прошедшие пять лет у Джиральдины нашлось для той больше аргументов, а может, Джина сумела быть более убедительной. Всё это уже не имеет значения.

Сейчас намного важнее понять, куда меня везут?

Карета продолжает нестись на бешеной скорости. С трудом удерживая равновесие, перебираюсь на соседнее сиденье:

— Эй! — стучу ладонью по стенке экипажа, пытаясь дозваться возницу. — Куда мы едем? Остановитесь сейчас же!

В ответ — только стук колёс и звук хлыста, чужое хриплое «н-но!»

Дёргаю дверную ручку, убеждаюсь, что та заперта снаружи. Стоит ли мне применить отпирающее заклинание и выпрыгнуть из кареты на полном ходу?

Размышляя, стискиваю пальцами протёршийся бархат сиденья, и вовремя, потому что экипаж вдруг качает сильнее обычного, заносит на повороте, а потом он резко тормозит под грубую ругань возницы.

— Гаргулья срань, эт ещё кого принесло? — сердито буркает он.

Меня перебрасывает обратно на соседнее сиденье, но, поскольку я успеваю сгруппироваться, то обходится лишь лёгким ушибом плеча. Морщусь, растирая его пальцами.

Я так хотела, чтобы мы остановились, но сейчас что-то не так. Мне тревожно и страшно без причины. И очень скоро я понимаю, почему.

Прислушиваюсь к тому, что происходит снаружи. Воздух наполняется стуком множества копыт. За окном мелькают тёмные тени, а всё моё существо вдруг сковывает леденящий душу ужас.

Как мышка чует голодного кота. Как белка ястреба. Как ягнёнок волка. Так и я, менталист, чувствую карателей. Их много. Очень много.

Так много, что я почти не дышу. Отодвигаюсь подальше от окна. Вжимаюсь лопатками в твёрдую спинку сиденья и молюсь, чтобы они меня не заметили. Они и не должны, ведь на мне защитный символ?

Пожалуйста, пусть это случайное совпадение! Пусть они просто проезжали мимо и им попался на пути наш экипаж. Неприметный и бедненький, что с него взять? Ведь так? Так!

Что бы ни задумала Джиральдина, куда бы меня сейчас не везла, это явно лучше, чем попасть в лапы карателей!

Напрягаю слух до предела, пытаясь понять, что происходит снаружи.

Экипаж пошатывается. Слышу странную возню, глухой звук, будто что-то тяжёлое падает на землю, а затем это что-то волочат.

— На колени! — приказывает незнакомый голос.

— Г-господин Верховный Каратель! — заискивающе стонет возница где-то на отдалении. — Я вам помешал? Прошу меня простить, торопился! Смилуйтесь! Не губите!

Закрываю глаза и бесшумно выдыхаю ртом.

Последняя надежда на спасение тает, когда я слышу пробирающий до костей голос, который тут же узнаю:

— Кто в твоей колымаге? У меня донесение, что там менталист.

— Я… не знаю! — грубый голос возницы срывается на сиплый визг. — Я даже не видел! Мне заплатили до Дровена и всё! Клянусь!

— Ясно. Что ж, сейчас проверим.

От Верховного Карателя не спасёт никакая защита. У него единственного особое чутьё.

Он не станет разбираться. Сразу отправит на костёр! Я уже словно чувствую запах горящих поленьев и обжигающий жар пламени!

Время становится вязким. Замедляется, будто в страшном сне.

Впрочем, это и есть мой оживший кошмар наяву. Животный страх перед непоправимым притупляет собой все остальные инстинкты.

Снаружи раздаются тяжёлые шаги. Будто туча, окно заслоняет тёмная тень, а потом раздаётся щелчок и дверь с противным скрипом открывается.

За день до этого.

Рэйвен

Закончив обход военного лагеря, проверив дозорных и пологи невидимости по его периметру, иду мимо палаток и разгружаемых повозок с провиантом.

При виде меня воины вытягиваются по струнке и отдают честь. Лениво считываю привычные благоговение и страх. Они давно не трогают, совсем как шум ветра или шелест листвы.

Отодвигаю в сторону полог шатра и вхожу. Прохожу прямиком к высокому прямоугольному столу, на котором разложена желтоватая старая карта со множеством отметок и несколькими костяными фишками, чёрными и красными.

Упираюсь ладонями в стол, напряжённо всматриваюсь в карту. Вот уже несколько недель с западной границы долетают тревожные вести. Армия архарийцев под видом учений развёртывала здесь военные лагеря.

Архарийский король все последние годы занимался тем, что переманивал к себе на службу сильнейших некромантов континента. Болтают, что им удалось создать драконов-демонов — неуязвимых тёмных тварей, которым не ведома жалость и боль.

Усмехаюсь. Что ж. Проверим.

Хмурюсь. Снова и снова буравлю взглядом карту, пытаясь убедиться, что предусмотрел всё.

Верный Янцен замирает по другую сторону от стола.

— Господин генерал? — спрашивает тихо.

— Что? — продолжаю смотреть на карту.

— Завтра тяжёлый день. Вам нужно отдохнуть, восстановить силы. Прислать к вам Мэйру?

— Нет.

Пауза длится недолго.

— Тогда какую-то новую девушку? Отряд привёз красивых архариек, может быть вы…

— Нет.

— Господин генерал, я не понимаю.

Отрываюсь от карты и смотрю на Янцена. Одного взгляда хватает, чтобы помощник побледнел:

— Простите, г-господин!

— Тебе и не нужно. Понимать.

Тот покорно склоняет голову. Я снова смотрю на карту, приподнимаю чёрную фишку, когда слышу:

— Просто раньше…

Стискиваю челюсти, но решаю ответить. Закрыть уже эту тему раз и навсегда. Невозмутимо передвигаю фишку:

— Как раньше уже не будет. Мне не нужны девки. Ни сейчас, ни потом. Запомни и больше не донимай меня этим.

— Так точно!

— Атакуем перед рассветом. Свободен.

— Да, господин!

Дожидаюсь, пока шаги Янцена стихнут снаружи и задёрнутый полог шатра отрежет меня ото всех.

Архарийский король готовился к завтрашнему сражению годами. Моя же страна истощена многолетними войнами. Солдаты устали, а казна пуста. Сам с собой я могу быть честен: исход завтрашней битвы возможен любой. Но моей стране нужна лишь победа. Потому что ещё одну затяжную войну мы не вывезем. Нам нужны время и мир. Иначе всё посыплется будто карточный домик.

Слишком много мы откусили. Шакалы на покорённых землях ссыкливо прижали хвосты, но то обманчивая покорность. Стоит им почуять кровь льва — они ринутся в бой дружной сворой, и Империя погрузится в хаос.

Этого нельзя допустить. А значит завтра никак нельзя проиграть.

В чём Янцен точно прав, так это в том, что мне нужны силы. Третьи сутки без сна дают о себе знать.

Оставляю карту. Прохожу к ложу в дальнем углу шатра. Как есть, в генеральском мундире, заваливаюсь на звериные шкуры. Растягиваюсь на спине.

Сегодня я впервые захотел вызвериться на Янцена. Хотя, если разобраться, бедняга здесь вообще ни при чём.

Сдержанный. Исполнительный. Понятливый.

Тем сильнее выбесила эта его сегодняшняя назойливость насчёт других баб. Но, справедливости ради, он ведь делал, что привык — был исполнительным, предугадывал. Как ему казалось.

Откуда ему знать, что на других девок у меня теперь вообще не стоит? Всегда стоял — а теперь не стоит?

Пресно. Скучно. Не вкусно.

Куда интереснее пойти на стрельбище, помять кого-нибудь в рукопашке или на мечах, да просто полетать, в конце концов!

Потому что никто. Никто теперь не сравнится с ней. И рядом не встанет.

Потому что теперь есть яркая, сочная, манящая она и другие — безликие серые тени.

Раньше, до того, как зверь её выбрал, это всего то сидело у меня в мозгах.

Но разум легко отключался, стоило крови прилить к тому, что в штанах, когда задирал юбку очередной смазливой красотке, а сейчас…

Твою мать. Хватит распускать сопли. Надо поспать.

Толстые восковые свечи в шатре затухают и гаснут. Остаётся одна на столе. И тогда приходит она.

Входит в шатёр уверенно и смело. Так непохоже на неё, что я поначалу даже не верю. Приподнимаюсь на локте и всматриваюсь в хрупкую фигурку в голубом платье, но ошибки нет.

— Мелли? — голос вмиг становится хриплым. — Откуда ты здесь?

Вместо ответа Мелли подбегает ко мне. Забирается прямо на ложе, протягивает руку и кладёт мне на грудь, словно бы успокаивая:

— Тшш! Рэйв! Я должна сказать тебе! Должна предупредить!

— О чём? — спрашиваю, а самому плевать уже, что ответит.

Мелли что-то там говорит, а я жадно шарю глазами по её телу. По сочным пухлым губам, по ложбинке между упругих грудей, аккуратных, словно крупные яблочки, и таких же одуряюще сладких.

Рот наполняется слюной, а в паху каменеет. Её неповторимый, какой-то цветочный, запах кружит голову, заставляет зверя внутри бесноваться. Я хочу её до боли в яйцах, до темноты в глазах. Инстинкт берёт верх. Он сильнее меня. А может, я просто не хочу ему противостоять.

Хочу её. Здесь и сейчас.

— Рэйв! — в серо-голубых глазах Мелли испуг. — Ты меня слушаешь, вообще?

— М-м-м! — Накрываю хрупкую ручку Мелли своей рукой, перехватываю поудобнее.

Чуть сдавливаю, чтобы завладеть ею, но при этом не сделать больно. Отвожу в сторону, другой рукой подхватываю Мелли под задницу и опрокидываю на ложе.

— Рэйв?! Что ты де… Бооже! Ты серьёзно? Сейчас? Я…

— Потом! — задираю вверх её юбку, веду рукой по обнажённому бедру. — Я охренеть как хочу тебя. Я. Скучал, Мелли.

— Что? Аах!

Вхожу в неё сразу и до конца, желая присвоить, подчинить себе, заполучить, утвердить, что — моя! После нескольких голодных толчков заставляю себя быть нежнее и медленнее. Это охренеть, как непросто, но я хочу.

Хочу, чтобы и ей было хорошо. Мне это важно. Не просто для галочки, а потому что чувствую её слишком остро. Потому что её наслаждение — и моё тоже. Как и радость, и страх, и боль. Мы одно целое. Неразделимое. И с каждым днём эта связь только крепнет.

Связь истинной пары или…

— Рэйв?! — Мелли вздрагивает несколько раз, распахнув глаза.

И только сполна насладившись её оргазмом, вобрав его в себя весь без остатка, я разряжаюсь в неё сам.

— Что. — Пропускаю сквозь пальцы её пшеничные волосы, держу её крепко у себя на груди, не давая отодвинуться. — Ты там говорила? Ауч!

Получаю кулачком прямо под дых. Неожиданно. Перехватываю тоненькое запястье с меткой и подношу его к губам. Очерчиваю рисунок метки языком. Заставляю себя сосредоточиться на сердитом шёпоте Мелли, хотя в паху всё снова твердеет.

— Так и знала, что ты не слушаешь, Рэйвен Сторм! У тебя только одно на уме!

— Слушаю, слушаю! — веду рукой вниз по её пояснице, оглаживаю поочерёдно её ягодицы.

— Я серьёзно! — Мелли всё-таки выбирается из моего захвата.

Садится и проговаривает, глядя мне в глаза:

— Мне страшно!

Эти два её слова заставляют напрячься. Хмурюсь и внимательно всматриваюсь в её лицо, пытаясь найти на нём ответы ещё быстрее, чем она их даст.

— Тебя обидели?

Мелли смешно морщит носик:

— Пока что нет.

— Пока что? — уточняю вкрадчиво, а у самого внутри всё закипает от жгучей яростной ненависти к тому, кто посмел даже помыслить о том, чтобы навредить ей. — Поясни.

Мелли сдвигает бровки. Всматривается в меня как-то испытующе, словно прикидывает, говорить или нет. Серьёзно?

Сажусь на ложе, оказываясь напротив неё, приподнимаю бровь.

Мелли вздыхает:

— Мне кажется, меня хотят похитить.

— Кто? Го-во-ри.

— Ты всё равно не поверишь! — мотает головой. — Просто хочу, чтобы ты знал.

Она поворачивает голову. И от её серо-голубых глаз, затянутых слезами, в грудине сжимается неведомая пружина.

— Рэйв! Я обещала, что буду твоей. Что останусь с тобой. Знай — я не лгала. Я не замышляю побег. Я бы так не поступила, даже под страхом смерти. Но я боюсь, что тебя заставят думать иначе.

— Кто?

Пространство вокруг начинает меняться. Идёт волнами, искажается.

Мелли подаётся вперёд. Кладёт ладонь мне на щёку и горячо шепчет:

— Неважно! Просто знай! Если ты перестанешь меня чувствовать! Если метка не отзовётся, если связь исчезнет, значит, я в беде!

Внутри поднимается злость. На Мелли — за одно только слово «побег». На неведомого врага, которого не глядя охота стереть в порошок. Хватаю Мелли за плечи, пытаясь удержать её и всю эту ускользающую иллюзию:

— Я ни-ку-да тебя не отпущу! — рычу ей в лицо. — Даже не думай!

В ответ — тихий смех, её прощальный сладкий поцелуй, и я открываю глаза.

Твою ж мать. Разрядка была только во сне. А мне придётся вылить на голову ведро ледяной воды. Чтобы остыть.

Стоящее в зените солнце безжалостно освещает уродливые итоги кровавой схватки, на которые мы со зверем взираем с высоты, паря над некогда зелёной долиной, ныне окрашенной в багровый цвет и ставшей для нескольких тысяч воинов последним пристанищем.

Равнодушно взираю на разбросанные доспехи, воткнутые в землю мечи, на неподвижные тела своих и чужих, на растерзанные туши оживлённых архарийскими некромантами тёмных драконов.

И после этого они ещё будут называть монстром меня?

Враг жаждал победить, а у нас просто не было другого выбора. И в отличие от архарийцев мы сражались и победили честно.

Остатки моей армии лениво бродят по полю. Грузят на повозки своих раненых и добивают чужих, собирают трофеи. Янцен помогает повозкам разъехаться, бранится, раздавая приказы.

Полной грудью вдыхаю запах крови, железа и пепла.

Бока и грудину щиплет в местах глубоких ран от мечей, стрел и магических ожогов. Правое крыло повреждено. Ничего. Драконья регенерация и не с таким справлялась. Всего-то и нужно, что время.

Вот только я вдруг понимаю, что его-то у меня нет.

Потому что предупреждение Мелли из сна сбылось, и я больше её не чувствую. Связь будто разорвана. Её словно бы нет.

Зверь отчаянно ревёт, взмывая вверх, а я впервые в жизни в мыслях молюсь Светлейшему, чтобы успеть. Чтобы не оказалось слишком поздно.