Развод. Я хочу стать мамой (СИ)

Глава 10.. Арина

— Не могу-у-у! — Август шмыгает носом и будто смахивает невидимую слезинку, устроившись на диване. В руках у него наш старый семейный альбом. — Она тут такая мелкая! И почему она мне это не показывала?

Лена сидит рядом, сияет и тычет пальцем в фотографию:

— А вот тут глянь! Беззубая. Ей тут лет семь, кажется.

— Вы чего тут устроили? — влетаю в комнату, упираю руки в бока, моментально остужая себя.

Я боялась. Боялась увидеть то, что развалит нас на кусочки.

С чего вообще эти мысли? Не знаю. Август никогда повода не давал. Я же в нём уверена... Тогда почему в груди закололо? Приревновала к их смеху?

Дура! Начиталась форумов, где все мужики — изменщики поголовно.

И забываю, что наша суррогатная мама — моя сестра. Лена. Она никогда не полезет к чужому мужику, ещё и к мужу собственной сестры.

Как я вообще могла такое подумать? Дурья башка!

— Лена привезла альбом, — улыбается Август, даже отдышаться не может от смеха. — Здесь есть фотки, которых я не видел. Все — огонь.

Подлетаю к нему, пытаюсь забрать его.

— Потому что он так и называется! «Позорные фотки»! И кое-кто обещал мне их не доставать!

У всех такие есть! У нас — отдельный альбом, для тёплых вечеров и тихих «помнишь?». Но я правда не хотела, чтобы муж видел меня... такой. Я там гадкий утёнок.

Тянусь ещё раз — а Август, играючи, вскакивает и поднимает альбом повыше, прячет от меня за спиной:

— Не дам. Я не досмотрел!

— Да ну тебя! — топаю ногой. Чисто для спектакля.

И тут же сама улыбаюсь. Видя, как он искренне радуется, как у него глаза смеются, — уже не жалко. Ну опозорюсь. И что? Он же мой. Родной.

— Ну и срач вы тут устроили... — шепчу, оглядывая гостиную.

— Да, мы только что приехали, сейчас всё разберём, извини, — Лена вскакивает, ловко подхватывает две сумки разом.

— Отпусти, — муж прямо ладонью стукает её по пальцам. — Я отнесу.

— Хорошо-хорошо, — даже не сопротивляется.

— Помочь тебе вещи разложить? — спрашиваю.

— Да, давай, а то я к вечеру не управлюсь.

— Тогда я в душ, переоденусь — и к тебе.

— Замётано.

После рабочего дня душ — самое то. Вода гудит в ушах и смывает с меня весь липкий страх, все глупые мысли. Переодеваюсь в домашнюю одежду, лечу к сестре. Помогаю раскладывать её вещи по полкам.

На дне одной коробки находим ещё один альбом. Садимся на ковер, и ныряем в прошлое. Смеёмся, вздыхаем, щуримся на выцветшие снимки. И я, на всякий случай, прячу находку подальше, чтобы Август точно не увидел меня уже школьную — пухлую, и с прыщами. Пусть до этого я дойду сама. Когда-нибудь. Когда перестану краснеть с головы до пят.

Сидим чуть ли не до вечера, пока я, уже с урчащим животом, не вскакиваю с места. Со вчерашнего дня во рту ни крошки — вся на нервах.

Залетаю на кухню и замираю на пороге: Август у плиты.

Что-то в нём не так… Ага! Точно. Он в футболке. В футболке! Этот мужчина обычно щеголяет по дому с голым торсом.

— Непривычно видеть тебя в футболке, — улыбаюсь, подхожу к столешнице и тырю у него болгарский перчик, хрустя им.

— Мы теперь живём не одни, — напоминает он и усмехается краем губ.

— Да-да, знаю. Но почему без меня готовить начал?

— Не хотел вам мешать. Подумал, накормлю всю семью.

Семью… Слово ложится мне в сердце мягко, как плед. Отчасти нас теперь трое и правда можно назвать семьёй.

— Уже закончил. Будешь кушать?

— Я голодная, как волк, — мурлычу и веду коготками по его сильной, мускулистой руке. У меня же муж — тот ещё качок. Скала, за которой можно спрятаться.

— Тихо-тихо, — он мягко отодвигает руку, улыбается шире. — А то вместо ужина пойдём в спальню.

Я смеюсь, выдыхаю. Достаю тарелки, помогаю разложить еду. Попутно пишу Лене: «Спускайся на ужин».

Садимся за стол, вилки звякают, и тут по лестнице слышится топот.

— Как пахнет! — раздаётся на весь дом мечтательный, растянутый голос.

Ну всё, о тишине в нашем гнёздышке можно забыть… Хотя разве не этого я хотела? Чтобы дом дышал, жил. И обзавелся детским плачем и смехом…

Не дождавшись сестру, кладу кусочек мяса в рот. Сочно, горячо.

— Как вкусно, — жмурюсь от удовольствия и в ту же секунду замираю: мимо меня пролетает Лена. В коротких шортах и топе, тоненьком, как шелуха. Лифчика нет — отчетливо видно очертание груди.

— Как же тебе повезло с мужем! Он умеет готовить! — выдыхает она, тянется к тарелке.

Мне хочется встать и закрыть Августу глаза ладонями. Но поздно — он уже заметил её вид.

***

Скользит взглядом — и тут же отводит, утыкается в тарелку.

Надо будет поговорить с ней, чтобы не одевалась так вызывающе. И дело не в моей ревности, а в муже: ему-то может быть неловко. Не прятать же ему глаза в собственном доме.

Скажу ей об этом наедине, спокойно. А то ещё обидится, и начнётся.

— Ой, прохладно у вас тут, — она потирает плечи и съёживается, садясь за стол. По её коже бегут мурашки — я слышу, как у себя внутри скриплю зубами.

— Дать тебе халат? — натягиваю улыбку и очень надеюсь, что она согласится.

— Да не, просто отопление вам посильнее бы включить, — хихикает и тут же приступает к еде. Округляет от шока глаза, мечтательно вздыхает и обращается к Августу: — Как вкусно, Август! Не был бы ты занят, я бы за тебя боролась! Эта картошечка… ммм!

Стоит ли говорить, что весь ужин проходит в напряжении? Ложки звякают громче обычного, мы с мужем перекидываемся короткими взглядами, а Лена лепечет, будто всё отлично.

Доедаем быстрее обычного. Моем посуду под её бесконечный рассказ: какие анализы назначили, что завтра утром нужно отвезти её в клинику.

— Мы будем заняты, съездишь на такси, — говорю, ставя тарелку в сушку. Завтра, по плану, мы тоже едем к врачу, но в другую сторону.

— У меня денег нет.

— Оплатим, — киваю. И куда она всё уже дела? Пижаму новую купила, в которой перед нами щеголяет?

Блин, Арина, перестань. Она, наверное, просто не подумала, что нам может быть неловко. Но всё равно поговорю с ней. Тихо. Аккуратно.

Сделать этого не успеваю — сестра убегает первой, в комнату. Мы возвращаемся в нашу спальню и будто обходим тему боком. По моей просьбе включаем фильм — картинки бегут, а я ловлю запах своего мужа, жар его тела и понимаю, как сильно люблю его.

— Любимый, — шепчу и, неожиданно для него, забираюсь сверху. Под ладонями — его горячая, упругая грудь, под коленями — крепкий пресс. Его руки тут же ложатся мне на талию, сильные, уверенные, готовые сорвать с меня халат. — А ты хочешь…

— Хочу, — отвечает без паузы, и у меня вырывается тихий смешок. Наклоняюсь к нему, призывно показывая ему грудь.

— Я не договорила. Ты не хочешь съездить на выходных куда-нибудь?

— С тобой — всё хочу, — улыбается уголками губ, и у меня в груди вспыхивает маленький огонёк.

Я склоняюсь ещё ближе и накрываю его губы своими. Целую медленно, как будто подкручиваю громкость в комнате, где уже и так жарко. Люблю его мучить — сладко, в игре. Он тоже любит, я знаю; пусть считает это маленькой местью за наш прошлый раз.

Чувствую, как его напряжение нарастает и упирается мне в ягодицы — дыхание у нас сбивается в один ритм. Кончиками пальцев веду по его груди, и сама загораюсь от одного только поцелуя и от его нетерпеливых рук.

Халат слетает шуршанием, остаются только мягкие шорты да майка. Я всё целую и целую, а Август уже едва сдерживается — и мне от этой его нетерпеливой нежности становится тепло до дрожи.

Неожиданно дверь распахивается, и я вздрагиваю — такой звук у нас дома совсем не обычный. Потому что живем вдвоем.

Я рефлекторно разрываю поцелуй и выпрямляюсь. На пороге застывает Лена — глаза круглы-е, щёки вспыхнули.

— Ой, извините, я… — пищит она, осекается и тут же, чуть ли не пятясь, закрывает за собой дверь. — Простите!

За дверью слышу её торопливый топот.

В комнате сразу становится тихо, только рядом тяжело дышит мой муж. Кажется, злится. Или не злится, а пытается не сорваться?

Он вдруг резко переворачивает меня на спину, и я оказываюсь под ним, теряюсь от неожиданности. Он задерживает взгляд, отстраняется, будто собирая себя по кусочкам.

— Уже не хочу. Прости, — глухо говорит он, отводя глаза.

Ну, Лена! Ну зачем же так невовремя?

Я не даю ему отодвинуться, обнимаю за шею, притягиваю ближе. Замечаю, как пульсирует венка на шее. От злости?

— Я с ней поговорю, — шепчу, касаясь губами его уха. — Но она не должна мешать нашей личной жизни. Или ты правда готов девять месяцев воздерживаться от секса?

У него глаза делаются круглыми-круглыми, тело на секунду каменеет, он шумно сглатывает. Я не удерживаюсь, улыбаюсь и дразняще, почти невесомо, целую его в губы.

— Не сможешь, — подсказываю уже совсем тихо.

Он это понимает — вижу, как в его взгляде снова вспыхивает знакомое тепло, а уголок губ дрожит, сдаваясь. Он наклоняется ко мне и целует — уверенно, жадно, так, что все мысли про хлопнувшую дверь и Ленин топот растворяются.

Мы всё равно любим друг друга, несмотря на эту нелепую заминку, и, вымотанные, счастливые, потом засыпаем, уткнувшись друг в друга.