С самого утра как на иголках. Сегодня прием, на котором нам с Настеной точно скажут диагноз и как все можно исправить.
Мама тоже уже крутится на кухне, пытается приготовить нам завтрак, но, судя по грохоту, который доносится до меня, у нее все валится из рук.
– Мам, да ладно тебе, там же есть каша Настьке.
– Так, а ты что, голодная поедешь?
– Да я не хочу ничего, мам.
Потому что кусок в горло не полезет. Не хочу я завтракать, мысли совсем в другом русле.
– Ну Женька же приедет сейчас, тоже, наверное, голодный, как всегда.
– Мам, да у тебя там все летает. Какая тебе готовка? Садись и выдохни.
В квартире все затихает. Прислушиваюсь минуту, но из кухни больше не доносится ни звука.
Заглядываю и вижу, что мама сидит, опершись на стол, и сжимает переносицу.
Сердце простреливает болью.
Тихонько подхожу и кладу руку на плечо в успокаивающем жесте. Хотя саму всю колбасит от нервного напряжения.
– Мамуль, ну ты чего нос повесила?
– Ой, Алиска, ну за что нашей малышке такое?
Дергаюсь, прикусываю щеку. Боюсь заскулить от боли за дочь.
– Мам, ну еще ничего же непонятно. Да и врачи дают очень хорошие прогнозы, главное – не затягивать с этим всем делом и просто сосредоточиться на лечении.
– Ох, надеюсь, дочка. Надеюсь.
Мы замолкаем. Из коридора доносится звонок телефона.
– Женька, наверное.
Хватаю телефон.
– Да, Жень.
– Готовы? Привет.
– Да, готовы. Ты зайдешь?
– Конечно, помогу принцессу транспортировать со всеми почестями. Как преданный рыцарь.
Не сдерживаю смешок. Братец, блин! Всегда знает, что сказать, чтобы поднять настроение. Да и мне с ним не так страшно. Хотя в глубине души очень хочется, чтобы рядом был отец Насти. Но это очень глубоко, и продолжаю это чувство давить и закапывать.
– В общем, я уже во двор въезжаю. Ждите.
– Ждем.
– Мам, Женька уже на подходе. Зайдет, чтобы помочь Настю вынести.
Захожу в зал, где дочь играет с осликом. Поднимает головку и тут же наклоняет, пытается сфокусироваться.
– Ну что, принцесса мамина, готова к небольшому приключению?
Настя угукает и встает. Тянет ко мне руки. Подхватываю ее, зарываюсь в волосики и глубоко дышу. Не могу надышаться: каждый раз разрывает от эмоций, что такое чудо у меня.
Мама выходит на звонок в дверь.
– Драсьте, теть Вер. Где главная?
– Да вон, в зале обжимаются с Алиской.
Женька появляется в проеме и почти весь его загораживает.
Настя, завидев любимого дядю, тянется к нему.
– Ах ты предательница, – шутливо бурчу, но передаю Жене.
Женька зацеловывает Настю, а она восторженно пищит.
Брат бросает на меня тревожный взгляд. Тоже волнуется, хоть и пытается не показывать это мелкой.
– Жень, кушать будешь? У нас каша овсяная.
Лицо брата меняется и покрывается красными пятнами.
– Что такое, братец? – фыркаю.
– Теть Вер, я это, без овсянки обойдусь.
– Что, вспомнил, как в лагере тебе эту овсянку на голову надели? – ржу, ловя на себе разъяренный взгляд.
– Ты лучше вспомни, что потом с тем смертником было, – рычит Женька.
Ну да, помню. Женька полез на мою защиту, когда пацан из старшего отряда в который раз пытался отобрать мои очки и разбить, а потом получил в столовой по полной. Но мой брат никогда не давал ни меня, ни себя в обиду, и уже через час обидчик просил на коленях у меня и у Женьки прощения, а Женьке еще и завтрак отдавал до конца сезона.
Но после той истории брат терпеть не может овсяную кашу.
– Ну что, поехали, Лис?
Упаковываю Настю в шапку и пальтишко, аккуратно заправляю выбившиеся прядки и чмокаю в курносый носик.
Все же с Денисом у нее намного больше, чем со мной. Папина дочка прям.
Женька поудобнее перехватывает Настену и идет на выход.
Мама стискивает кухонное полотенце в руках, а у самой на глазах слезы.
– Ма, ну ты чего? Мы ж не на фронт,
– Страшно.
– Мне тоже, мам, но страшнее оставить Настю вот такой и лишить ее нормального будущего.
– Лифт приехал, Лис! – кричит брат, и я выбегаю из квартиры.
Лифт коротко пикает, и двери разъезжаются. Прикрываю глаза. Ну конечно, этот день недостаточно напряженный, надо еще и с Денисом нос к носу столкнуться.
Женька прижимает Настю крепче, но дочь явно против и начинает пищать и выворачиваться.
Денис переводит взгляд с меня на Женьку, а потом на Настю. Сжимает губы, пока я молюсь, чтобы дочь не обернулась и он не увидел лицо. Страх во мне крепнет, потому что я не хочу, чтобы он видел ребенка. Он может догадаться.
– Привет, Денчик, – прерывает затянувшееся молчание брат. – Может, подвинешься, чтобы мы зашли?
Денис делает шаг в сторону, я заталкиваю Женьку, чтоб он встал сзади Дениса.
Брат непонимающе хлопает глазами, пока я глазами стреляю в дочь. Потом, видимо, до него доходит, что я пытаюсь ему сообщить без слов. Разворачивает Настю спиной к Денису.
– Так у вас, я смотрю, уже прям семья настоящая, – с издевкой.
Щеку жжет от его взгляда, но я пытаюсь сохранить бесстрастное выражение лица. Еще не хватало, чтобы он увидел, что я нервничаю и дергаюсь!
– Разве это плохо, что у нас семья? – не смотря на него, отстреливаюсь.
– Это прекрасно, лисенок. – Наклоняется чуть ближе, и я чувствую, как по щеке скользит его выдох.
– Ничего что я тут? – подает голос брат
Вздрагиваю, но этот вопрос заставляет Дениса отпрянуть.
– Да ничего, ты не мешаешь, – хмыкает бывший.
Настя вертит головой и останавливает взгляд на Денисе.
– Дядя, – пищит дочка и снова начинает вырываться из рук Женьки.
Брат таращит глаза, крепче прижимая мелкую. Но в нее как что-то вселилось, она рвется в сторону Дэна.
Дэн поворачивает голову в сторону дочери. Мажет по ней взглядом и отворачивается. А я выдыхаю.
Лифт наконец распахивает створки, и я вытягиваю брата. В груди все ходуном, руки трясутся, ноги ватные. Брат мало того что держит Настю, так еще и меня под локоть подхватывает.
– Я в норме, Жень, – пытаюсь отдышаться.
– Оно и видно. Ты сейчас в обморок рухнешь прям перед Денисом своим, – недовольно бурчит Женька. – Ты чего поплыла, мать?
Садимся в машину. Жду, пока брат пристегнет Настьку в кресле и усядется сам.
– А вдруг он бы рассмотрел Настю?
– Ну и что?
– И понял бы все.
– Лиса, ты слишком хорошего мнения о мужиках. Поверь, очень редкие экземпляры в состоянии выискивать свои черты в постороннем ребенке и считать, что этот ребенок непременно их. А Денчик уверен, что ты со мной, – фыркает. – Как он обломится, когда правду узнает!
– Если узнает, – поправляю брата.
– Да узнает, куда он денется? Все тайное всегда становится явным.
Доезжаем до клиники, пытаясь перешучиваться, хотя с каждым метром напряжение внутри растет и не желает отпускать. В регистратуре называю фамилию врача. Подходим к кабинету. Делаю несколько рваных вдохов, теряя последние крупицы самообладания.
Как же страшно.