Песнь Сорокопута. Ренессанс

VI

Отец выглядел так, словно его огрели чем-то тяжёлым по голове.

Удивление сменилось замешательством, я впервые видел его в таком состоянии. Он глубоко вздохнул и быстро взял себя в руки. Теперь отец смотрел сурово, я бы даже сказал, с подозрением, как будто не верил, что эти слова были произнесены мной.

– Жалеешь, что родился чистокровным? – с расстановкой повторил он и смерил меня убийственным взглядом.

Тело покрылось холодным липким потом, ноги задрожали, ещё чуть-чуть, и подкосились бы. От былой уверенности не осталось и следа. Я сжал руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

Его разочарованию не было предела. Не отрывая взгляда, отец медленно поднялся. Мне хотелось отвести глаза, спрятаться, забиться куда-нибудь и переждать бурю, но я заставлял себя, требовал: «Смотри ему прямо в глаза, покажи, что ты уверен в своих словах, даже если внутри ты весь содрогаешься от страха».

Когда внушительная фигура появилась напротив, ко мне пришло пугающее осознание. Отец никогда не согласится с моим мнением, никогда не примет Скэриэла и не вернёт Кевина. Я так и останусь для него чужаком, посягнувшим на всё святое в этой семье и попытавшимся оспорить его авторитет. Я шёл по лезвию ножа, рискуя всем.

– Ты никогда не голодал, Готье, – его голос звучал строго, – у тебя были дорогие игрушки в детстве, ты учишься в лучшем заведении, тебя окружают люди из высшего общества, ты получаешь всё, чего захочешь, – он давил каждым «ты», «тебе» так, что становилось невыносимо слушать, – любой каприз, любое пожелание… Я позволял тебе так много. – Отец весь клокотал от гнева. Мне стало нечем дышать, будто резкими словами он бил под дых. – Видимо, я позволял тебе слишком много и тем самым избаловал. Ты не ценишь ничего из того, что у тебя есть. Этот полукровка, – отец смотрел с презрением, – он хитрый оборванец, вцепился в тебя клешнями и пользуется, а ты, – он свирепо указал на меня пальцем, – не замечаешь этого. У тебя нет жизненного опыта, и ты доверяешь, подумать только, кому? Полукровкам? Ещё скажи, что жалеешь низших! – крикнул он напоследок, отчего я вздрогнул.

Я сдался и отвёл взгляд. Меня трясло. Он был прав, и в то же время я отказывался принимать это. Отец развернулся и подошёл к окну. Я был рад, что он больше не смотрел на меня, не сверлил уничижительным взглядом.

Мы долго молчали. Я слышал весёлые крики Габи с улицы; кажется, она собирала букет из опавших листьев. Но её голос был настолько далёк, словно доносился из другого мира. Я уже было решил, что отец возненавидел меня, что не желает даже закончить разговор должным образом. Но тут он снова громко вздохнул. Это был тяжёлый, полный печали вздох.

– Твои слова больно ранили меня. «Жалею, что родился чистокровным». Что бы сказала мама? – задумчиво произнёс отец. – Ты хотел бы родиться в другой семье? В семье полукровок? Тебе здесь плохо? Поэтому ты попытался сбежать?

Он знал о неудавшемся побеге, но ничего до этого мне не говорил. Я закусил губу, не зная, что ответить. Казалось, силы меня оставили, а голос потерян. Я просто мечтал как можно скорее покинуть кабинет.

– Что я делаю не так? Ты хочешь, чтобы я относился к полукровкам как к равным. Ты хочешь дать им наши права. Давай поселим каждого полукровку в центре. Через неделю всё будет изгажено, испорчено, осквернено. – Отец снова начал заводиться, но остановил себя. Чуть помолчав, он продолжил спокойным голосом: – Этот мир не просто так создал нас разными, Готье. Почему одним дана свыше тёмная материя, а другим нет? Не задумывался об этом? Так было предопределено. Одни хороши в управлении, другие в исполнении обязанностей, а третьи не способны ни на что. Посади кухарку руководить страной – и не выйдет ничего хорошего. Каждому своё место. – Помедлив, отец тихо добавил: – Со временем ты поймёшь.

Я молчал, сдерживая слёзы. Совсем не хотелось плакать при нём, как дитя.

– Готье, не совершай моих ошибок. По молодости я тоже дружил с полукровками. – Я ошеломлённо воззрился на отца, но он смотрел в окно. – Это не дружба. Они используют тебя, прекрасно понимая, что ты владеешь тем, чего у них нет: власти, денег, связей. Отношения ради выгоды.

– Вы дружили?.. – тихо переспросил я.

Он повернулся ко мне. Горькая улыбка коснулась его лица.

– Ты повторяешь мои ошибки. Тогда, будучи молодым и наивным, я разочаровался в дружбе. Не хочу, чтобы это произошло и с тобой. – Его голос смягчился. Казалось, что он жалеет о своих грубых словах. – Подойди.

Я неуверенно сделал пару шагов. Отец раскрыл руки, приглашая к себе. Наверное, я никогда не был так растерян, как сейчас.

Он сделал шаг навстречу и, обнимая, притянул меня к себе. Вблизи он казался ещё выше. Мужской парфюм, тот самый, что прочно ассоциировался у меня с отцом, сразу ударил в нос. Родной запах. Тот парфюм, который однажды давным-давно подарила ему мама. В глазах предательски защипало. Как бы я хотел сейчас обнять её и тоже вот так стоять, ощущая тепло нежных рук. Она бы поняла меня.

Отцовская ладонь мягко легла мне на макушку. Щекой я чувствовал ткань шерстяного пиджака.

– Как ты быстро вырос, – проговорил он тихо, с сожалением. – Я не хочу, чтобы полукровка обидел тебя.

Отец избегал его имени.

– Простите меня, пожалуйста, за тот раз, – внезапно начал я, не справляясь с нахлынувшими чувствами, – когда я воспользовался тёмной материей. Я не хотел.

– Я знаю. – Отец отпустил меня, и мы неловко встали рядом.

– Мне очень жаль. Правда. Я места себе не находил. – От переживаний я принялся щёлкать пальцами, но мигом себя остановил, понимая, как это раздражает.

– Да, Гедеон рассказывал.

– Гедеон? – Я поднял голову и посмотрел на отца.

– Он наблюдает за тобой и рассказывает о твоих делах.

Наблюдает? Рассказывает о моих делах? Гедеон? Слишком много вопросов, от которых голова кругом.

Я чувствовал, что отец смягчился, поэтому решил осторожно вернуться к исходной теме. Первая моя речь, сказанная на эмоциях, вышла никудышной. Теперь я решил пойти другим путём. Всё ещё было страшно с ним говорить, но то, как смущённо, с лёгкой долей неловкости он смотрел, придало сил. Значит, не мне одному тяжело давался этот разговор.

– Отец, я понимаю ваши опасения по поводу, – я решил, что будет разумно избегать имени Скэриэла, – моих друзей. Но я взрослею и хочу сам узнать, кто мне друг, а кто нет. Методом проб и ошибок. – Я молниеносно подбирал слова, вспоминая статью на тему отношений, которую прочитал час назад. – Я готов набивать шишки, но это будут мои шишки. – Выделив голосом «мои», я серьёзно продолжил: – Обещаю, что буду очень осторожен, и если что-то пойдёт не так, то сразу вам всё расскажу.

Он смотрел долгим, изучающим взглядом, словно пытался запомнить каждый дюйм моего лица. Я выдержал его взгляд, желая во что бы то ни стало идти до конца, потому что понимал: если не сейчас, то больше никогда у меня не получится с ним поговорить по душам. Возможно, впервые мы говорим как отец и сын – как близкие люди.

Внезапно он кивнул.

– Хорошо, – чуть жёстче произнёс отец, видимо, не уверенный в своём решении, – ты можешь с ним видеться, – эта фраза далась ему тяжелее всего, – но взамен я предложу тебе кое-что. Есть хороший психиатр, мне посоветовали. Ты не против сходить к ней на приём?

– Психиатр? – Меня передёрнуло.

– Пара сеансов со специалистом, ничего серьёзного.

– Вы думаете, у меня крыша поехала? – начал злиться я.

– Не неси ерунды, Готье, – недовольно выдал отец. – Психиатр тебе нужен для экзамена по тёмной материи. Я знаю, что практика сложно даётся, но ты силён, – он усмехнулся, как будто намекая на то, что я сбил его в холле, – значит, дело не в самой материи.

Я нахмурился, не ожидая такого предложения. Звучало так, словно он действительно хотел помочь.

– Тогда вы разрешите дружить, с кем я хочу?

– Я разрешаю тебе общаться и видеться со… – помедлив, он выплюнул: – Со Скэриэлом. Но, если я узнаю, что он тебя использует, пеняй на себя.

Отец точно подбирал слова, как будто словосочетание «дружить со Скэриэлом» звучало оскорбительно.

– Согласен. Пара сеансов с психиатром, – кивнул я в ответ.

Неужели мы пришли к компромиссу… Выходил я из кабинета отца так, словно голыми руками поборол самого яростного льва на свете. И, только оказавшись в своей комнате, понял, что забыл спросить про Кевина.

Через пару дней мы собрались у Скэриэла. Близнецы Брум явились, когда Скэриэл объяснял мне, почему ни Джерома, ни мистера Лоу нет дома.

– Они в Запретных землях. Эдвард уехал по работе, а Джером встречается со своим старым другом.

– Давно я их не видел.

– Соскучился? – хихикнул он.

Я пожал плечами.

– Может.

Оливер вошёл первым. Шагал он стремительно, на ходу стягивая пальто и небрежно бросив его на диван, вместо того чтобы повесить.

– Ну что? Прошу, не томи, – практически взмолился Оливер, обращаясь к Скэриэлу.

Оливия ослепительно улыбалась нам и неторопливо складывала свой мятный шарф.

– Привет, ребята, – поприветствовала она нас.

– Привет, – ответил ей Скэриэл и повернулся к Оливеру: – Да, всё в порядке. Не переживай. Я достал фотографии.

– Господи боже мой, – вздохнул с облегчением Оливер и плюхнулся на диван. Он выглядел так, словно впервые за долгое время успокоился.

Оливия впорхнула в гостиную и легко села рядом с братом. Сегодня её волосы были уложены в пучок. С такой причёской я видел её нечасто, но выглядела она, честно говоря, потрясающе в белом свитере с высоким воротником и в длинной, до лодыжек, бордовой юбке. Ей бы ещё берет – вылитая француженка.

– Мы вчера катались на лошадях, – поделилась она с нами. – Вам стоит присоединиться к нам.

Не знаю, чья это была прихоть, но с недавнего времени близнецы начали посещать раз в неделю клуб верховой езды. До поступления в Академию Святых и Великих Гедеон тоже охотно посещал его и был без ума от лошадей. Я же предпочитал наблюдать за ними со стороны, особенно после того случая, когда конь Гедеона наступил мне на ногу. Может, именно в этом и кроется моя проблема с танцами.

– Господи, Ви! – внезапно с раздражением бросил Оливер и скривился, как от зубной боли. – Хватит строить из себя принцессу.

– Прекрати срывать на мне свой гнев, – холодно ответила она, повернувшись к брату.

– Да они всё знают! – взревел Оливер, указывая на меня и Скэриэла. – Я рассказал им, что ты мне руку порезала и телефон утопила.

Мы со Скэриэлом переглянулись и замерли, оба не знали, что ещё добавить. Кажется, об этом знал только я, но Скэриэл не подал виду.

– Рассказал? – уточнила она.

– Да, да, – повторил брат. – Прекрати изображать бог знает кого. Будь собой хоть здесь. Тебе самой не надоело?

Она замолчала, словно задумалась. Прошли долгие минуты, прежде чем Оливия что-то для себя осознала. Я чуть было не разинул рот, когда на её ангельском личике появилась сердитая складка между бровей. Глаза неожиданно сузились, губы плотно сжались, и она с обидой посмотрела на брата. От прежней Оливии не осталось и следа.

– Ну что ж, спасибо, – резко проговорила она.

Оливер закатил глаза.

Внезапно Оливия подняла руки и, поколдовав над пучком, вытащила четыре шпильки, затем небрежно размотала пряди и удовлетворённо выдохнула, когда копна волос тяжело опустилась на плечи. Она поправила волосы и произнесла:

– Вы просто сейчас не понимаете меня. От пучка у меня аж голова заболела. Боже, как хорошо… – простонала она и, запустив руки в волосы, помассировала кожу головы.

Пока мы со Скэриэлом удивлённо наблюдали за ней, она торопливо стянула через голову свитер, оставшись в белой майке, сквозь которую просвечивал лифчик. Я залился краской и отвернулся к окну.

– Скэриэл, я буду тебе премного благодарна, если ты дашь мне футболку. Мне и в майке неудобно.

Стараясь не смотреть на неё, я бросил беглый взгляд на Лоу.

– Ага, – кивнул он, заворожённо глядя на Оливию. Я даже не мог его упрекнуть в этом.

– Футболка? – с улыбкой повторила она, когда Скэриэл не сдвинулся с места.

– Да, точно, сейчас. – Ещё секунду он пялился, а затем бросился к лестнице.

Единственным, кто ничему не удивился, был Оливер. Он нервно качал ногой и тёр ладони. Да и в целом выглядел Брум всё ещё беспокойно, в то время как его сестра, кажется, чувствовала себя совершенно в своей тарелке.

Когда Оливия надела чёрную футболку Скэра, то почти потонула в ней. Комфортно устроившись на диване, она положила ногу на ногу и довольным тоном выдала:

– Так-то лучше.

Я и Скэриэл всё ещё смотрели на неё, оба поражаясь внезапным изменениям.

– Ну что? – бросила она. – Вот я настоящая. Привыкайте.

– А ты разгроми тут комнату и переверни стулья на кухне, чтобы они точно познакомились с настоящей тобой, – пробубнил Оливер себе под нос, за что получил локтем в бок. – Ай!

– Хорошего понемножку, – весело ответила Оливия. – Я же не хочу, чтобы они попадали в обморок.

– Как будто тебе вообще есть до них дело…

– Иди к чёрту, милый, – нежным голосом проворковала она.

Оливер громко хлопнул в ладоши, отчего я вздрогнул, и резко встал.

– Ну что там с фотками?

– Да зачем вам фотки? – Оливия закатила глаза; клянусь, в этот момент она выглядела так же, как Оливер. Потрясающее сходство. – Просто напиши заявление по поводу шантажа на этот кусок дерьма.

Крепкие словечки, вылетавшие изо рта Оливии, поразили меня. Так вот что чувствовал отец, когда я высказал ему сегодня по поводу Скэриэла. Теперь я его понимал.

– Нет! Отец так может узнать! – Оливер гневно посмотрел на неё. – И ты не смей ему говорить!

– Больно надо, – бросила Оливия, отвернувшись.

– В общем, – подал голос Скэриэл, – есть кое-что. Не самое лучшее качество, но что есть, с тем и будем работать. – Он потянулся к рюкзаку и достал фотографии. – Вот.

– Ну хоть что-то, – нетерпеливо проговорил Оливер, протягивая руку.

Я подошёл ближе и принялся рассматривать снимки. Бернард – это, без сомнения, был он, хоть изображение и нечёткое, так ещё сделанное в тёмном помещении, – в окружении двух человек нагнулся к белой дорожке на столике. Усомниться в его действиях мог только наивный глупец.

– Это лучшее, что я видел в своей жизни, – медленно проговорил Оливер, и Оливия прыснула от смеха. Брум повернулся к Скэриэлу и восхищённо посмотрел на него: – Я не знаю, как тебя благодарить. Ты мне жизнь спас.

– Я был рад помочь, – смущённо сказал Скэриэл.

– Это просто охренеть, – оценил я. – Это что? Он наркоман?

– Да хоть серийный маньяк! – Оливер прижал снимки к груди. – Это моё спасение.

– Ага, похоже на кокаин, – подтвердил Скэриэл.

– Вот дела… – только и смог вымолвить я.

– А телефон ты зачем утопила? – вдруг весело спросил Скэриэл у Оливии.

– Потому что мой братец, глупый маленький мальчик, считал, что, если он будет долго упрашивать этого придурка, тот над ним сжалится.

– Да какая уже разница, – беззлобно сказал Оливер, рассматривая снимки.

– «Пожалуйста, Бернард, пожалуйста, не надо, я не могу достать список вопросов мистера Барнса, ну прошу тебя, ы-ы-ы», – спародировала Оливия брата, чуть понизив тон.

– А что оставалось делать?! – вспылил Оливер. – Если бы не это, – он помахал фотографиями, – я бы сейчас повесился, честное слово!

– Повесился, как же, – насмешливо проговорила она. – Кто бы тебе разрешил! Истеричка.

– Сама истеричка! – не унимался Оливер. – Кто мне ладонь порезал? У тебя проблемы с головой. Лечиться надо. Бешеная.

– У кого проблемы с головой, так это у тебя, – с ироничной улыбкой проговорила Оливия и сладко добавила: – Это же не я встречаюсь с мудаками.

– И так каждый день, – устало выдал Оливер. – Такого и врагу не пожелаешь.

– А ладонь зачем? – весело спросил Скэриэл. Кажется, ситуация его только забавляла.

– Молчи, – гневно предостерёг Оливер, глядя на сестру.

Я уже заранее знал, что она точно не послушается.

– Ну… после того как я избавилась от его телефона, этот… – Оливия не могла подобрать слова, чтобы точно описать брата, – идиот собрался домой к Бернарду, чтобы умолять его на коленях.

– Ладно, хватит мусолить прошлое! – рявкнул Оливер. – У меня теперь другая проблема. Что дальше делать? Как шантажировать Бернарда?

– Хороший вопрос, – хитро улыбнулся Скэриэл.