– Тете Вере своих хватает…

– Ну… могут же ей вдруг приглянуться в ювелирном салоне какие-нибудь серьги или браслетик, а денег в кошельке маловато, а у тебя как раз с собой…

Катя завороженно смотрела на сына и жалко поводила шеей. И это говорит ей Андрей? Ее сыночек? Что же с ним случилось? Неужели и впрямь наркотики? Это они превращают нормальных людей в…

Катя не стала додумывать эту мысль до конца и спросила:

– Зачем? Почему я должна брать твою вину на себя?

– Потому что у тебя, милая мамочка, тоже… рыльце в пушку, – бросил ей Андрей и опять посмотрел на нее цинично и нагло.

– То есть… – Катя уже начала понимать, к чему он клонит, но все же хотела удостовериться, что он знает об этом наверняка. – То есть ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, – безжалостно перебил ее сын, – что если ты расскажешь отцу про пропажу денег, я выдам ему… твою страшную тайну!

– Какую… – прошептала Катя.

– Такую! Преотвратную! Похуже потраченных денег! Я скажу ему, что у тебя есть любовник! Ты же не станешь утверждать, что его у тебя нет! Я ведь могу назвать даже имя! Представляешь, как отец удивится?!

– Но… откуда ты… – Катя была близка к обмороку. Только не это! Как об этом узнал сын? Пусть бы кто угодно, хоть Валентин… Почему сын?

– Оттуда? Представь, что я, наивный дурачок, никогда не придавал значения тому, что ты куда-то пропадаешь именно с четверга на пятницу, как раз тогда, когда отец ездит в филиал фирмы в Луге. Верил в твои бассейны, фитнесы и ночевки у тети Веры. Мне даже в голову не могло прийти, что ты, моя правильная непогрешимая мамочка… наставляешь отцу рога… – говоря это, Андрей задыхался на нервной почве так, будто только что поднялся к ним на десятый этаж без лифта. Он перевел дух и продолжил: – Словом, я несколько раз вас видел. Сначала случайно, потом уже специально! Он козел, мать! Он… он не стоит… мизинца отца… А ты… – Он безнадежно махнул рукой и скрылся у себя в комнате, откуда Катя услышала сдавленное «Э-э-э-эххх…».

Все время до прихода Валентина она совершенно бездумно простояла, прислонившись к стене коридора. Муж был отвратительно пунктуален. Впрочем, как всегда. Катя невольно посмотрела на часы. С момента ее звонка мужу прошел ровно час.

– Ну, что тут у вас произошло? – спокойно и, как показалось Кате, безмятежно спросил он, входя в квартиру.

На звук его голоса вышел из своей комнаты Андрей.

Катя вздохнула и замороженно сказала:

– Прости, Валя, что я сдернула тебя с работы… Напрасно…

– С совещания, между прочим, – уточнил муж.

– С совещания… Понимаешь, я не обнаружила в нашем ящичке денег и решила, что это Андрей… снова… ну ты понимаешь…

Она с надеждой посмотрела на Валентина, надеясь, что он как-нибудь ее ободрит, и муж тут же поспешил это сделать, несколько раз понимающе кивнув.

– Ну… вот… – дрожащим голосом продолжила она. – А потом оказалось, что я сама забыла… что заплатила вперед за зубы… Ну ты помнишь, я собиралась… Я сразу заплатила за все, чтобы подобрали лучшие материалы… и вообще…

Катя была уверена, что муж не поверил ни единому ее слову. Какие еще материалы? Какая плата вперед? Бред сивой кобылы!

– Да-а-а… – протянул Валентин и посмотрел на часы. – Возвращаться, пожалуй, нет смысла. Знаешь что, забывчивая моя, – муж подошел к Кате, обнял ее за плечи и поцеловал в щеку. – Может, ты меня тогда покормишь, раз уж все так счастливо разрешилось!

Он развернул ее в сторону кухни, и они бок о бок, как самые верные и преданные друг другу супруги, двинулись в выбранном направлении. Катя спиной чувствовала обжигающий взгляд сына и понимала, что над ней сгустились черные тучи. Она бы и разорвала свой брак, честно признавшись во всем мужу, если бы в этом был хоть какой-то смысл… Но смысла не было. Вообще все, что она в последнее время делала, не имело никакого смысла. Сплошной самообман. А семья трещит по всем швам. Валентин может продолжать благодушествовать, но сын на что-то потратил семь тысяч. На что?

Валентин уселся в кухне на свое любимое место под клетчатым абажуром в ожидании ужина. Он любил сидеть в кухне и смотреть, как жена накладывает ему картошку или тушеную капусту, режет хлеб, и всегда просил ее посидеть рядом, пока он ест. Катя хотела сказать мужу, что у нее невыносимо разболелась голова, и уйти из кухни, но сделать этого не смогла, потому что из своей комнаты явился Андрей и подпер плечом холодильник. Хотел ли он все-таки рассказать отцу о том, чем занимается его жена, или желал удостовериться, что мать не проболтается ему о растраченных сыном деньгах, Катя не знала. Она побоялась уходить, она так же боялась обернуться и встретиться с Андреем глазами.

– Ты что-то хочешь сказать, сынок? – очень буднично спросил Валентин, вертя в руках мельхиоровую вилку.

Катя замерла над тарелкой с обожаемой мужем тушеной капустой с грибами. Аромат кушанья забивал ей ноздри и казался отвратительно кислым.

– Да, хочу, – сухо ответил Андрей.

Катя с помертвевшим лицом обернулась к сыну. Ее взгляд говорил: «Как же так? Я же тебя не выдала…» Андрей легко выдержал ее взгляд и сказал совсем не то, что Катя ожидала услышать:

– Я женюсь.

– Да ладно, – беспечно махнул рукой Валентин. – Кому ты нужен – малохольный выпускник средней школы?

– Папа, оставь свои шуточки! – возмутился Андрей. – Я совершенно серьезно говорю, что женюсь.

– И как скоро? – Валентин продолжал задавать вопросы по-прежнему самым невозмутимым тоном.

– Через две недели.

– К чему такая спешка?

– Слушай, пап, о чем ты спрашиваешь? Неужели тебя не интересует, на ком я женюсь? – Андрей сел на табурет напротив отца, а Катя так и стояла у плиты с тарелкой капусты, от запаха которой ее уже тошнило.

– Если бы я посчитал твое сообщение серьезным или услышал бы его хотя бы годика через три, то, разумеется, спросил бы. Сейчас же считаю, что все это дурь и блажь! Разумеется, твоя избранница – Маша Кудрявцева, с чем я тебя поздравить никак не могу!

– Почему? – Андрей так удивился, что и впрямь стал похож на малохольного выпускника средней школы с очень плохим аттестатом.

– Потому что вы оба несовершеннолетние, не имеете за душой ни гроша и собираетесь сидеть на родительских шеях! – уже довольно раздраженно ответил Валентин и бросил на стол вилку, которая очень обиженно звякнула, ударившись о попавший ей под бок нож. – А про регистрацию через две недели – это, извини, вообще курам на смех. Кто вас распишет, семнадцатилетних?

– Да? А что ты на это скажешь? – Андрей вытащил из заднего кармана джинсов ламинированый талончик с сообщением даты регистрации законного брака.

Валентин внимательно рассмотрел нарядный картонный прямоугольник, и окончательно испуганная Катя увидела, как его лицо медленно заливает густой бордовый румянец. Мало эмоциональный в обыденной жизни Валентин Корзун в гневе становился очень неприятен. Он бросил на стол талончик и сразу охрипшим голосом спросил:

– И как же это понимать?

– Это надо понимать так, что мы любим друг друга, – тихо ответил Андрей и без всякого страха посмотрел на отца: – К тому же у Маши… будет ребенок…

– Ребенок?!! – взревел Валентин. – От кого?!!

– Ну ты даешь, отец! По-моему, твой вопрос просто смешон! – хмыкнул Андрей. – Разумеется, это мой ребенок!

Катя шваркнула тарелкой с капустой об стол и совершенно не к месту сказала мужу:

– Вот капуста… Твоя любимая… Поешь…

– Какая, к черту, капуста? – гаркнул Валентин. – Ты слышала, что он говорит?!!

Катя кивнула, а Валентин вылетел из-за стола и пару раз молча прошелся по кухне.

– В общем, так! – резюмировал свои размышления он. – Этой свадьбе не бывать! Я найду Кудрявцевым самого лучшего врача, и пусть Маша сделает аборт!

– Еще чего? – взвился Андрей. – Почему ты считаешь себя вправе решать, жить моему ребенку или нет?

– Да потому что ты сам еще ребенок! Твоя Маша – сопливая девчонка! Тебе надо учиться! Я хотел взять тебя в свой бизнес! У тебя светлая голова! Компьютерные мозги! Какого черта ты решил именно сейчас связаться с пеленками-распашонками, идиот?!

Никогда в жизни Валентин не позволял себе так неуважительно разговаривать с сыном. Катя видела, как на шее Андрея вздулась и запульсировала синяя жилка. Это ничего хорошего не предвещало… Андрей встал против отца и сказал:

– Или ты немедленно возьмешь свои слова обратно, или…

– Ну и что же будет «или»? – самым издевательским тоном спросил Валентин. – Тебе ведь даже некуда гордо удалиться! Не советское время! Общежитий нет! Вера Николаевна Кудрявцева тебя с лестницы спустит! У нее не заржавеет! Не под Дворцовым же мостом вы будете рожать и воспитывать свое дитя?!!

Валентин развел руки в сторону и даже присел на полусогнутых, как персонаж знаменитого фильма «Кин-дза-дза!», будто намереваясь спросить: «Ку?», что означало бы: «Ну что, съел?»

– Ты прав, отец, только в одном, – глухо отозвался Андрей, изо всех сил стараясь не смотреть на его гримасы и отвратительного вида стойки, – мне действительно сейчас некуда уйти. Но это лишь пока…

Сын обошел застывшего в полуприсядке отца и закрылся в своей комнате. Валентин медленно выпрямил ноги и спину, но дурашливое выражение так и не отпустило его лицо. Катя с ужасом смотрела, как персонаж «Кин-дза-дза!» сел за стол и принялся есть остывшую капусту, неряшливо и отрешенно. Она подождала, пока муж доест, и, прежде чем подать чай, решила все-таки спросить:

– Что с тобой случилось, Валентин? Неужели мы не сможем прокормить Машку с ребенком? Это же не кто-нибудь… Она не чужая… Это же Маша!!! Кудрявцева!!! И места у нас достаточно! И я всегда помогу, если что… Ведь не работаю же!

Валентин поднял на нее глаза, подернутые словно скользкой слюдяной пленкой, и отчеканил:

– Этой свадьбе не бывать! Я сказал!!! – И без всякого чая удалился в свой кабинет.

Катя рухнула на табурет и закрыла лицо руками. Катастрофа разразилась. У нее больше никого нет. Мужа она не любила никогда. Она особенно четко осознала это, когда впервые после разлуки увидела Антона Зданевича. Катя всегда уважала Валентина, относилась как родственнику и хорошему человеку, но сегодня ее мнение относительно его положительности и порядочности сильно поколебалось. Чем ему так не угодила Машка? Как он смел разговаривать с сыном, будто с умственно отсталым? И эти его присядки! И намеки на бомжевание под Дворцовым мостом! И, главное, этот странный взгляд под скользкой, все отражающей пленкой!

А сын!!! Кто она теперь для Андрея? Шлюха, которая только и ждет четверга, чтобы смыться из дома! Позор! Разве ему объяснишь, что на свете существует любовь, ради которой человек может в одночасье порушить все, ранее построенное, поскольку сердцу не прикажешь… А может сделать и что-нибудь отвратительное… В отместку, назло… Впрочем, про любовь сын сейчас что-то понимает, но… матери наверняка откажет в праве любить другого мужчину. А тот мужчина, ради которого все… отказался от нее.

Единственным утешением для Кати было то, что Андрей, скорее всего, наркотиками не баловался. Деньги он, вероятно, потратил на Машу. Ей очень хотелось так думать.

* * *

Андрей сидел на диване, безвольно уронив руки между колен, и обдумывал создавшееся положение. Он всегда очень любил и уважал отца, хотя видел редко. Для него всегда было праздником куда-нибудь пойти вместе с ним: в театр, на хоккей, на рыбалку или просто в гараж. А уж посидеть с ним на кухне за чаем и поговорить по-мужски – это было для Андрея самым любимым времяпрепровождением, почти на уровне свиданий с Машей.

Как ни смешно, семнадцатилетнему Андрею все еще хотелось подражать отцу. Он пытался выработать у себя такие же неторопливые движения и уверенный невозмутимый голос. Получалось плохо, потому что темпераментом он пошел в мать, живую и очень эмоциональную женщину. Но Андрей не терял надежды, что со временем отцовские черты в нем все-таки проявятся, и он станет почти таким же, как он.

Что же вдруг случилось с отцом? Почему он так странно себя повел сегодня? Неужели порядочный мужчина может отказаться от собственного ребенка и послать любимую женщину на дичайшую операцию?! Неужели отец и в самом деле смог бы сделать то, что предлагал ему? Ведь сам, ненавязчиво и без занудства, всегда воспитывал его в уважении к женщине!

А что? Наверно, мог бы… Андрей уже не раз имел возможность убедиться, что люди далеко не всегда следуют тому, что пропагандируют. И родители чаще других… Почва, на которой Андрей Корзун уже семнадцать лет прочно стоял на ногах, начала ускользать и осыпаться под его кроссовками. Сначала он узнал, что мать изменяет отцу. Его мать!!! Та самая, которая всегда учила его честности и порядочности! И с кем изменяет!! Противно вспомнить!! Для Андрея этот человек теперь навечно потерял свое настоящее имя. Именами ему отныне будут только три слова: лицемер, подлец и вор!

Хотя сегодня отец тоже проявил себя не лучшим образом. Кто знает, куда он уезжает по четвергам и пятницам? Может быть, и не в лужский филиал своей фирмы? Может, тоже к любовнице? А мать узнала и решила ему назло пуститься во все тяжкие…

Андрей закусил губу, чтобы не завыть. Может быть, зря он все затеял? Может, все они изменяют друг другу по взаимному соглашению? Наверно, стоит отменить то, что намечено на этот четверг. Или нет?

Отменить или нет?!! Нет!!! Он не будет ничего отменять, потому что этот человек… этот вор и лицемер… водит за нос всех, прикидываясь паинькой. У него всегда такие честные глаза, когда он смотрит на Андрея! Он должен понести наказание! И он его понесет!!!

* * *

– Что же делать, Андрюшка? – Маша чуть не плакала на груди у своего Ромео. – Мама твердит только об аборте, твой отец – тоже! Ты же не на их стороне?

– Конечно нет, – заверил ее Андрей и поцеловал в висок.

– Давай поговорим с моим отцом! Он должен нас понять! Он всегда был мне другом. И к тебе всегда очень хорошо относился.

– Нет, – резко отстранился от нее Андрей, – с ним говорить я уж точно не буду.

– Ну почему?! – Маша уперлась кулачками в грудь своего жениха. – Нам же больше абсолютно не на кого рассчитывать.

– На твоего отца я тоже не хочу рассчитывать.

– Ну почему? – плачущим голосом опять спросила Маша. – Он же может помочь нам квартиру снять или комнату!

– Я сам заработаю на квартиру или комнату!

– Каким образом? – Маша посмотрела на него с таким удивлением, будто он пообещал поселить ее на вилле у Средиземного моря.

– До сих пор я одному чуваку писал компьютерные программы задаром, из интереса, а теперь можно и за деньги.

– Этого не хватит, Андрей, – тяжело вздохнула Маша. – Я вчера зашла в магазин для новорожденных. Ты даже не представляешь, какие там цены на младенческое приданое, коляски и ванночки! Честное слово, если все сложить, то на такие деньги машину, наверно, можно купить… подержанную, конечно… А памперсы, а питание! Да и самим есть нужно, Андрюшка! Мне же надо хорошо питаться, со всякими витаминами…

– Я найду себе работу, Маша! Клянусь! У меня есть знакомый, который работает в одной компьютерной фирме. Он меня, как встретит, каждый раз приглашает к ним на работу сразу после окончания школы. Недолго уж осталось потерпеть.

– Тебе же учиться надо, милый! – Маша нежно провела рукой по щеке Андрея.

Он улыбнулся этому ласковому прикосновению, притянул к себе девушку, так же нежно поцеловал и сказал:

– Я обязательно буду учиться, но на вечернем… или на заочном.

– Знаешь, моя мама говорит, что это ущербное образование.

– А я думаю, что все от личности зависит. Если человек хочет учиться, то не имеет значения, на каком отделении. Можно и на дневном дурака валять. Вот мой знакомый Шурик Кашалот…

– Кашалот?

– Ну да… Кликуха у него такая, потому что он толстый и страшно прожорливый… Так вот этот Кашалот на лекции вообще не ходит, а все экзамены и курсовые покупает.

– Разве так можно? – ужаснулась Маша.

– Сейчас за деньги все можно. Я видел его зачетку: пятерки, четверки и один трояк! Как сказал Кашалот, препод зарвался. Такую сумму за четвертак заломил, что у Шурика с ходу и не нашлось. А потом лень было снова в институт тащиться.

– Знаешь, Андрюша, я прямо боюсь идти домой, – вернулась к «своим баранам» Маша. – Мама такая злющая… Мне иногда кажется, что она как-нибудь ночью, когда я сплю, вызовет «Скорую помощь», и меня силком увезут на аборт. Прямо не понимаю, что она так вызверилась! Будто сама не любила…

– А ты меня любишь, Машка? – спросил Андрей. Он точно знал ответ, но хотел слышать эти слова от Маши снова и снова.

До того, как родители узнали о ее беременности, девушка и сама была рада говорить о своей любви постоянно, но теперь к ее солнечной радости примешивалась тревога.

– Я так люблю тебя, Андрей, что мне даже страшно, – сказала она и уткнулась лицом ему в грудь.

– Глупости какие! Чего тебе бояться? – Он погладил ее по пушистым мягким волосам и обнял крепче.

– Мне все время кажется, что эти взрослые… эти родители… они как-нибудь все вместе объединятся, исхитрятся и – разлучат нас с тобой!

– Нас никто не может разлучить! – убежденно сказал Андрей. – Мы уже муж и жена! И у нас будет ребенок! Никто ничего не сможет с нами сделать! Мы им не куклы! Мы люди! И очень скоро станем от них совершенно независимы!

– Я люблю тебя, Андрюшенька, милый мой, – прошептала Маша, и молодые люди, забыв обо всех своих неприятностях, надолго утонули в объятиях и поцелуях.

* * *

В четверг, когда Зданевичам надо было ехать на день рождения, весь день с самого утра, не переставая ни на минуту, лил типичнейший для Петербурга проливной дождь. Иногда он делал вид, что заканчивается. Мощные струи переставали барабанить по подоконникам, и радостная Ольга тут же выглядывала в окно… Но дождь вскоре припускал с новой силой. Раздосадованная, она отходила от окна, чтобы снова броситься к нему в момент очередного затишья. Одинокие капли падали в лужи, и опять она надеялась, что ненастью конец, а дождь будто специально ждал, когда женщина подойдет к окну, чтобы бросить в стекло, за которым она стояла, косые струи воды.

Похоже, дождь пытался обмануть одну только Ольгу. В окнах домов напротив женщина не видела ни одного отчаявшегося лица. Жители Санкт-Петербурга не пережидали дожди. В любую непогоду они отважно шли на службу, в магазины, в гости и на свидания. Складные зонты почти никогда не покидали пакетов, сумок, рюкзаков и портфелей горожан. Питерцы не верили никаким прогнозам, и когда в солнечную погоду по Невскому проспекту шел человек со складным зонтом под мышкой, те, которые все-таки решились оставить зонт дома, начинали чувствовать себя неуютно, и дождь непременно начинался, дабы поддержать бдительного жителя города на Неве, а остальным дать понять, что расслабляться никогда не стоит.

Сначала Ольга ругала отвратительную погоду, удивлялась тому, как коренные петербуржцы умудряются жить в этом городе с рождения и не сгнить на корню или не заболеть какой-нибудь водянкой; почему до сих пор не раскисли и не развалились дворцы, и не заплесневел Медный всадник, но к вечеру повеселела. Во-первых, к дождю за целый день она уже как-то притерпелась, во-вторых, ей предстоял светский прием, на котором она будет блистать в новом костюме, туфлях на высоких каблуках и в потрясающих сапфирах. В-третьих, от влаги ее волосы распушились, приобрели естественную волнистость и очень красиво лежали. Она заколола их, как и просил Антон, в чудесный пушистый узел и через каждые пять минут поглядывала то в зеркало, то на старые часы с замолчавшей на вечные времена кукушкой. Супруг обещал уйти с работы сразу после обеда, но почему-то задерживался. Ольга позвонила ему в фирму, но ей ответили, что Антон Борисович Зданевич полчаса назад ушел домой.

– Ма! Ну где па?! – в десятый раз спрашивал Генка, уже давно облачившийся в новую рубашку и такие же новые шелковые черные брюки.

Ольга пожимала плечами, а четырнадцатилетняя Люська куксилась и дулась на диване. Дочку решили оставить дома, поскольку одноклассница Антона приглашала только Геннадия.

– Ну и что такого ужасного произойдет, если я тоже пойду? – ныла Люська.

– Тебя, малолетку, никто не приглашал! А являться без приглашения – дурной тон! – тут же отвечал ей Генка, в которого сестра уже третий раз запускала диванной подушкой.

– Гена! Люся! Прекратите! Не маленькие уже! – Ольга пыталась говорить сердито, но предчувствие праздника делало ее глаза такими искрящимися и радостными, что Люська от зависти в конце концов разрыдалась взахлеб и вынуждена была унести свои слезы в другую комнату. Еще бы! Жалеть ее здесь никто не собирался, потому что все были заняты только собой: мать беспрерывно смотрелась в зеркало, а рядом с ней подлец Генка, пытаясь пристроить к своей новой рубашке один из отцовских галстуков, оскорбительно насвистывал и делал вид, что мелких жалких Люсек в природе вообще не существует.


А Антону в самом конце рабочего дня вдруг позвонила Дара и попросила о пятиминутной встрече, поскольку имела какое-то очень важное для него сообщение. Объясняться по телефону она наотрез отказалась. Зданевич решил, что не случится ничего страшного, если он немного задержится. Он был на машине фирмы «Драйвер» и надеялся успеть приехать домой практически вовремя.

Антон почти доехал до станции метро «Петроградская», но, увидев около входа опять поникшую, сгорбленную Дару, похожую на раненую птицу, выходить из машины передумал. Что она может ему сказать? Ничего нового! Им и так сегодня наверняка придется встретиться на этом идиотском дне рождения. Лучше перед ним не раскисать. Стоит сейчас выйти и увидеть ее глаза и красные зовущие губы – последствия станут легко предсказуемыми: вместо дома и гостей его опять потянет на какую-нибудь дачу. Только не это!

И Антон Зданевич, не снижая скорости, проехал мимо ожидающей его женщины.

* * *

Андрей Корзун открыл дверь подъезда и вышел на улицу. Ему сразу пришлось сделать хороший прыжок, чтобы не попасть ногами в светлых кроссовках в огромную лужу, которая разлилась около дома. Он привычно подумал о матери, о том, что ей ни за что не перепрыгнуть это дождевое море, а потом, как часто с ним уже бывало в последнее время, резко сказал себе: «Хватит. Надо отвыкать. Вырос. Все!» У них с матерью теперь разные жизни. У него своя жизнь, у нее – своя. Но кое-что он ей позволить все-таки не может! Пусть даже не рассчитывает! Если она не в состоянии прекратить свои свидания на стороне, он сам положит им конец!

Дождь лил не переставая с самого утра. Андрею это только на руку. Будет гораздо меньше чужих глаз, чем в солнечный день. Конечно, мегаполис есть мегаполис. Даже в проливной дождь по улицам Питера снует много народу, но Корзун-младший был уверен: в том месте, куда он держит путь, людей будет немного.

Он не ошибся. Район на окраине города даже ошеломил его своей пустынностью. Неужели у людей, которые вынуждены жить в подобных местах, нет никаких дел? Или им противно ходить по этим улицам мимо облупленных домов, раскуроченных детских площадок, переполненных помоек по общим тропам с тощими кошками? Во всяком случае, только они, то есть три кошки, одинаковые, будто родные сестры, облезлые и грязно-серые, щурили свои желтые глаза на Андрея из-под покосившейся ядовито-голубой скамейки.

Нужный Корзуну дом выходил своими тремя подъездами на дорогу, которая вела к элитному комплексу гаражей под названием «Галактика». Андрей не очень понимал, как элитные гаражи согласились соседствовать с таким затрапезным кварталом. Может, владельцы навороченных иномарок надеялись, что квартал со временем снесут, а на его месте построят для них не менее навороченный развлекательный комплекс?

Оглянувшись по сторонам, Андрей увидел, что к серой кошачьей компании присоединилась еще и женщина в цветастом халате, из-под которого торчала мятая грязно-розовая нижняя рубаха, и с полиэтиленовым мешком на голове. Она поставила перед кошками три пластиковые баночки из-под майонеза «Провансаль», наполненные какой-то дрянью. Видимо, она ожидала, что кошки интеллигентно разойдутся по трем плошкам, чтобы трапезничать, не мешая друг другу, но они желали есть из одной. Женщина, ругаясь, отрывала двух кошек от одной баночки и терпеливо раскидывала их к другим. Кошки какое-то время соглашались есть отдельно, но через минуту почему-то опять собирались втроем у одной.

Андрей, стоя за углом дома и слизывая с губ бесконечные капли дождя, был терпелив не менее женщины с полиэтиленовым мешком на голове. Он сначала дождался того счастливого момента, когда кошки освободили все три плошки, потом выслушал разговор их кормилицы с антагонисткой, выглянувшей из окна на первом этаже. Антагонистка обругала женщину в мешке и не успокоилась до тех пор, пока не покрыла матом всех трех ее кошек и заодно мэрию Санкт-Петербурга, которой давно пора заняться отловом бродячих животных, разносящих заразу по бывшему городу Ленина. Женщина в мешке не без достоинства ответила антагонистке, что еще неизвестно, кто на самом деле разносит заразу: кошки или кое-кто с первого этажа, и гордо удалилась в соседний подъезд. После этого захватывающего зрелища Андрей переждал еще двух младшеклассников с огромными цветастыми рюкзаками на щуплых спинах; анемичных влюбленных под одним зонтиком с погнутыми спицами и наконец юркнул в облюбованный подъезд, никем не замеченный.

Андрей не любил зонты. А поскольку полиэтиленовый пакет он никогда не смог бы догадаться напялить на голову, волосы оказались такими мокрыми, будто он только что вынырнул из бассейна. С них за ворот куртки холодными струйками стекала вода. Корзуна передернуло. То ли от холода, то ли на нервной почве.

Он глянул в окно. Позиция была отличная, почти такая же, как в банно-прачечном комбинате. Машины из комплекса «Галактика» минут пять ехали прямо на подъезд, где находился Андрей, и практически около дома сворачивали направо. Есть время хорошенько прицелиться. Нужную машину не перепутаешь ни с какой другой. Слишком уж она заметная: «Ниссан» нежно-салатового цвета. Такой нестандартный колер Андрей видел в Питере всего несколько раз. В гаражном комплексе «Галактика» такая машина была одна.

Главное, чтобы ОН сегодня был в гараже. Вообще-то Корзун уже хорошо изучил его расписание. По четвергам он обязательно в это время заезжал в гараж, а потом отправлялся либо по своим служебным делам, либо туда, куда ему ехать не стоило бы. Конечно, сегодняшний день для этого козла особенный, а потому он может изменить своим правилам, но Андрей случайно слышал телефонный разговор. В гараже он обязательно будет, потому что забыл там папку с какими-то важными счетами. Очень жаль, но желающие получить эти счета могут их и не дождаться.

Андрей сидел на подоконнике окна, которое находилось на один лестничный марш выше площадки последнего, четвертого этажа. От жителей четырех квартир, двери которых выходили на эту площадку, его загораживал грязный фанерный щит. Видимо, жильцы таким образом пытались отгородиться от круглого окна без стекол. Фанерные огрызки на гнутых гвоздях свисали и с его рамы. Разгерметизация окна, скорее всего, была произведена недавно, в связи с наступившей весной. Зазубренные края огрызков еще белели свежей древесиной.

В подъезде отвратительно пахло кошками и еще какой-то тошнотворной гадостью. Грязные стены темно-зеленого цвета сплошняком покрывали надписи и стандартные для этого вида прикладного искусства недвусмысленные рисунки. Пол вокруг Андрея был усыпан пеплом, окурками, полусгнившими банановыми шкурками и использованными презервативами. Особого внимания заслуживала одна стена, уходящая к чердаку. Возле нее не без старания ровными рядами были расставлены разноцветные жестянки из-под пива. Корзун очень рассчитывал на то, что любители жесткого подъездного секса и баночного пива появятся в своем убежище не раньше ночи. Он же собирался справиться с делом не позже 15.30.

Андрей взглянул на часы и внутренне собрался. Минут через пятнадцать «Ниссан» должен показаться на дороге, иначе водителю не поспеть к тому месту, где его дожидаются люди, жаждущие получить от него те самые важные счета. Пожалуй, стоит пока поприцеливаться в другие машины, чтобы в нужный момент не дрогнула рука.

Андрей выглянул в окно и обомлел. Прямо на него раньше обычного времени лениво ехал «Ниссан» цвета раннего салата. Как же так? Он еще не подготовился… Рука что-то дрожит… Так можно и промахнуться… Надо стрелять! Раздумывать некогда! Через несколько минут «Ниссан» свернет направо, и его сразу загородит от Андрея ларек с сигаретами и напитками, а потом нелепый забор детского сада.

Корзун закусил губу и выстрелил три раза подряд. Что случилось с машиной, он не видел. Выстрелы были такими громовыми, что «лысовский стрелок» понял: его сейчас скрутят и сдадут в ментовку жители четвертого этажа, а может быть, и всего подъезда, которые непременно сбегутся сюда. Он прижался к фанерному щиту и приник глазом к овальной дырочке от сучка. На площадке отворилась всего одна дверь. Поверх цепочки прямо на Андрея (во всяком случае, ему так показалось) глянули чьи-то бледные глазки и тут же опять скрылись за дверью, захлопнувшейся со звуком, не менее громовым, чем только что прозвучавшие выстрелы. Корзун облизнул пересохшие губы, вытер взмокшее лицо и стал медленно спускаться по лестнице. Ни одна дверь больше не распахнулась. Никому из жителей питерской окраины не захотелось попасть в эпицентр бандитской разборки, к каковой они отнесли неожиданную перестрелку.

Когда Андрей вышел из подъезда, то увидел, что салатовый «Ниссан» развернулся поперек дороги, врезавшись в невысокий столбик дорожного ограждения. Земля около него была усыпана осколками лобового стекла. Что ж… Все получилось несколько не так, как Корзун рассчитывал, но выбирать не приходилось… К «Ниссану» уже подъехали несколько машин из гаражного комплекса, и, несмотря на по-прежнему проливной дождь, даже начали подтягиваться зеваки. Задерживаться на месте собственного преступления Андрей не стал.

* * *

Водитель «Ниссана» видел не только высунувшегося из окна подъезда человека, но и сразу узнал его. Он сначала не понял, что Андрей Корзун делает в этом доме, потому что меньше всего мог ожидать его там увидеть. Не ожидал он и того, что в его руках будет оружие и что он станет из него стрелять совершенно открыто, практически не прячась. На водителя дождем брызнуло стекло, мелкие осколки впились в лицо и кисти рук. От неожиданности он отпустил руль, на мокрой скользкой дороге машину занесло, и она врезалась в придорожный столбик. Водителя только здорово тряхнуло. Сознание осталось ясным, но нестерпимо болели сильно посеченные осколками руки и лицо. Глаза заливала кровь. Он слышал, как кто-то вызывал по мобильнику «Скорую помощь» и гибэдэдэшников. Только ГИБДД еще здесь не хватало! Придется говорить, что ничего не видел, ничего не слышал, ничего не понял и что наплевать на все, поскольку остался жив. Может, как-нибудь и обойдется… Такому дурачью, как Андрей, должно повезти. Так иногда случается. Порой раскрываются необыкновенно изощренные преступления, а такой идиотизм и в голову никому, кроме Корзуна-младшего, не придет.

* * *

– Ничего не понимаю! Где Славка? – Вера металась от окна одной комнаты к окну другой, а потом зачем-то выбегала в кухню, окна которой выходили все в тот же двор.

Корзуны, Катя и Валентин, уже сидели на велюровом диване Кудрявцевых. Андрей не пришел, чему Вера была страшно рада. Ей не придется изображать доброжелательность.

– Вот он вечно так! – Вера пыталась скрыть всевозрастающую тревогу за обычной женской ворчливостью. – Как только пригласим кого-нибудь в гости, так ему непременно в последний момент надо срочно заехать в кучу мест! Как будто не знает, что мы его все ждем!

– Мамочка! Вот увидишь, папа сейчас явится и с огромным букетом цветов для тебя, – несколько вяловато предположила Маша.

В последнее время дочь вообще стала какой-то заторможенной и равнодушной к делам семьи. Наверно, на нее так действует беременность. Ну ничего! Скоро все это закончится. Она уже нашла отличную частную клинику. Никто ничего не узнает.

– Лучше бы он явился без цветов, но побыстрей! – ответила она дочери и опять выбежала на кухню, чтобы посмотреть в окно. Машины Славы так и не было во дворе.

Вера нервничала все больше и больше. Тщательно продуманный до мелочей вечер в самом начале стал развиваться не по ее сценарию. День рождения Вячеслава должен был явиться днем ее торжества над «подругой»! Время наконец-то подошло. Дольше тянуть уже нельзя, потому что Машка так неудачно забеременела. Но и этот прокол при желании можно выдать за триумф. Хотя лучше, конечно, не выдавать. Лучше пусть будет частная клиника. Маша еще совсем молоденькая, утешится. Время лечит. Оно всех их почти вылечило. От одного только она, Вера, лечиться не желает. От ненависти к подруге! Сегодня уж она спляшет на ее костях! Она специально позвала только Корзунов и Зданевичей, ибо именно они должны сыграть главные роли в ее спектакле. Кстати, у Антона сын – писаный красавец. Куда лучше Андрея! Может, Геннадий Зданевич сумеет понравиться Машке?

Но Зданевичи тоже почему-то задерживались.

Вера хотела уже вернуться в комнату к Кате с Валентином, когда наконец раздался звонок в дверь. Это не мог быть Слава, потому что у него имелся ключ. Значит – Антон со своей жирной коровой-женой! Прежде чем открыть дверь, Вера оглядела себя в зеркало и решила, что очень хороша собой! Специально для этого вечера она купила золотистое шифоновое платье с открытыми плечами и узкой юбкой. По ее подолу был пришит «рваный» волан, который очень красиво развевался при ходьбе. На груди лежала массивная витая золотая цепь. Такие же витые из золотой проволоки серьги спускались до обнаженных плеч. Волосы она заплела в толстую французскую косу. В общем, она сейчас смотрится даже лучше Катьки, а уж Ольга Зданевич на ее фоне будет выглядеть настоящей деревенской квашней.

Вера гостеприимно распахнула дверь. Вместо четы Зданевичей в прихожую ввалился абсолютно мокрый и очень бледный Андрей Корзун.

– Я его, наверно, ранил, тетя Вера, – сказал он, – а может быть, даже убил…

– Кого убил? – спросила Вера, а на звук их голосов в коридор вышла Маша.

– Андрей? – удивилась она, потому что вчера вечером он наотрез отказался прийти на день рождения ее отца. – Почему в таком виде? Мокрый… странный какой-то…

– Погоди… – Вера, до которой вдруг дошел смысл сказанных Корзуном-младшим слов, оттеснила в сторону дочь. – Кого ты… убил?

– В-вашего мужа… В-вячес-слава Андр-реевича К-кудр-ряв-вцева…

– Как… убил? Что ты несешь? – Вера закричала на всю квартиру, и в коридор выскочили испуганные ее воплями Валентин с Катей.

– Что?!! – Катя бросилась к сыну, лицо которого приобрело уже совершенно синюшный оттенок, и начала ощупывать руками его руки, ноги, тело. – Что случилось? Почему ты такой мокрый? Тебе плохо? На тебя напали? Андрюшенька, ну не молчи!

– Эт-тот Андрюшенька утверждает, что… уб-бил С-слав-ву… – Вера вдруг утратила всю свою воинственность и нелепо осела на пол коридора.

– Но этого не может быть! – пронзительно закричала Маша. – Вы что, не понимаете, что этого не может быть! Андрей! Ну скажи им, что ты нелепо пошутил!

Андрей молча съехал по стене на пол прямо под бочок Вере. С его волос струйками стекала вода, и поэтому казалось, что он безостановочно плачет.

Валентин опустился на колено перед сыном и спокойным голосом, без ужимок героя фильма «Кин-дза-дза!», спросил:

– Что случилось, Андрюша? Ты в состоянии говорить?

– Я с-стрелял в В-вячеслава Андр-реевича… – заплетающимся языком ответил он.

– Андрюшка! Ты же обещал! – всхлипнула Маша.

– Что он тебе обещал? – тут же обернулся к ней Валентин. – Говори, Маша. Теперь уж бесполезно скрывать. И даже опасно.

– Он… он обещал отдать пистолет… какому-то… лысому… – рыдала девушка. – Я ничего не понимаю… Почему он стрелял в папу?

– Какой пистолет? Откуда? – все так же деловито и бесстрастно расспрашивал Валентин.

– Не знаю… Черный такой, как настоящий… но стреляет стальными шариками…

– Ф-фу… – выдохнул Корзун-старший. – Это уже лучше… Хотя и шариком можно такого наделать…

– О чем вы тут говорите? – очнулась наконец Вера. – Сыночка своего выгородить хотите? Отвечай, негодяй, – она схватила Андрея за грудки, – где Слава? Что с ним? Куда бежать? Ехать? Что делать-то?

– Он… он там… на дороге в «Галактику»… – еле слышным голосом ответил Андрей. Голова его от Вериной тряски моталась, и во все стороны летели холодные капли.

Вера, не одеваясь, в вечернем голом платье и туфлях на высоченных каблуках бросилась к дверям, но именно в этот момент они открылись, и в коридор вошел Вячеслав Андреевич Кудрявцев собственной персоной. Его лицо было исчерчено слегка запекшимися царапинами, а правую руку бережно и трогательно поддерживала белоснежная медицинская косынка.

– Славка! – бросилась к нему Вера. – Ты жив?!! Слава богу!! – и разрыдалась так, как не плакала, наверно, с юности. Ее косметика оставляла черные и золотистые следы на мужниной куртке, и без того разукрашенной разводами засохшей крови.

– Вер, ну ты что? – гладил ее по плечу Слава. – Ничего же не случилось! Шрамы, говорят, только украшают мужчину. Ну иди! Умойся! – Он начал подталкивать ее к ванной. – А то как же праздновать, когда ты всю свою красоту испортила?

Вера, конечно, не двинулась с места, и Славе пришлось продолжить:

– Представляете! – Он веселыми глазами обвел окружающих, еще не заметив сидевшего на полу Андрея. – Такая ерунда получилась! Въехал в фонарный столб! Сумасшедший дождь! Дорога скользкая! Вот и занесло! Лобовое стекло – в крошки! Даже удивительно! Иномарка – а стекло в крошки! Наверно, подсунули, сволочи, с каленым стеклом! Я еще позвоню в эту чертову фирму!

Слава хотел в красках и с юмором рассказать, как он с трудом отделался от ГИБДД и «Скорой помощи» по причине своего дня рождения, но наконец заметил, что все присутствующие как-то странно молчат, Маша горько плачет, а на полу с совершенно отсутствующим выражением лица сидит мокрый до нитки Андрей Корзун. Улыбка на глазах Кудрявцева увяла, а в дверь опять позвонили. Вера, оторвавшись от мужа, стирая с лица размазавшуюся косметику сдернутым с вешалки шарфиком, открыла дверь. В квартиру вошли Антон, Геннадий и Ольга Зданевичи с большим букетом алых роз и подарочной бутылкой армянского коньяка «Арарат» шестилетней выдержки.

Катя, которая уже еле держалась на ногах, охнула так, будто вместо нарядных гостей с розами и коньяком увидела восставших из гроба полуразложившихся мертвецов. В коридоре повисла напряженная тишина. У Антона нервно дернулась губа.

– Мы, кажется, не вовремя? – спросил он, разглядывая заплаканные женские лица и подвешенную на косынку руку одного из мужчин, в котором он, несмотря на пораненное лицо, сразу узнал мужа Да со свадебной фотографии. Впрочем, придуманные им двум подругам имена в этой ситуации уже не годились. – У вас что-то случилось, Вероника? – спросил он.

– Да ничего особенного, – решил гнуть все ту же линию Слава, хотя детское имя жены резануло ему слух. – Они меня заждались у именинного пирога, а я, видите, – он махнул своей рукой в косынке, – въехал в фонарный столб. Да вы раздевайтесь и проходите! Вы, очевидно, и есть Антон Зданевич, Верочкин одноклассник? А это, конечно, ваша жена? Не имею чести знать имя…

– Ольга, – сказала Ольга, и муж Да поцеловал ей руку.

– А это ваш сын…

– Геннадий, – представился сын Зданевича.

В коридоре не был включен свет, и, несмотря на отдельные реплики персонажей, все происходящее вдруг живо напомнило Антону комедию немого черно-белого кино, когда люди в кадре очень быстро и излишне театрально двигаются. Хозяин квартиры, именинник, был несколько картинно ранен и перевязан, чересчур суетился и по законам жанра как герой-комик должен непременно, как бы забывшись, заодно поцеловать руку и Генке, а все бы стали смеяться и заламывать в восторге руки.

Зданевич слегка тряхнул головой, прогоняя кинематографические ассоциации, и застыл с коньяком в руках, не будучи уверенным, что им стоит раздеваться и проходить. Ольга мелко-мелко переступала ногами в новых туфлях на высоких каблуках, от которых с непривычки очень устала. Один Генка был доволен. Его окружали три красивые женщины, и одна из них была молоденькой, хотя и заплаканной. Ее вполне можно сначала утешить, а потом и приударить за ней.

Когда все расселись за праздничным столом, в комнате опять сгустилась неприятная тишина. Кроме Веры, никто не мог понять, зачем на дне рождения Вячеслава собран столь странный состав.

* * *

Катя с трудом боролась с дрожью во всем теле. Она без конца зябко поводила плечами, хотя прямо за ее спиной стоял масляный радиатор, который довольно прилично нагрел комнату и даже подсушил воздух, с утра насыщенный водяными дождевыми парами.

Она так и не дождалась Зданевича у станции метро «Петроградская». Только сегодня утром она услышала от Валентина, что Вера на день рождения Славки пригласила еще какого-то одноклассника, недавно вернувшегося с Дальнего Востока.

– Откуда ты это взял? – спросила она мужа, изо всех сил стараясь держаться непринужденно.

– Славка сказал, – ответил Валентин. – Еще удивлялся, на кой черт нам чужие люди. Мы так привыкли праздновать дни рождения только нашими семьями. А что за одноклассник-то?

– Я… я… даже не знаю, кто там у нас уехал на Дальний Восток… – Катя постаралась произнести это как можно равнодушней. – Вроде бы… Антон Зданевич… Кажется, за последней партой сидел… Но точно я не знаю.

– Ну, уж если ты не знаешь, то вообще непонятно, зачем его Вера пригласила. Слушай! А может, у них с Верой что-нибудь было в школе, а? – рассмеялся Валентин. – Старая любовь не ржавеет? Вот так подарочек муженьку на день рождения!

– Не говори глупостей, – смяла разговор Катя. – Погляди на часы – опоздаешь!

Валентин кивнул, в один глоток допил кофе, и странный одноклассник им был тут же забыт.

После ухода мужа Катя бросилась звонить Зданевичу в фирму «Драйвер». Нужно было предупредить Антона, чтобы он не приходил к Кудрявцевым. Вера наверняка задумала какую-то провокацию. Нужно обязательно сорвать ее планы. Ничем хорошим день рождения Славки закончиться не может. Кате ответили, что Антон весь день будет на объектах и вернется не скоро. Она сумела дозвониться ему только в конце рабочего дня и назначила встречу в обычном месте. По телефону обсуждать эту проблему она почему-то побоялась. К станции метро «Петроградская» Зданевич так и не подъехал.

Сейчас, правда, Катю гораздо больше Зданевича волновал собственный сын. Она с ужасом смотрела на сидящего напротив нее Андрея с мокрыми волосами, бледными щеками и скривившимся на сторону ртом. Вера уже успела стянуть с него мокрую куртку и джемпер. Андрей был одет в клетчатую фланелевую рубашку Вячеслава. Она была ему великовата в плечах и топорщилась, как на застывшем в витрине магазина манекене.

Катя не могла простить себе, что все-таки пустила дело на самотек и до конца не разобралась с «макаровым». Почему она сразу поверила в то, что Андрею даже не может прийти в голову приобрести пистолет? Ей просто не хотелось в это верить, потому что сулило большие неприятности, а у нее и так их хватало по горло. Теперь стало ясно, куда ушли деньги. Она, конечно, понимает, почему он стрелял в Вячеслава… Но разве так можно решить вопрос? Глупый, несчастный мальчишка, потерявший ориентацию в пространстве! Как же Кате жаль было собственного сына. Как же она виновата перед ним!

Удивительно, что Андрей точно определил, в кого надо стрелять. В Зданевича нельзя. Зданевич – ее единственная и самая главная в жизни любовь. Зачем же все-таки Вера пригласила его, да еще с женой и сыном? Жена очень хорошенькая, несмотря на излишнюю полноту. Милая и, наверно, добрая. Ей очень идут синий костюм и темно-голубые прозрачные камни. И такие трогательные колечки на висках. А сын у Антона просто красавец. Очень похож на отца, но глаза материнские, светлые, бездонные, завораживающие. И что-то он подозрительно пристально смотрит на Машу. Не для нее ли Вера все это затеяла? Нашла замену Андрюшке? А как же Машина беременность? Или… может быть… никакого ребенка уже не существует?

* * *

Андрей никак не мог взять в толк, почему вдруг оказался за столом своего врага, в которого только что стрелял, да еще и в его рубашке? Говорят, что преступника всегда тянет на место преступления, но не в родной же его дом! Не на день же его рождения! Кроме того, он никак не мог решить вопроса, удовлетворен ли результатом своих действий или нет? Хотел бы он, чтобы Машин отец погиб, или хватит с него и того, что произошло? Он целился Вячеславу Андреевичу в лоб, надеясь, что шарик пробьет аккуратную дырочку в стекле и вонзится в ненавистную голову. Он никак не мог ожидать, что лобовое триплекс-стекло иномарки разлетится в мелкие брызги. Видать, кудрявцевский «Ниссан» такой же паленый, как тряпье с вещевых рынков.

Нет… Все-таки хорошо, что все получилось именно так, как получилось. Хорошо, что Кудрявцев появился неожиданно и Андрей не успел как следует прицелиться. Или нет… Было бы лучше, если бы получилось по-другому. Если бы «Ниссан» выехал из гаражного комплекса в обычное время, то Андрей, возможно, вообще не смог бы нажать на курок. Совершить убийство все-таки не так-то просто. Выстрелить человеку в голову – это совсем не то же самое, что отбить горлышко бутылки пива «Сокол». Он начал стрелять скорее от неожиданности, от того, что кудрявцевский «Ниссан» совершенно не вовремя попер на него…

Господи! И зачем он все это затеял? Раскольников недоделанный! Робин Гуд и Дон Кихот в одном лице! Это же борьба с ветряными мельницами! Идиот! Глупец и молокосос! А что, если бы ему все удалось? Андрея бросило в дрожь. Он вдруг осознал весь ужас содеянного. Маша могла бы не простить ему убийства. Он не смог бы ей объяснить, за что он приговорил к смерти ее отца. И потом, за убийство его посадили бы. Возраст вполне подходящий. Что тогда было бы с Машкой и их ребенком? От ребенка точно избавились бы… Этого бы тетя Вера не продремала! Провидение спасло и его, и Машку, и их еще не родившегося ребенка.

Но Кудрявцеву он все-таки отомстил. Вон он как вьется за столом, изображает хлебосольного хозяина и лучшего друга родителей. Все ложь! Лицемер! Подлец и вор! И еще трус! Зачем он сказал, что въехал в фонарный столб? И рука у него болтается в повязке наверняка не из-за осколка стекла. Из нее, скорее всего, вытащили стальной шарик, калибра 4,5. Судя по всему, этот негодяй сделает все, чтобы отвести подозрение от Андрея в случае заинтересованности происшествием ГИБДД и ментами. А может, уже и сделал. Откупился. Знает кошка, чье мясо съела!

* * *

Антон Зданевич знал, что ничего хорошего от этого дня рождения ждать не стоит. Он согласился сюда прийти ради жены и сына, но, похоже, напрасно. Судя по всему, в семействах двух подруг только что произошла какая-то серьезная и общая неприятность, поэтому оживление за столом вымученное и натужное. Вере, Кате и их мужьям хочется говорить совсем о другом, но они вынуждены задавать дежурные вопросы про Дальний Восток, хвалить очень удачную специальность Ольги как медсестры широкого профиля и рассказывать Генке про питерские вузы. Ольга выглядит хорошо и ведет себя достойно. Антону не приходится за нее краснеть.

Он изо всех сил старается не смотреть на Катю, но взгляд то и дело выхватывает ее из всех. Антон видит, что ей плохо, что она с трудом держит спину, а глаза блестят так, что из них в любой момент готовы политься слезы. Как же ему хочется утешить ее! Провести рукой по щеке, по гладким темным волосам. Именно сейчас, глядя на Катино измученное лицо, он вдруг до дрожи в груди осознал, что любит ее. И весь его аутотренинг – ерунда! Сколько бы он ни пытался не думать о ней, убеждать себя в несомненной привлекательности жены, все его существо тянулось к другой женщине, которая сейчас сидит рядом с мужем, гигантом и здоровяком, симпатичным и, наверно, неплохим человеком. А что, если поговорить с ним напрямую? Он, Антон, любит Катю. Катя любит его. А жизнь так коротка… Если Катин муж – настоящий мужчина, он должен все правильно понять. Дети у них у всех уже вполне взрослые, да и никто не собирается бросать их на произвол судьбы!

Глупости! Какие же дикие мысли приходят ему в голову! А как же Ольга? Ее-то куда деть? Антон покосился на жену и впервые за годы совместной жизни заметил, какой чистый и четкий у нее профиль, какое гордое и независимое выражение лица. Нет… она тоже хороша собой, его жена… Она не хуже Кати, она просто другая… И он никогда не сможет ее бросить, потому что… потому что, если бросит – никогда себе этого не простит. Так что же делать? Он совсем запутался… А Ольга и не подозревает, что происходит. Ей даже не может прийти в голову, что разговор между гостями и хозяевами является камуфляжем и туфтой. На самом деле сидящих за этим столом связывают куда более сложные отношения, чем супружеские, чем школьная дружба. Еще неизвестно, что затеяла Вероника. Когда Антон с семейством только зашел в их квартиру, ее глаза были на мокром месте, но сейчас она уже вполне пришла в себя. И, надо признать, выражение лица Вероники-Да не предвещает ничего хорошего. Почему все зовут ее Верой?

* * *

Машу мутило. То ли начался токсикоз, о котором она столько читала и слышала, то ли на нее так тяжело подействовала история с Андреем, отцом и пистолетом. Неужели Андрей в самом деле стрелял в отца? Зачем? Вот когда он стрелял в негодяя Немоляева и под ноги подлецу Зарудину, все было понятно и правильно. Но что Андрею мог сделать отец? Он был для Маши самым близким и любимым человеком. С мамой ей всегда было непросто. Вера Николаевна – сложный и даже где-то жесткий человек. В их семье маленькую Машу наказывала только мама, а отец всегда жалел. Он вытаскивал ее из угла, целовал в мокрые щеки, укладывал в постель и рассказывал бесконечные сказки про котенка Полосатика и песика Желтые ушки. Маша хранила в душе эти сказки и собиралась рассказывать их своему малышу. Именно папа был поверенным всех ее девчачьих тайн, именно ему первому она сказала, что влюблена в сына друзей дома до слез. И он одобрил ее выбор. Что же произошло между ним и Андреем? Андрей и отец – самые любимые люди! Как же ей, Маше, теперь быть?

И этот Геннадий почему-то так пронзительно смотрит на нее своими красивыми глазами. Зачем парню такие красивые женские глаза? У Геннадия они голубые, очень светлые, но все-таки какие-то неземные. Редкие. Впрочем, ей нет никакого дела до его глаз. Во-первых, она любит другого и даже ждет от него ребенка, а во-вторых, на нее свалились такие неприятности, что думать о чем-нибудь другом, кроме них, она не в состоянии.

* * *

Валентин Корзун, хотя и изображал своим видом полное спокойствие и уверенность в себе, был совершенно подавлен и растерян. Он не мог понять, зачем Андрей стрелял в Славку. Вот если бы сын стрелял в него, в собственного отца, он бы понял. Ведь он, Валентин, самым иезуитским способом высказал Андрею свое мнение на предмет его женитьбы на Маше. Конечно, он вел себя не лучшим образом, но так было нужно для дела. Иначе просто нельзя. Кстати, надо как-то умудриться сегодня же переговорить о детях с Верой, с глазу на глаз.

Чем же Славка умудрился так уесть Андрея? Неужели тоже запретил жениться на Маше? Неужели Вера ему все рассказала? Нет… Не может быть… Если бы рассказала, то все «веселье» шло бы сейчас совершенно в другом ключе.

Непонятно, почему Катя взяла на себя пропавшие из ящичка компьютерного стола деньги? Он сразу понял, что она плетет что-то не слишком вразумительное про зубные пломбы, но посчитал, что расспрашивать пока не стоит. Он видел, что жена и сын взбудоражены, а в таком состоянии никаких вопросов решать нельзя. Валентин собирался дать своим домашним прийти в себя, а чуть позже вплотную заняться пропавшими деньгами. Из-за этой чертовой работы, которая съедала все его время, он, конечно, подзадержался с разборкой. Выходит, Андрей потратил деньги на пистолет. И Катя, похоже, об этом знала. Почему же скрыла? Неужели не понимала, чем это грозит? Нет… Не может быть. Катя не так проста. Что-то здесь не то. Что-то нечисто.

И этот их с Верой одноклассник почему-то ему не нравится. Слишком напряжен, хотя его красавчик сын ни в кого не стрелял. И глаза у него бегают. И, похоже, чаще, чем нужно, останавливаются на его, Валентина, жене. Да и Катя что-то уж чересчур равнодушно говорила об этом Антоне утром за завтраком! Чем черт не шутит, может, не у Веры, а у Кати было что-нибудь с ним в золотые школьные годы. А сейчас Катя на грани нервного срыва… Это видно, что называется, невооруженным глазом. Конечно, не каждый день сыновья палят из пистолетов, но, может быть, тут дело еще и в другом? Может, нахлынули воспоминания о нежных юношеских поцелуях с красавцем одноклассником? Только не это! Он не отдаст Зданевичу жену! Без Кати его жизнь не имеет смысла!

* * *

Милая девочка по имени Маша нравилась Геннадию все больше и больше. Она почему-то никак не могла отойти от своей печали. Впрочем, все эти питерцы, сидящие за праздничным столом, были явно не в себе: какие-то вздрюченные, нервные, встревоженные. Похоже, они все говорят совершенно не то, что думают. Одна Маша молчит и поглядывает то на отца, то на парня, сидящего напротив нее. А парень больше всех не в себе. Может, наркоман? Эк его скрючило на сторону! И вообще, синий какой-то. Неужели он Маше нравится? Геннадий уловил идущую из глаз девушки теплоту, когда она смотрела на этого наркомана. Ну, ничего, еще не все потеряно! Не жена же она ему! Еще ни одна юная красотка не смогла устоять против его, Геннадиевого, обаяния. Так что этот синелицый ему не помеха. Маша достанется ему, как всегда доставались любые девчонки, которые нравились. А если в борьбе, так это еще слаще!

А папаша у Маши странноват: будто только что явился с бандитских разборок. Некоторые ранки продолжают слегка кровоточить, а мафиози изо всех сил делает вид, что ничего не произошло, что у него ничего не болит, что он весел и любит, как родных детей, всех гостей до единого. Как-то все ненатурально, неестественно и даже противно! Но ради Маши стоило сюда прийти.

* * *

Неожиданно для всех Ольга Зданевич очень умело поддерживала разговор, будто была хозяйкой праздника: весело отвечала на вопросы, задавала свои, выглядела душкой и обаяшкой, но при этом старалась незаметно рассмотреть одноклассниц мужа и даже разгадать их.

От обеих женщин исходила скрытая опасность, и непонятно, от какой больше. Обе они были красавицами. Обе одной масти, длинноногие, со стройными фигурами. Антон сидел рядом с Ольгой, и ей не видно было, на какой из подруг чаще останавливается его взгляд. Но в том, что взгляд останавливается и что взгляд этот – особый, она чувствовала нутром. Неужели между ее Антоном и одной из них что-то было в школе? А если не в школе? Вернее, не только в школе… У них вполне могли возобновиться былые отношения, когда он приехал с Дальнего Востока в Петербург. Старая любовь пускает глубокие корни.

Ольга вдруг явственно осознала, что приглашение на день рождения не случайно, что на этом празднике непременно должно произойти что-то такое, что перевернет ее жизнь. Из-за которой же из двух все полетит к чертям? Из-за Кати? Что-то она неважно выглядит… Или все дело в Вере, хозяйке дома? Она так хороша сегодня: и платье, и прическа…

Ольга прикинула, на кого мог сильнее, как сейчас говорит молодежь, запасть Антон: на женственную утонченную Катю или на жестковатую резкую Веру. Пожалуй, что на Катю. Конечно же, на Катю. Ольга хорошо знала своего мужа.

Жена Антона Зданевича была единственным человеком, кроме, разумеется, хозяйки, который находил смысл в этом странном дне рождения. Если бы она не настояла на своем и не пришла в гости к Вере, то не знала бы, что ее семейное счастье находится под угрозой. Конечно, она и раньше уже кое о чем догадывалась, потому что тот Антон, к которому она приехала в Петербург, существенно отличался от того, которого она провожала на вокзале Хабаровска. Ольга связывала перемену в муже с трудностями и бешеным темпом столичной жизни, но теперь всем сердцем почуяла настоящую беду.

* * *

У Кудрявцева сильно ныла рука и горело посеченное лицо. К тому же он уже подсчитал, во сколько ему обойдется новое лобовое стекло, приплюсовал к этой сумме ту, которую пришлось сунуть гибэдэдэшникам, чтобы замять дело, прикинул, сколько будет стоить ремонт помятого капота, замены переднего бампера, лопнувшей фары и сколько времени придется кантоваться без машины. Расчеты были весьма и весьма неутешительными. Кроме того, Славе казалось, что у него поднимается температура. Ему очень хотелось лечь в постель и никого не видеть, кроме Машки. Но она смотрит на него затравленным волчонком. Слишком любит своего Андрюшку и наверняка мучается сейчас вопросом, какая кошка пробежала между отцом и женихом. Эх, Машка! Это не кошка. Это огромный грязный слон или вонючий гиппопотам. А вообще-то он, Слава, совершенно не против, чтобы Машка вышла замуж за Андрея. Рановато, конечно, но Корзун неплохой парнишка. И то, что он в него стрелял, характеризует его с самой лучшей стороны. Хотя… глупость, конечно… А вдруг бы убил? Ведь и свою жизнь погубил бы, и Машкину…

Слава с трудом сдержал стон, так сильно стрельнуло в шею. И зачем Вера затеяла этот день рождения со старым школьным товарищем? Они же совершенно чужие друг другу люди! Не виделись чуть ли не двадцать лет! Вот ему никогда в жизни не пришло бы в голову звать в гости своих одноклассников и, особенно, одноклассниц. С парнями он, конечно, мог бы посидеть-поболтать в каком-нибудь кабаке, но чтобы привести домой одноклассницу… Что-то с этим Антоном не то… Красивый мужик! Живописный. Может, у Веры что-нибудь было с ним в школе? Но тогда глупо тащить его в дом собственного мужа, да еще вместе с женой и сыном. А может, что-то было с ним у Кати? Она сидит ни жива ни мертва. Прямо экспонат из Музея восковых фигур мадам Тюссо. Если так, то Вера совсем с ума сошла. Ведь здесь же и муж Катин присутствует…

В общем, похоже, что с этим его днем рождения дело нечисто… От Веры иногда не знаешь, чего и ждать. Его жена порой совершенно непредсказуема.

* * *

А Вера мило беседовала со своими гостями и одновременно раздумывала, в какой момент лучше всего начать тот спектакль, который она так долго вынашивала в своей душе. Некоторые накладки, конечно, возможны. Эта странная история с Андреем и Славкой. Что еще за идиотская стрельба? На какой почве? Что они не поделили? Хорошо, что все закончилось без трагедии.

А жена Зданевича выглядит вовсе не такой уж и простушкой, какой казалась у себя дома, что, конечно, совсем некстати… И куда только засунула свои пудовые груди, которые прямо-таки вываливались из домашнего халата? И эти сапфиры… Можно себе представить, сколько они стоят… Костюмчик тоже неплох… Похоже, итальянский…

Собственно говоря, она, Вера, своего уже почти добилась. На Катерине лица нет. Но, возможно, это из-за сына… А ей должно поплохеть совсем по другому поводу… И Антон должен получить по первое число! Они с Катькой ей всю жизнь порушили! Конечно, Славка был неплохим мужем, но… Как же ей, Вере, хотелось любви! Она всю жизнь помнила горячие поцелуи Зданевича, его жаркие объятия и свое собственное ощущение необыкновенного, почти сверхъестественного счастья.

Верин речевой аппарат работал совершенно обособленно от мышления. Она рассказывала Ольге о преимуществах работы в частной клинике по сравнению с муниципальным медицинским учреждением и одновременно бросала изучающие взгляды на Катю. И как она умудрилась отнять у нее Антона второй раз? Выглядит плохо: вылинявшая, потускневшая, похожая на испуганную сову. И жалкая какая-то, несмотря на роскошное красное платье. Зря она не оставит этот цвет в покое. Он уже не для нее. А красные губы на совином лице – это вообще моветон. А когти каковы! Яркий лак похож на кровь, будто она копалась во внутренностях сусликов и мышей-полевок. Приятно, конечно, видеть Катьку в таком состоянии, ничего не скажешь! Но почему опять именно этой окровавленной сове достались поцелуи и объятия, которые по праву должны были принадлежать ей! Вера незаметно дрогнула плечами, продолжая разговор с женой Зданевича.

– Но пока вы не найдете достойной частной клиники, я могу помочь вам временно устроиться медсестрой в наш районный родильный дом, – сказала она, хотя никуда устраивать ее не собиралась. Фраза про родильный дом была ключевой. Именно с нее и должно начаться то самое действо, ради которого Вера позвала в дом гостей. – Заведующей дородовым отделением там работает наша с Катей и Антоном одноклассница – Людочка Макарова. Помнишь ее, Антон?

Зданевич пожал плечами. Он вообще мало кого помнил из одноклассников. Словосочетание «Людочка Макарова» не вызвало в его памяти никакого четкого образа.

– Не скрою, – задушевно продолжила Вера, – нам очень нужен в роддоме свой человек. Заведующая отделением – это, конечно, хорошо и очень кстати, но она в операционной не стоит! Вернее, стоит, но редко. Вы же понимаете, как много времени съедает административная деятельность и всякие там… совещания… симпозиумы… А нам нужна своя медсестра, чтобы была рядом и поддержала в случае чего…

При этих ее словах насторожились все, кроме Зданевичей. Маша сделалась пунцовой, а Андрей – еще бледнее, чем был. Слава хотел было одернуть жену, но испугался, что понял ее неправильно, а потому может выступить неудачно и только напрасно подставит дочку. А Вера между тем продолжала дальше и все с такой же доверительно-задушевной интонацией.

– Если бы вы, Оленька, согласились, то мы могли бы с вами пойти к Людочке завтра же. Не возражаете?

– Ну… вообще-то… можно… Что зря терять время, – согласно кивнула жена Зданевича. Эта затея Ольге почему-то сразу не понравилась, но работы у нее не было, поэтому она посчитала глупостью отказываться от того, что само плывет в руки.

– Может, не стоит торопиться? – вступил в разговор Антон и с большим сомнением посмотрел в глаза той, кого он привык на людях называть Вероникой.

Вера чуть не расхохоталась вслух. Антон, который явно ей не доверял, все же подал именно ту реплику, которая одна и была нужна. Конечно же, они никуда не пойдут с его женой. Еще чего не хватало! Много чести для какой-то провинциальной медсестры! Да и с Людкой Макаровой они давно на ножах. Но пока никто об этом не должен догадываться.

– Поскольку здесь собрались все свои люди, – чуть понизив голос и сделав его интимным, продолжила режиссер спектакля, – то я могу сказать, что в деле устройства в роддом Ольги мы, конечно, имеем и свои корыстные интересы.

– Да-а-а… – растерянно протянула жена Зданевича, и это ее растянутое «Да-а-а…» тоже было вполне подходящей к случаю репликой.

Теперь подобрались и закаменели в ожидании продолжения все присутствующие, кроме Геннадия, которому было абсолютно все равно, куда устроится работать его мать. В роддом – так в роддом.

– Да, – горько сложив губы, кивнула головой Вера. – К сожалению, приходится признаться, что нашей дочери Маше очень скоро придется воспользоваться услугами роддома.

– Мама! – истерично крикнула Маша и вскочила из-за стола, опрокинув на кружевную скатерть стакан с вишневым соком, так похожим на кровь, темную, густую, венозную. – Зачем ты? Тут же чужие люди!

Слава ловко подхватил стакан здоровой рукой и сказал, стараясь, чтобы это звучало как можно веселей и беззаботней:

– Погоди, Машка, нервничать! Может, мама наконец согласилась на вашу свадьбу с Андреем и просто хочет подстелить тебе соломку в роддоме?

Тут уж удивленно выгнул свою красивую бровь Геннадий Зданевич. А девочка-то, оказывается, уже того… не девочка… И ведь не подумаешь… Э-э-х! Жаль! Хотя… Может, оно и неплохо… Процесс ухаживания при таком положении дел не будет сильно растянут во времени, а повидавшая виды Машенька не станет строить из себя непорочную деву. Интересно, кто такой Андрей? Не этот же странный парень с мокрыми волосами и потусторонним взглядом, который сидит напротив? Уж больно он не того… Наширялся, видать…

– Она не может согласиться на эту свадьбу, – на всю комнату раскатился бас Валентина Корзуна.

Лица всех присутствующих обернулись к нему, а Зданевич, куснув губу так, что почувствовал вкус крови, сказал:

– По-моему, мы присутствуем на каком-то очень личном разговоре двух семей, а потому нам лучше уйти.

Все лица от Корзуна-старшего тотчас повернулись к Антону, а Ольга, мгновенно среагировав, тут же поднялась из-за стола. Геннадию уходить не хотелось, так как на этом скучном дне рождения, кажется, начиналось что-то интересное.

– Нет-нет! – запротестовала Вера, потому что торжественный уход со сцены Зданевичей выпадал из ее сценария. Она быстренько обежала стол и за плечи усадила Ольгу на место.

– Ну что вы, Оля, Антон! Вы, наверно, удивились, когда я позвала вас в гости, хотя мы не виделись с Антоном целую вечность! Вот вам и объяснение! Я очень беспокоюсь за дочь. Она слишком слаба здоровьем, и нам действительно нужно, чтобы в операционной роддома был свой человек. Неужели вы откажете нам в такой малости? – Вера сама поразилась, откуда в ее голосе взялось столько мольбы и, как ей казалось, самой неподдельной искренности. – А потом мы вместе со Славой постараемся найти вам более достойное место на медицинском поприще.

Слава, удивленный словами жены, попытался выгнуть бровь в стиле Геннадия Зданевича, но тут же сморщился от сильной боли в рассеченной щеке.

– Я правильно понимаю, что ваша дочь беременна? – осторожно спросила Ольга.

Вера страдальчески кивнула, а Маша рухнула на стул, закрыв багровое лицо руками. Андрей смотрел на это представление с негодованием, но никак не мог сообразить, как прекратить это издевательство.

– И когда ей рожать? – опять спросила жена Зданевича.

– Дело в том, что она не будет рожать. – Вера снова страдальчески вздохнула и даже намеревалась пустить слезу, но у нее не получилось. – Она будет делать аборт.

– Мы не будем делать аборт! – мгновенно вылетело у Андрея.

Геннадий Зданевич выгнул в удивлении вторую красивую бровь. Неужели милая девочка Маша все-таки беременна именно от этого наркомана? Он, конечно, уже несколько отошел от своей синевы, но на полноценного члена общества все равно никак не тянет. Геннадий вообще не понимал, почему его семью допустили до обсуждения таких интимных вопросов, но признавал, что ему было интересно, как в кино.

– Маша непременно будет делать аборт! – стукнул по столу кулаком Валентин Корзун.

Столовые приборы жалобно звякнули, а жена его, Катя, не менее жалобно спросила:

– Да в чем дело, Валя?! Отчего вы так ополчились на наших бедных детей?!

Валентин поднял глаза от своего огромного кулака к Вериному лицу и сказал:

– Придется, Вера, признаться, хотя сейчас вроде бы не место и не время, но… В общем, тянуть дальше нельзя.

– Ну что ж, я рада, что ты наконец тоже пришел к этому мнению, – торжественно проговорила Вера. – Нам, Оленька… – Она намеренно обратилась к жене Зданевича как к очень важной персоне разворачивающегося действа, – очень хочется, чтобы вы присутствовали при аборте как квалифицированная медсестра. Машенька не может иметь ребенка от Катиного сына, потому что… в общем, она… сестра Андрея…

– Как… – еле выдохнула Катя.

– Не может быть… – пробормотала Маша, оторвав руки от своего красного лица.

– Что вы городите?! – крикнул Андрей так поспешно, что закашлялся, и вынужден был запивать свой кашель все тем же кровавым вишневым соком.

– Ну конечно… она сестра единокровная, но дела это не меняет, – объяснила всем Вера.

– Как это единокровная? – все еще не могла взять в толк Катя, а все остальные вообще утратили всякую способность говорить.

– Так это! – уже со злой усмешкой бросила ей в лицо Вера. Вот он миг ее торжества! Миг победы! Приготовьтесь, фанфары и литавры! Приготовься, Катерина! Интересно, каким сейчас станет твое совиное лицо? Синим? Белым? Серо-буро-малиновым в крапинку? Она по-голливудски красиво и ужасно улыбнулась подруге и очень четко произнесла: – Она моя дочь и одновременно дочь твоего мужа! Она вполне может носить фамилию – Корзун и отчество – Валентиновна.

Катино лицо не изменило своего цвета. В нем, что называется, не дрогнул ни один мускул. Оно, напротив, окончательно застыло безжизненной маской. Маска Вере понравилась. Пожалуй, этот вариант даже лучше лица заморенной совы. И лучше, чем смятение и испуг, которые она так мечтала увидеть на лице подруги. Это была почти полная и безоговорочная капитуляция. В Вериной душе наконец грянули фанфары и литавры. Жаль, что никто другой их не слышал!

– Ничего не понимаю… – медленно поднялся со своего места Вячеслав Кудрявцев. Его простреленная рука выпала из медицинской косынки, но он этого не заметил, и на белой повязке стало стремительно расползаться уже не вишневое, а самое настоящее кровавое пятно. – Ты хочешь сказать, что Машка – не моя дочь?!!

– Именно это я сейчас и сказала, – ответила ему Вера и смело посмотрела мужу в глаза.

– Нам все-таки лучше уйти, – буркнул Зданевич и поднялся из-за стола.

– Ну уж нет! – истерично расхохоталась Вера. – Уж побудь, пожалуйста, с нами! Ты тоже должен испить эту чашу до дна. Ведь из-за тебя все! Все, что здесь происходит, из-за тебя, Антон! И ты об этом знаешь!

Вера думала, что она будет торжествовать, когда разговор дойдет до этого этапа, но неожиданно почувствовала, что очень хочет зарыдать в голос так, чтобы о ее загубленной жизни вместе с ней стонала вся Вселенная. Да, она победила Катьку! Но какой ценой! И что со всеми ними теперь будет дальше?

У Геннадия Зданевича уже не хватало бровей, чтобы красиво изгибать их в удивлении. Он просто подпер подбородок кулаком и с большим интересом стал рассматривать отца, как совершенно нового для него человека. Он, обыкновенный дальневосточный майор в отставке, каким-то образом оказался замешан в странные питерские дела. Интересно, с какого бока-припека?

Ольга подумала только: «Ну вот и началось», и приготовилась к самому худшему.

– Отец, как это понимать? – В полной тишине очень громкими показались слова Андрея, у которого так осунулось лицо, будто он только что встал после тяжелой и продолжительной болезни.

– Да вот… так… черт попутал… – ответил Валентин. – Молодой был…

– И ты всегда знал, что Маша твоя дочь?

– Всегда.

– И молчал?

– Молчал… да… но в наших двух семьях вас обоих любили, как общих детей. Разве не так?

– Но почему же ты мне не сказал, когда увидел, что я… что мы… – Андрей с трудом выталкивал из пересохшего рта слова, и все они были какими-то неправильными, не теми, которые нужно в этой ситуации произносить.

– Но я же не знал, что вы решитесь на ребенка, – совершенно больным голосом проговорил Валентин. – В семнадцать лет все влюблены друг в друга, а то и в нескольких человек сразу. Я не мог даже предположить, что все так серьезно…

– Вот уж инцест – так инцест! Хрестоматийный! Чуть ли не инцухт пополам с инбридингом! – расхохотался Андрей. – Кликуха была не в бровь, а в глаз. Ну, однокласснички! Как в воду глядели!

Присутствующие не поняли, что за кликуху он имел в виду и при чем тут его одноклассники, но спрашивать никто не решился. Только Маша все поняла, и тишину взрезал ее отчаянный вопль:

– Андрей! Ты что же, теперь перестанешь меня любить?!!

Корзун-младший, шаркая ногами, как Корзун – дряхлый дед, подошел к девушке, прижал ее к себе и прошептал:

– Я не смогу, Машка… Это сильнее меня…

– Валь, когда ж ты успел? – неожиданно и нервно рассмеялась Катя.

Корзун-старший молчал, не смея поднять глаз на жену. Зданевичи опять попытались уйти, но Вера снова остановила их:

– Погодите! Сейчас вы услышите не менее интересные вещи, чем только что слышали! И Антону будет очень полезно все это узнать. – Она обернулась к Кате и заявила: – Знаешь ли ты, моя дорогая подруга, что я почти сразу после вашей свадьбы сама соблазнила твоего муженька! Специально! Догадываешься, почему?

– Догадываюсь, – глухо отозвалась Катя.

– Вот видите?! – обратилась ко всем присутствующим Вера. – Катерина догадывается и, как я понимаю, не осуждает меня! А ты, Антон, неужели так и не понял, в чем дело?

Антон угрюмо молчал, и Вера тогда повернулась к Ольге:

– Знаете, Оленька, когда мы все были юными, чистыми и белыми, как черемуховый цвет, моя подруга Катя увела у меня вашего будущего мужа. Специально! Намеренно! Моя лучшая подруга! Вы когда-нибудь видели такое?!! А потом вдруг взяла и бросила его! И он с тоски, представляете, стал спать со мной… – От горьких воспоминаний по щеке Веры наконец покатилась та слеза, которую она поджидала несколько раньше. – А потом он бросил меня… И вся моя жизнь пошла псу под хвост… Я вышла замуж, но всю жизнь помнила и любила только Антона. Ты уж прости меня, Славка…

Вячеслав Кудрявцев, застывший с похоронным лицом, ничего ей не ответил. То, что жена от него не в большом восторге, он понял давно. Но гораздо больше поразило сообщение о том, что Машка не его дочь. Он готов был простить Вере тысячу любовников и незабвенную школьную любовь в придачу, лишь бы Маша оставалась его дочерью. Он совершенно не представлял, как будет дальше существовать, когда у него звериной хитростью отняли дочь, самое любимое, что у него было в жизни.

Геннадий, глядя с неослабевающим интересом на разворачивающийся перед ним бразильский сериал, поймал себя на том, что, как и все вокруг, начинает испытывать все возрастающее беспокойство. Оказывается, его положительный и правильный папенька вовсе не такой уж положительный и правильный. Оказывается, он большой ходок по женщинам. Может, и мама Оля – того… Как и эти две тетки… А если так, то он, Геннадий, тоже может оказаться здесь чьим-нибудь братом. Может, его и пригласили специально для того, чтобы сообщить эту сенсационную новость.

Он обвел взглядом присутствующих и понял, что готов назваться братом кого угодно, начиная с наркоманистого Андрея и кончая своей собственной матерью, только бы не этой пташки по имени Маша. Уж очень она ему понравилась. Ясно, что ее бойфренд, нежданно-негаданно оказавшийся братишкой, спекся, в свете чего аборт – дело хорошее и нужное. А после аборта девочка вполне может на некоторое время впасть в какую-нибудь амнезию и начисто забыть своего братца-любовника. И тут уж Геннадий Зданевич постарается, чтобы Машенька его никогда не вспомнила.

Ольга Зданевич сидела за столом, крутя за ножку изящный хрустальный фужер. Сосредоточась на его золотом ободке, она раздумывала, как бы поделикатней исчезнуть с этого замечательного дня рождения и увести с собой сына. А может, и не надо деликатничать? Нужно просто встать и покинуть эту квартиру. Пусть Антон сам разбирается со своими женщинами и принимает решение. Она ему в этом не указ. Ольга поражалась собственному спокойствию. Интересно, почему ей не хочется плакать? Может быть, потому, что внутренне она уже подготовилась к такому финалу?

– Нет! Я же сказала, что еще рано уходить! – Вера пригвоздила опять поднявшуюся из-за стола Ольгу к месту. – Вы должны знать все! Моя подруга Катя… она спала с вашим мужем не только в юности! Она спит с ним наверняка и по сей день! Как вам это нравится?

– Вы могли бы и не сообщать мне об этом, – без всяких признаков начинающейся истерики ответила Ольга.

Вере ее ответ не понравился.

– Вы так равнодушны к собственному мужу? – спросила она.

– Нет, но я оставляю право выбора за ним.

Антон Зданевич, которого лихорадило так, что он боялся что-нибудь сказать, потому что голос непременно выдаст его потрясенное состояние, с удивлением посмотрел на жену. Ее интонации были совершенно новы для него.

– Пойдем, Гена, – Ольга пригласила сына покинуть квартиру Кудрявцевых. – Тебе здесь нечего делать. А вас… – Ольга, прищурившись, оглядела Веру, – я призываю пощадить собственных детей.

– Наши дети, так же как и мы все, связаны в один тугой узел, и не вам решать, кого тут стоит щадить, а кого нет.

– Ну… как знаете… – тихо проговорила Ольга, не без труда вытащила Геннадия из-за стола и, как детсадовца, повела за руку к выходу.

Все вздрогнули от хлопка входной двери, а потом раздался сначала тихий, но постепенно усиливающийся смех Андрея.

– Ой… не могу… – Он отошел от Маши и обессиленно рухнул на диван. – Это что же получается… – Тыльной стороной руки он вытирал со щек брызнувшие от смеха слезы, – что я зря подстрелил дядю Славу?!! Ха-а-а… Да, мам? – Он обернулся к Кате. – Всех не перестреляешь, да? Всех не перевешаешь!!! – И он залился таким диким смехом, что Валентин вынужден был подойти к сыну и отрезвить его звонкой пощечиной.

– О чем он, Славка? – подлетела к мужу Вера, у которой от ощущения надвигающегося крутого сбоя сценария потемнело в глазах.

– Да, Верочка, да! Ты не ошиблась! Все именно так и есть, как ты подумала! – Кудрявцев откинулся на стуле, с нескрываемой иронией поглядывая на жену. – Вы с Корзуном забацали Машку, а мы с Катериной тоже времени зря не теряли! Не глупее вас! Так вот-с! – Он дурашливо поклонился и тут же опять болезненно сморщился. Он снова засунул руку под косынку, кровь проступила уже и на ней, но никто не обращал на нее внимание, как и на капающий на пол со стола вишневый сок.

Вера беззвучно хватала ртом воздух. Маша съежилась на стуле в жалкий комок, а Андрей, подскочив к Кате, с вызовом спросил:

– Скажи-ка мне, милая мамуля, честь которой я так самоотверженно и глупо защищал пистолетом «макарова», я-то чей сын: твоего законного мужа или… дяди Славы? Не зря у него отчество – Андреевич! Может, вы меня в честь его папеньки назвали? Или… – Андрей звонко ударил себя ладонью по лбу. – Как же я раньше не додумался?! Может быть, я сын этого… – он кивнул на Зданевича, – дальневосточного гостя? Может, ты сейчас умоешь тетю Веру, а, мам? И у нас с Машкой все окажется не так уж и плохо!

Катя подняла на сына измученные глаза и сказала:

– Можешь не сомневаться: ты сын Валентина Сергеевича Корзуна.

– Вот спасибо, что хотя бы не Вячеслава Андреевича! – по-клоунски подпрыгнул Андрей. – А то я уж было подумал, что мы с Машкой получены перекрестным опылением!

– Слава… – чуть ли не прорыдала Вера. – Я же объяснила, что изменила тебе с Валентином назло этой… – она указала дрожащим пальцем на Катю, – которая всю жизнь мне переломала. А тебе-то чего не хватало?

– Может быть, тепла, Вера… – глухо отозвался Кудрявцев. – Ты очень жесткая женщина. Все у тебя просчитано и взвешено. Ты даже поцелуи выдавала мне по счету, не говоря уж… Тебя почти невозможно обвести вокруг пальца, обмануть… И я, представляешь, радовался как ребенок, когда возил Катю по пошлым лав-гостиницам, а ты об этом и не догадывалась! И чем вульгарнее была гостиница, чем труднее было вырваться из дома, тем больший кайф я получал! Кстати, Андрюха, ты где нас застукал?

– Однажды мы с моим двоюродным братом Валеркой… Да вы его знаете… очень поздно возвращались с Лосевской турбазы. Устали. Брат боялся, что заснет за рулем, и мы решили переночевать в первом же попавшемся на шоссе заведении. Мы даже не сразу поняли, что оказались в так называемом лав-отеле. А потом… Потом я уже специально следил… Мне так больно было за отца… А тут, оказывается, такое… что я просто смешон со своим «макаровым»! Наивный «вольный стрелок»! Рыцарь печального образа с медным тазом на голове! – Андрей сморщился и отошел к окну, потирая виски.

– А тебе, Катя, чего не хватало? – булькнул, как из бочки, голос старшего Корзуна.

– А мне… Мне… Ты хочешь знать, чего мне не хватало?!! – Катя наконец вышла из состояния прострации и заговорила с той страстностью, которая не могла не прорваться из глубин души, когда ей пришлось сказать вслух о главном мужчине своей жизни. – А мне хотелось любви бывшего моего одноклассника Антона Зданевича! Я изнывала без нее. Я не жила, а мучалась. А Слава… Он одного мужского типа с Антоном. Сейчас, когда он изранен, это не так бросается в глаза… Но… Я думаю, и Вера это замечала. Не могла не заметить…

– А моей любви тебе было недостаточно? – вздохнул Валентин. – Я же люблю тебя, Катя. Да ты знаешь… – Он сморщил точно такую же гримасу, как сын, и все убедились, что они с Андреем действительно кровные родственники.

– Однако это не помешало тебе завести себе еще и дочку от другой женщины, – усмехнулась Катя.

– Это случайно получилось, Катюша… Ну поверь… Сам не знаю, как и вышло. Мы же тогда все только-только поженились…

Катя посмотрела в глаза мужу и сказала жестко, с Вериными интонациями:

– Случайно только кошки родятся… А потому у меня все не случайно. Делайте со мной, что хотите, но я люблю Антона… Всегда любила только его одного…

– Ну и что вы нам на это скажете, глубокоуважаемый дальневосточный гость? – обратился к Зданевичу Валентин. – Что-то вы как-то подозрительно молчите? Можно подумать, что все происходящее вас не касается.

– Честно говоря, я в полной растерянности от того, что тут услышал, – ответил Антон. – Я очень любил Катю в юности. Она сама отвергла мою любовь, и теперь мне жаль, что из-за нашей дурости или амбиций, или… даже не знаю, как все это правильнее назвать… оказались искалеченными судьбы ваших детей. Я вот вас всех слушаю и удивляюсь: каждый кричит о себе, а о детях вы вообще когда-нибудь думаете? Что им-то теперь делать?

– Аборт, – громко провозгласила Вера. Она была бледнее обыкновенного, но, в общем-то, казалась спокойной.

Андрей отвернулся от окна, подскочил к Маше, поднял ее за руки со стула, прижал к себе и сказал:

– А знаете что, перекрестные родители, не пойти бы вам ко всем чертям, а?! Я не отдам вам Машку! Пусть мы брат и сестра! Пусть! Мы уедем в другой город, где никто об этом не будет знать! И назло всем вам у нас родится совершенно здоровый и полноценный пацан! Все будет хорошо, Машка! Вот увидишь! Они, эти наши папочки и мамочки, еще станут нам завидовать!

– Знаешь, Андрюха, я тебя полностью одобряю, – поддержал его Вячеслав Кудрявцев. – Я, конечно, виноват перед тобой и моим другом – твоим отцом, но… ты видишь, как мне круто отомстили! Так что… я на вашей стороне! Не надо никуда уезжать… Я вас умоляю. Я сниму вам квартиру, а потом… мы сделаем всякие анализы, все проверим и… Маша наверняка родит здорового ребенка… Только вы позвольте мне приходить к вам… иногда… Хоть я Маше, как оказалось, и не отец, но…

Маша оторвалась от Андрея и бросилась на шею Вячеславу.

– Папка! Что бы вы ни делали отвратительного в вашей гадкой взрослой жизни, меня ты всегда любил! – громко зашептала она ему в ухо. – И я тебя всегда любила! И мне все равно, кто там настоящий кровный отец! Мне, кроме тебя, никакого другого не надо!

– Прямо идиллия! Сериал «Мой настоящий папа»! – ядовито проговорила Вера. – Родите какого-нибудь урода, живо меня вспомните! Только поздно уже будет!

На ее слова никто не обратил никакого внимания. Валентин Корзун подошел к Зданевичу и своим обычным ровным голосом спросил:

– Ну а мы-то с вами как дальше будем жить? Какие у вас планы на мою жену?

Этот вопрос вывел Катю из себя. Вернее даже не столько вопрос, сколько спокойные интонации мужа.

– А меня ты не хочешь спросить, какие у меня планы? – выкрикнула она.

– Твои планы, милая моя, зависят лишь от меня и от господина Зданевича, – не глядя на жену, ответил Валентин. – Так что будьте любезны ответить, Антон… простите, не знаю вашего отчества… что вы собираетесь предпринять? На вас, как я понимаю, претендуют целых три женщины. Вы-то какую выбираете?

Антону совершенно не хотелось давать отчет в своих действиях кому бы то ни было, а уж Катиному мужу – тем более, но в то же время он понимал, что пришла пора распутать этот узел. Сейчас можно обрубить окончательно какие-то концы, связать воедино другие или оставить все, как было раньше. Он глубоко задумался, что дало право Валентину, все так же не глядя на жену, заметить:

– Не кажется ли тебе, Катерина, что ваш общий с Верой возлюбленный непозволительно долго медлит с ответом?

– А не кажется ли вам, что на самом деле все не так просто, чтобы вмиг решить создавшиеся проблемы? – парировал Зданевич.

– У меня проблем нет, – ответил Валентин. – Я покаялся жене в глупой, никому не нужной и уже довольно древней измене. Я как любил ее, так и продолжаю любить, несмотря… на вас… господин Зданевич. Исходя из этого я желаю, чтобы все вернулось на круги своя. Скорее всего, Катерина этого не желает. Она наверняка мечтает сменить супружеское ложе, а поэтому за вами, Антон… э-э… я так и не знаю вашего отчества… последнее слово. Чья жена вам больше по сердцу: моя, ваша собственная или Вячеслава Андреевича Кудрявцева?

– Валентин! Прекрати этот цирк! Этот твой тон здесь абсолютно не уместен! – крикнула Катя.

– Ну же, Антон! Моя жена своим воплем подарила вам еще минуту на раздумье! – невесело улыбнулся Валентин.

– Не надо, Валя… – Катя встала перед мужем, закрыв от него Зданевича. – Он не любит меня. Между нами уже все сказано. Честное слово.

Корзун-старший посмотрел на Антона поверх головы Кати и, все так же невесело улыбаясь, угрюмо проговорил:

– Везунчик вы, Антон! К черту ваше отчество! Хотел бы я, чтобы моя жена так же бросалась на мою защиту, прямо как на амбразуру…

Он глянул наконец в глаза Кате, махнул рукой, нахохлился, как огромный воробей, и покинул квартиру Кудрявцевых.

Катя обернулась к Зданевичу.

– Ты свободен, Антон. Во всяком случае, от меня, – сказала она и пошла в тот угол комнаты, где будущие молодожены беседовали с Кудрявцевым.

К Зданевичу подлетела Вера, которая только и ждала момента оказаться с ним один на один:

– Ну и?! Каково тебе? – спросила она.

– Мне кажется, что все-таки лучше, чем тебе, – ответил Антон. – Мне есть, куда вернуться. А тебе? – И он кивнул на ее мужа, которому Катя пыталась заново перевязать руку. – Зачем ты все это затеяла, Вероника?

– И ты еще спрашиваешь, зачем? – хмыкнула она. – Я уже говорила: вы с Катькой сломали мне жизнь! И сейчас вам так же плохо, как мне! Вам теперь придется каким-то образом объясняться с вашими «половинами», и возможно, объясниться не удастся. Ваша налаженная жизнь полетит к чертям собачьим!

– А что с тобой будет, бывшая девушка Да, если мы возьмем и объединимся с Катей? Не кажется ли тебе, что ты очень хорошо удобрила для этого почву?

– Не кажется, – отрубила Вера. – Несмотря на то, что вы несколько порушили сценарий моего званого вечера под названием «День рождения мужа», результатом я удовлетворена. Если бы вы мечтали объединиться с Катькой, то она сейчас висела бы у тебя на шее, а не возилась бы со Славкиной рукой.

– А если Катя станет возиться не только с его рукой? Насколько я понял, между ними существуют еще и… интимные отношения?

По Вериному лицу пробежала легкая судорога, и Антон понял, что эти отношения сегодня стали для нее настоящим открытием и тоже не укладывались в сценарий, которым она так хвалилась. Он оставил ее обдумывать только что услышанное и отправился домой. Он еще не знал, что скажет Ольге, чем в конце концов закончится то, что нарушило мерное течение их жизней, но оставаться рядом с бывшей Да не хотел. Он еще раз спросил себя, не остаться ли ему с Катей. Самое время наконец объясниться с ее мужем. И понял, что этого не сделает. Он хотел быть с Катей лишь тогда, когда она казалась ему Дарой. Когда наваждение проходило, он возвращался в настоящее и, в общем-то, был вполне удовлетворен им и без Кати. Прошлое не вернешь… На час, на день, на ночь – его вернуть, пожалуй, можно. А на всю оставшуюся жизнь ему нужна только его собственная семья. Надо наконец купить Люське пианино…


В конце концов, Катя с сыном тоже ушли домой, а Слава с Машей заперлись в ее комнате. Вера осталась одна у праздничного стола, который уже успела сервировать к чаю. У огромного, нетронутого гостями торта совершенно оплыли малиновые кремовые розы, потому что масляный обогреватель чересчур раскалил воздух. Занятые своими проблемами люди даже не заметили, что температура в комнате подскочила до тридцати градусов.

Вера выключила обогреватель, распахнула форточку, откуда на нее пахнуло все той же питерской сыростью. Она жадно глотнула влажного воздуха, а потом налила себе в фужер коньяка, принесенного Зданевичами, и залпом выпила. Конечно же, она хорохорилась перед Антоном. Славка с этой змеищей Катериной ей все окончательно порушили. Обнародовав связь Зданевича с Катериной, она рассчитывала посеять разлад в семьях Антона и Валентина Корзуна, а на обломках их мирной жизни выстроить свое собственное счастье со Зданевичем. При этом она вовсе не собиралась рушить свою семью. Она хотела, чтобы Антон стал ее любовником и вечным праздником. Сладость тайных свиданий с ним должна была компенсировать все ее неудачи. Она еще таким образом намеревалась взять реванш у вечной своей врагини – подруги Катьки.

Вера представляла себе, как они будут встречаться со Зданевичем в какой-нибудь гостинице, в приличной, конечно, а не в пошлом лав-отеле. Она уже присматривала в магазинах сексуальное полупрозрачное белье и пеньюар с кружевами по вороту и рукавам. Она была уверена, что ее муж, Слава, тюфяк-тюфяком, никогда в жизни не догадается, что у нее есть другой мужчина.

Вера даже не могла предположить, что «тюфяк» Славка сам окажется мужиком не промах. Она была уверена, что держит его в кулаке с тех самых пор, когда он чуть не переехал ее своей старой «Волгой». Может быть, она перегибала палку? Вера действительно строго дозировала ему свои ласки и поцелуи. Поскольку не была в него страстно влюблена, то допускала к себе только тогда, когда тело требовало «немедленного мужского вмешательства». Исходя из этого, она, пожалуй, нашла бы в себе силы простить мужу другую женщину… только не Катерину! Такой пакости она от Славки никак не ожидала. А Катька-то, Катька какова! Мало ей Антона. Она и мужа у нее отняла. Нет! Эта анаконда еще свое получит! Во всяком случае, в подругах она у нее числиться больше не будет. Война – так уж по всем правилам! И змееныш ее, Андрюшенька, Машку не получит! Уж она придумает что-нибудь! Они еще пожалеют, что так посмеялись над ней, так унизили!

* * *

Маша с Андреем тихо расписались в районном загсе, и Вячеслав Кудрявцев, как и обещал, снял им небольшую квартирку в старом питерском доме в Гончарном переулке. Разумеется, кольца, которые им тоже купил Слава, они в школу не носили, да, собственно, занятия уже почти закончились. Остались консультации, экзамены и выпускной, до которого им не было никакого дела. Маша не интересовалась ни платьем, ни другими обновами, которые все спешили приобрести к знаменательной дате окончания средней школы. Она потихоньку покупала младенческое приданое и жила только ожиданием ребенка.

А в Катином доме поселилась тоска.

Пока Катя помогала молодым устраиваться, она была как-то занята и временно забывала про свои неприятности. Она всегда любила Машу и хотела видеть ее женой сына, поэтому известие о том, что она приходится единокровной сестрой Андрею, почему-то не слишком огорчило ее. Она, так же, как и Слава, и сами молодые, надеялась, что малыш родится здоровым, а все остальное, с ее точки зрения, вообще не имело никакого значения, если люди любят друг друга.

Катя радовалась тому, что Андрей вроде бы простил и ее, и Славу. Во всяком случае, он никогда больше ни словом, ни намеком не помянул связь между ней и Кудрявцевым. Возможно, этому способствовало то, что с Валентина тоже спал ореол непогрешимости. Андрею было больно, что отец фактически бросил его и Машу, свою дочь, и не кажет глаз к ним в Гончарный. Тот самый преступник, в которого Андрей стрелял, устроил им вполне сносную жизнь; не менее преступная мать помогает, чем может, а родной отец и не вспоминает о существовании собственных детей.

Вера, как и Валентин, в квартире в Гончарном переулке ни разу не появилась. Катя боялась спрашивать у Славы, как у него дела с Верой. У нее самой с мужем нарушились всякие взаимоотношения. Хотя в тот незабвенный день рождения Кудрявцева Валентин и сказал Зданевичу, что по-прежнему любит жену и хочет, чтобы все вернулось на круги своя, Катю он больше не замечал. Спал Валентин в своем кабинете, уходил на службу рано, а возвращался чуть ли не за полночь. Супруги почти не виделись. Валентин оставлял жене деньги на кухонном столе. Катя ходила по магазинам, готовила ему еду, но каждым новым утром убеждалась, что он почти ничего не ел дома.

Со Зданевичем она тоже больше не виделась. Сам он не звонил ей и не искал встреч. Собственно, он и раньше не звонил. Расставаясь у метро, они обычно договаривались о следующем свидании. Теперь Катя ни за что не посмела бы позвонить ему в фирму, да она и не хотела новых встреч с Антоном. Она вообще не хотела встреч ни с кем, и даже рада была, что почти не приходится разговаривать с мужем. В ней что-то надломилось и разладилось. Еще несколько дней назад она вся горела от любви и страсти, которую, казалось, можно утолить лишь в последующие восемнадцать лет. Ей думалось, что они с Антоном должны вычерпать из новых десятилетий все, что недодала им жизнь в прошлых. Катя собиралась подсчитывать поцелуи, объятия, моменты сладкой истомы, чтобы не пропустить ни одного. Она готова была бросить семью, отказаться от собственного «я», чтобы только быть рядом со Зданевичем. И вдруг на кудрявцевском дне рождения все закончилось, будто в Катином организме вышел из строя какой-то узел. В ней «не было старта», как в Верином компьютере, который всем им на горе так не вовремя явился ремонтировать Антон.

Катя ощущала себя на финишной прямой. В ее жизни больше не будет ничего ТАКОГО! НИКОГДА! Между счастьем, спрессованным в неделю сумасшедшей любви, и безрадостным настоящим выросла бетонная стена с колючей проволокой наверху. И самое страшное состояло в том, что Кате совсем не хотелось назад, обратно за эту стену, к Антону. Она не могла понять, в чем дело. Неужели все прошло? Неужели и надо-то было всего лишь несколько раз переспать с предметом своей мечты? Как это говорят… Бойтесь своих мечтаний, потому что ваши мечты могут исполниться! Катина мечта исполнилась, и что? Состояние эйфории от неистово-прекрасной феерической страсти сменилось стойким отвращением к себе, к своему телу, которое распластывалось то на кислых простынях дачного дома Зданевичей, то корячилось в непристойных позах в душной машине компьютерной фирмы «Драйвер». Реальное воплощение мечты оказалось ничуть не лучше суррогата, который предоставлял Кате в лав-отелях Славка Кудрявцев. Сплошной самообман, сплошная пустота и тягучая тоска.

Иногда Катя подумывала о том, не устроиться ли ей на какую-нибудь работу, но всегда с неприязнью отгоняла от себя эти мысли. Она разучилась вставать по часам и строго следовать служебному распорядку. Она так долго подчинялась только себе и нуждам своей семьи, что не могла уже представить себе, как может женщина заниматься каким-то посторонним делом, не касающимся ее мужа или ребенка.

О Вере она старалась не думать, потому что уже надумалась до головной боли в ту ночь, когда они с Андреем возвратились со дня рождения Кудрявцева и когда впервые за все годы их супружества Валентин ушел от нее спать в свой рабочий кабинет. Тогда она сказала себе, что всегда знала, что Вера ее ненавидит, но мирилась с этим по лености характера и находила в их «дружбе» какие-то для себя выгоды, за что теперь и наказана. Вера ей больше не нужна, как не нужен Антон Зданевич и вообще никто, кроме Андрюшки и Маши.

* * *

У Антона Зданевича, наоборот, в доме все было, как обычно. Ольга вела себя так, будто никто из них не был ни на каком дне рождения и никогда не слышал никаких разоблачений.

Антон, конечно, не знал, но Ольга и сыну запретила любым образом напоминать отцу о случившемся. Генка тогда покрутил пальцем у виска с явным намеком на то, что у мамочки не все в порядке с головой. Ольга при этом с такой нехарактерной для нее силой в голосе и во взгляде еще раз велела ему забыть обо всем увиденном и услышанном, что Генка тут же согласился забыть. Какое ему дело до родительских разборок! Как хотят, так пусть и живут. Вот только Машу забыть никак не удавалось. Ее черные очи и нежный голос не шли у него из головы.

Одно время он постоянно крутился около ее дома в надежде как-нибудь перехватить, чтобы поговорить по душам и предложить себя в качестве преемника братишки Андрея, но она никогда не ходила одна. Потом, когда Геннадий уже дошел до того, что готов был жениться на ней и даже принять чужого ребенка, он увидел Машу с Андреем в обручальных кольцах, а затем они и вовсе куда-то исчезли, наверно, сняли квартиру. Геннадий чуть не заболел с горя, а после решил затаиться и переждать. Вот родит Маша от братца какое-нибудь чудище, отрезвеет, и тут-то он как раз и явится с утешениями и любовью.


Сам Антон Зданевич не понимал, что происходит. С его точки зрения, Ольга должна была выцарапать ему глаза, устроить скандал или, если принять во внимание ее не слишком темпераментную натуру, кинуть в лицо ему хотя бы парочку упреков. Жена молчала. Иногда у Антона создавалось такое впечатление, что ничего скандального в их жизни не было, что это всего лишь плод его болезненного воображения и что неплохо бы полечиться у психиатра. Он пристально вглядывался в лицо сына, перед которым в гостях выглядел далеко не лучшим образом, но и Генка был таким же, как всегда, не отводил взгляда и не смотрел на него презрительно.

Конечно, можно было поддаться этой игре близких людей, потому что это все-таки была игра – не больше, но Антон тяготился таким положением вещей. Он чувствовал, что чем дольше это все будет продолжаться, тем реальнее опасность натуральным образом загреметь на прием к психиатру. Когда в очередной раз перед сном жена прижалась к нему мягким обнаженным телом, Антон не выдержал, легонько оттолкнул ее и сказал:

– Я не могу больше так, Оля. Неужели тебе не о чем меня спросить?

– Я все знаю. Мне все уже рассказали, – ответила она.

– И тебя нисколько не задело происшедшее? Ты продолжаешь спать со мной, как будто ничего не случилось. И тебе не противно?

– Может быть, тебе противно? Так ты скажи.

И Зданевич словно захлебнулся вопросами к жене, которые скопились у него в мозгу и требовали немедленного разрешения. Как он смеет задавать их?! У него нет прав ни на какие вопросы. Если Ольга ни о чем не спрашивала, это вовсе не означало, что он не должен был давать никаких объяснений. А первый же вопрос жены поставил его в тупик. Антон не знал, что ей сказать.

– Видишь, как трудно порой ответить на самый незамысловатый вопрос, – усмехнулась Ольга. – Поэтому я ни о чем и не спрашиваю. Должно пройти какое-то время, чтобы ты окончательно разобрался в себе.

– А ты что же, согласна ждать, пока я буду разбираться?

– Согласна, – кивнула Ольга.

– Но почему! Не проще ли турнуть меня под зад коленом?

Жена помолчала немного, собираясь с силами, а потом подняла на Зданевича свои глаза, вмиг наполнившиеся слезами, и ответила:

– Я готова ждать, сколько угодно, потому что… я люблю тебя, Антон… Мне кажется, я никогда не говорила тебе этих слов, даже в юности. Наверно, в этом была моя ошибка… Мне казалось, что все и так ясно, а цветистые любовные признания – не более чем литература. Но теперь ты должен знать, что я всегда любила тебя и по-прежнему люблю. Сейчас, может быть, даже сильнее и острее, чем раньше, потому что всей душой чувствую, как тебе тяжело.

– Ольга-а-а!!! Что ты такое говори-и-ишь!!! – болезненно протянул Зданевич и обхватил голову руками. – Тебе только еще остается меня пожалеть, слезки утереть и валерьяночки накапать!!!

– Больше никто не пожалеет, Антон. А ты решай скорее, с кем хочешь остаться. А я пока могу спать и отдельно… Как скажешь…

Ольга набросила на плечи халат и хотела подняться с постели, но Зданевич рухнул ей в колени лицом и задушенно проговорил:

– Ты прости меня, Оля… Я совершенно запутался и ничего не могу сейчас решить. Эта история… Она действительно тянется со школьных времен. Я из-за Кати оказался на Дальнем Востоке. Сбежал, чтобы без нее не сойти с ума в городе, где все, казалось, дышало ею.

Ольга неожиданно улыбнулась:

– Значит, я должна быть благодарна Кате. Если бы она тебя не прогнала… – Жена затормошила Зданевича и приблизила свои светлые глаза к его ярко-карим. – Ты только представь, Антон: если бы она тебя не прогнала, то никогда не было бы ни Генки, ни Люськи!!! Ты в состоянии такое представить?!

Зданевич задумался. Нет. Он не мог этого представить. Может, в этом и состоит все дело? Конечно же, в этом! Для него главным в жизни является вовсе не ошеломляющий секс с прекраснейшей из женщин, а то, что у него есть Генка и Люська, ради которых стоит жить. Он не стал ничего отвечать жене, но она и так знала, что детей Антон очень любит.

– Только ты не жалей меня, не надо… – сказал он. – Мне от этого еще труднее… Я кажусь себе еще гаже и отвратительнее… Дай мне время… Очень тебя прошу…

Ольга ласково погладила его по темным жестким волосам и сказала:

– Ты сам начал этот разговор, Антон. Я больше не скажу ни слова. Только ты знай, что я страшно люблю тебя и… не отталкивай пока… А потом, если ты так и не сможешь… со мной… я сама уйду… Честное слово…

* * *

– Ну что, Катюха, может, по последней и все?! – раздался в телефонной трубке голос Вячеслава Кудрявцева.

– О чем ты? – тускло и безрадостно спросила его Катя.

– Да все о том же! Может, закатимся куда-нибудь? А то такая тоска – хоть кричи!

– Лучше, Славка, покричи, потому что я никуда не поеду.

– Неужели «старый муж, злобный муж» посадил тебя под домашний арест?

– Дурак ты, Кудрявцев… – Катя хотела бросить трубку, но Слава предупредил ее, завопив изо всех сил:

– Э-э! Вот только не надо бросать трубку! Мое нынешнее предложение не имеет ничего общего со всеми предыдущими!

– Да ну? – усмехнулась Катя.

– Не «да ну?», а поедем в какой-нибудь нормальный ресторан… без этих… кабинетов… посидим как люди… Соглашайся, Катюха!

– Зачем? – Катя удивлялась Кудрявцеву. Неужели ему мало того, что с ними со всеми уже случилось?

– Ну… если честно, то очень хочется есть! Голоден, как сто тысяч волков. Это во-первых. Во-вторых, хочется поговорить… И заметь, не меньше, чем поесть!

– Мне кажется, мы с тобой уже обо всем переговорили, – без всякого энтузиазма отозвалась Катя.

– Не скажи! На моем дне рождения (век его не забуду!) открылось столько новых обстоятельств, что просто голова идет кругом…

– Я не смогу, Слава, возвратить твою голову на место, – перебила его Катя. – У самой не в порядке.

– Брось, Кать! Поехали! Я не сделаю тебе ничего плохого! Развеешься! У тебя голос такой – только в могилу класть!

– Приходится еще раз сказать тебе, Кудрявцев, что ты дурак!

– Это почему?

– Потому…

Катя еле удержалась, чтобы не всхлипнуть, и тут уже Кудрявцев бросил трубку, предварительно гаркнув в нее:

– Все! Еду! Собирайся!

Катя отошла от аппарата, села в кресло и никуда собираться не стала. Остановившимися глазами она уставилась на стену, вспоминая, как у них со Славой все началось.


…Тогда она поссорилась с Валентином. Вообще-то поссориться с ним было невозможно в принципе. Даже в ответ на истерики Кати он никогда не выходил из себя и всегда заставлял ее прийти к консенсусу с ним. В тот день она от имени директрисы школы, где учился Андрей, попросила у него весьма солидную сумму в виде спонсорской помощи.

– И на что им такие деньжищи? – спросил Валентин.

– Ну… не знаю… – замялась Катя. – Может, на ремонт… на пособия какие-нибудь…

– Ты даже не спросила, на что?

Катя не спросила, потому что, как каждая мать, в первую очередь подумала о сыне. Если спросить, куда школа собирается потратить деньги, то это может не понравиться директрисе. А если это не понравится директрисе, то это может выйти боком Андрюшке, чего она допустить не могла.

– Вот когда они мне дадут полный список того, что хотят купить или отремонтировать, я и то еще подумаю, стоит ли на это давать, – заявил Валентин. – Если же посчитаю, что все-таки стоит, то потом потребую предъявить мне все, что куплено и отремонтировано, с товарными чеками и прочими документами. Можешь так и сообщить своей директрисе.

– Валь, но я не могу… – промямлила Катя. – Она подумает, что мы ей не доверяем…

– А почему, собственно говоря, я должен ей доверять? – все так же спокойно, не повышая голоса, спросил Валентин.

– Ну… Андрей ведь проучился в этой школе уже почти… десять лет… и никогда… ничего…

– Конечно, «никогда и ничего», потому что он не доставлял школе никаких хлопот. Но энциклопедии для кабинета истории, на которые я давал деньги в прошлом году, между прочим, так и не были приобретены.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Катя.

– Я специально интересовался этим вопросом.

– У кого?

– У Андрея.

– Ну… он же мог и не знать, купили их или нет.

– Катюша, не говори ерунды! Я давал деньги на книги конкретно для кабинета истории, чтобы ими могли пользоваться дети. Энциклопедий в кабинете нет до сих пор.

– Так… может… они в библиотеке…

– Андрей сказал, что и там их нет. Я просил его узнать.

– Может, директриса поставила их у себя в кабинете… она же историк… – удрученно предположила Катя. – И выдает ученикам только для рефератов или там… для докладов каких-нибудь… под собственным строгим надзором. Книги же дорогие…

Валентин поморщился и сказал:

– Я давал деньги для того, чтобы школьники могли пользоваться дорогими книгами в свое удовольствие, а не под надзором. Истрепали бы их, войдя в исторический раж, я купил бы им другие.

– Правильно ли я понимаю, что ты отказываешься помочь школе? – уже довольно раздраженно спросила Катя.

– Не передергивай, жена моя любимая! – Валентин даже не подумал среагировать на Катино раздражение. – Я же сказал, что помогу, но потребую отчета.

– А ты не боишься, что к твоему сыну после этого будут относиться предвзято?

– С какой стати?

– Не прикидывайся дураком, Валентин.

– Я не прикидываюсь никем. Андрей прекрасно учится, и с дисциплиной у него нормально. К тому же он скоро эту школу вообще окончит.

– Но пока еще не окончил! – У Кати уже дрожали губы от негодования. Как можно не понимать таких простых вещей: школа – это школа, а не бизнес с дебетом и кредитом! Она судорожно вздохнула и выдала мужу, как ей казалось, самый убедительный аргумент в пользу того, что деньги надо дать и сразу же о них забыть: – Андрею предстоят экзамены! И та самая директриса – председатель экзаменационной комиссии! Это ты можешь понять?!

– Катенька, я все прекрасно понимаю, – так же невозмутимо ответил ей Валентин. – Дай директрисе мой телефон, и мы договоримся с ней лично.

– Валя! Я тебя умоляю: дай денег, чтобы Андрюшка мог нормально сдать экзамены! – Кате от такой мужниной твердолобости очень хотелось заплакать, и она с трудом сдержалась.

Валентин улыбнулся, погладил ее по волосам, поцеловал в щеку и сказал:

– Ну, мне пора, Катюша, – и отправился в прихожую одеваться. Из коридора крикнул: – Вернусь завтра. Еду в Лугу, как всегда.

– Валентин! – Катя выскочила в прихожую уже совершенно разъяренной тигрицей. – Я же обещала школе сегодня решить вопрос с деньгами! Обещала! Понимаешь?!! Сегодня!!! Ты меня ставишь в идиотское положение!!

– Я все сказал, Катерина, – спокойно ответил муж и вышел за дверь квартиры.

Катя заметалась по квартире. Вот так всегда! Бесчувственный эгоист! Ему совершенно все равно, как сегодня будет выглядеть перед директрисой его жена. Конечно, эта Маргарита Ильинична ей и самой не очень нравится. Катя тоже сомневалась в ее честности и порядочности, и именно поэтому деньги надо было дать. Директриса обязательно отыграется на Андрюшке, если их не получит. Она очень явственно дала это понять, когда трясла перед Катиным носом журналом и говорила, что вот из-за этих жалких троечек ее сын может не получить серебряную медаль. Честно говоря, Кате было наплевать на медаль. Она боялась, что аттестат испортят как-нибудь покруче. Даже самого лучшего ученика всегда можно завалить на экзамене, если поставить себе такую цель.

А Валентин-то каков! В очередной раз Катя убедилась, что ему наплевать на то, что будет с сыном! Он даже думать ни о чем не желает, если ему не удосужатся представить отчеты, прейскуранты и кассовые чеки. Не человек, а бизнес-машина! Равнодушное, эгоистичное чудовище!

Трудно сказать, сколько бы еще злилась и раздражалась Катя, если бы в дверь не позвонили. Она решила, что вернулся Валентин за какой-нибудь забытой вещью, но на пороге ее квартиры стоял Кудрявцев, держа в руке документ с круглыми синими печатями.

– Валентин здесь?! – выкрикнул он, заглядывая Кате через плечо, явно надеясь увидеть за ним ее мужа.

– Уехал уже, – сердито сказала она.

– Давно?!

– Да… минут пять тому назад уж точно.

– Черт!! – помянул нечистого Кудрявцев. – Он забыл этот договор! Придется факсом посылать! Этим гадам не понравится…

– Мне нет никакого дела до ваших факсов и ваших гадов, – отрывисто сказала Катя, скрестив руки на груди и всем своим видом демонстрируя, что Славе лучше всего побыстрей убраться из ее квартиры.

– Чего такая злая? – удивился Кудрявцев, убирая документ в щегольскую красную папочку, а потом в роскошный кейс.

– Хочу – и злюсь! – раздраженно ответила Катя.

– Не-е-е… – протянул Кудрявцев. – Так дело не пойдет. Я не люблю злых женщин.

– А мне какое дело… – начала Катя, но он не дал ей договорить, протиснулся с порога в квартиру, закрыл за собой дверь и сказал:

– Слушай, Катерина, если честно, то у меня на душе тоже так паршиво, что дальше некуда! Напои-ка кофейком, а! А там и поплачемся друг другу в жилетку!

– Пошел ты… – пыталась сопротивляться Катя, но он уже тащил ее на кухню.

Вырвавшись из рук Кудрявцева, она намеревалась бросить ему в лицо что-нибудь оскорбительное. Пусть он оставит ее в покое! Ей хочется и дальше предаваться праведному гневу и раздражению. Слава же состроил такую несчастно-просящую физиономию, что Катя невольно улыбнулась и спросила:

– Тебе растворимый или сварить?

– А у тебя молотый или зерна?

– Нет, ты, Кудрявцев, все-таки наглец! – рассмеялась Катя и вдруг почувствовала, что абсолютно свободна от разъедающего ее душу раздражения. Неужели это Славка так на нее подействовал? – У меня есть все!

– Тогда, милая Катечка… – Кудрявцев будто понял, что она сейчас уже совсем другая, нежели минуту назад, – пожалуйста, будь так любезна, свари свежемолотый с двумя ложечками сахара!

ТЕЛЕГРАМ

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Большая библиотека с любыми жанрами и авторами

Большая Библиотека

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги