Резюме сердцеедки

2

Это началось полтора года назад, когда Соня в компании подруг отмечала свой день рождения. Она вдруг осознала, что ей тридцать один и что она больше так не может — отмечать дни рождения в компании подруг. Нет, ее девчонки — они, конечно, славные, веселые, но… Странно, еще в прошлом году, когда ей стукнуло тридцать, она могла бесшабашно отрываться по полной: отплясывала в ночном клубе, танцуя и флиртуя со всеми более или менее приличными мужиками, и не думала ни о чем. Ни о том, что ей тридцать, ни о том, что в принципе уже пора бы начать задумываться. Ибо есть над чем.

Все усугубилось в день рождения Маргариты, или Марго, как они называли ее в своей компании. Они не пошли ни в ресторан, ни в клуб, а просто собрались у именинницы дома. Этакий скромный девичник. Марго, правда, наготовила еды, но они мужественно старались держать себя в руках. Это было нелегко, так как все выглядело невероятно аппетитно. Судя по количеству еды, ее вполне могло бы хватить на небольшую свадьбу. А их всего-то было четверо. Вернее, пятеро, если считать Ритулину дочь Глафиру, девицу тринадцати лет, которая периодически выбегала из своей комнаты, хватала что-нибудь со стола и снова исчезала в своей «светелке» трепаться по телефону с какой-нибудь подружкой или играть на компьютере.

Свое имя Глафира ненавидела и потому страдала. Она считала, что из-за него у нее одни проблемы и неприятности.

— Мам, ну почему ты назвала меня Глафирой?! — трагически восклицала она.

— Скажи спасибо, что не Феклой, — отвечала дочери не слишком ласковая Марго.

— Вы с папой хотели назвать меня Феклой?! — чуть ли не в слезах вопила несчастная Глаша, не оценив грубой шутки. — Что плохого я вам сделала?!

Так же как в семидесятые — восьмидесятые годы в каждом классе можно было встретить несколько Татьян, Наташ, Елен, Галин, а также Сергеев, Андреев, Алексеев и Саш, так и теперь родительская фантазия в плане имен для деток не отличалась разнообразием. В классе, где училась я Глафира, было две Дарьи, по три Елизаветы, Екатерины и Ксении и целых пять Анастасий. Мальчики же были сплошь Артемы, Никиты и Данилы. Встречались, правда, и Захары, но уже значительно реже. А вот Глафира была одна, и в силу подросткового максимализма, который уже давал о себе знать, это ее совсем не устраивало. Она чувствовала себя белой вороной, а что может быть хуже в этом возрасте?

Что с ее именем что-то не так, Глафира поняла еще в пять лет, когда они с матерью гостили у тетки Марго во Львове. Фаина Тарасовна почему-то называла свою внучатую племянницу Фирой, и это приводило ребенка в бешенство.

— Я не Фи-ира-а-а! — кричала девочка чуть ли не в истерике.

С Глашей она еще как-то могла мириться, но Фира… Если бы не вареники с вишней и прочие вкусности, которыми Фаина Тарасовна потчевала гостей, пребывание у нее было бы невыносимым. И еще она так смешно разговаривала, мешая русские слова с украинскими… Кабы не это ее неизменное «Фирочка, солнышко…», с ней можно было бы прекрасно ладить.

Марго родила Глашу в восемнадцать, благодаря чему супруг Илья, ее ровесник, был освобожден от воинской повинности. Отношения у них были — раз на раз не приходится. Илюша работал дальнобойщиком, и оказалось, что это не только его профессия, но и основная черта характера. Естественно — бабы, пьянки, уходы из дома с вещами… Несколько раз она совершенно серьезно собиралась разводиться, но потом все как-то улаживалось.

После тридцати на Илью неожиданно снизошло просветление. Он бросил пить, насколько это вообще возможно, и, как эго обычно случается с людьми, которые резко решили «завязать», развил лихорадочную деятельность. Работал буквально как зверь. Ушел от хозяина, взял в лизинг двадцатитонный тягач «Вольво», приобрел «телегу» с тентом и начал ездить на своей «фуре» — возил грузы на Запад и обратно. Марго из простой домохозяйки превратилась в диспетчера при собственном муже. Или в «менеджера по междугородным грузоперевозкам», как она себя в шутку называла. Она искала грузы в Интернете, обзванивала транспортные компании и коммерческие фирмы, которые хотели воспользоваться услугами перевозчиков. Больше всего в профессии мужа ее устраивало то, что он бывал дома крайне редко, и то почти все время спал. Это был такой кайф, как если бы ее мужем был капитан дальнего плавания. И практичная Марго это ценила. Хотя утверждала, что мужа любит.

У нее случались увлечения — гуцульский темперамент Ритули брал свое. Мужчинам она ужасно нравилась. Стоило ей повести бровью или бросить на «объект» взгляд своих темных влажных глаз, в которых горел бесовский огонь… добавьте к этому пышные формы — словом, глядя на нее, даже завзятые почитатели анемичных моделек начинали исходить слюной. Марго носила облегающую одежду и декольте, выставляя напоказ все, чем ее одарила природа, пользовалась яркой помадой и лаком для ногтей, а свои густые длинные волосы красила в красноватые тона, отчего была похожа на женщину легкого поведения, — но ей, как ни странно, все это очень шло. Кто-то, наверное, считал Маргариту вульгарной, но они, ее подруги, не придавали этому значения.

Третья подруга, Надежда, вот уже двенадцать лет профессионально занималась шитьем одежды. Она была довольно успешной портнихой, по крайней мере, дамы к ней приходили далеко не простые. Муж от нее ушел несколько лет назад: ему не нравилось, что жена постоянно занята какой-то ерундой, от которой всюду грязь, к тому же в доме все время отирается разное бабье. Сам он почти не зарабатывал и при этом менял места работы по два раза в год, пока не нашел хорошее место, которое его полностью устроило. Как выяснилось позднее, этим местом оказалась постель его начальницы. Детей у Нади не было, она просто не могла их иметь и поэтому болезненно обожала Глашу и десятилетнего Егорку, сына их четвертой подруги — Веры.

Надежда была полной противоположностью Марго. Спокойная, рассудительная, понимающая, бесконечно добрая — этакая мать настоятельница. Она обладала неброской внешностью, красила волосы в естественные тона и почти не использовала косметику — в общем, являла собой абсолютно невыразительный тип женщины. Впрочем, благодаря своему ремеслу Надежда всегда была одета с иголочки — модно, порой даже с претензией на оригинальность, и к тому же следила за собой, так что имела бы все шансы найти себе нового мужа, если бы не бесплодие. Сначала она пыталась лечиться традиционными средствами, потом пошла к колдунам и знахарям, но тщетно. То ли целители, все сплошь потомственные, оказались липовыми, то ли медики, как ни странно, на этот раз все-таки не ошиблись в диагнозе…

Вера, четвертая подруга, была старше их всех на два года — ей исполнилось тридцать три. В школе с ней никто не дружил, и она, бедняжка, прибилась к ним, малолеткам, поскольку жила с ними в одном доме и их родители хорошо знали друг друга. Тогда она страдала косоглазием и носила очки с одной заклеенной линзой, поэтому никто из одноклассников не хотел с ней водиться.

Вера была матерью-одиночкой. Не потому, что мужчины на нее не западали, а просто так получилось.

А она и впрямь была страшненькая, долговязая, нескладная и очень худая. Ее довольно внушительный носик а-ля Барбара Стрейзанд и оттопыренные уши никого не приводили в экстаз, однако сын Егор у нее откуда-то появился, хотя она никогда и не говорила своим подругам, кто являлся его отцом и куда он девался. Байки о том, что он полярник или, к примеру, летчик, она могла сколько угодно рассказывать своему малолетнему сыну. Егорка, впрочем, был смышленым малым и никогда не приставал к матери с глупыми вопросами. И хотя он рос без отца, ни у кого не вызывало сомнения, что из него выйдет настоящий мужик. Он обожал свою мать, даром что у нее не было ни красоты, ни ума, ни профессии, которая могла бы их прокормить, поскольку Вера уже разменяла четвертый десяток, нечего было и ждать, что хоть что-то из перечисленного у нее когда-нибудь появится.

Но, как это обычно бывает, Создатель в своем стремлении к вселенскому равновесию заботится о своих непутевых чадах, которые не могут сами добыть средства к существованию. Не обо всех, конечно. Но Вера — ленивая, как тюлень, — была добрейшим человеком, и Господь послал ей неплохое наследство: у нее умерла богатая и одинокая двоюродная тетка, оставив племяннице квартиру, кое-какие драгоценности, машину и немного денег. Верочка, будучи совершенно инфантильной и неприспособленной к жизни, осталась у родителей, а теткину квартиру сдавала. На эти деньги и существовали они с Егором. Машину она подарила брату, чтобы не завидовал и не обижался. Подарок сестры не принес ему счастья, ибо уже через две недели он разбил халявный автомобиль. Марго безбожно ругала Веру за такую расточительность: мол, не могла сама ездить, так продала бы — тоже деньги! Надежда, наоборот, считала, что Вера поступила абсолютно правильно и не ее вина, что брат не сумел с пользой распорядиться подарком. Обе они сходились на том, что и без Веры на дорогах полно потенциальных убийц, которые не умеют ездить. Сама Верочка на все, что бы ей ни говорили, отвечала блаженной улыбкой.

Итак, их было четверо. Четыре мушкетерки. Они даже пели, когда бывали в уже изрядном подпитии: «Нас четверо, еще пока мы вместе, и дело есть, и это дело чести! Девиз наш: все за одного, и в этом наш успех!» Не пели, конечно, — горланили дурными голосами. Кроме этого куплета, слов никто не знал, они просто продолжали орать то же самое сначала, и так много раз, пока в конец обалдевшие соседи не начинали стучать по батарее.

В их компании, что символично, были и Вера, и Надежда, и даже Софья, но не было Любви. Вместо нее была Маргарита. И именно у Марго, единственной из всех, имелся более или менее реальный мужик. Надя была бездетной разведенкой, с утра до поздней ночи в своих заказах. У Верочки, наоборот, был сын, но не было профессии, при этом последнее нимало ее не тяготило. А вот Соня… Соня Багрицкая сделала неплохую карьеру и никогда не страдала от отсутствия внимания. Ей постоянно делали предложения руки и сердца, но она и не думала соглашаться — просто ей никто не нравился настолько, чтобы она захотела создать семью.

Она вела себя, как та принцесса из сказки: один толстый, что твоя бочка, другой, напротив, длинный и тощий и нос у него, как флюгер, третий — глуп как пробка, и так далее. Даже Андрей Вершинин, красавец и спортсмен, у которого, по мнению подруг, были все шансы затащить в загс требовательную Соню, и тот ей чем-то не угодил. Потерпев поражение от своенравной дамы сердца, он куда-то скрылся с ее горизонта, а она и ухом не повела. Этот ушел — другой будет. Как троллейбус. Категоричная Марго считала, что Сонечке не хватает хорошей трепки, хотя бы в моральном отношении, тогда бы она поняла, чего стоит Большое женское счастье. Но Соня была с ней не согласна. Она-то прекрасно знала, что ей нужно, и это «нужное» обязательно должно было рано или поздно появиться. Кто бы и что бы ни говорил.

И вот ей уже тридцать один, а «нужного» как не было, так и нет. Мудрая Надя однажды сказала ей: «Если получается не так, как хочешь, значит, хочешь как-то не так». И еще добавила, что, может, мужчины, о котором грезит Соня, вообще нет в природе и в ближайшее тысячелетие не предвидится. Но Соня опять-таки не согласилась, отметя все доводы подруги.

— Какая радость выскочить замуж за первого встречного? Уж лучше поститься, чем есть что попало. И вообще, «используй то, что под рукою, и не ищи себе другое» — это не мой принцип.

На что прагматичная Марго ответила ей, процитировав героя одного известного фильма:

— Жить надо не для радости, а для совести!

И многозначительно, будто читала Библию, подняла указательный палец.

На дне рождения Марго Соня изо всех сил делала вид, что ей весело, хотя на самом деле хотелось выть волком — до того ее достали и сами подруги, и их шуточки по поводу бабьей доли, и собственное одиночество. Она не знала, что с этим делать, не могла пойти домой и остаться одна в своей квартире… После посиделок Соня поехала к родителям, но, увидев знакомый дворик между двух панельных девятиэтажек, старые клены, облезлый грибок над песочницей и лавочку, где они с девчонками напились после выпускного, почувствовала такую тоску, что полночи проревела в подушку.