Рискованный маскарад, или Все его маски (СИ)

Когда стихли последние звуки музыки, Ева не поверила своему счастью. Она положила свою руку поверх протянутой руки кавалера, и тот повел ее… Но постойте! Куда это он ее повел? Ее мать находилась в другой стороне, и Ева была намерена попасть именно туда.

— Вам дурно? Здесь определенно душно, не желаете ли выйти на свежий воздух, мисс Корби? — неожиданно заговорил он своим бархатистым голосом, в котором проскакивали хрипловатые нотки.

— Нет, я желаю вернуться к матери! — сказала Ева. Надо же, она все-таки может говорить! Это было приятное открытие.

Он будто не слышал и продолжал вести ее к дверям балкона. Этикет требовал, чтобы кавалер сопровождал свою даму после танца, куда она захочет, и со стороны казалось, что Ева сама выразила желание выйти на балкон. Не желая привлекать внимание, бросив наглеца посреди залы и оставшись одна, Ева шла рядом с ним.

— Вы не поняли? Я хочу вернуться! — прошипела она.

Но мерзкий человек лишь прибавил шаг, да еще и переплел свои пальцы с ее, будто боялся, что она убежит. Ева протестующее дернулась, но он сжал ее пальцы чуть сильнее.

— Я к маме хочу! — выдохнула она у самых дверей балкона.

— Поздно к маме хотеть, — отрезал он, распахивая перед ней дверь и чуть ли не выталкивая Еву наружу.

Ну и манеры!

Очутившись на балконе, Ева тут же выдернула свою ладонь из его пальцев и резко повернулась к нему. Она пылала от гнева, а он смотрел на нее, а, вернее сказать, рассматривал, и одобрение и удовольствие читались в его взгляде.

Чего он добивается? Чего он хочет от нее? То руку пожимает, то танцует так, будто собирается ее изнасиловать, то тащит на балкон… Ей определенно следует держаться от этого человека как можно дальше!

— Да как вы посмели? Что вы себе позволяете? — вскричала Ева, впрочем, не слишком громко, чтобы не привлекать ничьего внимания.

— Мне показалось, что вам сделалось дурно в зале, и я привел вас сюда, — спокойно ответил он, закрывая двери.

— Я же сказала, что не желаю сюда идти!

— Вы были недостаточно убедительны.

— О, мне следовало вырываться и звать на помощь, — тогда вы поняли бы, что вам следует отвести меня к матери?

Тут двери резко распахнулись, и на балкон стремительно вышла леди Корби.

От неожиданности Ева отпрянула, но, увидев мать, которая явно неслась ей на помощь, не желая оставлять дочь в обществе малознакомого мужчины, почувствовала облегчение.

— Ева, что здесь происходит? — требовательно спросила леди Корби, вставая между дочерью и ее кавалером. — Мистер Догерти, что с моей дочерью?

А, вот как его зовут! У матери превосходная память.

— У меня закружилась голова в зале, и мистер Догерти любезно проводил меня на свежий воздух, матушка, — скромно потупив глаза, ответила Ева.

— Очень мило с вашей стороны, сэр, — сухо бросила леди Корби эсквайру и не менее сухо осведомилась у дочери: — Но теперь тебе лучше, я вижу, и мы можем вернуться?

— Да, пожалуй, — покорно ответила девушка.

Леди Корби направилась к дверям, а Ева обернулась к Догерти и с издевкой бросила:

— Благодарю вас, сэр.

При этом она скорчила ему гримасу, отвернулась и заспешила за матерью. Она не видела, как после ее выходки на его губы выползла довольная улыбка, а после ее ухода он отвернулся от дверей и с пристрастием стал осматривать окружающий пейзаж.

Легкий шорох платья вторгся в бархатистую тишину летней ночи, нарушив уединение Саймона. Он оглянулся. Какая-то дама в алом тоже решила подышать свежим воздухом. Она стояла у перил, обмахиваясь веером и обтирая лицо батистовым платочком.

Неожиданно этот легкий кусок ткани вырвал у нее налетевший ветер, и понес его прямо к ногам Саймона. Саймон поднял батист и подошел к даме:

— Ваш платок, миледи.

Она повернула голову — и Саймон чуть не вздрогнул. Вот кого он никак не ожидал встретить здесь!.. Гвен, лживая, вероломная баронесса Финчли!

Если она узнает его…

— Благодарю вас, — ответила она, и по выражению ее лица он понял, что не разоблачен.

Она посмотрела на него — сверху вниз, разом охватив все: костюм, фигуру и лицо. Саймон просто почувствовал, как щелкают в ее прелестной головке невидимые счеты, выставляя ему оценку. Кажется, много он не стоил, судя по тому, каким равнодушно-надменным стал ее взор.

Но он сделал вид, что не понял ее взгляда, поклонился, прижав руку к сердцу:

— Джеймс Догерти, эсквайр. Всегда к услугам миледи.

Слово «эсквайр» заставило кончики ее губ брезгливо дрогнуть. Она еще раз оглядела его, неторопливо обмахиваясь веером. Глаза ее задержались на широких плечах и узкой талии мнимого Догерти, затем, с все возрастающим одобрением, прошлись по стройным длинным ногам.

— Баронесса Финчли, — небрежно бросила она. Он снова поклонился, с нетерпением ожидая, что она сейчас уйдет, — а ведь когда-то один ее низкий чувственный голос будил в Саймоне целую бурю эмоций, туманил разум, заставлял трепетать и восторгаться… Сейчас же он ничего не ощущал, кроме гнева и презрения к этой змее, из-за которой он перенес столько страданий и унижений.

Но она вдруг спросила:

— Вас пригласил на помолвку лорд Корби, сэр?

Кажется, он все же возбудил ее интерес. Это было опасно. Очень опасно!

— Нет, миледи, меня пригласил герцог Рокуэлл.

— Вы его друг? — Она была удивлена и не скрывала этого: герцог — и какой-то деревенский эсквайр?..

— Мы познакомились недавно, но успели подружиться. У нас много общего. К тому же, его светлость облегчил мой кошелек на тысячу гиней, — объяснил Саймон.

— А! — Она улыбнулась, и снова оглядела его. Он читал ее взгляд как раскрытую книгу: надо же, у деревенщины есть состояние, и неплохое, судя по тому, как легко он говорит о таком крупном проигрыше! Нет, она недооценила этого Догерти… Надо к нему присмотреться.

Черт возьми, эта женщина не входит в его планы! Надо любым способом избавиться от этой прекрасной сучки и ее внимания к нему.

Впрочем, прекрасной он Гвен больше не находил. Нет, не то, что бы она сильно изменилась… Все та же белоснежная кожа, огромные карие глаза, роскошные черные локоны. Но, при близком рассмотрении, Саймон решил, что она, как сказали бы во Франции, выглядит чуть-чуть потасканной. В ней не было свежести, юности, невинности — и, как ему теперь казалось, она никогда не была непорочной девушкой. А, может, она и всегда была такой — просто он, околдованный ее красотой, безумно влюбленный, не замечал этого?

Как отличалась от нее Ева! Он представил свою жену — и кровь быстрее побежала по жилам, сердце взволнованно забилось. Гордая, своенравная, но в то же время чистая и доверчивая.

От мыслей о супруге его отвлек голос Гвен:

— Не хотите ли вернуться в залу, сэр? У меня случайно свободен следующий танец. Я с удовольствием подарю его вам.

— Вы оказываете мне огромную честь, ваша милость! — низко поклонился Саймон. — Но, увы, тоже абсолютно случайно этот танец я обещал ее светлости леди Корби. Она так просила меня, что я не мог ей отказать.

Он нагло лгал, и она поняла это. Поднятый веер не успел скрыть ее покрасневшее от злости лицо и искаженные черты. Но Саймону было все равно; он повернулся и отправился обратно в залу, беззаботно насвистывая какую-то задорную моряцкую мелодию.

ГЛАВА 6

Ее первая свадьба теперь казалась Еве прекрасным событием по сравнению с тем, что происходило сейчас. Бесконечные примерки нарядов, обсуждение меню, споры о том, как лучше украсить дом, какие цветы должны стоять в залах — и прочее, прочее… до бесконечности.

И, может быть, вся эта суета приносила бы Еве удовольствие, если бы она выходила замуж за любимого человека. Или если бы мать прислушалась хоть к одному ее пожеланию. Но нет, леди Корби все решала сама, и непонятно было, зачем она при этом интересовалась мнением дочери. Порой Еве казалось, что мать специально делает все ей наперекор, и это несказанно раздражало. Хотелось сбежать от этого непрекращающегося безумия, но от леди Корби не так-то легко было улизнуть.

Вот и теперь она усадила Еву отвечать на поздравления, в неимоверных количествах присылаемые друзьями и знакомыми. И Ева послушно выполняла волю матери. Не слишком вчитываясь в повторяющиеся из одного письма в другое слова поздравлений, она быстро писала ответы. Но одно письмо ее удивило. Оно лежало в общей пачке и поначалу не бросилось в глаза, но, стоило Еве взглянуть на корявый почерк на конверте, как нехорошее предчувствие сжало сердце. Будто против воли девушка извлекла мятый грязный листок из конверта. Все тот же корявый почерк, написано с ужасающими ошибками, но это было не важно, важно было то, что содержалось в письме:

«Рано ты за муж сабралась. Забыла што со мной павенчана. За измену придеца бальшую цену заплатить. И не смей об этам письме никому гаварить иначи слизами умоешься. Я рядам и все вижю. Джек Гром».

Ева сидела ни жива, ни мертва.

Случилось то, чего она боялась больше всего на свете: ее муж жив. Проклятый старый бандит все-таки всплыл — вместе с прошлым, которое она так хотела забыть.

Господи, что же ей теперь делать?..

Первой мыслью было броситься к отцу, хоть муженек и предупреждал, чтобы она этого не делала. Но Ева тут же отмела эту мысль. Отец болен, его нельзя волновать, иначе ему станет хуже.

Может, обратиться к матери? Но леди Корби тут же покажет письмо мужу и взвалит на него решение этой проблемы.

Будто в полусне, девушка поднялась на ватные ноги и пошла вон из комнаты. Она должна успокоиться, должна подумать.

Очутившись в коридоре, она вдруг поняла, что все еще сжимает письмо и конверт в руках. Она быстро сложила их, спрятала в потайной карман в платье и направилась в сад. Там, в тиши деревьев, среди цветов она сможет еще раз перечитать письмо и все обдумать.

Внутри родилась надежда на то, что она неправильно все поняла, может быть, это лишь чья-то глупая шутка. Но разумом Ева понимала, что надеяться ей не на что. Джек Гром жив.

Ева была в таком состоянии, что шла, не разбирая дороги и не замечая людей. Не заметила она и своего жениха, который проводил ее удивленным взглядом, а потом, немного помедлив, двинулся вслед за нею.

Ева ушла довольно далеко от замка. Среди густых кустов и высоких деревьев спряталась скамейка, на которую она и присела.

Что ей делать? Глупо не обратиться к отцу. Но и волновать его опасно.

В полнейшем расстройстве девушка покачала головой и потянулась за письмом, но голос ее жениха, раздавшийся неожиданно совсем близко, заставил ее вздрогнуть.

— Не меня ли вы ждете, моя прелестница?

Ева быстро поднялась и повернулась к герцогу, который легко проскользнул меж кустов и встал перед ней с нахальной улыбкой.

Такой красивый, статный. И почему в его присутствии ей всегда делается не по себе? Насколько все было бы проще, если бы она испытывала к нему хотя бы симпатию. Но красивая внешность не затуманивала остроту ее взгляда: она видела перед собой напыщенного хлыща и гнусного типа. «И отчего мне так не везет с мужьями?» — невесело попыталась пошутить Ева.

— Что вам угодно, ваша светлость? — сухо спросила она.

«Утро на дворе, а он уже навеселе», — с неприязнью подумала она, наблюдая за герцогом. Но тут же поняла, что ошиблась, — мерзкая улыбочка и маслянистый блеск в глазах появились у Рокуэлла не из-за алкоголя. Он рассматривал свою невесту, и улыбка на его лице становилась все более отвратительной.

— Мне угодно проверить, на самом ли деле ты такая ледышка, какой пытаешься казаться. А, может, мне удастся растопить лед? — Говоря это, он надвигался на нее.

Ева и рада была убежать, но позади была скамья, а со всех сторон ее окружали густые кусты. Девушка отступила и невольно села на скамью. Даже в самой смелой своей фантазии, самом жутком кошмаре, она не могла представить, что титулованный светский лев герцог Рокуэлл может усесться на нее сверху. А он забрался коленями на скамью, обхватывая бедрами ее бедра, и навис над ней, держась руками за спинку. От такой наглости Еву парализовало и, лишь когда он потянулся губами к ее губам, она оказала ему сопротивление. Девушка отворачивалась от его губ, упиралась руками в его грудь, пытаясь оттолкнуть. Но он все больше наваливался на нее, лишая возможности двигаться.

— Оставьте меня! Подите прочь! — твердила она, а он лишь посмеивался.

Еву охватила паника, она остро чувствовала свою беспомощность. Ах, зачем она так далеко ушла от дома? Сама виновата! Но Рокуэлл не смеет с ней так обращаться!

Девушка чувствовала, что он забавляется с ней, ему доставляет удовольствие ее беспомощность и то, что она буквально приплюснута к скамье и даже шевельнуться не может.

Рокуэлл вдруг стал двигать тазом вперед и назад.

— Чувствуешь? — весело спросил он.

Что она должна чувствовать? Отвращение? О да!.. Она это очень хорошо чувствовала.

— Отпустите меня немедленно — или никакой свадьбы не будет! — выдохнула она.

— Да, как же? — хмыкнул он. — После того, что мы сейчас сделаем, обязательно будет! Твой папаша еще и уговаривать меня станет, чтобы я женился на тебе.

Ева взвыла в отчаянии, изо всех сил уперлась руками в его грудь… и неожиданно герцога не стало, его будто ветром сдуло.

Она увидела Рокуэлла, лежавшего на земле, — а над ним возвышался Джеймс Догерти. О, она хорошо запомнила это имя!

Ева во все глаза таращилась на своего заступника. Он был в гневе, и это было видно по его раздувающимся ноздрям, разъяренному взгляду, который резал, будто лезвие бритвы. Черты лица словно заострились, губы поджаты, глаза сузились, а скулы стали резче.

***

— Какого черта, Догерти? — ошарашено спросил его герцог, глупо таращась на своего приятеля.

— Леди желает, чтобы ее отпустили, — раздался холодный ответ.

Рокуэлл взвился с земли и зло набросился на Саймона.

— А твое какое дело? Это моя невеста, и она исполняет мои желания! — вскричал он.

— Она вам не жена, — все так же лаконично отвечал ему Саймон, с трудом сдерживая рвущееся наружу бешенство. Они с герцогом были одного роста, но Догерти каким-то образом удавалось казаться выше, он будто нависал над Рокуэллом, глядя на него сверху вниз.

Рокуэлл, выросший с мыслью, что перед ним все должны склоняться, был вовсе не готов к встрече с самим Джеком Громом. А, безусловно, перед ним в этот миг предстал не скромный деревенский эсквайр, а дерзкий и отчаянный атаман разбойников. Властный, сильный, бесстрашный.

Герцог, кажется, почувствовал, что этот человек действует на него подавляюще. Что он совсем не похож на того простака Догерти, с которым его светлость познакомился два дня назад в таверне. Но Рокуэлл не желал уступать, тем более что все-таки перед ним был обычный эсквайр.

— Убирайтесь вон, Догерти, — презрительно бросил он. — И лучше никогда не попадайтесь мне на глаза, иначе… — Рокуэлл демонстративно положил ладонь на украшенный драгоценными камнями эфес своей шпаги. Он был прекрасным фехтовальщиком, — а что может противопоставить ему этот деревенщина? Вряд ли что-то путное.

— Дуэль, — холодно закончил за него Саймон, вытаскивая свою шпагу.

— Нет! Только не это! — вскричала Ева. — Умоляю вас, господа!

Девушка вскочила со скамьи, просяще протягивая руки к мужчинам; полные испуга глаза ее сделались размерами с блюдца. Но мольбы ее не были услышаны. Сталь ярко сверкнула в лучах полуденного солнца, и шпаги скрестились с мелодичным звоном.

Саймон был в такой ярости, какой сам от себя не ожидал. Он был готов разорвать Рокуэлла голыми руками!

Однако, ярость — плохой помощник в смертельном поединке; а то, что герцог жаждет крови, и большой, Саймон понял сразу. Когда-то у сына графа Беркшира были лучшие учителя фехтования; нередко и в своих странствиях по дальним странам Саймон брал уроки у тамошних мастеров клинка; но все равно долголетней непрерывной практики у него не было, и сейчас это могло стоить ему жизни.

Рокуэлл, на его беду, оказался весьма искусным фехтовальщиком, и первые мгновения боя Саймон только отступал и оборонялся, ибо герцог сразу ринулся в атаку, причем применял приемы, совершенно далекие от честного дуэльного кодекса.

Саймон постарался сосредоточиться и успокоиться. На его стороне были кошачья изворотливость, быстрота реакции и неутомимость. Против него — недостаточное мастерство… и треклятый парик, который лез на глаза, мешая видеть.

Первые два преимущества оказались очень кстати: трижды шпага Рокуэлла доставала его и, если б Саймон не успевал отклониться или отпрыгнуть в сторону, он был бы уже ранен или даже мертв. Камзолы противники сняли, и на белоснежной рубашке Саймона появились три длинные красные полосы.

На Еву Саймон не смотрел, но знал, что она не убежала, и слышал, как она сдавленно вскрикивала при каждой нанесенной ему царапине, которые, вероятно, считала страшными ранами. Это, как ни странно, придавало ему сил, хотя он всегда считал, что женщинам не место на дуэли.

Самый опасный момент настал, когда Рокуэлл неожиданно сделал обманный выпад и направил шпагу в голову противника. Саймон едва успел присесть, но острие клинка зацепило его парик, который полетел на землю.

Саймон возликовал — без парика он сразу почувствовал себя увереннее и свободнее. И тут же понял, что теперь Ева наверняка узнает его… Но делать было нечего, ему оставалось только положиться на судьбу.

Поединок был яростным, движения соперников резкие, разящие. Звон и скрежет шпаг испуганные женские вскрики раздавались над поляной.

Через какое-то время Саймон начал замечать, что герцог выдыхается. Распутная жизнь, полная излишеств, сейчас подводила Рокуэлла: его дыхание стало хриплым, шпага уже не так стремительно делала выпады, багровое от напряжения лицо заливал пот, даже щеголеватые усики жалко обвисли. Саймон же ровно дышал и не чувствовал ни капли усталости.

Поначалу он жаждал убить соперника, не меньше, но, успокоившись и вновь обретя хладнокровие, понял, что такой вольности он себе позволить не может, — это приведет к расследованию, и мнимого эсквайра сразу разоблачат.

Поэтому он воспользовался удобным моментом — и просто выбил шпагу из руки Рокуэлла. Оставшись безоружным и в полной власти противника, его светлость совершенно растерялся и только судорожно моргал, уверенный, что пощады от Догерти не будет.

Саймон приставил кончик шпаги к горлу противника, рискуя проткнуть кожу.

— Извинитесь перед леди, Рокуэлл. На коленях.

Глаза герцога вспыхнули ненавистью. Он не в силах был поверить, что его, прекрасного фехтовальщика, победил какой-то деревенщина, да еще и требует, чтобы он просил прощения на коленях! Какое унижение!

Но к горлу его было приставлено острие шпаги, и выбора у него не было.

Какое счастье, что его позор почти никто не видит. Нехотя Рокуэлл опустился сначала на одно, а потом и на оба колена и сквозь зубы процедил:

— Простите мне мое недостойное поведение, мисс Корби.

— Я прощаю вас, — поспешно сказала Ева, желая лишь одного — чтобы дуэлянты поскорее убрали свои шпаги в ножны и разошлись.

Рокуэлл тут же поднялся с колен и направился к своей шпаге, которая на приличном расстоянии торчала из земли. Он схватился за эфес и посмотрел сначала на своего врага, — тот, надменно вскинув голову, наблюдал за ним, — а затем на свою невесту, которая с тревогой следила за его действиями.

— Помнится, это я пригласил вас на помолвку, Догерти. Так я больше не желаю вас здесь видеть, — не без злорадства произнес герцог.

Покинуть столь скоро замок Корби не входило в планы Саймона. Он только тем и занимался, что искал, как незаметно выбраться за его пределы вместе с Евой, и сегодняшнее утро посвятил именно этому. Оказалось, что выбраться из замка еще сложнее, чем попасть в него. Будь проклят лорд Корби, так помешанный на собственной безопасности! А тут еще его выгоняют прочь!..

Но ситуацию спасла, как ни странно, его жена.

— О, как это низко с вашей стороны! — возмутилась Ева, и, повернувшись к Саймону, быстро сказала: — Я вас приглашаю, мистер Догерти. И всегда помните, что в этом доме отныне вы самый желанный гость!

— Желанный гость?! — не привыкший, что ему перечат, герцог несказанно разъярился. — Вот как? Только помните и вы, дорогуша: этого вашего желанного гостя и его шпаги в первую брачную ночь в нашей постели не будет!

— Это верно, ваша светлость, в свою постель вы меня не заманите, — насмешливо ответил Саймон.

С ответом Рокуэлл не нашелся и презрительно скривился, а потом повернулся к Еве и бросил:

— Вы меня поняли, леди.

С этими словами он резким движением отправил свой клинок в ножны и гордо зашагал прочь.

Саймон презрительно плюнул ему вслед, и тут же спохватился, что приличные люди так себя не ведут. Он осторожно взглянул в сторону Евы. Но она, казалось, не заметила этого его недостойного жеста и смотрела на него сияющими глазами, как на героя. Он и был ее героем, вырвавшим ее из лап чудовища.

Она вдруг мягко улыбнулась, и что-то дрогнуло у него внутри. Саймон забыл в этот миг обо всем; исчезла боль от глубоких царапин. Он будто выпил залпом стакан крепкого вина, и кровь быстрее побежала по жилам, голова слегка закружилась, сердце забилось сильно и неровно.

Неожиданно личико Евы взволнованно вытянулось.

— Вы же ранены! — воскликнула она.

Саймон тут же пришел в себя. Что за наваждение она на него наслала? Эта женщина настоящая колдунья!

И тут он увидел свой парик, валяющийся в луже. Если его жена до сих пор его не узнала, то это лишь потому, что у нее не было времени присмотреться к нему. Теперь же его маскарад был под угрозой разоблачения.

Он поспешно отвернулся от девушки, подошел к парику и поднял его. Совершенно невозможно надеть на голову это мокрое безобразие.

Ева приблизилась к нему, и Саймон снова отвернулся от нее.

— Прошу вас, мистер Догерти, я должна осмотреть ваши раны. Не беспокойтесь, я не из неженок и при виде крови в обморок не упаду, — заверила его девушка и попыталась зайти с другой стороны, и снова он отвернулся.

— Желаете, чтобы я разделся?

— Что? — ахнула она. — Нет!

— Как же вы собираетесь осматривать мои раны? — осведомился Саймон, натягивая на себя камзол и застегивая его.

— Вы правы, вам лучше показаться врачу, — согласилась сконфуженная Ева. — Но я беспокоюсь, вдруг раны серьезные? Вы сможете сами дойти до замка?

— Пустяки. Царапины, — заверил он, стараясь смотреть куда угодно, только не на Еву. — Думаю, нам следует вернуться в замок.

Ему нужно уходить, и как можно быстрее.

— Ох, я даже не поблагодарила вас! — воскликнула она, неслышно материализуясь с правой стороны от него и заглядывая в лицо.

— Не стоит благодарности, я сделал то, что должен был сделать.

Сколько можно отворачиваться? Это уже выглядит подозрительным. Чем больше он отворачивался, тем старательнее она пыталась увидеть его лицо.

И вот теперь он стоял, глядя перед собой, ожидая, что Ева вскрикнет от ужаса, узнав его, и начнет звать на помощь. Но она не вскрикивала и на помощь не звала. Почему она не кричит? Почему эта женщина всегда делает не то, чего он от нее ждет?

Ну, неужели она его не узнает? Это казалось ему невероятным, но Ева продолжала приветливо улыбаться и цветасто расписывать, как много он для нее сделал, спася от бесчестного жениха.

— А знаете, вы весьма странный человек, — неожиданно прервав поток бесконечных благодарностей, сказала Ева. — Почему вы отворачиваетесь от меня?

— Без парика я уродлив, — сказал Саймон, не выдержал и снова отвернулся от нее.

— Что за чушь! — хохотнула она, появляясь прямо перед ним и глядя в его лицо своими ясными глазами.

«Если она меня узнает, у ее нежного горлышка окажется кинжал, и ее папаша сам побежит для меня главные ворота открывать», — со злостью подумал Саймон. Ему осточертело вертеться вокруг своей оси. Впрочем, он кое-что придумал. После этого его жена не захочет вообще смотреть в его сторону. Он сможет спокойно найти выход и похитить её.

— Вы благодарили меня, продолжайте, — благосклонно позволил он, направляя разговор в нужное ему русло.

— О нет, вы достойны не только благодарности! Будь моя воля, я бы всем рассказала, как смело вы защищали меня и мою честь!

— Не стоит этого делать, — заверил ее Саймон.

— Да, увы… — вздохнула Ева.

Она смотрит ему в лицо и не узнает! Он не мог поверить. Неужели он так изменился? И все же рисковать не стоит.

— Но вернемся к вашей благодарности, — напомнил он.

Ева непонимающе посмотрела на него.

— Не желаете ли вы одарить поцелуем своего спасителя?

— Что? — возмущенно ахнула она, на личике ее появилось обиженное выражение, будто он ее нагло обманул.

Отлично, вот сейчас она развернется и уйдет, и точно больше в его сторону не посмотрит.

Но что опять не так? Возмущенное выражение легко стерлось с ее лица, глаза Евы мстительно сверкнули, а на губах мелькнула лукавая улыбка. При этом она неосознанно коснулась кольца своего жениха на пальце.

— А почему бы мне и не поцеловать своего спасителя? — дерзко глядя в глаза Саймону, спросила она.

Вот оно что! Месть жениху, и она решила использовать для этого его, Саймона! Это было возмутительно! Но его женушка еще раскается, что решилась с ним в эти игры играть…

— Смелее, — подбодрил он, видя ее нерешительность.

Она вдруг стремительно шагнула к нему, с взволнованным блеском в глазах, приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щеку. Ева проделала это так быстро, что Саймон не сразу понял, что уже все закончилось. Только ветер холодил мокрый след на щеке, и лишь это напоминало об ее воистину безрассудном поступке.

Ева выглядела так, будто совершила подвиг. Но Саймон скорчил самую что ни на есть разочарованную физиономию.

— Что это было? — пренебрежительно спросил он. — Мне показалось, или вы в меня плюнули?

Ева сделалась пунцовой, причем сразу вся.

— Это был поцелуй? — продолжал насмехаться Саймон.

— Именно так, сэр! — бросила она. — И ежели вас это не устраивает, убирайтесь вон! А лучше уйду я!

Ева отвернулась от него и гордо двинулась прочь. Еще недавно именно этого он и желал, но она сама предложила ему другую игру, и он хотел дойти до конца.

— Э, нет! — протянул он, хватая ее за руку.

Девушка резко обернулась к нему, пылая негодованием и, казалось, готовая наброситься на своего обидчика с кулаками.

— Не для того я дрался на дуэли, рискуя жизнью, чтобы получить слюнявый поцелуйчик в щеку.

Напоминание о дуэли немного остудило Еву. А, когда Саймон обнял ее за талию, притягивая к себе, она будто лишилась всякой воли. Покорная, застыла в его руках. И он почувствовал, как она трепещет, едва смея дышать, как бешено колотится ее сердце. Она подняла к нему личико, смятение плескалось в ее глазищах. Она явно и боялась и жаждала того, что он собирался сделать.

Саймон и сам вдруг испытал волнение, казалось, каждая частичка его тела стала чувствовать острее, желая ее. Он притянул девушку к себе ближе, прижимая к груди, одновременно склоняясь к ее лицу. Губы его легко коснулись ее губ, таких мягких, таких податливых и сладких. Они послушно приоткрылись ему навстречу, и его язык скользнул внутрь, встретившись с ее несмелым язычком. Сначала он целовал ее, будто пробовал, неторопливо, нежно, но чем дальше они заходили, тем требовательнее становился поцелуй.

Одной рукой Саймон прижимал девушку к своему телу, вторая оказалась у нее на затылке. Ева обвила его шею руками. Они были очень близко, почти сливались друг с другом. И его достоинство желало бы, чтобы они стали еще ближе. Оно восстало, да так, что рисковало прорвать ткань панталон. И Саймон был уверен, что Ева чувствует его, и то, что она не отстранялась, не пыталась вырваться, усиливало желание стократно.

Он продолжал жадно целовать ее, и она горячо отвечала на его поцелуй. Страсть туманила голову, оба задыхались, и лишь отсутствие воздуха заставило их оторваться друг от друга. Саймон смотрел на свою жену, судорожно дыша. Она обессилено поникла в его руках, глядя на него затуманенным взором.

Но вот глаза ее вдруг расширились, и она легко выскользнула из его рук. Он не удерживал ее, наоборот, сказал:

— Уходите. Или случится непоправимое.

Почему он ее отпускает? Ведь он имеет право на… всё! Она его жена, и он так желает ее! Но остатки разума, которые еще кое-как ворочались в его голове, подсказывали, что слишком рано, этим он лишь все испортит.

Ева была абсолютно растеряна и не понимала, что он ей говорит.

— Идите! — прикрикнул он, и она пошла прочь неуверенной походкой. На краю поляны она обернулась и задумчиво прикоснулась кончиками пальцев к своим припухшим губам, будто посылая ему воздушный поцелуй на прощание. А потом снова продолжила свой путь к замку.

ГЛАВА 7

Гвендолин с самого начала почти не сомневалась, что это Саймон, сын графа Беркшира. Да, он изменился, но она узнала его.

А, когда шпага Рокуэлла неожиданно зацепила парик, и он полетел на землю, сомнения у подсматривающей за сценой дуэли баронессы рассеялись полностью… Саймон, красавец Саймон, который даже в юности был таким великолепным любовником!

Он загорел, возмужал… Стал просто неотразим. Хотя и юношей был очень красивым. Но сейчас от него просто глаз не отвести.

Гвен прислонилась к дереву на краю поляны, чувствуя, как пылает тело, как нарастает жар внизу живота. Саймон был так хорош в постели! Она до сих пор вспоминала о нем, хотя прошло столько лет. И, боже правый, как же всё печально закончилось!.. Все по вине маркиза Аллейна, этого всевидящего ревнивца. Это он отправил несчастного Саймона на каторгу, а Гвен вынудил дать показания против любовника.

Гвен тяжело перенесла эту потерю. Саймон был так великолепен, и так ее любил!..

И вот — эта неожиданная встреча в замке лорда Корби, через… да, девять лет. А Саймона приговорили к десяти годам. Выходит, он сбежал из колонии? Наверняка.

И что же делает сбежавший каторжник, человек вне закона, в поместье лорда, на помолвке его дочери? Хорошо одетый, в парике, при шпаге? Гвен было известно прошлое Саймона, и догадаться ей было нетрудно: он вернулся мстить.

Но кому? Корби? Или ей, Гвендолин? Или им обоим?

Первое — о, это было бы неплохо. Ведь и она, Гвен, здесь для того, чтобы найти способ уничтожить лорда. Таков приказ Аллейна, — и она не смеет перечить маркизу. Есть обстоятельства, которые делают ее зависимой от этого ужасного человека. Старый долг. Долг, по которому она платит уже десять лет! Но сейчас она не будет думать об этом… Сейчас ее волнует только Саймон.

Мысль, что Саймон здесь, чтобы отомстить ей, Гвендолин отбросила довольно быстро. Зачем ему было проникать для расправы над нею в хорошо укрепленный замок лорда Корби? Ее бывший любовник мог гораздо легче сделать это в столице, в уединенном доме на окраине, доставшемся Гвен после смерти мужа.

К тому же, Саймон избегал ее — не потому ли, что она могла его выдать? Но она не собиралась этого делать — и сделала вид, что не узнала его при первой встрече. Бывший каторжник — это даже не беспринципный и жестокий маркиз Аллейн; он прикончит Гвен легко и быстро, достаточно посмотреть в его холодные глаза-бусины, чтобы понять это.

Значит, Саймон явился, чтобы расправиться с лордом Корби. Отлично! Гвен была очень рада.

Но почему-то Саймон все время смотрел не на лорда, а на его дочь. А сегодня — пожалуйста! — даже дуэль из-за нее устроил…

Гвен злобно кусала губы. Уж не влюблен ли Саймон в эту девчонку? Быть не может! Но вот целовались же они тут. И так страстно!

Нет, тут не любовь. Расчет — и месть. Саймон решил обесчестить Еву, — такова, судя по всему, плата за гибель его отца. Как Гвен раньше не догадалась? Теперь все встало на свои места.

И тут вставал вопрос — нужно ли это ей, Гвен, и маркизу Аллейну? Нет, ей не нужно. Уже при виде этого поцелуя ее обдало жаром ревности; а, если ее прекрасный Саймон окажется в постели с этой пустоголовой девчонкой… Нет, она этого не допустит! Она еще не знает как — но не бывать тому!

Гвен провожала взглядом стройную фигуру Саймона, который медленно направился к замку вслед за Евой. Она вернет его себе! Любой ценой вернет! Быть может, он поможет ей освободиться от Аллейна…

Когда-то, когда она еще не так много знала о маркизе, она надеялась стать его женой. Он обещал ей это, и неоднократно. Но позднее баронесса узнала Аллейна ближе, — и с тех пор уже радовалась, что он не держит свое слово. Этот человек олицетворял собой саму смерть.

А Саймон… Саймон сделает ее счастливой. Она согласна жить с ним даже не обвенчанной, — пусть только он, как прежде, приносит ей деньги и драгоценности.

Гвен вздохнула и вышла из-за дерева. Она собиралась идти в замок, но внимание ее привлек мятый конверт, лежавший около скамейки, на которой сидела Ева. Баронесса подошла и подняла конверт. Достала из него листок бумаги — и прочла:

«Рано ты за муж сабралась. Забыла што со мной павенчана. За измену придеца бальшую цену заплатить. И не смей об этам письме никому гаварить иначи слизами умоешься. Я рядам и все вижю. Джек Гром».

Ева вернулась в замок во взвинченном состоянии. Поцелуй Догерти пробудил в ней ощущения необычные, странные… и в то же время приятные. Прикосновения его губ обещали что-то, чего Ева и хотела, и боялась, что манило и влекло, хоть и было подернуто флером загадочности.

Одно она знала точно: он был очень красив. И так храбро бился за ее честь! Это было как в рыцарском романе. Ева увлекалась подобным чтением очень давно и была достаточно реалисткой, чтобы не грезить о любви, подобной той, что воспевали авторы таких книг. Но она не могла не признать, что поединок на ее глазах, которому она была причиной, смертельный и кровавый, между двумя красивыми мужчинами, возбудил ее, заставив почувствовать себя героиней самого настоящего романа.

А Джеймс Догерти… Загадочный мужчина! Лицо накануне у него было белое, как маска, хотя на самом деле он такой загорелый. И зачем он носит этот ужасный парик?

У него такие красивые волосы, выгоревшие на солнце, почти белые, которые так интересно оттеняют смуглость лица. А глаза серо-зеленые, в которых так и пляшут веселые искорки.

Какое-то время Ева стояла у окна, бездумно улыбаясь и накручивая на палец каштановый локон. И вдруг — вспомнила о письме Джека Грома! Ее мечтательность как ветром сдуло. Грудь сдавило холодом, будто сверху навалилась глыба льда. Джек Гром! Ее муж! Мерзкий старик, за которого она вышла замуж против воли. Который утонул… А теперь оказался жив — и написал ей это жуткое письмо!

Рука Евы полезла во внутренний карман платья за роковым конвертом… Но тут на пороге возникла горничная и сообщила, что к мисс Корби гостья. Ева вытащила руку, оправила платье и изобразила на лице радость по поводу визита посетительницы.

Вошла баронесса Финчли, ее двоюродная тетка. За нею следовал слуга с коробками и свертками.

…Ева с нескрываемым восторгом рассматривала подарки своей тетки. Таких чудесных изысканных вещей ей еще никто не дарил. И, надо заметить, некоторые вещички были весьма фривольными, и именно они возбуждали особый интерес девушки, заставив на время забыть о злополучном письме Грома.

— Французы знают толк в красоте, — улыбнулась Гвендолин, невольно сама заражаясь восторженным состоянием своей племянницы.

— Это просто великолепно, тетушка!

— Милая моя, только не называй меня тетушкой, — поморщилась баронесса. — Я, конечно, не твоя ровесница… Но не настолько еще стара, чтобы спокойно относиться к такому определению нашего родства. Для тебя я — Гвендолин, или просто Гвен.

— Хорошо, Гвен… А это что? О, я не знаю, как вас и благодарить! — воскликнула Ева, любуясь шелковыми перчатками с изысканным золотым узором.

— Ну что ты, дорогая, — отмахнулась Гвен. — Маленькие пустячки. Хотя твоя ханжа-матушка вряд ли когда-нибудь баловала тебя подобными изысками.

Ева была слегка обескуражена, что тетка посмела столь непочтительно говорить о матери, но не могла с ней не согласиться. А веселый блеск глаз Гвен раззадорил девушку.

— Не смущайся, дорогая моя, я ведь все понимаю. Твоя матушка всласть накомандовалась мною в свое время, — Гвен смешливо сморщилась, и Ева невольно хихикнула. Тетка начала рассказывать ей о своем детстве, и девушка невольно заслушалась, забыв обо всех своих проблемах. Гвен была прекрасной рассказчицей и могла болтать без умолку. Ева так увлеклась, что не заметила, как пролетело время.

Она смотрела, как баронесса достает очередную коробку и сама открывает ее. Ах, как чудесно было бы, если бы Гвен приехала раньше, когда леди Корби только начинала готовить замок к торжеству! Подготовка и примерка нарядов прошли бы куда веселее.

Эта Гвен совсем не напоминала Еве ту высокомерную холодную особу, которая прежде встречалась ей в свете. Рядом с Евой вдруг чудом оказалась подруга, с которой можно было говорить обо всем на свете, которая все понимала.

— Ты только взгляни, что я для тебя достала! — говорила Гвен, вытаскивая на свет божий алую шелковую сорочку и встряхивая ее так, что материал красиво заиграл при свете дня. — Только не вздумай одеть ее в первую брачную ночь, а то твой жених решит, что ты легкодоступная девица, а мы ведь этого не хотим, — задорно подмигнула она.

— Нет, — вздохнула Ева: воспоминания о женихе были не из приятных.

— Определенно, нет! — продолжала болтать баронесса. — И уверена, что твоя мать уже приготовила тебе для этой ночи прелестный балахон.

Ева рассмеялась.

— Вы удивитесь, Гвен, но «балахон» у меня будет очень красивый! — воскликнула она, подбежала к сундуку и вытащила из него тонкую белую сорочку, всю расшитую жемчугом, строгую, но в тоже время изысканную.

— О! Я действительно удивлена! — искренне восхитилась Гвен. Она подошла к девушке и неожиданно взяла ее личико в свои ладони. — Ах, Ева, ты стала такой красавицей. Помню, раньше ты была худющей, одни глаза на все лицо, а теперь все так гармонично. Мужчины на тебя так и засматриваются! А эти твои кудряшки… прелестно!

— Кудряшки! — Ева сделала кислую мину. — Как они мне надоели! Все бы отдала за прямые волосы, как у вас, Гвендолин.

Но Гвен вдруг сделалась серьезной и не улыбнулась на это замечание.

— Детка, я должна с тобой поговорить. Это очень важно, Ева.

— О чем? — Глаза у Евы тревожно расширились.

— Сегодня я гуляла в саду и нашла вот это. Здесь указано твое имя, дорогая, — с этими словами Гвен извлекла из-за корсажа потерянное Евой письмо.

Ева тут же узнала его и ахнула — Боже правый, ведь это письмо Джека Грома! Но как оно могло оказаться в саду? Она сунула руку в потайной кармашек — пусто. Растяпа! Растеряха! Надо благодарить Всевышнего, что письмо нашла именно Гвен, а не кто-то другой!

Гвен отдала ей измятый конверт.

— Я прочитала его, — честно ответила она на безмолвный вопрос, читающийся в глазах Евы. — Прости, дорогая, не смогла удержаться. Мы, женщины, любопытны, ты знаешь. К тому же, почерк на конверте, на котором написано твое имя, настолько не похож на почерк человека из общества, что я как-то сразу насторожилась. Я подумала: «Быть может, моей милой Евангелине нужна помощь? Что может писать ей такой неграмотный тип?» И убедилась, что не ошиблась в своих подозрениях. Но неужели то, что пишет этот человек, правда? Ты замужем? И что это за угрозы?

Ева потрясенно молчала.

— Ева, я хочу тебе помочь! Ты можешь мне довериться полностью!

— Ах, Гвен, если бы вы только знали… — прошептала Ева, давясь горечью в голосе. Все ее бесконечные переживания, все проблемы разом навалились на нее, рискуя раздавить своим непомерным для ее хрупких плеч грузом.

— Расскажи мне все, дорогая. Уверена, мы найдем выход, — ласково сказала Гвен, беря девушку за руку и подводя к кушетке. Они присели, и Ева вдруг начала говорить. Ей так хотелось кому-то довериться, так необходимо было выплеснуть все, что накопилось в душе!

Она рассказала все. Как совершила глупость, сбежав от матери. Как ее похитили разбойники. Как она бежала со стариком-узником. Как он вынудил ее стать его женой. И как этот мерзкий негодяй оказался главарем бандитов Джеком Громом, как потом взял и утонул, и как вдруг прислал эту весть о себе, что он жив и находится где-то рядом.

— Вы видите, Гвен, в какой ужасной ситуации я оказалась! Я не могу выйти замуж за герцога Рокуэлла! Но какой скандал поднимется, если я вдруг разорву помолвку! Я в отчаянии, и не знаю, что делать, к кому обратиться! Отец… — Она всхлипнула. — У него с сердцем неважно. Был доктор. Ему прописали лекарства.

— Лекарства? От сердца? — мягко кладя руку на руку Евы, повторила баронесса.

— Да. Ему запрещено волноваться, вы понимаете? Если я скажу ему — Бог знает, как он переживет это! А мама… Вы знаете ее. Такой скандал для нее будет тоже страшным ударом.

— Не печалься, дорогая. Помолвка — это еще не свадьба. Ее можно разорвать и тихо, когда пройдет время после торжества. А этот Джек Гром…Ты в полной безопасности здесь, я уверена. Замок твоего отца охраняется не хуже самого Тауэра. И мы что-нибудь придумаем, Ева. Я готова помочь тебе.

— Что тут можно придумать? — вздохнула девушка.

— Подождем следующего шага этого Джека Грома. Быть может, он снова напишет тебе… А ты не подумала, что, может быть, это и не твой муж вовсе, что тот утонул, а письмо прислал кто-то другой, кому каким-то образом стало все известно о твоем браке? Ведь это вполне возможно, учитывая, сколько свидетелей было в той деревне, где вы венчались! Но в любом случае — не переживай, дорогая, все образуется.

— Только прошу вас, Гвен, не говорите никому обо всем, что я вам сейчас рассказала. Пожалуйста.

— Хорошо, это будет наша тайна, милая моя девочка. А теперь не вешай свой хорошенький носик, улыбнись и начинай готовиться к обеду. И мне тоже пора переодеться. — С этими словами Гвен легко выпорхнула из комнаты девушки, оставив ее одну.

Ева чувствовала себя немного растерянной, но в то же время ей полегчало. Будто часть огромного груза свалилась с плеч.

ГЛАВА 8

Гвендолин достала из-за корсажа записку и еще раз пробежала ее глазами, хотя уже знала наизусть. Корявым почерком было выведено:

«Слуга по имени Леммон. Отдашь ему флакон. Он знает, что делать».

Этот почерк был чем-то похож на тот, на письме Джека Грома. Хотя Гвен знала, что автор этой записки просто писал левой рукой, поэтому и получились такие каракули. Маркиз Аллейн умел заметать следы и не оставлять ненужных улик, даже давая своим подчиненным незначительные мелкие поручения.

Гвен со вздохом повертела в руке маленький флакон синего стекла. Хотя она и догадывалась о содержимом пузырька, ей лучше не знать, что в нем, и для кого он предназначен.

Она женщина с тонкой и ранимой душой, слишком нежная и добрая, и на роль Локусты* никак не годится. Она снова вздохнула, вспомнив, что десять лет назад уже была в подобной ситуации. И так же предпочла закрыть глаза на все происходящее… что и привело к ее полной зависимости от маркиза Аллейна.

О, у нее было оправдание тогда! Она была еще так молода, а ее выдали замуж за старого, вонючего, обрюзгшего развратника, барона Финчли, который, за их недолгую совместную жизнь, привил молодой жене нестерпимое отвращение к супружеской постели.

Потом в их доме появился маркиз Аллейн. Барону льстила эта дружба, а своей красавицей-женой он хвастался напропалую, не замечая, какие взгляды порой бросает маркиз на Гвен.

И так получилось, что во время одного из устроенных мужем обедов Гвен увидела, как Аллейн сыплет что-то в бокал барона. В ту же ночь Финчли умер — во сне; вдруг перестал храпеть, и молодая жена почему-то сразу поняла — он мертв. Вызванный доктор констатировал смерть от апоплексии. Гвен едва сумела скрыть свою радость. Она была свободна!

Но в тот же день Аллейн явился с визитом и без долгих проволочек и предисловий объявил, что хочет сделать Гвен своей любовницей. Она возмутилась, разгневалась. Что он себе позволяет? Она — честная женщина!

Но маркиз со своей ледяной усмешкой сказал, что барон был отравлен, и она прекрасно это знает. Более того — оказалось, Алейн попросту заплатил врачу, и тот закрыл глаза на явно подозрительную смерть толстяка Финчли. Если Гвендолин откажется принадлежать маркизу — врач даст показания, будет следствие, ее привлекут к суду.

Гвен испугалась. Если б она была невиновна… Но она видела отравителя и не остановила его. И кому поверят — ей, оставшейся бедной вдовой, или богатому влиятельному маркизу?

Деваться было некуда. И она стала любовницей Аллейна.

Но сейчас, в замке Корби, у нее оправданий нет. Кроме того, что она запуталась в сетях коварного маркиза… что не может выпутаться из них. И будет послушным орудием его железной воли.

— Леммон, Леммон, — сказала она вслух. — Как мне тебя найти?

И, будто отвечая ее мыслям, голос за дверью громко позвал:

— Леммон! Что вы тут делаете? Я вас уже час ищу!

Гвен подскочила к двери и приоткрыла ее. По коридору удалялись двое — седовласый высокий дворецкий и маленького роста узкоплечий слуга. Значит, это и есть Леммон!

*Локуста — знаменитая римская отравительница. Считается, что её услугами пользовались императоры Калигула и Нерон, а также мать Нерона — Агриппина Младшая.

Саймон был раздосадован. Ему так и не удалось найти выход за пределы замка. Конечно, у него было еще время, пока длятся празднования, но уже после первичного осмотра стен цитадели Корби становилось ясно, что она абсолютно неприступна. Впрочем, Саймон был не из тех, кто легко сдается. К тому же в голове его сложился новый план. Может статься так, что ему вовсе не придется похищать свою жену, а она сама по доброй воле пойдет с ним за пределы замка, одурманенная сладкими обещаниями и признаниями в любви.

Сейчас он наблюдал за танцующими, прислонившись плечом к колонне. Ева как всегда была неотразима, хотя и находилась в замороженном состоянии рядом со своим женихом, да и с другими кавалерами вела себя довольно сдержанно. Но Саймон не сомневался, что ему легко удастся растопить этот лед. Он желал бы танцевать с ней каждый танец, но не осмелился пригласить ее даже на один. Прошлый опыт показал, что все уроки танцев забылись. Не стоит привлекать к себе внимание, показывая своё неумение.

Саймон заметил, что Ева периодически осматривала зал. Уж не его ли она ищет? После их поцелуя… Ах, этот поцелуй, он пробудил в Саймоне столько жара, столько страсти! Скорее бы уже оказаться вместе с Евой на свободе. Он не питал иллюзий, что его маленькая женушка придет в восторг, узнав, что он ее супруг, но она смирится: ей больше ничего не остается. Смирится, а потом — кто знает? Он, конечно, не любит ее. Но хочет. И уверен, что и она его захочет.

Очередной танец закончился, и Еву скрыла от глаз Саймона целая толпа поклонников. Когда они наконец-то будут вместе, ни один мужчина не посмеет к ней подойти! Саймон в раздражении отвернулся и тут заметил странного слугу. Тот подошел с подносом, на котором стоял полный вина хрустальный бокал, к окну и поставил поднос на подоконник. Затем, опасливо оглядываясь, достал из ливреи синий флакон, открыл крышечку и быстрым движением высыпал содержимое флакона в бокал с вином. Порошок с шипением растворился в напитке. Слуга вновь огляделся по сторонам, но Саймон был не виден ему из-за ряда колонн, опоясывавших залу. Зато Саймон все прекрасно увидел.

Отравитель! И кому же предназначен сей напиток? Саймон следил взглядом за слугой. Тот уверенно шел к лорду Корби. Почему-то мнимый эсквайр Догерти не сомневался, что именно Корби должен стать жертвой.

Но нет! Это не входит в планы Саймона! Проклятый лорд должен заплатить по счетам, и смерть — это слишком легкая плата!

Саймон действовал быстро и почти не раздумывая. Он стремительно приближался к слуге и лорду, по-прежнему скрываясь за колоннами.

Леммон уже склонился перед лордом Корби, предлагая отравленное вино. И в тот момент, когда рука лорда потянулась к бокалу на подносе, Саймон заплетающейся походкой пошел прямо на слугу. Маленький тщедушный Леммон попытался увернуться, но не успел, и Саймон налетел на него, отбросив на лорда Корби. Бокал со страшным напитком вылетел у лорда из пальцев и разбился на мелкие осколки, по полу расползлась красная, напоминающая свежую кровь, лужа.

— О, черт! Кажется, я перебрал, — старательно притворяясь пьяным, пробормотал Саймон.

Он буквально повис на Леммоне, обнимая того за шею. Несчастный отравитель дергался, желая выскользнуть из цепких рук Саймона и бесследно исчезнуть, но это у него не выходило.

Мнимый эсквайр цветасто стал извиняться перед лордом, путая и коверкая слова и, когда Корби милостиво простил его, едва заметно морщась от отвращения, Саймон сказал полупридушенному Леммону:

— Отведи-ка меня в постель, приятель, а то я совсем на ногах не держусь.

— Да, помогите дойти мистеру Догерти до его комнаты, — тут же поддержал эту идею хозяин дома.

Бедняге Леммону ничего не оставалось, как вести пьяного гостя в его покои.

Но до комнаты они не дошли. Как только Леммон с висящим на нем Саймоном оказались вдали от бальной залы и любопытных свидетелей, последний вдруг выпрямился и обернулся к слуге. Тот отпрянул, натолкнувшись на острый взгляд, резанувший точно бритва. Саймон выбросил вперед руку, схватил отравителя за шею и прижал к стене.

— Кто тебя нанял? — Холодный сухой тон ясно показывал слуге, что человек перед ним не был пьян, а лишь притворялся.

— Нанял? — испуганно пролепетал Леммон, выдавая себя с головой бегающим взглядом и внезапной бледностью. — Я не понимаю о чем вы, сэр. Лорд Корби меня нанял, я ему служу!

— Хочешь в дурачка сыграть? — тихо прошипел Саймон. Одно мгновение — и у шеи Леммона оказалось острое лезвие ножа. — Кто тебя нанял отравить лорда?

— Я… Я не знаю! Я правда не знаю! Мне много заплатили, но я не знаю, кто это был, клянусь! — быстро заговорил испуганный слуга.

Саймон недоверчиво смотрел на него. Леммон столь убедительно трясся, что он решил ему поверить.

— Убирайся подобру-поздорову. Если ты мне хоть раз еще попадешься — шею сверну, — процедил он сквозь зубы, отпуская Леммона, который крысой шмыгнул прочь.

Кто-то хочет отравить лорда Корби. Это было совсем не на руку Саймону, ведь по его плану лорд должен был долго и сполна расплачиваться за убийство отца.

Отдав флакончик и деньги Леммону, Гвен облегченно вздохнула. Дело было сделано, повернуть назад было нельзя; оставалось только ждать, когда в замке найдут чей-то труп.

Баронесса, по правде говоря, догадывалась, чей он будет. Лорда Кристофера Корби, мужа ее кузины. Аллейн ненавидит Корби, она об этом знала.

Гвен не могла не признаться себе, что ей жаль лорда, и даже очень. Кристофер был красивым мужчиной: даже сейчас, когда ему было уже за пятьдесят, он сохранил величественную осанку, у него был благородный профиль и седая грива густых волос, которая делала его похожим на старого, но гордого и могучего льва. В свое время Гвен страшно завидовала кузине, заарканившей такого красивого мужчину, да еще и богача в придачу.

Чтобы заглушить поднявшиеся из глубины души муки совести, баронесса не отправилась на бал, а осталась в своей комнате, приказав принести бутылку кларета. Ей было все равно, что о ней подумают. Она отпустила горничную и потихоньку выпила всю бутыль. К вечеру она была изрядно навеселе. Совесть, кажется, притихла, и это радовало.

Она вспоминала о Саймоне, о том, как он смотрел на Еву. Ее опять охватила жгучая ревность. Что он нашел в этой бледной маленькой девчонке?

А, может, она ошибается? Может, он узнал ее, Гвен, и только делает вид, что ему нравится Ева, чтобы позлить бывшую любовницу? «И почему — бывшую? — ухмыляясь, размышляла баронесса. — Нет, я уверена: то наше прошлое, прекрасное прошлое, можно вернуть! Он так меня любил! Был моим рабом, верным, послушным… Наши ночи были незабываемы! И сейчас, когда он стал таким неотразимым красавцем, уступить его этой сопливой девчонке? Нет, ни за что!»

Идея возникла внезапно, и Гвен нашла ее необыкновенно привлекательной. Это поможет ей забыть о синем флаконе окончательно. Но надо выяснить, где комната Саймона. Только как это сделать?..

И тут в дверь тихо постучали. Гвен встала, слегка покачиваясь, добралась до двери и отворила ее. На пороге стоял маленький слуга. Лицо у него было такое взволнованное и искаженное страхом, что баронесса даже слегка протрезвела.

— Миледи, неудача… Мне не удалось…

— Входи же, не стой в коридоре. В чем дело?

Слуга подробно рассказал, как на него налетел пьяный господин, который оказался потом совсем не пьян.

— Он спрашивал меня, кто меня подослал…

— И ты сказал? — испуганно воскликнула Гвен.

— Нет, что вы, миледи. Я сказал, что не знаю имени. Что мне просто передали яд и деньги. Я думал, он сразу доложит все лорду. Но он почему-то этого не сделал…

— Не сделал — так сделает. Ты должен немедленно исчезнуть, — стараясь справиться с нервной дрожью, сказала баронесса. — Понимаешь?

— Да, миледи. Я уеду, завтра же утром.

— Сегодня!

— Но я не получу расчет…

— Тебе заплатит в Лондоне тот, кто прислал тебе яд… Да, имя того человека, что разоблачил тебя, ты знаешь?

Леммон кивнул.

— Его светлость назвал его мистер Догерти.

Гвен так и подскочила. Так это был Саймон! Но если это правда был он, — почему он остановил отравителя? Разве не месть лорду привела его сюда? Или все-таки — Ева? Нет, это не может быть она!

— Я узнал, где его комната, — говорил Леммон. — И достал ключ от нее. Миледи, может, лучше… сегодня ночью… того? — Он провел ребром ладони по горлу. Гвен вздрогнула, поняв его жест. Убить Саймона?

— Дашь ключ мне, — приказала она, сухо и властно, невольно подражая Аллейну. — Где его комната? Я сама все сделаю.

Леммон с уважением посмотрел на нее, вытащил ключ и вложил ей в руку.

— По коридору на втором этаже, комната пятая справа от лестницы. Так, значит, мне бежать? Вы справитесь?

— Да. Убирайся. И не беспокойся, — почти весело сказала баронесса. — Я заставлю его замолчать. Навеки!

Леммон с низкими поклонами вышел.

Безусловно, он принял ее за матерую хладнокровную убийцу, насмешливо подумала Гвен. Настроение ее значительно улучшилось. Слава Богу, лорд Корби остался жив! И у нее есть ключ от комнаты ее прекрасного Саймона! Он должен снова принадлежать ей! Стать ее рабом — и тогда, даже если он узнает об участии Гвен в покушении на Корби, он не выдаст ее!

Под темным плащом на Гвен была лишь тонкая алая сорочка. Женщина тихо шла по пустынным коридорам. Замок спал.

И вот она, наконец, добралась до заветной двери; никто не встретился ей по пути. Пожалуй, это можно было считать хорошим знаком.

Гвен испытывала сильнейшее волнение. Неужели скоро все случится? Они с Саймоном снова будут в одной постели, будут любить друг друга до утра! Она уже решила, как будет действовать. Сначала она соблазнит его. Не позволит и слова сказать, будет целовать его, пока он не сдастся. Ну а потом, когда они оба получат удовольствие, когда Саймон будет расслаблен и доволен, она расскажет, что это маркиз Аллейн вынудил ее давать против него показания, что она сама была жертвой и совсем не виновата в том, что Саймона осудили на каторгу. Он все поймет, она убедила себя в этом.

Гвен достала ключ от комнаты, но дверь оказалась не заперта. Женщина осторожно толкнула ее, и свет одинокой свечи в ее руке озарил часть комнаты, выделяя силуэт мужчины на кровати. Он лежал на боку, спиной к двери.

Гвен затаила дыхание и скользнула внутрь. Она затушила свечу, ей не хотелось, чтобы Саймон проснулся раньше времени. Комната тут же погрузилась в кромешную темноту. Гвен развязала тесемки плаща и сбросила его прямо на пол, туда же последовала сорочка. Абсолютно нагая, она двинулась в сторону кровати, споткнулась в темноте о небрежно брошенные на полу сапоги и упала, наделав шуму. Она в ужасе замерла, прижавшись к паркету, прислушиваясь к звукам на кровати, уверенная, что разбудила Саймона, но ответом на ее падение был мощный храп.

Хм… с каких это пор Саймон стал так храпеть? Впрочем, он уже не тот юноша, каким она его запомнила. Он стал настоящим мужчиной, широкоплечим, сильным и… храпящим.

Глаза немного привыкли к темноте, и Гвен поднялась с пола и вновь осторожно направилась к кровати.

Сердце ее, кажется, решило вырваться из груди, так сильно оно там билось, точно птица, пойманная в силки. Гвен дрожала от волнения. Ах, ведь единственным настоящим мужчиной в ее жизни был Саймон, и только он!

Увы, но маркиз Аллейн на мужчину не тянул. Она его ненавидела, и ненавидела ложиться с ним в постель.

Аллейн мало на что был годен. Его мужское достоинство могло конкурировать разве что с кроличьим, но вот по выносливости маркиз кролику сильно уступал. Зато Аллейн был жесток и в постели, и Гвен немало вынесла из-за его изощренных отвратительных фантазий. А как он отомстил ей за ее измену с Саймоном!.. Но об этом лучше не вспоминать.

Перина прогнулась под ее коленом, и Гвен снова замерла. Спящий перестал храпеть, она прислушивалась к его мирному дыханию… Но, ах, она не могла больше ждать! Баронесса быстро скользнула под одеяло к Саймону, прижалась к нему всем телом. Так же как и она, он был обнажен.

О! Он был такой горячий! Такой мощный! Она чувствовала, как под кожей перекатываются мускулы. Мускулы, а не кости, как у маркиза! Порой Гвен казалось, что вот-вот услышит веселый перестук костяшек, когда Аллейн трудился над ней. Но хватит! Хватит об этом мерзавце! Саймон рядом, и это главное!

Мужчина сонно шевельнулся, почувствовав чужеродное тело в своей постели. Гвен тут же стала тереться об него, начала гладить его руки, целовать шею. Он приподнялся, попытался повернуться, но Гвен оплела его руками и ногами, зашептала, опаляя кожу горячим дыханием.

— Милый, я так мечтала об этом… с тех пор, как увидела тебя… я просто с ума схожу… Умоляю тебя, возьми меня прямо сейчас! — Она говорила быстро и сбивчиво.

Он обернулся к ней, хотел что-то сказать, но Гвен положила пальчики на его губы.

— Только ничего не говори… молчи… Потом… все потом… А сейчас люби меня… возьми меня… — Речь ее стала невнятной, она сама несказанно возбудилась, соприкасаясь с сильным мужским телом. Саймон стал больше, шире в плечах, и совсем не показался ей худощавым. Да, он изменился со временем, но ведь его худощавость никуда не делась, она видела его совсем недавно. Червячок сомнения шевельнулся в душе, но он был безжалостно задавлен пьянящим возбуждением, туманящим мозг.

Гвен была немного раздосадована оттого, что в комнате было столь темно, и она не могла как следует разглядеть его тело, но в тоже время и рада: она боялась увидеть выражение его лица, ненависть и отвращение на нем.

Но в кромешной темноте она ничего не боялась, смело протянула руку и обхватила его восставшее достоинство. Он уже готов! Он хочет ее! И такой большой!

Гвен нетерпеливо толкнула мужчину на постель, он послушно откинулся, увлекая ее за собой, и она возликовала от счастья. Саймон не отталкивает ее! Она легко оседлала его, провела руками по груди. Небольшая поросль волос появилась там. Почему-то Гвен не представляла, что у Саймона будут волосы на груди. Это было как-то неправильно…

Он не пожелал, чтобы она сидела на нем, быстро перекатился, подминая её под себя. Тяжесть мужского тела сводила с ума, мысли путались, дыхание сбивалось.

Он стал действовать и был жадным, будто оголодавший зверь; это чувствовалось во всем, в каждом его прикосновении, как будто мнущем ее, в его поцелуях, таких требовательных и властных, заполняющих всю ее. И она понимала, что именно это ей и нужно, только так она и хотела.

Она дрожала и извивалась под ним, ей не нужны были ласки, ей хотелось, чтобы он прямо сейчас овладел ею. Нет, это было ей жизненно необходимо! И, будто чувствуя ее потребность, он попытался войти в нее, но она была слишком узенькой, а он слишком большой, и с первого раза не получилось. Но попыток они не оставили. Пусть Гвен и почувствовала удивление своего партнера, но она не дала ему отступить. А потом он заполнил ее всю, и Гвен испытала первый оргазм с ним. Первый за столько безрадостных лет!.. Это было абсолютно неожиданно для обоих, и весьма воодушевляло на подвиги.

Гвен чувствовала, как он двигается в ней. Она ловила каждое мгновение, купаясь в безумных чувствах, охвативших тело. Чем больше он двигался, тем сильнее ей хотелось застонать, но она сдерживалась, кусала губы, и казалось, будто все чувства еще сильнее обостряются, а внутри снежным комом нарастает крик.

В едином порыве они стремились друг другу навстречу, ни разу не сбившись с ритма. Несчастная кровать, не выдержав мощных толчков мужчины, начала громко скрипеть. Но любовники были столь увлечены процессом, что даже не заметили этого.

Это нарастало в ней с каждым новым его толчком. Невыносимо! Все больше и больше… Ей необходимо освободиться от этого, она сейчас задохнется, ее просто распирает от эмоций… Она стала извиваться, пытаясь сбросить его тело с себя, но он не пускал, все крепче сжимая ее, придавливая к захлебывающейся в скрипе постели. Гвен царапала его спину, не замечая этого. Кровь стучала в висках, глаза закатывались.

Сейчас! Она задрожала, забилась в оргазме, а из горла наконец вырвался крик, даря настоящее освобождение.

Он зажал ей рот рукой, пытаясь заглушить безумные вопли. Но Гвен не могла теперь молчать. Он был сам виноват: это он ее освободил, это он довел ее до такого состояния! И это он продолжал двигаться в ней, заставляя испытывать оргазм за оргазмом. Она билась под ним и кричала, а вернее мычала, придушенная его ладонью. Из глаз вдруг потекли слезы, но это были слезы облегчения, а не боли, пусть она и была буквально придавлена его телом к кровати.

Он вдруг напрягся, выгнулся назад и с криком кончил, а потом упал на нее без сил.

Гвен лежала не шевелясь, медленно приходя в себя… и, по мере того, как разум возвращался к ней, осознавая то, что вскоре стало ей ясно окончательно.

Это был не Саймон.

Когда она поняла это? Она и сама не могла точно сказать. Может быть, когда он вошел в нее, или чуть раньше, когда касалась его тела…

Он зашевелился, но она не дала ему подняться, крепко прижала к себе. Она почти не чувствовала тяжесть его тела, а его близость была так приятна. Ах, она могла лежать так вечно!

Да, это был не Саймон… Но это был ЕЕ мужчина.

ГЛАВА 9

— Я следил за ней из самого Лондона. Когда ты прислал мне список гостей, и я увидел в нем ее имя, то сразу понял, что маркиз Аллейн воспользуется удобным случаем. И не ошибся. У нее в багаже оказался некий синий флакон. Мне удалось проверить содержимое в день ее приезда сюда, и это оказались отнюдь не духи, а довольно быстродействующий яд. Я подменил отраву на безвредный порошок. В тот же вечер она передала этот флакон одному из твоих слуг…

— Кому? Кто предал меня в моем же доме?

— Леммон.

— Он служил мне два года. Кто бы мог подумать!

— Кристофер, это еще не все. У тебя есть не только враги, но и друзья, причем такие, о которых ты и не подозреваешь… Вспомни вчерашний бал, Леммона, подающего тебе питье…

— Так в вине уже был порошок?

— Да. Если бы ты и выпил — ничего бы не случилось. Но ты не выпил…

— Я прекрасно помню, почему. Нетрезвый гость, эсквайр по имени Догерти. Он налетел на Леммона, тот на меня, бокал упал и разбился.

— Этот человек не был пьян, Кристофер. Это была игра, притворство. Он наблюдал за твоим слугой и, когда тот высыпал отраву в вино, решил тебя спасти.

— Но почему он просто не остановил Леммона, не разоблачил его перед всеми? Почему защитил меня таким странным образом? — нахмурив брови, спросил лорд Корби — ибо именно он был одним из собеседников.

— Мне тоже показалось это странным. Это можно объяснить, пожалуй, одним: Догерти не хотел привлекать к себе внимание, хотел остаться в тени. Это настораживает и наводит на определенные мысли. Этот эсквайр вообще необычная личность. Я тут порасспрашивал приятелей Рокуэлла — оказывается, они познакомились с ним накануне приезда сюда, в каком-то трактире. О нем никто ничего не знает, кроме того, что он вроде как веселый малый и при деньгах. Он вовсе не близкий друг твоего будущего зятя.

Лицо лорда передернулось при упоминании Рокуэлла.

— Тебе неприятен герцог?

— Не то слово. Но Ева и ее мать убедили меня, что этот союз самый лучший. Я не верил, что моя девочка правда хочет за Рокуэлла замуж. Но она и моя жена так настаивали… Мне показалось — дочь стала как ее мать, такая же расчетливая и холодная. И разве мог я винить в этом кого-то, кроме себя? Я пренебрегал ею долгие годы, не растил, не воспитывал, не заботился о ней. Все это возложил на жену. И такое воспитание, как я думал, не могло не принести свои, увы, горькие плоды.

— Мне кажется, Евангелина совсем не такая, как леди Корби, — заметил его друг.

— Да. Но я понял это, когда уже помолвка была делом решенным. И сейчас раскаиваюсь в том, что так легко уступил. У меня болит сердце за дочь, Генри!

— Кристофер, я знаю, что ты нездоров. Тебе вредно волноваться…

— Как тут не волноваться? — печально улыбнулся Корби. — Единственная дочь выходит замуж за недостойного человека; мой враг по-прежнему на свободе и замышляет новые злодейства; меня хотят отравить в собственном доме… Безусловно, это такие мелочи, на которые и внимания не стоит обращать! Но к делу, Генри. Значит, этот Догерти…

— Пока я ничего определенного о нем сказать тебе не могу. Я наблюдаю за ним, — очень осторожно, потому что он, кажется, отнюдь не дурак, и наверняка почувствует слежку. Но сейчас главное — удалить из замка эту тварь, кузину твоей жены.

— В твоих словах звучит ненависть…

— Ненавижу и презираю и Аллейна, и его грязную шлюху! — воскликнул Генри. — Этой мерзавке место на виселице!

— Как горячо ты ее поносишь, — усмехнулся Корби. — Даже чересчур…

— Не будь ты моим другом, Кристофер, — задохнулся от возмущения его собеседник, — я бы заставил тебя взять эти слова назад!

— Я шучу, — миролюбиво сказал лорд. — Я знаю, что ты всегда презирал подобных женщин, и до сих пор не женат, потому что не нашел той, что будет соответствовать твоим высоким понятиям о чести, морали и нравственности… Но ты, кажется, краснеешь, мой друг? Почему?

— Я хотел спросить у тебя, Кристофер… Ты частенько подшучиваешь над моим нежеланием жениться, помню, даже девственником меня называл…

— Ну, вспомнил! Это было давно, когда ты еще был моим секретарем, безусым юнцом. Надеюсь, к тридцати девяти годам ты уже познал, хм… эти радости? Снова краснеешь? Изумительно, как это мне дважды удалось вогнать такого непробиваемого и невозмутимого, как ты, в краску! Так что ты хотел спросить?

— Видишь ли… этой ночью…

— Что? — Даже приподнялся с кресла заинтригованный лорд.

— Да нет, ерунда. И, конечно, ты тут ни при чем, — резко оборвал Генри. — Я пойду. — Он встал. — За этой тварью баронессой нужен глаз да глаз. Она способна на любую подлость. Ты удалишь ее?

— Ты думаешь, у нее в рукаве припрятано еще что-то? Сомневаюсь. И не забывай: она, к сожалению, кузина моей супруги. Леди Корби настаивала, чтобы баронесса приехала на помолвку Евы. Выгнать баронессу Финчли — это значит поссориться с женой, а ты знаешь, что я не выношу семейные скандалы.

— Быть может, стоит рассказать твоей супруге обо всем. Чтобы она поостереглась. И, честно говоря, я переживаю за твою дочь. Вдруг Аллейн к ней как-то подберется?

— Будем надеяться, что нет, Генри. Эта мысль приходила мне в голову. Но ни я, ни Господь всемогущий не допустим этого!

— Итак, я понял, что баронесса остается, — сказал друг лорда. — Не волнуйся, Кристофер: я с нее глаз не спущу! И за этим странным Догерти буду присматривать. Кстати, ему, кажется, твоя дочь приглянулась, он частенько так на нее глядит…

— Если честно, я бы лучше отдал Еву за простого эсквайра, если он человек порядочный и благородный, чем за его светлость герцога Рокуэлла! — печально отозвался Корби.

— Я с тобой согласен, — кивнул его друг и вышел.

…Генри Лайс, виконт Мандервиль, стоял на крыльце и с удовольствием вдыхал чистый бодрящий утренний воздух. Он и себя чувствовал освеженным, наполненным новыми силами и надеждами.

Была ли этому причиной только отведенная от старого друга опасность? Генри понимал, что не только. И, как ни пытался выкинуть из головы ночное происшествие, не мог его забыть.

Таинственная незнакомка ускользнула в предрассветных сумерках, когда он крепко спал. Если б не смятые простыни, не отпечаток ее тела на них, не легкий, едва ощущающийся аромат, исходящий от белья, — он решил бы, что ему все это привиделось во сне.

Генри вздохнул и откинул со лба черную прядь волос, которую трепал игривый ветерок. Никогда ему не было так хорошо, как этой ночью и с этой женщиной. Что она шептала ему? «Я так мечтала об этом… Я с ума по тебе схожу… Возьми меня прямо сейчас!»

Он почувствовал, что снова начинает возбуждаться от одних этих жарких бессвязных слов, и не без труда подавил желание. Нет, это на него совсем не похоже! Он всегда отличался не только решительностью, но и сдержанностью и хладнокровием. Начиная с ранней юности, когда пошел против воли отца и матери, видевших его, младшего сына, священником. А он захотел стать юристом, иметь профессию. Семья была страшно недовольна его непокорностью и на долгие годы прекратила сношения с ним.

Вскоре после учебы в Оксфорде молодой человек познакомился с всесильным лордом-канцлером Корби и стал его секретарем. Деловые отношения со временем переросли в крепкую дружбу.

Затем умер старший брат, и Генри неожиданно получил титул виконта. Тогда же лорд Корби отказался от своего высокого поста и покинул Лондон. Генри знал почему. Злосчастная казнь друга лорда, графа Беркшира, была тому причиной. Корби снедали муки совести за то, что он не спас графа, не помог ему, фактически подписав другу смертный приговор.

Генри, однако, не потерял связи с лордом. По его просьбе нашел сына Беркшира, Саймона, но юноше удалось ускользнуть, когда он был уже в руках у Генри и его людей.

Затем Корби дал другу еще более важное поручение: найти улики против маркиза Аллейна. И здесь, хотя и не сразу, Генри повезло. Сейчас в руках лорда были веские доказательства грязных дел маркиза, достаточные, чтобы представить их Палате Лордов — и уничтожить Аллейна.

И не одного его, но и его прекрасную любовницу. Наедине с собою Генри всегда был прямолинеен и откровенен полностью: эта женщина, он знал, пробуждает в нем не только отвращение и ненависть. Она была слишком хороша. Она вызывала жгучее желание. И он, он, честный, достойный и благородный джентльмен, хотел ее. Ту, которая была подстилкой самого большого мерзавца во всей Англии.

Генри презирал себя за эти чувства, терзался, мучился, страдал. Искал удовлетворение с другими женщинами. Но все было бесполезно… До сегодняшней ночи. Женщина, с которой он занимался любовью, пришедшая к нему как призрак и как призрак ускользнувшая, освободила его от грязных пут, наброшенных на него баронессой Финчли. Он был свободен — и счастлив. Оставалось только найти свою ночную гостью — и сделать ей предложение.

«А вдруг она замужем? Нет, нет, не может быть!»

Виконт Мандервиль вовсе не был женоненавистником, как многие о нем думали. Просто он имел свой идеал, и хотел, чтоб супруга ему соответствовала. Мудрая — как Афина; верная — как Пенелопа; прекрасная — как… как баронесса Финчли, — тотчас откликнулся внутренний голос.

Кстати о баронессе… Не стоит оставлять ее надолго без присмотра. С этой мыслью Генри вошел в дом.

Саймон застегнул камзол, поправил кружевные манжеты и направился к двери своей комнаты, уже распахнутой предупредительно Питером. Саймон в который раз порадовался, что взял с собой младшего сына Бреди: Питер умел держать язык за зубами и был очень исполнителен.

Бросив на ходу шиллинг, ловко пойманный юношей, Саймон вышел в коридор. Он зевнул — он почти не спал этой ночью. Это надо же, как ему не повезло с соседом! Причем во всех отношениях.

Во-первых, Саймон узнал этого мужчину — еще бы, хоть прошло много лет, а воспоминания о том, как его схватили на улице люди Корби, как везли, связанного, в карете неизвестно куда, до сих пор нет-нет да и всплывали в памяти. Ему чудом удалось тогда сбежать.

И вот — начальник тех людей оказывается за стенкой от Саймона, в двух шагах! А мнимый Догерти уже настолько расслабился, что и парик перестал надевать, и лицо белить. Когда Саймон встретил своего соседа по комнате в первый раз, он едва не вздрогнул. Однако, на невозмутимом лице незнакомца не появилось ничего, кроме вежливой, хотя и холодноватой, улыбки.

Уже одна эта встреча, пусть и прошедшая мирно, могла испортить Саймону сон; но этой ночью из комнаты соседа донеслись такие звуки, что об объятиях Морфея можно было напрочь забыть. Стоны, вопли, крики, скрип кровати, вторящий всему этому — никакой двусмысленности, все было предельно ясно.

Перегородки между комнатами были тонкие (эта часть замка совсем недавно подверглась переделке, и старые, толстые, стены были сломаны), и каждый звук был слышен отчетливо, будто Саймон находился прямо в спальне соседа.

Он провел, в отличие от страстных любовников, ужасную ночь. Под утро решил, что все равно не заснет, и вышел, чтобы прогуляться по саду. Он был уже в конце коридора, у лестницы, когда услышал сзади звук открывающейся двери. Он прижался, забившись в какую-то нишу в углу, и увидел женщину в темном плаще, торопливо выскользнувшую из комнаты соседа и быстро идущую в ту же сторону, где спрятался Саймон.

Она как раз надевала на голову капюшон, и он вдруг узнал ее. Гвен, прелестная, распутная Гвен! Что ж, времени она не теряет… Видно, тот тощий, что когда-то застал ее и Саймона, остался у красавицы в прошлом.

Она свернула к лестнице и через миг исчезла из вида. Саймон хмыкнул и, подумав, решил, что теперь может спокойно вернуться и увидеть до утра хоть один сон…

Гвен с трудом разлепила глаза, все тело невозможно ломило, болела каждая частичка. Но то была весьма приятная боль.

Ничего, сейчас, лежа в своей постели, она хотя бы могла шевелиться. Когда она проснулась рядом со своим нечаянным любовником, она с трудом смогла повернуть голову. Впрочем, когда в предрассветном сумраке Гвен разглядела лицо мужчины, спящего рядом с собою, она чуть не упала с кровати.

Да, она не ошиблась, это был не Саймон. Это был Генри Лайс. Генри Лайс!..

Более идиотской ошибки она совершить не могла! Она переспала с заклятым врагом Аллейна! Человеком опасным, в руках которого были сосредоточены власть и сила. Лайс преданно служил Корби, он практически был исполнителем повелений лорда-затворника. Гвен знала, что Аллейн не раз пытался избавиться от Генри Лайса, но каждая попытка оборачивалась провалом.

Интересно, Лайс знает, с кем провел ночь? Ведь было так темно…

Гвен заставила себя подняться с кровати, тихо оделась и крадучись выскользнула в коридор. Здесь она поняла, что самым глупейшим образом ошиблась дверью: комната Саймона была следующей по коридору. Ошиблась так ужасно — о, во всем был виноват, конечно, вчерашний кларет!..

Никого не встретив, баронесса добралась до своей комнаты, без сил рухнула на кровать и тут же провалилась в сон.

…И вот теперь она нежилась под одеялом и предавалась воспоминаниям о прошлой ночи. А вспомнить было что! Это было воистину невероятно! Казалось, ее любовник не мог насытиться, брал ее снова и снова, а она пребывала в бесконечном экстазе. Никогда с ней такого еще не было!

Перед мысленным взором всплыл образ крупного мужчины, которого она сумела разглядеть на рассвете. Он безмятежно спал, утомленный любовными утехами. Он лежал на спине, одеяло сползло до пояса, открывая взору широкую грудь с завитками темных волос. Думая о его мощной фигуре, Гвен в очередной раз поразилась себе, как можно было его перепутать с худощавым Саймоном?! А ведь она с самого начала почувствовала, что что-то не так…

У Генри Лайса были темные длинные волосы до плеч, которые он собирал в аккуратный хвост. Он не носил парик. Гвен не подозревала, что его волосы чуть вились. Впрочем, раньше ей не приходило в голову разглядывать его волосы.

Даже во сне Генри казался строгим, собранным, как всегда. Может, такое впечатление складывалось из-за твердо очерченных губ, из-за выпуклого, хорошо вылепленного подбородка с небольшой привлекательной ямочкой посредине?

Глаза его были закрыты, и Гвен с изумлением поняла, что даже не знает, какого они цвета… Надо же, она встречала его в свете, и не раз, — но никогда не заглядывала ему в глаза, всегда отводила взгляд. Этот мужчина был опасен — так сказал ей Аллейн. И Гвен была склонна согласиться с ним. Генри Лайс, виконт Мандервиль, был опасен и холоден, как сталь кинжала.

Но теперь — теперь она обязательно узнает цвет его глаз. «Зачем?» — тут же одернула себя Гвендолин. О чем вообще она думает? Ей нужно забыть об этой ночи и молиться, чтобы маркиз Аллейн не узнал об ее измене, иначе наказания не избежать.

Проклятый маркиз… Никогда ей не избавиться от своего жестокого любовника! Он не отпустит ее. А если она попробует уйти, на свет всплывут весьма нелицеприятные факты о ней. Но это он заставлял ее все это делать! И чем дольше она была с Аллейном, тем больше запутывалась в его сетях. Да, они были в одной связке.

А что, если Лайс успел разглядеть ее этой ночью? Сердце тревожно екнуло, но Гвен тут же посмеялась над своим страхом.

Ну и пусть он ее узнал. Что это изменит? Генри Лайс и раньше воротил от нее свой прямой аристократический нос и надменно вздергивал свой волевой подбородок с ямочкой. Конечно, он знал, что она любовница Аллейна, и терпеть ее не мог. Теперь же он будет просто отворачиваться от нее, исходя презрением и негодованием к обнаглевшей шлюхе. Но он никому нечего не скажет, не тот тип мужчин. Лайс благороден и правилен до кончиков своих джентльменских ногтей; он не станет трепать имя женщины, даже такой опустившейся, по его мнению (да и по мнению самой Гвен), как баронесса Финчли.

Гвен сделалось горько, гадко и обидно до слез. Она знала, что так будет. Но…

В душе вдруг шевельнулась глупая надежда. Им было так хорошо этой ночью. Неужели виконт такой со всеми женщинами? Ей не верилось. Поначалу он был весьма агрессивен, а потом сделался нежным и ласковым. Он дал ей все, чего ей так не хватало: погасил извечный голод плоти и окутал теплом ласки душу. Она могла поклясться, что его безумно потянуло к ней.

Может ли статься так, что эта ночь так же много значила для него, как и для нее?

Забыв о боли во всем теле, Гвен быстро откинула одеяло и соскочила с кровати. Она принялась взволнованно ходить по комнате. Слабая надежда, вдруг родившаяся в душе, неожиданно переросла в уверенность. Все будет хорошо!

Она пойдет к Генри, она все ему объяснит, и он примет ее, поймет, поверит. Ведь им так хорошо было вместе. Он защитит ее от Аллейна, маркиз больше никогда ее не потревожит! Генри сумеет заткнуть рот мерзавцу, ведь он такой умный, сильный, мужественный. Он никогда не даст ее в обиду!

Череда бесконечных тоскливых серых дней расступилась, и впереди она увидела светлое прекрасное будущее. Свое будущее с Генри Лайсом. Там была любовь, там было счастье, там были дети. Все то, о чем она когда-то так мечтала и на что уже давно не надеялась.

Памятуя о прошлой своей ошибке, Ева не стала в этот раз далеко уходить от дома. Но ей необходимо было вырваться из душных стен! Невозможно было дальше оставаться в замке!

Чем ближе она узнавала своего жениха, тем больше ненавидела и презирала его. Ева думала, что, после того, как Догерти поставил герцога на место, тот будет вести себя прилично с ней. Ничего подобного! Сегодня с самого утра Рокуэлл напился, поймал ее в коридоре и на глазах у проходящих мимо слуг прижал к стене. Дыша перегаром, он зло выплевывал ей в лицо оскорбления, а потом заявил, что как только они поженятся и она понесет, он отправит ее подальше в деревню, только там ей и место. При этом он больно ущипнул ее за руку.

Девушка сумела оттолкнуть его и убежала. И тут же попала в руки к матери и ее модистке. Она послушно выслушала все наставления леди Корби, дала себя в миллионный раз измерить, стояла точно манекен, позволяя делать с собой все необходимое, — шили костюм для предстоявшего вскоре бала-маскарада. Но стоило только матери покинуть комнату, как Ева тут же отослала модистку и помогавших ей служанок и направилась к тетке. Ее разрывало от негативных эмоций, кипящих внутри, ей нужно было высказаться, почувствовать поддержку. А Гвен поймет и, пусть тетка ничем не может ей помочь, но она выслушает, улыбнётся, пошутит, — и все проблемы покажутся не важными, и на душе полегчает. Но оказалось, что Гвен еще спит и даже не собирается просыпаться.

Раздосадованная Ева одна направилась в сад. Она прислонилась спиной к толстому дереву, запрокинув голову, закрыв глаза. Что ей делать? Боже, что?..

Даже поцелуй с Догерти ее больше не радовал. Она запретила себе думать об этом мужчине. Вчера он прекрасно проявил себя: напился, как свинья и облил ее отца вином. Дуэлянт, бабник и пьяница, вот он кто! Она убедила себя в этом. По большей части, чтобы не думать о нем.

Ева обессилено сползла по стволу на землю. Она смотрела в ясное небо и умоляла послать ей спасение. От бесконечной жалости к себе у нее из глаз потекли слезы. Она закрыла лицо руками, всхлипывая все сильнее, пока не разрыдалась.

Ева не слышала шагов, но в какой-то момент поняла, что на нее кто-то смотрит. Слезы тут же прекратились, она испуганно подняла голову и увидела Догерти, застывшего на тропинке. Он смотрел на нее и хмурился, но вдруг лицо его перекосилось от ярости, будто он понял что-то.

— Я его убью! — рявкнул он и, резко повернувшись, направился к замку.

У Евы сердце затрепыхалось в груди. Она поняла, что эсквайр решил, будто Рокуэлл снова обидел ее, и она плакала из-за этого. Новая дуэль! Но нет, она не может этого допустить!

С криком она вскочила и бросилась за ним. Шаги Догерти были широкими, и ей пришлось бежать за ним, но, даже когда она схватила его за руку, он не остановился и несколько ярдов даже протащил ее за собой. Лишь когда запыхавшаяся Ева оказалась перед ним, обхватив его торс руками и толкая назад, он застыл.

— Куда вы? Стойте! Что вы там себе напридумывали, несносный вы человек? — быстро говорила она, удерживая Догерти на месте.

— Я не позволю Рокуэллу… — сквозь зубы процедил он.

— А причем здесь Рокуэлл? — тут же перебила его Ева.

Догерти недоверчиво посмотрел на нее, но было видно, что он уже немного отошел и вполне владеет собой. Ева вздохнула и позволила себе немного расслабиться. Она прижалась лбом к груди мужчины, чувствуя невероятное облегчение.

— Почему же вы плакали? — спросил он.

— Мало ли у молодой девица поводов всплакнуть? — почти весело спросила она. И вдруг поняла, что стоит вплотную к нему… и обнимает. Камзол его был расстегнут на груди, и щекой она чувствовала его горячее тело под сорочкой. Она вдохнула его запах. Ева не смогла бы его описать, но его запах ей нравился, он волновал, так же, как и близость с мужским телом.

— О, так, может, это были слезы радости? — с откровенным сарказмом уточнил Догерти.

— Все может быть. И почему вы злитесь? Что вам за дело до меня?

— Есть дело.

Ева хмыкнула, она даже не пыталась скрыть, что прижимается к нему, вдыхает его запах. Он ей нравился, и ее тянуло к нему.

Догерти обнял ее за плечи, он смотрел на нее оценивающе, будто что-то решал для себя. А она доверчиво нежилась в его объятиях.

Пусть он станет ее грехом… Ах, о чем она думает?! Она никогда этого не совершит! У нее есть жених… и может быть даже муж…

Возвращение в реальность было болезненным. Еву вдруг затрясло, а из глаз вновь хлынули слезы.

— Вы лжете мне! Он обидел вас! — Догерти сжимал ее плечи, заглядывал в лицо.

— Не обижал он меня! Просто меня тошнит от него! Не хочу за него замуж, вот и все! — вскричала Ева, вырываясь, но он не пускал, сильнее прижимая к себе.

Она задыхалась, захлебываясь слезами, а он вдруг стал баюкать ее, и девушка постепенно успокоилась. Она все также полулежала на его груди, чувствуя мокрую сорочку под щекой.

— Разорвите помолвку, — тихо сказал Догерти.

— Я не могу… — хриплым от слез голосом прошептала девушка.

— Можете, — настаивал он.

Она отрицательно покачала головой в ответ.

— А как же я?.. — прошептал он. И обреченность почудилась Еве в его голосе. Она удивленно взглянула в его лицо, оно было задумчиво и печально.

— Вы? — запинаясь, переспросила она, растерянно хлопая глазами.

— Да, я! Как мне жить дальше? — воскликнул он.

— Я не понимаю, — пролепетала девушка, отстраняясь. Он отпустил ее, и руки его, словно плети, безвольно повисли вдоль тела.

Еве вдруг сделалось не по себе. Она начинала догадываться, к чему он ведет, и не хотела этого слышать. Разбитое по ее вине сердце… Догерти… Но разве такое возможно? Он не был похож на влюбленного юношу. Или был?

— Как мне жить дальше без тебя, Ева? Как ты не видишь, что я с ума по тебе схожу?! С первой нашей встречи, с первого взгляда! — воскликнул он хрипло.

Конечно! Сколько было знаков внимания, а она не замечала их. Рукопожатие… Их танец… А дуэль! И она не понимала, не догадывалась! Да, Джеймс действовал довольно грубо, но ведь он никогда не вращался в высшем обществе и не обучен изысканным манерам.

Но нет! Нет! Нет! Она не хочет все это слышать! Она не хочет делать его несчастным! А счастливым она его сделать не сможет, потому что принадлежит другому мужчине… Даже, может быть, двум.

— Я люблю тебя! — страстно воскликнул Догерти, хватая ее за руки и заглядывая в глаза.

— Нет! — Ева с криком выдернула руки. — Ты не должен! Уходи! Забудь меня! — Она задыхалась, пятилась от него, а он наступал.

— Как я могу забыть, когда ты здесь?! — Он ударил себя кулаком по груди, там, где находилось сердце.

Она мотала головой, губы ее шевелились, будто она пыталась что-то сказать, а потом не выдержала, развернулась и бросилась прочь от него.

Саймон Реджинальд Шелтон смотрел ей вслед.

— Черт подери! — с большим чувством сказал он, понимая, что перегнул палку. Но, впрочем, время покажет, перегнул ли.

Саймон шагал в задумчивости по террасе. Встречи с Евой, отношения, сложившиеся между ними, не шли из головы.

Саймону было ясно, что он недалек от сладостной победы. Еву влечет к нему. Она готова… почти готова отдаться ему. Он достиг своей цели, — и скоро сможет увлечь ее из замка, — она пойдет за ним, в этом он не сомневался.

И все же он не мог не признаться себе, что совесть его неспокойна. Он обманывает Еву. И в том, что скрывает свое имя; и в том, что пробрался в замок ее отца хитростью; и в том, что, не любя, клялся ей в любви.

Он не любит ее. Да, она вызывает в нем желание, — это верно, это естественно: она юна, красива и прелестна. Но все его клятвы — ложь. И, когда она узнает, кто он на самом деле, когда его обман раскроется… В душу проник неприятный холодок.

Саймон не без труда откинул сомнения. Разве он забыл о главном — о своей мести? А Ева… Он не хочет ей зла. Но она его жена — и этого не изменишь. Его жена должна принадлежать ему! У него есть на нее все права! В том числе — и право брать ее прекрасное тело, и право увести из дома отца туда, куда он, ее супруг, пожелает!

Саймон принял решение и немного успокоился. Начал накрапывать дождь, и он вошел в нижнюю залу. Утро было уже в разгаре, но большинство гостей все еще нежились в кроватях, отсыпаясь после предыдущей ночи. Только слуги сновали туда-сюда, готовя столовую к позднему завтраку.

Вдруг Саймон увидел направляющуюся к нему Гвендолин. Она глядела прямо на него. Он скрестил руки на груди и не стал избегать встречи. Она была обворожительна в платье цвета гелиотропа, с живыми фиалками в черных красиво уложенных волосах.

Она улыбнулась ему так пленительно, что, наверное, ни один мужчина не смог бы устоять. Кроме Саймона. Его сердце не дрогнуло. Однако, он вспомнил ночное происшествие — и улыбнулся ей — насмешливо.

Гвен подошла и, протягивая ему руку, воскликнула оживленно:

— Дорогой эсквайр Догерти! Я очень рада вас видеть.

Ему пришлось, не очень охотно, но поцеловать ей руку.

— Баронесса Финчли, что случилось? Вы не замечали меня все это время — и вдруг такая любезность!

— Мой милый Саймон, — уже тихо, наклоняя голову к нему, сказала Гвен, — мы избегали друг друга оба, не так ли? Но, мне кажется, хватит нам играть в эти детские игры. Я узнала вас, вы, конечно, узнали меня. Обещаю: я вас не выдам, не беспокойтесь об этом.

— Как это благородно с вашей стороны. Помнится, раньше вы не отличались добросердечием и великодушием, — саркастически усмехнулся Саймон, понимая, что смешно отрицать очевидное.

Она вздохнула, и веер в ее руке затрепетал быстрее.

— Я не хотела вам зла, клянусь. Но, умоляю: забудем прошлое, Саймон. Сегодня я хочу, чтоб все вокруг были счастливы.

— Почему же?

Она пожала плечами:

— Просто так.

— С вами «просто так» не бывает, дорогая Гвен. Что-то случилось… Не этой ли ночью? Может, вам явился ангел, и вы, потрясенная, вступили на путь добродетели и раскаяния?

— Может быть. — Уголки ее губ дрогнули в улыбке, но тут же рот ее перекосился от ярости, потому что Саймон безжалостно добавил:

— Вы знаете, а я слышал и вас, и вашего ангела. Похоже, ангел принимал вашу исповедь лежа на кровати, потому что скрипела она невозможно!

— Негодяй! — прошипела Гвендолин, отшатываясь. — Мерзкий шпион!

— Я вовсе не шпионил, — засмеялся Саймон, — просто, прежде чем предаваться столь бурным любовным утехам, следует убедиться, что у вас либо глухие соседи, либо их вообще нет.

Баронесса с видом оскорбленной гордости окинула его ледяным взором. Саймон насмешливо подмигнул ей и, повернувшись, покинул залу.

— Тетя! Тетя, хватит есть! — нетерпеливо зашептала Ева, появляясь рядом с Гвен и опускаясь на соседний стул. Сама девушка взвинчено схватила с подноса сандвич и принялась нервно поглощать его.

— Что? Что такое? — прожевав, возмутилась Гвен. Она никак не могла насытиться. Безумная ночь любви вытянула из нее все силы, тело требовало подпитки.

— Мне нужно с вами поговорить! Он… Он такое сделал!.. — выдохнула Ева. — Я не знаю, что и думать! Что мне делать?

— Твой муж? — ахнула Гвен, временно возвращаясь с небес на землю.

— Тише! — шикнула Ева, испуганно оглядываясь. Убедившись, что рядом никого нет, она наклонилась к тетке и снова зашептала: — Мистер Догерти! Он признался мне в любви!

— Ах, вот оно что, — протянула, скривившись, баронесса.

— Тетя, что мне делать?

— Детка, я же просила звать меня Гвен.

Значит, баронесса все-таки не ошиблась, предположив, что Саймон попытается отомстить Корби, соблазнив Еву. Что ж, у мерзавца ничего не выйдет, Гвен об этом позаботится!

— Да, Гвен… Но что мне делать? — взволнованно прошептала Ева, с надеждой глядя на нее.

— Ты моя наивная девочка, — снисходительно улыбнулась Гвендолин. — Неужели ты не видишь, что этот Догерти обычный дамский угодник. Он хочет тебя соблазнить. Поразвлечься с тобой.

Личико Евы омрачилось.

— Но он говорил такие слова… так искренне… — растерянно сказала она.

— Все они говорят красивые слова, и все они искренни, а потом получают, что хотели, — и тут же забывают о любви. Ева, не верь ему, я таких, как этот Догерти, насквозь вижу.

Девушка подавленно молчала, выглядела она разочарованной. И видно было, что ей хочется верить Догерти, а не Гвен.

— Милая, мне не хотелось бы тебе об этом напоминать, но неужели ты забыла о своем муже? — прошептала Гвен.

Ева испуганно вскинула глаза и снова осмотрелась, убеждаясь, что их никто не слышит.

— И о женихе, — добавила Гвен.

— Конечно, я о них помню, — убитым голосом прошептала Ева.

— Детка, не расстраивайся. Я хочу уберечь тебя от опасности. Я знаю, как сладко звучат речи о любви, и как хочется им верить, но Догерти лжет, а ты можешь пострадать от этого, — доверительно говорила Гвен.

— Да, вы правы, Гвен. — Казалось, Ева совсем сдулась от ее слов и будто посерела. — У меня достаточно проблем. И я сказала мистеру Догерти, чтобы он забыл меня…

— Думаю, ты правильно поступила. Вижу, ты и сама все понимаешь.

— Да. Спасибо вам за то, что выслушали меня, Гвен, но я пойду. Я хотела увидеться с отцом Маркусом.

— Я всегда поддержу тебя, Ева, — мило улыбнулась Гвен, и тут же забыла о своей племяннице, — потому что в столовую вошел Генри.

Словно зачарованная, Гвен смотрела на него. Он самый красивый мужчина на свете! Такой высокий, статный, сильный. Но почему он так смотрит на эту девицу, что только что впорхнула в залу? И на ту компанию, что собралась чуть раньше, в которой тоже было несколько молодых и хорошеньких женщин…

Неприятное чувство захлестнуло Гвен. Ревность. Он ее, и только ее!

Но как странно Генри себя ведет. Придирчиво рассматривает каждую темноволосую даму в зале, и тут же отворачивается, теряя интерес.

Какая же она глупая! Он ищет ее, свою ночную гостью! Получается, он не знает, кто это была. Но он узнает ее, почувствует…

Сердце бешено застучало, Гвен всю затрясло от волнения. Она поднялась и направилась к нему деревянной походкой. Они встретились на середине залы. Она взглянула в его лицо. Он презрительно скривился, едва заметно, но она увидела. Холодный взгляд его глаз резанул прямо по сердцу. Он не узнал ее… да и меньше всего на свете, судя по всему, он желал узнать в любовнице маркиза Аллейна ту, что разделяла с ним этой ночью постель.

Что она себе придумала?! Какая чушь! Естественно, он не пожелает знаться с такой, как она. А если узнает, что провел ночь с ней, будет презирать ее еще больше.

Гвен замерла, прикрыв веером бледное лицо, скривившиеся будто от боли губы. Виконт Мандервиль прошел мимо, и между ним и баронессой Финчли на полу осколками остались лежать ее наивные разбитые надежды и мечты.

Часть вторая (2)

ГЛАВА 10

40.

— Боюсь, ваша светлость, что я поторопился, давая согласие на ваш брак с моей дочерью. Ваше поведение за все время помолвки с Евангелиной…

Герцог Рокуэлл слушал своего будущего тестя, кусая губы от досады и злобы. Он только-только начал выигрывать — и тут его оторвали от карточного стола и выпивки и позвали к лорду Корби. И теперь он, как провинившийся мальчишка, вынужден выслушивать нотации и наставления.

— Вино… Карты… Мотовство… Невоздержанность и грубость…

Рокуэлл искоса посмотрел на будущую тещу. Вот ей-то, судя по ее недовольным взглядам на мужа, абсолютно все равно, пьяница жених дочери, грубиян или игрок, или даже всё вместе. Зато он потомок знатнейшего рода, и каким-то Корби породниться с ним — великая честь!

— И я предупреждаю вас, ваша светлость: если все это в самое ближайшее время не прекратится…

Герцог вскипел. К черту! Он не станет терпеть этого старикашку с его занудными сентенциями!

— Если ВЫ не прекратите учить меня жить, милорд, я сам откажусь жениться на вашей дочери! Не такое уж она сокровище! Вам хочется скандала — вы его легко можете получить. Сомневаюсь, что кто-то поверит, будто вы разорвали помолвку Евы со мной из-за моего так называемого плохого поведения! Скорее, подумают, что ваша дочь не может выйти за меня по иным причинам… И я не прочь их подтвердить.

— На что вы намекаете? — Корби, побледнев, поднялся с кресла.

— На то, что ваша невинная девочка вовсе не так невинна… — Тут леди Корби вскрикнула, прижав руки к груди, но Рокуэлл не без злорадства продолжал: — Вокруг нее так и вьется этот мерзавец, эсквайр Догерти. И моя невеста, которая со мною холоднее февральского снега, с ним становится куда теплее, чему я сам был свидетелем!

Лорд Корби стал белым как мел.

— Вон! — закричал он. — Немедленно убирайтесь из моего дома, гнусный вы негодяй и лжец!

Его жена умоляюще простерла к нему руки, но он вдруг сделал несколько стремительных шагов к Рокуэллу, схватил опешившего герцога за шиворот и чуть ли не вышвырнул за дверь.

— Милорд! Я прошу вас!.. Ваша светлость! Постойте!.. — истерично вскрикнула леди Корби. Она распахнула дверь, за которой стояли двое ошеломленных тем, как покинул залу герцог, слуг, и крикнула им:

— Задержите его светлость! Скажите, я должна с ним поговорить!

Проделанное с Рокуэллом лишило Корби сил; он рухнул обратно в кресло, судорожным движением пытаясь расслабить узел шейного платка. Но леди Корби не заметила состояния супруга; она думала лишь об одном: как избежать скандала и уговорить Рокуэлла извинить мужа и остаться в замке. Она бросилась за герцогом.

Лорд остался один. Ему делалось все хуже, он попытался крикнуть, позвать на помощь — но только хриплый стон вырвался из горла. Лицо и даже губы посинели, Корби почти сполз с кресла, пытаясь дотянуться до столика, на котором стоял флакончик с лекарством, прописанным хозяину замка врачом. Но это движение истощило силы больного; он рухнул на пол, глаза его закатились.

***

В порыве отчаяния Гвен решила уехать из замка. Следовало попрощаться с хозяевами — и она направилась в покои лорда и леди Корби. Как ни странно, слуг у дверей не было. Гвен постучала — никто не ответил ей. Она приоткрыла дверь в залу… и увидела на полу лорда Корби. Первой мыслью баронессы была следующая: «Все-таки Аллейн добрался до своего врага!» Первым побуждением было — закрыть дверь и поскорее уйти, чтоб никто не смог заподозрить ее, Гвен, в содеянном.

Но тут лорд издал что-то похожее на слабый стон, и Гвен поняла, что он еще жив. Это покончило с ее колебаниями: она быстро вошла и приблизилась к телу.

— Милорд, — дрожащим голосом сказала она, наклоняясь над Корби, — что с вами?

Он не ответил; но цвет лица и губ явственно показывал, что у лорда сердечный приступ. Гвен видела пару раз, что муж ее кузины пьет лекарство из небольшого флакончика. Она огляделась и увидела пузырек на столике. Рядом стояли графин с водою и стакан. Гвен не знала, сколько капель нужно; но медлить было нельзя. Она плеснула в стакан воды и наугад капнула туда несколько капель. Затем встала на колени около тела Корби, приподняла его голову и осторожно начала лить лекарство ему в рот.

Вскоре она с несказанным облегчением увидела, что страшный цвет лица лорда исчез, дыхание стало глубже, он пошевелился и приоткрыл глаза. «Слава Всевышнему!» — сказала про себя Гвендолин.

— Это вы? — прошептал еще через какое-то время лорд. — Баронесса Финчли?

Гвен увидела удивление, мелькнувшее в его взгляде. Неужели он думал, что она не способна проявить милосердие?

— Это я, — мягко ответила она. — Лежите спокойно. Сейчас я позову врача и слуг.

— Вы меня спасли, — тихо произнес Корби. — Спасибо вам. Я не забуду этого…

Гвен вздрогнула. Боже правый, она и правда спасла его! Того, кого ей приказали убить… Быть может, если б она оставила лорда умирать, не пришла ему на помощь, — он был бы уже мертв. И, узнай о смерти своего врага маркиз Аллейн, она, Гвен, возможно, купила бы этим свою свободу у этого страшного человека.

А теперь — что, если лорд Корби всем расскажет, что она его спасла? Если это дойдет до Аллейна — пощады не жди!

— Милорд, я прошу вас, — пролепетала она, тихонько опуская голову Корби на ковер и поднимаясь, — умоляю… не говорите никому о том, что я была здесь и помогла вам.

— Почему?

— Потому что… потому что… я не могу объяснить. Но обещайте! Умоляю вас!

— Обещаю, — сказал Корби.

— Благодарю вас, милорд. Я за врачом. Сейчас позову его. — Гвен повернулась и побежала к дверям. Боже, Боже, какая же она дура! Идиотка! Она могла быть завтра же свободна! Она сама закрыла себе дорогу к избавлению от Аллейна…

Но в самой глубине души баронесса признавалась себе, что рада, что оказалась рядом и спасла Корби.

41.

Генри нетерпеливо расхаживал по оранжерее. Он не замечал красоты, царящей вокруг. Распустившиеся цветы дарили настоящее буйство красок, но, конечно, главенствовал здесь зеленый цвет.

— Ваша милость, — раздался тихий шепот за спиной.

Генри обернулся, он хмурился и был весьма недоволен. Эта девица постоянно заставляла его ждать. Но ее стоило ждать…

Это была Джейн, молоденькая служанка баронессы Финчли. Джейн была маленькой и верткой, словно воробышек. И за большие деньги эта девица шпионила для него за своей госпожой. Частенько она добывала для Генри полезные сведения, и именно она сообщила ему про яд, который привезла баронесса, — вернее, про странный флакончик, содержимое которого любопытная Джейн даже удосужилась понюхать, но, к счастью, не попробовала.

— Простите, я не могла уйти раньше, госпожа сама не своя сегодня. С ней творится нечто странное.

— Вот как? — Генри нахмурился еще больше. От этой змеи-баронессы ничего хорошего ждать не приходилось.

— Да! Она будто не в себе! Прибежала после завтрака и стала метаться по комнате, а потом как начнет хохотать, будто в нее сам дьявол вселился! А потом она плакала и целовала Пум-Пуфа… Мне так жалко ее сделалось, — печально добавила Джейн.

— Что? — возмущенно воскликнул Генри. Что за чушь она несет? — Кому это интересно, хохотала ли баронесса, плакала, или целовала какого-то там Пуфа? — разозлился он.

— Пум-Пуфа, — поправила его девушка и пояснила: — Это песик баронессы, я вам уже говорила о нем. Он такой хорошенький!

Эта сорочья трескотня скоро доконает его окончательно!

— Ближе к делу, — сухо сказал он, ясно давая понять болтливой девице, что собачка баронессы мало его интересует.

— Так я и говорю, она была очень сильно чем-то расстроена. Она ведь обычно целует Пум-Пуфа, когда ей совсем плохо, и особенно после встреч с маркизом, — затараторила Джейн.

— Хочешь сказать, что она встречалась с маркизом? — насторожился Генри.

— Этого я не знаю, но госпожи всю прошлую ночь не было.

— Так… — протянул виконт, прикидывая про себя, могла ли баронесса попасть за пределы замка и встретиться там со своим любовником. А почему бы и нет?

— Вот. А после завтрака с ней, значит, случился припадок, а потом она велела собирать вещи.

Генри вздохнул с облегчением. Какое счастье, что баронесса покидает замок Корби!

— И сегодня вы уезжаете? — уточнил он.

— А вот и нет! Её сиятельству принесли почту, и там было одно письмо. Она прочитала его и тут же сожгла. И сказала, что мы остаемся!

— И ты не знаешь, что было в письме?

— Нет, но мне показалось, что она снова сильно расстроилась, когда прочитала его.

— И снова целовала Пум-Пуфа? — ядовито поинтересовался Генри.

— Нет, до крайностей не дошло, — серьезно ответила Джейн.

Что бы все это значило? Получается, сначала маркиз приказал своей любовнице возвращаться к нему, а потом передумал и дал ей новое задание. Вполне возможно.

— Все ясно, — сказал Генри, решив про себя, что глаз с баронессы не спустит.

— А мне вот ничего не ясно, — вздохнула Джейн.

— Это хорошо. Тебе и не должно быть ничего ясно. Я тебе плачу только за сведения, милочка.

Генри достал увесистый кошель и протянул его девушке. У Джейн жадно загорелись глаза, и она тут же забрала кошель, осыпав благодарностями столь щедрого джентльмена. Девушка мышью скользнула прочь, но Генри окликнул ее, спохватившись.

— Завтра маскарад, и я хочу знать, в каком костюме будет твоя госпожа, — сказал он.

Джейн так и засияла вся.

— О, у госпожи такой чудесный костюм! Ей шили его лучшие мастера! А ткань привезли…

— Кем она будет? — прорычал, выходя из себя, Генри.

— Она будет русалкой. У нее прекрасное бирюзовое платье, шелка так и переливаются, вы ее ни с кем не спутаете!

Джейн могла бы трещать бесконечно, но Генри довольно грубо прервал девушку, и она побежала к своей госпоже; а сам он решил навестить лорда Корби.

***

Генри хотел предупредить лорда о грозящей опасности, может быть, снова просить его отослать баронессу из замка. Но не сделал ни того, ни другого.

Судя по всему, он пришел не вовремя — и застал самое окончание семейной ссоры. Даже в коридоре Генри слышал, как леди Корби на повышенных тонах отчитывала мужа за грубость с герцогом. Видимо ее супруг с ней согласился, раз она вышла такая довольная.

Но не ссора между супругами остановила Генри в его намерении предупредить лорда. Корби выглядел плохо. Видно было, что переживания не пошли ему на пользу. Лорд сидел у окна, вдыхая свежий воздух и наблюдая за кем-то внизу.

— Ты только посмотри, Генри… — печально сказал он, кивком головы указывая другу за окно.

Генри приблизился и увидел, что лорд наблюдает за Евой и отцом Маркусом, мирно беседующими у входа в замковую часовню.

— А этот мерзавец Рокуэлл наплел мне такое… если б ты слышал! Я хотел выгнать его из замка…

— Но помешала твоя жена?

Корби вздохнул и, поморщившись, потер грудь с левой стороны.

— Да. Скандал никому не нужен, это правда, тем более после заключения официальной помолвки. Но если герцог будет такое говорить о Еве… Не уважать ее… Я не остановлюсь и перед скандалом, Генри! Представляешь, Рокуэлл обвинил мою дочь в том, что она путается с Догерти!

— Гм… — потирая подбородок, протянул Генри. Причиной его замешательства являлся сам вышеназванный эсквайр, который стоял немного в стороне от Евы и отца Маркуса, не вмешиваясь в их беседу, но и не спуская с Евы глаз.

— Да-да, я вижу его. Но заметь, что моя дочь в сторону Догерти даже не смотрит! — с большой гордостью за Еву заявил Корби.

— Зато он… Впрочем… — Генри с трудом подбирал слова, не желая сказать лишнего. — Вашему будущему зятю следовало бы положить конец этим взглядам Догерти. Но, увы, герцог больше внимания уделяет картам, нежели своей невесте. Простите за откровенность, друг мой.

— Вы правы, Генри, правы… — печально вздохнул лорд, наблюдая за тем, как дочь с отцом Маркусом вошли в церковь, в то время как Догерти преданным псом остался сторожить Еву во дворе.

42.

На самом деле Ева прекрасно видела Догерти. Более того — его присутствие, пусть и в отдалении, страшно мешало ей разговаривать с отцом Маркусом. Ева сама не понимала, почему это происходит, но это было так, — Догерти отвлекал ее, в голове все мешалось, слова застревали в горле.

Однако, даже войдя за отцом Маркусом под своды часовни и оставшись с ним наедине, Ева не смогла сосредоточиться на разговоре со священником. Мысли ее путались, взгляд Джеймса… о нет, она не будет звать его так… эсквайра Догерти жег огнем и проникал, казалось, и сквозь толстые стены.

Девушка пролепетала какое-то жалкое извинение и вышла из часовни. Джеймс стоял там же, где она видела его перед тем, как войти в молельню. Права ли Гвен, что он просто хочет соблазнить ее, что он лжет и говорит красивые слова, чтобы добиться ее расположения?

Как Еве хотелось верить, что это неправда! Да, таких мужчин много… но почему Джеймс должен быть одним из них? Быть может, он исключение, настоящий рыцарь, преданный и надежный, на которого женщина, попавшая в беду, может полностью положиться? Быть может, сам Господь посылает ей этого человека, чтобы он помог ей?

Она искоса посмотрела на Догерти. Он так красив! Так смел! Он рисковал ради нее жизнью, сражаясь с Рокуэллом. Нет, нет, Гвен неправа. Джеймс не лжец и не дамский угодник. У него открытое лицо и прямой взгляд, и такая королевская осанка! Он воистину достоин более высокого звания, чем простой эсквайр…

— Евангелина! — раздался совсем рядом голос матери, заставивший девушку вздрогнуть. — Я зову тебя уже несколько минут. Идем, мне надо тебе кое-что сказать.

Леди Корби увлекла дочь в замок.

— Твой отец хочет поговорить с тобой, — сообщила она.

— О… чем? — Ева похолодела. Не прислал ли ее муж новое письмо? Бедный отец, каким это для него было бы ударом!

— О его светлости Рокуэлле. О твоем с ним браке. Послушай меня, Евангелина. — Мать повернула к ней сухое бледное лицо и вперила холодный взор в глаза дочери: — Твой отец нездоров. Недавно у него был приступ…

— О Боже! — Ева прижала руки к груди. — Как он?

— Уже лучше. Но ему нельзя волноваться — совсем нельзя. Понимаешь?

— Д-да…

— Он будет спрашивать, хочешь ли ты выйти за герцога. Не вздумай сказать «нет»! Лорд Корби и я — мы оба желаем этого брака. Просто твоему отцу привиделось, что ты не очень довольна, став невестой Рокуэлла. Ты должна убедить отца, что счастлива, что единственное твое желание — стать супругой его светлости… — Тонкие, но сильные пальцы матери впились в запястье Евы. — Помни: твоему отцу запрещено волнение. А, если твоя помолвка будет расторгнута — скандал будет грандиозный. И это наверняка сведет твоего отца в могилу. Мы этого не хотим, не так ли?

— Нет, мама… Конечно, — вымолвила Ева сквозь подступившие слезы. Нет-нет, она не станет убийцей собственного отца!

— Вот и хорошо, — облегченно вздохнула мать. — После придешь в мои покои. Расскажешь о вашем разговоре. И надо еще раз сделать примерку твоего маскарадного костюма. Ты будешь самой красивой на празднике, моя дорогая, — уверена, никто из девушек не надумает нарядиться пастушкой. Кстати, я уже сообщила его светлости, во что ты будешь одета, — рядом с невестой, пусть и на маскараде, должен быть жених, а не какой-нибудь наглый прощелыга, вроде этого Догерти.