Роковой поцелуй

Глава 2

Оливия осматривала интерьер церкви Святого Георгия, улыбаясь дерзости нового знакомого. Возможно, она не до конца оценила хитроумие лорда Синклера, но несомненно понимала: предложив ей встретиться в полдень в этой церкви, он исходил вовсе не из соображений приличия, а лишь иронически напоминал об их первой встрече. Он вполне оправдывал свою репутацию эгоиста.

Целых два дня она не имела от него вестей. Ее и без того скудные надежды таяли, и она погружалась в тоску еще сильнее, чем прежде. Когда утром на Брук-стрит пришла ее старая няня Нора и принесла запечатанный конверт, который, по ее словам, доставил на Спиннер-стрит настоящий лакей, Оливия едва не задохнулась от волнения. Ее радость немного поблекла, когда она прочла записку. Та оказалась краткой: лишь время, место и резкая, отчетливая подпись в виде буквы «С».

– Вы, по крайней мере, пунктуальны.

Его низкий голос послышался совсем рядом; от удивления она вздрогнула. И без того натянутые нервы готовы были пуститься в пляс. Как ему удалось пройти через весь зал так, чтобы она не услышала? Будь он проклят, снова поставил ее в невыгодное положение! Оливия развернулась, стараясь не показать ему, насколько она поражена. Окошки были маленькими, но солнце, проникавшее сквозь зимние облака, находилось прямо над головой, и он купался в его лучах, словно получил небесное благословение. Два дня назад он был для нее просто фигурой в темноте. Теперь она вспомнила слова Цыганки Сью и прекрасно поняла, почему лорда Синклера называют смертоносным соблазнителем. Он оказался не просто красавцем. Его обаяние затягивало; дело было не только в его физической красоте, но и в чем-то другом. В его присутствии она сразу забывала обо всем остальном.

Она заставляла себя собраться с мыслями.

– Лорд Синклер…

– Мисс Силвердейл…

Молчание затянулось. Неожиданно Оливия поняла, что улыбается, сама того не желая. Должно быть, она перенервничала, если учесть, сколько всего поставлено на карту. В ее нынешнем положении нет ничего забавного.

– Лорд Синклер, – повторила она, и в его глазах заплясали веселые огоньки. Уголки его губ тоже приподнялись в улыбке.

Он церемонно поклонился ей, как будто они находились в бальной зале.

– Мисс Силвердейл!

Воспрянув духом, она помахала запиской, которую сжимала в руке, и повторила его слова, которые он произнес во время их прошлой встречи:

– Значит, эту странную записку прислали мне вы?

Он выхватил записку у нее из руки.

– Вы ее помяли. Неужели сосредоточенно изучали ее все утро?

Будь он проклят. Он почти угадал!

– Нет, мне просто пришлось спасать ее от кошки.

– Жаль, что вам пришлось драться из-за меня.

– Скорее из-за адреса. В Лондоне много церквей Святого Георгия; я забыла, какую именно имели в виду вы. Не хотелось посылать горничную в Синклер-Хаус и уточнять адрес, потому что на вашей записке обедала кошка… Я решила, что моя гордость стоит нескольких царапин.

Он сдвинул черные брови.

– Значит, вы именно такая глупая упрямица, как я подозревал. Вам следовало проявить больше осторожности. Кошка в самом деле поцарапала вас?

Увидев, как изменилось выражение его лица, она удивленно заморгала. Ей стало жарко; она надеялась, что не покраснеет. С большим трудом удалось преодолеть собственное раздражение, а он выбивает почву у нее из-под ног совершенно неуместной заботой, основанной на ее глупой выдумке. Оливия покачала головой и поспешила перейти к главному.

– Итак… – Она вздохнула. – Вы согласны мне помочь?

– Нет.

– Вот как… Тогда зачем вы здесь?

– Затем, что два дня назад я встретил молодую женщину, которая выдвигала бредовые предположения, связанные со смертью моего отца. Я сразу сказал вам: я не люблю, когда меня к чему-то принуждают, когда мною управляют, когда мне угрожают или вмешиваются в мою жизнь. Вы же со своими бреднями сделали все вышеперечисленное. Поэтому я пришел сказать: если я узнаю, что вы наводите справки, связанные с моей семьей, я вам помешаю. Я ясно выразился?

– Лорд Синклер, вас можно назвать каким угодно, и многие эпитеты нельзя произносить вслух в приличной компании. Вы не любите, когда вам угрожают? Я тоже не люблю. Если вы собираетесь мне помешать, предлагаю вам начать сегодня же, потому что, кроме вашей утренней записки, я получила письмо от миссис Пендл. Она уверяет, что с нетерпением ждет еще одного сеанса со своим усопшим другом, и на завтра к пяти я пригласила ее на Спиннер-стрит. Так что откровенно предупреждаю: я намерена говорить с ней обо всем, что сочту нужным.

Она направилась к выходу, злясь на него, но гораздо больше на саму себя. Почему его отказ так разочаровал ее? Ей так не терпелось поделиться своими мыслями и догадками с умным человеком! Хотя лорд Синклер кого угодно способен привести в бешенство, он очень умен и, скорее всего, изобретателен. Озабоченность в его голосе и смягчившееся красивое лицо ненадолго усыпили ее бдительность, и она поверила, что этот человек может стать ее союзником.

Что ж, он не ее союзник. Он надменный, тупой, самоуверенный…

– Мисс Силвердейл! Оливия!

Оливия замерла на полпути к экипажу, в котором ее ждала Нора. До чего же не везет! Меньше всего ей хотелось случайно встретиться в Лондоне с Колином, сыном Генри Пейтона.

– Колин! Я думала, ты в Харрогите с мамой и Фиби.

– Приехал посоветоваться с мистером Ратчеттом о завещании. Попробую перезаложить имение. По крайней мере, до тех пор, пока завещание не будет официально утверждено судом… – Голос Колина дрогнул, и Оливия положила руку ему на плечо.

Она знала Колина так же хорошо, как собственных братьев, но никогда еще не видела его таким бледным и удрученным.

– Колин, мне очень, очень жаль. Чем я могу тебе помочь?

– Оливия, я вовсе не собирался тебя расстраивать. Мы еще не при последнем издыхании, хотя мистер Ратчетт по секрету и сказал мне, что сэр Иво давит на банк, чтобы нам отказали в праве выкупа закладной. Однако банкиры не видят необходимости в таких крайних мерах, ведь мы всегда выполняли свои обязательства, а отца он считал своим другом, несмотря на… неприятности. Тем не менее я считаю, что лучше всего будет продать имение и уехать из Джиллингема. Не представляю, как мама вернется туда после всех сплетен. – Он потер лоб рукой. – Я и не думал… Ничего не понимаю. Отец всегда казался таким… надежным. Понятия не имею, почему…

– Я тоже, Колин. Это как-то бессмысленно.

– Сейчас все как-то бессмысленно. Я заходил на Брук-стрит, но леди Фелпс сказала, что ты поехала в эту церковь с Норой. Оливия, мне казалось, что леди Фелпс – твоя компаньонка. Тебе не следовало ездить сюда одной.

– Я не одна. Нора ждет меня в экипаже.

– В Лондоне Нора едва ли может служить подходящей компаньонкой.

– Колин, здесь же просто церковь, а не парк Воксхолл-Гарденс.

Он вытаращил глаза.

– Оливия, надеюсь, леди Фелпс не водит тебя в такие места! В них, знаешь ли, совсем небезопасно.

– Колин, я просто так выразилась. К твоему сведению, мы почти никуда не ходим. Однако в Лондоне у меня есть одно важное дело. Расскажи, как дела у Фиби?

– Она по-прежнему потрясена. Для нее все вдвойне тяжелее. Она еще не совсем оправилась после того, как Джек… – Колин осекся. – Прости, Оливия, мне так жаль. Знаю, смерть Джека доставила и тебе много боли.

Оливия с трудом сдержалась, хотя ей захотелось отомстить Колину за его нечаянную жестокость. Похоже, все вокруг считали: ее подруга Фиби больше страдает из-за смерти Джека. Нет смысла объяснять, что потеря брата-близнеца может быть еще мучительнее, чем потеря жениха. Но сама Фиби знала, как близки Джек и Оливия… Были близки.

– Колин, прошу тебя, не извиняйся. Не люблю, когда в моем присутствии упоминают о Джеке. Так еще хуже. Так он кажется еще более мертвым… Когда ты должен возвращаться?

– Завтра. Не хочу надолго оставлять маму. Фиби старается, но маме нужен и я. Когда ты завершишь свои… свое дело?

Едва скрываемое осуждение в его голосе задело Оливию за живое. Она сама жалела, что не может поддержать Мэри Пейтон и Фиби в их трауре, но надеялась: как только они узнают, что она действует в их интересах, они простят ее отъезд.

– Надеюсь, очень скоро. Пожалуйста, Колин, приходи сегодня ужинать со мной и леди Фелпс.

Она ненадолго сжала ему руку, намереваясь уйти. Но он увлек ее назад, к церкви. Оливия почувствовала себя виноватой и покорно пошла за ним. Церковь показалась ей теснее и душнее.

– В чем дело, Колин? Ты прекрасно знаешь, нам с тобой неприлично находиться здесь наедине. Я сказала Норе, что зайду только на минутку.

– Оливия, по-моему, ты в первый раз заговариваешь со мной о приличиях; не могу вспомнить, сколько раз маме приходилось напоминать о правилах приличия и тебе, и твоим братьям. Рад видеть, что ты наконец-то становишься взрослой.

– Наверное, можно и так сказать.

– Разве ты не можешь уговорить леди Фелпс, чтобы она поехала с тобой в Харрогит? Мы… Мама и Фиби очень скучали по тебе последние два года, когда ты покинула Джиллингем. Я так и не понял, что произошло у вас с Бертрамом. Конечно, мы, как и отец, сразу же встали на твою сторону… Откровенно говоря, я рад, что ты его бросила.

– Колин, я приеду сразу, как только смогу.

– А если я скажу тебе: я очень хочу, чтобы ты приехала? – Он подошел еще ближе и взял ее за руки. – Все так перевернулось, а тебе всегда удавалось сделать самые странные вещи… обычными. Когда последние два года мы с отцом приезжали в гости к вам с леди Фелпс, я все больше… раньше я и понятия не имел, как завишу от твоего присутствия, пока… я ничего не могу сказать в своем нынешнем положении, но когда мы выйдем из траура…

Оливия заставляла себе не шевелиться, не вырывать руки. Она внушала себе: перед ней не Бертрам, перед ней Колин, у нее нет причин бояться. Не то чтобы она не задумывалась о таком выходе из затруднительного положения. Колин часто навещал отца в Лондоне; они заходили к ним с леди Фелпс. Конечно, она заметила, что Колин относится к ней уже не как друг детства… Если ей не удастся обелить имя и репутацию Генри Пейтона другими средствами, она выйдет за Колина замуж. Он сможет распоряжаться ее состоянием и позаботится о Фиби и Мэри Пейтон, а они не станут испытывать мук совести.

Но пока он сжимал ей руки, пропасть между добрыми намерениями и действительностью ширилась, и ей все больше хотелось вырваться.

– Ты скоро приедешь? – еще раз спросил он.

Оливия глубоко вздохнула и кивнула. Он нагнулся, чтобы коснуться губами ее щеки, и она застыла, когда его губы, скользнув, коснулись ее губ. Перед ней всего лишь Колин, напомнила она себе. Колин – не Бертрам, а она больше не наивная, доверчивая дурочка. Никто больше не воспользуется ею таким образом. Никогда.

Он отпрянул; его голубые глаза затуманились, лицо раскраснелось. Наконец она позволила себе шевельнуться и высвободила руки.

– Я должна идти, или Нора забеспокоится. Пожалуйста, передай маме и Фиби… Передай, что скоро я с ними увижусь. Колин, желаю тебе сил.

Оливия поспешила к ждущему ее наемному экипажу. Там она стянула перчатки и сложила ладони вместе, стараясь прогнать боль, которая всегда возвращалась при воспоминаниях о Бертраме.

– Прости, Нора, что я заставила тебя ждать в такой холод. Ты и понятия не имеешь, кто приехал в Лондон…

– Мисс Оливия, я видела, как мистер Колин к вам подходит. Я говорила вам, что вы делаете глупость. Вам уже не двенадцать лет, и вы не прячетесь на дереве, чтобы подслушать, о чем говорят ваши братья. И не нужно затыкать мне рот, хотя вы меня все равно не слушаете! Вот, укройте ноги пледом, здесь почти так же холодно, как дома. Надеюсь, вы не сказали мастеру Колину правды?

– Ты ведь понимаешь, что я ничего не могу ему сказать. Я ничего не могу говорить, чтобы не вселять в него ложную надежду.

Нора вздохнула, но ничего не ответила, и Оливия посмотрела в окошко. Она поймала себя на том, что вытирает щеку, как будто надеясь таким образом стереть и воспоминания о своей бесславной помолвке.

Она не жалела о том, что бросила Бертрама. Семейная жизнь с этим лживым ничтожеством была бы гораздо хуже разбитого сердца. Но она глубоко сожалела, что сказала правду Генри Пейтону, да еще взяла с него слово, что он будет молчать. Бедный Генри встал на ее сторону и принял на себя весь гнев родственников Бертрама. Он не жаловался, даже когда отец Бертрама сэр Иво фактически выгнал Генри из Джиллингема, сделав так, чтобы он не смог там работать. Оливия не пыталась оправдать себя – она сама виновата, что Генри приходилось проводить столько времени в Лондоне вдали от жены. Значит, она виновата и в том, что он искал утешения у других женщин… Значит, она виновата и в том, что он умер.

Колин совершенно ни при чем, но, когда он поцеловал ее, она тут же вспомнила последний разговор с Бертрамом. Сцена встала перед ее глазами так живо, как будто все вернулось. Бертрам не придавал значения ее отказу, стараясь умиротворить ее теми же способами, какими он всего добивался, – соблазняя ее. Когда-то ей нравились его поцелуи; она думала, что они служат знаками его любви. Но в тот вечер объятия, которых она раньше так ждала, стали для нее невыносимыми. Она словно снова видела перед собой его лицо, которое склонялось над ней, чувствовала, как его влажные губы искали ее рот, его мощь, когда он прижимал ее к стене… Все, чего она с таким нетерпением ждала, напоминало о ее доверчивости. Колин совсем не похож на Бертрама, но, возможно, отныне и навсегда любой контакт с мужчиной будет носить отпечаток Бертрама и ее омерзения из-за собственной слепоты.

Все ее пылкие надежды и мечты улетучились из-за его ужасной измены.

Она встряхнулась. Сейчас самое главное – Генри. Она приехала в Лондон из-за крестного, и она доведет дело до конца.

Если лорд Синклер не станет ей помогать, она все сделает одна. Она докажет, что настоящим был тот Генри Пейтон, которого она знала и любила, пусть он уже умер. Она защитит его, как он когда-то защитил ее.