Роковой шаг

САБРИНА

Быстро летели месяцы. Осенью я посетила Эндерби. Это был грустный визит, поскольку, едва увидев Дамарис, я поняла, что ее здоровье еще ухудшилось. Теперь она редко покидала кровать, и в этих случаях ее несли вниз, в гостиную, где она лежала на диване. Джереми всегда сам носил ее, и трагедия уже начинала сквозить в его взоре. Его нежность и преданность Дамарис были очень трогательны, но мне было ясно, что он все еще осуждает Сабрину.

Она прильнула ко мне, когда я приехала… новая Сабрина, растерявшая беззаботное веселье, столь присущее ее натуре. Она стала задумчивой и непокорной.

— Это чистое наказание, — сказала Нэнни Керлью, единственная, кто мог управиться с Сабриной.

Я была потрясена, ибо поняла, что трагедия на льду еще не завершилась.

Сначала Сабрина была очень рада видеть меня и просила остаться с ней навсегда. Когда я сказала, что должна вернуться домой, ведь Эндерби — вовсе не мой дом, она надулась и несколько дней избегала меня. И я убедилась, что заявление Нэнни Керлью о том, что Сабрина — сущее наказание, полностью соответствует истине.

Я много времени проводила с Дамарис. Она хотела, чтобы я была с ней рядом. Ее лицо очень похудело, и под глазами появились темные круги от боли, которую она испытывала.

Она никогда не говорила об этом, но к ней возвращалась немощность, которая мучила ее в молодости до того, как она побудила себя заботиться о Джереми и обо мне. Я знала, что она пытается напрячь силы, так как ее очень беспокоит Сабрина и в особенности ее отношения с отцом. Мне кажется, что она считала их обоих детьми, которые нуждаются в ее заботе и руководстве, но она была слишком больна, слишком страдала от боли и слишком устала, чтобы уделять им необходимое внимание.

Она не говорила о происшествии на льду и о будущем, но зато находила большую радость в беседах о прошлом, о ее путешествии в Париж. Мы как будто вновь переживали тот момент, когда Жанна вошла в подвал с подносом фиалок, ведя за собой Дамарис.

— С тех пор фиалки стали моими любимыми цветами, — сказала Дамарис.

Иногда в комнату заходил Джереми и сидел, молча наблюдая за ней. Она была для него всем. Она подняла его из Пучины Уныния, показала, что счастье великое счастье — существует для него так же, как и для всех остальных.

Присцилла очень беспокоилась о дочери.

— Дамарис угасает, — говорила она. — Ей хуже, чем когда-либо. Тогда она была моложе. Этот последний выкидыш лишил ее всех сил. Боюсь, она больше не сможет бороться.

— У нее сильный характер, — ответила я, — Она будет бороться изо всех сил ради Джереми и Сабрины.

— Увы, — продолжала Присцилла, — он не может простить девочку. Каждый раз, смотря на нее, он думает, что это ее вина. И это отражается в его глазах.

— Бедная Сабрина!

— Она очень своенравна. Это вторая Карлотта. Ты обычно ладила с Сабриной, Кларисса, но теперь она, кажется, и с тобой воюет.

— Ей нужно почувствовать, что все случившееся — не ее вина.

— Но это ее вина. И она достаточно разумна, чтобы видеть это. Если бы она не заупрямилась и не пошла бы кататься на коньках, Дамарис была бы здорова и с ребенком все обошлось бы благополучно. С какой стороны ни посмотри, все упирается в Сабрину.

— Она всего лишь ребенок, и преувеличение ее вины только ухудшает дело.

Присцилла беспомощно пожала плечами.

— А моя мать очень беспокоится об отце. Я думаю, ему повезет, если он переживет зиму. И если с ним что-то случится… это может отразиться на Арабелле. Дорогая, тебе лучше не приезжать на Рождество. Это было бы слишком тяжело для обитателей Эверсли, да и в Эндерби будет нелегко. Кажется, для меня найдутся дела в обоих местах.

— Я приеду весной, — сказала я. — Тогда все будет иным.

Мои слова, к сожалению, оказались пророческими.

Мы провели это Рождество в Клаверинге, как обычно, всласть поиграв в карты.

В рождественское утро среди моих подарков оказался длинный узкий футляр из темно-зеленого бархата, и когда я его открыла, то обнаружила в нем ожерелье из сверкающих бриллиантов и изумрудов. Ланс наблюдал за мной, пока я его вынимала.

— Ланс! — воскликнула я. — Это от тебя?

— От кого же еще? Не скажешь ли ты, что привыкла получать такие подарки от других?

— Оно прекрасно, — сказала я, тут же вспомнив обо всех неоплаченных счетах, относительно которых Ланс проявлял такую беззаботность.

— Надень его, — приказал он.

Я надела. Ожерелье преобразило меня.

— Дай-ка взглянуть на тебя! — сказал он. — А, я знал это! Оно оттеняет зеленый цвет твоих глаз.

— Но, Ланс, оно ужасно дорогое.

— Только самое лучшее подойдет тебе, любимая, — ответил мой муж.

— Тебе не следовало…

Я хотела сказать, что мне было бы приятней получить какой-либо менее дорогой подарок, но, конечно, не смогла этого произнести.

— Мне немного повезло в игре, — сказал он.

— Лучше бы ты приберегал выигрыши для погашения проигрышей.

— Проигрыши! Не говори о них. Это слово, которое мне очень не нравится.

— Тем не менее оно существует…

Я запнулась. Получалось, что я опять читаю ему лекцию. Вероятно, это беспокойство о его увлечении азартной игрой делало меня такой сварливой. Я продолжала:

— Ланс, я люблю тебя. Как прекрасно и удивительно, что ты подарил мне такой подарок.

Я надела ожерелье в тот же вечер. Оно выглядело великолепно на белом парчовом платье.

Когда я его надела, Жанна почти любовно провела по нему пальцами.

— Это самое красивое ожерелье, какое я когда-либо видела, — заметила она. — Сэр Ланс понимает, что такое красота. Можно подумать, что он…

— Француз, — закончила за нее я. — Я очень рада, что ты одобряешь моего мужа, Жанна.

— Но мне не нравится, что он слишком нравится другой.

Она намекала на Эмму. Неужели она никогда не преодолеет своего предубеждения к моей единокровной сестре!

— Ей подарили красивую брошь. Губы Жанны кривились от неодобрения, ведь именно Ланс подарил Эмме эту брошь.

— Но нынче Рождество, Жанна. Пора подарков. Жанна продолжала выражать неодобрение, пока вынимала мое кольцо из футляра, чтобы я надела его. Она обращалась с ним с большим почтением после того, как услыхала, что оно раньше принадлежало королеве.

Ее глаза не отрывались от ожерелья.

— Оно так красиво, — сказала она, — думаю, что оно стоит цветочного магазина на улице Сент-Оноре.

— Стоит цветочного магазина!

— Я имею в виду, если его продать… Вы могли бы купить цветочный магазин в сердце Парижа за эти деньги.

— О, Жанна, — сказала я с упреком, — из-за тебя я буду чувствовать себя так, будто прогуливаюсь с цветочным магазином вокруг шеи.

Позднее мне пришлось вспомнить этот разговор.

Странно было праздновать Рождество без семьи, и я даже обрадовалась, когда оно прошло. Здесь слишком много играли в карты, а мои мысли были в Эндерби с Дамарис и Сабриной.

Это была суровая зима. Мы оставались в Лондоне, где погода была чуть мягче, но даже там в течение нескольких дней лежали высокие снежные сугробы, завалившие двери домов, и мы не могли выйти на улицу.

Оттепель началась в конце февраля, а в начале марта я получила письмо от Присциллы:

«Я не хотела, чтобы ты рисковала в дороге, но мне кажется, что тебе следует выехать при первой возможности. Дамарис стало хуже. Вероятно, ревматизм затронул сердце. Я думаю, что ты должна приехать, дорогая. Она мечтает повидаться с тобой, но не признается в этом из-за опасения, что ты подвергнешься риску в пути, а она не может этого допустить».

Я показала письмо Лансу. Он не хотел покидать сейчас Лондон. У него было несколько приглашений к нашим знакомым, и я знала, что он собирается нанести им визиты. Более того, его присутствие требовалось в усадьбе. В то же время он не мог допустить, чтобы я путешествовала одна.

— У меня будет все в порядке, — сказала я. — Мне надо ехать, так как на этом настаивает Присцилла. Я захвачу с собой слуг.

— Я поеду с тобой, — возразил он.

Мне было приятно его желание сопровождать меня, но потом я стала размышлять, что меня ожидает в Эндерби. Ясно, что Дамарис очень больна. Если она умрет (а у меня было такое ужасное предчувствие), я должна буду подумать о Сабрине, и я знала, что мне лучше удалось бы справиться с ожидающими меня трудностями, если бы я приехала одна.

Когда Ланс бывал там, Сабрина держалась отчужденно. В ее маленьком ревнивом сердце таилось нелепое, но пылкое чувство обиды, и оно было направлено против Ланса только потому, что она считала, будто он для меня важнее всех.

Я сказала:

— Не знаю, что я там найду. Уверена, что у всех подавленное настроение. Сабрина теперь очень несчастна. Ланс, я думаю, что смогу управиться одна.

Он сразу понял меня. Возможно, он даже почувствовал облегчение. Грустные дела не привлекали его. Ему нравилось все, связанное с удовольствиями.

— Как хочешь, — сказал он, — но если ты все-таки пожелаешь, чтобы я поехал с тобой, тебе стоит только сказать об этом.

— Я знаю, — сказала я благодарно, — и спасибо тебе, Ланс.

Жанна настаивала на том, чтобы поехать со мной. Она считала, что я буду нуждаться в ней. И я была рада ее компании.

— А сэр Ланс, — продолжала она, — он останется дома?

— Я сказала ему, что так будет лучше. Она покачала головой:

— Ему следовало бы ехать с вами. Нельзя оставлять его одного с…

Она не докончила, и я не просила ее уточнить.

И вот в последний день марта я выехала в Эндерби.

Хотя мне было ясно, что Дамарис серьезно больна, все же я оказалась неподготовленной к тому, что нашла здесь.

Это и в самом деле был дом скорби. К моему приезду Дамарис уже умерла. Ее сердце ослабело еще в молодости, во время первого приступа ревматической лихорадки, и возвращение болезни было свыше ее сил.

Едва войдя в дом, я почувствовала, что он доволен, так как это его естественное состояние. Счастью, веселью, празднику не было места с Эндерби. Этот дом снова стал живым, он обрел свою родную стихию — зло и угрозы, навеянные трагедиями прошлого.

В маленькой комнате на первом этаже стоял гроб. Комната была затемнена занавесями, висевшими на окнах. При свете двух свечей лежавшая в гробу Дамарис выглядела молодой и красивой, и следы боли сошли с ее лица. На голове у нее был белый чепец из тонкого брюссельского кружева, и я разглядела верх рубашки с кружевным воротом. Дамарис выглядела такой мирной, отстраненной от всех хлопот жизни. Она отдыхала, но что оставалось тем, кого она покинула?

Джереми выглядел человеком, сбившимся с пути и отчаявшимся найти его снова. Он был похож на призрак. По словам Смита, мой дядя не ел и не спал. Казалось, он не способен понять, что она ушла навсегда.

— Я в отчаянии, — сказал Смит. — Когда она приехала, все здесь преобразилось. Она была сущим ангелом. И вот теперь она отправилась к ангелам… если вы верите в такие вещи. Они поступили бы лучше, разрешив ей остаться здесь. Ангелы могли бы обойтись и без нее, а мистер Джереми не может. Она ушла, и все изменилось и будет как прежде. Не знаю, что и делать, мисс Кларисса. Ведь осталась маленькая сирота. Что с нею станется?

— Мы что-нибудь придумаем, Смит, не бойся, — сказала я.

Сабрина не пришла поздороваться со мной, как она это делала прежде. Я спросила Нэнни Керлью:

— Где она?

— Последние дни никто не может справиться с этим ребенком, — ответила Нэнни. — Она замкнулась в себе и, кажется, никого не хочет видеть.

Наконец я отыскала Сабрину в одной из мансард. Она сидела под старым столом и делала вид, что читает.

— Привет, Сабрина, — сказала я. — Ты не знала, что я приехала?

— Знала, — ответила она и уткнулась в книгу. Я забралась под стол, села рядом с ней и обняла ее.

— Мне казалось, ты будешь рада видеть меня. А ты не рада?

— Не уверена.

Я начала выбираться из-под стола, но Сабрина слегка придвинулась ко мне и сказала:

— Она умерла.

Я снова села и прижалась к ней:

— Да.

— У меня теперь нет мамы.

— Дорогая Сабрина, у тебя есть все мы. У тебя есть дедушка, бабушка, прабабушка… и я.

— Все думают, что я ее убила.

— Никто так не думает.

— Они не говорят этого, но подразумевают, и это так и есть, да? Потому что она вытащила меня из замерзшего пруда.

— Это был несчастный случай, Сабрина.

— Но я подготовила этот несчастный случай, и папа ненавидит меня.

— Разумеется, нет.

— Зачем ты это говоришь, если знаешь, что ненавидит? Почему люди всегда лгут? Мы должны говорить правду.

— Конечно, должны, и мы говорим правду. Твой отец вовсе не ненавидит тебя.

— Ты лжешь, — сказала она. — Не надо лгать. Мне неважно, ненавидит ли он меня; я тоже ненавижу его. Я обняла ее и крепко прижала к себе, говоря:

— Сабрина, моя дорогая малышка Сабрина. Вдруг я почувствовала, как она прижалась ко мне. Я подумала, что она сейчас заплачет, и это было бы для нее благом. Но она не расплакалась. Вместо этого она чуть слышно сказала:

— Останься здесь, Кларисса. Я погладила ее по волосам.

— Я буду заботиться о тебе, Сабрина, — сказала я.

После этого она перестала избегать меня, и я почувствовала, что добилась успеха.

Я направилась в Довер-хаус. Бедную Присциллу совсем придавило горе. Дамарис была ее любимой дочерью. Я не думаю, что она когда-либо понимала мою мать: Карлотта всю свою жизнь была экзотической и яркой. А Дамарис была спокойной, нежной домоседкой, дочкой, которую хочет всякая женщина, — доброй, великодушной дочкой, самоотверженной до крайности, дающей все и жертвующей всем. Этой милой, любящей, простой Дамарис не было больше; она ушла, оставив за собой столь многих скорбящих о ней, чьи судьбы стали беднее без нее, людей, которые нуждались в ней.

В Эверсли было мрачно. Карлтон не выбирался из кровати, и Арабелла ощущала острое беспокойство о его здоровье. Смерть Дамарис оказалась ударом, который ей было нелегко сейчас выдержать.

Это действительно был дом скорби.

Апрельским днем, через неделю после смерти, Дамарис похоронили на церковном кладбище, где покоились несколько поколений Эверсли.

Я никогда не забуду угрюмого звона колокола, когда носильщики внесли гроб в церковь. Я держала Сабрину за руку. Она была очень спокойна, и ее прекрасные глаза казались огромными на бледном лице.

Когда мы стояли вокруг могилы и прислушивались к звукам падения земли на гроб, девочка судорожно прижалась ко мне, и я обняла ее, утешая. Она отвернулась от могилы и уткнулась лицом в мою юбку.

Я не смела взглянуть на Джереми, который был словно во сне. Я видела, что Смит стоит рядом с ним, и была благодарна Смиту. Он заботился о Джереми в прошлом и будет делать это и теперь.

Дома нас ждали поминальные закуски — ветчина, говядина, маленькие пирожки и подогретое вино с пряностями. Наша компания, спокойная и грустная, собралась в большом холле. Все говорили о многочисленных достоинствах Дамарис. На похоронах обычно хвалят достижения и таланты усопшего, но в случае с Дамарис эти слова были заслужены.

Как нам будет не хватать ее! Этот дом не сможет оставаться прежним. Я поняла, что именно ее присутствие рассеивало его зловещую атмосферу.

Жанна говорила, что это несчастливый дом; теперь и мне казалось, что он посещаем злыми духами.

Гости разъехались, и дом затих. Джереми пошел в комнату, которую они делили с Дамарис, и замкнулся в своем горе.

Я предложила Сабрине прогуляться по саду, и она согласилась пойти со мной. Некоторое время она молчала, а затем начала говорить о похоронах.

— Моя мама лежит в этой большой дыре, в ящике, — сказала она. — В таком красивом ящике из полированного дерева с множеством золота на нем.

— Бронзы, — сказала я.

— Золото лучше бронзы. Но нельзя же хоронить в золоте, правда? Оно стоит слишком много. Могильные камни похожи на старух или стариков, завернутых в серые плащи.

— Да, — согласилась я. — Немного похожи.

— Ночью они перестают быть камнями и превращаются в людей.

— Кто тебе это сказал?

— Я слышала, что они так говорили. Она имела в виду слуг. Я знала, что некоторые из них убеждены, будто в Эндерби живут призраки.

— И, — продолжала Сабрина, — могилы раскрываются, а покойники выходят из гробов.

— Это чепуха.

— Они танцуют на могилах, и если кто-нибудь заходит туда в это время, они хватают его и не позволяют уйти. Они отнимают у него сердце и все остальное и берут их себе. Затем они вновь оживают, а тот другой умирает.

— Да где же ты слышала такие байки?

— Не скажу.

— Ты сама придумала их.

— Может быть.

— Сабрина, — сказала я, — как славно нам с тобой вдвоем. Ты согласна?

— Было бы славно, если бы…

— Если бы что? — спросила я.

— Ничего, — сказала она.

Мне казалось, что прежняя Сабрина возвращается. Она уже немного смеялась. И я подумала: она приходит в норму. Все же она еще совсем ребенок.

Я провела три недели в этом траурном доме, и в течение всего этого времени грусть не проходила.

Джереми лелеял свое горе. Он принадлежал к тому сорту людей, которые сосредоточивают всю свою нежность на одной особе, и этой особой была для него Дамарис. Его жена была центром его жизни, и любовь к ней, потребность в ней были такие великие, что ничто иное не могло спорить с этим. Для Джереми жена всегда была главной, и хотя он любил своего ребенка, Сабрина занимала второстепенное место в его сердце. Он хотел сына, и Дамарис надеялась подарить ему малыша. Эта неудача была горьким разочарованием, но она была все же не так важна по сравнению с потерей Дамарис. Когда она умерла, Джереми потерял волю к жизни, и это не позволяло ему приспособиться к новым обстоятельствам. Он не делал никаких усилий в этом направлении. Так как к трагедии привел капризный, бездумный поступок Сабрины, Джереми вспоминал о нем всякий раз, когда видел дочь. Я понимала, что для Сабрины лучше бы держаться вдали от него. Она тоже понимала это, бедняжка, и лишившись матери, которую очень любила, она не находила никого, с кем могла бы утешиться, кроме меня и Нэнни Керлью.

Мне нужно было возвращаться в Лондон, но я чувствовала, что не могу оставить Сабрину в этом несчастье. Поэтому я оставалась там и проводила с ней как можно больше времени. И я была вознаграждена редкими проблесками ее прежнего характера. Но однажды ночью она исчезла. Нэнни Керлью в испуге прибежала ко мне.

— Я пошла в ее комнату, — сказала она. — Сабрина готовилась ложиться. Я слышала, как она произносит молитву. Я видела, как она легла в постель, и сказала, что вы расскажете ей сказку.

— Я действительно заходила к ней, — ответила я. — Но она спала, поэтому я поправила одеяло и поцеловала ее на ночь.

— Так эта шалунья, — сказала Нэнни Керлью, — должно быть, встала и куда-то ушла.

— Но зачем?

— Никогда нельзя знать, как поступит мисс. Но она что-то задумала, будьте уверены.

— Мы должны найти ее, Нэнни, и вернуть в постель. Мне кажется, что она в мансарде. Ей нравится прятаться там.

— Я подымусь туда и взгляну.

— Я пойду с тобой, — сказала я.

Мы были обескуражены, убедившись, что Сабрины нет в мансарде. Мы искали ее по всему дому. Никто ее не видел. Нэнни Керлью и я с беспокойством смотрели друг на друга.

— Должно быть, она ушла, — сказала я — Но почему… и куда?

— Она странно вела себя последнее время. Она до сих пор огорчена потерей матери… а тут еще ее отец. Похоже, она боится его и все твердит, что ненавидит его.

— Бедная, бедная Сабрина. Мы должны скорее найти ее, Нэнни.

Мы поспешно вернулись в ее комнату. Ее тапочки исчезли, так же как и ночная накидка, но остальная одежда была на месте.

— Она не могла уйти далеко, — сказала я. — Она не одета для выхода из дома. О, куда же она пошла?

Я старалась вспомнить любимые места Сабрины. К ним относилась конюшня. Мы пошли туда, но там не было даже ее следа. Пони стоял в стойле, и это несколько обнадеживало. Мысль о ее ночной поездке верхом на пони ужасала.

Когда мы выходили из конюшни, к нам подбежал Демон, пес Джереми, который держался поодаль все эти траурные дни, как будто осознавая трагедию, обрушившуюся на дом. Но он постоянно находился в компании Сабрины.

Я позвала его:

— Демон, Демон, где она? Где Сабрина? Он коротко гавкнул и посмотрел на меня грустными глазами.

— Найди ее, Демон, — сказала я. — Пожалуйста, Демон, найди Сабрину.

Пес помахал хвостом, посмотрел на нас и заскулил. Потом он повернул и пустился бежать к дому. Я в разочаровании последовала за ним, так как была уверена, что Сабрины там нет.

Когда мы приблизились к дому, появился Смит.

— Эй, Демон! — закричал он. — Я искал тебя, песик Тут он увидел нас.

— О, Смит, — воскликнула я, — мы не можем найти Сабрину.

Смит нахмурился.

— Значит, ее нет в постели?

— Нет. Мы обыскали весь дом. Она, должно быть, ушла, но я не могу понять почему и куда. Нет ли у тебя соображений на этот счет?

Между Сабриной и Смитом была особая связь. Он принадлежал к тем людям, которые мало водятся с взрослыми, но тянутся к детям. Я знала это, чувствовала это и Сабрина.

— Бедняжка, — сказал он. — Это тяжелое время для нее… Хозяйка… умерла. Хозяин такой…

— Я беспокоюсь, Смит, и Нэнни тоже. Куда же она могла пойти?

Подумав мгновение, Смит сказал:

— Демон нас приведет к ней. Он почует, где находится маленькая хозяйка. Давай, песик.

Демон насторожил уши и неподвижно застыл, как бы принюхиваясь к воздуху, затем быстро побежал от дома. Потом остановился и оглянулся на нас.

— Он просит нас идти за ним, — сказал Смит. Я закричала:

— Молодчина, Демон. Веди нас к Сабрине, Демон.

Он бросился бежать к церкви и остановился у калитки, ведущей к кладбищу. Смит открыл ее, и мы все вошли.

Теперь я знала, что Сабрина ушла на могилу матери Я увидела ее первой. Она стояла на коленях, и ее руки были простерты над землей.

— Сабрина! — закричала я. — О, Сабрина… Она не двинулась, и на мгновение меня пронзил ужасный страх. Я подбежала к ней, упала на колени рядом с нею и повернула ее к себе. Сабрина была мертвенно бледна, и ее глаза были широко раскрыты.

— Кларисса, — прошептала она и упала на меня. Я крепко прижала ее к себе. Она вся дрожала.

— Никто не приходил, — проговорила она. — Могилы не открывались. Я ждала… но ничего не произошло.

— Нужно поскорее положить ее в постель, — сказала я. — Она дрожит от холода.

Смит подхватил девочку своими сильными руками, — Как же вы оставили постель, мисс, — начала Нэнни, Керлью.

Я положила ладонь на ее руку.

— Не надо сейчас браниться… — прошептала я. Сабрина протянула ко мне руку, и я взяла ее и поцеловала.

Нэнни Керлью сказала:

— Мы быстренько доставим вас в кровать. Демон подпрыгивал и лаял.

— Славный пес, Демон, — сказала я. — Демон привел нас к тебе, Сабрина. А теперь давай-ка пойдем обратно. И я собираюсь теперь присматривать за тобой.

— Всегда? — спросила Сабрина.

— Всегда, — твердо ответила я.

Смит отнес Сабрину в дом, и мы уложили ее в постель. Пока Нэнни Керлью грела бульон, она лежала и дрожала, и я закутала ее в одеяло.

Она сказала:

— Останься со мной, Кларисса. Поэтому я легла рядом с нею, крепко обняв ее. Я надеялась, что Сабрина заснет, но она не могла спать. Выпив бульон, она примостилась рядом со мной, крепко держа мою руку, как будто боялась, что я; собираюсь сбежать.

— Кларисса, — сказала она.

— Дорогая, постарайся уснуть. Мы можем поговорить завтра.

Она немного помолчала, а затем позвала опять.

— В чем дело? — спросила я мягко.

— Они не выходят.

— Кто?

— Мертвецы из могил.

— Нет, — сказала я, — Они мирно спят. Они закончили земные дела и не желают возвращаться.

— Моя мама хотела бы вернуться. Она очень бы хотела вернуться ко мне.

— Мама хочет, чтобы ты была счастлива тут.

— Я хочу пойти к ней. Мне хотелось, чтобы один из мертвецов вышел, забрал мое сердце и умертвил меня, и тогда я могла бы очутиться в могиле с мамой.

— О, Сабрина, — сказала я. — Это у тебя не получится. Ты должна жить здесь и быть счастливой.

— Этого теперь не будет, потому что… я убила ее.

— Чепуха.

— Нет, я действительно убила. Я ведь каталась на коньках, а она пришла и спасла меня, и это убило ее.

— Нет. Все происходило вовсе не так. Она болела задолго до твоего рождения и заболела снова.

— Но она бы не заболела, если бы не простудилась на льду.

— Послушай, Сабрина, нам следует забыть все это. Все прошло. Именно этого хотела бы твоя мама.

— Папа не забудет этого.

— Но подобные вещи случаются в жизни, и с ними ничего нельзя поделать. Когда они заканчиваются, ничего не остается делать, кроме как забыть их. Постарайся забыть происшедшее, Сабрина. Я помогу тебе забыть.

— Но…

— Послушай. Ты пошла на лед, хотя тебе запретили делать это. Ты провалилась, и твоя мама тебя спасла. Она поступила так, как хотела. И она прихварывала в то время. Потом ей стало лучше, а затем она заболела вновь.

— Ей было лучше? — спросила Сабрина.

— Конечно, — солгала я. — Она болела и до этого несчастья.

— Мой отец…

— Он очень любил маму. Он потрясен несчастьем, а когда люди в таком состоянии, они склонны обвинять других. Это несправедливо… но это так по-человечески. Поэтому будь с ним помягче и прекрати корить себя.

— Ты говоришь приятные вещи, Кларисса.

— Я говорю правду.

Ей стало легче, и она прильнула ко мне, крепко держа мою руку. Я оставалась с ней, пока она не заснула, а потом тихо выскользнула.

На следующий день я повидалась с Джереми. Он не хотел видеть меня, да и вообще кого бы то ни было. Но я настояла.

Меня глубоко потряс его измученный вид, но еще более — жестокая складка у рта. Смит сказал:

— Он возвращается к прежнему состоянию, мисс Кларисса, точно к тому состоянию, в каком находился до поездки во Францию, когда он привез вас домой.

Прежде Джереми был угрюмым, сердитым мужчиной, недовольным судьбой и ведущий отшельнический образ жизни. Не собирается ли он опять стать таким?

— Джереми, — сказала я, — извини за беспокойство, но я хочу поговорить с тобой о Сабрине.

Он нахмурился так, словно само упоминание ее имени было ему неприятно.

— Мы должны помнить, как она мала, — продолжала я. — Ведь ей только семь лет.

Он кивнул мне с легким нетерпением, видимо, подтверждая очевидность данного факта.

— Дети очень впечатлительны, и эта трагедия повлияла на нее.

— Смею надеяться, что повлияла, — парировал он. — необходимо заставить ее понять, к чему привела ее злоба.

— Джереми, но это всего лишь легкомысленный поступок ребенка!

— Ей говорили, что кататься на коньках опасно, и запрещали идти.

— Но опасность манит детей, разве ты не знаешь?

А Дамарис пошла за ней и отдала свою жизнь ради ее спасения.

— Это было не совсем так, Джереми.

— Я не могу воспринимать случившееся иначе. Я поняла, что безнадежно пытаться изменить его точку зрения, и поэтому решила перейти прямо к сути дела.

— Я хочу взять Сабрину с собой.

Меня поразила реакция Джереми: мне казалось, что ввиду его неприязни к Сабрине он без колебаний позволит ей уехать.

— Ее дом здесь, — сказал он.

— Но я думала, что недолгое пребывание с Лансом и со мной…

— Где ее, несомненно, избалуют и заставят почувствовать себя почти героиней…

— Думаю, что она нуждается в особенной заботе в данный момент.

— В чем она и нуждается, так это в понимании своего проступка. Надо заставить ее понять, что ее непослушание стоило жизни ее матери.

— Да нет же, Джереми! Она и так горько сожалеет. Прошлой ночью она пошла на могилу матери. У нее было ребяческое намерение присоединиться к ней. Разве ты не видишь, как сильно она переживает! Необходим тщательный уход, чтобы вернуть ее к нормальному состоянию. Ей нужны любовь и безопасность. Дамарис бы это поняла.

Само упоминание ее имени, казалось, взбудоражило Джереми. Он сжал кулаки и отвернулся. Когда он заговорил, его голос звучал сдавленно.

— Дамарис мертва… из-за шалопайства этого ребенка. Ей требуется дисциплина. Она крайне эгоистична. Она останется дома. Благодарю за предложение, Кларисса. Ты добрая девушка. Дамарис очень любила тебя. Но Сабрина зла, и ее необходимо обуздать. Я буду беспокоиться, если за ней не будут следить. Она должна остаться здесь. Я хочу, чтобы она полностью осознала, какой ужасный проступок совершила.

— Джереми, — сказала я, — ты всегда был добр ко мне. Ты был мне вторым отцом. Ты и Дамарис… Я никогда не забуду…

Видно было, что я затронула его чувства, и поскольку он переживал из-за Дамарис, это только усугубило горечь потери.

Он твердо сказал:

— Мой ответ таков: Сабрина остается здесь. У нее есть эта добрая женщина Керлью, которая присмотрит за ней; и здесь ее дом.

— Отпусти ее хотя бы ненадолго погостить, — умоляла я.

— Может быть, позднее. Когда она проявит раскаяние.

Я протестующе воскликнула:

— Разве ты не видишь? Она и так одержима чувством вины. Это нависает над ней. Джереми, ведь она — только маленький ребенок.

Он сказал:

— Мое мнение остается прежним. Из опыта я знала, что, когда Джереми выражается таким образом, это окончательное решение.

После того как я уехала, лицо Сабрины еще долго преследовало меня.

— Скоро ты приедешь повидать меня, — сказала я ей при расставании.

Она посмотрела на меня с упреком. Я была уверена, что она считает меня дезертиром, и содрогнулась при мысли о том, каково ей будет в этом мрачном доме. Мне казалось, что для нее нет ничего хуже, чем оставаться там. Я надеялась на Смита и Нэнни Керлью и поговорила с ними перед отъездом.

В Лондон я вернулась в грустном настроении. Ланс радостно приветствовал меня. Он сказал, что счастлив видеть меня снова, что много выиграл и стал богаче на несколько тысяч. Я не обрадовалась новостям, так как он играл при высоких ставках и я чувствовала, что рано или поздно результаты игры могут стать катастрофическими.

Эмма радушно приветствовала меня, и было приятно вновь видеть маленького Жан-Луи. Несмотря на постоянные опасения, связанные с азартной игрой Ланса, я была бы очень счастлива, если бы только смогла привезти с собой Сабрину.

Ланс заметил мою озабоченность, и вскоре я рассказала ему обо всем.

— Если бы я могла привезти ее с собой, мне было бы сейчас легко. Я уверена, что сделала бы из нее нормального ребенка, если бы она побыла у меня.

— Ты — маленькая фея, — сказал он добродушно, и я почувствовала горечь разочарования, так как поняла, что ему, в сущности, нет дела до Сабрины. Он всегда был добр; он вовсе не препятствовал бы пребыванию у нас Сабрины в качестве моего ребенка, если бы я смогла доставить ее сюда, и она чувствовала бы себя тут, как в своем доме и как член семьи; но в то же время его не особенно заботило, что с нею происходит. Ему были присущи легкомыслие и беззаботность, и это распространялось на все, что касалось его… за исключением игры.

В одном отношении это легкомыслие представляло достоинство, так как Ланс не огорчался даже из-за своих неприятностей. Когда я вспоминала, как близок он был к разрешению после краха «Компании южный морей», меня всегда поражала его реакция. Я только позднее узнала, что он был на грани банкротства. Он всюду одалживал деньги, но продолжал жить по-прежнему расточительно. Таков был Ланс.

Быть может, именно благодаря Сабрине я начала чувствовать смутное неудовлетворение моим замужеством. Сначала я не допускала этого чувства. У меня был наидобрейший и самый снисходительный муж. Я старалась не замечать поверхностного образа нашей жизни. Теперь я начинала чувствовать, что в ней не хватает глубины. Но это было только смутное ощущение, так как мои мысли были заняты бедственным положением Сабрины.

Каждый день я думала о ней и мне хотелось попросить Смита или Нэнни Керлью написать мне и сообщить о том, что у них происходит. Но ни один из них, как мне казалось, не был бы хорошим корреспондентом. Я могла бы попросить Присциллу, но она была в это время очень озабочена здоровьем своих родителей.

Наконец я поговорила о Сабрине с Жанной. Жанна все поняла.

— Бедняжка, — сказала она. — Как жестоко заставлять ее чувствовать себя убийцей. Мужчины… Я не знаю. У них нет здравого смысла, если вы спросите меня. Этот господин Джереми очень скверный. Он — плохой отец своему ребенку.

— О, Жанна, — сказала я, — как мне хотелось привезти ее с собой.

— Она вырастет озлобленной… как это сказать?.. Будет иметь зуб на целый свет.

— Да, я думаю, ты права, Жанна, и я беспокоюсь за нее.

— Для одних жизнь тяжела, — добавила Жанна, качая головой, — а для других она легка. Мадам Эмма решает свои проблемы с легкостью… Она знает, как устраивать свой дом. Хитрая, как стая обезьян.

Жанна опять перешла на французский, как всегда, когда нервничала, поэтому я поняла, что она тоже беспокоиться о Сабрине.

— Мне она никогда не нравилась, — завершила Жанна свою любимую тему об Эмме. Но, по крайней мере, я смогла поговорить с ней.

— Милая Жанна, — сказала я ей однажды, — не знаю, что бы я делала без тебя.

— Не беспокойтесь об этом, — ответила она. — Даже дикая лошадь не оттащит меня от вас.

Я ждала новостей из Эверсли. Присцилла время от времени писала, но ее письма в основном касались Карлтона и Арабеллы. Я сделала вывод, что она почти постоянно живет в Эверсли-корте и подумывает о приглашении туда своего брата Карла. Она писала, что мельком видела беднягу Джереми. «Он так грустен, добавляла она, — и я не думаю, что он хочет кого-нибудь видеть».

Таким образом мое беспокойство о Сабрине не проходило. И я уже сказала себе, что снова должна ехать в Эндерби, когда вдруг получила письмо от Присциллы. Оно оказалось для меня потрясением.

«Моя дорогая Кларисса!

Здесь произошла ужасная трагедия…»

Слова прыгали перед моими глазами, и в течение нескольких секунд я не могла читать, так как боялась узнать, какая беда случилась с Сабриной. Но письмо было не о Сабрине, хотя происшедшее событие должно было сильно повлиять на ее судьбу.

«Мы думаем, что произошел несчастный случай. На берегу нашли его одежду. До этого он говорил Смиту, что собирается поплавать. Его лошадь была привязана рядом. Он приехал на ней к морю, и не было найдено никаких его следов. Кажется, эта трагедия никогда не кончится. Бедный Джереми, жизнь стала пустой для него без Дамарис. Я никогда не знала кого-нибудь более преданного другому человеку, Мы боимся, что он утонул. Это единственное объяснение.

Если ты теперь приедешь к нам, это будет очень кстати. В Эверсли за многим надо присмотреть, и кое с чем, как мне кажется, будет трудновато справиться. Я хочу обо всем поговорить с тобой, Кларисса».

Несколько минут я в оцепенении сидела с письмом в руке. Мне живо представилось то, что случилось. Бедный, безутешный Джереми не мог вынести своей утраты, прискакал к морскому берегу и поплыл в море, не собираясь возвращаться обратно.

Так ли это было или произошел несчастный случай? Кто мог бы с уверенностью ответить? Быть может, Джереми не хотел, чтобы мы знали это точно. Может, это был секрет, который он хотел унести с собой в могилу.

Когда я прочла Лансу письмо, он тоже был озабочен, но даже и тогда я не могла не спросить себя: а не думает ли он при этом о вчерашней игре?

Я сказала:

— Я хочу уехать, Ланс, и отправлюсь сразу же. Ведь это письмо — крик о помощи. Они нуждаются во мне.

— Конечно, ты должна ехать, дорогая. Я поеду с тобой.

Разумеется, он не хотел ехать. Как он ненавидел этот дом скорби, совсем не подходящий к его характеру! Однако в обязанность хорошего мужа входило сопровождение жены в подобных случаях, и поэтому Ланс делал хорошую мину при плохой игре.

Но я не желала, чтобы он приносил такую жертву, и вообще не хотела, чтобы он ехал со мной. Настояв на том, что поеду одна, я ощутила его облегчение, хотя он и выказывал беспокойство о моей безопасности.

Эмма обещала присмотреть за домашними делами в мое отсутствие.

— Уж она-то присмотрит! — заметила Жанна. — Ей бы очень понравилось быть хозяйкой этого дома, помяните мои слова.

Итак, я поехала в Эндерби, взяв с собой мою славную верную Жанну.

Дом и в самом деле имел хмурый вид. Смит приветствовал меня, грустно покачивая головой.

— Времена изменились, мисс Кларисса, — сказал он — Извините меня, мне, конечно, следовало сказать «миледи».

— «Мисс Кларисса» звучит очень хорошо, Смит, — ответила я, — так же, как в прежние дни.

— Его принесли сюда, мисс, после того как его вынесло наверх течение. Один из рыбаков нашел тело вчера рано утром.

— Я рада, что его принесли домой, — сказала я.

— Похороны состоятся в конце недели.

— Вторые похороны за такой короткий период. А как Сабрина?

— Трудно сказать, — ответил он. — Сами увидите.

— Где она?

Смит пожал плечами.

— Она ушла. С тех пор, как это случилось, она пропадает целыми днями. Сводит с ума несчастную Нэнни Керлью.

— Знает ли она о моем приезде?

— Да, ей сказали.

— Она обрадовалась?

— Она не сказала, мисс Кларисса.

Я все поняла. Сабрина догадалась, что я сегодня приеду, и решила держаться вдали, чтобы показать мне, что мой приезд не является для нее важным событием.

Я почувствовала подавленность и огорчение.

Стоя в холле, я глядела на галерею менестрелей. Этот посещаемый духами холл, где когда-то произошла трагедия! Дом не смог от нее оправиться, и события, происшедшие здесь, это доказали. Возможно, теперь, когда и Джереми и Дамарис мертвы, дом продадут.

В этот момент я краем глаза заметила на галерее какое-то движение. Что-то подсказывало мне, что Сабрина там, наверху, и наблюдает за мной.

Я сказала:

— Я пойду в мою комнату.

— Все для вас приготовлено, — ответил Смит.

Не глядя по сторонам, я прошла по галерее к моей комнате. Мне предстояло поломать голову относительно вороха проблем. На этот раз я должна добиться своего и увезти Сабрину с собой.

Дверь моей комнаты тихо открылась.

— Входи, Сабрина, — сказала я, не оглядываясь.

Она вошла.

— Как ты узнала? — спросила она.

— Нагадала на кофейной гуще. Ты хотела увидеть меня, как только я приехала. Тебе нужно было спуститься вниз. Там ты лучше видела бы меня, чем с галереи.

— Откуда ты знаешь, что я была там?

— Мои глаза почувствовали это.

— Но я ведь спряталась.

— Ты шевельнулась.

Она вдруг рассмеялась, и это была прежняя шаловливая Сабрина.

Я повернулась и протянула к ней руки. Она чуть поколебалась и затем бросилась ко мне.

— О, Сабрина… милая Сабрина… Я так рада видеть тебя!

— Но все же он нравится тебе больше.

— Кто?

— Дядя Ланс, конечно.

— Он — мой муж. Жены должны жить со своими мужьями, ты же знаешь. Я хотела взять тебя с собой, но твой отец не разрешил это.

— Он мертв, — сказала она, — и я рада.

— Замолчи, Сабрина!

— Зачем молчать? Разве люди не должны говорить правду?

— Да, но ты не должна ненавидеть кого-либо. Но я ненавижу, и зачем лгать? Он лежит в гробу в тон комнате, в которой лежала мама. Я вошла туда и показала ему язык.

— О, Сабрина!

— Что ты так смотришь на меня? Мне нравится быть сиротой. Это лучше, чем было прежде.

Она была агрессивна и, по всему видно, очень несчастна.

— Теперь я здесь, и все изменится, Сабрина.

— Почему?

— Потому что нас двое.

— А я так не думаю.

Я видела, какой ей нанесен ущерб, и мечтала о возвращении прежнего беззаботного и даже своенравного ребенка, который был так мил до рокового происшествия на пруду. И я чувствовала, что только я могу оказать ей необходимую помощь.

Смит сказал мне, что похороны будут очень скромными. Большинство людей считали, что смерть Джереми не случайна, но все же нельзя было исключить того, что ему не хватило сил доплыть до берега. Я старалась поверить в этом, так как Джереми хотелось, чтобы люди так думали.

В соответствии с его желанием его похоронили рядом с Дамарис. Сабрина стояла рядом со мной во время заупокойной службы и у могилы. Она позволяла мне держать ее за руку, и я думаю, что ей это было приятно. Временами мне казалось, что она почти готова разрыдаться и прильнуть ко мне.

Бедный ребенок, она была глубоко надломлена, но теперь появилась возможность вытащить ее из этого несчастного существования, и я собиралась сделать это.

После похорон я сказала Ли и Присцилле, что хочу забрать Сабрину с собой. Они обрадовались. Никто из них не хотел сейчас брать на себя заботу о ребенке… по крайней мере о таком, как Сабрина. Присцилла была измучена горем из-за смерти Дамарис. К тому же ее родители были нездоровы, и не составляло секрета, что они недолго протянут.

— Я хотела бы на время увезти Присциллу, — сказал Ли, — но она не оставит своих родителей. Быть может, потом…

Позднее Присцилла сказала мне:

— Ты уверена, что сможешь надлежащим образом позаботиться о Сабрине, Кларисса? Это ведь немалая ответственность и нелегкое дело.

— Я знаю, что будет нелегко. Но мне кажется, что я ее понимаю и могу за ней присмотреть. Я хочу отогнать от нее грустные мысли.

Ли кивнул.

— Со временем у нее будет достаточно денег, — сказал он. — Джереми все оставил Дамарис за исключением годовых выплат Смиту, — и все это перейдет к Сабрине. Я думаю, что следует продать Эндерби.

— Да, конечно, — решительно поддержала я.

— Ты считаешь, что Ланс согласится, чтобы Сабрина жила с вами?

— Уверена, что согласится.

— Он — хороший муж. Я счастлив за тебя, Кларисса. Дамарис всегда говорила, как она рада твоему счастливому браку. У тебя ведь была в юности любовная история с тем бедным мальчиком, которого выслали.

— О да, — быстро сказала я, — но это было очень давно.

Я не хотела думать о Диконе. Он все чаще вторгался в мои мысли, и я пыталась представить, какую жизнь он ведет в Вирджинии.

Когда я сказала Сабрине, что ей предстоит жить со мной, она довольно бесцеремонно спросила:

— Неужели?

— Конечно, ты не обязана, если не хочешь.

— Я подумаю об этом, — сказала она. Я была удивлена и немного задета, так как думала, что на с радостью согласится, поскольку это совпадало с ее желанием. Но она была сильно травмирована, и единственное средство, исцеляющее ее раны, заключалось в том, чтобы мучить других — даже тех, кого она в душе любила.

— Решай быстрее, — сказала я. — Мне нужно поскорее вернуться, а еще надо сделать необходимые приготовления.

Сабрина пожала плечами.

— Ну ладно, — сказала я. — Здесь ты остаться не можем. Пожалуй, ты могла бы поехать жить к бабушке.

— Я поеду с тобой, — сказал она хмуро. Я поговорила со Смитом. Он был очень несчастен, ведь и его жизнь так долго была связана с Джереми, но он сохранял мужество и спокойствие. Он сказал:

— Сэр Джереми никогда не женился бы на другой. Она круто повернула его жизнь. Я вспоминаю ее первый приезд… сразу после этого он начал меняться. Он не смог бы жить без нее. И все случившееся — к лучшему. К лучшему и для сиротки. Если вы возьмете ее к себе, она снова станет прежней. Я знаю, что вы сможете это сделать, мисс Кларисса.

Сам Смит собирался жить в маленьком коттедже у моря вместе с Демоном.

— Пес сможет резвиться на берегу, а я буду слушать шум моря… мне это нравится.

Итак, покидая Эверсли, я увезла Сабрину с собой.