Романтическая история мистера Бриджертона

Глава 6

– Мне жаль, что я не знала, что ты ведешь дневник, - сказала Пенелопа, повторно нажимая на его ладонь.

– Почему?

– Я не уверена, - сказала она, пожимая плечами. - Всегда интересно узнать, что в каком-нибудь человек скрыто намного больше, чем видно невооруженным глазом, ты не думаешь?

Колин несколько минут молчал, затем неожиданно выпалил:

– Тебе, правда, понравилось?

Выражение лица стало немного удивленным.

Он был испуган. Сейчас, он, по общему признанию один из самых популярный и искушенных джентльменов высшего света, превратился в робкого школьника, зависящего от каждого слова Пенелопы Физеренгтон, успокаиваясь лишь после ее похвалы.

О, Господи, он зависел от Пенелопы Физеренгтон.

Не то, чтобы что-то было не так с Пенелопой, поспешил он себе напомнить. Просто она была…ну, хорошо…она была Пенелопой.

– Конечно, мне понравилось, - произнесла она с мягкой улыбкой, - Я только что, тебе закончила тебе это говорить.

– А что было первой вещью, поразившей тебе, при чтении дневника? - спросил он, решив, то теперь он мог бы выглядеть законченным дураком, ведь он и так уже наполовину идиот, раз решился спрашивать ее.

Она озорно улыбнулась.

– Вообще-то первой вещью, поразившей меня, что твоя манера написания слов была гораздо более опрятной, чем я могла предположить.

Он нахмурился.

– Что ты имеешь в виду?

– Мне трудно представить тебя, склоняющимся над партой, и совершающим такие точные движения, выписывая закорючки - ответила она, напрягая губы, чтобы скрыть улыбку.

Даже если до этого не было причины для справедливого негодования, то теперь она точно появилась.

– Я хочу, чтобы ты знала, я много времени провел в классной комнате, склоняясь над партой и выписывая эти закорючки, как ты выразилась.

– Я в этом уверена.

– Хм-пх.

Она склонила голову вниз, стараясь не улыбнуться.

– Мои закорючки были довольно неплохие, - добавил он.

Сейчас это была просто игра, так или иначе, было забавно играть роль рассерженного школьника.

– Безусловно, - ответила она, - Мне они особенно понравились. Очень хорошо сделаны. Весьма неплохие… закорючки для вас.

– В самом деле?

Она постаралась сохранить серьезное выражение лица: - В самом деле.

Его пристальный взгляд скользнул по ней, и на мгновение, он почувствовал в себя непонятную робость.

– Я рад, что тебе понравилось чтение моего дневника, - произнес он.

– Это было чудесно, - сказала она, мягким далеким голосом. - Очень чудесно и… - смотря вдаль, она немного покраснела. - Ты можешь подумать, что я глупая.

– Никогда, - пообещал он.

– Ладно, одной из причин, почему я наслаждалась эти чтением, это потому, то у меня возникло чувство, будто ты испытывал наслаждение, записывая это.

Колин долго молчал. Не было никогда такого, чтобы он наслаждался своим письмом, это было нечто такое, что он просто делал.

Он писал, потому что не мог вообразить себя, не делающим это. Как мог он путешествовать по чужим землям, и не сохранить записей всего того, что он увидел, что он узнал, и наверно, самое важное, что он почувствовал?

Но сейчас, словно вернувшись назад во времени, он понял, что он каждый раз ощущал некое чувство удовлетворения всякий раз, когда он записывал фразу, по его мнению, точную, а предложение особенно верное.

Он отчетливо вспомнил то мгновение, когда он написал то описание, что читала Пенелопа. Он сидел на пляже в сумерках, когда солнце еще грело его кожу, а песок был твердый и в то же самое время мягкий под его голыми ступнями. Это был божественный момент - когда он мог ощущать то теплое, ленивое чувство, которое можно, по-настоящему, почувствовать лишь в конце лета (или на изумительных пляжах Средиземноморья), и он пытался придумать наиболее точной способе, описать

воду.

Он сидел там вечность - на самом деле не больше полчаса - перо стояло на бумаге дневника и ждало его вдохновения. А затем, он неожиданно понял, что температура была точно такой же, как в немного остывшей ванне, и на его лице появилась широкая восхищенная улыбка.

Да, он любил писать и наслаждался этим. Забавно, что он до сих пор не понимал этого.

– Хорошо, когда в твоей жизни есть что-то, - мягко сказала Пенелопа, - Что-то, приносящее удовлетворение и наполняет твою жизнь смыслом.

Она сложила руки на своих коленях, и посмотрела вниз на них.

– Я никогда не понимала радости спокойной и ленивой жизни.

Колину захотелось прикоснуться пальцами к ее подбородку, и увидеть ее глаза, когда он спросит ее:

“Что ты делаешь, чтобы наполнить свою жизнь смыслом?” Но, он не сделал этого.

Это было бы чересчур прямолинейно, и это бы значило, признаться самому себе, как ему интересен ее ответ. Поэтому, когда он спросил ее, он все еще держал руки скрещенными перед собой.

– Ничего, по правде говоря - ответила она, тщательно изучая свои ногти.

Потом, после долгой паузы, она неожиданно задрала подбородок вверх, так быстро, что он почти почувствовал приступ головокружения.

– Я люблю читать, - сказала она, - Хотя, фактически, я читаю не так уж и много. Еще я вышиваю время от времени, но я не очень хорошо делаю это. Я хотела бы сделать что-то большее, но, ладно…

– Что? - почти подталкивал ее Колин.

Пенелопа покачала головой.

– Ничего. Ты должен радоваться своим путешествиям. Я очень завидую тебе.

Наступило долгое молчание, не неуклюжие и неудобное, но, тем не менее, довольно странное и непонятное. Не выдержав, Колин резко сказал:

– Этого недостаточно.

Тон его голоса, казалось, был настолько неуместный в их разговоре, что Пенелопа лишь удивленно посмотрела на него и спросила:

– Что ты хочешь этим сказать?

Он небрежно пожал плечами.

– Мужчина не может всю жизнь путешествовать, это было бы крайне забавно.

Она рассмеялась, затем, посмотрев на него, неожиданно поняла, что он совершенно серьезен.

– Прости, - сказала она, - Я не хотела обидеть тебя.

– Ты не обидела, - произнес он, взяв стакан и сделав большой глоток лимонада.

Стакан издал хлюпающий звук, когда Колин поставил его обратно на стол; было ясно, что он не привык пользоваться правой рукой.

– Две самые лучшие части путешествия, - объяснил он, вытирая рот одной из чистых салфеток, - Это отъезд из дома и приезд домой, кроме того, что я теряю семью, когда уезжаю на неопределенное время.

Пенелопа не могла ничего ответить - по крайней мере, ничего, что не звучало бы как банальность, поэтому она просто ждала от него продолжения.

Некоторое время он ничего не говорил, затем он усмехнулся, и, взяв дневник, захлопнул его с громким звуком.

– Они так не считают, но они все для меня.

– Так и должно быть, - сказала она мягко.

Если он и услышал ее, то не подал вида.

– Это очень хорошо и интересно - вести личный дневник, когда путешествуешь, - продолжал он, - Но, как только я оказываюсь дома, мне просто нечего делать, - добавил он.

– Я думаю, в это трудно поверить

Он ничего не сказал, лишь взял кусок сыра с подноса. Она наблюдала за ним, пока он ел, затем после того, как он запил сыр лимонадом, его поведение изменилось. Он казался сильно взволнованным, словно услышал что-то тревожное, когда спросил ее:

– Ты в последнее время читала леди Уислдаун?

Пенелопа заморгала от неожиданной смены темы.

– Да, конечно, но к чему этот вопрос? Разве все ее не читают?

Он отмахнулся от ее вопроса.

– Ты заметила, как она описывала меня?

– Да, это почти всегда было благоприятно для тебя, разве не так?

Он снова замахал рукой - даже слишком интенсивно, по ее мнению.

– Да, да, но дело не в этом, - произнес он с отвлеченным видом.

– Ты будешь думать, что все дело именно в этом, - сухо сказала она, - Когда будешь походить на перезревший цитрус.

Он вздрогнул, дважды открыл и закрыл рот, и, в конце концов, сказал:

– Если тебе от этого станет легче, я могу сказать, что до этого момента, я не помнил, чтобы она тебя так называла.

Он замолчал, подумал немного, и добавил:

– Фактически, я до сих пор не помню это.

– Все в порядке, - сказала она, надевая на лицо свою лучшую маску: “Я девушка что надо!” - Я уверяю тебя, я никогда не принимала это близко к сердцу. Я всегда питала нежное отношение к лимонам и апельсинам.

Он, было, собрался что-то говорить, затем остановился, посмотрел ей прямо в глаза и сказал:

– Я надеюсь, мои слова не покажутся тебе отвратительными и оскорбительными, но то, что уже сказано и сделано, я не могу этого исправить.

Пенелопа с некоторым замешательством поняла, что часто думает так же.

– Но я говорю тебе, - продолжал он, глаза его были ясные и серьезные, - Поскольку думаю, что ты можешь понять меня.

Это был комплимент, странный, непохожий на остальные, но, тем не менее, комплимент.

Пенелопа больше всего на свете захотелось сейчас положить свою руку поверх его руки, но, конечно же, она так не сделала. Она лишь кивнула, и сказала:

– Ты можешь говорить со мной о чем угодно, Колин.

– Мои братья, - начал он, - Они, - он замолчал, безучастно глядя в окно, затем резко повернулся к ней и сказал: - Они достигли того, чего хотели. Энтони - виконт, и я не хотел бы взваливать на себя его обязанности, но у него есть цель в жизни. Все наше наследство и имущество в его руках.

– Я думаю не только оно одно, - мягко сказала Пенелопа.

Он вопросительно посмотрел на нее.

– Я думаю, твой брат чувствует ответственность за всю свою семью, - пояснила она.

– Представь, какое это тяжкое бремя, - произнес он.

Колин старался сохранять безразличное выражение лица, но он никогда не был умелым стоиком, и наверно, на его лице было видно тревога, потому что Пенелопа поднялась со своего стула и горячо добавила:

– Но я не думаю, что он возражает против этого! Это очень подходит ему.

– Совершенно точно! - воскликнул Колин, с таким видом, словно она открыла что-то по настоящему важное.

В противоположность этому… этот… глупый разговор о его жизни. У него не было причин жаловаться. Он знал, что у него не было никаких причин для жалоб, и все же…

– Ты знаешь, что Бенедикт рисует? - спросил он ее.

– Конечно, - ответила она, - Все знают, что он рисует. Его картина висит в Национальной Галерее. И я думаю, что планируют повесить еще одну его картину. Его пейзаж.

– Правда?

Она кивнула.

– Элоиза сказала мне.

– Тогда, должно быть это правда. Я не могу поверить, что мне об это ничего не сказали.

– Ты был далеко, - напомнила она ему.

– Я пытаюсь сказать, - продолжил он, - То, что у них у обоих имеется цель в жизни. А у меня нет ничего.

– Это не может быть правдой, - сказала она.

– Я думаю, мне то лучше знать.

Пенелопа села обратно на стул, пораженная его язвительным тоном.

– Я знаю, что люди думают обо мне, - начал он, и хотя Пенелопа решила не прерывать его и дать ему высказаться, она не могла не вмешаться.

– Ты всем нравишься, - поспешила сказать она, - Все просто обожают тебя.

– Я знаю, - простонал он, выглядя страдающим и робким в одно и тоже время, - Но…

Он взъерошил свои волосы рукой.

– Боже, как же выразить это, и не выглядеть при этом полной задницей?

Глаза Пенелопы широко открылись от изумления.

– Меня тошнит от того, что я, никто иной, как простой пустоголовый соблазнитель, - наконец выпалил он.

– Не будь глупцом, - почти немедленно отозвалась она, так быстро, как это только было возможно.

– Пенелопа -

– Никто не считает тебя тупицей, - сказала она.

– Как ты -

– Потому что, я провела в Лондоне гораздо больше времени, чем должна обычная девушка, - резко ответила она. - Я могу быть не самой популярной девушкой в городе, но после десяти лет, я слышала более чем достаточно сплетен, лжи и чьих-нибудь дурацких мнений, и Я никогда - ни разу - не слышала, чтобы кто-нибудь, назвал тебя глупцом.

Он уставился на нее, немного удивленной тем, как страстно она его защищает.

– Я вообще-то, не имел в виду, что я глупый, - сказал он мягко и спокойно. - Я хотел сказать… без цели. Даже леди Уислдаун говорит обо мне, как о соблазнителе.

– И что в этом такого плохого?

– Ничего, - ответил он раздражительно, - Если бы она не делала это почти через день.

– Она издает свою газету через день.

– Все правильно, - сказал он, - Если бы она не считала меня таким легендарным соблазнителем, разве она написала бы про меня?

Пенелопа замолчала, затем спросила:

– Разве имеет значение, что думает леди Уислдаун?

Он наклонился вперед, уперев руки в колени, затем, вскрикнув от боли, когда он запоздало вспомнил про свою рану.

– Ты уклоняешься от темы, - возразил Колин, вздрогнув, снова надавив на ладонь. - Меня не волнует леди Уислдаун. Но хочется нам того или нет, но она представляет собой высшее общество.

– Я думаю, найдутся люди, не согласные с таким утверждением.

Он вопросительно приподнял бровь?

– Включая тебя?

– Вообще-то, я думаю, что леди Уислдаун очень проницательна и умна, - сказала она, держа руки на коленях.

– Женщина, которая назвала тебя перезрелой дыней!

Два красных пятна появились на ее щеках.

– Перезревшим цитрусом, - сердито сказала она. - Я уверяю тебя, это большая разница.

Колин тут же решил, что женский ум очень странный и непостижимый орган, который мужчины могут даже не пытаться понять. На свете просто не было женщины, которая бы идя из точки А в точку B, не останавливалась бы по пути в точках С, D и X.

– Пенелопа, - наконец, сказал она, смотря на нее с недоверием, - Это женщина оскорбляла тебя. Как ты можешь защищать ее?

– Она не сказала ничего, кроме правды, - сказала она, скрещивая на груди руки. - Она была довольно добра ко мне, с тех пор, как моя мать позволила мне самой выбирать себе наряды.

Колин простонал.

– Мы же обсуждаем кое-что другое в это момент. Надеюсь, ты не собираешься обсуждать со мной свой гардероб?

Глаза Пенелопы сузились.

– Я полагаю, мы обсуждали твое неудовлетворение от жизни в роли самого популярного мужчины в Лондоне.

Ее голос повысился на четыре октавы, и Колин понял, что его отчитывают. Причем, обоснованно. Что он нашел, еще более раздражающим.

– Не знаю, почему я думал, что ты можешь понять меня, - прошипел он, ненавидя ребяческий тон своего голоса, но он ничего не мог с собой поделать.

– Прости, - проговорила она, - Но это немного сложно для меня, сидеть здесь и слушать, как ты жалуешься, что в твоей жизни ничего нет.

– Я не говорил такого!

– Ты почти точно также сказал!

– Я сказал, что у меня ничего нет, - уточнил он, стараясь не обращать внимание на то, как глупо и по-ребячески звучит его голос.

– Я знаю, что ты имеешь гораздо больше, чем любой человек в Лондоне, - сказала она, тыкая его в плечо. - Но если ты не можешь этого понять; тогда, возможно, ты прав - твоя жизнь ничтожна и пуста.

– Это слишком трудно объяснить, - раздражительно пробормотал он.

– Если ты хочешь, что-то новое в своей жизни, - сказала она, - Господи, просто выбери это, и займись им. Мир и зарубежные страны, просто твоя устрица, Колин, в которой, ты постоянно прячешься. Ты молод, богат, и ты мужчина, - голос Пенелопы стал ожесточенным и обиженным:

– Ты можешь делать все, то ты захочешь.

Он нахмурился, что не удивило ее. Когда люди были убеждены, что у них проблемы, то последнее, что они бы хотели услышать это простое и непосредственное решение.

– Это не так то просто, - сказал он.

– Это очень просто.

Она надолго уставилась на него, возможно впервые в жизни, спрашивая себя, а кто он собственно такой. Она думала, что она все о нем знает. Но, вот оказалось, что он ведет личный дневник, а она даже понятия не имела об этом.

Она не знала, что он обладал неуравновешенным характером, и мог выйти из себя.

Она не знала, что он чувствует неудовлетворение от своей жизни.

И, конечно же, она не знала, что он был в достаточной степени раздражительным и испорченным, чтобы быть способным почувствовать неудовлетворение, хотя ему совсем не было причины чувствовать неудовлетворение от своей жизни.

Какое право, он имел чувствовать себя неудовлетворенным собственной жизнью?

Как смеет он жаловаться, особенно на свою жизнь?

Она встала, разгладив платье в неуклюжем защитном жесте.

– В следующий раз, когда ты захочешь пожаловаться на трудности и несчастье всеобщего поклонения, попытайся представить себя на месте старой девы, которую давно забыли на полке. Пойми, каково чувствовать себя старой девой, и тогда дай мне знать, когда в следующий раз захочешь пожаловаться.

А затем, пока Колин все еще оставался на софе, на которую перед этим уселся, смотрел на нее так, словно она превратилась в некое причудливое создание с тремя головами, двенадцатью пальцами и хвостом, стрелой вылетела из комнаты.

Это был, подумала она, спускаясь по ступенькам дома на Брутон-стрит самая великолепная выходка за всю ее жизнь

Но на самом деле, все было очень ужасно, поскольку мужчину, которого она с такой поспешностью оставила, был единственный мужчина на свете, в обществе которого она хотела навсегда остаться.

Колин провел весь день, как в аду.

Рана на руке дьявольски болела, несмотря на бренди, которое он вылил и на кожу и себе в глотку. Агент по недвижимости, который составлял арендный договор на небольшой аккуратный домик с террасой, и которого он нашел в Блюмсбари; сообщил ему о том, что предыдущий арендатор испытывает трудности, поэтому Колин не сможет переехать сегодня, как планировалось, и спросил, будет ли для него приемлемо переехать лишь на следующей недели.

И в довершение всех бед, он с тревогой подозревал, что мог нанести непоправимый ущерб его дружбе с Пенелопой.

Что заставляло его чувствовать себя хуже всего, с тех пор, как:

А) он очень ценил свою дружбу с Пенелопой,

В) он осознал, как сильно он ценил свою дружбу с Пенелопой,

С) он подался панике, при мысли потерять дружбу с Пенелопой.

Пенелопа была постоянной и неизменной в его жизни. Подруга сестры - она всегда была поблизости, не слишком близко, но и не слишком далеко.

Но мир, оказывается, изменился. Он только две недели тому назад вернулся в Англию, но Пенелопа уже изменилась. Или может быть, он изменился. Или может быть, она не изменилась, но его восприятие и отношение к ней изменилось. Но она неожиданно стала иметь важное значение в его жизни. Он не знал, как еще преподнести то, что случилось.

И после десяти лет того, что она для него было просто… там, было довольно странно, чувствовать, что ее мнение и дружба, так важны для него.

Ему не нравилось, что они расстались днем при столь неуклюжих причинах. Он не мог вспомнить, когда он чувствовал такую неловкость и неуклюжесть в обществе Пенелопы, даже - нет, это была неправда.

Был такой момент… Господи, как много лет прошло с тех пор? Шесть? Семь? Его мать тогда приставала к нему, чтобы он женился, в этом не было ничего нового, кроме того, что она предложила Пенелопу в качестве потенциальной невесты, что было весьма ново. Это выбило его из колеи, и Колин тогда был не в том своем состоянии, в котором он обычно в ответ на просьбы матери о женитьбе, шутил и дразнил ее.

И потом, она не остановилась. Она болтала о Пенелопе все дни и все ночи, кажется, не прекращая, до тех пор, пока он не сбежал из Англии. Ничего такого решительного - просто небольшая поездка в Уэльс. По правде сказать, о чем еще его мать могла думать?

Когда он вернулся, его мать снова захотела поговорить с ним о Пенелопе, конечно, кроме того раза, когда его сестра Дафна снова была беременна и хотела сделать в семье объявление. Но, как он мог знать это? Он не ждал с нетерпением посещение дома матери, так как был уверен, что это повлечет за собой снова намеки о необходимости жениться. Затем он столкнулся со своими братьями, и они стали его мучить насчет женитьбы так, как это могут делать только братья, и следующим, что он сделал, это объявил очень громким голосом, что он не собирается жениться на Пенелопе Физеренгтон!

К несчастью в этот момент, Пенелопа стояла в дверном проем, ее рука была прижата к губам, ее глаза были широко открыты, и в них стояла боль и замешательство, а также наверно еще дюжина других неприятных эмоций, до которых он стыдился доискиваться.

Это было одно из самых ужасных мгновений в его жизни. Единственное мгновение, фактически, которое он прилагал усилия забыть. Он не думал, что Пенелопа обожала и любила его - по крайней мере, не больше, чем другие молодые леди - а он так смутил ее. Выбирать ее имя для такого объявления…

Это было непростительно.

Он принес извинения, и конечно, она их приняла, но он никогда не будет по-настоящему прощен.

И теперь, он забылся и оскорбил ее снова. Не прямым способом, конечно, но он должен был подумать немного больше и усерднее, прежде чем начать жаловаться на свою жизнь

Проклятье, это звучало глупо, даже для него. О чем он должен был в таком случае жаловаться?

Ни о чем.

И все же была это изводящая пустота внутри. Тоска о чем-то, что он не мог никак определить. Он ревновал к братьям, Боже, он ревновал к их любимому делу и их успехам.

Единственная отметка, которую оставил Колин в этом мире, была светская хроника леди Уислдаун. Какая изысканная шутка.

Но все относительно, не так ли? И по сравнению с Пенелопой, он вообще не имел причин для жалоб. Это означало, вероятно, что ему следовало держать свои мысли при себе. Ему не нравилось думать о ней, как о забытой на полке старой деве, но он предположил, что это было точное изображение ее жизни. И эта позиция не приносила особого почтения в британском обществе.

Фактически, это была ситуация, о которой могли жаловаться многие люди. Горько.

Пенелопа никогда не показывала больше, чем стоическое не согласие со своей участью, но, по крайней мере, она принимала ее. Хотя, кто знает?

Возможно, Пенелопа мечтала и надеялась о другой жизни, а не о жизни вместе с матерью и сестрой в их небольшом доме на Маунт-стрит.

Возможно, у нее были планы и собственные цели, но она держала их в себе под завесой достоинства и юмора.

Возможно, в ней было гораздо больше спрятано, чем казалось.

Возможно, подумал он с вздохом, она заслуживает извинений.

Он не был точно уверен в том, что он должен принести ей извинения; он не был уверен в том, что это была именно та необходимая вещь.

Но ситуация нуждалась в каком-нибудь изменении.

Ох, проклятье. Теперь он оказался перед необходимостью посетить музыкальный вечер Смитти-Смит этим вечером. Это было самое болезненное и немузыкальное ежегодное событие; в чем все были уверенны. Когда все дочери Смитти-Смит выросли, то их место заняли кузины, у каждых последующих с музыкальным слухом дело обстояло еще хуже, чем у предыдущих.

Но туда собиралась пойти сегодня вечером Пенелопа, а это подразумевало, что Колину придется быть там.