Романтическая история мистера Бриджертона

Пролог

6 апреля 1812 года - как раз, за два дня до своего шестнадцатого день рождения - Пенелопа Физеренгтон влюбилась. Одним словом, это было потрясающе. Мир содрогнулся. Ее сердце подпрыгнуло и стало стучать, как бешенное. Момент был волнующим. И, она могла сказать себе с некоторым удовлетворением, мужчина, виновный в этом - некий Колин Бриджертон - испытывал те же самые чувства.

Нет- нет, не в любовном плане. Он, конечно, не влюбился в нее в 1812 (а так же в 1813, 1814, 1815 и уф-ф-ф, с 1816 по 1822 и, конечно, же не влюбился в 1823, когда его не было в Англии). Но и его мир содрогнулся, а сердце вздрогнуло -знала без тени сомнения Пенелопа, а еще она знала, что у него наверняка перехватило дыхание. На целых десять секунд.

Падение с лошади имеет тенденцию, как это ни странно, перебивать дыхание у мужчин.

Случилось это так:

Она гуляла по Гайд-парку с мамой и двумя старшими сестрами, когда она почувствовала грозовой грохот под своими ногами (смотри выше небольшое упоминание о содрогании мира). Ее мать не очень-то часто обращала на нее свое внимание (она вообще редко это делала), поэтому Пенелопа улизнула на мгновение, посмотреть что случилось. Остальные члены семейства Физеренгтон увлеченно беседовали с виконтессой Бриджертон и ее дочерью Дафной, только что начавшей свой второй сезон в Лондоне. Они постарались проигнорировать грохот: Бриджертоны были очень влиятельным семейством и беседу с ними нельзя игнорировать.

Как только Пенелопа обошла вокруг дерева с очень толстым стволом, она увидела двух всадников, скачущих прямо на нее. Лошади галопом неслись на нее, всадники мчались сломя голову - кажется, именно такое выражение, любят использовать люди при упоминании о дураках, скачущих на лошади, которых не волнует собственная безопасность и здоровье.

Сердце Пенелопы забилось быстрее (было трудно оставаться спокойной, будучи свидетелем такого волнующего события, а кроме того, это позволяло ей сказать, что ее сердце буквально подпрыгнуло в груди, когда она влюбилась).

В этот момент, по необъяснимой причуде судьбы, внезапно подувший ветер сорвал с ее головы шляпку (которую она не стала завязать тщательным образом к сильному неудовольствию матери, так как лента натирала ей подбородок) прямо в воздух и - бац! - точно в лицо одного из всадников.

Пенелопа застыла (дыхание у нее перехватило), а мужчина свалился с лошади самым неэлегантным образом прямо в ближайшую лужу.

Она бросилась вперед, не думая ни о чем, визжа что-то непонятное. Она хотела спросить о его самочувствии, но на самом деле был слышен один лишь ее полузадушенный вопль. Он, без сомнения, был очень сердит на нее, ведь она очень эффективно сбила его с лошади и облила грязью. Две эти вещи, несомненно, привели этого джентльмена в наисквернейшее расположение духа.

Но, когда он поднялся на ноги, стряхнув прилипшую грязь со своей одежды, он не набросился на нее. Он не кричал, не вопил, он даже не взглянул в ее сторону.

Он смеялся.

Он просто смеялся.

У Пенелопы не было много опыта по части смеющихся мужчин, а то немногое, что она знала, не было приятным. Но глаза этого молодого человека - ярко-зеленоватого оттенка - сверкали весельем. Он смущенно вытер рукой грязное пятно на щеке, и сказал:

– Не очень-то изящно у меня получилось, правда?

И в этот момент Пенелопа влюбилась.

Когда, наконец, она смогла заговорить (причем голос у нее появился, как ни больно ей было отменить, на целых три секунды позже, чем у любого нормального человека).

– Ох, нет, это я должна принести вас свои извинения. Моя шляпка слетела с головы, и…

Она замолчал, внезапно осознав, что он-то как раз не извинялся. Таким образом, было глупо противоречить ему.

– Да, ничего страшного, - сказал он, даря ей немного удивленную улыбку, - Я…О, добрый день, Дафна! А я и не знал, что ты гуляешь в парке.

Пенелопа резко обернулась, и оказалась лицом к лицу с Дафной Бриджертон, которая стояла рядом с матерью Пенелопы. Последняя нахмурилась, и сердито прошипела:

– Что ты здесь наделала, Пенелопа Физеренгтон?

Пенелопа не могла ответить:

– Ничего, - потому что, правда, как раз была в том, что несчастный случай произошел исключительно по ее вине. Она только что выставила себя дурой перед - и это было очевидно, судя по выражению лица матери - очень достойным холостяком.

Но, конечно, матери и в голову не пришло, что у нее имелся хоть малейший шанс видеть его, в качестве ее мужа. Миссис Физеренгтон имела большие матримониальные надежды в отношении своих старших дочерей. Кроме того, Пенелопа не была еще представлена в светском обществе.

Но если, миссис Физеренгтон и намеривалась ругать ее дальше, она не могла этого сделать. Все ее внимание в данный момент было сосредоточено на всемогущих Бриджертонах, к которым относился, быстро поняла Пенелопа, и этот молодой человек, только что выкупавшийся в грязи.

– Я надеюсь, ваш сын не пострадал? - обратилась миссис Физеренгтон к леди Бриджертон.

– Все в полном порядке, - прервал ее Колин, вставая и делая пробный шаг, пока леди Бриджертон не успела окружить его материнской заботой и вниманием.

Всех представили друг другу, но дальнейшее было не столь важно. В основном потому, что Колин довольно быстро и точно распознал в миссис Физеренгтон мать, пытающуюся сосватать своих дочерей. Пенелопа не удивилась, когда, поняв это, он быстро ретировался.

Но удар попал в цель. У Пенелопы появился предмет мечтаний.

Этой же ночью, наверно, в тысячный раз, прокручивая в уме их случайную встречу, ей пришло на ум, как замечательно было бы, если можно было сказать, что она влюбилась в него в тот момент, когда он целовал ее руку перед танцем. Его красивые зеленые глаза сверкнули дьявольскими искорками, в то время как его пальцы сжали ее руку немного сильнее, чем принято. Или, это могло бы произойти во время его бешеной скачки по продуваемому ветром торфянику. Вышеупомянутый ветер не испугал бы всадника, когда он (точнее его лошадь) мчался галопом, с единственным желанием (Колина, а не лошади) побыстрее достигнуть ее.

Но нет, она должна была влюбиться в Колина Бриджертона именно тогда, когда он свалился с лошади, и приземлился прямо в грязную лужу. Это было в высшей степени несправедливо и неромантично, но было в этом некая поэтическая справедливость - ничего у нее с ним не получиться.

Зачем мечтать о любви, которая никогда не будет взаимной? Лучше оставить сказки о продуваемом ветром торфянике людям, у которых будет общее будущее.

И если и была какая-нибудь вещь, которую Пенелопа совершенно точно знала в свои шестнадцать лет без 2 дней, так это было то, что в ее будущем нет места для Колина Бриджертона в качестве ее мужа.

Она просто-напросто была совсем не той девушкой, которая притягивает внимание таких мужчин, как он, и она боялась, что никогда не станет такой.

Десятого апреля 1813 года - через 2 дня после ее семнадцатого дня рождения - Пенелопа Физеренгтон была выведена в Лондонское светское общество. Она совсем не хотела этого делать. Она умоляла мать подождать еще один год. Она, по меньшей мере, весила на целых 2 стоуна больше, чем должна была бы весить, а ее лицо имело тенденцию покрываться ужасными пятнами, стоило ей только немного занервничать. Поэтому, скорее всего на лице у нее постоянно будут красные пятна, поскольку ничто не могло заставить ее нервничать сильнее, чем Лондонский бал. Она старалась напоминать себе, что красота - вещь поверхностная, но это не помогало ей, когда она ругала себя за то, что она не знает о чем можно говорить с людьми. Нет более угнетающего зрелища, чем некрасивая девица, ничего не представляющая собой, как личность. А в свой первый год на ярмарке невест, Пенелопа, была именно такой.

Некрасивая девица без…, - ну хорошо, она может дать себе небольшую поблажку - с очень небольшой индивидуальностью.

Но глубоко внутри, она знала, какая она на самом деле - та девушка была умной, доброй и частенько даже забавной. Но почему-то ее индивидуальность все время терялась, где-то по пути между сердцем и языком, и тогда она замечала за собой, как говорит какую-нибудь глупость, или вообще молчит.

Но хуже всего было то, что мать Пенелопы не позволяла ей выбирать свои наряды самой, и когда у нее не оказалось белого платья, которое надевало большинство молодых леди (и которое, конечно, не подходило к цвету ее лица), ее заставили надеть нечто желто-красно-оранжевое. В этом платье она выглядела особенно жалко.

Когда однажды Пенелопа предложила зеленый цвет, миссис Физеренгтон уперла руки в свои более чем обширные бока, и заявила, что зеленый цвет слишком меланхоличный.

“Желтый” - заявила она, - счастливый цвет. А счастливая девушка сможет поймать себе мужа.

Тогда Пенелопа решила не пытаться понять работу ума матери. Итак, Пенелопа обнаружила себя в желто-оранжевом, и местами красном, платье. Несмотря ни на что, при таком сочетании цветов, Пенелопа выглядела особенно несчастной. Фактически, она выглядела в этом платье ужасно, со своими карими глазами и волосами рыжеватого оттенка. С этим она не могла ничего поделать, она решила постараться улыбаться, и если она иногда не смогла заставить себя натянуть улыбку, то, по крайней мере, она не станет плакать на публике. Что, с некоторой гордостью отметила она, ей еще не приходилось делать.

А если и этого еще не достаточно, то именно в 1813 году некая загадочная и нереальная леди Уислдаун начала выпускать свою светскую хронику трижды в неделю. Газета, печатаемая на одном листке, стала в мгновение ока, самой настоящей сенсацией. Никто не знал, кем именно была леди Уислдаун в действительности, но казалось, у каждого была своя собственная теория на этот счет. В течение недель, - нет, месяцев, - весь Лондон не мог говорить ни о чем другом. Газету доставляли бесплатно первые две недели - достаточно долго, чтобы к газете привязался весь высший свет - а затем внезапно бесплатная рассылка вдруг прекратилась, и мальчишки-разносчики стали требовать за нее немыслимую цену, целых пять пенсов.

Но к тому времени, никто уже не мог жить без ежедневной доли сплетен, поэтому пенсы все платили исправно.

А где- то некая женщина (или группа женщин, или мужчин) становилась все богаче и богаче.

Что сделало Светскую хронику леди Уислдаун такой непохожей на все остальные подобные ей газеты, так это то, что в ней автор всегда писал полные имена людей, участвующих в событии. В ней не было сокращений, например, лорд П., или леди Б. Если леди Уислдаун хотела написать о ком-нибудь, она всегда писала полное имя человека. Когда леди Уислдаун захотела написать о Пенелопе Физеренгтон, она это сделала.

Первое появление Пенелопы на страницах Светской хроники леди Уислдаун было следующее:

В своем неудачном платье, несчастной мисс Пенелопе Физеренгтон ничего не оставалось, как выглядеть перезревшим цитрусом.

Довольно язвительный удар, но, безусловно, ничего кроме правды. Ее второе появление в колонке сплетен было не лучше.

Мы, как ни старались, ни словечка не услышали от мисс Пенелопы Физеренгтон, что и не удивительно! Бедная девочка буквально утонула в оборках и рюшах своего платья.

В публикациях не было ничего, думала Пенелопа, что могло бы повысить ее популярность. Но Сезон не был полным бедствием. Было несколько человек, с которыми, казалось, она могла нормально говорить. Леди Бриджертон, была одной из немногих людей, проявивших к ней сочувствие, и скоро, Пенелопа обнаружила, что беседует с чудесной виконтессой на темы, на которые она даже не мечтала поговорить со своей собственной матерью. Благодаря леди Бриджертон она познакомилась с Элоизой, младшей сестрой ее возлюбленного Колина. Элоизе, как и самой Пенелопе, совсем недавно исполнилось семнадцать, но ее мать мудро позволила отложить выход в свет на год, хотя Элоиза унаследовала присущую Бриджертонам красивую внешность и их обаяние.

И пока Пенелопа проводила вечера в зеленовато-кремовой гостиной Бриджертон-хауса (или чаще всего наверху, в комнате Элоизы, где девушки смеялись, хихикали и разговаривали обо всем на свете), она чувствовала свою связь с Колиным, кто в свои двадцать-два года еще не покинул родительский дом, и не переехал в жилище холостяка.

И если раньше Пенелопа думала, что любит его, то чувство, которое она почувствовала после близкого знакомства с ним, ни на что не было похоже. Колин был остроумным, экстравагантным; он был настолько безрассудным и бесшабашным шутником, что порой его шутки доводили дам до обморока, но самое главное…

Колин Бриджертон был милым.

Милым. Такое вот глупое маленькое словечко. Это могло звучать банально, но на самом деле, больше всего подходило ему. У него всегда находились приятные слова для Пенелопы, и когда она набралась храбрости сказать ему что-нибудь в ответ (больше чем обычные приветствия и прощания), он ее внимательно выслушал. В следующий раз ей было уже гораздо легче.

К концу Сезона Пенелопа поняла, что Колин был единственным мужчиной, с которым она могла нормально и долго беседовать.

Это была любовь. О да, это была любовь, любовь, любовь, любовь, любовь. Возможно, глупо все время повторять одно и тоже слово, но практически этим и занималась Пенелопа, исписывая листок дорогой писчей бумаге вдоль и поперек словами: Миссис Колин Бриджертон или Пенелопа Бриджертон, а так же Колин, Колин, Колин (бумага тут же отправилась в огонь камина, как только Пенелопа услышала чьи-то шаги в холле)

Но как же чудесно было почувствовать любовь - даже безответную любовь - к такому прекрасному человеку. Это чувство заставляет быть благоразумным.

И конечно, совсем не было обидно, что Колин, как и все мужчины семейства Бриджертон, был потрясающе красив. У него были знаменитые каштановые волосы Бриджертонов, широкий и улыбающийся рот Бриджертонов и шестифутовый рост. Помимо этого у Колина были самые потрясающие зеленые глаза, из всех, что когда-либо украшали лицо мужчины. Глаза такого сорта заставляют девушек мечтать о своем обладателе.

И Пенелопа мечтала, мечтала, мечтала…

В апреле 1814 года Пенелопа вернулась в Лондон на свой второй Сезон. Несмотря на то, что у нее было столько же поклонников, сколько и в прошлом году (то есть ноль), сказать по чести, Сезон не был таким уж скверным, как прошлый. Этому помогло то, что она потеряла те самые два стоуна и теперь могла назвать себя ‘приятной пышечкой’, а не ‘отвратительной толстухой’. Она была еще далека от женского идеала стройности, модного в то время, но, по крайней мере, она изменилась настолько, что послужило оправданием для полного обновления всего гардероба.

К несчастью мать, снова настояла на ‘желтом, оранжевом и местами красном’.

В этот раз леди Уислдаун написала:

Мисс Пенелопа Физеренгтон (наименее глупая из всех сестер Физеренгтон) была одета в платье желто-лимонного цвета, оставляющего кислый привкус во рту тех, кто ее видел…

По крайней мере, подразумевалось, что она самый умный член ее семьи, хотя комплимент был довольно двусмысленным. Но не одну Пенелопу выделила язвительная сплетница. Темноволосую Кэйт Шеффилд в ее желтом платье сравнили с подпаленным нарциссом, а ведь та собиралась выйти замуж за Энтони Бриджертона, старшего брата Колина, и к тому же виконта!

Так Пенелопа получила надежду.

Ну хорошо, не совсем так… Она знала, что Колин не собирается жениться на ней, но по крайней мере, он танцевал с ней на каждом балу, смешил ее, и время от времени она смешила его. И она знала, что этого, должно быть, было достаточно для надежды.

А тем временем жизнь Пенелопы продолжалась. Прошел ее тритий Сезон, а затем и четвертый. Две ее старших сестры, Прюденс и Филиппа, в конце концов, вышли замуж и уехали с мужьями. Миссис Физеренгтон все еще надеялась, что Пенелопа найдет мужа. У Прюденс и Филиппы поиск мужа занял пять сезонов, но Пенелопа знала, что ей суждено навсегда остаться старой девой. Было бы несправедливо выйти замуж за кого-то, когда она так отчаянно любит Колина. И где-то в укромных уголках ее мозга, в самом дальнем закоулке, примерно между правилами спряжения французских глаголов, которым она так и не овладела и арифметикой, которой она почти никогда не пользовалась, все еще таился крохотный кусочек надежды.

До того дня.

Даже сейчас, семь лет спустя, она называла его не иначе, как ‘тот день’.

Она пришла в Бриджертон-хаус, как часто делала, чтобы попить чая с Элоизой, ее сестрами и леди Бриджертон. Это было как раз перед тем, как Бенедикт Бриджертон, брат Элоизы женился на Софии. Он единственный не знал, кем она была на самом деле, это, конечно, не имело значения, кроме того, что это был единственный важный секрет за последние десять лет, который не раскопала леди Уислдаун.

Идя через передний зал к выходу из Бриджертон-хауса, Пенелопа прислушивалась к своим шагам по мраморной плитке. Она поправила свое пальто и подготовилась к короткой прогулке к своему дому (который был прямо за углом), когда услышала голоса. Мужские голоса. Мужские голоса семейства Бриджертонов.

Это были три брата: Энтони, Бенедикт и Колин. У них был обычный мужской разговор, они ворчали, смеялись и подшучивали друг над другом. Пенелопе всегда нравилось наблюдать за ними в эти моменты: они вели себя, как дружная семья. Пенелопа могла их видеть через открытую переднюю дверь, но не слышала их разговора до тех пор, пока не достигла порога. В довершение всех несчастий, преследовавших ее всю ее жизнь, первым кого она услышала, был Колин, а его слова были очень неприятные.

– …и, я, конечно, не собираюсь жениться на Пенелопе Физеренгтон!

– Ох! - это слово сорвалось с ее губ прежде, чем она успела подумать, резко и громко пронзило воздух так, словно кто-то неумело свистнул.

Трое Бриджертонов, как по команде, повернули к ней свои испуганные лица, и Пенелопа позже поняла, что это были самые ужасные пять минут в ее жизни.

Она молча стояла, казалось целую вечность, наконец, с достоинством, которое никогда не могла ожидать от себя, повернулась и посмотрела прямо на Колин, и сказала:

– Я никогда не просила вас жениться на мне.

Его щеки из розовых превратились в ярко-красные. Он открыл рот, но ничего не смог выдавить из себя. Это было, подумал Пенелопа с удовлетворением, наверно единственный раз в жизни, когда он потерял дар речи.

– И я никогда, - она судорожно сглотнула, - Я никогда никому не говорила, что хочу, чтобы ты меня об этом попросил.

– Пенелопа, - удалось, наконец, выдавить Колину, - Я так сожалею. Прости.

– Вам совершенно незачем извиняться, - сказала она.

– Нет, - настаивал он, - Есть за что. Я тебя обидел. Я ранил твои чувства, и я -

– Вы не знали, что я здесь.

– И тем не менее…

– Вы не собираетесь жениться на мне, - сказала она, ее голос звучал неестественно и глухо для ее собственных ушей. В этом нет ничего обидного. Я вот не собираюсь выходить замуж за вашего брата Бенедикта.

Бенедикт явно старался не смотреть в их сторону, но на эти слова отреагировал.

Пенелопа уперла свои руки в бока.

– Его же не обижает, когда я говорю ему, что я не собираюсь за него замуж, - она повернулась к Бенедикту, и посмотрела прямо в его глаза, - Не так ли, мистер Бриджертон?

– Конечно, нет, - быстро ответил Бенедикт.

– Значит, договорились, - сказала она, пораженная словами, вылетающими из ее рта, - Никто никого не обидел. А теперь, джентльмены, попрошу меня простить, я должна вернуться домой.

Три джентльмена немедленно расступились, и она прошла мимо них.

– А где твоя горничная? - неожиданно крикнул ей вдогонку Колин.

Пенелопа потрясла головой.

– Я же живу за углом.

– Я знаю, но -

– Я провожу вас, - спокойно сказал Энтони.

– В этом нет, никакой необходимости, милорд.

– Мне будет приятно, - тон его голоса говорил ей, что на самом деле у нее нет выбора.

Она кивнула, и они вдвоем пошли вниз по улице. Когда они прошли три дома, Энтони неожиданно сказал необычайно почтительным голосом: - Он на самом деле, не знал, что вы там были.

Пенелопа почувствовала, как ее губы сжались - не от злости, скорее от чувства неизбежности происходящего.

– Я знаю, - ответила она, - Он не жестокий. Думаю, ваша мама докучает ему с женитьбой.

Энтони кивнул. Стремление леди Бриджертон видеть каждого из ее восьмерых детей женатым, стало в высшем свете почти легендарным.

– Я ей нравлюсь, - сказала Пенелопа, - Вашей маме. Но не более того. Правда в том, что это не поможет, чтобы стать невестой Колина.

– Ну, я бы так не сказал, - задумался Энтони, звуча, не как всеми уважаемый виконт, а как любящий сын. - Я никогда бы не женился на той, которая могла бы, не понравится моей матери, - он потряс головой, выражая почти благоговейный трепет и уважение, - Она как стихийное бедствие.

– Ваша мать или ваша жена?

Он раздумал не больше полсекунды: - Обе.

Они прошли еще немного, и тут Пенелопа выпалила: - Колин должен уехать!

Энтони с любопытством посмотрел на нее.

– Прощу прощения?

– Он должен уехать. Путешествовать. Он не готов жениться, а ваша мать не сможет удержаться и не давить на него. Она хочет ему добра, но…

Пенелопа в ужасе шлепнула себя по губам. Она надеялась, что виконт не подумает, будто она критикует леди Бриджертон. Насколько она знала, в Англии не было леди более влиятельной.

– Моя мать всегда желает добра, - сказал Энтони, снисходительно улыбаясь. - Но может быть, вы правы. Возможно, ему следует уехать. Колину действительно нравится путешествовать. Хотя, он совсем недавно вернулся из Уэллса.

– Недавно вернулся? - вежливо переспросила Пенелопа, притворяясь, будто она не знает, что он ездил в Уэллс.

– Вот мы и на месте, - сказал Энтони, кивая ей в ответ, - Это ваш дом, не так ли?

– Да. Спасибо, что проводили меня до дома.

– Мне было очень приятно, уверяю вас.

Пенелопа проследила, как он ушел, затем вошла внутрь и заплакала.

На следующий день соответствующая заметка появилась в колонке светской хроники леди Уислдаун:

Ба, какое удивительное событие произошло вчера перед резиденцией леди Бриджертон на Брутон-стрит!

Прежде всего, Пенелопа Физеренгтон была замечена в обществе не одного, не двух, а ТРЕХ братьев Бриджертонов, что является абсолютным подвигом для бедной девушки, до этого не пользующейся таким спросом. К сожалению (хотя, возможно, это было очевидно для всех) мисс Физеренгтон, когда она, наконец, собралась домой, она отправилась туда под руку с виконтом, единственным женатым мужчиной из всей этой троицы.

Если мисс Физеренгтон и удастся организовать ловушку для одного из братьев Бриджертон и притащить того к алтарю, то это определенно будет похоже на конец света, в том виде, в котором мы все его понимаем. В этом случае вашему автору, который честно признается, что не может поверить в вероятность такого события, придется оставить это место и никогда больше не писать.

По- видимому, даже леди Уислдаун поняла всю тщетность чувств Пенелопы к Колину.

Годы проходили мимо, и как-то не осознавая, Пенелопа из дебютантки перешла в ряды компаньонок. Она наблюдала за своей сестрой Филицией - единственной из сестер Физеренгтон, наделенной как природной красотой, так и обаянием - и наслаждалась своим очередным лондонским Сезоном.

Колин вошел во вкус, и постепенно все больше и больше времени проводил вдали от Лондона; казалось, почти каждые несколько месяцев он срывался с места и уезжал куда-то.

Когда же он бывал в городе, он всегда приберегал для Пенелопы танец и улыбку. И, так или иначе, она притворялась, что между ними ничего не произошло, что он никогда не выражал отвращение к ней на публике, что не он вдребезги разбил все ее мечты.

Когда он был в городе, отношения между ними представлялись спокойной, можно сказать даже крепкой дружбой. Но, на что еще могла надеяться двадцативосьмилетняя старая дева?

Безответная любовь никогда не была легким чувством, но, в конце концов, Пенелопа смирилась с ней.