Ромашки для королевы

Барабаны войны

Когда эхо горного обвала докатилось стихающей дрожью от самых глубоких штолен до основных жилых уровней, оно уже не пугало яростью и силой. Так, обычное дело для подгорной страны. Спасатели знают свою работу, они всегда наготове и уже, само собой, вышли. Скоро сообщат, что и как. Король поправил чуть сместившийся жбан с перченым пивом и снова погрузился в чтение сводок разведки.

По всему выходило – люди, в сговоре со своими магами, готовят войну. Более того, всеми силами пытаются провоцировать гномов на необдуманные шаги. Хотят избежать ответственности и выставить гномов упрямыми и глупыми – они всегда так делают. И в торговле, и теперь, в более серьезном деле.

Потому что одолеть подгорное племя в шахтах невозможно. А выманив его на поверхность? Без должной подготовки – и под яркий свет горна Труженика. То-то и оно. Только глупый мальчишка, по недоразумению богов называемый наследником, мог не понять очевидного и надумать сунуться вверх. Люди этого и ждут! Знают, мальчик прост и наивен. Вспомнить хоть историю с перцем – ну, попросил. Целое дело раздули, благодарить пришлось, откупаться…

Теперь там, наверху, люди всюду выставили магов и ловят наивного наследника. Только голову высунет – и захлопнется капкан. Или на месте уничтожат, или, хуже того, в плен уведут, магией накачивать, к покорности склонять.

И в подгорном мире маги вершинников влияют на настроения, – хмуро кивнул король Кныттф Гррхон. Вот хоть родной отец – не одобряет каждого решения, словно сам в сговоре с людьми! Да и дед не особенно умен в последнее время, даром что сам вершинников воевал – а новой их угрозы не видит, как распоследний слепой Крот! То есть не может видеть. Или хуже того – не хочет. Это угроза. И не только для короля, для всего мира гномов. Разум повелителя должен быть свободен от чужого влияния, как у него, Кныттфа. И до чего слепота стариков может довести? Думать не хочется, а ведь – надо. Гхросс превыше родственных чувств.

Потому король и пошел на крайние меры. Запирать родича на три замка – дело дрянное. Дед Эфрых так и сказал, отец тоже был в гневе, но король стоял на своем крепко, как подобает гному. Ничего, от дружбы с киркой еще ни одному подгорнику вреда не было. Помашет Рртых кайлом в темноте, рубинам порадуется – и глупости из башки своей выбросит.

Еще месячишко, всего-то.

Наверху плохо. Посольство Ллтыхов подловили и выбили там же, где и все прежние. Уже седьмое посольство! Дороги разные – конец один. Кровь, ни единого следа тел и запах гнилой человечьей магии.

Нет бедам иного объяснения, кроме людской подлости. Ведь торговцы проходят без ущерба теми же тропами, где уничтожены посольства! Шныряют туда и сюда торгаши… и свои, и людские, и всегда спокойно обходится. Хоть и мало товара стало, люди и гномы знают о бедах с послами, слух-то ползет.

Кныттф пробовал отсылать гонцов тайно, под видом купцов. Непонятным злым способом их выявляли… Поддельный караван встречали, и далее все повторялось, без изменений – кровь, брошенный товар, запах магии.

Люди жестоки. Они лишили горы подвоза пищи и сочли, что король не ответит на это оскорбление. Но он ответил – пусть попробуют зимовать без угля! Думал – поймут и придут в себя. Увы…

Тяжелая плита узорного гранита, украшенного золотыми высечками и самоцветами, без звука отъехала, освобождая дверной проем. Норники личной охраны, замершие статуями в нишах, не шевельнулись. Значит, свой спешит к королю, и по делу.

Дед Эфрых вошел и грузно упал в кресло, не убирая пергаментов. Король хмуро зыркнул – подпорчены две карты верхнего уровня, они на вощеной бумаге, теперь небось в дырах и грязи. Старый всегда в полировочной пасте от пяток до корней волос на макушке. Оттого и не понять – сед ли он окончательно. Графит чернит седину, молодит старого. Может, оттого и не моется дед, и дело выбрал хлопотное и грязное? Мол, я годен еще для власти, так и знай, внучок… – Кныттф нахмурился сильнее. Никому нельзя верить! У всякого найдется тайная, гадкая мыслишка.

– Обвал был, – тихо сказал дед.

– Слышал. Что с того?

– Ничего. Полверсты грунтов легло, небывалое дело. Разобрать такое и гному в тягость. Вот и хочу спросить, стоит ли.

– Не понял, – удивился король.

– Так вроде не должно там быть никого. Я уже велел шлюзы опускать, потом вспомнил. Ты никому не сказал, куда парня упек, уже второй месяц пошел, как нет его. А там аккурат пустой город, семь ярусов, и это только основных. Место тихое…

– Где обвал? – король бережно поднял жбан и отпил несколько глотков, в горле вспыхнул пожар, но спине теплее не стало. Страх – он и гному ведом. Не перед врагом, другой. – Придумаешь тоже!

– Так что, твое безмозглое величество, есть у меня правнук? – Эфрых поднял голову и король ужаснулся его дрожащим губам, роняющим слова невнятно и без выражения. – Синий город ушел в гранит. От тридцатого уровня вниз, с развилки, начинается крошево. А футах в сорока лежат уже глыбы. Подвижка большая, от самой поверхности. Горы крепко плечами повели.

Видеть деда раздавленным было так страшно, что король не сразу понял, о каких уровнях идет речь. Лишь отдышавшись, осознал это и ощутил, что худшее еще впереди. Он прикрыл глаза и долго молчал. Потом ощупал бесполезный ключ на поясе. Достал еще два из кармана. Аккуратно выложил оба в рядок на столе. Добротные были замки. Его работа. И двери внизу хорошие, старая ковка, лучшая жила железа была именно та, ее еще при прадедушке начали выбирать. Древнее место – Синий город. Лежит чуть в стороне от жилых уровней, тянется с северо-запада на юго-восток, а вверху – подумать страшно! – Снеговые великаны, самое сердце кряжа. Оттуда и ползут цепкие каменные лапы горного хребта… Одна с севера огибает Рониг, страну предателей. Вторая тоже незаслуженно добра к людям и, ложась к югу, дает начало их большой реке – Ниге.

Ну, и на запад кряжец уходит, не такой могучий. Вроде бы Стена эльфов от него неподалеку. Синий город начинается там, в незапамятные века он имел сообщение с поверхностью. А потом эльфы заслонились Стеной, возгордились, общему прошлому изменили. И гномы ответили тем же, обрушив вход.

Выхода из Синего тоже нет. Был, вел в сторону Ронига. Да только лучшие жилы постепенно оказались исчерпаны, и тоннель завалили, чтобы не соблазнять глупых вершинников. Лезут в дыры, а потом приезжают гонцы от егерей или самого короля и нагло требуют спасать жадных до чужого добра воров, будто больше у гнома нет дел…

В общем, оставался один коридор с действующим выходом из Синего города. С тридцатого уровня, от развилки.

Король придерживал мысли, выстраивая своей обстоятельностью плотину отчаянию. Он помнил, как вел Рртыха по коридору, сомневался до самой развилки, все прикидывал – в обжитой Желтый, где свет и много глаз, способных приглядеть? Или в тихий пустой Синий, откуда ему не сбежать, коли дед не прознает, не освободит своей властью? И выбрал. Сам выбрал.

Дед глянул на короля и тяжело покачал головой.

– Уровень?

– Тридцать седьмой, там свежая рубиновая жила, – усердно сдерживая голос, сообщил король. – Это чуть в стороне. Может…

– Ты малолетним вершинником-то не прикидывайся, я два с лишним века тут живу, знаю, что «может», а что – дурь. Года три долбить, только чтоб достать… тела, – голос деда задрожал. – И то, если повезет. Вода пошла, твое упрямое величество не спросивши. Ладно, дело ясное.

– Нет.

– Молчи, бестолочь! – рявкнул дед и снова сник. – Нижний шлюз опустили уже. На тридцать втором. А воду выше откачаем. Странно мне такое огромное обрушение. Глянуть хочу. Может, крепили плохо, а может, иная беда. Как бы не было повторения, да в жилом городе. Желтый-то рядом. Там тридцать тысяч, и не рычи, ты король, они тебе все – дети. Береги хоть этих, коли не смог…

Дед сорвался с места и вышел, так качнув гранитную плиту двери, что она с гулом ударилась в медную раму и дала трещину. На эту трещину король Кныттф Гррхон смотрел долго, изучая ее узор до последнего штриха. Так подробно, что глаза стали слезиться. Он сморщился, упрямо достал недочитанный лист и взялся его просматривать. Проклятые буквы расплывались, не желая прояснять смысла сообщения.

Когда король допил пиво и дочитал бумагу, в коридорах уже пригасили фонари в преддверии ночи.

Дверь бережно откатила уверенная рука. Збыр Гррхон, Становой знахарь всего Гхросса, отец короля, вошел и замер у порога. Глянул на сына, смятого горем и закованного в кандалы собственного упрямства. Сидит, пытается работать – кому это сейчас надо? Его жене, которой через месяц рожать, а она уже все знает про Рртыха и не в уме, вопреки усилиям трех лучших знахарей? Старому Эфрыху, взявшемуся откачивать воду и втайне от всех уверенному, что его обожаемый пятифутовый малыш Рртых не погиб, ушел к северным воротам и там выберется? Или семьям норников, отосланных стеречь наследника?

– Назови имена тех, кого мы потеряли, – попросил знахарь. – Скольких ты запер с сыном? Полагаю, их было не менее дюжины.

– Семеро, – тихо отозвался король. – Я уже написал имена, вот.

– Иди домой, сын. Себя грызть никак не время. Гави плоха. Как бы не потерять и ее, и того, кто мог бы, родившись, зваться Рртыхом. Иди.

– Я должен думать о всем Гхроссе, отец. Люди нас предали.

– Ты должен быть с семьей и не прятаться от своей боли за глупостями. Клянусь кривой киркой, у меня уже терпение все как есть истерлось, не могу слышать о предателях и заговорах. Тебе мерещится. И я, как знахарь, сто раз запрещал ходить даже близко от Синего города – там зло. А ты полез сам и сына потащил. Если хочешь знать мнение Станового, который королю равен в таких вопросах, там и гноится заговор. Внизу. И, боюсь, крепко он прибрал тебя, уж не знаю, чем и как. Завтра утром изволь быть в моем коридоре. Буду петь, надо понять, что накопилось у тебя в душе.

– Изволю, коль приказано, – король оскалился зло. И зашипел, удивляя отца: – От тебя иного и не дождешься, сам мудрый, а я и злодей, и глупец. Зато о стране думаю.

Збыр глянул на сына с удивлением.

Его давно беспокоило поведение короля, повадившегося огораживать свои покои норниками, будто в галереях Стального города есть враги. И подозревать – всех, по любому поводу. Конечно, история с послами непонятна, но разве она дает основания для поспешных и опасных выводов? Надо выслать наверх сильное посольство. Сотен пять отборных норников, трех-четырех знахарей с боевыми навыками, умного посла. А от Ллтыхов чего ждать? Их, горемык, любой вершинник обидит – и без магии, и без большого отряда злодеев, – мирные они, к ювелирному делу склонные. Троих уважаемых стариков потеряли в королевских посольствах – и молчат, слезы глотают. А Кныттф чужого горя замечать не желает и тоже молчит. Будто нет его умысла и вины в опустошении рода. Малый рост – не повод приносить гнома в жертву.

Збыр тяжело вздохнул и пошел прочь. Если бы мор полувековой давности не унес почти всю семью, не прибрал жену, дочь и старшего сына – брата Кныттфа, не быть бы младшему королем. Он гневлив не в меру, упрям, склонен к простым решениям и груб. Но тогда Збыру пришлось отдать корону, не раздумывая. Он в те годы уже стал одним из лучших знахарей и отдавал лечению все время, все силы. Месяцами пропадал в дальних коридорах, обходил забои. Он, Збыр, еще будучи королем, попросил людей о помощи. И, кстати, вершинники откликнулись, прислали травы, отрядили своих слабеньких лекарей, и даже пару довольно толковых магов. Фруктов навезли, уверяя, что они нужны больным, еще дали молока и меда. И денег не хотели брать, особенно ближние, возле гор живущие, в северном Рониге. А теперь они – самые закоренелые и злейшие враги, как полагает новый король. Нехорошо. Дурная и слабая память – не для гномов характерна, этим люди грешат порой. А тут… сам король подгорный безумствует, злобой кипит.

Збыр возлагал большие надежды на внука. Мальчик рос не только сильным, но и толковым, что радовало отца. Он был умным, добрым, умел видеть душу и не копил зла.

Был! Старый знахарь закрыл дверь своей одинокой комнаты и привалился к стене. Сердце долбило ребра будто киркой, неровно и устало. Как же так, его Рртых, его мальчик, – и вдруг «был». Невозможно, несправедливо, чудовищно.

Воздух нехотя втекал в легкие и не давал сознанию ни крепости, ни ясности. Збыр осел на пол, из последних сил склонился на ложе.

Утром его там и нашли.

Ученики суетливо забегали, собрали старших, все вместе стали петь и звать. Заплутавшая в донных лабиринтах у корней гор усталая душа сама не найдет пути, ей надо посветить, подать руку, влить хоть малую горсть силы. Пещеры отчаяния огромны и темны, потоки боли глубоки и холодны… Если гном придумает, что виноват в чем-то, – и вовсе дело плохо. Путь по темному лабиринту долог.

Но старый знахарь справился, хоть и затратил на путь две недели. Дома осталось очень много дел, он знал это.

Збыр пришел в сознание на десятый день. Сила ушла по капле, пока старый знахарь добирался в мир живых. Желтая кожа облезала лоскутами, блеклые глаза смотрели слепо. Но старшего из рода Гррхон, своего отца, Збыр опознал и не глядя. Седой гном устроился на скамеечке у изголовья и гладил сына по голове, как когда-то очень давно, лет двести назад. Тогда он собирался в большой поход, барабаны били тревогу.

Барабаны?

Збыр охнул и привстал. Отец удержал его и снова уложил.

– Еще хуже, – буркнул он, понимая, о чем думает знахарь.

– Что, Война силы? – слабо шепнул Збыр.

– Гнева, объявлена война Черного гнева, – тяжело признал отец. – Мы вырастили никудышного гнома, сын. Он опозорил горы.

– Я не верю, – Збыр кое-как проморгался и увидел лицо отца, темное и усталое. – Это слишком даже для него.

– Не знаю. Я тоже становлюсь подозрительным. В завалах творили магию. Не наши песни, иная и злая сила. Один из норников услышал слова знахаря о чужой волшбе, да и донес до ушей короля. Хотел, как лучше. Мол, не люди нам враги, а иные существа – неведомые и опасные.

– Дальше.

– Гави умерла. Ты давно говорил, ей вообще нельзя было третьего рожать, но наш дурень хотел еще одного сына. Дочь ему не хороша… Роночка моя, красавица наипервейшая, не в радость остолопу!

– Дальше.

– Сын родился странным. Тихий… Знаешь, еще знахари сказали, темный.

– Это от материного отчаяния. Я гляну.

– Поздно. Украли его, – задумчиво сообщил Эфрых. – На полу в комнате нож людей, пара их тряпок, следы сапог. Так, видишь ли, нарочито всё устроено. Вроде выходит, люди смогли незамеченными пройти в Стальной город, зарезали пять норников без единого звука… и выдали себя с головой на месте преступления. А потом ловко исчезли. Но король у нас думать не любит. Он в отчаянии, сын. Себя не помнит. Тут еще ты некстати рухнул. Снова люди, по его мнению, виноваты.

– Я не рухнул, папа, – усмехнулся Збыр. – Ты можешь не замечать, иные тоже. Нашли меня дети, у них нет опыта. Потом уже всё проветрилось. Это пальный газ, как мы, гномы, его именуем. Как и в чем его донесли сюда, ума не приложу. Но магию я ощутил. Не люди творили её, скажу сразу.

– А кто? – усмехнулся старый гном, заново придирчиво осматривая желтую кожу сына. – По всему похоже, он, газ. Чудо, что ты жив. И чудо, что газ – здесь. Без магии не обошлось. Оллфы?

– Ты прав в том, что газ этот копится в некоторых донных ямах нижних штолен Синего города, и что выход оттуда в давние времена имелся на север, к долине оллфов за Стеной. Но принесли его не оллфы, им-то что в горах искать? Гораздо хуже, папа. Так плохо, что я готов пожелать смерти обоим своим внукам. Лучше так, чем… у них.

– Вддыхры, – зарычал старый. – Они, они. Верно. Норникам шеи вскрыли, любимое их дело. Быстры, никто и не приметил. И до наших лабиринтов эти твари охочи. Кажется, возле Синего города они и прошлый раз окапывались?

– Там, чуть поглубже.

Знахарь смолк и надолго задумался. Война Черного гнева ужасна. Одно хорошо, к ней готовятся шестнадцать лет. Достаточно долго, чтобы попробовать что-то изменить. Но для начала надо выздороветь. Окрепнуть, восстановить голос, без которого знахарь не способен творить песни. И обойти коридоры жилых уровней, слушая чужую магию. Она здесь, внутри мира гномов, Збыр не сомневался. Значит, есть ходы в Синий город, и сам он – не затоплен и не завален камнями.

Седой Эфрых думал о том же. Но куда более по-гномьи. Не искать и ждать: рыть и долбить! Только так, с усердием и должной скоростью. Надо прорваться к тридцать второму. Кто мог там опустить шлюзы? В горячке первых часов отчаяния он и не сообразил, потом показалось – неважно, забылось. Но это очень важно. Движение породы было одно и почти мгновенное. Но если разобрать последствия и слова выживших, то выходит – два. Первое беспокойство гор прошло низом, вроде предупреждения. Норники короля, поставленные стеречь коридор от собственного сына, добежали до ворот и опустили их, потом заспешили вверх, на тридцатый уровень. Так они и рассказывали. Только кроме них первого толчка никто не заметил! Выходит, не было его, а гномам внушили ощущения. Это трудно, но вддыхры способны постараться, если очень нуждаются в каком-то результате.

Так в каком же?

– Демон, – прервал молчание знахарь. – Это он, отец. Я помню легенду, древнюю, читал в наших летописях. Слабому демону нужен младенец, чтобы заново расти и копить силу. Или выросший уже темный человек, дурачок. Этому не повезло с глупыми и ему предложили сына погибшей Гави. Смерть матери ослабила защиту ребенка, знахарь тоже не пел над его колыбелью, даруя щит от черных сил.

– А я думал, хуже некуда, – сухо рассмеялся Эфрых.

– Теперь вроде некуда, – согласился сын. – Теперь любая новость будет к лучшему. Я отдохну, надо копить силы. И я не стану спешить. А ты попробуй добраться до шлюза, ты верно задумал. Потом решим, как действовать. Только надо помнить – они сильны. С освобождением демона и вовсе станут чудовищами из древних легенд.