Розовая гавань

Глава 7

– Как тебя зовут? – Гастингс присела на корточки перед ребенком.

Девочка молчала. Бледное личико казалось белее полотна, огромные голубые глаза расширились от страха.

– Меня зовут Гастингс. А тебя?

– Элиза, – прошептала девочка, пушистые ресницы затрепетали, но она так и не осмелилась поднять глаза.

– Красивое имя, намного красивее моего. Хотя Гастингс тоже хорошее имя, его носят все старшие девочки нашего рода в честь великой победы лорда Вильгельма.

– Я знаю, мама рассказывала, что Господь ниспослал лорда Вильгельма, чтобы просветить диких саксов.

Гастингс впервые слышала столь необычное мнение о предназначении Вильгельма. У нее затекли ноги. Она выпрямилась и протянула девочке руку:

– Хочешь выпить молока? Наша коза Джильберта щедро дарит его, а еще можешь попробовать миндальные булочки, которые печет Макдир, очень вкусные.

Щуплая малышка подняла на Гастингс огромные глаза и медленно покачала головой, при этом жиденькие косички странным образом были неподвижными.

– Мама говорила, что чревоугодие – ужасный грех.

«Господи, да что же это такое!» – изумилась Гастингс.

– Я дам тебе одну булочку. Нет, лучше маленький кусочек булочки, хорошо?

– Я не могу спросить у мамы, – ответила Элиза, беспокойно теребя уродливое зеленое платьице, из которого давно выросла. – Моя мама теперь на небесах.

– Я знаю, и мне ее очень жаль. Но из-за одной булочки она не сочла бы тебя чревоугодницей.

– Нет, твоя мама обязательно назвала бы это чревоугодием, Элиза.

Гастингс обернулась к старухе в ужасном черном платье, с гладко зачесанными черными волосами, собранными в узел на затылке. Чопорная физиономия с усиками над верхней губой, ледяное выражение.

– С кем имею честь? – приподняв бровь, надменно осведомилась Гастингс.

Этому приему научила ее когда-то мать, и он неизменно производил должный эффект. Старуха замялась, потом буркнула:

– Меня зовут Бил, миледи. Я – нянька Элизы, а раньше нянчила леди Джоан.

– Тогда вам следует разыскать госпожу Агнес. Она покажет вам комнату, отведенную для Элизы. Комната, правда, маленькая, но ведь и девочка невелика. Что же касается вас, Бил, то вы будете спать в помещении для прислуги. – Гастингс милостиво кивнула ей и обратилась к Элизе: – Давай поглядим на булочки Макдира.

Услышав недовольное ворчание, она остановилась, но у старухи все же хватило ума прикусить язык.

Северн, появившийся в зале через несколько минут, застал Гастингс за большим столом. Девочка сидела рядом, уставившись на нетронутую булочку. Хотя ее рука сама тянулась к еде, Элиза пересиливала голод. Северн нахмурился, заметив, какая она тощая и бледная. Всякий нормальный ребенок тут же набил бы себе рот булочками.

Он оставил в Седжвике сэра Алана и дюжину воинов из Оксборо. Нет, теперь это его воины. Они принесли ему клятву верности в день его свадьбы с Гастингс. То есть три дня назад. Он приказал отвезти девочку в Оксборо.

– Дай ей поесть, Гастингс, – сказал он, шагнув к столу.

Элиза подскочила на месте, худенькие руки сжались в кулачки, она медленно, словно надеясь, что тогда Северн ее не заметит, соскользнула под стол.

– Элиза, что ты делаешь?

Они не услышали ни звука.

– Это более чем странно, – хмуро произнесла Гастингс. – Поначалу она так же боялась и меня, но хоть под стол не пряталась. Может, ты кричал на нее, когда был в Седжвике?

– Конечно, нет. Да и не было нужды. Все очень обрадовались, когда поняли, что я не собираюсь устраивать резню. К тому же я не люблю пугать женщин и детей.

– Ну, тогда нельзя кричать и на меня, чтобы не испугать Элизу. – Гастингс отодвинула скамью, встала на колени и заглянула под стол. Девочка заползла в самый дальний угол, сжавшись там в маленький комочек. – Все в порядке, Элиза, выходи. Северн очень большой, но очень хороший. Он тебя не обидит.

Девочка только еще более сжалась.

Гастингс покосилась на мужа, проявлявшего растерянность и нетерпение. Тут из-под туники появился Трист, вскочил на стол, понюхал булочки и отвернулся.

– Он не любит сладкие булочки, – объяснил Северн.

– Элиза, хочешь познакомиться с Тристом? Это куница.

– Что такое куница? – Элиза подняла голову.

– Такой зверек, длинный, ловкий, очень пушистый. Он любит яйца, сваренные в мешочек, чтобы желток был мягким.

Медленно, дюйм за дюймом, девочка выползла из-под стола. Северн решил сесть, чтобы казаться менее страшным, и принялся за миндальную булочку. Трист лежал возле его руки, опустив головку на лапы.

– Это Трист, он живет с Северном. Правда, красавец?

Девочка разглядывала зверька, а тот, словно догадавшись об этом, лениво приоткрыл один глаз и взглянул на Элизу.

– Он ест миндальные булочки?

– Нет, – ответил Северн, – но он с удовольствием поглядит, как ты съешь хотя бы одну. Он сейчас рассказал мне, что ты сегодня не хотела завтракать.

Девочка испуганно заморгала и уткнулась в колени Гастингс, которая осторожно положила руку ей на плечо.

– Это лорд Северн, мой муж и хозяин Оксборо. Он будет тебя защищать. Не надо его бояться.

– А папа меня бил.

– Северн – не твой папа, он приглядит за тем, чтобы тебя никто больше не бил, клянусь! Если хочешь, Северн тоже поклянется, как только прожует булочку.

– Да, клянусь тебе, Элиза. Ты останешься в Оксборо, пока король Эдуард не решит, где ты будешь жить. Моя леди будет о тебе заботиться.

– Она слишком молодая, – пробормотала девочка, не сводя глаз с Триста. – Бил говорит, что поэтому она не может ничего знать о детях. – Трист потянулся, снова взглянул на Элизу, и она прошептала: – Бил он не понравится. Бил вообще не любит таких, как он.

– Бил не знает, что говорит, – возразила Гастингс. – Недавно я сама была такой же маленькой, как и ты, а Бил давно забыла, когда была девочкой.

– Уж не та ли это старуха с кислой физиономией и прилизанными волосами? – поинтересовался Северн.

– Да, – коротко ответила Гастингс. – Ну, Элиза, попробуй.

Но та опять замкнулась, и даже Трист при всем его обаянии не смог бы ее задобрить. Гастингс интуитивно чувствовала это, хотя внешне девочка не изменилась.

– Не могу. Бил права, мама увидит меня с небес и проклянет.

– Ну а что бы ты хотела съесть? – спросила Гастингс, решив уступить. – Ведь твоя мама наверняка не хочет, чтобы ты умерла от голода.

– Хлеб и воду. Бил говорит, что я могу есть только это.

– Почему?

– Потому что я нехорошая, – прошептала девочка, опустив голову и ковыряя ногой солому на полу.

Гастингс взглянула на Северна. Заметив, что он собирается что-то сказать, она покачала головой и улыбнулась Элизе.

– Тогда я велю Алисе подать тебе хлеба. Но молоко лучше воды, особенно молоко козы Джильберты. Когда пьешь молоко, душа наполняется добродетелью. Об этом говорил сам отец Каррег.

Трист запищал и протянул к девочке переднюю лапку.

– Ты была права, – испуганно сказала девочка. – Трист очень красивый. Мама говорила, что быть красивым грешно.

– Трист вовсе не красивый, он уродливый бездельник. – Северн встал. Зверек поглядел на него, еще раз потянулся и, грациозно вскочив на его руку, забрался на плечо, обвив шею хозяина пышным хвостом. – Понятия не имею, что учинили над этим ребенком, но, без сомнения, Ричард де Лючи был отъявленной скотиной. Тебе придется исправлять это, Гастингс. – Кивнув, он вышел из зала.

– Ах, смотри, Алиса несет твой хлеб. Ты с ней подружишься.

Алиса питала слабость к воинам, а ведь для того, чтобы заставить их улыбаться и даже хохотать, нужно большое умение.

Гастингс ждала, пока Элиза съест ломтик испеченного Макдиром хлеба, щедро намазанного маслом и медом. Ей хотелось побыстрее отправиться в цветник, но она заметила Бил, стоявшую в темном углу на лестнице. Ну уж нет, она не оставит девочку на растерзание ужасному существу.

– Идем, Элиза, лорд Грилэм собирается уезжать. Я хочу с ним попрощаться.

Малышка нерешительно протянула ей руку.

Взглянув на девочку, Грилэм снял железную рукавицу и похлопал ее по щеке:

– Будь умницей. Гастингс о тебе позаботится, а когда подрастешь, может, приедешь ко мне в гости, в Корнуолл.

Гастингс с улыбкой наблюдала за ними, она заметила, что Элиза буквально остолбенела, не сводя испуганных глаз со склонившегося над нею рыцаря. Видимо, и тот обратил на это внимание. Он вздохнул, улыбнулся, опять похлопал девочку и шепнул Гастингс:

– Отец ее совсем забил. А мать, судя по всему, считала ее дьявольским отродьем, чем она в какой-то степени и является, хотя не по своей вине. Слуги рассказывали, что леди Джоан часами заставляла ее молиться. Обитатели Седжвика радуются смерти хозяина, хотя леди Джоан тоже никто не оплакивает. Говорят, муж отравил ее, чтобы похитить тебя и сделать женой. Но все это в прошлом. Вряд ли у сэра Алана будут проблемы со слугами или воинами. Северн, наверное, уже сказал тебе, что, когда люди узнали, кто будет ими править, в толпе раздались приветственные крики. Ричард де Лючи был отъявленным мерзавцем.

– Я хотел отыскать его могилу, – вмешался подошедший Северн, – но люди не смогли ее показать.

– Очень странно, – заметила Гастингс. – Если в Седжвике его не любили, то с какой стати им скрывать?

Северн кивнул, глядя на тощего заморыша. Когда девочка вырастет, то станет наследницей и выйдет замуж за того, кто захочет получить ее владения. Она совсем не будет похожа на Гастингс. От этой мысли Северн помрачнел.

– Ты дашь мне знать о решении короля по поводу ребенка?

Грилэм кивнул. Обнимая Гастингс, он снова шепнул:

– Терпение, он еще молод, помоги ему стать тем, кем он должен стать.

– Кем же, милорд?

– Мужчиной, который обожает свою жену, который, глядя на нее, ощущает мир, любовь и желание.

– Ты говоришь о себе, Грилэм. – Она хотела засмеяться, но не сумела. – Только я не Кассия, да и Северн не похож на тебя.

– А я вижу сходство. Иногда старайся придержать язык, пусть от неожиданности он хоть ненадолго утратит бдительность. Впрочем, острые женские язычки по большей части приносят мужчинам пользу, заставляют их сохранять хорошую форму.

На сей раз Гастингс засмеялась и обняла его. Ей не хотелось с ним расставаться, она любила Грилэма, а их разлука могла продлиться годы.

– Да поможет тебе Господь.

– Господь и мой верный Норберт.

Держа за руку Элизу, Гастингс смотрела ему вслед. Северн поехал его провожать.

– Ей пора молиться.

Гастингс медленно обернулась и увидела Бил.

– Что вы сказали?

– Элизе пора молиться. Прежде чем отведать вечерний хлеб, она должна провести в молитвах не один час. Это воля ее матери. Идем, Элиза.

Девочка переминалась с ноги на ногу, и Гастингс мигом догадалась, в чем дело.

– Сначала ребенку нужно сходить в отхожее место.

Там она и обнаружила, что колени у Элизы покрыты язвами.

– Не дергайся, это не больно. – Гастингс осторожно приложила к язвам распаренные цветы куманики.

Давно не испытывала она такой злости. Ну, может, испытывала, но ведь злость на Северна была совсем иного рода. Ей хотелось кого-нибудь побить, особенно мамашу девочки. Разве нормальная мать учинит такое над собственным детищем? Да, Северн прав, леди Джоан вообразила, что ее дочь является дьявольским отродьем.

Элиза молча терпела, пока Гастингс перевязывала ей ноги мягкой шерстяной тряпкой.

– Тебе долго нельзя вставать на колени, старайся вообще их не тревожить.

– Но я должна молиться. Мама сказала, что если я не буду каждый день умерщвлять свою плоть, то попаду в ад.

– А что сказала мама, когда увидала твои колени?

– Она не знала. Она сильно хотела, чтобы я молилась.

– Значит, должна была заметить Бил, когда помогала тебе одеваться и купаться.

– Бил сказала, что Бог карает меня за черные язвы в моем сердце, черные язвы от моего отца.

Гастингс услышала, как отворилась дверь и вошла Бил.

– Ребенку пора молиться, миледи.

– Не думаю, – отчеканила Гастингс. – Я видела язвы, их нужно лечить, и они заживут, но девочке нельзя стоять на коленях.

– Вас никто об этом не просил, миледи. Я – няня ребенка, именно я должна заботиться о спасении ее души после смерти леди Джоан, отравленной этим дьяволом. Элиза унаследовала его кровь и пороки, она должна очиститься.

Гастингс вопросительно посмотрела на девочку.

– Я пойду с тобой, Бил. Не хочу, чтобы мама страдала за мои грехи.

– Твоя мама на небесах и уже не страдает, – возразила Гастингс, обернувшись к Бил, которая глядела на крошку так, словно хотела убить ее. – Нет, Элиза, ты останешься со мной. Я научу тебя разбираться в травах, как пользоваться ими на благо людям. Бил, неужели тебе не приходило в голову, что она – дочь и леди Джоан, что она могла унаследовать добродетели матери, а не пороки отца, а значит, не нуждается в самобичевании?

– Нет, она похожа только на него – и глазами, и языком, полным лжи. Она должна каяться всю жизнь, иначе станет такой же бессовестной и умрет, никем не оплаканная.

Так вот в чем дело. Сжав кулаки, Гастингс отрезала:

– По-моему, вам больше нельзя доверять воспитание Элизы. Я позабочусь о том, чтобы вас отправили назад в Седжвик.

– Нет, леди. Ваш хозяин сказал, что за девочкой буду присматривать я, и он не позволит вам самовольничать. Всем известно, что он женился не по своей воле, у него просто не было выбора. Он меня защитит.

Неужели Северн отдаст девочку этой гнусной женщине? Придется его отговорить.

– Вы уедете завтра же, Бил. Мне отвратительно ваше присутствие. Господу не угодно, чтобы истязали маленьких детей.

– Господу было угодно, чтобы моя дорогая леди скончалась в ужасных муках. Господу было угодно, чтобы она принадлежала мужу, который ее умертвил!

– Довольно! – Гастингс повернулась к Элизе. – Ты сейчас пойдешь с госпожой Агнес. Она покажет тебе мои цветы, ты познакомишься с козой Джильбертой, поможешь кормить во дворе цыплят, увидишь оружейную и Жиля. Он сделает тебе лук и стрелы, а я научу стрелять.

Госпожа Агнес взяла Элизу за руку и повела из комнаты. Растерянная девочка беспомощно глядела на Бил, которая угрожающе шипела им вслед:

– Посмей только заняться этими богопротивными делами, будешь гореть в адском пламени, Элиза. Твоя мама все увидит, Господь покарает тебя, потому что слушать он будет твою маму. Он будет слушать меня. Он всегда слушает только меня.

Дождавшись, пока стихли шаги ушедших, Гастингс влепила старухе такую затрещину, что у той чуть не отвалилась голова, и вцепилась обеими руками в тощую жилистую шею.

– Слушай меня, Бил, ты, гнусная тварь, больше не посмеешь дурить голову Элизе. Сию же минуту собирай вещи, и чтоб утром тебя здесь уже не было.

– Твой лорд этого не допустит, – задыхаясь и трясясь от ярости, прохрипела Бил. – Ты дорого заплатишь, леди. Все мужчины одинаковы. Стоит ему услышать про тебя что-то плохое, он обязательно поверит и изобьет тебя. Это же видно по его лицу. Он вспыльчивый и жестокий, хотя и молодой. А с годами станет еще более злым. Ты поймешь, что не имеешь над ним власти и напрасно дерзнула так обойтись со мной. Ты молода и глупа. Ты умрешь молодой и глупой.

– Полагаю, тебе хочется увидеть мою смерть?

– Господь дарует нам путь к спасению, и я увижу, как тебе воздастся по заслугам.

Гастингс собралась влепить ей новую оплеуху, но передумала. Бил оказалась первым человеком, которого она ударила. Впрочем, нет, она отлупила еще Тима, сына кузнеца. Ей тогда было десять лет, росла она на удивление быстро, а мальчишка назвал ее верзилой.

– Убирайся прочь, Бил, пока меня не стошнило, и до отъезда не попадайся мне на глаза. Я непременно об этом позабочусь.

Воздух в спальне еще долго казался ей душным от ядовитой ненависти Бил. Гастингс сложила в ящик цветы куманики, затем, напевая, принялась растирать иссоп и чабрец. Постепенно она успокоилась, а воздух в комнате как будто очистился.

Вошедший Северн застал ее за работой. Он выглядел здоровым, лицо слегка загорело. Как обычно, он был в сером. Гастингс впервые увидела в нем мужчину – привлекательного, в расцвете жизненных сил, с мощным телом. Приятно любоваться этим телом. А какой животный страх охватил ее, когда она увидала его в первый раз, огромного, загадочного, не столько человека даже, сколько подручного дьявола.

Гастингс улыбнулась мужу.

Он замер на пороге, уставившись на нее, как на незнакомку, покосился на кучки сушеных трав и помрачнел.

Ее улыбка исчезла. Нет, бесполезно искать в нем сходство с Грилэмом, а в ней – с Кассией. Она только Гастингс, и это явно было не по вкусу Северну.

– Как твоя рана?

– Немного беспокоит, но заживает хорошо. Гастингс, в чем дело? На меня набросилась эта постная Бил с черными усищами и сказала, что ты вмешиваешься в религиозное воспитание ребенка. Якобы ей одной дано право заботиться об Элизе, мамаша оставила девочку на ее попечение.

– Я бы посоветовала тебе взглянуть на колени этой девочки, Северн. Они в язвах от бесконечного стояния на каменном полу во время молитв. Ты прав, я вмешалась и отдала ее госпоже Агнес, которая научит Элизу вести хозяйство, играть, а может, и смеяться, хотя бы иногда. Бил я велела завтра уехать.

– Она жаловалась, что ты ее ударила.

– Да, я дала ей пощечину и чуть не свернула шею. Мне хотелось ее задушить или избить, но я сдержалась. Это ужасная женщина, Северн. Я не позволю ей крутиться возле ребенка.

– Утром двое моих воинов отправляются в Седжвик, – неожиданно согласился он, – старуха может поехать с ними.

– Благодарю тебя.

Северн на минуту замялся, глядя на ящики с травами.

– Помню, моя мать собирала во время полнолуния маргаритки, резала их, смешивала с каким-то маслом и накладывала на лицо. Помню, отец смеялся и говорил, что от этого ее веснушки не исчезнут. Но, по-моему, они все-таки исчезали.

– А маргаритки белые?

– Не помню. Сколько еще продлятся твои месячные?

– Четыре дня, – ответила она, удивляясь, как быстро привыкла к его нескромным словам.

– Рана почти зажила, и ждать неразумно.

– Ричард де Лючи мертв. Кого нам бояться? Я – твоя жена, и кто знает, может, ты бываешь со мною по десять раз на дню.

– Твое невежество достойно сожаления, – засмеялся он. – Провозглашаешь себя целительницей, а ничего не знаешь о мужчинах. Мужчина не способен взять женщину столько раз на протяжении одного дня. Четыре раза, ну, пять, если женщина сгорает от желания и владеет определенным искусством. Женская красота тоже увеличивает возможности мужчин.

– Нет, пять раз – чересчур суровое наказание. – Вспомнив первую ночь, Гастингс содрогнулась. – Даже ты не станешь так часто принуждать меня.

– Если это чересчур много для тебя, зачем же болтать о десяти?

– Просто сказала, и все. Я вовсе не имела в виду что-то определенное. Для тебя и пять раз слишком много.

– Теперь оскорбляешь мое мужское достоинство? – Северн шагнул в ее сторону.

– И не думала, – отшатнулась она. – Я оскорбила себя. Я не обладаю ни искусством, ни желанием, ни красотой. Ты сам говорил, что я обыкновенная.

– Я тебя научу. – Ему не понравились ни столь быстрая уступчивость, ни ее логика. – Я сказал так лишь для того, чтобы ты не вообразила, что раз ты богатая наследница да еще красавица, то в чем-то превосходишь меня.

Гастингс и так знала, что ни в ее теле, ни в лице нет изъянов, но все же спросила:

– По-твоему, я красивая?