Розовый коттедж

Глава 6

Я допила чай, отложила себе на утро неприкосновенный запас еды и, постелив на стол лист бумаги, высыпала на него содержимое второй вазы.

Бумажный хлам, пара прищепок, окаменевшая ириска, три английские булавки, наперсток — вот и все. Ключа не было.

Ящики буфета: результат прежний. Ключ не обнаружен.

Я огляделась. Ящик стола. Большой шкаф, стоявший в нише справа от камина. Еще две вазы на каминной полке и сотня всяких других мест, где можно спрятать маленький ключик. А еще есть задняя часть дома и спальни.

Это могло потерпеть. Во всяком случае, у меня появилось сильное подозрение, что бабушка увезла ключ с собой в Стратбег и совсем про него забыла. Такую мелочь она могла засунуть в какой-нибудь карман своей огромной сумки, которую она называла дамской сумочкой и где лежало все, начиная с кошелька и необходимых документов, как-то: продовольственные карточки и удостоверение личности, и кончая ее таблетками, очками, вязанием, молитвенником и прочими необходимыми ей вещами.

Я взяла свой портплед и открыла дверь напротив камина, которая выходила на крутую внутреннюю лесенку.

Мои шаги гулко отдавались на непокрытых ковром досках. Наверху была небольшая площадка, где стояли любимые бабушкины часы: небольшие, в длинном футляре, как раз такие, которые и называют «бабушкиными часами». Я помнила их благозвучный звон, перемежавший долгие дни моего детства. «Надо их завести, прежде чем лягу спать», — подумала я.

Моя комната, конечно, тоже уменьшилась. Два шага от двери до железной кровати, стоявшей у стены. Три от кровати до окошка, утопленного в нише под скатом потолка. Трудно поверить, что когда-то мы делили эту комнатку с мамой. Это была ее спальня, пока не появилась тетя Бетси: тогда я переехала к маме, а бабушка, поселив тетю Бетси в большую из двух передних комнат, заняла мою маленькую заднюю комнатку.

Я поставила портплед и подошла к окну. Мне пришлось нагнуться, чтобы взглянуть в него. В нише стоял табурет, я встала на него на колени, открыла окно и выглянула наружу.

За садом с буйными зарослями розовых кустов ничего не изменилось. Ручей, в этом месте широкий и спокойный, убегал под мостик. Ивы и шиповник, аронник и калужница, тихое воркование вяхиря в вязах.

Кто-то шел по мосту к воротам сада.

Я хорошо знала эту женщину: это была моя крестная и мамина подруга миссис Паскоу, которая часто помогала в Холле, когда там были гости. Я подумала, что она чуть старше Лилиас и приближается к пятидесяти; основательная спокойная женщина, которая никогда не суетилась и не поднимала шума — ценное качество для нервной работы на переполненной кухне.

Я спустилась отворить ей дверь.

— Тетушка Энни! Как приятно тебя видеть! — Мы тепло обнялись. — Заходи же! И спасибо за приготовления к моему приезду. Я уже попила чаю — большое тебе за него спасибо, но чайник недолго подогреть, если ты хочешь выпить со мной чашечку…

— Нет, милая, нет. Мне скоро надо домой. Я просто зашла убедиться, что ты доехала. Я так и подумала, что ты приедешь на этом поезде. Ну, — с этими словами она проследовала за мной на кухню, — дай-ка взглянуть на тебя. Хорошо выглядишь, Кэйти. Ты слегка изменилась, но сколько же лет прошло? Шесть? Семь?

— Боюсь, уже почти семь, но ты сама нисколько не изменилась. Ни на день не постарела! Как дядя Джим? А Дэйви? — Дэйви был их сын, мой ровесник, мы с ним учились в одном классе и в деревенской школе, и в средней.

— С ними все хорошо, ничего им не делается. Но что с твоей бабушкой? Судя по голосу, она прихворнула?

— Насколько я понимаю, довольно серьезно: простуда и что-то с желудком. Ее забрали в больницу, чтобы вылечить и сделать анализы, но результатов еще не было, когда я уезжала на юг. Она звонила тебе из больницы? Теперь она дома, но пока лежит в постели. Ты не присядешь?

— Спасибо, но я всего на минутку. Я зашла узнать, все ли у тебя есть.

— Все прекрасно, спасибо. На сегодня еды у меня хватит, а завтра я пойду в деревню. Спасибо за чай и молоко — бабушка говорила мне, что ты приходишь сюда прибраться, но было так приятно обнаружить здесь порядок! И не подумаешь, что отсюда уезжали! Надеюсь, здесь было не очень грязно?

— Не очень. Я заходила сюда раз в месяц проветрить дом, чтобы сырости не было, так что работы понадобилось немного: выгнала на улицу несколько пауков да вымела штукатурку, осыпавшуюся возле камина. Но беспокоиться не стоит, видно, что потолок держится хорошо.

Я взглянула туда, куда она показывала, но подумала не о потолке. Я вспомнила о штукатурке, ободранной со стены под «Незримым Гостем». Скорее всего, она не поднимала рамку и не видела его. Но возможно — что менее приятно — штукатурку отбили в течение тех трех или четырех недель с момента, когда она последний раз приходила проветрить коттедж…

— На сколько ты рассчитываешь здесь остаться?

— Что? Извини. Да ненадолго, только чтобы успеть разобрать бабушкины вещи и упаковать те, которые ей нужны. Я думаю, ты знаешь, что она решила остаться в Стратбеге? Сомневаюсь, что она когда-либо вернется сюда.

— Она сказала немного, но я так и подумала.

Полагаю, там она чувствует себя как дома. Ну да ладно. Послушай, милая, а можно я передумаю? Я, пожалуй, выпью чашечку, если ты составишь мне компанию.

За свежезаваренным чаем я рассказала ей про новый бабушкин дом в Стратбеге и про мебель, которую надо было отослать на север. Она уже кое-что слышала от бабушки и обдумала дело со своим мужем.

Мистер Паскоу знал в Сандерленде хорошую транспортную фирму, которая могла бы все перевезти, сказала тетя Энни, а она и Дэйви, когда тот сможет, помогли бы мне со сборами.

— Они сейчас работают в Холле, не так ли? Леди Брэндон сказала мне, что Семья оставила несколько комнат для себя.

— Верно. Это будет уютное гнездышко — когда его закончат, и будет славно снова увидеть их здесь. Тодхолл уже не тот — без Семьи. До нас дошло, что сэр Джеймс не очень-то хочет возвращаться, но миледи всегда любила эти места, и, думаю, мисс Марджери приедет сюда с детьми.

— Ты что-нибудь слышала о планах насчет Розового коттеджа?

Нет, она не слышала. Приглашенная из Дарлингтона фирма-подрядчик должна была выполнить основную работу, но Брэндоны поставили условием, чтобы местных тоже нанимали, когда только возможно.

— Само собой разумеется, — заметила миссис Паскоу, — что никто не знает о старом доме и его устройстве больше, чем мой Джим, а когда дело касается водопровода, никто не справится лучше Питера Бриджстока.

Она поставила чашку:

— А как ты поживаешь? Мне надо было сразу сказать: я очень сочувствовала твоему горю, да и все мы. Твой муж был летчиком, так?

— Да. Летал на бомбардировщиках. Ему оставалось только четыре вылета. Ладно, было и прошло. Мне кажется, это случилось так давно. Мы были женаты недолго, но были тогда счастливы.

— Ужасно. Мы так за тебя переживали! Но твоя бабушка сказала, что муж кое-что оставил тебе — и прилично? Хоть это хорошо. Ты теперь живешь в Лондоне и у тебя неплохая работа?

— Да. Мне ее предложила подруга, и это приятная работа — в большом питомнике. Платят не очень много, но мне нравится, ведь важно только это.

— Так ты, значит, не собираешься вернуться в школу?

— Нет. Мне не нравилось там работать, но надо же что-нибудь делать?

Я умолкла. Я никогда, даже в глубине души, я не желала признавать ту пустоту, которую смерть Джона оставила в моей жизни. С браком пришло чувство сопричастности, планы на будущее, ощущение подлинности существования. Насытилось нечто первобытное, что есть в каждой женщине — потребность в собственной теплой пещере и семье вокруг огня. Смерть Джона не просто причинила мне боль, она вышвырнула меня обратно — в мир, в котором приходится одиноко следовать своим путем, не зная, куда идешь.

Я отогнала от себя эти мысли и начала расспрашивать о знакомых из Тодхолла.

— Деревня сильно изменилась?

— Совсем нет. Война почти ее не задела. Да бабушка тебе, наверное, рассказывала…

— Она упоминала, что Артур Бартон потерял руку и что Сида Тэлфера убили. Как миссис Тэлфер? У них ведь было трое детей?

— Было трое. Но теперь уже пятеро, так что чем меньше об этом будет сказано, тем лучше.

Тут она, должно быть, вспомнила, что говорит с еще одним «порождением греха», потому что довольно поспешно поставила на стол пустую чашку и поднялась.

— Мне надо бежать. Я перемолвилась вчера с Тедом Блэйни — помнишь Блэйни с фермы Сордс? Завтра он привезет молоко. Если ты его попросишь, он привезет тебе из деревни все, что надо.

— Или подвезет меня? Раньше он так и делал.

— Думаю, что он и сейчас так поступит, — ответила она и неожиданно улыбнулась. — Только надень что-нибудь не такое лондонское. Тележка у него обычно наполовину набита соломой, да еще наседка или две в клети. Не то чтобы ты плохо выглядела в этом, совсем наоборот. Ну ладно, я пошла в Холл. Я хожу туда почти каждый день с той поры, как мужчины начали там работать. В Холле сейчас только Джим и Дэйви, и тебе обрадуются, если зайдешь взглянуть, что там и как.

— Я с удовольствием, большое спасибо.

Я проводила ее до передних ворот и постояла, глядя, как она идет по мостику на ту сторону. Еще одна дорога вела через лес, окружавший парк, мимо огороженного сада на зады Холла. Этим путем мой дедушка ходил каждый день на работу, а я в детстве так часто увязывалась за ним.

Я вернулась в коттедж, на мгновение застыла возле тайника, потом, пожав плечами, решила отложить все на завтра и поднялась в свою комнатку распаковать вещи.