Ртуть

ГЛАВА 24.

ЛУПО ПРОЭЛИЯ

Осколки меча все еще торчали из камня. Острые, как иглы, они поблескивали в свете огня. Я, нахмурившись, вгляделась в них повнимательнее.

— Их пятьсот шестьдесят три, — сказал Ренфис. — Один из наших кузнецов пытался вытащить их щипцами, но они такие тонкие, что он не смог их как следует ухватить. Два из них сломались. Концы все еще находятся внутри камня, что… в общем, не очень хорошо. — Над скулой Рена красовался синяк, и пока он говорил, он приобретал яркий, болезненный оттенок фиолетового.

— Что, черт возьми, произошло сегодня на тренировке? — Спросила я вполголоса.

Взгляд Рена был прикован ко мне, он отказывался смотреть на Фишера, который стоял на другом конце комнаты.

— Ничего. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что у вас обоих течет кровь, и вы выглядите так, будто вам надрали задницы!

— Фишер был в плохом настроении, вот что случилось на тренировке, — сказал Лоррет, темноволосый воин с военными косами. Он сидел на табурете у камина, его светло-голубые глаза медленно следили за перемещениями всех, кто находился в военном штабе. Он наблюдал за Кингфишером, который был увлечен очень жарким спором с Данией, но на самом деле его внимание было приковано именно к нам с Реном.

— С Фишером все в порядке, — ровно сказал Рен. — С нами обоими все в порядке. Позже мы встретимся с Те Леной. А пока мы можем ненадолго сосредоточиться на текущей задаче? Есть ли у кого-нибудь из вас предложения, как мы можем извлечь эти осколки из камня?

Он о чем-то умалчивал, и явно не хотел делиться этим. Я позволила ему сохранить свой секрет.

— Почему бы просто не отколоть все кусочки и не отшлифовать концы вровень с камнем? — предложила я. — Дания могла бы сделать себе новый меч.

Рен хрипло рассмеялся.

— Все не так просто. Меч Дании был особенным. В нем, как и в Нимереле, была заключена древняя могущественная магия. Это… — Он поморщился, глядя на ощетинившиеся иглы металла, торчащие из каменной стены. — Это была драгоценная реликвия фей. Принадлежащая Дании по праву рождения. Божественный меч, выкованный древними мастерами-алхимиками. Такие мечи для фей — как религиозные символы. Он олицетворял статус Дании и отмечал ее принадлежность к Лупо Проэлии. Как и большинство…

— Прости, Лупо, что?

— Лупо Проэлия. Волки Кингфишера, — сказал он, вздохнув. — Обычно нас восемь. Хотя в последнее время наша численность сократилась. Мы сражаемся как стая, прикрывая друг друга, как это делают волки. Они изображены на наших доспехах.

Ладно, я заметила. Этот символ был на пекторали, которую Фишер носил на шее. Он был выбит и на его нагруднике. И я не раз замечала его татуировку. Например, прошлой ночью, когда глава Лупо Проэлии вспахал меня, как проклятое поле.

— Как ты уже знаешь, Нимерель все еще хранит в своем клинке крупицу магии. Все остальные мечи, созданные алхимиками, потеряли силу много веков назад, но клинок Дании по-прежнему очень важен для нее. И для всего нашего народа. Мы не можем просто отшлифовать обломки и забыть об этом. Это было бы святотатством.

— Потрясающе. То есть ты хочешь сказать, что я пробыла в лагере меньше пяти минут и уничтожила древнее оружие, имеющее огромное культурное значение для всего рода фей, — резюмировала я.

— Видишь! Ей все равно! — воскликнул Дания, указывая на меня. — Она понимает всю тяжесть того, что натворила, и ей плевать!

— Ей не все равно. — Фишер тяжело вздохнул, пересекая военный штаб и приближаясь к тому, что осталось от меча. — Просто у нее ужасное чувство иронии.

Мне не понравился полный ненависти взгляд, которым смотрела на меня Дания, и я не испытала особенно теплых чувств от того, что она продолжила тыкать в меня пальцем.

— Прости, ты постоянно находишься на грани нервного срыва, или просто я появилась в неподходящее время? — огрызнулась я.

У нее отвисла челюсть.

— Невероятно. Ты серьезно позволишь ей так разговаривать с высокородной феей? — спросила она, глядя на Фишера.

— А что ты хочешь, чтобы я сделал? — ответил он. — У нее есть свой собственный разум и язык. Я не отвечаю ни за то, ни за другое. — Он подцепил один из тонких осколков, торчащих из камня, и, нахмурившись, внимательно осмотрел его.

— Ты бы позволил кому-нибудь из воинов разговаривать с командиром с таким неуважением?

— Нет, не позволил бы, — признал он.

— Тогда почему ты не…

— Но она не солдат этой армии, а ты — не ее командир, — сказал Фишер. — Ты не хочешь дать ей время, чтобы она выяснила, сможет ли она восстановить меч, которым ты пыталась меня убить? Или ты настроена еще немного походить по комнате и поорать?

Дания не знала, что на это ответить. Она посмотрела на Фишера, потом на Рена, потом на Лоррета, проигнорировав меня.

— Лоррет, — начала она. Сидевший у камина мужчина вскинул руки, качая головой.

— О нет. Ни за что. У меня до сих пор красуется синяк на том месте, куда ты ударила меня прошлой ночью. Ты перешла все границы, когда набросилась на Фишера. Ты сама виновата, что твой меч теперь — куча осколков. В стене, — добавил он. — Я думаю, то, что сделала человеческая девушка, впечатляет. Ты это заслужила.

— Засранец, — прошипела она. — Мне следовало ударить тебя посильнее.

— Ты бы не смогла, даже если бы попыталась, — усмехнулся в ответ Лоррет.

Я не обращала внимания на их перепалку. Дания ошибалась, меня расстроило то, что я уничтожила нечто столь ценное. Я уставилась на стену, размышляя об осколках, пытаясь придумать стратегию, как извлечь их из камня, как вдруг почувствовала слабую вибрацию на периферии своих чувств. Шепот, который я слышала в кузнице, был громким ревом по сравнению с этим, но… я готова была поклясться, что слышу его.

Я повернулась и взглянула на Фишера.

— Этот меч был не просто из закаленной стали. В клинке была ртуть.

Он кивнул, демонстрируя едва заметное удовлетворение.

— Да. Немного. Следы. Но да, именно поэтому он послушался, когда ты приказала ему остановиться.

— Значит… там, в Зилварене? Ни железо, ни медь, ни золото не реагировали на меня? Это была…

Кингфишер кивнул.

— Это всегда была ртуть. Раньше, когда алхимиков было много, а пути между нашими мирами еще были открыты, ее соединяли со многими сплавами и металлами. Она делала оружие более мощным. Превращала его в проводники, по которым можно было направлять огромное количество магии.

У меня закружилась голова.

— Вот почему металл было так трудно найти. Мадра прятала его. Она хотела держать ртуть подальше от людей. Она знала, что в городе могут быть люди вроде меня, способные управлять ею.

Когда Кингфишер больше ничего не сказал, Рен вздохнул и продолжил вместо него.

— Наши исторические записи говорят о том, что большинство алхимиков могли управлять предметами только в том случае, если они содержали не менее пяти процентов ртути. И даже в этом случае, как правило, они могли лишь трансмутировать ртуть из твердого состояния в жидкое, чтобы его можно было ковать. Нет никаких записей о том, что предметы могли быть раздроблены подобным образом. — Он жестом указал на то, что осталось от меча Дании.

— Ясно. Значит, я… аномалия? — Я посмотрела на Кингфишера. Я хотела услышать его мнение по этому поводу. Невзирая на игру в кошки-мышки, которую мы вели с чувствами друг друга, если у Фишера они вообще были, я все равно хотела знать, что он думает об откровениях Рена. Однако он избегал встречаться со мной взглядом. Он прислонился спиной к столу с картами, упираясь своим весом в его край, сжав челюсти и уставившись в землю.

— Это делает тебя самым могущественным алхимиком из всех известных нам, — добавил Лоррет. — Ты способна изменить ход этой войны так, как мы даже представить себе не можем. Большинство из нас были младенцами, когда пути между мирами закрылись и алхимики вымерли. Некоторые из нас еще даже не родились. Мы даже не представляем, как выглядели поля сражений, когда в лагере был алхимик, умеющий ковать новое оружие, в котором течет магия…

— Стоп, стоп, стоп! Я не знаю, как ковать такое оружие! Я даже не могу понять, как сделать реликвию! — Меня прошиб холодный пот. — У меня ничего не получилось. Ни в Зимнем дворце. Ни в Калише. Опыты, которые я проводила здесь сегодня утром, тоже были пустой тратой времени. Если ты питаешь иллюзии, что я каким-то образом помогу вам выиграть эту войну, то, пожалуйста, пересмотри эту стратегию.

— Именно. Если она даже не может сообразить, как вытереть свою собственную…

— Дания, клянусь семью богами, если ты не заткнешься, я сам вышвырну тебя отсюда, — мрачно пробормотал Рен.

Дания отшатнулась назад, как будто ей дали пощечину. Ее губы задрожали, глаза наполнились слезами.

— Ты не можешь говорить серьезно, — прошептала она. — Ты? Ты собираешься просто слепо следовать всему этому? Мы — те, кто остался. Кто сражался в грязи и наблюдал, как умирают друзья. Когда родился этот человек, мы уже вели эту войну на протяжении веков!

— Ты права, — огрызнулся Рен. — Мы застряли здесь, у черта на куличках, в забытом уголке нашей земли, защищая границу, на которую высокородным мудакам на севере наплевать. На протяжении веков. Если эта граница падет, падет все королевство. Мы не будем вести эту войну еще сто лет.

— Мы сделаем это, если придется… — начала Дания.

— Нет, не придется. Потому что с каждым днем наша численность уменьшается, а орда Малкольма становится все больше. Здесь не осталось дичи, на которую можно охотиться. Беликон больше не отправляет припасы на фронт. У нас нет дров для костров. Нет еды, чтобы накормить войска. Нет одежды, чтобы согреть их. Нет оружия, чтобы вооружить их. Так что да, я поддержу план, в котором волшебным образом появляется человек и помогает переломить ход событий, потому что без нее мы все очень скоро погибнем. И я не говорю о ста годах, или пятидесяти, или даже десяти. У нас есть один год, Дания. Двенадцать месяцев. Если мы не разберемся с этим, то в следующему году Малкольм победит.

— Опусти голову между ног. Возможно, поможет. — Лоррет отрезал кусочек яблока, которое ел, и острием кинжала отправил его в рот. Небо за его спиной накренилось, покачиваясь, очертания военного лагеря расплылись. Я уперлась руками в бедра и согнулась пополам, пытаясь дышать. У меня сдавило грудь.

Слова Рена звенели у меня в ушах. Я не хотела слышать их, но они повторялись снова и снова, вызывая новую волну паники с каждым разом. Год. Всего один. Они сделали все, что могли, чтобы склонить чашу весов в свою пользу, но ничего не вышло. Теперь оставалось только ждать. Время истечет, они не смогут удержать фронт, и сто тысяч хищных вампиров пронесутся по Ивелии кроваво-красной волной смерти.

Если только я не разберусь, как обрабатывать этот чертов металл.

Боги, грешники, мученики и призраки.

Мы все были по уши в дерьме.

— Знаешь, к этому привыкаешь, — заговорил Лоррет. — К этому всепоглощающему ощущению надвигающейся гибели. Со временем оно становится фоновым шумом. Ты даже не замечаешь его.

— Где… Фишер? — Я выдохнула. Я выскочила из военного штаба после того, как Рен ушел поговорить с несколькими вернувшимися разведчиками. Дания вышла из палатки и направилась к реке, рыча под нос. Лоррет вышел через десять минут и уселся на пень в десяти футах от меня, такой же невозмутимый, как и прежде. Но Фишер из палатки не выходил.

— Он вернулся в Калиш. — Лоррет впился зубами в очередной ломтик яблока.

— Что?

— Сказал, что идет к Те Лене.

Те Лена? Эта милая целительница так заботилась обо мне после нападения вампиров, но с тех пор я о ней почти не вспоминала. Только вот Фишер уже второй раз за последнее время пошел к ней, и оба раза он не был ранен.

Боги, что, черт возьми, со мной было не так? Этот мир стоял на грани полного уничтожения, я была зла и очень боялась того, что это может означать для меня и всех остальных в Ивелии… но я еще и ревновала. И это заставляло меня чувствовать себя жалкой. Я проглотила вопросы, которые хотела задать Лоррету, — они вместе, Те Лена и Фишер? Нравится ли она ему? Есть ли у них история? — стыдно было даже думать об этом. Вместо этого я задала куда более уместный вопрос.

— Где тут, черт возьми… можно… выпить?

Деревянное здание в центре лагеря было таверной, и в ней подавали самые лучшие напитки. К настоящему моменту я выпила уже пять порций очень крепкого виски, и у меня начала кружиться голова. Беспокойство давно прошло, и теперь я понимала всю нелепость происходящего.

— В конце концов, все просто, — сказала я.

Лоррет уставился в свой стакан, как будто на дне его определенно оставалось немного виски, но он никак не мог его найти.

— То есть? — спросил он.

— Он чертов лжец. Он лгал мне все это время.

Лоррет нахмурился.

— Кто, Фишер?

— Да, Фишер. Кто еще?

Мужчина покачал головой.

— Невозможно. Он связан клятвой.

— И?

— Мы не можем лгать.

Один глаз был закрыт, другой прикрыт, я с сомнением изучала его.

— Как по мне, так это какое-то удобно пахнущее дерьмо.

Лоррет развел руками и пожал плечами.

— Когда нам исполняется двадцать один год, мы преклоняем колени перед камнем Фиринн и принимаем решение. Каждый из нас. У нас есть выбор. Пролить кровь на камень и принести клятву. Всегда говорить правду. Всегда держать слово, чего бы это нам ни стоило.

— Или?

— Или мы выбираем путь беззакония. Выбравший этот путь может лгать. Может обманывать, красть. Полезные навыки во многих ситуациях, признаю. Но за них приходится платить цену, которую Кингфишер — да и все мы, могу сказать, — не готов платить.

Я приподняла бровь.

— И что же это?

Он бесстрастно пожал плечами, как будто ответ был очевиден.

— Наша честь.

Я фыркнула.

— Видишь ли, как бы нам иногда ни хотелось, мы физически не способны нарушить свое слово или солгать.

— Хм. Ну ладно, — признала я. — Кингфишер говорил это еще в кузнице в Зимнем дворце. Но я не поверила.

— На каком основании?

— На том основании, что лжец, который не хочет быть пойманным на лжи, будет уверенно лгать о том, что не может лгать. — Боги, это… так запутано.

— А о чем, по-твоему, он солгал?

Я сразу вспомнила. Мой тонко завуалированный вопрос «насколько большой у тебя член»? И высокомерную улыбку Фишера.

Достаточно большой, чтобы заставить тебя кричать, а потом еще немного…

Оказывается, он говорил правду, поняла я со здоровой долей раздражения. Черт.

— Это неважно, — сказала я. — Важно то, что он знал, что вам, ребята, нужно, чтобы я делала для вас оружие, иначе вы проиграете Малкольму. Но он поклялся мне, что я должна всего лишь превратить эти кольца в реликвии для вас всех, и тогда он отпустит меня домой.

Несмотря на то, что Лоррет был опьянен примерно на десять процентов сильнее меня, его веки закрылись при этих словах.

— Он заключил с тобой такую сделку?

Я кивнула, затем осушила свой бокал.

— Если он дал такую клятву, то не стоит сомневаться. Даже если бы он не был вынужден сдержать слово из-за магии, а это так, Фишер сделал бы это из принципа. Он такой, какой есть. — В голосе воина послышалось напряжение, когда он сказал это. Похоже, подробности моей сделки с Фишером застали его врасплох, хотя он это довольно хорошо скрывал.

В любом случае я хотела сменить тему.

— Скажи мне… — Я наклонилась вперед через стол, указывая на рот Лоррета. — Эти зубы. Фишер сказал, что это остатки проклятия крови. Но… они все еще в деле, верно? Ты все еще можешь с их помощью пить кровь?

Лоррет мгновенно протрезвел. Его зрачки сузились до черных точек. Повертев головой, он осмотрел столы по обе стороны от нас, словно убеждаясь, что никто больше не слышал того, что я только что сказала.

— Вообще-то, это не те вещи, о которых мы говорим в тавернах, — тихо ответил он.

— Почему?

— Черт. Мне нужно гораздо больше алкоголя для этого разговора. Подожди. — Он жестом попросил бармена налить еще, и существо с каменным лицом, которое, как сообщил мне Лоррет, было горным троллем, подошло и налило нам обоим еще по бокалу. Когда он ушел, Лоррет вздохнул. Он протянул свой бокал к моему.

— Сарруш.

Я чокнулась с ним своим бокалом.

— Сарруш.

Лоррет глубоко вздохнул.

— Хорошо. Ладно. Итак. Больше никто тебе ничего не рассказывал? О… чем-нибудь из этого? — с надеждой спросил он.

— Нет.

— Ну… — Лоррет не терял самообладания ни во время конфликта в военном штабе, ни когда Дания пыталась перерезать горло Фишеру, ни когда Рен сообщил ошеломляющую новость о том, что они вот-вот проиграют войну. Но сейчас он выглядел очень смущенным. — Да, наши клыки прекрасно работают. Так же, как и у вампиров. Но пить кровь — жесткое табу. Нет, это хуже, чем табу. Это возмутительно.

— Но вы все еще иногда делаете это?

На его щеках появился румянец.

— Да.

— Но вы не должны пить кровь, чтобы выжить?

— Нет.

— Тогда зачем это делать?

— Потому что… — Он еще раз настороженно огляделся по сторонам, неловко переместившись на своем месте. — Это касается секса. Если мужчина укусит кого-то, его член станет тверже, чем когда-либо в жизни. Это вызывает эйфорию. У обоих. Пока вы трахаетесь.

— О.

— Да. О, — сказал он. — Но это скользкая дорожка. Есть риск потерять самообладание. Нужна невероятная сила воли, чтобы не продолжить пить. Это… не то, о чем принято говорить в приличном обществе.

Мой мозг был настолько затуманен виски, что я не знала, что сказать по этому поводу. Полагаю, это объясняло реакцию Фишера, когда я попросила его укусить меня. Но кроме этого… я не знала, что и думать.

— Если у тебя есть еще вопросы по этому поводу, то, возможно, их лучше обсудить в другой раз. Наедине. Желательно с тем, кто может захотеть… ну, укусить тебя, — пробормотал Лоррет, уткнувшись носом в свой бокал.

Я густо покраснела.

— Да, конечно.

Я никому ни слова не сказала о том, что произошло между мной и Фишером. Я тщательно вымылась, надеясь, что смогу избавиться от его запаха, но феи, видимо, могут распознать подобные вещи даже после ванны. Значит ли это, что Лоррет знал, что прошлой ночью у меня был секс? И именно с Фишером? На самом деле, это не имело значения. Беспокойство по этому поводу ничего не изменит. А о Лоррете я вообще ничего не знала, так что какая разница, что он думает? Он был незнакомцем. Но он мне нравился. Я хотела узнать его поближе.

— Как ты вообще здесь оказался? — спросила я.

— В Ивелии? Я здесь родился, — сказал он.

— Нет. В центре этой войны.

— О. — Он неопределенно махнул рукой. — Ну что ж, ладно. Когда-то я был странствующим певцом, если ты можешь в это поверить.

У него был достаточно приятный голос, но я не могла представить этого огромного, опасного на вид, смертоносного воина в роли певца.

— Хорошим? — спросила я.

— Посредственным. Оказалось, что я больше подхожу для убийств, чем для выступлений. В общем, однажды ночью я встретил Фишера на дороге. Он с друзьями направлялся на помощь кому-то. Я лежал в канаве, когда они нашли меня.

Я спрятала ухмылку.

— Пьяный?

— Нет. Вообще-то я был мертв. Ну, почти мертв. — Он подмигнул, хотя в приглушенном освещении таверны выглядел немного сникшим. — На меня напали два вампира. Они не были частью орды. Но они были голодны. Они взглянули на меня — тощего мальчишку с лютней, пристегнутой к спине, и решили, что из меня получится неплохой обед. Они чуть не выпили меня досуха.

— Черт. Звучит ужасно.

— Ну, это было невесело, это точно. Но это было давно. С тех пор мне приходилось переживать вещи и похуже. В любом случае, это произошло за много миль от мест, где мне могли помочь. Я бы не протянул долго. Если бы я умер и обратился, пока был с ними, то мог бы убить нескольких человек, а некоторые из его друзей не хотели рисковать. Они сказали Фишеру, что лучше всего было бы бросить меня и покончить с этим, но он отказался. Он заставил их разбить лагерь на ночь, а сам перенес меня в Калиш. Он нес меня на руках, черт возьми. Я тогда был намного меньше, — подчеркнул Лоррет. — Он положил меня в кровать, пришли целители, чтобы позаботиться обо мне, он ждал, что они скажут. Они не были оптимистичны в отношении моих шансов. В моих венах было больше яда, чем крови, а в таких обстоятельствах даже самый опытный целитель не может ничего сделать. Они велели ему возвращаться к волкам, и сказали, что, когда я умру, они похоронят меня под тисовым деревом на одном из полей, граничащих с поместьем. Но Фишер этого не сделал.

— А что… он сделал?

Лоррет откинул голову назад и рассмеялся.

— Я уверен, что с тех пор дал ему бесчисленное количество поводов пожалеть об этом. Он сделал меня своим братом. По крови. Он отдал мне часть своей души.

— Часть чего…? — Я, видимо, неверно его расслышала. Из-за выпитого у меня начались проблемы со слухом. Если души существуют, а я не была до конца уверена, что они существуют, то нельзя просто так взять и отдать часть своей души.

— Это древний обряд, — сказал Лоррет. — Сейчас очень немногие знают, как его проводить. Но отец Фишера однажды чуть не умер, и его друг совершил обряд, чтобы спасти его. Поэтому он позаботился о том, чтобы Фишер тоже был в курсе, на случай, если однажды ему потребуется использовать его, чтобы спасти жизнь того, кто ему дорог.

— Но ты был незнакомцем…

Пронзительные голубые глаза Лоррета сверкнули, как бриллианты. Он отпил глоток виски и поставил бокал на стол, рассматривая его.

— Да. Незнакомый человек. И Фишер все равно сделал это. Он соединил маленькую частичку себя с тем клочком жизни, который еще теплился во мне, и все. Я все еще был чертовски болен, но смерть ослабила свою хватку. Я знал, что выживу, и Кингфишер тоже. Он сказал мне, что идет на поиски других волков и вернется через три месяца. Он сказал, что я могу уйти, как только мне станет лучше, если это то, чего я хочу, но для меня найдется место и здесь, если я предпочту остаться.

— И ты остался. И стал сражаться.

Лоррет медленно кивнул.

— У меня не было семьи. Никто меня не ждал. Так что я решил, что к черту все. Все равно я сохранил свою жизнь только благодаря ему. Я решил, что за оставшееся мне время должен сделать достаточно хорошего, чтобы быть достойным того дара, который он мне преподнес. Я остался в Калише. Как только я снова встал на ноги, я начал тренироваться. До этого момента я даже не держал в руках меча, но я старался изо всех сил. И я ел. Я ел так много, что повар вскрикивал, когда видел, что я захожу на кухню. Когда через три месяца Фишер вернулся, он не застал меня в Калише. Я ждал его в военном лагере, на полфута выше и вдвое тяжелее, чем был, когда он уезжал. А главное, я был готов убивать вампиров.

— Погоди. Ты перешел Омнамеррин? Пешком? — недоверчиво спросила я. Фишер говорил, что только феи с суицидальными наклонностями пытаются пересечь горы, стоящие на страже между Иррином и Калишем.

— Ага. На это ушло девять дней, и меня чуть не похоронила лавина, но в конце концов я добрался.

— Тебе повезло, что ты не умер. Подожди, а что бы случилось? Если бы ты умер? Что бы случилось с частичкой души, которую отдал тебе Фишер?

— Хороший вопрос. Если я умру первым, частичка души Фишера вернется к нему. Он снова станет целым. Грандиозная вечеринка. Конец. Но если он умрет первым, то будет обречен ждать здесь моей смерти, прежде чем сможет двигаться дальше. Он будет заперт в бестелесном состоянии, не имея возможности прикоснуться ни к чему и ни к кому. Не имея возможности быть услышанным. Вот на какую жертву он пошел, когда решил подарить мне жизнь. Такое случалось и раньше. Мужчина или женщина рода фей, отдавшие часть своей души, умирали первыми, по естественным или неестественным причинам, а тот, кому эта часть была подарена, жил в добром здравии еще две тысячи лет.

— Возьмем, к примеру, Сиршу, королеву лиссианских фей. Ее мать, которая была королевой до нее, спасла ей жизнь, когда она была ребенком. Сто восемьдесят лет спустя ее мать убивают неизвестные, и Сирша восходит на трон. Она молода и красива. Ей нравится быть королевой. Она окружает себя влюбленными мужчинами, которые готовы отдать за нее жизнь, чтобы сохранить в безопасности, и она объявляет, что планирует жить вечно. Она принимает тоники и эликсиры и, по слухам, пьет кровь вампиров, чтобы продлить свое существование. С момента смерти ее матери прошло почти три тысячи лет, а Сирша выглядит не старше тридцати. Тем временем дух ее матери прикован к ней, вынужден наблюдать за миром живых, не имея возможности взаимодействовать с ним. Не имея возможности обрести свой вечный покой…

Лоррет выглядел так, словно у него свело живот. Признаться, мне и самой было немного не по себе. Мысль о том, что кто-то может обречь собственную мать на такое одинокое и ужасное существование, а также на неизбежное безумие, которое обязательно наступит, была для меня непостижимой.

— Фишер говорит, что не беспокоится о том, что с ним будет, если он умрет первым, — сказал Лоррет. — И я тоже не беспокоюсь. По правде говоря, я все равно планирую умереть раньше. Но если судьба решит иначе, и наши лучшие ангелы заберут его первым, я перестану дышать сразу после того, как свой последний вздох сделает Кингфишер. Я лично позабочусь о том, чтобы частичка души, которую он одолжил мне, вернулась к нему. И если судьба сочтет это справедливым, и я сделаю достаточно, чтобы заслужить место рядом с ним, я тихо и счастливо отправлюсь вместе со своим братом куда бы то ни было.