Ручей любви

Глава 5

Наверное, если бы Ди не была такой усталой, этого несчастья не произошло бы. Но она все утро перекапывала огород, разбивая крупные комья земли и превращая их в мягкую почву, пригодную для посадок. Первые несколько дней работы на огороде всегда были самыми трудными для нее после относительно спокойных зимних месяцев. Поэтому, когда вечером Ди забралась на сеновал, чтобы сбросить вниз сено для скота, она была не так осторожна, как обычно. Не заметив кота, сидящего в сене, она наступила ему на лапу. Кот заорал, от неожиданности Ди отскочила назад и спиной грохнулась о землю.

В течение мучительного мгновения, которое, казалось, продолжалось целую вечность, она не могла набрать воздух в легкие и лежала, пронзенная болью. В глазах у Ди было темно. Потом она пришла в себя и, несмотря на боль в ребрах, глубоко вздохнула. Прежде чем она могла подняться, прошло еще некоторое время. В руках и ногах она не чувствовала особой боли, а поврежденные ребра были скорее ушиблены, чем сломаны. Только в голове пульсировала тупая боль. Если бы землю не покрывал тонкий слой соломы, она, несомненно, оказалась бы в гораздо более тяжелом состоянии. Виновник же несчастья спрыгнул с чердака, осуждающе мяукнул и скрылся за углом.

Ди удалось, пошатываясь, подняться на ноги и закончить кормление скота, но когда она вернулась к дому, то едва смогла подняться по ступеням. Готовка показалась ей слишком утомительной, и она не стала заниматься ею. Она слегка обтерлась мокрой губкой и осторожно распустила волосы. Ее голова болела слишком сильно, чтобы выдержать тугую косу, в которую она обычно заплетала свои волосы перед сном. Ей оставалось только натянуть ночную рубашку и лечь в постель.

Спала она плохо, потому что каждый раз, когда двигалась во сне, ноющие мышцы протестовали и будили ее. На рассвете она проснулась, открыла глаза и с облегчением обнаружила, что головная боль прошла. Она оказалась бы в тяжелом положении, если бы получила сотрясение мозга, но, к счастью, этого не случилось.

Однако при попытке встать с постели Ди повалилась назад со сдавленным криком, поскольку острая боль пронзила ее ребра. Несколько минут они лежала, тяжело дыша, перед тем, как попробовать встать еще раз. Вторая попытка оказалась не удачнее первой. Ей не хотелось пробовать еще, но она знала, что не может позволить себе пролежать в постели целый день.

В третий раз она не пыталась сесть, а, скорее, скатилась с постели, приземлившись на колени. Ди оперлась о край кровати, закрыла глаза и постаралась набраться сил и решительности для того, чтобы встать. К счастью, стоять на ногах оказалось менее болезненным, чем сидеть на кровати, но все же это усилие заставило ее побледнеть. Однако снять ночную рубашку ей так и не удалось. И она не смогла надеть другую одежду. Но животные нуждались в уходе, и они не были виноваты в том, что она, испугавшись безобидного кота, оказалась настолько глупой и неловкой.

Ди повезло: за шесть лет своей самостоятельной жизни она ни разу не болела и не получала травм. Зная, что ей не на кого положиться, кроме себя, она всегда была крайне осторожна. Даже забивая гвоздь, она держала его длинными щипцами, чтобы исключить риск попадания молотком по руке. Ди стремилась сделать окружающую обстановку и свои привычки безопасными, но никакие меры предосторожности не предотвратили ее столкновения с котом.

Она ужасно злилась на свою неловкость. Даже если бы ей удалось спуститься по ступенькам и войти в сарай, как бы она кормила животных? Она не сможет поднять руки, тем более, когда в них тяжелые ведра с кормом. Каждое движение сопровождалось новым приступом боли. Ноги Ди онемели, ее спина, казалось, была сплошным кровоподтеком, а ребра пронизывала боль при каждом вздохе. Она попробовала сесть и не смогла сделать этого. Решила просто упасть на постель, но мысль о том, что пришлось бы вынести, если бы ей необходимо было вновь подняться, заставила ее воздержаться от этого. Похоже, что ей оставалось только стоять. Но весеннее утро было холодным, и она замерзала, стоя босиком в одной ночной рубашке. Угли в очаге разгорелись бы, если бы Ди смогла положить на них новое полено, но это тоже было ей не по силам. Видимо, ей все-таки следовало вернуться в постель, чтобы согреться.

Когда молодая женщина услышала стук копыт, ее первой мыслью было схватить дробовик, но она сделала слишком резкое движение. От возникшей боли у нее перехватило дыхание, и она со стоном застыла на месте.

— Ди!

Она узнала голос, и у нее отлегло от сердца. Лукас! Она бы подавила свою гордость и попросила бы его позаботиться сегодня о животных. Завтра, конечно, она смогла бы сделать это сама. Преодолевая боль, Ди добралась до окна как раз в тот момент, когда Лукас вошел в сараи, разыскивая ее.

— Лукас, — позвала она, но он не услышал.

Она пошла к двери, задерживая дыхание из-за боли при каждом шаге, но потом разочарованно уставилась на брус, которым заложила дверь, когда возвратилась в дом накануне.

— Ди? Где вы?

Он вышел из сарая и направился, к задней части дома. Тяжело дыша, Ди согнула колени, подставила плечо под один из концов бруса и напряглась. Тяжелый брус давил на ее больное тело, как топор, вонзившийся в плоть. Но у нее не существовало другого способа открыть дверь, и поэтому она сжала зубы и не обращала внимания на слезы боли, щипавшие глаза. Брус выскочил и ударился об пол со страшным грохотом. Лукас услышал шум, замер и повернул к дому, уверенный, что звук шел оттуда. Осторожность заставила его положить руку на рукоятку револьвера. Ди удалось открыть дверь и, пошатываясь, выйти, держась за раму, чтобы не упасть.

— Лукас, — позвала она. — Я здесь.

Он вышел из-за угла дома, двумя быстрыми прыжками преодолел ступеньки и убрал руку с револьвера, увидев ее.

— Почему вы не отвечали? — раздраженно спросил он, но внимательно посмотрев на нее, умолк.

Она, слегка покачиваясь, стояла в дверном проеме, а ее правая опущенная рука вцепилась в раму так крепко, что побелели пальцы. Она была босая, одетая только в простую белую рубашку с длинными рукавами и высоким вырезом. Сквозь тонкую ткань скромной, как у монахини, рубахи Лукас мог видеть высокую грудь Ди. Тяжелая грива ее волос была распущена и спутана, свисая вдоль спины черным потоком. Необычный вид молодой женщины поразил Лукаса, и он отметил, какое бледное у нее лицо.

— Что случилось? — спросил он, дотрагиваясь до ее руки, поскольку она выглядела так, как если бы собиралась упасть у его ног. Тревога сделала его тон грубым.

— Нет, не дотрагивайтесь до меня! — закричала она, отдернув свою руку.

Это движение вызвало еще большую боль, и хотя она кусала губы, чтобы сдержать крик, из ее горла все же вырвался низкий стон. Овладев собой, она произнесла:

— Я упала и разбилась. Мне так больно, что я не могу ничего делать.

— Пойдемте в дом, и позвольте мне закрыть дверь, — сказал Лукас.

Видя ее настороженность, он не стал помогать Ди, хотя каждое движение давалось ей с большим трудом. Если бы эта гордая женщина не так дорожила своим одиночеством и не выполняла бы мужскую работу, она не получила бы повреждения. Он вошел за ней и закрыл дверь, потом подошел к очагу, подбросил в него пару поленьев и перемешал, кочергой угли.

— Когда вы упали? — коротко спросил он, повернувшись к ней.

— Вчера вечером.

Прошла неделя с тех пор, как он посетил ее. По крайней мере, она не пролежала, беспомощная, несколько дней. Он откинул шляпу назад и встал перед ней на одно колено.

— Это будет больно, но мне нужно проверить, не сломаны ли кости. Просто стойте настолько спокойно, насколько сможете, — приказал Лукас.

— Не думаю, чтобы что-то было сломано, — запротестовала она. — Но я буду благодарна, если вы сегодня позаботитесь и животных. Я только ушиблась и смогу ухаживать за ними завтра, когда утихнет боль.

— Не беспокойтесь о животных. Но я хочу выяснить, не сломаны ли какие-нибудь кости.

Его голос был твердом, а лицо выглядело мрачно. Он решил, что нужно делать. И Ди знала: она не сможет остановить его. Она сжала кулаки, когда он сунул руки под ее ночную рубашку и провел ими снизу вверх по ее ногам, проворно и умело. Так он осматривал лошадей. Его пальцы были жесткими, и она втягивала в себя воздух, когда ее больные мышцы выражали протест. Сузившимися голубыми глазами он смотрел, как она дышала.

— Просто мои ноги болят от работы, — выдохнула она объяснение.

Его руки двинулись выше, к бедрам. Подол ночной рубашки собрался складками на его руках. Его прикосновение было горячим, огрубевшие от мозолей ладони и пальцы давили на ее гладкую кожу. Она отчетливо ощущала свою наготу под тонкой тканью и тепло его крупного тела, когда он пригнулся к ней настолько, что ее бедро практически прильнуло к изгибу его широкого плеча, а его лицо было почти у самого ее живота.

— Прекратите, — прошептала она. Он посмотрел на нее снизу вверх. Его глаза горели голубым огнем.

— Еще чего, — отрезал он. — Можете забыть о вашей скромности, потому что эта дурацкая ночная рубашка должна быть снята.

— Нет.

Он поднялся на ноги с изяществом дикого животного.

— Это вы так думаете.

— Я не моту ее снять. Я пыталась, но я не могу поднять руки.

Он посмотрел на нее и резким движением извлек из-за пояса свой нож. Она не могла двигаться достаточно быстро даже для того, чтобы попытаться увернуться от него. Он захватил в кулак складки ткани спереди рубашки, оттянул их от ее тела, приставил лезвие ножа и провел им вверх. Материал разошелся.

Ди сделала безнадежную попытку схватить и снова свести края, но в ее положении она не могла сопротивляться. Он отвел ее руки в стороны, потом стянул ночную рубашку с плеч и рук. Материал на мгновение задержался на выпуклостях ее бедер, потом скользнул вниз и собрался у ее ног. Паника и унижение охватили ее. Странный серый туман застилал глаза, в ушах зазвенело.

— Черт возьми, не теряйте сознание, — рявкнул Лукас, кладя руки ей на пояс, чтобы поймать ее, если это произойдет. — Сделайте глубокий вдох. Дышите, черт побери!

Она подчинилась, поскольку гордость не позволила ей потерять сознание, как какой-то дурочке. Отвратительный серый туман рассеялся, и она увидела его лицо, искаженное гневом. Какое-то странное облегчение охватило ее, поскольку его злость вынуждала ее сосредоточиться.

— Не ругайтесь на меня, идиот! Вы срезали с меня одежду!

Его пальцы сжались у нее на поясе, когда он боролся с желанием встряхнуть ее. Но опасение, что она действительно потеряет сознание, заставило его сдержаться. Черт бы ее побрал, неужели она не понимает, когда нужно прекращать борьбу? Она получила травму. И нуждалась в том, чтобы кто-то позаботился о ней.

Но краска прилила к бледному лицу Ди, и тревога исчезла из ее глаз, которые от ярости стали изумрудного цвета. Несмотря на свое раздражение, Лукас чуть не улыбнулся, поскольку подумал, что, если Ди имеет достаточно сил, чтобы злиться, она, возможно, не так уж сильно пострадала. И он опять восхитился этой женщиной. Если бы он срезал ночную рубашку с любой другой известной ему женщины, то вызвал бы истерику. Но Ди ругалась с ним, и она противопоставила его злости свою собственную, хотя была беспомощной, как котенок.

— Замолчите и дайте мне посмотреть, что еще вы повредили себе, — сказал он, приблизив к ней лицо.

Она стояла покачиваясь и болезненно ощущала свою наготу, когда холодный воздух овевал ее кожу. Но она не могла бороться с этим человеком, не могла убежать от него, не могла даже завернуться в одеяло.

Она ненавидела свою беспомощность. Он внимательно осматривал ее, и она машинально пыталась прикрыть себя руками. Румянец покрывал ее лицо.

— Господи, вы думаете, что я никогда не видел обнаженной женщины? — фыркнул он, кладя руки на ее грудную клетку и стараясь прощупать каждое ребро, чтобы обнаружить переломы.

— Меня не интересует, что вы видели, — отрезала она, стараясь не смотреть на него. Когда она видела, как он ее осматривает, ей удавалось мысленно соблюдать небольшую дистанцию. — Я никогда раньше не обнажалась перед мужчиной.

— Я стяну с себя свою одежду, если вам будет от этого лучше, — насмешливо произнес он.

— Лукас!

— Да? — ответил он тем же тоном и откинул назад ее волосы, прикрывавшие груди.

Они имели коническую форму, изящно округлялись, а соски были маленькими и розовыми. Его ноздри затрепетали от ее сладкого теплого запаха, и ему нестерпимо захотелось скользнуть рукой между ее ногами. Если бы она не была больна… Но если бы она не получила травму, то не стояла бы сейчас, обнаженная, перед ним. Она бы занималась на дворе повседневной работой, одетая, и ее длинные волосы были бы скручены в тугой пучок. Но она была больна, и ему не следовало забывать об этом.

Ее ключицы были ровными, без всяких выступов, которые означали бы перелом. Он внимательно наблюдал за лицом Ди, чтобы обнаружить любые признаки боли. Но ее лицо не исказилось, и она не вздрогнула от его прикосновения. Он ощупал ее шею и велел повращать головой из стороны в сторону, что она сделала с некоторой осторожностью, но без особых усилий. Потом он поднял тяжелую копну волос, которые достигали ее ягодиц, и перекинул их вперед. Он тихо выругался сквозь зубы.

— Наверное, там синяки, — произнесла Ди, уставившись на огонь. — Я приземлилась на спину.

Похоже, что основной удар пришелся на плечи, поскольку огромное багрово-черное пятно распространялось от одной лопатки до другой. Нижняя часть спины тоже была покрыта синяками, которые доходили до впадины между ягодицами. Он осторожно проверил ребра и выяснил, что они не сломаны. Закончив осмотр и убедившись, что переломов нет, он сказал:

— Я приготовлю вам завтрак. Вы ляжете в постель или будете сидеть у огня?

— Я не могу сидеть здесь в таком виде, — сердито посмотрев на него, ответила она.

— А я бы не возражал. Картина мне нравится, только цвета странные. — Он слегка похлопал ее по заду, стараясь не задеть синяки.

Она рванулась от него, и Лукас сразу же почувствовал стыд за то, что пристал к ней, зная о ее беззащитности. Он пошел в спальню и стащил одеяло с кровати, потом вернулся и аккуратно обернул его вокруг Ди. Она прижала одеяло к себе с видом глубочайшего облегчения и признательности, и он понял, как трудно было для нее оставаться перед ним обнаженной. Ему хотелось поцеловать ее и сказать, что все будет хорошо, что она скоро привыкнет к нему. Но было бы неверной тактикой сообщать свои планы противнику.

Он подвел ее к большому мягкому креслу у очага. И когда она наконец устроилась настолько удобно, насколько смогла, он занялся дровяной плитой. Готовить Лукас научился по необходимости и был знаком с основами этого дела. Поставив на плиту кофейник, он проворно наделал лепешек и нарезал бекон для жарки. Убедившись, что плита не перегрелась, он вышел на двор и собрал яиц для завтрака. Перед тем как выехать, он поел лепешек и холодного мяса, но теперь его желудок требовал добавки.

Когда он вернулся в дом, Ди находилась точно в том положении, в котором он оставил ее. Одеяло соскользнуло с ее обнаженных ног. Он подошел, нагнулся и более тщательно укутал их.

— Спасибо, — произнесла она. Отчаяние ясно читалось в ее глазах.

Лукас похлопал ее по колену. Он знал, как болезнь или травма раздражающе действуют на нервы. В тех нескольких случаях в его жизни, когда Лукас был прикован к постели, даже ребенком он устраивал такие сцены, что все окружавшие его испускали вздох облегчения, когда он начинал поправляться.

Приготовив завтрак, он расставил на столе все необходимое и вернулся к креслу.

— Я подниму вас, не бойтесь, я сделаю это осторожно, — сказал он.

— Я должна одеться, — раздраженно ответила она. — Я не могу есть завернутой в это одеяло.

Он просунул одну руку ей под бедра, другой охватил спину и легко поднял ее. Его мускулистая спина и руки почти не испытывали напряжения.

— Я позабочусь об одеяле. Не беспокойтесь.

Ее щеки снова стали пунцовыми, поскольку необходимость по-новому завернуть одеяло вынудила ее опять обнажить грудь. Когда он закончил, она оказалась одетой в грубое подобие тоги, причем ее правая рука и плечо были полностью обнажены. Ди обнаружила, что, соблюдая осторожность, она могла брать пищу, передвигая часть руки, расположенную ниже локтя. Именно движения в области плеча вызывали страдания.

— У вас есть ванна? — спросил он, щедро накладывая себе еду.

— Я пользуюсь корытом.

«Корыто тоже подойдет», — подумал Лукас. Ей не будет удобно в нем, как в ванне, в которой она могла бы лежать, но он как-нибудь справится.

Когда они поели, он возвратил Ди в кресло перед огнем, вымыл посуду и принес ведра с водой, чтобы нагреть ее на плите.

— Я покормлю животных, пока вода будет нагреваться, — сказал он и вышел из дома.

Ди попыталась устроиться поудобнее. Слезы отчаяния щипали ее веки, и она с раздражением зажмурилась. Несмотря на свое тяжелое состояние, она запретила себе реветь, подобно ребенку. Но не столько боль, сколько ее беспомощность и беззащитность огорчали Ди. Конечно, Лукас Кохран оказал ей неоценимую помощь, но его присутствие и необходимость быть перед ним обнаженной ужасно волновали ее.

Прошел час, прежде чем Лукас вернулся в дом. Он подбросил в огонь дров, потом втащил в помещение большое корыто и установил его перед очагом. Ди наблюдала за тем, как он приносил воду и наполнял корыто, потом добавлял горячую воду до тех пор, пока не начал идти пар.

— Отлично, теперь забирайтесь, — сказал он, закатывая рукава.

Она крепко сжала в руке одеяло, не отводя взгляд от корыта, над которым поднимался пар. Продолжительная горячая ванна была бы райским наслаждением для ее больных мышц, как раз тем, в чем она нуждалась, но ее нервы были вымотаны почти до предела.

— Думаю, что справлюсь сама, — произнесла она. Вместо ответа Лукас стащил с нее одеяло и отбросил его в сторону.

— Черт бы вас побрал, — процедила она сквозь сжатые зубы, когда он поднял ее.

— Вы хотя бы один раз можете помолчать и позволить мне позаботиться о вас?

Ее упорное нежелание принимать его помощь снова и снова злило его, но он осторожно опустился на колено и погрузил ее в воду. Вода была горячей, и Ди шумно втянула в себя воздух, но больше не протестовала.

Затем он разыскал два полотенца и одно сложил и поместил на край корыта за ее головой.

— Лягте так, чтобы голова оказалась на нем, — велел он. — Нужно, чтобы ваши плечи были под водой.

Она осторожно вытянулась, морщась при каждом движении. Он положил второе полотенце на противоположный край корыта и опустил на него ее ноги. Потом принес еще горячей воды и медленно выливал ее до тех пор, пока уровень почти не достиг краев. Ди закрыла глаза, представив себе, как она выглядит, лежа абсолютно голой в прозрачной воде, подобно распутнице.

И хотя Лукас не мог видеть выражения ее глаз, поскольку они были закрыты, он знал, что ее щеки были красными не только из-за горячей воды. Он провел рукой по ее волосам, свисавшим с края корыта и падавшим на пол.

— Не смущайтесь, — прошептал он. — Вы слишком красивы, чтобы стыдиться своей наготы.

Ди судорожно вздохнула, но не открыла глаза.

— Вы не должны были видеть меня в таком положении.

— Несмотря на то, что вы получили травму? Не будьте глупой. Если бы меня ранили в ногу, разве вы не сняли бы с меня брюки, чтобы оказать помощь? — Он продолжал нежно гладить ее по волосам. — Вам чертовски повезло, что я приехал сегодня. Что бы вы сделали одна? Что было бы с животными?

— Не знаю, — ответила она, но потом призналась:

— Я действительно благодарна вам, но это — это позорно.

— Если бы кто-нибудь узнал об этом, — согласился он. — Но это останется между нами и никому не станет известным. Я мог бы съездить в город и попробовать найти какую-нибудь женщину для ухода за вами, но я достаточно силен для того, чтобы обслуживать вас, не причиняя вам страданий. И мне нравится смотреть на вас, — спокойно признался он. — Вы не боитесь, что я могу воспользоваться вашей беспомощностью?

Она все же открыла глаза, и ее взгляд был безрадостным и беспокойным.

— Нет, вы не совершите надо мной насилие. Вы не относитесь к подобным мужчинам.

Его губы искривились.

— Дорогая, только не проверяйте это, когда снова будете здоровы.

Удивительно, но его прямота успокоила ее.

Он продержал ее в корыте почти час, вычерпывая холодную воду и заменяя разогретой на плите. Ее кожа была красной и сморщенной, когда Лукас наконец вынул девушку из корыта и поставил на коврик. Ди обнаружила, что боль несколько утихла и она могла немного свободнее двигать руками. Он вытер ее одним из полотенец, причем его руки прикасались к ее обнаженному телу с мучительной заботливостью. Потом он перенес ее на постель и положил лицом вниз.

Ди кусала губы и сдерживала крик, когда он решительно втирал резко пахнувшую мазь в ее ноющие мускулы. Возникшее жжение было чуть ли не хуже первоначальной боли, но она снова удержалась от протестов. Пот покрывал лоб Лукаса, когда он закончил и спросил, остались ли у нее какие-нибудь рубашки отца. Ее нагота была для него невыносима. Если бы он не прикрыл Ди, то мог бы оказаться, в конце концов, с ней на этой постели, несмотря на свои самые лучшие намерения.

— Нет, я избавилась от всех его вещей, — ответила она на его вопрос.

Проклятие. Он встал и вытянул свою собственную рубашку из брюк, потом расстегнул ее. Как и большинство рубашек, она застегивалась только до половины, и он стянул ее через голову.

— Вам подойдет эта, — сказал он, расправляя ткань и кладя рубашку на постель, прежде чем помочь Ди снова подняться. Потом он встал на колени, приподнял рубашку, чтобы она вошла в нее, и натянул ей на бедра. В этом положении лицо Лукаса оказалось возле ее нежного тела и его дыхание участилось.

Она утонула в рубашке, которая почти достигала ее колен, а рукава свисали с кистей рук. Он застегнул пуговицы и закатал рукава так, чтобы показались руки.

— Ну вот, теперь вы снова выглядите пристойно, — произнес он с напряженным выражением лица.

Рубашка была теплой после его тела, хранила его запах и вызывала ощущение близости, приятно волновавшее ее. Ди поймала себя на том, что разглядывает Лукаса. Его грудь была широкой, мускулистой и покрытой волосами, темные завитки которых четко выделялись на его загорелой коже. Очевидно, он много времени работал без рубашки.

— Как вы объясните возвращение домой без рубашки? — прошептала она.

— Не думаю, что мне придется что-то объяснять, — медленно произнес он.

Он был хозяин. Он мог носить рубашку или не носить ее, как ему было угодно. Она продолжала смотреть на его обнаженный торс в беспомощном восхищении.

Лукас приподнял пальцем ее подбородок. Веки Ди широко раскрылись, и темно-зеленые глаза уставились на него. Он приблизился, нагнулся и поцеловал ее в губы. Но, не доверяя себе, он скоро отпустил ее, отступив от искушения перед ее стройным телом под тонкой рубашкой. Однако и такого мимолетного поцелуя оказалось достаточно, чтобы ее глаза потемнели от потрясения.

— Сейчас ты в безопасности, — сказал он. — Но когда ты выздоровеешь, положение изменится. Я буду охотиться за тобой, и мне не потребуется много времени, чтобы заполучить тебя.

Так Лукас Кохран открыл Ди свои намерения.