Русалка в старинном пруду

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Вы кофеманка? — спросил Хадсон после нескольких часов работы, перемежаемой шутками.

— То есть? — уточнила Кендалл.

— Кофе пьете? Предлагаю прерваться.

— Кофе! — воскликнула молодая женщина. — Резкие у вас переходы. Колумбия, Кения — и вдруг кофе!

— Простите, мисс Йорк. Не хотел сбивать вас с толку. Но когда мой организм требует кофеина, ни о чем другом я думать уже не могу, — признался Хадсон Беннингтон Третий. — Надеюсь, вы не обидитесь, если мы ненадолго прервемся.

Кендалл улыбнулась ему в знак согласия и озабоченно посмотрела на часы, стрелки которых неумолимо приближались к полудню.

— Вы когда-нибудь восседали за столом, знававшем четыре, а то и пять поколений владельцев, попивая кофе и делая пометки о провинциальном колумбийском семействе, держащем скромное кафе?

— Никогда, — призналась Кендалл.

— Я так и подумал. Ждите, мисс Йорк, я скоро, — сказал он и вышел из кабинета. — Обещаю!

— Вы сами выбираете места, в которые отправляетесь? — спросила Хадсона Кендалл, когда он вернулся с подносом.

— Я человек подневольный, состою на службе в «Вояжер Интерпрайзис». Куда пошлют, туда и еду. И без разочарований не обходилось. Но порой небеса настолько благосклонны ко мне, что удается за оклад и премию буквально осуществить свою мечту. Но самое интересное в моей работе то, что за неделю до командировки я могу даже не предполагать, куда ляжет путь. И что мне предстоит, я, разумеется, тоже не знаю. Это как лотерея, мисс Йорк.

— Ваша жизнь увлекательна, мистер Беннингтон.

— Только не завидуйте бродяге, дорогая, — предостерег он молодую женщину. — В моем случае судьба — не выбор, а расплата за то, что не умею ужиться на одном месте. «Клодель» — единственная точка на карте, к которой я прикипел душой, однако это вовсе не означает, что я способен жить здесь безвыездно. Увы…

— То, что вас забрасывает в разные уголки планеты, — не ваша воля, а редакционная необходимость. Не означает ли это тот прискорбный факт, что вы не хозяин своей судьбы? — осведомилась Кендалл.

Хадсон усмехнулся, затем постарался придать своему лицу как можно более серьезное выражение и продолжил:

— Да, мисс Йорк, должен признать, что я игрушка в руках случая и хозяев жизни. Я вынужден потакать капризам редакторов издания, чтобы обеспечить себе хлеб насущный. Я гонимое ветрами степное растение, не имеющее корня, чтобы врасти в почву. Но зато у меня нет и опасной иллюзии, что я хозяин своей жизни и якобы свободен от общественного суда и условностей, как некоторые, чьих имен мы не будем называть, — резко довершил Хадсон с намерением смутить Кендалл.

Молодая женщина замолчала, потупилась, еще раз посмотрела на часы.

— Вы правы, мистер Беннингтон. Мне всегда было страшно даже подумать, что однажды придется покинуть родительский дом.

— У меня не было намерения укорять вас, дорогая. Просто то, какими мы видим себя, не всегда соответствует действительности. Я сознательно бегу от всяких предвкушений и устремлений. Мое нутро жаждет неожиданностей, потому что они — испытание моей находчивости, я жажду лишений, потому что это проверка моей выносливости. Я сознательно избегаю употребления таких высоких слов, как воля, вера, истина, поскольку по личному опыту знаю, что человек для того, чтобы выжить в суровых условиях, способен на чудовищные вещи, которые вряд ли совершит, живи он в уютном предместье вроде этого. Также мне доподлинно известно, сколько кровожадных зверей в человеческом обличье обитает в пряничных домиках тихих пригородов. Я не превозношу свой опыт странствий, это всего лишь опыт, как и любой другой. Он лишь часть моей личной человеческой истории. Но я считаю себя обязанным извлечь из него уроки.

Откинув всякую иронию, Хадсон вещал пылко и искренне. Кендалл сосредоточенно выслушала его, допила свой кофе, поставила чашку перед собой, крепко зажав ее обеими руками, и, не поднимая глаз, проговорила:

— И, что бы вы ни говорили, я вам завидую, мистер Беннингтон. Хотела бы я в себе ощутить хоть малую толику вашей отваги. И никогда не оглядываться… Порой кажется, что я всю жизнь прожила, глядя себе под ноги, опасаясь оступиться. Постоянно перемалывала в мучительных воспоминаниях свои ошибки. А моей мечтой всегда было начинать каждый день с нового листа. Вместо этого я словно обречена ходить по заколдованному кругу. В юности я представляла, как стану путешествовать, знакомиться с новыми людьми, познавать неведомые миры. А все, к чему я стремлюсь теперь, так это реже сталкиваться с местным населением, поддерживать из вежливости до смерти надоевшие разговоры, меньше зависеть от эмоций и желаний окружающих.

— Когда вам это окончательно опротивеет, мисс Йорк, вы упакуете свои чемоданы и купите билет туда, куда захотите. Уж поверьте мне. Если душа не приемлет обывательского существования, она обязательно взбунтуется и проявит себя. Дайте этому импульсу созреть и не ломайте себя общепринятыми стандартами.

— Красивые слова, мистер Беннингтон. Но у меня может не хватить воли и смелости, — скептически заметила Кендалл.

— Забудьте вы вообще про волю и смелость. Оставьте их для героев рыцарских романов. Вы боитесь зачахнуть в этом сонном городишке. Так позвольте вашему страху выгнать вас отсюда. Начните с малого, Кендалл. Оформите загранпаспорт или купите машину, если ее у вас нет. И заставьте себя уехать хоть на один уикенд подальше отсюда, потом еще подальше и еще подальше. Как маленькие дети, когда учатся ходить. Каждый день на один шаг больше. Только не сопрягайте с этими попытками никаких надежд, не ждите мгновенного чуда после малейшего своего усилия. Сколько вам лет, мисс Йорк?

— Двадцать три. А вам?

— Я старше, — скромно ответил тридцатидвухлетний журналист. — Но когда я начинал, то был моложе вашего.

— Для таких поступков нужны немалые деньги, — посетовала женщина.

— Да, мисс Йорк, вы совершенно правы. А еще гарантии безопасности. Вы ведь наверняка хотите быть застрахованы на непредвиденный случай?

— Конечно, я бы не хотела, чтобы со мной происходили неприятности, — согласилась разумная женщина.

— Тогда о чем мы говорим? Вы должны быть счастливы, что живете в этом безопаснейшем из миров, каковым является наш городок. Вам почти ничего не угрожает, вы существуете изо дня в день по неизменному расписанию. Единственное, что может нарушить ваше спокойствие, — это непогода и излишне говорливые соседи. Живите и радуйтесь и не забивайте себе голову несбыточными мечтами.

— Я поняла. Вы не любите, когда посторонние люди занимают вас своими проблемами?

— Можно подумать, вы это любите, — ехидно заметил Хадсон Беннингтон Третий.

— Вы в очередной раз правы, — вынуждена была признать Кендалл Йорк. — В таком случае расскажите мне, мистер Беннингтон, о том, что вас более всего поразило. Пробудите во мне жажду странствий мастерством рассказчика, — дерзко потребовала молодая женщина.

— За мастерство рассказчика не ручаюсь. Но знаю точно, что заражу вас своим азартом, если покажу коллекцию слайдов. Фотоснимки, сделанные за годы моей кочевой работы и выдержавшие множество переизданий. Сегодня мы их увидеть уже не успеем, но я вас заинтригую тем, что однажды вы сможете увидеть театр «Глобус» в Лондоне, Нотр-Дам в Париже, руины древнего Мачу-Пикчу в Перу… Однажды, мисс Йорк.

— Мне так кажется или вы действительно относитесь ко мне снисходительно? — без обиняков спросила Хадсона Кендалл.

— Скажите-ка, мисс Йорк, вам действительно доставляет наслаждение подлавливать окружающих на невольных промахах?

— Мне показалось, что вы в некотором смысле кичитесь своими возможностями. У меня нет таких финансовых ресурсов, чтобы порхать из Лондона в Париж, а оттуда к руинам Мачу-Пикчу. Я, как бы это понятнее выразиться, едва свожу концы с концами. И мне не очень приятно сравнивать свою убогую жизнь с кипучими буднями миллионера… Вы сколько угодно можете строить из себя фотографа-скромника, напяливая эти истертые джинсы и выцветшие футболки, но ни для кого не секрет, что вам, помимо этой усадьбы, принадлежит еще и местное отделение банка, — пылко проговорила Кендалл.

— Вы правы, — подтвердил Хадсон Беннингтон Третий.

— Ваше самочувствие не зависит напрямую от размеров вашего кошелька. И если где-то высоко в горах вам и приходится испытывать свою выносливость, то, возвращаясь в цивилизацию, вы просто извлекаете из бумажника свою платиновую карточку и решаете с ее помощью мелкие бытовые проблемы. Я не права?

— Правы, — кивнул мужчина в ответ.

— И не говорите после этого, что единственное, чего мне не хватает, — решимость. Я же считаю, что без денег моя решимость ничего не стоит. И что же мне теперь, перечеркнуть все свои желания? Обвинить себя в бездействии и неспособности на радикальные поступки и замкнуться в своей скорлупе? Вы, конечно, можете привести мне в пример тех безумцев, что без цента в кармане совершали кругосветные путешествия. Я и сама знаю предостаточно таких трогательных историй. Однако можете ли вы мне ответить, каково число отважных и одаренных людей, которым повезло меньше? Полагаю, соотношение было бы не в пользу вашей теории, мистер Беннингтон, — яростно подытожила Кендалл Йорк, полыхая от негодования.

Хадсон сосредоточенно выслушал ее, с беспокойством наблюдая, как разгораются ее дотоле бледные щеки. Он продолжал молча следить за Кендалл после того, как она замолчала и уставилась колким взглядом на давно опустевшую чашку кофе. Лишь когда молодая женщина робко подняла глаза на него, он расплылся в теплой улыбке.

— Рискую предположить, — приглушенным голосом начал он, — что вы ведете дискуссию не со мной. Должно быть, вас давно волнует эта проблема, и потому вы отчаянно ищете ее решение. Могу лишь сказать, что не стану с вами спорить. Все, о чем вы говорите, имеет место. Но чудовищный разрыв между удачей и невезением невозможно устранить пропагандой идеи социальной несправедливости. Я родился в состоятельной семье, но не стыжусь своей социальной принадлежности. И мне неизвестно, кем бы я стал, появись я на свет в иной среде. Никому не дано это знать. Но я верю, что в судьбе любого человека, который не балансирует между жизнью и смертью, имеется тот благодатный момент, когда он может сам для себя решить, что должно стать определяющим в его дальнейшей судьбе. Я думаю, вы, Кендалл, достигли этого момента. И я рад за вас. Потому что в двадцать три все кажется гораздо проще, чем годы и десятилетия спустя… Вы на самом деле считаете меня высокомерным болваном? — спросил ее в довершение Хадсон.

— Да. И ваши джинсы просто ужасны, — откровенно ответила Кендалл. — Они выглядят старше этого дома. Уверена, вы раскопали их на свалке в каком-нибудь Бангалоре. Чем они вам так приглянулись, мне никогда не понять, как и любой другой каприз миллионера. И эта футболка… Не думаю, что тайной для вас является существование дыры в плечевом шве. Возможно, эта дыра — гениальное дизайнерское решение. Но мне опять-таки этого не понять, — сухо отчеканила Кендалл Йорк, нисколько не смущаясь своей хлесткости.

— Я бы с радостью выслушал конструктивные пожелания к моему внешнему виду, мисс Инквизиция.

— В Мельбурне множество отличных магазинов мужской одежды, мистер Самомнение, — невозмутимо ответила она.

— Я никогда не был силен по части формирования гардероба, мисс Ледяная Кровь.

— Наймите имиджмейкера. Вам это по карману, мистер Павлин.

— Он у меня уже есть. А в гараже стоит «бентли» тетушки Фэй. Поехали! — призывно проговорил он, вставая.

— Езжайте, — усмехнулась Кендалл.

— Только вместе с вами, мисс Объективность. Я не хочу, чтобы завтра вы устроили мне разнос из-за неправильно подобранного галстука.

— Почему я?! — недоуменно воскликнула рыжая.

— Вам так сложно помочь человеку, не сведущему в вопросах стиля? — с упреком спросил он.

— Позвольте внести предложение, мистер Беннингтон, — робко проговорила она.

— Попробуйте, — великодушно отозвался хозяин дома.

— Давайте придадим ясность нашим взаимоотношениям. Я бы хотела ограничиться рамками начатой работы. Вы диктуете, я печатаю. Никаких острых дискуссий, задушевных разговоров и, уж тем более, совместных рейдов по магазинам. Надеюсь, вы не станете возражать против моей инициативы.

— Вы воплощенное благоразумие, мисс Йорк. Я рад, что мы поняли друг друга. А посему до завтра. Можете плескаться в моем пруду, сколько сочтете нужным.

После ее ухода Хадсон Беннингтон Третий вывел тетушкин «бентли» из гаража и направил его в Мельбурн. Он любил и умел носить красивую одежду. Если бы Кендалл Йорк дипломатично воздержалась от скоропалительных выводов, то поняла бы это сама. У Хадсона просто не было времени по возвращении обзавестись новым гардеробом, поскольку старые шкафы и кладовки особняка «Клодель» были забиты его подростковыми вещами. А модные костюмы, джемпера, рубашки, туфли и прочие атрибуты элегантного горожанина дожидались его в лондонской квартире.