2

– Больше не буду есть. Совсем, – заявила я, вернувшись домой и сев за стол.

Бабушка как раз раскладывала по тарелкам мясо с овощами. Пахло безумно вкусно, и мой рот моментально наполнился слюной. Самое время, чтобы сдаться, но воспоминания о том, как одноклассницы дружно смеялись над моим весом, все еще неприятно горчили на языке.

– Что случилось, булочка? – ласково спросила бабуля, откладывая ложку в сторону.

– И ты туда же! – едва не разрыдалась я.

– Да что стряслось?!

– Они… они… – Я склонилась над столом и спрятала лицо в ладонях. – Обзывают меня жирной!

– Кто?

– Девочки! – крикнула я.

– А-а, вот в чем дело… – вздохнула бабушка. – Все очевидно: они тебе просто завидуют.

– Бабуль, – я посмотрела на нее в упор, – зачем ты мне врешь? – Шмыгнула носом и утерла слезу. – Ты же должна быть на моей стороне! Пытаешься успокоить, а надо признать: есть проблема. И не просто какая-то там, а настоящая проблемища!

– Ну… – задумчиво протянула бабушка.

Она такая добрая, не хочет меня огорчать. Но мы обе прекрасно понимали, что все зашло слишком далеко, и мое ожирение приобретает, так скажем, размах.

Я тоже хотела, как вредная Янка, носить джинсы в облипочку, крохотные топы, короткие сарафаны и не стесняться выпирающих целлюлитных ляжек. Мне очень хотелось быть как все и больше не стыдиться, покупая трусы, на которые уходило больше ткани, чем на Янкины юбки.

Мне не хотелось краснеть, отправляясь в мужской отдел, чтобы выбрать футболку по размеру, не хотелось, чтобы брюки стирались между ног от ходьбы. Я мечтала носить шорты и платья, хотела выйти на солнечный свет, а не прятаться в полутьме, скрывавшей мои недостатки. Мечтала надеть что-то яркого цвета, а не надоевшее черного, который был лучшей маскировкой моих складок и округлостей.

Мечтала покупать одежду в ближайшем универмаге, как все нормальные люди, а не носить сшитое бабушкой.

– Они считают своим долгом убедить меня, что я хуже! Я для них человек второго сорта!

– Булоч… – бабуля запнулась на полуслове, – Дашенька…

– Все, больше не буду есть! Не хочу! – отмахнулась я.

– Но ведь совсем не есть нельзя. – Она присела рядом и погладила мое запястье.

Я отдернула руку:

– Можно!

– Язву заработаешь. Нужно несколько раз в день, но понемногу. Давай хотя бы так, ладно?

Я вскочила, забрала у нее ложку, выловила из кастрюли маленький кусочек морковки, четвертинку картофелины и села обратно за стол. Совсем не есть у меня и так не получилось бы.

– Не слушала бы ты их, Дашуль, – огорченно произнесла бабуля.

– Легко сказать! – Я сунула в рот морковку, прожевала и проглотила. – Мне стыдно ходить в школу. Они все на меня пялятся. Смеются! Я больше туда не пойду!

Проглотила картофелину, не жуя. Вскочила, налила стакан воды, выпила – так, кажется, учат в передачах про здоровье?

– Ну и пусть смеются. Они глупые. Только недалекий человек смеется над чужими недостатками.

Есть захотелось еще сильнее. А при взгляде на мясо у меня даже закружилась голова.

– Это все ты виновата! Ты! – Слезы покатились большими горячими горошинами по щекам. – Ты меня сделала такой! И твои блинчики, супы и пироги!

Бабушка поникла, побледнела. На ее лице было столько растерянности, вины, удивления, но я думала только о своей обиде. А еще о том, что ужасно хочу накинуться на рагу и стрескать его все за обе щеки. Но не могу.

Топнув ногой, я убежала в свою комнату. Бросилась на кровать лицом вниз и разрыдалась. Почему я такая? За что мне это? Почему другие девчонки как лебеди, а я… слон! Неуклюжая, огромная, неповоротливая. Жирная. Это слово горело на мне клеймом.

Разве можно быть собой, когда так выглядишь? Искренне улыбаться и надеяться, что когда-то будешь счастливой? Жить, осознавая, что внутри ты такая же, как они, тростиночка? Просто внутренняя стройная и легкая Даша почему-то обросла горой жира, за которой ее настоящую никто и не видит.

И, конечно, я зря обидела бабушку, ведь она всегда хотела как лучше: радовать меня, заменить мне маму, окружить заботой. А вместо благодарности я взяла и выплеснула на нее весь свой гнев.

– Все будет хорошо, моя девочка, – раздалось над ухом, когда я почти уже успокоилась. Бабушка села на кровать и погладила меня по спине. Ее рука дрожала. – На самом деле неважно, как ты выглядишь. Важно, что чувствуешь. Если принимаешь себя и свое тело таким, какое оно есть, то обязательно найдется человек, который полюбит тебя такой. Я же люблю. – Она вздохнула. – Но если тебе некомфортно и ты хочешь похудеть, я попробую тебе помочь справиться с этим.

– Не хочу, чтобы меня обзывали Колбасой, – всхлипнула я в подушку.

Она похлопала меня по спине шершавой, натруженной на хлебозаводе рукой.

– Они не будут, детка. Но тебе нужно научиться давать отпор.

– Мне драться с ними?

– Нет.

– Отвечать чем-то обидным? – Я перевернулась и посмотрела на бабушку. – Обзывать? Как?

Она улыбнулась, прищурившись.

– Если тебя оскорбляют, никогда не отвечай. – Бабушка погладила меня по голове. – Ведь если на тебя лает собака, ты не встаешь на четвереньки и не лаешь в ответ?

– Молча терпеть?

– С достоинством. Они еще слишком глупы. Вот вырастут и поймут.

– Они не глупы. Они жестоки!

– Чем ниже интеллект, тем громче оскорбления. – Она подмигнула, но меня это не утешило.

Нет! Я все для себя решила. Сколько бы она меня ни утешала, проблема в том, что я много жру. Нужно научиться считать калории, записаться в тренажерный зал, отказаться от сахара, купить утягивающие трусы. Похудеть или умереть!

– Опять Ярик бренчит, – раздосадованно сказала бабуля.

И посмотрела на стену с укором, словно она и была тем самым вредным Яриком.

– Не бренчит – играет, – улыбнулась я и тут же покраснела под ее взглядом.

Мне всегда нравилось слушать, как сосед играет на фортепиано. У меня перехватывало дух от его музыки.

Я могла часами сидеть на полу у стены и слушать, как Ярик это делает. Казалось, весь мир оживает, стоит ему только коснуться клавиш. Он был рожден для музыки, а музыка для него. Возможность слушать его и наслаждаться каждым звуком – настоящее волшебство. Дивные минуты, наполненные летящими сквозь стену мелодиями, были единственным лучом света в моей серой жизни.

Загрузка...