Сахарная королева

Глава 2 Сладкие пастилки

Почти сто лет городок Болд-Слоуп[1] влачил жалкое существование, оживая лишь на летние месяцы, когда в него стекались измученные жарой богачи из северокаролинского Пидмонта.[2] Каждый год с наступлением холодов город впадал в спячку, летние домики и большая часть магазинов в центре стояли заколоченные. Местные жители перебивались овощами, которые заготавливали впрок, и деньгами, которые удавалось скопить за лето. К тому времени, когда сходил последний снег, они успевали изголодаться и ослабеть и с нетерпением ожидали возвращения отдыхающих.

Марко Сиррини катался на лыжах на северном склоне местной горы еще мальчишкой. Лыжи были старенькие, привезенные его отцом из Италии. Никто не знал, откуда взялось семейство Сиррини; они просто появились в городе в самый разгар зимы, приметные своими черными волосами, сияющими, точно угли на снегу. Они так и не смогли влиться в здешнее общество. Марко, впрочем, пытался. Зимой он водил стайки местных мальчишек в горы, учил их мастерить самодельные лыжи и кататься на них со склонов. За науку он брал с них мелочью, банками консервированных бобов и пряной красной капусты, которые они втихомолку таскали из скудных родительских запасов. Когда ему исполнилось девятнадцать, он решил, что пора двигаться дальше. Он пробудит Болд-Слоуп от зимней спячки! Дерзкий, не боящийся никакой работы и красивый той загадочной средиземноморской красотой, которая так отличала его от сдержанных горцев, он нашел инвесторов аж в самом Ашвилле и в Шарлотте, купил участок земли и собственноручно взялся за строительство лыжной базы, не обращая внимания на насмешки горожан. Они упорно цеплялись за сливки, картофель и давным-давно забытые баллады своих английских, ирландских и шотландских предков, некогда переселившихся в Южные Аппалачи. Их и так все устраивало. Перемены им были не нужны. На строительство ушло пятнадцать лет, но в конце концов горнолыжный комплекс «Лысый Косогор» все же был завершен и, к всеобщему изумлению, мгновенно стал пользоваться популярностью.

Перемены оказались к лучшему!

Теперь лавки не нужно было закрывать на зиму. Точно грибы после дождя, начали возникать пансионаты, спортивные магазины и рестораны. Владельцы летних домиков, которые прежде вынуждены были заколачивать их на зиму, стали сдавать их любителям горных лыж. Некоторые дачники даже решили обосноваться в Болд-Слоупе насовсем и перебрались в свои летние дома с верандами и раскидистыми деревьями, основав таким образом местное высшее общество, которое сохранилось и по сей день. Самого Марко с радостью приняли в это круглогодичное общество, которое, в конце концов, своим появлением было далеко не в последнюю очередь обязано ему. Теперь о происхождении Сиррини никто не вспоминал. Значение имело лишь то, что он спас Болд-Слоуп, обеспечив ему зимнюю популярность, и за это ему прощалось все.

Теперь город принадлежал ему.

Джози притормозила перед маленьким желтым бунгало и сверила номер на почтовом ящике с адресом, который с утра переписала из телефонной книги. Номер совпадал. Она наклонилась вперед и посмотрела на дом через лобовое стекло. Краска на стенах казалась свежей, окна были чисто вымыты. Впрочем, до маленького дворика руки у Деллы Ли явно не доходили с самого лета. Вдоль дорожки, ведущей к крыльцу, до сих пор торчали фигурки гномов и искусственные цветы, перед домом стоял забытый пластмассовый шезлонг, усыпанный красными в черную крапинку листьями, нападавшими с кустов кизила.

Джози подогнала большой золотистый «кадиллак» – идея купить его принадлежала ее матери – к обочине и заглушила двигатель.

Этот рабочий район был ей относительно знаком: в детстве они с отцом проезжали мимо него во время своих воскресных прогулок. Джози жила от одной такой прогулки до другой, лишь в эти несколько часов она вела себя спокойно. Все остальное время она беспрестанно конфликтовала с матерью, теперь и сама не понимала из-за чего. Ну почему она была таким несносным ребенком? Что на нее находило? Мама определенно заслуживала лучшего. Однако во время этих поездок с отцом Джози утихомиривалась и слушала рассказы Марко. О Болд-Слоупе он знал все, изучил окрестности как свои пять пальцев. Когда родилась Джози, ему было уже под семьдесят, он был фигурой, в городе признанной, – богатый, седовласый и импозантный. Его отец работал трубочистом, и Марко, чтобы помогать ему, бросил школу в шестом классе. Он любил рассказывать Джози, как мальчишкой стоял на крыше, разглядывал чужие дома и мечтал обзавестись собственным, самым высоким в округе, чтобы никто не мог смотреть на его крышу сверху вниз, не говоря уж о том, чтобы смотреть свысока на него самого.

Когда Джози исполнилось девять, Марко умер, и его смерть стала для девочки переломным моментом. На нее словно вылили ушат холодной воды. Теперь у нее не осталось никого, кроме матери, а она так отвратительно с ней обращалась. Тогда она и дала себе слово, что загладит свою вину перед Маргарет, даже если на это уйдет вся ее жизнь. В тот день, когда умер отец, Джози впервые прикусила язычок, впервые приняла критику и не огрызнулась в ответ и впервые поняла, как сложно ей будет изменить впечатление, которое у окружающих сложилось о ней по ее детским выходкам. Почти двадцать лет спустя она все еще не оставила этих попыток – повлиять на людское мнение.

Джози собралась с духом и вышла из машины.

Ей удалось улизнуть от матери после того, как она отвезла ту в салон красоты. Обыкновенно Джози дожидалась ее там, болтая с пожилыми дамами и сочувственно поддакивая в ответ на их сетования по поводу ишиаса и артрита. Но сегодня мать напомнила ей, что нужно забрать мятное масло – Маргарет заказывала его у Новы Берри, чудаковатой женщины, семье которой принадлежал магазинчик экологических товаров. Их собственные запасы подходили к концу, и вообще, пороги их жилища были окроплены явно недостаточно, иначе каким образом Делле Ли удалось проникнуть в дом?

Джози отправилась за маслом, но оказалось, что Нова еще не успела его приготовить. Она попросила Джози заехать через несколько дней, а потом в очередной раз повторила, как волшебно выглядит на ней красный цвет. Это Джози всегда была рада слышать, пусть даже Нова, скорее всего, и говорила так с расчетом сбыть ей красный вязаный шарф или такую же шапку. Выходя из магазина, Джози собиралась просто прокатиться мимо дома Деллы Ли, ни на что другое у нее не было времени. И все же… Та сидела у нее в шкафу вот уже два дня, а Джози ни на шаг не приблизилась к разгадке, что она там делает и каким образом выкурить ее оттуда так, чтобы весь мир не узнал о ее сокровенных запасах. Быть может, она найдет в доме Деллы Ли что-нибудь такое, что даст ей возможность торговаться. Быть может, Делле Ли тоже есть что скрывать.

Ничто не способно так разнообразить скучный день, как небольшой взлом с проникновением.

Джози двинулась по двору, стараясь, чтобы это не выглядело так, будто она крадется. Под ногами у нее шуршали опавшие кизиловые листья. Она поднялась на крыльцо и с удивлением обнаружила, что дверь открыта, хотя день был прохладный. Выходит, Делла Ли живет не одна?

Джози подняла руку, чтобы постучать, но заколебалась. Какое-то время она нерешительно стояла, держа на весу сжатый кулак, потом все же стукнула в сетчатую дверь.

Никто не отозвался.

– Есть тут кто-нибудь? – позвала она.

Даже с крыльца она чувствовала спертый, душный, горячий запах, как будто кто-то передержал в сушильной машине старое белье. Отопление жарило на полную мощность.

И снова никто не отозвался. Джози подумала, что Делла Ли могла собираться в спешке и оставить дверь открытой. Все страньше и страньше.

Она оглянулась, чтобы убедиться, что никто за ней не наблюдает, потом открыла сетчатую дверь и вошла в дом.

Внутри царил беспорядок. Повсюду были разбросаны банки из-под пива, на полу валялись осколки чашки, а на дальней стене темнело кофейное пятно, как будто кто-то запустил чашкой в стену. Довершал картину разгрома перевернутый стул.

Джози сделала несколько шагов, наподдав ногой пивную банку и что-то похожее на оторванный рукав женской джинсовой рубашки, но вдруг застыла как вкопанная. Коже головы под волосами стало горячо, сердце заметалось в груди ошпаренной кошкой.

На диване спал какой-то мужчина.

Несколько секунд Джози стояла неподвижно, парализованная страхом. Вдруг она передвигалась недостаточно тихо и разбудила его?

Мужчина совершенно определенно был из тех, кого лучше не будить.

Он был без рубашки и в расстегнутых джинсах, одна его рука наполовину скрывалась в недрах ширинки. На губах застыла самодовольная улыбка, как будто он даже во сне был уверен, что все женщины вокруг умирают от любви к нему, потому что он завладел их сердцами и спрятал в таком месте, где им ни за что не найти.

Его мускулистый торс свидетельствовал о том, что он проводит немало времени в спортзале. У него были выступающие скулы и длинные и прямые темные волосы. От него пахло алкоголем и чем-то еще, чем-то таким, как будто подожгли розовый куст. Запах был приятный, но терпкий и какой-то порочный, и у Джози закружилась голова, словно она готова была вот-вот ее потерять.

И тут ее осенило.

Так вот почему Делла Ли сбежала из дому!

Она явилась сюда в поисках компромата на Деллу Ли и вот что обнаружила. Джози попятилась, испытывая жгучий стыд. Лучше ей убраться поскорее. И сделать вид, что она ничего не знает.

Однако какая-то неясная сила остановила ее. Джози ощутила некую связь с Деллой Ли, связь, которую сама не могла объяснить. Она почувствовала эту женщину, с головой окунулась в ее несчастливую жизнь, как будто в свою собственную. Она была такой знакомой, эта убежденность, что ничего все равно не изменится, ни к чему и пытаться.

Что ж, может быть, если Делле Ли станет известно то, что узнала Джози, это ей поможет. Помешает вернуться к этому… к этому хищнику.

Джози повернула голову и увидела небольшой коридорчик.

Она отступила еще на несколько шагов назад, не сводя глаз с лица спящего мужчины, чтобы не пропустить, если он вдруг шевельнется, затем развернулась и на цыпочках двинулась по коридору, обходя кучки грязной одежды. На стенах висели покосившиеся фотографии Деллы Ли в детстве. У нее были темные волосы и темные глаза. Интересно, когда она начала краситься в блондинку? На одном из снимков она была запечатлена на вершине сетки для лазания. На другом готовилась нырнуть в бассейн с высокого трамплина. На лице у нее было прямо-таки написано: попробуй подойди.

Спальня Деллы Ли, расположенная в конце коридора, оказалась воплощением подростковых грез Джози. Как-то раз она вежливо попросила у матери разрешения украсить стены плакатами, на окна повесить пестрые занавесочки, а кровать застелить покрывалом с сердечками. Мать была крайне недовольна. Что за странные прихоти? Чем ей не нравится то, что у нее уже есть? Массивная дубовая кровать, старинный письменный стол и обитая замшей кушетка – Прекрасные Вещи. Джози, по всей видимости, Прекрасных Вещей не ценила.

Стены в комнате Деллы Ли были выкрашены в лиловый цвет, а на единственном окне висели прозрачные лавандовые занавески. Одну из стен украшал плакат с изображением персидской кошки, рядом с ним были налеплены вырванные из модных журналов страницы. На белом туалетном столике в беспорядке разбросаны тюбики и флакончики с разнообразной косметикой. Рядом в углу кучей валялись сумки с эмблемами косметических компаний, из тех, что дают в отделах косметики в подарок при покупке.

Джози взяла несколько штук сразу и принялась один за другим выдвигать ящики, пока не нашла тот, где хранилось белье и носки. Она набила одну сумку под завязку, потом сложила в другую косметику со столика.

С гулко бьющимся сердцем она подошла к шкафу и начала снимать с вешалок одежду, стараясь производить как можно меньше шума. Затем присела подобрать что-нибудь из обуви. Обувь была двух совершенно разных видов: заляпанные жиром и едой кроссовки, которые Делла Ли, по всей видимости, носила на работу, и кожаные сапоги и босоножки на каблуках – в них она, должно быть, щеголяла по вечерам. Джози выбрала по две пары из каждой категории. Она уже собиралась вставать, как вдруг заметила в углу шкафа картонную коробку. Поверх были стопкой сложены свитера, а на боку виднелась сделанная зеленым фломастером надпись «личное».

Джози на четвереньках подползла к коробке и сдвинула свитера в сторону. Внутри оказались десятки старых блокнотов, кипы писем и фотографии. И еще несколько украшений, совсем простеньких, завернутых в пожелтевшую папиросную бумагу. Там же обнаружился школьный выпускной альбом с вытисненным на обложке именем Деллы Ли. Внутри, сложенное пополам, хранилось ее свидетельство о рождении.

Из гостиной неожиданно донесся какой-то шум. Джози оглянулась и случайно задела пальто, висевшее прямо над ней. Одно плечо съехало с вешалки, и она пугающе накренилась, угрожая свалиться совсем. Мужчина в гостиной вздохнул, потом до Джози донесся скрип диванных пружин.

Потом звук шагов в коридоре.

Все тело Джози напряглось, она целиком обратилась в слух, пытаясь определить, что делает мужчина. Она не сразу поняла, что он отправился в уборную, располагавшуюся прямо за стенкой шкафа.

Железная вешалка продолжала раскачиваться у нее над головой, негромко поскрипывая. Если пальто соскользнет, вешалка ударится о стену и он непременно услышит. Джози не сводила с нее умоляющего взгляда, шепча про себя молитвы.

Послышался звук сливаемой воды, и он, шаркая, вышел в коридор. Шаги у него были медленные, сонные.

Диванные пружины вновь заскрипели.

Все затихло.

Джози ждала, пока мышцы у нее не начали дрожать от напряжения, которого требовало долгое пребывание в одном и том же неудобном положении, потом выбралась из шкафа с коробкой в руках. С трудом разогнувшись, она подхватила сумки, подошла к двери спальни и выглянула наружу, затем медленно двинулась по коридору, но остановилась перед поворотом в гостиную.

До нее доносилось его дыхание.

Но было ли оно достаточно размеренным, чтобы можно было утверждать, что он снова уснул?

Джози собралась с духом и переступила порог гостиной.

И чуть не выронила свою ношу.

Он сидел на диване!

Но тут она увидела, что голова его покоится на подушках. Он заснул сидя. В пепельнице на кофейном столике перед ним еще дымился догоревший почти до фильтра окурок сигареты. Рядышком лежала потертая кожаная сумочка, из которой торчал глянцевый лиловый бумажник с белой буквой «Д».

Документы были бы Делле Ли очень кстати.

Дрожа, Джози преодолела несколько шагов, отделявших ее от сумочки. Ей пришлось наклониться, одновременно держа две сумки и коробку, чтобы аккуратно вытащить бумажник.

Она бесшумно отступила к выходу, бедром толкнула сетчатую дверь, до последнего не сводя глаз со спящего.

Потом она попыталась локтем придержать сетчатую дверь, чтобы та не стукнула, но было уже слишком поздно. Дверь с грохотом захлопнулась.

Джози слетела с крыльца. В доме было так жарко, что, очутившись на свежем воздухе, она почувствовала себя так, будто нырнула в холодную воду. Взмокшие волосы на затылке немедленно захолодили шею, и по коже побежали мурашки. Джози остановилась у обочины, опустила вещи Деллы Ли на землю у машины, выудила из кармана пальто ключи и одним нажатием кнопки открыла багажник – в ту самую минуту, как сетчатая дверь хлопнула во второй раз и на крыльце показался длинноволосый красавец.

– Эй! Что вы тут делаете? – окликнул он ее.

Голос у него был мелодичный, и ветер донес его до Джози, точно подарок. Она даже на миг замерла и обернулась к нему. Он, как прирожденный обольститель, немедленно понял, что она попалась.

– Ну-ка… – Красавец хищно улыбнулся и двинулся по ступенькам к ней. Он эффектно тряхнул головой и отбросил свои длинные темные волосы за плечи. – Да вы никак только что побывали в моем доме?

Где-то рядом каркнула ворона, предвестница опасности, и Джози вздрогнула. Высвободившись из-под его чар, она быстро побросала вещи в багажник и захлопнула крышку.

Поспешно она забралась в машину и под взглядом стоящего на тротуаре красавчика отъехала от обочины в своем самом большом и самом золотом «кадиллаке» на всем юго-востоке, а красавчик стоял на тротуаре и смотрел ей вслед.

Когда на ближайшем светофоре она свернула и набрала скорость, он все еще маячил на том же месте, мрачный, точно цыганское проклятие.

После того как вечером мать была уложена в постель, ее маленькие изящные ступни намазаны кремом, пахнувшим лимонным пирогом, на прикроватном столике приготовлены снотворное и вода, Джози крадучись спустилась по лестнице и подошла к машине. Она была босиком, и ледяная брусчатка заставляла ее поджимать пальцы, но так было тише.

Впрочем, это не помешало Хелене выглянуть из своей комнаты, когда Джози проходила мимо нее с вещами Деллы Ли.

– Все в порядке, Хелена. Ложись.

Голова служанки исчезла за дверью.

Джози принесла вещи в свою комнату, открыла дверь шкафа и поставила сумки и коробку перед Деллой Ли.

– Что это? – удивилась та и отложила в сторону зачитанный до дыр журнал из запасов Джози.

С тех пор как они в последний раз виделись, она успела умыться, так что потеки туши вокруг глаз исчезли. И каким только образом она ухитрилась проделать это так, что никто ничего не заметил? Ни полотенец, испачканных косметикой, ни шума воды, бегущей по трубам, пока Джози с матерью и Хеленой смотрели телевизор внизу.

Джози улыбнулась. Весь день она с трудом сдерживалась, дожидаясь, когда мать наконец уляжется.

– Сюрприз! Я съездила к тебе домой!

– Куда-куда?!

Джози присела на корточки и открыла одну из сумок.

– Смотри. Я привезла тебе кое-какие вещи. Тут твоя одежда и косметика, а вот твой бумажник. И еще коробка. Мне показалось, она из тех вещей, которые не бросают.

Делла Ли покачала головой, сначала медленно, потом быстрее и быстрее.

– Я просила тебя привезти мне сэндвич, а не забраться ко мне домой!

– Я сделала это, чтобы тебе не пришлось возвращаться туда. Сказала бы лучше спасибо!

– Ну разумеется, я не стану туда возвращаться! – Делла Ли не сделала никакой попытки приблизиться к вещам, наоборот, забилась в темное чрево шкафа. – Джози, избавься от этого хлама. И побыстрее! Никто не должен знать, что они у тебя.

– Тише! А то мать услышит, – шикнула на нее Джози. – И они не у меня. Они у тебя. Никто ничего не узнает.

Глаза Деллы Ли скользнули с Джози на коробку и сумки, потом вернулись обратно.

– Джулиан все еще там?

– Длинноволосый мужчина? Он спал на диване, засунув руку в штаны. Он что, все время так спит? Вот приснится ему дурной сон, еще повредит себе что-нибудь.

– Но ты его видела, – уточнила Делла Ли, пропустив мимо ушей столь небрежный отзыв.

– Да, видела.

– Тогда ты понимаешь.

Джози сглотнула.

– Да.

– Скотина! Какого черта он торчит в моем доме? Этот дом принадлежал еще моей матери. Интересно, что с ним теперь будет?

– Ну, – произнесла Джози, – если ты твердо решила уехать, можно его продать.

Делла Ли улыбнулась, как будто услышала понятную только ей одной шутку.

– Продать. Точно. Так я и сделаю.

– Я могу помочь тебе.

Улыбка Деллы Ли угасла.

– Джози, ты должна пообещать мне не делать так больше. Не езди к нему. Не связывайся с агентами по недвижимости. И никому не рассказывай про меня. Пообещай мне!

– Ладно, ладно. Обещаю.

– Я просто не верю, что ты осмелилась на такое ради меня.

Делла Ли нерешительно протянула руку к коробке, как будто не была до конца уверена, что она настоящая. Коснувшись пальцами картона, она удивленно рассмеялась.

– Когда ты поедешь на север, тебе понадобятся твои вещи.

Делла подтянула коробку к себе. Картон со скрипом поехал по деревянному полу.

– А, я поняла. – Она открыла крышку. – Ты пытаешься избавиться от меня, потому что я знаю про твою заначку.

– Ну, и поэтому тоже, – согласилась Джози.

– Джози! – послышался из коридора голос матери.

Джози обернулась.

– Никто еще не делал для меня ничего подобного. Знаешь, может, я смогу оставить эти вещи себе. – Делла Ли внезапно схватила сумки и прижала их к себе. – Мои вещички! – Она залилась смехом. – Мои вещички, мои вещички, мои вещички. Я уж и не думала, что увижу их снова. Послушай, можно мне побыть одной?

Джози поколебалась, потом поднялась на ноги.

– Закрой дверь, хорошо? И не забудь съездить в суд, к Хлое, купить мне сэндвич. – Делла Ли вытащила из сумки блузку, прижала к лицу и вдохнула ее запах. Она нахмурилась, потом снова обнюхала блузку. – Странно. Пахнет не так, как я помню.

Делла Ли потянулась за другой блузкой, и Джози закрыла дверь.

Она покачала головой. Если бы Делла Ли была конфетой, то непременно кисло-сладкой карамелькой. Не твердой, как камень, о которую можно сломать зубы, а с вязкой начинкой, которую нужно усердно жевать, пока слезы не брызнут из глаз, а губы против воли не растянутся в улыбку.

– Джози! – нетерпеливо повторила Маргарет.

Джози быстро развернулась и поспешила к матери.

Приняв снотворное, Маргарет любила рассматривать одну свою фотографию, потому что после этого ей иногда снился он. На снимке ей был тридцать один год, но выглядела она намного моложе. Так было всегда – до самого последнего времени. Теперь, глядя в зеркало, она видела незнакомку. Из зеркала на нее смотрела не юная красавица с фотографии, а старуха, тщившаяся быть красивой, с сухой кожей и морщинами словно трещины. Роскошно одетое сушеное яблоко.

Когда-то давно, в молодости, еще до того, как было сделано это фото, она решила, что здесь, в Болд-Слоупе, будет счастливее, чем в своем родном Ашвилле. Это был шанс оказаться подальше от ее родных с их притязаниями. Когда она выходила замуж за Марко, ей было всего двадцать три. Их брак устроил ее отец. Марко был почти на двадцать четыре года ее старше, зато у него имелись деньги и бездна обаяния, к тому же он не горел желанием иметь детей, так что этот вариант показался ей приемлемым. Маргарет получила то, чего хотела она: возможность уехать подальше от родных и не присматривать больше за младшими братьями и сестрами, а ее семейство – то, чего хотели они: деньги. Но она и не подозревала, как одиноко ей будет в этом странном холодном городке с его готической архитектурой и культурой, направленной исключительно на то, чтобы залучить в город приезжих, от которых зависело выживание. Очень скоро она поняла, что Марко нужны были всего лишь красивая кукла в жены да ее громкая южная фамилия. Она сама его не интересовала. Но когда ей исполнился тридцать один, на один краткий восхитительный год она вырвалась из плена одиночества. Она была счастлива в первый и единственный раз на своей памяти.

Снимок сделали на каком-то светском пикнике, и ему на фотографии находиться было не положено. Рядом с ней его запечатлели совершенно случайно. Много лет назад она разрезала фотографию пополам, решив, что правильнее будет с корнем вырвать этого человека из своей жизни. Но на снимке осталась его рука, рука молодого мужчины, едва касающаяся ее руки. И мужчина этот был не ее муж.

Она слышала, как расхаживает у себя по комнате Джози. Дочь разговаривала сама с собой; началось это совсем недавно, и Маргарет не знала, стоит ей беспокоиться по этому поводу или нет. Сегодня Джози слишком уж долго ездила за мятным маслом, тем более что Нова Берри не успела его приготовить. Значит, дочь занималась чем-то другим. При мысли о том, что у Джози появились какие-то свои дела, и притом за пределами дома, Маргарет стало неуютно. Она, Маргарет, отказалась от всего ради этой жизни, ради этого дома, ради этих денег. И ее дочь тоже должна.

Из комнаты Джози донеслось какое-то шуршание, как будто что-то волоком протащили по полу.

– Джози! – крикнула она, пряча фотографию под подушку.

Прошла минута, но никто не отозвался.

– Джози! – крикнула она снова.

Вскоре Джози постучала в дверь и вошла в спальню. Маргарет понимала, что матерью она была неважной, но ей почему-то было бы легче простить дочь за ужасное поведение в детстве, за все сломанные ею дорогие вещи, за все ее дикие выходки, за полученные по ее милости синяки и ссадины, не будь она так похожа на своего отца. На Марко, который раз в неделю вывозил Джози на прогулку, потому что его заставляла Маргарет. Где он был все остальное время, когда негодница вопила как резаная или била дорогой фарфор? Первые девять лет жизни Джози Маргарет была в состоянии лишь смотреть на свою дочь, на эту скверную, избалованную девчонку, и вопрошать себя, не наказание ли это за ее грехи. Она родила Джози со злости и отчаяния, так что, наверное, получила по заслугам. Но Марко-то мог делать что хотел, и до свадьбы, и после нее, и жил припеваючи. Мужчинам всегда проще.

– Что такое, мама? Тебе что-нибудь нужно?

– Что ты делаешь у себя в комнате? Я слышала какой-то скрежет.

– Я сидела за столом, – сказала Джози, – и отодвинула стул. Все, я уже ложусь. Больше не буду шуметь.

– Ладно, – проронила Маргарет, и Джози двинулась к выходу. – Джози!

– Что, мама?

– Ты выбросила ту кофту, о которой мы с тобой говорили?

– Да, мама.

– Не подумай, что я к тебе придираюсь. Просто она тебе не идет.

– Да, мама, – повторила Джози.

Но правда заключалась в том, что этот красный кардиган изумительно шел ее дочери. И всякий раз, когда она его надевала, Маргарет становилось страшно.

Потому что Джози вступала в пору своего расцвета.

Маргарет проводила дочь взглядом.

Она была красавицей, первой красавицей здешних мест.

Маргарет снова вытащила тот давний снимок.

Только вот было это целую вечность назад.