Сакура любви. Мой японский квест

Ён (4) 四

После недолгой пересадки в Вене, когда мне пришлось галопом нестись по аэропорту, я успел на свой рейс в Токио и внезапно осознал, что пути назад уже нет.

Стюардессы восточного вида, с безупречным макияжем, приняли с поклоном мой билет японских авиалиний «ANA»[7]. В каком-то смысле я ощутил себя в Японии еще до того, как самолет оторвался от земли.

На соседнем месте сидела тщедушная старушка, которая приветствовала меня еле заметным кивком. На экране передо мной появилась информация, что полет продлится более одиннадцати часов. Мне еще не доводилось летать так долго, так что я закрыл глаза, собираясь подремать и таким образом хоть немного убить время. За последние дни мне толком не удалось поспать – я вновь и вновь представлял, будто тот кошмар, из-за которого я оказался в самолете, – лишь плод моей болезненной фантазии. Усталость сморила меня, и я очнулся от забытья лишь через пару часов, когда появилась элегантная стюардесса с кукольным личиком.

– Японский ланч или европейский? – спросила она мелодичным голосом на идеально правильном английском.

– Японский… – попросил я, решив как можно раньше окунуться в ту атмосферу, которую сам не выбирал.

Поглощая содержимое принесенной коробочки – рис, салат из водорослей, эдамаме[8] и суховатая рыба, – я бросил взгляд в иллюминатор. Если верить траектории на экране, мы вошли в воздушное пространство России.

Быть может, поэтому из огромной фильмотеки на борту я выбрал русскую картину о некоем рокере Викторе Цое, ушедшем из жизни в тысяча девятьсот девяностом, – это имя мне ничего не говорило. Согласно анонсу, группа «Кино» сотрясала устои общества в Советском Союзе на гребне «новой волны»; певец погиб в двадцать восемь лет в автомобильной аварии под Ригой. После этого события шестьдесят пять русских подростков покончили с собой.

Машина рокера врезалась в автобус, и в искореженном салоне потом нашли кассету с записью голоса для следующего диска. Его товарищи по группе позднее добавили музыкальную аранжировку, и этот посмертный диск получил как нельзя более подходящее название: «Черный альбом».

Черно-белый фильм «Лето» рассказывает о той поре, когда Виктор Цой только зарабатывал популярность. За год до начала перестройки он знакомится на пляже с Майком Науменко, лидером группы «Зоопарк», который к тому времени уже играл в Ленинградском рок-клубе под бдительным надзором КПСС.

Несмотря на то что Наташа, жена Майка, полюбила молодого Виктора и честно рассказала об этом мужу, оба музыканта продолжали поддерживать пуленепробиваемую дружбу.

– Я бы хотела целоваться с Виктором, – объявила она Майку.

– Ну так целуйся на здоровье. Тебе что, письменное разрешение с печатью нужно?

Старушенция на соседнем кресле вздрогнула, услышав, как я расхохотался над этим диалогом. А потом снова уставилась в свою книгу на японском.

Хотя любовный треугольник между Наташей и обоими пионерами русского рока грозил разрывом, в результате так ничего и не произошло.

В одной из сцен в конце фильма Майк выговаривает жене за отношения с Виктором, хотя он и дал ей карт-бланш.

– Да мы только пару раз поцеловались и еще держались за руки, – говорила Наташа, на что Майк с грустью ответил:

– Держаться за руки опаснее, чем все остальное.

Картина заканчивается дебютом «Кино», группы Виктора Цоя, в Рок-клубе.

Под впечатлением от этих ста двадцати восьми минут великолепия и красоты, я досмотрел до конца финальные титры. Закрыв глаза, я мысленно вернулся на тот необъятный пляж, где молодые люди пили и играли на гитаре… А с наступлением ночи прыгали через костер и голышом купались в море.

Подобная жажда жизни была свойственна скорее Амайе, нежели мне. Возможно, потому, что с десяти лет я жил с отцом и постепенно заразился от него покорностью и меланхолией; я пребывал в некоем летаргическом сне и только сейчас начинал это осознавать.

Быть может, необычный подарок, смысл которого постепенно мне открывался, – не просто путешествие мечты умершей девушки, а способ пробудить к жизни того, кто до сей поры старался лишь выживать. «Наверное, – подумалось мне, – в глубине души я не слишком отличаюсь от своего отца».

Снаружи быстро темнело. Спать больше не хотелось. Я пролистал первые страницы «Lonely Planet», повествующие об основных достопримечательностях Японии, а потом вернулся к подборке фильмов на экране.

Когда мы летели над Россией, я узнал о чудесной музыке, родившейся в Ленинграде (нынешнем Санкт-Петербурге), а теперь мы почти добрались до Китая, и следовало посмотреть какой-нибудь фильм этой страны.

Во всей иностранной коллекции нашлась только одна китайская лента – «Слон сидит спокойно». Хронометраж кинокартины – целых четыре часа! – наверняка отвратил бы меня от этой идеи, если бы в анонсе я не прочитал о судьбе молодого режиссера картины.

Ху Бо, опубликовав на родине пару относительно успешных романов, взялся за съемки этого чудовищно длинного фильма. По окончании работы продюсер заявил, что нигде не сможет показать четырехчасовую ленту, так что, хочет того Ху Бо или нет, придется ее «порезать». Слово за слово, и режиссер покончил с собой; было ему двадцать девять лет.

Некоторые критики полагали, что Ху Бо таким нетривиальным способом спасал свою картину: за отсутствием автора, который мог бы одобрить сокращения, «Слон сидит спокойно» добрался до Каннского и прочих фестивалей в первозданном виде.

«Идиотское самопожертвование», – подумал я. Ведь теперь мир не узнает, какие еще шедевры мог бы создать Ху Бо.

Под впечатлением от этой трагедии я набрался терпения, чтобы посмотреть фильм. Действие развивалось в каком-то жутком китайском городе, на пустырях и мусорных свалках близ железнодорожных путей.

Герои фильма – четверо законченных неудачников: низкого пошиба мафиози, страдающий от травли в школе паренек, малолетняя девчонка, которую засняли в разгар интимного свидания с директором ее школы, и старик-пенсионер, чей сын хочет спровадить отца в богадельню, чтобы поселиться с семьей в его квартире.

Все они терпят бесконечные беды и неприятности, периодически восклицая нечто вроде: «жизнь – помойка». Единственное, что дает им волю к выживанию, – это волшебная история о том, что где-то далеко-далеко, в каком-то цирке сидит слон и наблюдает за публикой.

Завороженный контрастом между унылыми и мрачными пригородами этой картины и сияющим русским летом, я досмотрел фильм до конца.

Потом усталость взяла свое, и я заснул, в то время как наш «Airbus–330» бороздил ночное небо.