ОБРУЧЕНИЕ

Стоял довольно холодный февральский день. Пятнадцать мне должно было исполниться в ноябре, так что я все еще считалась совсем юной девицей. Мами, любопытная от природы – и уж тем более, когда дело касалось меня, – первой поведала мне о нашем госте.

– Приехал милорд Кенсингтон, – сообщила она, – и, как я слышала, во Францию он прибыл с самой что ни на есть особой миссией.

Я ответила, что если ко двору является знатный чужеземец, то уж непременно с некой особой миссией.

– Кажется, он большой друг герцога Бэкингема, а поскольку герцог Бэкингем – первый фаворит короля Англии и, как известно, закадычный друг принца Уэльского, то не говорит ли это вам о чем-нибудь?

– Говорит – о том, что визит этот может быть вызван чем-то большим, чем просто личным интересом, – заметила я.

– Принц Уэльский в том возрасте, когда женятся, – напомнила Мами.

– Полагаю, что да, и именно поэтому он отправился свататься к инфанте. Возможно, лорд Кенсингтон просто заехал к нам ненадолго – как принц Уэльский и герцог Бэкингем по дороге в Испанию, – рассуждала я.

– Ни о какой Испании больше нет и речи. Принцу и герцогу не понравился прием, оказанный им в Мадриде, – заявила Мами.

– Ты хочешь сказать, что принц не женится на инфанте? – уточнила я.

– Вот именно! Говорят, он подыскивает себе другую невесту, – сказала Мами и изучающе поглядела на меня.

Внезапно я почувствовала озноб, будто – по выражению Мами – кто-то наступил на мою могилу.

– И кого же? – Я едва расслышала свой собственный шепот.

Мами улыбнулась и тронула меня за плечо.

– Кого же еще? – ответила она.

Тут все мои мысли смешались. Я сразу поняла, что Мами, возможно, права.

В душе моей бушевали самые противоречивые чувства. Радость… Возбуждение… И извечная тревога. Он не женился на испанской принцессе. А если тем же закончится и сватовство к принцессе французской?

Когда моя мать прислала за мной, я уже не сомневалась, о чем пойдет речь.

Тем не менее, спеша в ее апартаменты, я старалась убедить себя, что она хочет поговорить со мной о театре масок, который устраивает Анна и в котором мне отводится большая роль. Возможно, моя мать желает, чтобы в честь знатного английского гостя мы исполнили что-нибудь особенное.

Но, конечно же, театр масок был здесь совершенно ни при чем.

Я присела перед матерью в реверансе, и она сделала мне знак подойти поближе. Положив руки мне на плечи, она сказала:

– Ты превратилась в очень привлекательную девушку, Генриетта. Я рада. Это понравится твоему мужу.

Я не ответила, и она продолжила:

– У меня для тебя хорошие новости. Ты вполне можешь стать невестой принца Уэльского. Ты понимаешь, что это значит? Что в свое время ты станешь королевой Англии.

Я пыталась прикинуться удивленной, но вместо этого задрожала от волнения.

– Я всегда мечтала о том, чтобы голову каждого из моих детей венчала корона, – говорила мать. – Елизавета свою получила, теперь твоя очередь, дочь моя… хотя, конечно же, корона тебе пока еще не принадлежит. Я хочу, чтобы ты постаралась понравиться лорду Кенсингтону, который подробно расскажет о тебе своему господину. Нужна миниатюра с твоим портретом, которую он захватит с собой в Англию. Уверена, портрет твой будет прелестным. Выпрямись, дитя мое. Жаль, что ты такая невысокая… Надо бы тебе еще подрасти…

Мать критически оглядела меня. Я всегда стеснялась своего роста, поскольку была немного ниже, чем большинство девушек моих лет. Мами обычно говаривала:

– Вы маленькая и прелестная. Изящная и женственная. Что хорошего в дылдах?!

Но я заметила, что у моей матери другое мнение. Она явно боялась, что мой небольшой рост может стать помехой на пути к английскому трону.

Я попыталась выпрямиться, чтобы казаться как можно выше.

– Так лучше, – кивнула королева. – Когда встретишься с лордом Кенсингтоном – не вздумай горбиться. Говори с ним уверенно. Не упоминай, что знаешь о поездке принца в Испанию. Об этом лучше молчать. Впрочем, нам повезло, что визит в Мадрид оказался безуспешным, и принц Уэльский теперь достанется нам.

Затем мать отпустила меня, и я немедленно помчалась к Мами – рассказать обо все, что я сейчас услышала.

– Несомненно, принц попросит вашей руки, – заявила Мами.

– Если я отправлюсь в Англию, ты поедешь со мной, – решила я.

– Конечно же, я поеду с вами. Я буду главной фрейлиной. Вы не можете уехать без меня, – согласно кивнула Мами.

– Я вообще не поеду… если тебя не будет со мной, – сказала я.

– Ну вот! – с деланной беспечностью воскликнула Мами, хорошо знавшая жизнь и гораздо лучше меня представлявшая себе те трудности, с которыми мне придется столкнуться. Впрочем, я поняла это значительно позже… – В Англии будет интересно, – зачастила Мами. – Если мы туда попадем, то… окажемся среди чужого народа. Не сомневаюсь, мы найдем, чем заняться.

Она выяснила, что лорд Кенсингтон остановился у герцога и герцогини де Шеврез.[28] Мне очень нравилась герцогиня; она была поразительно красивая и живая – и имела репутацию «маленькой шалуньи».

– Клянусь, милорд Кенсингтон доволен своим пребыванием у герцога и герцогини, – сказала Мами. – Во всяком случае, у герцогини… Так говорят…

Мами сочла себя обязанной разузнать все, что можно, о лорде Кенсингтоне, а потому я встретилась с ним уже во всеоружии. Его звали Генри Рич, он был сыном Пенелопы Рич, которая, в свою очередь, была дочерью графини Лестер – так что мужем его бабушки был знаменитый Роберт Дадли, граф Лестер, пресловутый фаворит королевы Елизаветы. Лорд Кенсингтон был необычайно красивым мужчиной – высоким, с очень изысканными манерами, и я могла понять, почему перед ним не устояла не слишком строгая в вопросах морали герцогиня.

Моя мать представила меня милорду с нескрываемой гордостью, а он, почтительно склонившись передо мной, поцеловал мне руку.

Он просил извинить его за то, что ошарашил нас своим внезапным появлением. Я, кажется, возразила, что визит милорда ни в малейшей степени нас не обременил. Гость в свою очередь заявил, что поражен моим обаянием. Он слышал о моей красоте, но никакие слова не могут передать ее истинное совершенство.

Столь грубая лесть должна была рассердить меня, но не рассердила. Комплимент даже доставил мне удовольствие, и я проговорила с лордом Кенсингтоном целых пятнадцать минут, пока моя мать не прервала нашу беседу. Королева мягко улыбнулась, и я не совсем поняла, означало ли это, что она довольна мной, или это было лишь обычным проявлением учтивости. Если второе – то, несомненно, скоро я об этом узнаю.

Во время спектакля театра масок у меня появилась возможность поговорить с герцогиней де Шеврез, которая присутствовала на представлении со своим мужем и лордом Кенсингтоном. Я танцевала с королевой Анной, и нам очень громко аплодировали, но мне не терпелось поболтать с герцогиней о милорде.

– Лорд Кенсингтон, по-видимому, в восторге от своего пребывания в Париже, – заметила я.

Герцогиня рассмеялась. Мне казалось, что она смеется постоянно. У нее были причины быть довольной жизнью: герцогиня была прехорошенькой и помимо красоты обладала кое-чем еще… Я заметила, как поблескивают ее глаза, задерживаясь на некоторых мужчинах, и знала, что взгляды эти не остаются без страстных ответов.

– О мадам Генриетта, уверяю вас, мало кому так нравится в Париже, как милорду Кенсингтону! – заверила меня герцогиня.

– Он рассказывает вам об английском дворе? – спросила я, не в силах сдержать свое любопытство.

– Постоянно. Милорд – преданный друг принца Карла и герцога Бэкингема, – пояснила герцогиня.

– Значит, он говорил о них? – уточнила я.

– Да, и очень пылко! Он сказал, что принц Уэльский самый утонченный и красивый мужчина из всех, кого ему доводилось знать, – с улыбкой сообщила герцогиня.

– Он упоминал о поездке в Испанию? – допытывалась я.

– О, это… Досадная неудача… – заявила она и тут же добавила: – И ничего больше. Лорд Кенсингтон говорит, что принц благодарен судьбе за это фиаско. Если бы он обвенчался с инфантой, это стало бы несчастьем всей его жизни.

– Он именно так и сказал? – удивилась я.

– Да… и посланцы принца находятся сейчас во Франции. Я вот что вам скажу: принц очень красив, – доверительно сообщила герцогиня.

– Откуда вы знаете? Вы его видели, когда он приезжал под именем Тома Смита? Или он был Джоном Брауном? – любопытствовала я.

– Нет. Я внимательно рассмотрела миниатюрный портрет принца, который лорд Кенсингтон носит на груди, под камзолом, – тихо ответила герцогиня.

– Но вы как-то добрались до этого портрета! – воскликнула я.

Герцогиня засмеялась и склонилась к моему уху.

– Я видела его множество раз, – прошептала она. – Я сказала лорду: «Дайте мне взглянуть на портрет». Он тут же стал очень ревнив и потребовал откровенно признаться, считаю ли я принца красивей, чем он.

– И вы считаете? – спросила я, не сводя любопытного взора с лица герцогини.

– Только для ваших ушей… да. Хотя, конечно, принц молод, а лорд Кенсингтон весьма искушен в любви… – пояснила она, и румянец окрасил ее бледные щеки.

Очевидно, герцогиня решила, что выболтала слишком много, поскольку прикрыла ладонью рот и захихикала.

Меня не очень интересовали ее любовные похождения, но я не могла выбросить из головы мысль о портрете принца, висевшем на шее у лорда Кенсингтона. Мне хотелось узнать, как выглядит принц Карл.

Я пересказала Мами разговор с герцогиней, и Мами сама попросила лорда Кенсингтона показать ей миниатюру. Он охотно выполнил ее просьбу, и Мами сообщила мне, что, судя по портрету, принц действительно очень красив. Она сказала, что милорд извлек миниатюру из-под камзола и продемонстрировал ее нескольким собравшимся вокруг дамам.

– Кажется, – холодно вымолвила я, – все видели этот портрет, кроме меня.

– Думаю, – возразила Мами, – что, если вы сейчас проявите слишком большой интерес к портрету, это сочтут неприличным.

– Однако мне так хочется его увидеть! Я считаю, что мне должны были показать его первой.

– Как только англичане и ваша мать договорятся, вы сможете попросить показать вам портрет принца… Но пока вам вряд ли следует проявлять любопытство…

Я рассердилась, что все дамы уже знают, как выглядит принц, а я – нет, и решилась действовать. Встретившись в следующий раз с герцогиней де Шеврез, я попросила ее достать портрет, улучив момент… и принести миниатюру мне.

Герцогиня, обожавшая интриги, поклялась сделать это.

– Когда он снова вытащит его, – сказала она, – что он делает… – она улыбнулась мне, – когда…

И в тот же день портрет был у меня в руках.

Миниатюра находилась в золотом медальоне, и пальцы мои дрожали, когда я открывала крышку. И вот, наконец, принц! Мое сердце екнуло, когда я увидела его. Он был красив, да, но в чертах его было еще и нечто утонченное и изысканное… нечто неземное – и это очаровало меня.

Я не могла оторвать взгляда от портрета и почти час не выпускала медальон из рук, пока не запомнила каждую черточку этого прекрасного лица; и чем больше я смотрела, тем счастливее становилась.

Возвращая портрет герцогине, я поблагодарила ее за помощь. Она сказала, что лорд Кенсингтон обнаружил пропажу медальона, и она призналась, у кого находится миниатюра.

– Похоже, он ничуть не обеспокоился. Я даже думаю, он был доволен, – заявила герцогиня. – Он уверил меня, что принц Уэльский на самом деле еще красивее, чем на портрете.

Дело стремительно продвигалось вперед, и лорд Кенсингтон попросил у моей матери позволения побеседовать со мной наедине.

Немного поколебавшись, она дала свое согласие, и я приятнейшим образом провела полчаса в обществе мужчины, которого все считали не только посланцем английского короля, но и любовником мадам де Шеврез.

Он был очень учтив со мной и снова нашел меня очаровательной. Он сказал, что отправляется назад в Англию, чтобы сообщить королю, какая я обворожительная принцесса и как будет счастлив любой мужчина, которому повезет взять меня в жены.

Подобные разговоры доставляли мне несказанное удовольствие.

– Однако вам не мешает еще немного подрасти, – заметил милорд, и это было единственным упоминанием об одном из моих недостатков.

Затем он рассказал мне про английский двор.

– Боюсь, он менее элегантен, чем у вас в Париже, но и нам удается радоваться жизни.

Я ответила, что милорду это действительно удается, куда бы он ни отправился.

Он сказал, что очень надеется удачно завершить свою миссию.

– Когда дело касается вопросов определенного рода, мой принц очень нетерпелив, – произнес он с озорным блеском в глазах.

Лорд мне очень понравился, и несколько дней я пребывала в радостном возбуждении.

Однако Мами сообщила, что не все идет так гладко, как рассчитывали вначале.

– Чтобы выйти замуж за принца Карла, вам понадобится специальное разрешение папы, – сказала она, – из-за разных вероисповеданий… Вы же понимаете: католическая Франция и протестантская Англия…

– Если я когда-нибудь стану королевой Англии, то попытаюсь спасти моих подданных от вечных мук ада, которые ожидают всех еретиков, – твердо возразила я.

– Да, – не задумываясь ответила Мами, – но что, если они полны решимости спасти вас?

– Но как они могут? – искренне удивилась я. – Я католичка, и те, кто воспитал меня в святой нашей вере, уж позаботились о спасении моей души.

Мами посмотрела на меня, склонив голову набок, и не стала развивать эту тему; однако моя мать – а в то время я часто разговаривала с ней – требовала не забывать, что я католичка и что мой долг – вернуть заблудший народ на путь истины.

Но Карл, красивый молодой мужчина с миниатюры, – как быть с ним?

– Он англичанин, – объяснила мне мать. – А англичане настаивают на том, чтобы их короли были протестантами. Это чудовищное заблуждение, и тебе перво-наперво нужно будет обратить супруга в истинную веру… если, конечно, ваша свадьба состоится.

Преисполненная религиозного рвения, я много размышляла над своей будущей миссией – и мечтала о том, как Карл через некоторое время станет благодарить меня:

– Если бы не ты, я умер бы еретиком. И пришлось бы мне вечно гореть в аду.

Сколь сладостны были эти мечты!

Мать Магдалина все время наставляла меня. Если будет на то Божья воля и я отправлюсь в Англию, то о легкомысленных удовольствиях мне там придется позабыть. Обязанность моя – помнить исключительно о своем долге.

А потом все решили, что наш с Карлом брак не состоится. Слишком много было неувязок, но главная из них – разница вероисповеданий. Англичане прохладно относились к возможности заиметь королеву-католичку. Мысль о свадьбе принца с испанской инфантой приводила их в ужас, поскольку они считали испанцев своими злейшими врагами. И в Лондоне так обрадовались провалу брачного альянса с Испанией, что были почти согласны на Францию, как на меньшее из двух зол. Но, конечно, религиозный аспект сохранял свое значение, приобретя такие размеры, что герцог Бэкингем – которому были поручены переговоры и который от всей души желал их успешного завершения – решил, что лорду Кенсингтону не справиться со столь трудным делом. На смену сему учтивому и обаятельному придворному кавалеру Бэкингем прислал лорда Карлайля.

Лишь много позже я узнала, почему моя свадьба едва не сорвалась.

Снова всплыло дело Фредерика и его злосчастного пфальцграфства, положившее конец переговорам с испанцами. Король Яков[29] хотел возвратить пфальцграфство своему зятю, но французы не желали поддерживать немцев – этих закоренелых еретиков-протестантов.

Были и другие разногласия. Французы требовали, чтобы король Яков обещал защищать от притеснений английских католиков, и без этого условия отказывались заключать брачный договор. Так что в какой-то момент переговоры грозили зайти в тупик, а мне пришлось бы позабыть прекрасное лицо с портрета, преследовавшее меня в мечтах с тех самых пор, как я увидела его.

Полагаю, мой брат и моя мать поняли, что если с этим браком ничего не выйдет, то вряд ли я смогу рассчитывать на другую столь же блестящую партию. Они решили проявить некоторую терпимость, ибо если я окажусь в Англии, то смогу действовать там на благо католичества.

Как я уже говорила, почти все это стало известно мне гораздо позже. Мой брат беседовал с лордом Карлайлем с глазу на глаз, намекая, что английскому королю не следует воспринимать религиозные противоречия слишком уж серьезно. Пусть он только даст слово, что католики тихо и без помех смогут исповедовать свою веру, – и все будет в порядке.

Обе стороны колебались. Но англичане не меньше французов стремились к этому браку и в конце концов тоже согласились пойти на некоторые уступки.

Мне предоставлялась полная свобода веры и разрешалось руководить религиозным воспитанием моих детей до достижения ими тринадцати лет; где бы я ни находилась, у меня будет собственная часовня с католическими священниками и капелланами.

Теперь оставалось ждать лишь разрешения из Рима.

Наконец оно было получено – и вместе с ним пришло письмо от Его Святейшества, адресованное мне лично. Я прочла это послание и поняла, какая огромная ответственность ложится теперь на мои плечи.

Папа писал, что дает мне разрешение на брак с протестантом потому, что брак сей сделает меня королевой страны еретиков. У меня будет власть – возможно, даже над собственным мужем, и мой долг – посвятить себя спасению его души и спасению душ его несчастных подданных. Быть может, уподоблюсь я царице Эсфири – еврейской деве, которую выбрал себе в жены персидский царь Артаксеркс и которая спасла от гибели свой народ; или Берте, вышедшей замуж за Этельберта Кентского, жившего в той самой стране, куда я направляюсь, – Берте, которая обратила мужа в истинную веру и распространила христианство среди англосаксов. И весь католический мир будет взирать на меня с великой надеждой.

Дрожащей рукой написала я ответ Его Святейшеству. Я уверила его, что вполне осознаю все величие своей грядущей миссии, что все силы свои отдам делу, ниспосланному мне самим Господом, и что воспитаю детей своих в святой католической вере.

Закончив письмо, я опустилась на колени и стала молиться, дабы укрепил Господь дух мой и помог мне исполнить свой долг.

Раз разрешение папы было получено, то причин откладывать свадьбу больше не было. Начались приготовления к бракосочетанию по доверенности. Дело происходило в марте, и было решено, что свадьбу лучше всего устроить в мае.

Из Лондона сообщали, что король Яков болен. Никто не подозревал, сколь опасен его недуг, поэтому все были потрясены, когда холодным мартовским днем пришло известие о том, что монарх умер, а сын его Карл, мой жених, стал королем Англии и официально именуется теперь Карлом I.


Прекрасным майским утром меня препроводили в резиденцию епископа, где облачили в подвенечное платье. Впрочем, это была всего лишь свадьба по доверенности. Казалось очень странным выйти замуж за человека, которого я не видела никогда в жизни, однако в королевских семьях такое случалось сплошь и рядом. Я хоть сумела взглянуть на портрет жениха. Мне хотелось знать, думает ли он сейчас обо мне. Но, возможно, он был полностью поглощен другими делами и ему было не до невесты – ведь всего лишь два месяца назад он стал королем.

Пока меня одевали, я стояла как статуя. А душа моя пела. Я не могла не испытывать блаженства, зная, что появлюсь на людях в таком наряде. Одежда всегда влияла на мое настроение, и, пока на мне было красивое платье, я просто не могла чувствовать себя несчастной. Конечно, я была тогда очень молода и, возможно, более беспечна и легкомысленна, чем многие в моем возрасте. И я тихо млела от восторга, пока на меня надевали мой подвенечный наряд. Он был сшит из серебристо-золотистой ткани, украшенной золотыми лилиями и усыпанной сверкающими бриллиантами. Мать сказала, что я должна выглядеть чрезвычайно изысканно, чтобы хорошо смотреться рядом с герцогом Бэкингемом, который наверняка будет весьма элегантен. В то время предполагалось, что именно он заключит со мной брак по доверенности, однако Бэкингем не смог покинуть Англию в связи с кончиной короля Якова.

Странно, но при назначении нового доверенного лица выбор пал на герцога де Шевреза, поскольку он являлся дальним родственником короля Карла. Мне было интересно, помнит ли он собственную свадьбу и не жалеет ли о браке со своей обворожительной женой, поведение которой дает пищу скандальным сплетням и слухам повсюду, где бы ни появилась герцогиня.

Пока мне на голову надевали маленькую корону, Мами вертелась вокруг меня. Корона очень подходила к наряду.

– Корона вам к лицу, – заметила Мами.

Я счастливо улыбнулась. Я должна была уехать в чужую страну, но, поскольку Мами отправлялась со мной, беспокойство мое почти улеглось.

Незаметно пролетело утро, и я была рада, когда мы наконец отправились в собор Парижской Богоматери. Процессия очень медленно двигалась к западным воротам, поскольку церемония не могла состояться в самом соборе; так венчали когда-то и моего отца с королевой Марго. Ведь если один из вступающих в брак был протестантом, то церемонию не имели права проводить в стенах храма.

Вслед за швейцарскими стрелками и трубачами шагало множество воинов, герольдов и пажей. За ними шествовала я в своем великолепном сверкающем платье. По одну сторону от меня шел Людовик, по другую – Гастон, а за нами следовали моя мать и королева Анна.

Когда мы приблизились к помосту, расположенному у западного входа в собор, я шагнула под балдахин, мой брат Людовик остался в стороне, а герцог де Шеврез подошел ко мне и замер рядом. Он был очень красив в черном бархатном камзоле с прорезями, сквозь которые виднелась подкладка из золотой материи. Через плечо у герцога была переброшена лента, усыпанная бриллиантами, а поскольку бриллианты поблескивали у него и на камзоле, то сверкал он почти так же, как и я.

Так я вышла замуж – хотя и по доверенности – за короля Англии.

После церемонии я вместе со своими родными вошла в собор, чтобы присутствовать на торжественной мессе, а герцог де Шеврез, будучи доверенным лицом короля Карла, не присоединился к нам и удалился вместе с лордом Кенсингтоном: так поступил бы сам Карл, если бы был здесь. Этот эпизод напомнил мне, что моя вера отличается от веры моего жениха. Я ощутила легкую грусть, хотя и была полна решимости привести моего мужа в лоно святой католической церкви.

После мессы мне позволили вернуться в резиденцию епископа и немного отдохнуть перед пиром. Часы эти я провела в обществе Мами, которая возбужденно рассуждала о церемонии венчания, а также о великолепии моих бриллиантов и бриллиантов герцога де Шевреза.

А вечером был пир, и на нем царило веселье. Я восседала во главе стола по правую руку от моего брата; с другой стороны со мной соседствовала моя мать. Я заметила, что теперь оба они относятся ко мне по-другому. Я перестала быть маленькой мадам Генриеттой; я превратилась в королеву.

Потом я танцевала с герцогом де Шеврезом, пытаясь представить себе вместо его лица лицо с портрета; затем я прошлась в танце с Людовиком, а в конце мы с Анной исполнили один из наших маленьких балетов. Кружась в паре с Анной, я трепетала от радостного возбуждения: ведь теперь обе мы были королевами.

Этот день никак нельзя было назвать грустным, хотя он оказался страшно изматывающим, и под конец я была даже рада скинуть с себя свой роскошный наряд и лечь спать.

– Это моя брачная ночь, – сообщила я Мами.

Та взбила подушки.

– Ну, вам недолго осталось спать одной, – сказала она.

Я задумалась, а Мами вдруг обвила меня руками и крепко прижала к себе.

– У него доброе лицо и ласковые глаза, – успокаивающе произнесла она.

За чем и последовала моя брачная ночь.


В знак признательности за помощь в устройстве этого брака лорду Кенсингтону был присвоен титул графа Голланда, а через две недели во Францию приехал герцог Бэкингем. Его появление наделало много шума. Бэкингем был так жизнерадостен и так красив! А как великолепны были его наряды!

– В этих одеждах, – объявила Мами, – он собирался блистать, заключая с вами брак по доверенности.

Когда мне впервые представили герцога Бэкингема, он был в белом атласе, усыпанном бриллиантами. Мами слышала, что один только камзол – учитывая количество драгоценных камней – оценивался в двадцать тысяч фунтов. А сколько у герцога было таких нарядов?! Он любил бриллианты и украшал ими все, что можно: они сверкали у него на шляпе и даже на пере шляпы, не говоря уж об эфесе шпаги и шпорах.

Он словно хотел ослепить всех своим богатством. Впрочем, он и правда был одним из влиятельнейших людей в Англии. Король Яков любил его до безумия – ибо король Яков вообще питал склонность к красивым молодым мужчинам. Теперь же герцог стал лучшим другом и советником Карла. Официально Бэкингем приехал, чтобы сопровождать меня в Англию, однако Мами полагала, что у него могла быть и другая цель. Он хотел заключить с французами союз против Испании.

Но в любом случае Бэкингем был здесь – во всем своем блеске, в сиянии славы и богатства. И держался герцог так, словно был ровней моему брату, моей матери и молодой королеве. В честь его приезда устроили большие торжества – ведь в Париже все еще продолжали праздновать свадьбу. Было решено, что после недели пиров и балов, на которых будет присутствовать герцог, мы с ним отправимся в Англию.

Моя разлука с семьей пока откладывалась, поскольку моя мать с Людовиком, Анной и Гастоном собрались сопровождать меня до Кале. Там я должна была проститься с ними и пересечь Ла-Манш в обществе герцога Бэкингема и лорда Кенсингтона – новоиспеченного графа Голланда. Герцог де Шеврез, женившийся на мне по доверенности, должен был оставаться со мной до тех пор, пока меня не передадут настоящему мужу; а поскольку ехал герцог, то вместе с ним отправилась и ветреная герцогиня. Я почти примирилась с потерей родины – в конце концов никто из моей семьи никогда не испытывал ко мне особой нежности, а в качестве главной придворной дамы меня сопровождала Мами.

Это было веселое путешествие. При нашем появлении люди поспешно выбегали из своих домов и приветствовали нас радостными криками. К тому же затевалась интрига – весьма романтического свойства. Впрочем, где бы ни появилась герцогиня де Шеврез, без этого было не обойтись. А что могло быть более захватывающим для этой дамы, чем роман с одним из наших спутников?

Мами сказала, что красавица и граф Голланд совершенно не скрывают своих чувств – и сомнительно, чтобы герцог де Шеврез не ведал о скандальном поведении супруги.

А вскоре внимание наше привлекла еще одна пара… Об этом как-то упомянула Мами.

Однажды вечером, укладывая меня после долгой дороги в постель, Мами спросила:

– Вы заметили, как ведут себя герцог Бэкингем и королева?

– А что такое? – не поняла я.

– Кажется, герцог бросает на королеву весьма томные взгляды, – сообщила Мами.

– На Анну?! – от удивления я села на ложе.

– Конечно, на Анну. И должна заметить, что меня это ничуть не удивляет. Людовик – самый нерадивый супруг на свете, – заявила Мами.

– Герцог просто восхищен ею! – возразила я.

– А она любит, когда ею восхищаются… – уточнила Мами.

– Тебе, наверное, просто показалось. Уверена, что показалось! – рассердилась я.

– Ну, может быть… – сдалась Мами, но тут же объявила: – Хотя я редко ошибаюсь!

Мы заговорили о другом, но на следующий день, когда мы продолжили наше путешествие, я заметила, что Бэкингем исхитрился устроиться рядом с королевой и завязать с ней разговор. Они смеялись, глаза Анны искрились от восторга, а герцог Бэкингем, казалось, был очень доволен собой.

И хотя я еще не познала близости с супругом, но любовная связь герцогини де Шеврез и графа Голланда, столь явно выставлявшаяся напоказ в присутствии мужа-рогоносца, а также упорные попытки герцога Бэкингема завоевать королеву открыли мне глаза на те нравы, которые царили в придворных кругах.

Не успели мы доехать до Компьеня, как у Людовика случился очередной приступ лихорадки. Наша мать была очень обеспокоена и настояла, чтобы мы прервали путешествие, пока короля не осмотрят доктора. Мы все приуныли, и часть празднеств была отменена. Впрочем, меня это не слишком огорчило, несмотря на мою любовь в танцам, пению, музыке и веселью. Несколько тихих вечеров с Мами приободрили меня сейчас гораздо больше, чем шумные пиры и балы.

Утром ко мне в комнату вошла мать; она выглядела мрачной и озабоченной.

– У короля жар. Думаю, ему не стоит продолжать это путешествие, – промолвила королева.

Я не верила, что она беспокоится за самого Людовика… Они не любили друг друга. Это стало ясно после смерти маршала д'Анкра. Но смерть Людовика или его долгая болезнь могли ввергнуть страну в жестокую смуту. Законного сына и наследника у короля не было, и я не знала, как мать относится к моему брату Гастону, который был ближайшим претендентом на престол. Короче, по каким-то одной ей известным причинам она была искренне озабочена здоровьем моего брата.

– Я сделаю так, как скажут доктора, – продолжила она. – Если они посоветуют ему остаться здесь, то придется решать, ждать ли нам его выздоровления или ехать дальше, хотя я считаю, что тебе необходимо попасть в Англию как можно скорее.

Я склонила голову. Я не понимала, зачем мать мне это говорит. Вряд ли она собиралась считаться с моим мнением. Но я забыла… Ведь я стала теперь королевой!

– Итак, – продолжила моя мать, – если доктора решат, что ему лучше остаться в Компьене, все прочие отправятся в путь.

– Да, мадам, – ответила я.

– Возможно, крепкий сон исцелит короля…

Но этого не произошло. На следующий день было решено ехать дальше без Людовика.


В Амьене моя мать призналась, что путешествие крайне изнурило ее. Она очень устала… Дело было не только в обычных неудобствах, подстерегающих путников в дороге, но и в бесконечных празднествах – а их устраивали во всех городах и весях, мимо которых мы проезжали. Мать выглядела очень бледной, а когда мы прибыли в замок, где должны были заночевать, она упала в обморок.

Было ясно, что королева занемогла. Мы позвали докторов, и те сказали моей матери то же, что и Людовику. Нужен покой – и только покой.

Все мы стали думать, как быть дальше. Герцога Бэкингема, вовсю обхаживавшего королеву Анну, наверняка обрадовала внезапная остановка в пути, и милорд заявил, что особая спешка ни к чему. Он пошлет гонцов к королю Карлу, дабы тот знал, что именно нас задержало. Но без королевы-матери нам двигаться дальше не следует, ибо мы и так уже оставили в Компьене короля. И если вслед за венценосным братом новобрачной кортеж покинет теперь и ее мать, то может сложиться впечатление, что над поездкой молодой жены к мужу навис злой рок.

Граф Голланд горячо поддержал предложение Бэкингема. Оба они твердили одно и то же, но герцог Бэкингем был более настойчив, ибо граф Голланд ехал в Англию вместе с герцогиней де Шеврез, и скорая разлука любовникам не грозила. С герцогом же Бэкингемом все обстояло по-другому: когда мы сядем на корабль, королева Анна останется на берегу, а Бэкингем, по-видимому, еще только собирался завоевать ее сердце.

– По крайней мере, – прокомментировала Мами, – мы надеемся на то, что герцог еще не покорил Ее Величество. Не хотелось бы думать, что следующим королем Франции станет кукушонок… даже если в жилах этого птенчика и будет течь благородная кровь английского герцога.

– Какой позор! – вскричала я.

Мами засмеялась. После моей «свадьбы» ее отношение ко мне изменилось. Мами часто обращалась ко мне «Ваше Величество», называла королевой и вела себя так, будто я внезапно повзрослела и стала искушенной женщиной, что, конечно, совершенно не соответствовало действительности.

Мы остались в Амьене, и без строгого надзора королевы-матери придворные стали вести себя куда свободнее, чем обычно.

Дамы и кавалеры разделились на пары, далеко не всегда связанные супружескими узами. Мы заняли большой особняк; места вокруг были прекрасными, а рядом с особняком зеленел обнесенный высокой стеной сад. Он был довольно запущенным, но меж деревьев вились тропинки, и вскоре каждая парочка облюбовала себе в этом саду укромный уголок.

Одна из почтенных матрон, состоявших при моей матери, довела это до ее сведения, и королева немедленно приказала запирать по ночам сад на замок. Этим легко было положить конец любовным похождениям придворных; ведь в сад вели одни-единственные ворота. Ключ от них моя мать вручила капитану охраны, который обязан был убедиться, что с наступлением темноты сад закрыт, и ни в коем случае не отпирать ворот до утра.

Не знаю точно, что уж там произошло, но однажды вечером королева Анна в присутствии нескольких своих дам приказала капитану охраны отдать ей ключ от сада. Бедняга совершенно растерялся. Королева-мать велела ему держать ключ при себе, но молодая королева требовала отдать этот ключ ей. Анна то упрашивала капитана – а мольбы ее могли тронуть любое сердце, то угрожала несчастному – а ее угрозы могли напугать кого угодно. Бедный капитан! Он поступил так, как и любой другой на его месте: он отдал Анне ключ.

…В ту ночь в саду находилось несколько дам со своими кавалерами, и среди них – шаловливая герцогиня де Шеврез с графом Голландом. На самом деле это именно она подала Анне мысль отобрать у капитана ключ. Герцогиня вела рискованную жизнь, но собственных похождений красавице было мало, и она устроила все так, чтобы и другие последовали ее примеру. Думаю, это она убедила королеву Анну поощрить Бэкингема, в то время как граф Голланд делал все возможное, чтобы помочь герцогу добиться успеха.

Меня тогда в саду, разумеется, не было. С чего бы я стала бродить в темноте меж деревьев? Я мирно спала в своей постели, а о происшедшем узнала потом – от Мами, естественно. Однако я уверена, что она рассказала мне все как было, ничего не утаив.

– События развивались так, – начала Мами. – Дамы и кавалеры пробирались по садовым дорожкам в укромные уголки, чтобы провести часок-другой наедине. Королева Анна тоже прогуливалась во мраке – и вскоре обнаружила, что к ней присоединился герцог Бэкингем. Представьте себе эту пару… блуждающую в темноте. Герцог взял королеву за руку и стал превозносить ее красоту, упомянув о том, что король возмутительно невнимателен к ней и, по-видимому, совсем не замечает ее дивного очарования.

– Анне, наверное, это понравилось, – задумчиво проговорила я.

– Как и любой молодой даме – особенно если муж к ней равнодушен, – подтвердила Мами. – Королева еще так юна, а милорд Бэкингем… ну, в общем… уже далеко не юн. Ему ведь тридцать три, и он весьма искушен в любви… Я слышала, что нет таких страстей, которым бы он не предавался… Поэтому можно было ожидать, что в данном случае он поведет себя умнее. Но он явно недооценил нашу королеву… Мне так и хочется назвать ее невинной жертвой… но, возможно, это было бы проявлением неуважения к Ее Величеству.

– О, продолжай! – в нетерпении воскликнула я.

– Ну так вот. Внезапно во мраке раздался пронзительный крик. Вы только вообразите! На миг все замерли – а потом бросились туда, где стояла королева… В широко раскрытых глазах – испуг, руки судорожно прижаты к груди… а рядом с бедняжкой – милорд Бэкингем… И кто бы мог подумать, что столь надменный господин может выглядеть так глупо!

– И как ты это объяснишь? – спросила я.

– А тут и объяснять нечего. Наш герцог допустил ошибку. Видимо, он слишком уж поторопился. Он не понял, что все, в чем нуждается королева, – это нежные слова… пылкие взгляды… но уж никак не решительные действия. Я вот что скажу Вашему Величеству: это был конец их мимолетной интрижки. Возможно, оно и к лучшему, что интрижка оказалась мимолетной. Королевы, Ваше Величество, должны быть вне подозрений, – твердо заявила Мами.

На следующий день все обсуждали эту историю. Я была рада, что никто не упомянул о ней моей матери. Если бы королева-мать обо всем узнала, что сталось бы с капитаном охраны, отдавшим Анне ключ от сада?

Здоровье моей матери немного улучшилось, но доктора считали, что дорога в Кале будет для нее слишком утомительной и королева может снова расхвораться, поэтому было решено, что дальше она не поедет. Гастон был единственным членом моей семьи, который должен был оставаться со мной, пока я не покину Францию.

Выходило, что останавливаться в Амьене нам было незачем, поскольку моя мать поднялась с постели, проводила нас до городских ворот, а затем распрощалась со мной.

Она обняла меня и, похоже, по-настоящему расчувствовалась. Она сказала, что душой всегда будет со мной и с величайшим вниманием станет следить за моей жизнью на чужбине. Мать просила меня быть хорошей женой Карлу и надеялась, что я выращу много детей. Я всегда должна помнить о своем высоком происхождении – ведь я дочь короля и королевы Франции! Я никогда не должна забывать родину – и знать, что для меня нет ничего дороже святой нашей веры и чести венценосцев. Я отправляюсь в страну еретиков. Бог избрал меня, как избрал когда-то святых Петра и Павла. Я должна исполнять свой долг и не помышлять ни о чем другом до тех пор, пока муж мой вместе со всей Англией не встанет на путь истинный и не обретет спасения в лоне католической церкви.

Миссия моя казалась весьма непростой, но я пообещала, что сделаю все, что в моих силах, и всегда буду верна святой церкви, своей семье и своей стране.

Обнимая меня, мать сунула мне в руку письмо.

Я прочла его тем же вечером. Оно было длинным, и в нем мать писала о своей нежной любви ко мне. И еще мать напоминала мне, что я лишилась своего земного отца и только Бог теперь является моим отцом. Я вечно должна быть Ему благодарна. Он отдал меня в жены великому королю и послал в Англию, где я буду Ему нужна, а стало быть, за дела мои мне будет даровано вечное спасение.

«Помни, что Ты крещена в святой католической вере. Ты – дочь нашей церкви, и это – самое высокое звание, какое у Тебя было, есть и будет. Именно оно распахнет перед Тобой райские врата… Так будь же – подобно предку своему святому Людовику[30] – стойкой и усердной христианкой, чему Тебя всегда учили и ради чего Твой праведный венценосный пращур не раз подвергал опасности свою жизнь. Не слушай и не позволяй в своем присутствии произносить слов, которые оскорбляли бы Твою веру и Господа».

Я читала и перечитывала это письмо. Я знала, чего от меня ждут. Я направлялась в чужую страну. Я ехала к мужу, которого должна была постараться обратить в истинную веру. На мне лежала большая ответственность…

Оторвавшись наконец от письма, я поклялась себе и Богу сделать все, что в моей власти, чтобы принести в Англию свет истинной веры.

И тем же вечером мы узнали, что в Кале чума, что ехать туда опасно и что мы должны поворачивать в Булонь.

А наутро, еще до того, как мы тронулись в путь, ко мне явился герцог Бэкингем – по делу, якобы не терпящему отлагательства.

– Ваше Величество, – сказал он. – Этим утром я получил послание от короля Карла. Мне необходимо вернуться в Амьен, чтобы передать эти бумаги королеве-матери.

Я прекрасно понимала, что никаких бумаг он не получал. Позже мои подозрения подтвердились, поскольку я узнала, что гонцов из Англии никто не видел. Но Анна осталась в Амьене вместе с моей матерью, и потому герцог хотел вернуться и повидать перед отъездом юную королеву.

– Вы должны признать, – сказала Мами, – что, когда дело касается любви, для нашего герцога нет ничего невозможного…

Очередная задержка рассердила меня. Казалось, над нашим путешествием и впрямь нависло какое-то проклятие. Сперва занемог мой брат, затем – моя мать, после этого – чума в Кале, а теперь Бэкингем, повинуясь собственному капризу, умчался в Амьен!

Это было уж слишком!

Я громко поносила Бэкингема, пока Мами не умолила меня успокоиться.

И тут я подумала: а так ли уж я спешу покинуть родину? И мысль о грядущих переменах в моей жизни привела меня в чувство. Мне почему-то стало страшно… Я отправлялась в чужую страну, к чужим людям.

Поэтому, когда герцог Бэкингем вернулся, я уже вовсе не рвалась в путь. Ведь с каждым днем… с каждым часом оказывалась я все дальше от дома, от семьи, от привычной жизни…

Наконец мы прибыли в Булонь. Корабль нас уже ждал, и, когда я поднялась на борт, в ознаменование сего события грянул артиллерийский залп. Мами была рядом со мной и ободряюще улыбалась.

Я наблюдала с палубы, как медленно тают вдали берега моей родины. Вид бурного, грозного моря наполнял мою душу страхом. Корабль качало, и вскоре Мами уговорила меня спуститься вниз.

Казалось, это плавание будет длиться вечно, впрочем, в душе у меня царило такое смятение, что я вряд ли замечала все те неудобства, которые так раздражали моих спутников.

Наконец показалась земля. Я взошла на палубу и в первый раз взглянула на белые скалы.

Началась моя новая жизнь.

Загрузка...