Сара Фогбрайт в академии иллюзий

Глава 6. Радости и угрозы

Я была как во сне.

В библиотеке густо пахло книжной пылью, а от Кристиана исходил лёгкий, едва уловимый аромат сандалового дерева. Его рука уже была у меня на талии. Его губы…

Он вынул книгу из моих ослабевших рук и крепче притянул меня к себе. Теперь моя грудь касалась его груди. Я осмелилась положить ладони ему на плечи.

Я уже кое-что знала о поцелуях, слышала от Голди, а ещё читала в одном непристойном романе, который Розали прятала под обложкой «Расчётов координат точек входа и выхода». Она думала, никто не догадается, что это не учебник! Я боялась, что не пойму, куда девать язык, и потом, это казалось мне таким гадким…

Но Кристиан будто знал о моих страхах и не спешил. Склонившись надо мной, он касался моих губ так нежно, и я чувствовала, что он улыбается. Отчего он всё улыбался, уж не смеялся ли над моей неопытностью?

Внезапно он отстранился и подал мне книгу.

— Держите, мисс. Кажется, вы искали именно это?

Я растерянно захлопала глазами, а после заметила, что мы уже не одни. Какая-то девушка брела в нашу сторону, задумчиво разглядывая корешки.

— Да, благодарю, — поддержала я игру Кристиана и взяла из его рук томик Кеттелла. — Вы так любезны.

— Советую обратить внимание на «Проблемы методологии, издание третье, дополненное», — посоветовал он, указывая рукой на ближайшую полку, и, бросив быстрый взгляд по сторонам, наклонился ко мне и прошептал: — Они никому не интересны. Здесь можно оставлять записки.

Я пришла в восторг. Как он хорошо придумал!

— Иди, пока никто ничего не заподозрил, — велел Кристиан. — Приходи завтра.

Мне совсем не хотелось идти. Ведь мы даже толком не поговорили! Но ещё меньше мне хотелось скандала, а ведь если нас заметят при компрометирующих обстоятельствах, может выйти всякое.

Я прошла полпути до общежития, не замечая ничего вокруг. Чувства до того распирали меня, что, казалось, я взлечу в небо, как шар — а там лопну. Я целовалась! И не просто с кем-то первым попавшимся, как сделала Голди, а с Кристианом, который так мне нравился!

Но чувствовал ли он ко мне то же самое? Мы говорили так мало, что даже не представились друг другу. Он прочёл моё имя в читательском билете, а я услышала, как к нему обратился приятель. Мы виделись только три раза, обменялись парой слов — и уже целовались. Не подумал ли он, что я легкомысленная?

И всё-таки я была счастлива.

В этот день я то и дело забывалась, уходя в свои мысли, и улыбалась, так что Дита даже спросила, что со мной. Мы как раз сидели в столовой.

— Если тебе по душе овощное рагу, я могу отдать свою порцию, — предложила она. — Впервые вижу, чтобы еда кого-то делала таким счастливым. Тем более, эта еда.

— Ах, да я улыбаюсь вовсе не потому, — ответила я. — Ты не понимаешь…

Я ничего не стала ей объяснять. Мне казалось, Дита начнёт сомневаться, верно ли я поступаю, и тем омрачит мою радость.

И конечно, я не сумела расстаться с Кеттеллом, как собиралась. Не после того, как руки Кристиана касались этого томика! Я даже подумала, что, может быть, оставлю книгу себе навсегда, как память. А что? Скажу, что потеряла…

Я наугад раскрыла страницы и прочла: «Любовь торжествует и властвует тут, и алые розы так пышно цветут». Разве это не знак? Даже Кеттелл, обычно такой унылый, заговорил о любви, и какие то были чудесные строки!

«Ах, розы, прижатые к сердцу, так пышно цветут…»

Весь следующий день я витала в облаках. На каллиграфии вместо «Ripeti avedo, imagina, mossa» я написала «Ristian» и начала уже выводить «К» с завитушками, и лишь тогда опомнилась. Ничего лучшего, кроме как спасти положение уродливой кляксой, я не придумала.

Миссис Спиллер, смуглая и темноволосая, сама похожая на чернильную завитушку с её перетянутой корсетом фигурой, сложной причёской и острым вздёрнутым носом, осталась весьма недовольна. Свой предмет она считала едва ли не самым важным. «Кем бы вы ни стали, — твердила она, — какой бы путь ни выбрали, умение красиво писать вам всегда пригодится! Всегда!»

Мне пришлось задержаться на перерыве, чтобы переделать работу. Дита и Хильди нетерпеливо ждали меня у выхода. Потом мы бежали со всех ног, потому что урок иллюзии сегодня проводился в главном корпусе.

Иллюзию театралам преподавала госпожа Пэтси Нунн, гномка. Уже седая, невысокая и крепкая, она неизменно укладывала волосы широким валиком вокруг головы. Издалека эта причёска напоминала шляпку. Неудивительно, что студентки дали госпоже Нунн прозвище Гриб.

В главном корпусе, в большом зале готовилась постановка, которую хотели показать к зимним праздникам, «Пробуждение дракона». Здесь уже собрались все старшекурсницы — третий, четвёртый и пятый курсы. Их было немного, чуть больше десяти — должно быть, потому, что студентки в основном выходят замуж после второго курса. Нужен и талант, и деньги, и рекомендация опытного мага, чтобы продвинуться дальше первой ступени.

Госпожа Нунн успевала быть повсюду. В уголке её морщинистых, плотно сжатых губ подрагивала незажжённая папироса.

— Кто это нарисовал, а? — воскликнула она, выдёргивая из рук у девушки, сидевшей в первом ряду, эскиз и потрясая им. — Рази ж это дракон? Бестолочи! Одно умеют, и с тем не справились! Чё это, вот чё? Как его двигать?

Обернувшись к сцене, где был подвешен белый задник, госпожа Нунн приложила одну руку ко лбу, а вторую, с зажатым в ней эскизом, вытянула вперёд — и на сцене возник зелёный дракон. Его тело было слишком длинно. Дракон сделал шаг, сломался в пояснице и провис.

Из-за кулис на него глазели двое юношей, раскрыв рты.

Госпожа Нунн развеяла дракона одним щелчком пальцев и вскарабкалась на сцену, придерживая юбки. Папироса перелетела в другой угол рта.

— Чё таращитесь? — напустилась она на юношей. — Вы своё дело сделали? А? Сделали, так и проваливайте, неча на девушек пялиться, знаю вас! Подвесили, а? Крепко?

Она дёрнула задник. Раздался скрип, треск, и белое полотнище упало, накрыв её целиком.

— Безрукие! — приглушённо донеслось из-под завала. Госпожа Нунн забарахталась и выбралась наружу. — Одно дело, и с тем не справились!

— Само собой, если так дёргать, он и вместе с балкой рухнет… — обиженно протянул один из юношей.

— Это я рази дёрнула? — негодующе запыхтела госпожа Нунн, наступая на него. — Вы чё его, не закрепили? А? Как он у вас держался вообще? А? Переделать!

Она сделала ещё два шага вперёд, грозно сведя брови и выпятив губы. Папироса, зажатая в них, теперь указывала на юношу. Тот попятился и сказал примирительно:

— Хорошо, хорошо, переделаем…

— И мигом! — рявкнула госпожа Нунн. — Не то накладу на вас иллюзию, будто вы обделались, и всю неделю так ходить будете, ясно?

Юношам было предельно ясно. Они тут же взялись за рукояти механизмов и, пыхтя, с натугой принялись их вращать. Балка со скрипом поползла вниз.

Госпожа Нунн глядела на их старания оценивающим взглядом, уперев руки в бока.

— Да, и кто накалякал того дракона? — спохватилась она. — Пущай отправляется в библиотеку да изучит анатомию — чтоб его самого растянуло, как колбасу, и крылья торчали из задницы!

Юноши не сознались, кто рисовал, но обещали дословно ему всё передать. Тем временем госпожа Нунн уже возникла перед нами, застывшими в безопасном отдалении от сцены.

— Первый курс? Проходите, чё встали! — скомандовала она. — Р-разбиться на пары со старшекурсницами! Щас вернусь.

И, вынув из кармана зажигалку, направилась прочь, щёлкая на ходу.

Юноши, конечно, тут же забыли о деле и принялись перешучиваться с девушками. Один подошёл к краю сцены, второй попытался принять изящную позу, облокотясь на приставную лестницу, и едва не упал. Девушки захихикали, переглядываясь.

Художники носили синюю форму, но ни одному она так не шла, как моему Кристиану. Поразмыслив, я поняла, почему: на этих юношах брюки висели мешком, пиджаки были слишком узки в плечах, а локти и колени оттопырились. Они наверняка приобрели готовую форму из дешёвой шерстяной ткани, может даже, в лавке подержанных вещей.

Я вспомнила Кристиана и невольно улыбнулась. Его форма сидела великолепно и явно шилась на заказ. Выходит, он не из самой бедной семьи? Ведь это чудесно! Тогда между нами не так много препятствий…

Забывшись, я пропустила момент, когда госпожа Нунн вернулась, распространяя вокруг себя запах крепчайшего табака.

— Эт-та чё? — рявкнула она, вынимая из портсигара новую папиросу, и зажала её в зубах, но не разожгла. — Где задник, а?

И добавила, поглядев на девушек:

— А ну, уши закрыть!

Тут юношам досталось как следует. Госпожа Нунн так кричала, что мы всё равно её слышали. Правду говоря, я приложила ладони к ушам только для вида, а сама ловила каждое слово, ужасаясь и восхищаясь. Вот это выражения! Вот это преподавательница! Как её ещё не прогнали? Слышал бы папа!

Задник был повешен удивительно быстро, и тут госпожа Нунн воззрилась на меня.

— Пару нашла? — спросила она, очевидно, заметив, что из всех девушек только я одна стою в стороне.

Ох, нет! Пока они договаривались, я думала о Кристиане…

— Мы работаем вместе, — с улыбкой сказала Лаура и поманила меня жестом.

С чувством невероятного облегчения я подошла и шёпотом поблагодарила. Я думала, что Лаура объединится в пару с нашей Алисой, ведь они сёстры. Мне так повезло! В последнее время мне во всём сопутствует успех, а вдобавок после занятий я увижу Кристиана в библиотеке…

— Садись же, — мягко сказала Лаура, указывая на кресло рядом с собой.

В её добрых карих глазах плясали смешинки. Похоже, она не в первый раз предлагала мне сесть. Смущённая, я опустилась в кресло и огляделась.

Шарлотта Веллер, та самая, которую я повстречала с пузырьком серой пыли у общих умывальников, тоже была здесь и теперь сверлила меня взглядом. Странно, что она не попадалась мне ни в общежитии, хотя мы жили на одном этаже, ни в столовой. Должно быть, она меня сторонилась, вот и теперь явно с радостью бы ушла, если бы не занятие.

Шарлотта отвернулась, а Лаура показала мне эскизы: горы и снег. Её заданием было изобразить солнце, восходящее над горными пиками, и то, как небо затягивает тучами и начинается метель.

Историю первого дракона я знала с детства. Кто не знал? Первый гном, Джозайя, вытесал его долотом Первотворца, прежде чем тот заметил пропажу, и заточил в горах. Он велел дракону сидеть тихо, потому что боялся, что Первотворец отнимет его, если увидит. Пленённый дракон плакал, оттого и посейчас в Расколотых горах, на острове Эмлун, мы находим драконью слезу, горючую и прозрачную — или уже застывшую. Отсюда и все кристаллы и серая пыль. Оттого зимой мы и празднуем день Благодарения, день, когда дракон вырвался и улетел, разворотив горы, и мы узнали, что скрывалось там, и смогли многократно усилить магию, поднявшись выше первой ступени.

Гномы страшно гордились этой частью своей истории. Люди, правда, рассказывали её иначе: Джозайя не вытесал сам себя, а был создан Первотворцом и отброшен, как неудачная попытка. После этого, не смирившись, он выкрал долото и сделал то, что сделал.

Признаться, эта версия казалась мне правдоподобнее, но какую мы покажем? Должно быть, опустим эту часть. Довольно и того, что наши и гномьи храмовники страшно спорят на этот счёт — не хватало ещё скандала в академии!

— Ты должна тренировать воображение, — между тем вполголоса объясняла мне Лаура. — Недостаточно просто заучить слова заклинаний. Нужно видеть рисунок и уметь представить его мысленным взором там, где хочешь создать иллюзию. Это вовсе не так просто, как кажется, особенно если на рисунке много деталей. То одна, то другая выпадает из поля внимания, потому сложные иллюзии обычно создают вдвоём, втроём, вчетвером и так далее…

Дите не повезло, ей в пару досталась Шарлотта, а от той нечего было ждать нормальных объяснений. Стиснув тонкие губы так, что они и вовсе исчезли, Шарлотта погрузилась в изучение эскизов. Я слышала, как Дита о чём-то спросила, но не получила ответа. Она спросила опять, и Шарлотта, тряхнув горбоносой птичьей головой, воскликнула:

— Ах, да просто смотри и делай! Разве это так сложно? Ты не понимаешь таких простых вещей?

Дита поникла и отстранилась.

— Если сразу не получается, это нормально, — сказала мне Лаура. — Не требуй от себя слишком многого сразу. Кое-кто считает, что если Первотворец одарил искрой, то этого довольно, чтобы всё удавалось. Однако дар — лишь половина дела. Остальное достигается только усердной работой.

Какое счастье, что я в паре с Лаурой! Я подумала, что из неё наверняка выйдет отличная преподавательница, чуткая и добрая. У её студенток уж точно будет всё получаться, и они не утратят веру в себя.

— Скажи, пожалуйста, а старшекурсницам выдают пыль преобразования для каких-нибудь работ? — решилась я спросить.

— Конечно, есть практика раз в полугодие, начиная с первого курса. Если твои родители нанимают бытовиков из какой-нибудь компании, чтобы те работали у вас на зимние праздники, можно с ними и заключить договор, это очень удобно. Ты сможешь тренироваться под присмотром опытного работника, затем компания выдаст отчёт о практике…

— А кроме этого? — перебила я её, не утерпев. — Может быть, вы получаете небольшие порции пыли, чтобы работать над чем-нибудь ещё?

Лаура поглядела на меня, подняв брови.

— Разве ты не знаешь, как сложно вообще достать пыль? — с недоверием спросила она. — Это же не то, что можно вот так просто купить, а уж тем более получить даром. На каждую порцию оформляется разрешение, всё проходит через министерство, все компании представляют отчёты, что и куда было истрачено — и ты думаешь, кто-то станет выдавать студентам пыль, чтобы они расходовали её, как им в голову взбредёт? Ну, ты даёшь!

Я невольно покосилась на Шарлотту. Её круглые совиные глаза, не мигая, мрачно уставились на меня. Она, может быть, расслышала не всё, о чём мы говорили, но точно поняла, что речь идёт о ней.

Мне стало не по себе. Не должна ли я всё-таки доложить кому-нибудь о том, что видела?..

Между тем госпожа Нунн осталась довольна задником, оглядела кулисы, потребовала ещё кое-что подтянуть, подправить — и отослала юношей с лестницами прочь. Занятие началось.

Лаура поднялась с места.

— Идём, — сказала она. — Мы первые. Смелее, и помни: даже если ничего не получится, это совсем не страшно. Тебя никто не будет ругать.

Иллюзионистам отводилась своя будочка рядом с суфлёром — если, конечно, какое-нибудь особое задание не требовало их присутствия на рабочих галереях или мостиках. Но мы не пошли в будочку, а просто встали рядом с ней, чтобы не тратить время. Ведь это было не настоящее представление, а лишь репетиция.

— Ты уже знаешь, — обратилась ко мне Лаура, — «ripeti avedo» помогает повторить то, что изображено на эскизе. Неподвижное изображение. «Ripeti avedo, imagina, mossa» — для того, чтобы заставить какую-то часть двигаться. Сперва тебе придётся чётко произносить заклинание. Если достаточно напрактикуешься, будет довольно того, что ты произносишь его внутренним голосом у себя в голове. Как ты понимаешь, все работницы театра умеют это. Иначе, представь, напряжённый момент, весь зал затаил дыхание, и тут громко звучит заклинание! Это разрушит всю атмосферу.

Её внимательно слушала не только я, но и остальные девушки. Госпожа Нунн одобрительно кивала, жуя папиросу. Лаура объясняла так хорошо и спокойно, что я невольно позавидовала Алисе. Отчего у меня не такая сестра? Однажды я просила Розали научить меня, как сделать свой огонёк ярче и сильнее, но её хватило лишь на минуту, и всё это время она вздыхала, и цокала языком, и закатывала глаза. Потом Розали объявила, что я бездарность, и ушла.

С того дня я начала ещё больше стыдиться своего огонька, и время, когда мы собирались у алтаря, разжигали искру и возносили хвалу Первотворцу, было для меня настоящей пыткой. По счастью, папа не слишком-то чтил обряды, так что Первотворец слышал наши благодарственные слова только по праздникам.

— Итак, смотри на эскиз, — велела мне Лаура, — и представляй горы и небо вон там, на заднике. Как только эта картина возникнет у тебя в голове, произноси заклинание.

Все смотрели на нас. Я понимала, что это лишь тренировка, но всё равно страшно волновалась. Эти горы, горы и небо… Синие горы и бледное небо… Кажется, представила.

— Ripeti avedo! — дрожащим от волнения голосом сказала я.

И вместо задника возникли горы! Ох, но какие это были жалкие, низкие горы! Даже госпожа Нунн без труда могла бы на них вскарабкаться. Над горами, как плохо закреплённое полотно, трепыхалось и таяло небо, а над ним белела ещё половина задника.

Я смутилась, и иллюзия развеялась.

Но тут Лаура захлопала в ладоши, и все, кто стоял внизу, тоже захлопали.

— Недурно для первого раза, — сказала госпожа Нунн. — Чё-то могёшь! Так, вы за старших, щас вернусь.

И она, выудив зажигалку из кармана, заторопилась прочь. У выхода она остановилась, щёлкнула, закашлялась — и исчезла в клубах дыма.

— Попробуй ещё, — велела мне Лаура.

Но я, наверное, переволновалась. Во второй раз получилось просто цветное пятно, а в третий — совсем ничего.

— Ты торопишься и подгоняешь себя, — сказала мне Лаура. — К чему эта спешка, будто в зале сидит король и смотрит на представление? Сегодня мы просто веселимся! Давай ещё…

— Не тяните! — потребовала тут Алиса. — Все хотят попробовать, а не только она.

Тут я совсем смутилась и ушла со сцены, хотя Лаура и просила меня задержаться и сделать ещё одну попытку.

Я смотрела снизу, как она протягивает руку — и встают горы, и небо над ними светлеет, розовеет, окрашивая пики, и весь мир становится нежным, голубым и розовым. После небо затянуло плотными облаками, и всё посерело, погасло. Пошёл снег.

На сцену поднялись Шарлотта и Дита. Снежинки кружили вокруг них, и ветер взметал небольшие вихри — наколдованный ветер, который не пошевелил и волоса на их головах. Шарлотта молча протянула Дите эскизы, будто считала, что объяснений не требуется.

— Что из этого мне представлять? — спросила Дита.

— Разве ты не знаешь историю о драконе? Я думала, её слышали даже малые дети, — фыркнула Шарлотта.

Дита растерялась. Она перебирала эскизы, а Лаура не могла ей помочь, потому что держала иллюзию. В конце концов Дита вытянула руку, нахмурилась и воскликнула:

— Ripeti avedo!

По небу прошла большая трещина. Шарлотта закатила глаза, довольно бесцеремонно отодвинула Диту (хотя та ей вообще не мешала, места хватало) и сама вскинула руку.

Горы дрогнули. Снежная буря усилилась. Белые вихри плясали под ветром, то закрывая обзор, то расходясь. Горы шевелились и дрожали, будто живые. Миг — и целая вершина обрушилась. Мне казалось, я слышу грохот и треск, и вой ветра, и рёв и стон пленённого дракона.

Струя пламени вырвалась из расселины так неожиданно, что почти все вскрикнули и пригнулись. Огромная бородавчатая голова показалась следом. Глаза, никогда прежде не видевшие света, подслеповато моргали. Дракон пробивал себе путь наружу, рассыпая обломки камней. Он был так близко! Он раскрыл пасть…

— Чё выделываешься, а? — раздался ворчливый голос.

Я опять вздрогнула, не сразу сообразив, что это говорил не дракон, а госпожа Нунн. Шарлотта с явным неудовольствием опустила руку, и всё поблекло и растаяло.

— Вот ты чё, всё решила показать? — продолжала между тем преподавательница, карабкаясь на сцену по ступенькам, рассчитанным на людей обычного роста. — И за себя, и за других, а? Давай, давай, проваливай! У тя и так уже высший балл выставлен наперёд, выше некуда.

И она замахала рукой, но говорила по-доброму, не сердито.

Шарлотта, по всей видимости, обиделась. Она издала носом фыркающий звук, спустилась со сцены, оставила эскизы в кресле и, не проронив ни слова, вышла. Никто из старшекурсниц не обратил на это внимания, как будто они привыкли к такому её поведению.

Занятие продолжилось. Сидя в первом ряду, я смотрела, как остальные с переменным успехом пытаются изобразить горы, и снег, и рвущегося на волю дракона. У Хильди он отчего-то был похож на огромную жабу. Девушки дождались, когда госпожа Нунн выйдет, и просили показывать эту жабу снова и снова. Хильди страшно досадовала — она-то пыталась изобразить нормального дракона! — и пыталась опять, но каждый раз выходило ещё хуже. Аделаида квакала. Мы смеялись до икоты.

— Кстати о практике, — сказала мне Лаура. — Не всем удаётся пройти её дома. Ведь может быть так, что вы не станете устраивать приём у себя, а отправитесь в гости — тогда твой отец, конечно, не станет приглашать бытовиков.

По её тону и небольшой заминке я поняла, что подразумевалось ещё и другое: семьи не всегда так богаты, чтобы устраивать приёмы для гостей и нанимать работников, которые преобразят и украсят дом.

О, Лаура не знала, что моя мама просто помешана на этом! Не удивлюсь, если она уже теперь заключила договор с компанией (мы всегда выбирали «Дом, наш милый дом») и терзает их, то одобряя, то отвергая эскизы. В прошлые годы им пришлось намаяться с ледяным замком и цветочным домом фей. Что же придумает мама в этот раз?..

Лаура деликатно кашлянула, привлекая моё внимание, и продолжила:

— Так вот, даже если с домашней практикой не выйдет, не беда. Возможно, ты слышала о миссис Тинкер? Это одна из наших попечительниц. Она помогает устраивать практику хорошим, способным девушкам. У миссис Тинкер своя небольшая труппа, они ездят по маленьким городкам и дают представления. Только представь — площадь с часами, вокруг невысокие старинные дома…

Лаура так живо всё описывала, что я будто наяву оказалась на площади, среди разрумянившихся весёлых людей, среди смеха и толкотни, с кружкой горячего яблочного пунша в озябших руках. Повсюду горели огни, и золотые цветы распускались в синем вечернем небе. Над толпой возвышались открытые сцены, где актёры в ярких нарядах показывали свои представления, а по невидимому канату над головами шёл пёстрый гимнаст.

Лаура коснулась моей руки.

— Ты очень способная, Сара, — убеждённо сказала она. — Миссис Тинкер будет счастлива помочь тебе с практикой. Только скажи, и я замолвлю за тебя словечко.

Я недоверчиво улыбнулась. Разве я и вправду способная? Я ведь почти никак себя не проявила, к тому же учёба только началась. Что я знаю? Только пару заклинаний и формул…

— Даже не сомневайся! — Лаура с улыбкой погрозила мне пальцем. — Отчего ты не веришь в себя? Ты более чем готова к практике. Всё пройдёт под присмотром знающих людей, тебе попросту не дадут совершить ошибку. Если ты решишь проходить практику у миссис Тинкер, то не пожалеешь.

Вскоре нас отпустили. К выходу я шла, едва ли не приплясывая. Меня распирало от счастья и гордости. Лаура в меня поверила, она хвалила меня, и госпожа Нунн хвалила, и мне было почти жаль, что практику я пройду дома, а не у миссис Тинкер. Если я хочу стать более самостоятельной, может быть, мне стоит отправиться с труппой в маленький городок?

А теперь я направлялась в библиотеку, и сердце моё едва не выпрыгивало из груди. Поцелует ли Кристиан меня и сегодня?..

Между тем у крыльца разгорелась ссора. Миссис Зилч, длинная и худая, нависла над госпожой Нунн.

— Я буду жаловаться! — заявила она. — Вы вечно дымите, и он вас так мерзко воняет! Вы то и дело бросаете студенток одних, чтобы потакать своим порокам. Какой пример вы им подаёте?

Госпожа Нунн угрожающе надвинулась на неё, привстав на носки и выпятив губу с прилипшей к ней папиросой.

— А чё не так? — спросила она. — Чё те не нравится, вобла сушёная? Мои студентки преотлично усваивают матерьял!

— Да всё не нравится! — взвизгнула миссис Зилч. — Папиросы курит только отребье, а преподавателям и вовсе запрещено иметь дурные привычки!

Госпожа Нунн тут же выдернула папиросу изо рта, на миг прикрыла её ладонью, и папироса превратилась в цветок. Миссис Зилч ахнула.

— И чё теперь? — спросила госпожа Нунн. — Какая такая папироса? Ничё не знаю. Ты просто мне завидуешь, Петронилла, прям-таки помираешь от зависти, ведь сама-то никогда не была сильна в иллюзиях!

Она сунула цветок в зубы, затянулась и выдохнула удивительно едкий и густой дым. Он скрыл её целиком, с головы до ног. На крыльце стало туманно, и все мы замахали руками и закашлялись, а когда дым развеялся, госпожи Нунн уже не было здесь.

— Я этого так не оставлю, — заявила миссис Зилч, потрясая кулаком. — Я буду жаловаться!

Я закусила губу, чтобы скрыть улыбку, и поспешила прочь. Ох, но папиросный дым и впрямь ужасно вонял! Должно быть, я вся им пропахла, и мне совсем, совсем не хотелось, чтобы Кристиан учуял этот запах.

Его ещё не было в библиотеке. А может быть, он уже заходил и ушёл? Я решила проверить, нет ли записки в «Проблемах методологии». Вытащила книгу, потрясла…

Оттуда выпал лист!

Это был портрет — безусловно, мой. То же лицо, которое я наблюдала в зеркале каждый день, но такое красивое! Я даже не могла сказать, что изменилось. Может, выражение глаз стало другим?

Неужели Кристиан видел меня такой? На миг я бережно прижала рисунок к сердцу, а потом поглядела опять, растроганная до слёз. Прежде я не получала таких подарков, и разве этот портрет не говорил о чувствах лучше всяких слов?

Тут передо мной возникла тёмная тень. Я подняла глаза, ожидая увидеть Кристиана, но это была Шарлотта.

— Не вздумай никому рассказать, — процедила она. — Ты понимаешь, о чём я.

Она расставила руки, упираясь ладонями в полки слева и справа. Я попятилась, но за спиной был тупик. Шарлотта тоже сделала шаг вперёд.

— Ведь ты ещё никому не сказала? — спросила она, уставившись на меня немигающими птичьими глазами без ресниц.

Я помотала головой.

— Умница, вот и молчи, тебе всё равно никто не поверит. И нечего расспрашивать и вынюхивать, это не твоё дело, ясно? Продолжишь копать, пожалеешь. До конца своих дней будешь жалеть. Ты всё поняла?

Я закивала.

Шарлотта исчезла так же быстро, как появилась. Моё сердце колотилось от страха, а руки тряслись. Я едва сумела поставить на место «Проблемы методологии», а затем попыталась вложить портрет в тетрадь, но нечаянно выронила.

Лист закружился, падая рисунком вниз, и тут я заметила, что на обороте что-то написано. Вот растяпа! Я могла это пропустить.

«Под лестницей».

Должно быть, Кристиан ждал под лестницей, там, где она сворачивала в подвал, к служебным помещениям. Давно ли он сидел там, в темноте? Как же я сейчас хотела, чтобы он меня обнял, чтобы сказал, что мне делать с Шарлоттой! К кому ещё я могла обратиться, кроме него?

Я поспешила вниз.

Прямо напротив лестницы на подоконнике сидели юноши, четверо. Заметив меня, они переглянулись, подталкивая друг друга локтями и ухмыляясь. Застыв на ступенях, я смерила их взглядом.

Что же, спускаться дальше у них на виду? Идти в темноту, одной, туда, куда у студентов вообще-то нет причин ходить? При этих свидетелях, которые неизвестно на что способны?

— Идём, а то мы пугаем прекрасную мисс, — сказал один из юношей, сполз с подоконника и отвесил мне насмешливый поклон.

Остальные тоже спрыгнули и, оглядываясь на меня, неспешно побрели к выходу. Я подождала, пока они не скроются из виду, а потом осмотрелась и, убедившись, что вокруг никого нет, торопливо сбежала по ступеням во тьму, держась за перила.

— Кристиан! — позвала я негромко, но мне никто не ответил.

Как темно, как тихо было вокруг! Казалось, что-то неприветливо глядит из черноты, что-то подбирается, подползает со всех сторон. Я закрыла глаза, и ничего, совсем ничего не изменилось.

Больше всего мне хотелось кинуться прочь, но я сдержалась. Сложив ладони чашечкой у груди, я из последних сил призвала голубой огонёк, чтобы развеять мрак.

Но едва сияние разгорелось, кто-то накрыл мои ладони своими, и вновь стало темно.