Сбежавшая няня

Глава десятая

До самого утра Дебора не могла разобраться в своих мыслях. Она сделала один-единственный вывод, что, возможно, за всем этим каким-то образом могла стоять Эдит: она велела Деборе оставить Кима в покое, в противном случае та пожалеет об этом. Хотя вечером Эдит рано ушла в свою каюту, но это не значило, что она там и оставалась. Она могла увидеть, как Дебора и Ким стояли у перил, или то, что было дальше, а могла увидеть, как Ким поцеловал ее, скрепляя сделку, которую они заключили.

Было маловероятно, чтобы кто-нибудь подслушал их разговор: они говорили тихо, и шум волн, плескавшихся о борт яхты, заглушал их голоса.

Если следовать этой логике, можно было предположить, что Эдит зашла в каюту миссис Шуберт, зная, что та вместе с мужем и мистером Инглменом находилась в Гостиной. Она могла взять жемчуг и положить его в тапочку Деборы.

Медсестра сознавала, что доказать это предположение будет очень сложно. Эдит будет все отрицать. Эдит будет настаивать на том, что сразу же ушла спать и могла бы доказать это, если кто-нибудь – Ренлоу или юнга – знал, что она действительно ушла. Таким образом у нее могло быть алиби.

Капитан Клей утверждал, что может поручиться за честность своего экипажа. Все же Деборе следовало расспросить по крайней мере стюарда и юнгу. Так она смогла бы узнать, заходил ли кто-нибудь из них в каюту Эдит.

Дебора решила позавтракать в своей каюте. Ей не хотелось ни с кем встречаться. Как бы сделать так, чтобы ей не пришлось больше никого из них видеть? А Ким? Могла ли она положиться на его верность после разговора прошлой ночью? Время покажет. Капитан и адвокат договорились не рассказывать о случившемся мистеру Инглмену.

В глубине души Дебора знала, что ее работодатель – единственный, кто поверит ей, что бы там ни говорили остальные.

Тем не менее она решила не беспокоить своего подопечного, так как он только-только начал поправляться после длительной болезни. Главной задачей экипажа было поддерживать его душевный и физический покой.

На следующий день яхта должна была причалить к маленькому островку. После этого, вероятно, они развернутся и возьмут обратный курс на Майами. Но это означает, что ей придется слишком долго ждать, пока прояснится вопрос с кражей, и слишком долго сознавать, что мистер и миссис Шуберт, а также капитан считают ее виновной.

Мужчины могли ничего не сказать, но Дебора не рассчитывала, что миссис Шуберт смолчит о том, где обнаружили ее жемчуг. Даже если бы Эдит и знала ее лучше, она все равно предположила бы, что именно Дебора украла жемчуг. Она напомнила бы миссис Шуберт, как Дебора восхищалась им, как она, единственная, заметила плохую застежку. Эдит могла даже намекнуть, что в тот первый вечер в салоне, передавая жемчуг, Дебора могла сознательно ослабить замок, чтобы миссис Шуберт не надевала его. А раз Деборе пришлось уйти из салона, она могла воспользоваться шансом и взять ожерелье.

К тому времени, когда Ренлоу принес ей поднос с завтраком, Дебора окончательно запуталась в своих рассуждениях. Зачем ей защищаться, если она невиновна? Лучше просто продолжать настаивать, что она не имеет никакого отношения к краже и ничего не знает об этом. Пусть кто-нибудь еще разгадывает эту загадку.

Тем не менее она расспросила стюарда, не видел ли он мисс Эдит накануне вечером. Она даже придумала подходящий предлог:

– Я подумала, что мисс Эдит снова плохо себя чувствует и послала за вами. Она плохо выглядела и очень рано ушла к себе.

– Ну, конечно, я видел мисс Эдит, и она сказала, что неважно себя чувствует. Она сказала, что выходила наверх подышать воздухом и, должно быть, захлопнула дверь своей каюты. Она попросила у меня запасной ключ, чтобы запереться изнутри.

– Она вернула вам ключ?

– Конечно. Позже она нашла своей в сумочке. Мисс Эдит приглашала меня зайти, чтобы отблагодарить, хотя я и не рассчитывал ни на что за такую маленькую услугу.

Интересно, подумала Дебора, взял ли Ренлоу чаевые. Сама она обнаружила, что у него была определенная гордость – отвергать деньги, которые он считал незаработанными. Больше, кажется, его не о чем было спрашивать, поэтому Дебора поблагодарила его и сказала, что он свободен. После его ухода она решила оставлять чаевые на подносе.

Еще она поняла, что Ренлоу знает о жемчуге. Он обыскивал каюты экипажа. Он, наверное, считает их до сих пор ненайденными. Несомненно, капитан приказал ему не обсуждать этот вопрос. Он мог сказать стюарду, что ожерелье нашли, но не сказать где.

И разве Ренлоу не избегал встречаться с ней взглядом, как это делали остальные? Или ей это только показалось и она будет слушаться своего разыгравшегося воображения на протяжении всего круиза?

Дальнейшее путешествие становилось ей в тягость. Как бы ей хотелось каким-нибудь образом покинуть яхту! Мистеру Инглмену она больше не нужна. Единственный человек, который в ней нуждался и который не станет смотреть на нее, как на воровку, был Ким. А от него, как и раньше, нечего было ожидать особой поддержки, наоборот, он может оказаться препятствием. Если Ким говорил правду, то он отыщет ее после круиза либо выберет более выгодную для него легенду – поверит, что это она взяла ожерелье. Киму будет проще поверить Эдит, чем Деборе.

Когда Ренлоу вернулся забрать поднос, Дебора попросила его сказать мистеру Инглмену, что если она ему понадобится, то будет в своей каюте. Она сослалась на головную боль, что было правдой.

Однако она не могла оставаться в каюте весь день. Вечером ей надо было встретиться с остальными, иначе ее действительно сочтут виновной. Ей не хотелось беспокоить своего подопечного, и она решила переговорить с капитаном Клеем, надеясь, что сможет убедить его в своей невиновности.

Она знала, что убеждать в этом Шубертов бесполезно.

Если она и не сознавала этого сначала, то убедилась в этом, когда под вечер миссис Шуберт зашла к ней в каюту.

– Я пришла сказать вам, мисс Мак-Гарти, что мой муж уговорил меня не выдвигать против вас обвинений, в основном потому, что мистер Инглмен еще пользуется вашими услугами и, как я понимаю, так будет до конца круиза.

Дебора не испытала никакой благодарности. Не лучше ли было решить это дело в суде?

– Меня не волнуют ваши обвинения, миссис Шуберт. Я знаю, что невиновна. Я не брала ваш жемчуг и понятия не имею, как он попал в мою тапочку. Я не сильно разбираюсь в законах, но уверена, что ваш муж мог бы сказать вам, что нельзя выдвинуть обвинения против кого бы то ни было без существенных доказательств.

– О, Фрэнк говорит, что доказательств больше чем достаточно. И, естественно, у вас была возможность сделать это. Я помню, как попросила вас распорядиться, чтобы Ренлоу принес мою папку с бумагами. Я хватилась своего ожерелья только вчера вечером, но оно могло пропасть и раньше. А ведь вам потребовалось довольно много времени, чтобы захватить свой свитер и присоединиться на палубе к Киму, зная, что никого кругом не было.

– Разве вы не запираете свою каюту, миссис Шуберт? Я не думаю, что вы так забывчивы, обладая таким ценным жемчугом.

– Иногда я рассеянна, хотя пыталась быть более внимательной, с тех пор как не смогла носить свое ожерелье. Фрэнк говорит, мне следует отдать его капитану для сохранности. Но, конечно, я не считаю его настолько ценным, чтобы привлекать постоянное внимание, как говорит Фрэнк. И, конечно, мисс Мак-Гарти, вы могли заметить, что Ренлоу забыл запереть в тот день мою каюту. Хотя мой муж говорит, что не требуется особого умения, чтобы отпереть эти замки.

Так вот откуда такая уверенность, подумала Дебора. А она надеялась, что тот факт, что она не могла проникнуть в каюту миссис Шуберт и украсть ее бусы, убедит капитана Клея.

– Меня не волнует, что говорит мистер Шуберт или как он собирается доказывать свои слова; все, что я знаю, миссис Шуберт, это то, что я не брала ваш жемчуг! У меня есть подозрение, кто это мог сделать, но я не собираюсь никого обвинять, если только меня не вынудят. И я думаю, что со временем моя невиновность будет доказана.

– Я пришла сюда не для того, чтобы обсуждать, виновны вы или нет, мисс Мак-Гарти. Как я уже сказала, мы не будем возбуждать против вас дело. Но я согласилась на это только потому, что мой муж обещал сделать все, чтобы вы никогда больше не работали сиделкой. У Фрэнка есть необходимое влияние.

Поэтому лучше уж пусть вас волнует ваше будущее.

Сказав это, миссис Шуберт повернулась и гордо удалилась.

Дебора была слишком ошеломлена, чтобы возражать. Это было гораздо хуже, чем возбуждение дела. Даже если ей удастся со временем доказать свою невиновность, ее доброе имя будет запятнано. Сиделка не может позволить, чтобы кто-нибудь сомневался в ее честности. Мистер Шуберт сделает так, что Ассоциация медсестер откажется от ее услуг.

Ах, если бы ей удалось сбежать с яхты! «Мэйбл» должна была бросить якорь у маленького острова, обычно не посещаемого туристами. Капитан Клей сказал, что они причалят на рассвете и остановятся только на время заправки топливом.

Дебора не знала, собирается ли кто-нибудь сходить на берег. Будет еще слишком рано. Она была уверена только в мистере Инглмене. Он сказал, что уже видел все эти острова и останется на борту. Поскольку на берегу не будет никаких магазинов, кроме уличных торговцев примитивными сувенирами, было сомнительно, чтобы миссис Шуберт или Эдит заинтересовались.

Что же до Кима, то Дебора не знала, что с ним произошло. Он ни разу не попался ей на глаза в тот вечер. Со стюардом он передал, что будет занят. И Дебора подумала, что Ким боится встретиться с ней. Мистер Инглмен сказал своей сиделке, что слышал об ее головной боли, сочувствует ей и рад узнать, что она чувствует себя лучше.

– Я не знал, что у вас тоже бывают мигрени. – Его глаза под кустистыми бровями внимательно разглядывали ее. – Вы уверены, что ничто другое не беспокоит вас, моя дорогая?

– О, нет, я чувствую себя намного лучше. – Дебора предположила, что мистер Инглмен ощутил напряжение, царившее за обедом. Шуберты сделали несколько неудачных попыток поддержать разговор. Но Эдит не проронила ни слова. Никто из них ни разу не взглянул на сиделку и не обратился к ней. – У меня редко болит голова, но когда это все же случается, это что-то ужасное. Но я уверена, к утру все будет нормально.

Она на это очень надеялась, если план, созревший в ее голове, удастся.

– Я собирался попросить вас заверить мою подпись, – сказал мистер Инглмен. Он понизил голос, выходя из салона. – Это может подождать до утра, но мне хотелось, чтобы вы знали – это касается вас, Дебора. Я сделал приписку к завещанию. Я оставляю Эдит достаточную сумму, чтобы она была довольна, но недостаточную для того, чтобы какой-нибудь юноша женился на ней только из-за ее состояния.

Дебора предположила, что он имеет в виду Кима.

– И я хочу, чтобы вы знали, что и вам я оставляю такую же сумму. Думаю, вы слишком благоразумны, чтобы выйти замуж за того, кто не подходит под ваши стандарты. Я хочу, чтобы, когда наступит время и вы не захотите больше работать сиделкой, вы могли это себе позволить.

Дебора знала, что должна испытывать благодарность. Вместо этого она по-прежнему чувствовала себя ошеломленной – ощущение, к которому она начала уже привыкать.

Мистер Инглмен рассмеялся своим сухим смешком.

– Вам не нужно ничего говорить. Или благодарить меня. Но не забудьте прийти в мою каюту утром. Доброй ночи, моя дорогая. Хороших снов.

Дебора выдавила из себя слова прощания. Но она не думала, что будет хорошо спать сегодня.

То, что сказал ей мистер Инглмен, должно было изменить все ее планы. Да и многих людей на ее месте.

Теперь же, если она осуществит свой план, то лишится наследства, которое ей хочет оставить мистер Инглмен. И если она «покинет корабль», убежит и не вернется, то мистер Инглмен будет думать, что это она украла ожерелье. Ким решил так же, и она, возможно, больше никогда не увидит его. Но зато, она, к счастью, никогда не увидит Эдит и Шубертов.