Я издаю что-то среднее между шипением и рычанием и пристегиваю ремень безопасности. Морган вздыхает, как будто мое сопротивление несколько минут назад отняло у нее пять лет жизни.
– Поверить не могу, что мне пришлось буквально вытаскивать тебя из дома, – ворчит она, заводя машину.
Ее длинные светлые волосы разделены на прямой пробор и заплетены в две идеальные косы. Она перекидывает одну через плечо и возится с тачскрином на приборной панели, пока из колонок не льется песня кантри.
Я затягиваю свой хвостик и бросаю на нее косой взгляд.
– Тебе не пришлось бы, если бы ты просто оставила меня в покое.
На моем столе скопилась куча заданий, стопка из которых готова рухнуть в любой момент, и очень мало времени на их выполнение. Сопровождение Морган, чтобы забрать ее парня с катка, не входит в список моих приоритетов.
К сожалению, лучшая подруга не разделяет моей сосредоточенности на учебе, что в свою очередь мешает ее способности понимать мою мотивацию.
– Тебе нужен перерыв.
– У меня все было прекрасно.
– Ты сегодня ела? – спрашивает она, выехав на дорогу.
Я закатываю глаза:
– Да, мамочка. Я как раз прикончила банку арахисового масла, когда ты вломилась в мою комнату.
Она морщит нос:
– И это все?
– В нем были кусочки арахиса.
– Как будто это большая разница. – Она цокает языком. – По крайней мере ты съела хоть что-то. Больше не буду тебя пилить по этому поводу.
Я киваю и благодарно улыбаюсь. У Морган доброе сердце, всегда было. Она настоящая мама-медведица.
К счастью, она действительно закрывает эту тему и просто тихонько подпевает музыке всю оставшуюся дорогу. К тому времени, как мы подъезжаем к арене, мои веки тяжелеют, и мне внезапно становится очень горько, что я не умею спать в машине. Сон – пусть и недолгий – сотворил бы со мной чудо.
Морган паркует свой огромный «Джип Гладиатор» рядом со знакомым пикапом, принадлежащим новому игроку «Сэйнтс». Я поворачиваюсь на сиденье, сердито глядя на мою будущую бывшую подругу.
– Ты не можешь удержаться, не так ли?
Она отстегивает ремень безопасности и улыбается, совершенно не впечатлившись моими словами.
– Не-а. А теперь вылезай. Невежливо не поздороваться.
Я смотрю, как она выходит из машины и скрывается из вида, но не делаю ни малейшего усилия, чтобы выйти. В горле застревает вопль, когда дверь с моей стороны распахивается и меня за руку выволакивают из машины.
Восстановив равновесие, я ахаю:
– Ты абсолютно сумасшедшая.
Морган смеется.
– А ты упрямая. Я не прошу тебя встать на колено и поклониться парню. Просто поздоровайся.
Я упираюсь пятками в землю, но любовь Морган к спортзалу не оставляет мне шансов, когда дело доходит до грубой силы. Впившись в мою кожу зелеными когтями, которые она называет ногтями, Морган тянет меня достаточно сильно, что я, спотыкаясь, вываливаюсь из-под прикрытия пикапа Оукли на открытое место. Из моего рта сыпятся колоритные ругательства, когда в нескольких ярдах от нас я вижу двоих парней. Их взгляды направлены на нас с Морган.
– Привет! – кричит она.
Выдавив улыбку, я поднимаю руку и слегка машу. Я сглатываю, когда парни идут в нашу сторону. Мэтт спешит к Морган, но я не вижу, что происходит дальше. Ведь мои глаза попадают в ловушку взгляда Оукли, полного тепла.
Как и каждый раз, когда я его вижу, парень излучает уверенность в себе. Не подавляющую других, а такую, которая будит любопытство и вызывает желание стать ближе и больше узнать о том, откуда именно берется эта уверенность. В настоящее время я не знаю, что хуже.
Когда он улыбается, на щеках появляются ямочки, и мой живот напрягается в ответ. Ох, он горяч.
Я испытываю облегчение, когда слышу Мэтта. Его голос пробивается сквозь нечто, зарождавшееся между мной и его новым другом, прежде чем мои соски затвердеют достаточно, чтобы проткнуть футболку.
– Наконец-то, детка. Я беспокоился, что ты потерялась.
– Мы приехали бы быстрее, если бы не эта мисс «Я-не-выйду-из-дома», – отвечает Морган.
Осознавая, что Оукли по-прежнему не сводит с меня глаз, я поворачиваюсь к Морган и говорю:
– Или ты могла просто уехать без меня.
– Только не говори, что не хотела меня видеть, – рокочет Оукли.
– Оу, Бойскаут. Ты счастлив, что я здесь? – спрашиваю я, не успев остановиться.
– Бойскаут? – спрашивает Мэтт.
Оукли не обращает на него внимания, перехватывая мой взгляд.
– Да, счастлив.
От его честности у меня сбивается дыхание.
– Ох.
Ох? Я серьезно?
– Как мило, – замечает Морган.
Мэтт фыркает от смеха. Оукли пригвождает его суровым взглядом.
– Эй, Мэтт? – Мэтт прекращает смеяться. – Иди домой.
– Чертовски грубо, Оукли. Я думал, между нами что-то хорошее, – ахает Мэтт.
Морган тяжело вздыхает от театральности своего парня.
– Господи, Мэттью. Идем. По дороге заедем в твой любимый магазинчик с замороженным йогуртом.
– А что насчет тебя? Тебе нравится замороженный йогурт? – спрашивает Оукли.
Я перевожу взгляд на него, с удивлением замечая, что его проницательные зеленые глаза наблюдают за мной.
– Мне? – переспрашиваю я, как будто он обращался к кому-то другому.
Хочется поморщиться от того, как глупо я себя веду. Как будто никогда раньше не разговаривала с парнем.
– Да, – посмеивается Оукли.
– Не так сильно, как мороженое. По замороженному йогурту больше Морган с Мэттом, – честно отвечаю я.
Морган клянется, что на вкус они одинаковы, но я уверена: это ложь, которую она говорит себе, чтобы меньше грустить от того, что упускает оригинал.
– Тогда позволь угостить тебя мороженым?
– Сейчас? – спрашиваю я тихим, тоненьким голоском.
– Если хочешь, – кивает он и поясняет: – По-дружески, конечно.
– О, она хочет, – влезает Морган.
Стерва.
Держа руки в задних карманах темных потертых джинсов, Оукли широкими шагами поглощает расстояние между нами. Он останавливается совсем рядом, достаточно близко, чтобы видеть, как я покраснела, но достаточно далеко, чтобы я с трудом улавливала аромат его геля для душа.
Внезапно мне хочется, чтобы он был ближе.
Я осознаю, что Мэтт с Морган стоят всего в нескольких шагах от нас, но они словно отошли на задний план. Я растягиваю губы в слабой улыбке, которой, надеюсь, достаточно, чтобы убедить его, что мне нравится эта идея.
– Думаю, я бы хотела.
Его улыбка ослепляет.
– Идем.
– Скажу честно, я переживал, что ты окажешься любительницей простого ванильного мороженого, – шутит Оукли, сидя напротив меня за маленьким столиком в клеточку.
В кафе относительно тихо, только мы и еще одна пожилая пара наслаждаемся лакомством внутри, вместо того чтобы сидеть на улице. Я никогда здесь не бывала, но в поиске «Гугл карт» это кафе-мороженое выскочило первым.
Я погружаю красную пластмассовую ложку в бумажный стаканчик и набираю мороженое со вкусом клубничного чизкейка. С молчаливым вызовом смотрю Оукли в глаза и подношу ложку к своим липким губам.
– Что, если бы оказалась? Ты бы развернулся и ушел?
Его глаза вспыхивают, зависая на моих губах. Он выглядит соблазнительно, и на короткий миг я запинаюсь, прежде чем беру себя в руки. Сомнения – заноза в моем боку. Сомнения в том, что он вообще может смотреть на меня так.
– Черт, нет. Просто предложил бы тебе попробовать что-нибудь другое. Может, умолял бы, если надо, – заявляет он голосом, который звучит слишком неприлично для просто друзей.
Мои мышцы напрягаются, и я, кажется, не могу заставить себя затолкнуть ложку в рот. Я резко втягиваю воздух и вздрагиваю, когда холодная капля растаявшего мороженого падает на мое голое бедро. Стоит моим губам разомкнуться, как я просовываю ложку между ними и облизываю губы от липких остатков.
На мгновение у Оукли такой вид, будто его пытают, но он переключает внимание на что-то у меня за спиной, и выражение его лица становится гневным.
– Что такое – спрашиваю я, прежде чем развернуться на стуле и посмотреть за плечо.
В ту же секунду мое сердце болезненно сжимается, а в животе затягивается узел. Я резко разворачиваюсь обратно и стараюсь игнорировать, как любопытный взгляд Оукли ищет мой, вперившийся в пустой столик позади него.
– Хаттон? Привет, чувак, – раздается за спиной чрезмерно дружелюбное приветствие, и я напряженно застываю.
Над нашим столом сгущаются тени благодаря человеку, который нависает над нами, как грозовая туча, которую никак не унесет ветром. Моя немедленная реакция – двинуть ему по члену, поскольку его пах на идеальном расстоянии для удара, но вместо этого я преувеличенно улыбаюсь и поворачиваюсь к своему бывшему парню. Убей его вежливостью, Ава. Мама гордилась бы мной.
Оукли прочищает горло.
– Ремер.
Дэвид выглядит совсем как в нашу первую встречу в старшей школе, за исключением прыщей на лбу и лохматых светлых волос, которые он постриг за неделю до начала занятий в университете. Его глаза пронзительного льдисто-голубого цвета, который я боготворила, а нос слишком прямой. Он по-прежнему несет на своих плечах серьезный груз проблем с отцом как знак почета и верит, что его поступки не имеют последствий.
Все это объясняет, почему он оправдывал свою измену мне тем, что просто экспериментировал, как будто это достаточная причина. «Как я узнаю, хочу ли лобстера, если не пробовал краба?» – сказал он в свою защиту. И это стало последней каплей.
Я не стала игнорировать орущий в голове сигнал тревоги после его поступка, и мы не общались с тех пор, как я оставила его под дверью нашего гостиничного номера в Пентиктоне. Я не испытывала сожалений, глядя, как он уходит через десять минут после того, как я захлопнула дверь у него перед носом, только боль в груди, пока задавалась вопросом, почему я недостаточно хороша.
Ужасно чувствовать себя брошенной, как будто ты никогда не была по-настоящему важна. Это было самым худшим во всей той ситуации. И до сих пор причиняет боль, когда я думаю о годах, которые мы провели вместе.
Меня одолевало ужасное чувство дежавю. Я была не девятнадцатилетней женщиной, которая смотрит вслед своему уходящему парню, а маленькой девочкой, которая стоит в комнате органов опеки и спрашивает себя, почему еще одна потенциальная семья решила не удочерять ее.
Я расправляю плечи, когда Дэвид наконец смотрит на меня, и его улыбка тает, а фасад крошится по краям.
– Октавия, – напряженно и мучительно произносит он.
Продолжая улыбаться, я молчу и выпрямляюсь на стуле, успешно игнорируя его. Губы Оукли кривятся от смеха.
– Слышал о вашей утренней разминке. В следующий раз позовите меня. Я с удовольствием присоединился бы.
Дэвид чуть ли не светится, глядя на нового товарища по команде. Он никогда не умел улавливать настроение окружающих, но сегодня просто пробил дно.
– Не думаю, – отвечает Оукли и сует в рот ложку с мороженым.
Это резкое заявление так неожиданно, что я не успеваю сдержать смех. Я зажимаю рот ладонью, но слишком поздно. Ущерб уже нанесен.
– Почему ты смеешься? – спрашивает меня Дэвид, его голубые глаза больше не ледяные, а, наоборот, горят огнем. Я делаю непроницаемое лицо, отказываясь выдавать, как он и его враждебность влияют на меня. – Никогда не считал тебя хоккейной зайкой, но явно ошибался. Хотя хоккейный член – лучший член. Так что я не удивлен.
Я морщусь. Больно.
– Ты говоришь по собственному опыту? Получаешь много хоккейных членов, Ремер? – обвиняет Оукли, его глаза превращаются в две злые щелки.
– Черт, нет! Я совсем не это имел в виду, – защищается Дэвид.
Оукли хмыкает и показывает рукой на дверь.
– Тогда, если не возражаешь, ты прервал наш разговор.
– Ох, да. Ладно. Извини, чел, – блеет Дэвид.
Это пот у него между бровей?
Явно не желая подвергаться дальнейшему позору, мой бывший парень разворачивается на пятках и уходит, оставляя за собой звон дверного колокольчика.
Поддержка Оукли вызывает в груди теплое чувство, и я смотрю на него.
– Спасибо тебе.
Он пихает мою ступню под столом и сверкает белыми зубами в улыбке, от которой можно упасть в обморок.
– Всегда пожалуйста, Ава.